Текст книги "Мы-курги"

Автор книги: Людмила Шапошникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

9
Проклятые богиней

Кавери ответственна не только за появление прекрасной реки в Курге. Она оказалась повинной еще в одном. В существовании особой группы, которая называется амма-курги. Амма – значит мать. История появления этой группы весьма противоречива. Противоречива и легенда, повествующая об этом. Она несколько по-иному освещает жизнь самой богини и ее отношения с мудрецом Агастьей. Легенда, упомянутая в предыдущем очерке, изложена в священной книге «Кавери-пурана». Такие книги писали брамины. В «Кавери-пурана» они превратили богиню Курга в жену Агастьи и постарались найти Кавери родственников среди индусских богов. Поэтому их легенда о богине выглядит весьма респектабельно. Но то, что рассказывают в самом Курге о богине, звучит несколько по-иному и свидетельствует об иных взаимоотношениях богини с брамином-мудрецом. Такие вещи в истории случаются нередко. Легенда народа обрастает подробностями, которые придумывают те, кто приносит или хочет принести в этот народ чужую ему религию. Подробности меняют смысл легенды и заставляют ее служить чужим богам. Так, очевидно, произошло и на этот раз.

Теперь послушайте легенду.

Действительно, у мудреца Каверы была дочь Кавери. Правда и то, что он хотел видеть ее женой риши Агастьи. А вот сама Кавери этого не хотела. И в реку она превратилась не оттого, что скучала по Агастье, а потому, что решила сбежать от его приставаний. Упрямый Агастья нагнал Кавери в Кодианаде и остановил ее. Он долго убеждал ее стать его женой, но Кавери отказывалась. Тогда Агастья уговорил Кавери прибегнуть к арбитражу кургов. Уверенная в симпатиях своего народа, Кавери согласилась. Агастья призвал девять славных и знатных семей.

– Считаете ли вы, что Кавери должна стать моей женой или нет? – спросил он у собравшихся.

Курги молчали, так как ответить на этот вопрос сразу было нелегко. Обе конфликтующие стороны, и богиня Кавери, и риши Агастья, были довольно могущественны. И конечно, «инакомыслящие» будут ими наказаны. Курги это ясно сознавали. Но они оставались кургами и считали, что если их вовлекли в этот божеский конфликт, то они должны занять свою позицию в нем. Самый старый из них вышел и остановился перед Агастьей.

– Великий мудрец, – сказал он, – дай нам немного времени, чтобы разобраться. Потом мы сообщим тебе свое мнение.

Агастья дал им это время, и они удалились на совещание. Когда курги вернулись, Кавери с надеждой посмотрела на тех, кому покровительствовала и кого всегда защищала. Но она увидела странную картину. Курги возвращались, разбившись на две группы. В одной из них было три семьи, в другой – шесть. И тревога закралась в ее сердце. Она поняла, что мнения разделились. Представитель трех семей подошел к Кавери и сказал:

– Мы решили, что ты не должна убегать. Стань верной женой Агастьи.

От второй группы отделился седобородый старейшина. Он не смотрел на Агастью.

– А мы решили другое, – смело заявил он. – Никто не может заставить женщину против ее воли стать чьей-либо женой. В Курге нет таких законов. Наши женщины сами выбирают себе мужей. И если Кавери не согласна, то это ее право. И мы будем защищать это право.

Агастья перестал потирать руки, улыбка сошла с его лица и он сердито затопал ногами на старейшину. Но старейшина не испугался и остался тверд.

– Так вот вы какие?! – закричал на старейшину мудрец. – О вас заботишься, беспокоишься о вашей богине, а вы платите черной неблагодарностью!

– Наша богиня должна соблюдать наши обычаи, – с достоинством возразил старейшина.

– Я вам покажу обычаи! – снова закричал Агастья. – Я вас всех проклинаю! Пусть ваше потомство уменьшится! Пусть рис не растет на ваших полях! Пусть ваши коровы не дают вам молока! Пусть…

Тут Агастья задохнулся от гнева. Он не находил больше слов, и его фантазия исчерпалась.

Тогда настала очередь Кавери.

– С каких это пор, ты, Агастья, распоряжаешься на земле, принадлежащей мне? С каких это пор ты проклинаешь мой народ и обрекаешь его на голодную смерть? Отвечай!

Но Агастья молчал. Он понял, что показал себя перед Кавери не с лучшей стороны.

– Молчишь! – рассердилась Кавери. – Теперь все слушайте меня! Я снимаю проклятье этого бездельника с шести семей, заступившихся за меня. Но я проклинаю тех, кто поддержал Агастью. Они и их потомство уменьшатся в числе. Умереть голодной смертью и им не дам, но отныне остальные курги не будут иметь с ними дела. И называться они будут по-другому: амма-курги.

И, круто повернувшись, она устремилась прочь. Агастья сделал жалкую попытку ухватить ее за голубые одежды, но одежды вздулись, забурлили и ударили холодными сильными струями реки по жадным рукам неудачливого мудреца.

Проклятые богиней, согласно этой легенде, положили начало целой отдельной группе, которая называется амма-курги. Они оставались кургами по своим обычаям, праздникам и одеждам. Они продолжали почитать Кавери как мать-богиню. Но запятнанные низкопоклонством перед браминским мудрецом, они стали подражать браминам. Они знали, что брамины – высшая каста. Поэтому они, проклятые богиней, объявили себя высшими по отношению к остальным кургам. И хотя курги не признали этого, амма-курги упрямо продолжают считать себя таковыми. Они стали носить браминские шнуры «дважды рожденных», соблюдать вегетарианскую диету, молиться индусским богам и даже служить жрецами. Они стали распространять легенду о том, что они потомки отца-курга и матери-браминки с Малабара. И даже начали себя называть «каверийскими браминами». Потомками тех браминов, которых привел с собой в леса Курга мудрец Агастья. Но хотя они считают себя более «высокими», никто из кургов не добивается чести для своей дочери быть выданной за амма-курга или для своего сына невесты из «высокой» группы. Брачных отношений у амма-кургов с остальными кургами не существует. Они давно уже превратились в изолированную группу, напоминающую своими традициями касту. Сейчас их около тысячи человек, и расселены они в основном в Южном Курге.

У каждого народа есть история легендарная и действительная. И часто действительная история зашифрована в легенде, как это произошло с амма-кургами. Попробуем расшифровать эту историю и выяснить, как же в действительности образовалась группа амма-кургов.

Когда-то курги были племенем и имели свою родовую организацию. Во многих индийских племенах существовали так называемые фратрии, объединявшие определенное количество родов. Между этими фратриями уже на поздней стадии не было брачных отношений. И амма-курги, на мой взгляд, – пережиток такой фратрии. Фратрия эта, по всей видимости, в своей основе была матрилинейна. На это указывает общая прародительница амма-кургов – мать-браминка, слово «амма» – мать в названии бывшей фратрии, связь амма-кургов (правда, не очень удачная) с верховной богиней Кавери. Можно также предположить, что именно эта почти исчезнувшая фратрия и поставляла в отдаленные времена жрецов для всего племени. Пожалуй, христианский миссионер Мёглинг был прав, когда написал об амма-кургах: «Я полагаю, что они всегда носили кургскую одежду, ничего не знали о браминских привилегиях и знаках различия и отличались от остальных только тем, что могли быть жрецами». Вполне вероятно, что амма-курги являются остатками древнего жречества. Но о том, что собой представляли эти жрецы, мы можем только догадываться. Было время, когда они жили в уединенных горах Курга и ничего не знали ни о священных индуистских книгах, ни об индусских богах. Все это вместе со шнурами «дважды рожденных» и легендами о браминском происхождении пришло к ним позже. В истории Курга произошло на первый взгляд парадоксальное явление. Индуизм, чуждая кургам религия, проник к ним через собственное жречество. Жрецы первыми признали индусский пантеон, прочли священные книги и сослались на авторитет чужих богов, когда объявили себя браминами – высшей жреческой кастой. Что могло заставить их это сделать? Скорее исего упадок собственной религии и потеря влияния па собственный народ. Произошло это, по всей видимости, тогда, когда разрушалась племенная организация, когда появились новые экономические и социальные отношения. Старые, испытанные боги стали терять силу, а с ними теряли авторитет и жрецы. И тогда жрецы прибегли к чужим богам, пытаясь с их помощью поддержать свой авторитет. Но процесс этот растянулся на многие века. Чужие боги одержали нелегкую победу. Однако эта победа больше походила па поражение, столь противоречивой она была. А жрецы, призвавшие на помощь индусских богов, так и не восстановили своего влияния на подопечный народ. Поэтому они замкнулись в себе, отгородились от остальных, объявив себя «высокими», но не получив почестей, подобающих таковым. Ибо эти почести со временем приобрели в Курге иной критерий. Критерий богатства и преуспевания. У бывших жрецов не оказалось ни того, ни другого. Те, которые называют себя браминами и гордятся этим, не заняли подобающего места на иерархической лестнице современного мира. Амма-курги в основном мелкие землевладельцы, портные, низко оплачиваемые клерки, а иногда и просто неимущие. Они все чаще вспоминают проклятие богини, и им кажется, что оно было более всеобъемлющим, чем об этом сказано в легенде…

* * *

Небольшая деревенька неподалеку от Титимати. Несколько домов, крытых рисовой соломой, разбросанных на значительном расстоянии друг от друга. Маленькие клочки тщательно ухоженных рисовых полей, перегороженных низкими глиняными изгородями, похожими на дувалы. В одном из домов живет мой знакомый Нанджумайя. А вся деревня принадлежит амма-кургам. Я вхожу в узкий двор и уже от калитки слышу, как стучит швейная машинка. Она стучит в доме Нанджумайи с утра до вечера. Пока нет работы на полях, ее хозяин шьет, низко наклонив седеющую голову.

Я иду через двор и на некоторое время задерживаюсь у священного дерева «тулси». Деревце посажено в каменный ящик, заменяющий ему горшок. По углам ящика в четырех глиняных плошках горит огонь. Я знаю, что каждое утро его по кургскому обычаю зажигает жена Нанджумайи, старшая женщина в доме. Обычай кургский, но священный тулси – дерево индусских богов.

Машинка перестает стрекотать, и я понимаю, что меня заметили. На крыльце узенькой веранды появляется Нанджумайя и тяжелой, шаркающей походкой направляется ко мне. На его морщинистом лице лежит печать нелегких забот. Он подходит к тулси и протягивает руку к огню светильника. Пальцы на руке слегка скрючены и уже не разгибаются. Это от тяжелой работы, которая выпала на долю Нанджумайи.

– Молитесь? – спрашивает он меня, кивая на деревцо.

– Нет, – отвечаю я. – Думаю.

– А мы вот молимся, – с каким-то вызовом говорит он. – Только мы имеем такие деревья.

– Ну что ж, молитесь и имейте на здоровье.

– Дерево есть, а вот здоровья нет, – смягчается он. – Зайдете? У нас сегодня есть горячее молоко.

Я иду вслед за Нанджумайей, поднимаюсь на веранду и сажусь на деревянную скамью, которую хозяин поспешно очищает от вороха обрезков. На веранде висят литографии индусских богов. Такие же литографии украшают стены небольшой молитвенной комнаты, которая в любом другом кургском доме считается обиталищем духов предков. Но здесь обитатели другие. На полке под литографиями стоит несколько бронзовых фигурок: Шива, Парвати, Кришна. Я знаю, что Нанджумайя каждый день молится этим богам. Он делает все, как положено браминскому жрецу. Читает мантры, курит благовония, священнодействует с цветами и сандаловой пастой. Нанджумайя вполне грамотный жрец-брамин, и его не стыдно пригласить для свершения индусского ритуала в любой дом. Но его не приглашают, ибо в домах Курга блюдут иные ритуалы, для которых не нужны новоявленные брамины. Поэтому Нанджумайя, как и многие другие амма-курги, остается жрецом-любителем, жрецом для себя.

Любительство редко приносит доход. Чтобы прокормить семью, Нанджумайе приходится шить па машинке и пахать землю. Для последнего у «высокого» Нанджумайи есть пара быков и деревянный плуг. Он ходит за плугом сам. Батраки ему не по плечу. Когда плуг лежит во дворе, стучит машинка.

В доме три маленьких комнаты. В них живут братья Нанджумайи с семьями. Этот дом не похож на кургский дом предков. Дом предков тоже не по плечу. Его надо содержать в порядке. Тем же, чем располагает Нанджумайя, этого не сделаешь. Поэтому приходится довольствоваться обычным деревенским домом. Этим же довольствуется большинство амма-кургов. Только четыре семьи из них имеют дома предков. Я пью горячее молоко, которым меня угощает жена Нанджумайи, и размышляю о судьбе амма-кургов.

– О чем вы думаете? – спрашивает хозяин.

– Об амма-кургах, – отвечаю я.

– Как? – не сразу понимает меня Нанджумайя.

– Да вот так, ваши предки были могущественными жрецами, а вы все потеряли.

Нанджумайя опускает голову и почему-то долго молчит.

– Почему так получилось? – говорит он. – Я думаю, что многое в жизни зависит от того, на кого или на что ты ставишь. Наши предки-жрецы ставили на сильных богов и сами были сильными. Потом настали другие времена, и появились другие боги. Мы не заметили главного из них – богатство. Мы не поставили на него. Нам казалось, что боги браминов могут все. Оказалось нет. Поставить на главного бога мы уже не можем. Слишком поздно. Он отвернулся от нас.

Мысль Нанджумайи поражает меня своей глубиной и неожиданностью. Она удивительна для малограмотного крестьянина. В ней заложен свой философский смысл. И я еще раз убеждаюсь в том, что не книги рождают настоящих философов, а жизнь.

Я прощаюсь с Нанджумайей и вновь иду по узкому двору. Прохожу мимо лежащего на земле деревянного плуга, и стрекот швейной машинки сопровождает меня до калитки. В этой машинке и плуге теперь главная надежда потомка кургских жрецов, не сумевшего вовремя найти своего главного бога.

10
Демоны, духи, волшебники и другие

Глухой ночью сквозь лес, покрывавший склон горы, скакал всадник. Цокот копыт звонким эхом отдавался в каменных ущельях. Яркие звезды разноцветными искрами то застревали в кронах деревьев, то неслись за всадником. Вороной конь тревожился, пофыркивал но продолжал стремиться вперед. Над лесом уже взошла ущербная луна, когда всадник въехал в узкую горную долину. Деревья поредели, и их четкие лунные тени лежали на сухой глинистой дороге. Лицо всадника в лунном свете казалось совершенно белым. Наконец вдали на невысоком зеленом холме показались каменные стены большого дома. Окна-бойницы были темны. Дом казался вымершим в этом голубоватом свете луны. Всадник остановился и долго рассматривал дом, как будто решая, ехать ему дальше или нет. Дом принадлежал окке Калият и был домом предков всадника. Уже десять лет он не бывал в этих краях. Те, с которыми он тогда мальчишкой ушел, запретили ему бывать дома.

– Теперь ты не принадлежишь себе, – сказали они.

– А когда-нибудь я смогу вернуться? – робко спросил он.

– Когда-нибудь, если захочешь, – усмехнулись в ответ.

Он захотел этого несмотря ни на что. Они сделали много, чтобы он об этом забыл. Но он был кургом, а курга всегда тянет в дом предков. Даже то ремесло, которому он обучался, не смогло послужить препятствием для возвращения. Он знал, что люди, овладевшие этим ремеслом, становятся сильными и могущественными. Он стал могущественным, но родной дом притягивал его, как прежде. Там, в глухом лесном обиталище Малабара, наставник и главный маг посмеивался над ним.

– Ты постигаешь искусство власти над людьми и духами, – говорил он ему. – Пора забыть о доме.

Он восхищался наставником, но и боялся его. Этих людей многие боялись в Курге. Они приходили с Малабара, называли себя тантрическими браминами и заставляли кургов служить индусским богам. Заставляли своим колдовством, вызывавшим страх и почтение даже у храбрых воинов. Тантра – таинственное древнее искусство индусских жрецов. Изнуряющая и беспощадная практика, развивающая силу мысли, воздействующую на других. Прошедший обучение становится магом, великим магом. Малабарские маги и волшебники наводняли Кург. Они были очень разными. Одни – просто шарлатанами, теперь он это понимал. Другие же действительно могли многое… Он чувствовал, что им помогали какие-то странные и загадочные силы, объяснения которым он не находил. Этих других было много меньше. Слова «тантрический брамин» вызывали у людей страх и покорность. Курги верили в духов и считали, что тантристы могут управлять этими духами. Не только духами мертвых, но и душами живых. Их искусство волшебников и магов заставляло верить им и их бояться.

Ему было семнадцать лет, когда он впервые столкнулся с этим искусством. В их деревне Кунжала появился брамин. Он был чернобород, на его худые плечи была накинута оранжевая роба. Глаза брамина смотрели пристально и, казалось, видели человека насквозь. Многие утверждали, что эти глаза светятся в темноте, как у волка или шакала. Он заставил работать на себя низкорослых темнокожих рабов, которые трудились на полях кургов. С их помощью он соорудил небольшой храм и установил в нем многорукого бога, которого он назвал Ишвара, или Шива. Он потребовал, чтобы курги молились Шиве. Но у кургов его деревни были свои боги, и они не хотели поклоняться чужому. Тогда пришлый жрец собрал жителей деревни у своего храма и сказал, что сейчас покажет могущество своего бога. Он долго жег огонь перед изображением многорукого и пел непонятные заклинания. Потом вдруг исчез, как будто сквозь землю провалился. Курги стояли пораженные и не могли поверить своим глазам. Некоторые, придя в себя, высказали предположение, что богиня Кавери, рассердившись на жреца, заставлявшего молиться чужому богу, наконец избавила деревню от него. Но в ответ на это, раздался смех – зловещий, нечеловеческий смех, как будто смеялся дух. Вслед за этим перед глазами испуганных кургов вновь предстал жрец, живой и невредимый. И тогда дрогнули даже храбрые мужчины. Они покорно потянулись к многорукому богу.

Он помнил, как был наказан нерадивый почитатель Шивы. Этот человек кричал и корчился в конвульсиях на виду у всей деревни, потому что, как утверждали, жрец вселил в него злого духа. С того момента жители стали исправно молиться чужому многорукому богу, сделанному из бронзы, и исправно кормили жреца. Тогда он и дал себе слово стать таким же волшебником, как этот жрец. Но отец сказал ему, что он мужчина и воин, а воину не пристало заниматься колдовством. Однако, как истый воин, он был непреклонен. А потом пришли те, и он не мог понять, как они узнали о его намерениях. Они увели его с собой. И никто в доме не возразил им. Потому что великих магов и волшебников боялись.

Теперь он стал одним из них. То, что делал брамин в храме, – самое легкое. Он сейчас умеет больше. Он знал, что человеческий мозг удивительно устроен. Он поддается воздействию чужой сильной воли и мысли. Эта мысль, как выпущенная стрела, должна попасть в определенную цель. В мозгу много таких «целей». Он их изучал. Каждая цель – это центр, и если в него попали, он порождает свой образ. Тот образ, который несла стрела в своем наконечнике. Образ приятный или страшный, образ человека или далеких мест. Магическая мысль, заключенная в стреле, превращала этот образ в реальность. Не навсегда. На какое-то время. Он научился хорошо стрелять и безошибочно попадать. Не зря он был прекрасным воином. Его научили и другому. Лечить людей травами, внушением, прикосновениями магических рук. Теперь он маг и лекарь. Но прежде всего воин. Поэтому он так рвался домой. В Курге было неспокойно, и он тревожился за свою окку и свой дом предков. Наставник уступил его уговорам.

– Но помни, – сказал он, – по первому зову вернешься обратно. Не вернешься, пеняй на себя. Будешь наказан. Я добр, но требую полного повиновения. Иди. Он скакал три дня, и вот теперь его лошадь у собственного дома. Он спешился и повел ее на поводу. Остановился у крайнего окна и осторожно постучал. В этой комнате жил его младший брат, и он не хотел тревожить дом столь поздним и неожиданным появлением. В окне метнулась фигура. Брат, видимо, не спал, Загремел засов, и брат показался на пороге. Он шагнул к брату, но тот испуганно и удивленно отшатнулся. «Не узнал», – подумал он. И не мудрено, прошло столько лет. Его нос с горбинкой заострился и стал похож на клюв птицы, щеки запали, черные глаза приобрели ту пронзительность, которой отличались тантрические маги и волшебники.

– Кто ты? – прошептал брат, смотря на него, как будто перед ним был не живой человек, а бесплотный дух.

– Понаппа! – ответил он.

– Не может быть! – закричал брат. – Понаппа давно исчез.

– Теперь он вернулся, – и протянул брату руки.

Вскоре вся деревня узнала, что Понаппа вернулся. Понаппа не скрывал ни от кого, кем он стал. Он начал лечить и работать волшебником. Оба занятия всегда вызывают у людей величайшее почтение. Почтение приводит к восхищению. Восхищение заставляет много говорить. И рассказывают, что Понаппа сделал немало доброго. Он навел порядок среди недисциплинированных и безобразничающих духов. Он организовал из них отряд. Десять исправившихся и подающих надежды духов вошли в него. Они служили Понаппе верой и правдой. Курги утверждали, что Понаппа легко общался с духами предков, которые обитали в канникомбре и получал от них ценные и дельные советы, шедшие на пользу большой семье. Слухи о могуществе волшебника пошли по всему Кургу. Их распространяли с большим удовольствием, поскольку великий волшебник был своим, кургом, а тантрические брамины были чужими, и их боялись.

Курги очень радовались, что, наконец, заимели собственного волшебника. Некоторые последовали примеру Понаппы, но не достигли его совершенства. Понаппа оставался непревзойденным.

В то время окка воевала с оккой, деревня с деревней, округ с округом. И когда на родную деревню Понаппы пошли отряды соседнего раджи, Понаппа взял меч и сел на своего вороного коня. Почему-то колдовство действует только в мирное время. Когда начинается война, оно теряет свою силу. В сражении волшебник может быть только воином. Обычным и уязвимым. Духи не суются на поле битвы. Им там нечего делать, да и страшно. Говорят, отряд из десяти духов отсиживался в кустах и наблюдал, как их хозяин и повелитель вместе с остальными бился с врагами. Вражеский меч опустился на Понаппу. Великий волшебник и храбрый воин сполз с седла, и никто уже не мог ему помочь. Он сам, говорят курги, стал духом.

Но если волшебник может быть обычным воином, то стать обычным духом ему не удается. В пылу битвы, которая длилась несколько дней и кончилась поражением деревни Кунжала, не смогли совершить погребальной церемонии над телом погибшего воина. Вот отсюда-то и начались все беды. По утверждению многих, «дух Понаппы», обладая изощренным воображением волшебника, стал вызывать у всех головную боль. Сначала заболели головы у всей деревни, потом у всего округа, а потом у всего Курга. И так они болели, что на какое-то время прекратились набеги и сражения. Если болит голова, то не до войны. Десять духов, потеряв хозяина и оставшись без надзора, тоже не теряли времени. Короче говоря, в Курге началось такое, что и врагу не пожелаешь. Чтобы справиться с таким разгулом, нужен был Великий маг. Среди кургов такого еще не появилось. И тогда послали за магом на Малабар. Великий маг прибыл в повозке, запряженной быками. На нем был темно-синий балахон и остроконечная шапка. По словам свидетелей, он долго не мог понять, что делать с разбушевавшимися духами, особенно с Понаппой. Но потом сообразил. Взял раковину и загнал их туда. Раковину увез с собой на Малабар и закопал под камнем. Но Понаппа сам был великим волшебником и, конечно, нашел способ сбежать из раковины. Он прибыл второй раз в свой Кург, но уже не на вороном коне. Каким образом – курги об этом почему-то молчат. Да это и несущественно. Он поселился в том храме, около своей деревни, где стоял многорукий Шива. Поскольку Шива ничем особым за это время себя не проявил, а тантрический брамин, построивший храм, уже умер, то стали поклоняться Понаппе. И в некоторых других храмах Курга тоже стали это делать.

В храмах, где подозревалось присутствие Понаппы, завели специальных оракулов. И до сих пор, если в Курге начинает болеть у кого-либо голова, приносят жертвы духу Понаппы. Так волшебник-кург победил своих учителей – тантрических браминов – и заставил забыть о чужом многоруком боге. И в этой победе ему содействовал весь Кург, его древняя вера и особенно духи его предков. Именно духи предков были основой древней веры. Той веры, которая еще существовала до появления тантрических браминов. Той веры, которая сохраняется и до сих пор. Кое-что я об этом уже писала. Духи предков неотделимы от дома предков. Там они обитают, там им поклоняются.

Кроме специальной комнаты в доме предков духи предков располагают еще и алтарем, который обычно воздвигается рядом с рисовым полем предков. Такие алтари стоят по всему Кургу и называются «каймада». Представьте себе каменную платформу, на которой стоит домик с побеленными стенами. Сам домик не более двух метров высоты. С востока в каменной стене домика прорезано окошечко. Рядом с ним углубление для масляной лампы. Алтарь чем-то напоминает русскую печь. Этот домик-алтарь сооружается над могилой какого-нибудь выдающегося предка. Чаще всего первого предка или того, кто отличился в бою. Каждый день в алтаре зажигается медная лампа.

Такая же лампа горела в алтаре когда мы с мистером Соманной из Баламури пришли осмотреть каймаду его предков. На затылке мистера Соманны лихо сидела шляпа, костюм был тщательно разглажен. Мы подошли к домику и, сняв обувь, поднялись на платформу. Платформа и часть пола около окошка были густо покрыты птичьим пометом. Мистер Соманна при виде помета смущенно кашлянул и заверил меня, что пол и платформу обязательно почистят и подметут.

– Видите ли, – сказал он, – мы здесь бываем редко, а следить за чистотой каймады больше некому.

По этой причине предки мистера Соманны были в несколько запущенном состоянии.

Чтобы сгладить неловкость, Соманна стал рассказывать об этом семейном алтаре. Его построили сто семьдесят пять лет назад и по существу он являлся храмом окки мистера Соманны. Других храмов в Баламури не было.

– Что же в окошке? – поинтересовалась я.

– Предки, – невозмутимо ответил мистер Соманна.

– Предки? – удивилась я. – В таком небольшом отверстии? Как же они там все помещаются?

– Там их всего три, – улыбнулся Соманна.

– Как три? А остальные где?

– Да нет же, – махнул рукой Соманна. – Это только три изображения предков. Как в индусском храме идолы богов

Я заглянула в окошко, но там было темно, и я ничего не увидела.

– Мы сейчас оттуда их достанем, – сказал Соманна.

Соманна взобрался на выступ алтаря и запустил руку в окошко. Он шарил в отверстии, чихал от пыли, шляпа слетела с его головы, а отглаженный костюм оказался весь в пыли. Но Соманна был настойчив.

– Где же третий? – спросил он, оглушительно чихнув в очередной раз.

– Кто третий? – не поняла я.

– Да предок.

Соманна сунул голову в окошко, но третий предок, видимо, не давался.

– Куда же он делся? Наверно, завалился в щель, – приговаривал Соманна.

– Да оставьте вы этого третьего предка в покое, – посоветовала я, – обойдемся без него.

– Вы обойдетесь, – обиженно произнес Соманна. – А мы нет. Его надо найти.

И снова стал обшаривать темное отверстие.

В это время раздалось тонкое блеяние козленка. Соманна вздрогнул и замер. Глаза его расширились, и в них появился испуг.

– Слышали? – шепотом спросил он меня.

– Слышала, а что?

Козленок заблеял во второй раз. И это кончилось для Соманны самым роковым образом. Нога его соскользнула с выступа и он, зажав двух предков в руке, шлепнулся на грязный пол, устланный пометом. Некоторое время он сидел неподвижно, закрыв глаза.

– Мистер Соманна, – забеспокоилась я, – вы живы?

– Пока жив. – Соманна приоткрыл один глаз, второй ему почему-то не хотелось открывать.

– Они часто так звучат, – сказал он.

– Кто? – не поняла я.

– Предки, – печально и обреченно произнес он.

– Но почему вашим предкам вдруг вздумалось блеять? Что за фантазия? – удивилась я.

– О, фантазия у них работает, – в голосе Соманны была безнадежность.

– Кстати, – сказала я, – источник таинственного звука пасется на краю поля. Совсем недалеко отсюда.

– Где? – Соманна живо вскочил на ноги.

– Вон там, – показала я.

Соманна опасливо выглянул из-за алтаря, увидел козленка и рассмеялся.

– Бывает же такое, – оправдывался он, – И в самый подходящий момент.

Мы не стали искать третьего предка. Мне хватило, двух. Они были изображены на тонких металлических пластинках. Мужчина и женщина. Кого конкретно они представляли, Соманна не знал. Да это, видимо, было для него не существенно. Все равно, они были его предками, духам которых он молился у этого странного алтаря.

Но духи бывают не только у предков. Они бывают и у других. Как и везде, они могут быть хорошими и плохими. Добрыми и злыми. По свидетельству кургов, горы, леса и плантации заселены ими довольно густо. Об этих духах расскажут вам в любой семье. И сейчас же найдутся очевидцы, видевшие их. Особенно часто встречал их Мутанна, о котором вы уже слышали. Последнее явление духа Мутанне выглядело следующим образом. Мутанна шел по дорожке через свою плантацию. Он был в очень задумчивом состоянии. За весь день ему не удалось ни с кем поговорить, и поэтому ему ничего не оставалось, кроме этой задумчивости. Опустились сумерки, и в их неверном свете Мутанна почувствовал себя очень одиноким. Задумчивость перешла в грусть. Грусть в печаль. Но эта печаль не была светлой. Она угнетала Мутанну. И вдруг он увидел старую леди. Так он и называл ее, когда обо всем этом рассказывал, – «старая леди». Старая леди сидела на пне, где тропинка сворачивала в лесную чащу. Она была тоже очень задумчивой и грустной. Она была очень симпатичной, эта старая леди, чуть моложе самого Мутанны. Мутанна воспрял духом. Наконец нашелся собеседник. И какой! Старая леди весьма благородной и респектабельной внешности. Он никогда не встречал ее раньше, и это усилило его интерес к ней. Мутанна заторопился, боясь, что старая леди его не дождется. И не ошибся. Как только он подошел к пню, старая леди исчезла. Как будто растворилась в сумеречном свете. Мутанна протер глаза, но леди так и не появилась. Сначала он очень огорчился. Уж очень пришлась ему по душе старая леди. Потом удивился. Как это она могла так сразу исчезнуть? И наконец сообразил, что старая леди была духом. Очень симпатичным, но тем не менее духом. И Мутанна поступил так, как сделал бы на его месте любой кург. Он положил около пня кофейные листья. Это значило, что место это и пень охраняются духом. Мутанна очень гордился тем, что именно эта привлекательная леди взяла шефство над его плантацией. Он регулярно приносил кофейные листья на место их неожиданной встречи и втайне надеялся увидеть ее еще раз.