Рукой подать

Текст добавлен: 5 октября 2016, 02:03

Текст книги "Рукой подать"

Автор книги: Людмила Шарга

Жанр:

Поэзия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Назад к карточке книги

* * * («Чем дальше города...»)

Чем дальше города –

тем звёзды ближе;

там росы

холода на травы нижут,

жива да холодна

в реке водица,

и в зазеркалье дна

луна глядится.

Спешит минувший день

луне навстречу,

но видится в воде

далёкий вечер:

распахнуто окно

и пахнет хлебом

в том доме, где давно

ты был и… не был.

Печалью вечера

на сердце носим,

и тянет во вчера,

и ближе осень,

и кажется – пора,

ведь всё сказал ты,

и кажется вчера

теплей, чем завтра.

У каменной плиты –

на перепутье –

почувствуешь и ты,

как рвутся путы,

прильнёшь к стволам берёз

рассветом летним

и светом первых звёзд,

и звёзд последних.

Видать и мне отпущено сполна

Видать и мне

отпущено сполна

испить из чаши бдений у окна –

из темноты пугающе-манящей,

и приручая эту темноту,

уверовать, что мудрость обрету,

узнав, что только ищущий обрящет.

Видать и мне отпущено стареть,

Париж увидеть и…не умереть

от разочарованья и досады,

и видеться среди живых живой,

и запасаться лунною травой,

спускаясь в полнолуние с мансарды,

чтоб пережить и боль, и смерть друзей,

и поголовье выскочек-ферзей

с повадками подобострастных пешек…

Молить о снисхожденье небеса

и получать,

а стало быть – писать,

не опасаясь гаденьких усмешек.

Всё просто –

мне отпущены сполна

и неба синь, и моря глубина,

и первоснежья миг,

и – первоцветья,

чтоб в каждом дне минувшем видеть свет,

и на любой вопрос найти ответ,

а на последний так и не ответить.

Явь в летнюю ночь

Отсчитываю летние деньки

от воскресенья и до воскресенья

и вспоминаю о дождях осенних,

что так недосягаемо… близки.

И тают крики перелётных птиц,

и воды рек неспешно засыпают

и сонные деревья осыпают

обрывки кем-то прожитых страниц.

Смещение пространств…

Смешенье лиц.

Вдруг, умерли слова во мне.

Грущу,

страницы пожелтевшие листая;

есть среди них одна – полупустая,

и я её ищу, ищу, ищу.

Пускай

и мне никто не обещал,

что до конца испишется страница,

я не могу с внезапностью смириться,

как со стихом, рождённым… с о о б щ а.

Осознаю, что трачу время зря,

посмеиваясь над собой и зная,

что в мир иной, где жизнь течёт иная,

день новый, новым словом начиная,

я выйду белым утром октября;

И лёгкий шаг мой, словно мастихин,

оставит след, посеребрённый льдами,

у дома, где снегами опадали

в мои ладони первые стихи.

Их не было нужды запоминать,

всего-то нужно было только вспомнить…

Но таял снег,

и было нелегко мне

остатки талых слов в руке сминать.

Снег таял,

начинался новый день,

и к новой жизни возрождался кто-то,

и отступала сумрачная тень,

и новый снег лежал за поворотом;

В том доме говорили: Покрова,

и пряный дух тянулся с сеновала…

и оживали мёртвые слова,

и я – как будто – с ними оживала.

Раковины каури. Иллюзорное

несколько раковин каури

спящих в моей руке

помнят о временах

давно канувших в Лету

я разжимаю ладонь

и вижу как на песке

проявляются имена

и тут же уносятся ветром

сто властелинов мира

играющих словом вечность

один из них обнажает меч

но…

несколько раковин каури

цена жизни раба

и статуса господина

их уравняет смерть

спящих

в сандаловых гробах

с теми кто в общей яме

все перед ней едины

несколько раковин каури

тихо в руке лежат

чей-то застывший крик

или чья-то усмешка

как это всё-таки страшно

время в руке держать

не думать не говорить

знать что всё будет смешано

лишь мириады песка

поющие под сирокко

вспомнят

как чья-то рука

раковины до срока

выронила

раковина каури

спит в ладони пустой

ветер тростник ломает

в ауре цвета индиго

вспыхивает золотой

лжёт Покрывало Майи

Даже, если всё расставит…

Даже, если всё расставит

время по местам,

даже, если ближе станет

тот, кто дальше стал,

годы вытянутся в мили

и сведут «на нет»

череду имён, фамилий,

званий и побед.

Неразменною монетой

притаится вздох,

да печали перманентный,

«сахарный» ледок.

Близко будешь –

далеко ли –

жажду аз воздам

утолит и упокоит

тёмная вода.

И до срока лёгший камень

на душу твою

в эту темень тихо канет,

точно в полынью.

Даже если станет легче

и светлей вода,

помни, время память лечит –

горечь – никогда.

Полно думать о печали –

пусть себе горчит,

только б к берегу причалив,

память излечить,

только б кто в церквушке старой

помолясь, скорбя,

Богородице поставил

свечку за тебя.

Журавлиное

Что в нас журавлиного, друг мой?

Почему манит нас берег дальний?

Тесен ли уклад патриархальный,

холодно ль в провинциях зимой.

Может, журавлиные сердца

жаждут перелётов-переездов…

Но весною, в городок уездный,

где вскипает зелень у крыльца

души журавлиные спешат,

подлечить открывшиеся раны,

в домик, где цветущею геранью

горницу любили украшать.

Оттого и тянет по весне

к этим перелётам-переездам,

в милый сердцу, городок уездный,

в дом, где журавельник на окне.

_______________

geranos (греч.) – журавль. Одно из названий герани – журавельник.

В поисках брода…

Память-река,

где течение вспять;

Думала, прошлого

каждую пядь

знаю.

В поисках брода

брожу до утра;

скрыто грядущее,

да и вчера

тает.

И проплывают

туманно-легки,

на расстоянии

взмаха руки,

годы.

Память-река

свою ношу несла тысячелетия –

несть им числа –

в водах.

Здесь и тревога моя

и покой,

их невозможно

коснуться рукой –

взглядом…

Здесь воплощений

моих череда

из ниоткуда

плывёт в никуда

рядом.

Брод не сыскать…

Да ведь это же явь.

Может быть

стоит попробовать вплавь?

Верю.

Воды бездонные

переплыву,

ждёт на другой стороне

наяву

берег.

* * * («Весна принесёт бессонницу...»)

Весна принесёт бессонницу

и дальних дорог жажду,

и маленький город вспомнится,

попав в который однажды,

к местечку этому скромному

неясной тоской влекома,

родство ощутила кровное

на улицах незнакомых.

Шагну в лабиринты прошлого,

примерю судьбы и лица,

мелькнёт сарафанчик с прошвою

у дома под черепицей,

в саду…

не изба российская

и не украинская хата –

ну что ж ты,

ступай, отыскивай,

свой след на земле Солхата.

_______________

* Солхат – одно из древних названий города Старый Крым.

Соранг

У моряков есть поверье, что среди бушующих нордов и трамонтан, муссонов и сокрушительных тайфунов есть жаркий ветер соранг, дующий один раз за многие сотни лет. Соранг приходит с южных румбов горизонта поздней зимой и обыкновенно ночью. Он приносит воздух незнакомых стран, печальный и легкий, как запах магнолий. Сами по себе начинают звонить колокола сельских церквей, голубая заря поднимается к зениту, и сквозь снега пробиваются цветы, похожие на подснежники.

К.Г.Паустовский «Соранг»

Мне останется синь да сон,

капля сумерек киммерийских,

впечатлений дорожных сонм

о земле далёкой, но… близкой.

Не отвечу – и не проси,

мне самой удивляться впору,

как в равнинный покой Руси

просочились Синие горы.

Эту данность не объяснить –

я давно породнилась с нею,

видно, выпряла Доля нить:

тоньше – нет,

но и нет прочнее.

И когда из далёких стран

за дождями ветра слетятся,

возвратится в мой дом Соранг –

приносящий тепло и счастье.

И припомнится сон,

где синь,

и забвенье уже не тронет

на седых дорогах Руси

алый след киммерийских хроник.

На улицах Старого Крыма

на улицах Старого Крыма

солнца больше чем где бы то ни было

в нём купаются здешние воробьи и голуби…

обленившиеся коты похожие на языческих идолов

так заносчивы и вальяжны…

это всё оттого что им

ничего неизвестно о холоде…

на улицах Старого Крыма можно временем пренебречь

освободившись от мнимых привязанностей привычек

и прочих земных оков

и сразу же станут слышны крики погонщиков:

чужая гортанная речь…

внезапно тонкий запах шафрана на миг отвлечёт

от стука конских подков

на улицах Старого Крыма – в придорожной пыли –

бродят толпы чихающих туристов – их ничуть не смущает

что пыль эта – пыль веков…

и что они окончательно затопчут следы караванов

которые здесь прошли

по Шёлковому пути…

один из тюков

(с чёрным перцем) порвался

содержимое высыпалось на дорогу и смешалось с пылью

ты тоже хочешь увидеть пыль веков?

посмотри на чихающих туристов…

Старый город

Старый город,

мой друг,

мой недруг,

дремлет время в твоих недрах.

Снов обитель,

обитель тайн,

книга вечных земных скитаний.

Здесь на улицах – на страницах –

мои жизни, стихи и лица

были – руницей,

были – вязью,

о себе говорила аз я.

Помнишь, город,

как мне дарил ты

переулочков лабиринты,

тихих двориков свет неброский,

как сплетались в стихи наброски;

грустью-горечью – не весельем –

приворотное держит зелье,

крепко держит – не отпуская, –

стала каменной соль морская.

Город-сказочник, город-рыцарь,

может, мне доверился зря ты,

рассказав, на какой странице

от ворот твоих ключ спрятан...

Снарядив кораблик бумажный,

я покину тебя однажды,

чтоб

вернуться к твоим причалам,

чтобы заново,

чтоб – с начала

раствориться в твоих недрах.

Старый город,

мой друг – мой недруг…

Просит душа кочевья

Лето уходит.

Робко бросает осень

первый тревожный взгляд через порог.

И поспевают яблоки,

и выносит

бабушка к чаю яблочный пирог.

День уходящий

тает в заре вечерней,

небо прошито нитью

звёздных дождей…

лето уходит –

ищет душа кочевья

и – не находит,

и не найдёт нигде.

Разве что в дальних,

мятных сумерках летних,

где моя тень притаилась в тени стола,

где перемешан день первый

с днём последним,

ветхая скатерть крахмальна и бела…

Лето уходит.

Воздух – нежнее шёлка.

Теплится память – тихая свеча.

А на столе

дышит пирог с грушовкой,

в узких стаканах

медленно стынет чай.

И оживают

в синей поре вечерней

с детства знакомые,

лёгкие шаги…

Лето уходит,

просит душа кочевья,

и на подходе

яблочные пироги.

Не разгадать –

не объяснить, зачем я

осени жду,

светлых надежд полна.

Лето уходит,

просит душа кочевья,

значит, ещё

помнит свой дом она.

СЛОВО – МОЁ ЛОГОВО

Я становлюсь немногословна

Я становлюсь немногословна,

хотя ещё

от всех невысказанных слов мне

так горячо.

Всё менее сентиментальной

я становлюсь

и переделать мир глобально

уж не стремлюсь.

Чтоб волки сыты, овцы – целы,

чтоб все равны;

Мечты Томазо Кампанеллы,

уже смешны...

Но ближе откровенья Ницше,

что так точны;

Ты переделать мир стремишься?

С себя начни.

По-прежнему не понимаю,

зачем я здесь,

и мир всё чаще принимаю

таким как есть…

Исцеление Словом

Память затворницу-душу вгоняет в озноб.

В реку забвения падая снова и снова,

мёрзнет душа и согреться пытается Словом,

не совладая с открывшейся раной сквозной.

Сердце, рванувшись вослед за озябшей душой,

не успевает: вот-вот разорваться готово.

Систола или диастола – только бы Слово,

Слово на рану сквозную ложилось как шов.

Стихнет озноб.

Отогреется горе-душа.

Раны душевные словом врачуют издревле.

Память, уютным клубочком свернувшись, задремлет.

До пробуждения вдох

или выдох,

иль шаг...

Заноза

Не отвечать на письма и звонки.

Едва-едва друзьям кивать при встрече.

И сокрушаться – ночи коротки,

и ждать с утра, когда настанет вечер.

И проклинать мучительные дни,

в которых неизбежны разговоры,

и, избегая праздной болтовни,

смотреть в глаза отсутствующим взором.

Стать схимницей. Затворницею слыть,

диковинный росток в себе лелея,

что требует то водной гладью плыть,

то вдаль брести по липовой аллее.

И повсеместно ощущать её,

строку, ниспосланную кем-то свыше,

что как заноза спасу не даёт.

Её и лишь её повсюду слышать.

Безумие не кончится, пока

на чистый лист после бессонной ночи,

не выльется начальная строка,

истоком став для следующих строчек.

А мне долги раздать бы по звонкам

и в запоздалых письмах извиниться,

пока занозой новая строка

в распахнутое сердце не вонзится.

* * * («Ты притворялась, девочка-актриса...»)

Ты притворялась, девочка-актриса,

ты попросту лгала в своих стихах;

На первый взгляд, исполненные смысла,

слова вскипали на твоих устах.

Ты о любви с таким писала пылом,

что на бумаге плавились слова.

Позволь тебя спросить: «А ты любила

хоть раз, но так чтоб кругом голова?»

Ты и о смерти мастерски писала,

о тенях и о сумерках густых;

Позволь тебя спросить: «А ты стояла

хоть раз у той, у роковой черты?»

Кокетливо, приличий не нарушив,

приоткрывала что-то там в душе;

А ты хоть раз бы обнажила душу –

негоже душам шастать неглиже.

Пустых метафор пышные кулисы,

эпитетами пышет пиитет…

Да ты актриса, девочка, актриса!

Ну, кто тебе сказал, что ты поэт.

Иная судьба

А может, нас ждала судьба иная,

в которой были б небеса глухи,

и не рождались бы на свет стихи.

И, откровенья этого не зная,

мы жили бы – послушны и тихи.

И наши домочадцы были б рады...

А в сущности, что человеку надо?

Чтоб полной чашей назывался дом...

Идиллию представила с трудом.

Не для меня она,

и я готова

всё в жертву принести во имя Слова,

Но только, близких охрани, Творец,

пусть будет ровным стук родных сердец....

Предзимье

Петлёй затянулось предзимье,

стал пленом дождливый рассвет,

осенняя анестезия

сошла потихоньку «на нет».

Но, боль притупляя, по венам

скользит стихотворный поток,

в котором всё так откровенно, –

нет смысла читать между строк.

В котором, во взглядах прохожих,

чуждинка, как льдинка остра.

В котором саднит непохожесть,

как будто ожог от костра.

Там плачется мало да редко,

глаза и скупы, и сухи.

Там в сердце предзимья, как в клетке,

иные томятся стихи.

Не жду… По осенней грязи им,

как мне, не добраться домой.

Тепло. Затянулось предзимье.

Но… холодно, словно зимой.

В дождливый день

В дождливый день сжимается пространство

до уголка в прокуренной квартире,

мой друг – поэт, с завидным постоянством

находит в нём свои ориентиры.

Себя не мысля без осенних ритмов,

он знает: солнце ждёт за облаками.

Он прячет в середину слова рифму,

меня в стихо-творенье вовлекая.

Там смещены границы, грани, время,

там небо серо, но отнюдь не хмуро,

там чёрный кот у печки мирно дремлет,

и душу лечит дождь акупунктурой.

Все окна настежь в доме у развилки,

там верят: солнце ждёт за облаками.

Там лист кленовый, обнажив прожилки,

смешался на столе с черновиками.

Начало

Что раковины старых кастаньет

хранят в себе?

Изгибы рук и тела

и россыпи триолей тарантеллы,

и звон дождя серебряных монет.

Что молодое терпкое вино

хранит в себе?

Лозы упругий локон.

До той поры, как стать игристым соком,

в земле дремало косточкой оно.

Что тлеющий под пеплом уголёк

хранит в себе?

О чём, мерцая, помнит?

О трепете листвы в июльский полдень

иль об огне, что отдохнуть прилёг.

Моё стихотворение, лети.

Я вижу, ты с листа вспорхнуть готово.

Я верую – в начале было Слово, –

и отпускаю.

Доброго пути.

Вырастаю из ранних стихов

Вырастаю из ранних стихов,

как из детских пелёнок,

как печаль вырастает из сумрака белых ночей;

и всё глуше влюблённостей хор,

где мой голос так тонок,

и зима – холодней,

и отчаянье всё горячей.

Мне давно уже тесно в стихах,

где пронзительна нежность,

но душа нетерпима, как прежде, ко всякому злу.

Прихожу в эту жизнь

и преодолеваю рубеж, но

не могу обучиться простому её ремеслу.

Как и прежде, иду напролом,

прямиком – по сугробам,

как и прежде, в осеннюю пору светло и легко,

только вот маловаты стихи,

словно детская обувь,

и опять всё с нуля начинать

и опять – босиком.

Я из прожитых дней вырастаю.

Податливой глиной

мне казались слова, что росли под рукою моей.

Но не подлинной правдой

стихи обернулись –

подлинной; –

чем их легче читать – тем рождались они тяжелей.

________________

* Подли'нная правда – правда полученная под лином (лин, подлинник – орудие палача) – под пытками.

Ещё один вариант: линь, линька – полоса кожи, вырезаемая со спины при дознании.

Не искушай

Не примеряла одежды поэта,

просто, однажды плутовке-судьбе

вдруг побродить захотелось по свету,

вдоволь вкусив от лишений и бед.

И – босоногая, в платьице тонком,

мерой земной отмеряя свой срок,

шла я, а вслед мне смеялась плутовка:

«Как тебе мой, горемыка, урок?!»

Шла через подлость и через наветы,

через зыбучую, вязкую лесть,

этими тропами ходят поэты,

если случайно задержатся здесь.

Ходят в предчувствии светлого мига,

каждое слово лелея в строке,

чтобы плясало в ней шалую джигу

рыжее солнце на белом песке.

Дальше, как водится: руки – синице

и журавлиному клину – душа…

Не надоело в поэты рядиться?

Вдруг да услышится.

Не искушай!

Слово – моё логово

Тяжкий крест ли, данность Божья ли,

добровольная аскеза ли...

то бессонницей тревожили,

то в забвенье вены резали.

Слово, Слово моё логово,

в нём зализываю раны я,

Как известно, Б-гу – Б-гово,

а поэту – участь странную.

Избавленье ли, проклятье ли

крест изгойством коронованных,

не страшись, поэт, распятия, –

не минует всё одно оно.

Дверь захлопнуть – дело верное.

От окна бы кто помиловал...

Но парит поэт над скверною,

наделённый древней силою.

Оставляю Б-гу – Б-гово,

принимаю участь странную.

Не касайтесь только логова –

в нём зализываю раны я...

Всё же весна

Всё же весна.

Пусть вот так, не спеша,

перемежая дожди со снегами,

робким этюдом, застенчивой гаммой,

шумной, взъерошенной стайкой стишат.

Всё же весна.

Проливается свет

солнца в улыбки и взгляды прохожих.

Воспоминания-тени тревожат

прошлых.... а, может быть,

будущих бед.

Всё же весна.

Из домашних темниц

марту навстречу торопятся люди,

И наполняются праздные будни

музыкой ветра и пением птиц.

Всё же весна...

Просыпайся, душа!

Впору и крылья пришлись и пуанты;

Слушай... Тебе предназначена мартом

стайка взъерошенных свежих стишат.

На страницах книги твоей

я открыла город,

узнавая улицы,

лица узнавая,

и колодца старого

ржавый ворот

проскрипел,

что есть здесь вода живая.

По страницам книги твоей

я брела несмело,

всё ждала, что кто-нибудь –

да вот-вот окликнет,

но, похоже, нет никому

до меня здесь дела:

тосковали,

плакали…

а потом привыкли.

На страницах книги твоей –

с прошлым по соседству

расправляет будущее

паруса ли?

Крылья ль?

Всё, о чём мечталось тогда –

в босоногом детстве,

стало болью,

буднями,

стало пылью.

По страницам книги твоей,

к пристани далёкой,

где давно уж на воду

спущен кем-то ялик,

я дошла,

хоть выпал мне путь нелёгкий,

и самой не верится –

я ли это…

я ли?

По страницам книги твоей я пришла к себе.

Отчего же снега белей лист последний бел.

Немного стихов

Взвешиваю каждое слово,

словно не осталось их вовсе,

словно за прощальным уловом

невод свой забросила в осень,

словно, листопады листая,

только им пытаюсь я вторить,

чтобы стихотворную стаю

не сгубить в реторте риторик.

Чтобы не личиной, а ликом

суть моя в словах проступала,

ну а жизнь – в стихах,

поелику,

всё большое кроется в малом.

Ведь перед людьми, как пред Б-гом,

не солгать – да не отмолчаться.

А стихов и нужно немного:

для души,

для Света,

для счастья….

Неформат

Небрежно бросишь: «Женские стихи…

Поэзия – занятие мужское!»

и подчеркнёшь безжалостной рукою

огрехи, словно смертные грехи.

Потом добавишь: «Это неформат..»

и удалишься, тяжело вздыхая,

журнал оставив «толстый» со стихами,

на память – разбирайся, мол, сама.

И я увязну в языке чужом,

в конструкциях, что сердцем не согреты,

пытаясь отыскать лицо поэта,

а в памяти останется… пижон.

И буду вновь замаливать одна

все «прегрешенья» в тоненькой тетради…

А всё-таки, скажи мне, Б-га ради,

что здесь не так,

и в чём моя вина?

Не в том ли, что осознанно вполне

к классическому слогу тяготею,

он незамысловат и незатейлив,

и потому – вне времени и вне

всех новомодных слэмов и течений –

они пройдут, как дождь, как снегопад,

как сонм скоропостижных увлечений,

останется лишь то, что «не формат»,

и что людьми поэзией зовётся;

однажды взяв начало от …сохи,

по свету бродят разные стихи,

а в сердце лишь она и остаётся.

Acknowledgements

Людмила Шарга.

Поэт, прозаик, член Южнорусского Союза Писателей, Одесской организации Конгресса литераторов Украины, Одесской организации Межрегионального союза писателей Украины.

Лауреат международных литературных конкурсов и литературных премий.

Родилась в России, живёт и работает в Одессе.

Публиковалась в Одесской антологии поэзии «Кайнозойские Сумерки» (2008), в альманахах «Меценат и Мир. Одесские Страницы» (2008, Москва), «ЛитЭра» (Москва), «Свой вариант» (Луганск), «Провинция» (Запорожье), «ОМК» (Одесса), в журналах «Дон» (Ростов-на-Дону), «Ренессанс» (Киев), «Арт-Шум» (Днепропетровск), «Работница» (Москва), «Южное Сияние» (Одесса), в газетах «Литературная газета» (Москва), «Интеллигент» (СПб), «Литература и жизнь» (Киев), «Отражение» (Донецк), в интернет-журналах «Авророполис», «Ликбез», «Великороссъ», «Гостиная» и других изданих.

Автор сборников поэзии и прозы «Адамово ребро» (2006), «На проталинах памяти» (2008), «Билет в осенний день» ( 2010).

Редактор сайта Творческой Гостиной Diligans

Электронная книга подготовлена с любезного разрешения автора.

Дизайн обложки: Вячеслав Шарга

Фотография автора: Ольга Rostislavna

Редактор: Людмила Шарга

Страницы автора в сети:

http://stihi.ru/avtor/charga

Творческая гостиная DILIGANS: http://diligans.ucoz.ru/

http://www.proza.ru/avtor/charga

Авторский персональный сайт: http://charga.ucoz.ru/

Гостиная Verbatim Слово в Слово: http://werbatim.ru/publ/1-1-0-2