Текст книги "Рукой подать"

Автор книги: Людмила Шарга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Людмила Шарга

  Рукой подать...

cтихотворения разных лет

Одесса – Санкт Петербург

2012

От автора

   Стихи, как правило, говорят сами за себя. Потому и не делаю акцент на предисловии или вступлении, скажу только несколько слов.

Как бы ни выглядела «маска», при помощи которой пишущий играет с читающим: Лирический Герой, Литературный Герой…, я уверена, что под каждой из масок скрывается лицо автора, одно из его лиц, ведь пишущий – многолик, впрочем, как и читающий.

Поэтому, безо всякой ложной скромности скажу: всё, что написано мной – это – я, и всё это – с меня. Сказать иначе, как и писать иначе, было бы притворством, которого не терплю, ни в творчестве – ни в жизни.

Пишу давно, чуть меньше, чем живу.

А живу в «провинции у моря», поскольку «выпало в империи родиться». В той самой, которой нынче нет, о которой не ностальгирую, но времена те вспоминаю по-доброму.

   Книга эта – своего рода дебют. До неё были только обычные, изданные в типографии. И за возможность такого дебюта я благодарна Николаю Мурашову – именно с его лёгкой руки появилось несколько таких книг, своего рода библиотека, находиться в которой почту за честь для себя.

И ещё хочется поклониться читателю – быть им великий дар и великий труд.

С любовью, автор, Людмила Шарга.

Содержание

От автора

Содержание

НЕ ПРИВЫКАЙ

     Не привыкай

     Птичье

     Взгляд из окна

     * * * ("Ты меня растворял в суете ежедневной...")

     Позволь мне стать собой

     Смешанно-облонское

     Приглашение к согласию

     Адамово Ребро

     Ещё одна жизнь…

     Вишнёвый ноктюрн

     У зеркала

     Серая мышка

     Маленькое королевство

     * * * ("Пожелай мне попутного ветра...")

     Верлибры старого двора

     Как ты живёшь…

     Сильфида (мотыльковое)

     Неотправленное письмо

     Когда умирает любовь

     Лилит

     Староновогоднее

     Прощёное воскресенье

     Синдром Ундины

     Серьги скифской царицы

     Тебе….

     Первая любовь

     Прощание с прошлой жизнью

     * * * ("Мой шёпот утонет в глазах твоих...")

     Возвращение

     * * * ("Ты старше меня на несколько лет...")

     Черешневое

     Танец маленьких Саламандр

     Январский романс

     Письма

     Рукой подать

РЯБИНОВАЯ ЮДОЛЬ

     Мятный чай

     Лечу в Тарусе грусть

     Старые дома

     Рождественская пастораль

     Там, в конце декабря

     Новогодний вальс

     Пряностей восточных ароматы

     Сердце августа

     Русинка

     Вересень

     Рябиновая юдоль

     Не запоминаю имена

     Осенних равноденствий плен

     Чья-то боль проросла во мне..

     За птичьим клином

     Пробуждение

     * * * ("Чем дальше города...")

     Видать и мне отпущено сполна

     Явь в летнюю ночь

     Раковины каури. Иллюзорное

     Даже, если всё расставит…

     Журавлиное

     В поисках брода…

     * * * ("Весна принесёт бессонницу...")

     Соранг

     На улицах Старого Крыма

     Старый город

     Просит душа кочевья

СЛОВО – МОЁ ЛОГОВО

     Я становлюсь немногословна

     Исцеление Словом

     Заноза

     * * * ("Ты притворялась, девочка-актриса...")

     Иная судьба

     Предзимье

     В дождливый день

     Начало

     Вырастаю из ранних стихов

     Не искушай

     Слово – моё логово

     Всё же весна

     На страницах книги твоей

     Немного стихов

     Неформат

Acknowledgements

Copyright information

НЕ ПРИВЫКАЙ

Не привыкай

Не привыкай ко мне.

Привычка

слывёт нежнейшей из убийц.

Я стану калькой дней обычных,

обыденности пригубив.

Я стану тайной пыльных комнат,

венчальным обернусь кольцом.

Оставь грядущим Незнакомкам

мои глаза,

моё лицо.

Не привыкай ко мне.

Мы – Боги.

Нам предначертаны века.

Для нас расстелены дороги

не на Земле – на облаках.

Пускай, мои объятья скомкав,

в чужих утешишься.

Пускай…

Оставь мне участь Незнакомки.

Не погуби,

не привыкай…

Птичье

“В воздухе вроде бы все было нормально, но потом птицы начинали как бы дрожать, без сил падали и вскоре умирали”.

                                  Из сводки новостей

сколько зим у окна

а ты

всё ещё называешь меня птицей

я давно не боюсь разбиться

но пока боюсь высоты

в приближенье высокой воды

чую холод

земля – здравствуй…

кто замкнул над тобой пространство

повелитель

раб

поводырь

мне уже не взлететь…

а ты

всё ещё изучаешь мои привычки

но от прежних повадок птичьих

мне достался зов высоты

той что прячется

ждать устав

в придорожной

промёрзшей насквозь канаве

где вмерзает в чёрную наледь

крик разбившихся птичьих стай

где слепой маньяк-поводырь

развлекаясь

колоду судьбы тасует…

помяни моё имя всуе

в час прихода высокой воды

помяни

и прости

ещё

помолись

авось пригодится…

если мир оставляют птицы

он как водится

обречён

Взгляд из окна

После июльского дождя

земля в саду насквозь промокла,

и с удивлением глядят

в виньетке виноградной окна,

как слизывает желтизна

остатки лета пядь за пядью,

и паутины седина

на лист ложится прядь за прядью.

И нет спасения уже

в июльских ливнях запоздалых,

что оставляют грусть – душе,

а телу – странную усталость.

Возможно, ты и сам не рад,

что, выглянув в окно случайно,

увидел, как притихший сад

уходом лета опечален.

Прости июльские дожди,

побудь во власти грусти странной

и, помни, август впереди

росистый, яблочно-медвяный.

Ну, что тут скажешь, милый мой,

не огорчайся, так бывает,

когда сквозь томный летний зной

внезапно холод проступает.

Не сами ль мы тому виной,

что невзначай, в конце июля,

из окон глядя в сад ночной,

в седую осень заглянули.

*  *  *  («Ты меня растворял в суете ежедневной...»)

Ты меня растворял в суете ежедневной,

моё имя развеивал в окриках гневных,

лик мой смешивал с шумной толпой многолюдной

и терял ежечасно и ежесекундно.

Я сжималась от боли в полоску шагрени,

проливалась слезами, стираясь о время,

истончалась, капризам твоим потакая,

но однажды опомнилась – я не такая.

С той поры я жила, равнодушно взирая,

как меня ты растрачивал, в буднях теряя,

жил как водится, в исчезновенье не веря.

Только как-то, почувствовав горечь потери,

пустоту ощутив и от жизни усталость,

понял ты, что меня у тебя не осталось.

В днях минувших меня собирать по крупицам

будешь ты, натыкаясь на чуждые лица.

И, возможно, найдёшь.

И раскаяньем склеишь...

Но вернуть меня прежнюю вряд ли сумеешь.

Позволь мне стать собой

Позволь мне стать другой.

Не той, которую ты ежедневно видишь.

Не той, которая достойна восхищенья.

Пообещай, что после превращенья

ни словом и ни взглядом не обидишь

меня, посмевшую внезапно стать другой.

Позволь мне стать другой.

Не той, которая блистательно-успешна.

Не той, владеющей искусством макияжа.

Позволь мне обойтись без эпатажа,

прошу, не будь надменен и насмешлив

со мной, посмевшей слишком много – стать другой.

Позволь мне стать другой.

Стать той, которая идёт путём тернистым.

Той, для которой одиночество дороже

рукоплесканий, лести, компромиссов.

Которая ничья. И не твоя, быть может…

Которая – изгнанник и изгой.

Позволь мне стать собой.

Смешанно-облонское

Казалась невинной шалость –

за целый вечер – ни слова,

я августа надышалась

медвяного и хмельного.

В душе разлилась усталость,

и пали руки в истоме.

Всё суетно,

всё смешалось,

как в приснопамятном доме.

Лишь с благоуханных лилий

роса ( иль слеза?) струилась…

Скажи, мы с тобою были,

иль только друг другу снились,

и сон тот – причина смуты,

щемящей тоски, тревоги,

и дом наш лишён уюта,

и вид из окна – дороги.

И вместо любви – лишь жалость –

иных времён отголоски.

Всё суетно.

Всё смешалось,

как будто в доме Облонских.

Приглашение к согласию

За грустные стихи меня коришь,

а я не отрицаю, что устала.

Давай с тобой отправимся в Париж,

в объятия Латинского квартала.

Обычно ты непримирим и горд –

отсюда и меж нами разногласия,

но, может быть, на площади Конкорд,

с тобою сможем мы прийти к согласию.

Блошиный рынок вдоль и поперёк

пройдём с тобой, накупим всякой всячины.

Неважно, что ненужной и не впрок,

и не беда, что деньги все растрачены.

А может, Елисейские Поля

нас покорят величием и праздностью,

И будет ночь без сна!

И – voila (вуаля)!

Мои стихи вдруг засияют радостью.

И мелочным, ненужным и пустым,

окажется непониманье наше,

Когда на всё посмотрим с высоты

величественной Эйфелевой башни.

Давай, мой милый, полетим в Париж!

Ты усмехнулся. Брови сдвинул хмуро:

«В Европу захотелось, говоришь?»

И диск поставил Шарля Азнавура.

Адамово Ребро

Откуда ты всё знаешь обо мне?

Чем я дышу, чем я живу и маюсь,

как будто изнутри, а не извне

ты видишь суть мою,

и я пытаюсь

понять и ясным днём, и при луне:

откуда ты всё знаешь обо мне?

Какие б маски я ни надевал,

в какие бы одежды ни рядился –

всё тщетно!

Говорил или молчал,

от твоего всевиденья не скрылся –

какие б маски я ни надевал,

в какие бы одежды ни рядился.

И стонет обнажённое нутро,

и мечется,

и вопрошает: «Кто ты?»

– Я – Женщина. Адамово Ребро.

Я из тебя взросла.

Я плоть от плоти

твоей, чьё обнажённое нутро,

как грешная душа на эшафоте.

Я – Женщина.

Во мне заключены

и Альфа и Омега Сотворенья,

я познаю тебя из глубины,

а ты, глупец, всё ищешь ухищренья

солгать.

Но ведь во мне заключены

и Альфа и Омега Сотворенья.

Восставшее Адамово Ребро,

владею высшим таинством из таинств –

зачатием.

Тебя понять пытаюсь...

А ты кричишь: «Обнажено нутро?!»

Крамольное Адамово Ребро,

владеющее таинством из таинств,

о, Женщина.

Ещё одна жизнь…

                                               Ар.

Ещё одну жизнь на стихи потратить,

прожить её где-нибудь в… Подмосковье,

чтоб горечь осеннюю по утрам пить,

туманом приправленную и тоскою.

Иль вечером снежным – за чашкой чая –

стихи вспоминать и читать тебе их,

подкармливая одичавших чаек,

на пристани спящего Коктебеля.

Ещё одна жизнь – без потерь, без боли.

Возможно ли,

чтобы судьба другая?

В двуречье Тарусы – вдвоём с тобою,

и только в стихи от тебя сбегая.

Так, целую жизнь длиною в осень,

в октябрьские две, нет… в три недели

прожить и исчезнуть, будто вовсе

нас не было,

и давно нигде нет.

Ни в шорохе палой листвы осенней,

ни в песне далёких морских прибоев.

И только в стихах проступают тени

всех жизней, что выпали нам с тобою.

Вишнёвый ноктюрн

Вишнёвый ноктюрн прикоснулся к душе,

и вспомнилась Юрмала, сосны и дюны,

где в час полнолуния белые луны,

свой свет проливали на призрачный шельф.

По лунному свету мы плыли с тобой,

как будто взлетали высоко-высоко,

и, соль добавляя к вишнёвому соку,

солил до утра поцелуи прибой.

Вишнёвый ноктюрн потаённой струны

коснулся...

Нахлынула грусть ненароком.

Где ночи, вишнёвым пропахшие соком?

Со мной лишь ожоги от белой луны.

И... Юрмала.

Там мы остались с тобой,

где влажный песок на закате олунен,

где привкус вишнёвый твоих поцелуев,

всё солит и солит упрямец-прибой.

У зеркала

Ты меня создал и выносил.

Может я только твой вымысел?

Воском в руках твоих таяла,

я и забыла, какая я.

Выгляни, девочка рыжая!

Но в отражении вижу я,

как улыбаясь, застенчиво

смотрит из зеркала женщина.

Смотрит светло и таинственно…

Зеркало!

Друг мой единственный,

в водах твоих уже/ не я,

это мои отражения.

Кто ты, сестрица далёкая,

русая грусть синеокая,

тихая и поседевшая,

кто же ты, гостья нездешняя?

Знаю, живу уже/ не я,

только мои отражения...

Серая мышка

Я себя увидела вчера

в блеске фешенебельной витрины;

Распахнули двери веера

в совершенство форм и в чёткость линий.

Розовым светился изнутри

сумасшедший жемчуг от Сваровски,

словно говорил мне: « Посмотри,

это – ты! Ты хороша чертовски!»

Боже! Неужели это я?!

Я себя считала мышкой серой,

а теперь, дыханье затая,

наблюдаю за какой-то стервой!

И струилось с обнажённых плеч,

сотканное из восторгов платье,

а в глазах – безумство новых встреч

и прикосновений, и объятий…

Так мы и стояли –  визави:

я – на мокрой улице пустынной,

мой двойник изысканный – внутри

за стеклом, в сиянии витринном.

Возвратившись за полночь домой,

я в дверях услышала от мужа:

«Где тебя носило? Что с тобой?

Вся в грязи…»

«Я просто шла по лужам!».

«Что за странный свет из глубины

глаз твоих?!»

И я ему шепнула:

«Просто, на себя со стороны

я сегодня, милый мой, взглянула».

Маленькое королевство

Странные дела творятся, милый,

в нашем королевстве тридевятом,

я понять пытаюсь, что есть силы,

что произошло, но – непонятно.

Странные дела, мой друг, творятся,

каждый день разборки из-за трона,

а в углу обиженно пылятся

нами позабытые короны.

Книги – наши верные вассалы.

Кошки – наша преданная челядь.

Раньше их присутствие спасало,

а теперь дела совсем плачевны.

Маленькое наше королевство

ждёт, когда мы вспомним о коронах;

Никуда нам из него не деться –

подрастает принц наш чистокровный.

Может, утрясётся понемножку,

заживём в согласии и в мире...

Хочешь, я сварю тебе картошку?

Нашу.

Королевскую.

В мундире.

 *  *  * («Пожелай мне попутного ветра...»)

Пожелай мне попутного ветра

и дождя за вагонным окном,

пусть вдогонку летят километры, –

чёрно-белое наше кино.

Пожелай мне плацкартной постели,

анекдотов и смеха до слёз,

пусть из детства мотив колыбельной

оживёт в перестуке колёс.

Говорят, расстояние лечит?

Я рискну – и… была–ни была.

А потом непременно, при встрече,

я тебе расскажу, как жила,

как от боли душевной спасалась

и какие шептала слова,

как однажды, отбросив усталость,

облегчённо вздохнула: жива.

Я вернусь совершенно другая,

испытавшая горечь побед,

осознавшая, что убегая

от тебя, я вернулась к себе.

Где-то в прошлом останется вечер

и тепло твоих ласковых рук…

Я не верю в случайные встречи,

как не верю в случайность разлук.

Верлибры старого двора

На улицах-страницах странницей

ночами зимними брожу,

о прошлое боясь пораниться,

свой взгляд в сторонку отвожу.

Давать не стоит обещания

ни «навсегда», ни «на века»,

известно, что слеза прощальная

так солона и так горька.

Но вновь во сне срываюсь в детство я,

на перепутье ста дорог,

причина вырастает в следствие

и вырастет – дай только срок.

Листаю улицу за улицей, –

успеть бы только до утра

туда, где звук шагов рифмуется

с верлибром старого двора.

В котором я, расставшись с мальчиком,

в январской гулкой пустоте,

реву в игольчатые пальчики –

в ладошки жёлтых хризантем.

Как ты живёшь…

Как ты живёшь?

По утрам, как обычно, – кофе покрепче.

Не потому что хотелось – привычка.

Просто, так легче.

Как ты живёшь?

До работы от дома две остановки,

а в выходной не проведать знакомых

как-то неловко.

Как ты живёшь,

Ангел мой сероглазый,

Ангел печальный,

знаешь, мне жаль,

что с тобою ни разу

мы не встречались.

Как ты живёшь без меня,

расскажи мне,

впрочем, – я знаю.

Ведь, как и ты, суету эту жизнью

я называю.

Сильфида (мотыльковое)

Мне бы коснуться Вашей руки

и замереть в смущении.

Знаю, Вам нравятся мотыльки,

(полное превращение…)

Сладостный яд разольётся в крови

под небосводом розовым.

Кто там – в терновнике – гнёзда вил?

Вились над кем стрекозы?

Спутались мысли.

Мне бы бежать…

Лжёт во спасение разум.

Кровь иссушил смертоносный жар

перед четвёртой фазой.

Утренний холод на крылья лёг,

кукольных нет оков…

Кто я?

Серебряный мотылёк

в Ваш влетевший альков.

Как опрометчивы мотыльки,

и лучезарна смерть.

Мне бы коснуться Вашей руки

крылышком…

и сгореть.

________________________________

* сильфиды, ж. (от греч. silphe – моль, мотылек) – духи воздуха

Неотправленное письмо

Зачем я Вам?

И тот переполох,

что вызван необдуманным вторженьем;

Я право, не нарочно, видит Б-г,

и мне не в радость Ваше пораженье.

Зачем я Вам?

У Вас своя семья,

и дом Ваш называют полной чашей,

у Вас есть прихлебатели – друзья,

а я – обрыв, случайность в жизни Вашей.

Зачем я Вам?

Огонь на склоне лет

оставит не ожог, а пепелище…

Да, я из тех, кто ищет суть и Свет,

а Вы из тех, кто развлечений ищет.

Зачем я Вам?

Всегда открыт мой дом

дождям, ветрам и перелётным птицам,

а Вы, мой бедный, будете с трудом

в углу, за холодильником ютиться.

Идите-ка чаёвничать с женой,

она Вам поутру овсянку сварит…

Зачем я Вам?

Вам холодно со мной,

а я, представьте, задыхаюсь с Вами.

Когда умирает любовь

Когда умирает любовь,

оживает тоска

по прошлому «вместе»;

Длиннее становятся ночи.

В ущербной луне –

одиночества хищный оскал,

и глупое сердце

смириться с потерей не хочет.

Когда умирает любовь,

прорастает печаль

по прошлому «рядом»

под сводами замков воздушных.

И кутаясь зябко

в прозрения чёрную шаль,

ты вдруг понимаешь –

назад возвращаться не нужно.

Когда умирает любовь,

продолжается жизнь!

Вот только фантомные боли порою тревожат:

То глупое сердце

вдогонку за прошлым бежит,

но ни сохранить,

ни догнать, к сожаленью, не может.

Когда умирает любовь –

замыкается круг!

И гаснет под пеплом забвения яркое «прежде».

И ты на краю просветленья почувствуешь вдруг:

когда умирает любовь – оживает надежда!

Лилит

        Как живётся вам с стотысячной,

       Вам, познавшему Лилит…

                        М.Цветаева

С ней, наверное, проще и легче, Адам?

Не противится воле твоей никогда,

и кротка и покорна вторая,

видно помнит изгнанье из рая.

И собой хороша, и хитра, и мудра

плоть от плоти твоей (говорят – из ребра?)

Тяготит только грех первородный.

Ну, а я, как и прежде – свободна.

Говоришь, что ты выбрал покой и уют,

только боли сердечные спать не дают,

в дуновении ветра ночного

слышишь голос мой снова и снова.

То не сердце, несчастный, то память болит –

никогда ты не сможешь забыть о Лилит!

Это боль об утраченном рае

и её не излечит вторая.

Ты, познавший сакральную сущность огня,

на безмозглую плоть променявший меня,

утешаешься жалким подобием,

а ночами взываешь к свободе?

Со второй оставайся, живи без затей

и плоди вместе с нею бескрылых детей,

первородством торгующих робко,

чечевичной прельстившись похлёбкой.

Не шепчи бесполезных бессвязных молитв, –

никогда ты не сможешь забыть о Лилит,

что дыханию ночи подобна

и как ветер – легка и свободна.

Староновогоднее

Ты позвонишь под Старый Новый год,

(он настоящий, хоть звучит нелепо…)

похвастаешься: дочь – античный слепок,

посетуешь: заложник непогод,

пожалуешься: дождь на Рождество

лил двое суток, не переставая.

Напомнишь, что любовь не остывает,

и что приедешь, – только и всего.

Что эти годы только мной и жил, –

что нашим (?) чувствам время не помеха,

а мной овладевает приступ смеха,

и лишь рука предательски дрожит.

«Что ж ты молчишь? По-прежнему – одна?» –

змеится ревность в голосе далёком.

Дым сигаретный вьётся струйкой лёгкой,

скользя из приоткрытого окна.

Я обрываю глупый разговор, –

ненужную, бессмысленную муку,

дрожащую разглядываю руку:

шалят нервишки – только и всего.

Как просто: от звонка и до звонка

всю жизнь брести по призрачному следу,

чтоб раз в году услышать: «Я приеду…»

и вновь увидеть, как дрожит рука.

Прощёное воскресенье

Может быть, распутица весенняя

растопит в душе моей обиду,

и когда придёшь просить прощения,

я к тебе навстречу тихо выйду.

И твоё «простименяпожалуйста…»

выслушаю, не перебивая,

и на миг, поддавшись глупой жалости,

я кивну: «Да ладно, всё бывает…»

Ничего не значащим, приятельским

по щеке скользну прикосновением,

только знай, тебе твоё предательство

не прикрыть Прощёным воскресеньем.

И надменно, неприступно-строгая

удалюсь.

О, Господи, дай силы…

Б-г простит, а я забыть попробую,

я тебя давным-давно простила.

Синдром Ундины

Печаль-Вода тёмная,

моей болью полная...

Печаль-Вода быстрая,

кто здесь замок выстроил?

Печаль-Вода горькая,

верни наговор ко мне...

Не мною – да сказано,

не мною – да сделано,

судьба твоя связана

с озёрною девою.

Над белыми дюнами

плывёт луна юная.

А век земной короток –

Забыл меня скоро ты...

Не мною – да сказано,

не мною – да сделано,

душа твоя связана

с озёрною девою.

Над белыми дюнами

взойдёт луна юная,

А век земной короток –

придёшь ко мне скоро ты.

      ***

спишь…

время от времени

прикладываю ладонь к твоей груди

дышишь ли

тихо в палате

на улице жуткая холодина

врач

не поверил мне

когда вчера заходил

на вопрос

кто вы ему –

я улыбнулась – ундина

спишь…

и на имя Гульдбрандт

откликаешься только во сне

где озёрная дева в увядшем венке

бродит по сонному замку

ты задыхаясь шепчешь ей вслед

что не доживёшь до утра

но она не слышит

что бы ей ни сказал ты

просыпаешься…

я

брожу по городу допоздна

чтоб вернуться к тебе

и всю ночь

хранить

ускользающее дыханье

бедный рыцарь

когда бы ты знал

что причина всех твоих бед

таится в тебе самом

и зовётся… грехами

спи

за окном

капли дождя разбиваются о карниз…

лист назначений с диагнозом

синдром ундины

исписан стихами

отпускаю тебя

дыши

вдыхай в себя новую жизнь

лишь озёрных дев сторонись

и ещё... –

не клянись дыханием

========================

 * Старинная легенда гласит, что владелец замка Рингштеттен, славный рыцарь Гульдбрандт, однажды заблудился в лесу.

Спас его старый рыбак, который охотно согласился дать рыцарю приют. В доме рыбака Гульдбрандт познакомился с прекрасной юной девушкой по имени Ундина, приемной дочкой рыбака и родной дочерью морского владыки. Без памяти влюбился в нее рыцарь и предложил Ундине руку и сердце.

Зная о том, что, родив ребенка, она перестанет быть бессмертной, Ундина согласилась выйти замуж за любимого. На венчальном алтаре рыцарь поклялся ей в верности: "Дыханье каждого моего утреннего пробуждения будет залогом любви и верности тебе". Спустя девять месяцев Ундина родила сына. Шли годы. Она старела, и муж стал терять к жене интерес. В один прекрасный день Ундина застала Гульдбрандта в объятиях другой. Убитая горем, она прокляла неверного супруга: "Ты поклялся мне своим утренним дыханием! Так знай, пока ты бодрствуешь, оно будет при тебе, но как только ты уснешь, дыхание покинет твое тело, и ты умрешь".

В наши дни "проклятие Ундины" – неофициальное название синдрома остановки дыхания во сне, который известен как опасное апноэ

Согласно классификации основных нарушений сна, понятие диссомнии включает синдром сонных апноэ (ССА), при котором во время сна наблюдаются временная остановка дыхания, или апноэ.