Текст книги "Уроки тьмы"

Автор книги: Людмила Митрохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Закончив первый эскиз, Олег быстро вынул его, вложил второй чистый лист в планшет, удерживая в памяти образ. Теперь уже быстрее и увереннее он воспроизвёл его, как ему показалось, ближе к оригиналу. Мысль работала чётко и ясно. За мыслью свободно бежал карандаш, воспроизводя уже точнее то, что он видел внутренним зрением. Так он делал несколько раз. Отпечаток его воображения на бумаге был ему недоступен зрительно, но каким-то непонятным для него образом в определённый момент приходила к нему уверенность, что всё получилось.

Закончив последний эскиз, Олег выдохнул и расслабился. Неожиданно в тишину ворвался резкий телефонный звонок. Он вздрогнул. В отсутствие жены звонки вызывали тревогу, будто в его закрытое молчаливое пространство врывалась иная жизнь, несущая неразрешимые проблемы.

– Ну-ну, спокойно, – сказал себе Олег, вставая со стула. – Жизнь не остановишь, нечего прятать голову в песок.

Сосредоточившись, он повернулся к дверям своей комнаты, вышел из неё и направился к телефону в проходную гостиную.

«Интересно, кто это? Сын сегодня не обещал звонить.

Может быть, лидера мне нашли для пробега?» – думал он, подходя к аппарату. Подняв трубку, Олег услышал звонкий голос Катерины, референта скульптурной секции Союза художников.

– Олег Ефимович, здравствуйте! Спешу сообщить вам, чтобы вы готовились к очередной осенней выставке Союза. Привозите новенькую работу на секцию, готовим экспозицию. Не затягивайте, место надо забивать.

На всё про всё дней десять.

– Катюша, есть, есть у меня новенькое, послезавтра с утра поеду в мастерскую на Петроградскую, а оттуда прямо к вам в Союз с работой. Спасибо, что не забыли про меня. До встречи, – сказал он радостно и положил трубку.

Мысли о выборе работы стали крутиться в голове с удвоенной силой. Религиозная тема не ко времени. Надо приберечь для рождественских дней. Можно выставить портрет друга, Игоря Бузина. Для Дня победы есть задумка, над которой ещё работать и работать. Олег перебрал в голове последние работы и остановился на портрете Владимира Высоцкого. Долго он к нему подбирался. Хотелось подчеркнуть техникой исполнения характер поэта, выполнить его свободными, резкими, рваными пластическими мазками. Найти то выражение, тот наклон головы, которые были узнаваемы для всех и включали бы в себя поэтический накал души барда. Но пока портрет не удавался. Да ещё и постамент поехал.

«Пожалуй, отнесу композиции «Нежность» и «Газовая труба», – подумал он, приняв окончательное решение.

К реалистическим портретам известных личностей он шёл своей непроторенной дорожкой. Придумывал разную методу исполнения, стараясь приблизить образ к оригиналу. Его не пугала кропотливость и трудоёмкость придуманных манипуляций. Многое отвергалось им самим, но он шёл дальше, пытаясь найти ту точку соприкосновения с образом, которая позволяла бы ему осязательно представить в воображении образ в целом, чтобы передать его в материале. Здесь ему приходил на помощь его опыт работы с силуэтами, с рисунком и линогравюрой, требовались только ксерокопии портрета в разных ракурсах и небольшая техническая помощь. Проще было с портретами друзей, которых он мог изучить живьём и представить как скульптуру, запоминая форму головы, улавливая чуткими пальцами неповторимые черты лица каждого.

Многие в Союзе художников удивляются: зачем ему это надо? Достичь схожести с оригиналом, тем более с его внутренней сутью, даже у зрячих скульпторов не всегда получается. А он посмел это делать и упорно идёт этой тропой. Да, не всё выходит так, как хотелось бы. Но с каждой работой, тренируя свой мозг, развивая воображение, концентрируя память, обостряя тактильную чувствительность пальцев рук, он становился ближе к своей мечте.

Олег на подъёме вернулся к своему рабочему столу. Нажав на говорящий будильник, проверил, который час, и решил ещё немного надиктовать воспоминаний, потом попить чаю, послушать в семь вечера короткую радиопередачу «Зримый город», которую вёл его любимый журналист, теперь уже его друг Владимир Дзоциев, и готовиться ко сну.

Включил диктофон и продолжил запись:

«13 августа 1962 года я женился на чудесной девушке Валентине Фёдоровне Павловой. Она переехала ко мне жить в общежитие в двенадцатиметровую комнату, которую мы перегородили, придумав отдельный выход через небольшой тамбур. Так появилось у нас своё гнёздышко, которое мы стали любовно обживать. Медовый месяц мы проводили в деревне Хлопотово Псковской области, где жила бабушка Валентины, в трёх километрах от станции, около речки с тем же названием. Природа Псковской области уступала селигерским местам Калининской, но по-своему была интересной. На Псковщине мы отдыхали не раз. И за эти годы я много выполнил работ в технике акварели, темперы и гуаши, со множеством карандашных зарисовок. От масляных красок я отказался. Помню, как увлёкся росписью больших псковских камней акварелью. Камни на глазах преображались от прозрачной акварели, делались необычными, фантастически привлекательными. Работа жила на природном ландшафте до первого дождя. И в этом была её прелесть.

Мы с Валюшей часто ездили в отпуск в деревню к Валюшиной маме в Псковскую область. Там у неё был большой сад. Однажды меня попросили спилить деревья, затеняющие фруктовые деревья. Ну и закипела работа. В углу сада стояла большая ракита, сплетённая из нескольких стволов. Колючая, раскидистая, высокая. Спилить её полностью, конечно, я не смог. Но она давала большую тень. Я оставил три метра от корней, а остальное спилил. Потом долго смотрел на ствол и думал, что можно было бы из этого сделать. Очень хотел работать с деревом. Из инструментов были – топор да пара острых стамесок. Из верхней части ствола получилась большая голова воина в шлеме. У двух засохших яблонь я также оставил стволы, удобные для развешивания белья. Но на этих макушках я как мог оформил сказочных героев. На старой осине я также спилил верх и вырезал трёхметрового старца. Вот так я впервые прикоснулся к дереву. Я вырезал рога, которые повесили при входе в избу – для одежды. Сделал двухметровую скульптуру фараона, которую поместили в центр большой круглой клумбы.

Меня это настолько увлекло, что я подошёл к этому серьёзнее. Я купил несколько специальных стамесок. Во время отпуска или в выходные дни занимался резьбой. Так появились дома первые две крупные работы – большая деревянная ваза «Израильтянка» и оригинальное сиденье, в котором можно было отдыхать и работать за столом.

К дереву у меня на всю жизнь выработалось особое отношение, как к живой душе. Каждое дерево обладает своими качествами, которые тонко ощущает рука скульптора. Оно может быть податливым и мягким, твёрдым и рассыпчатым, плотным и пластичным. От дерева исходит живое тепло, даже в мебели, не говоря о художественных произведениях, в которых эти качества усиливаются от прикосновения рук и души мастера. Дереву можно и нужно петь гимны, как божеству и источнику жизни…»

Олег остановил запись из-за нахлынувшего на него желания прикоснуться к образу Ксении Петербургской, выполненной им в дереве, которым он внутренне гордился, часто стоя перед ней с внутренней душевной молитвой. Скульптура Ксении Петербургской стояла на открытой полке стенки на уровне руки, чтобы он имел возможность в любое время вести с ней молчаливый диалог, прикасаясь чувствительными пальцами к гладкой фактуре дерева, в котором жил её образ, помогавший ему в самые трудные часы жизни.

День третий

Ночь прошла в кратких минутах забытья и терпеливом ожидании первого слабого щебетанья птиц настенных часов. Проваливаясь много раз в один и тот же сон, он скорее слышал, чем видел там Валентину, ощущая почти физически её присутствие дома. Ему чудилось в полудрёме, будто Валентина орудует на кухне, постукивая посудой, шумя водой из-под крана, открывая и закрывая холодильник. Тепло и запахи живого дома доходили до него почти явственно. Просыпаясь, он старался подольше удержать это ощущение, чтобы продлить его в последующих рваных снах.

Раздались рассветные трели настенных часов. Олег окончательно проснулся и стал решительно собираться на утреннюю пробежку по своей знакомой трассе за домом. Пока народ только просыпается, он пробежит свои три километра, никому не мешая. Потерять спортивную форму легко, а вот войти в неё – проблема. Потом ледяной душ, завтрак и ожидание звонков от сына и от лидера-бегуна, если такой найдётся.

Олег надел лёгкие тренировочные штаны, специальную белую футболку с надписью на груди и на спине: «Незрячий бегун», «Никогда не сдавайся» и «От старости нельзя уйти, от старости можно только убежать». На голову под волосы натянул широкую фирменную повязку. За пояс заткнул небольшую садовую тяпку. Взял специальную трость с тяжёлым стальным шариком на конце, колокольчик, ключи и вышел из квартиры. Закрыв двери, он вызвал лифт, спустился, подошёл к металлической двери парадной, нажал на внутреннюю кнопку, услышал сигнал, толкнул дверь и вышел на улицу.

Свежий прохладный воздух обдал его мощным осенним порывом, вызвав прилив энергии и знакомую стартовую радость от предстоящей тренировки. Ведя белой

тростью вдоль стены дома, он направился в правую сторону. Дойдя до угла, дотронулся до трубы на уровне руки, зафиксировав своё месторасположение. Повернул за угол, прошёл вдоль стены до следующего угла, прямо от него в трёх шагах должен быть закрытый люк. Ощутив его ногами, он пересёк дорогу для автомобилей, держа трость вытянутой параллельно земле. Главное, не споткнуться о поребрики, которых было предостаточно во дворе.

Вступив на свою освоенную трассу около детской площадки, Олег вытащил из-за пояса тяпку, приложил к поребрику и, пятясь назад, стал очищать его от скопившейся сухой листвы. Надо было обеспечить контакт трости с поребриком, вдоль которого пролегала его трасса, иначе его могло занести при беге на детскую площадку, где он спотыкался и падал не раз. Затем он вытащил колокольчик и привязал его к ручке трости для страховочного сигнала. Теперь надо пройти по обозначенной трассе семьдесят пять широких шагов и начинать бег туда и обратно сорок раз, неотрывно держа трость вдоль поребрика, чтобы не сбиться с пути.

Олег начал бег, позванивая колокольчиком, набирая темп и ощущая прилив крови во всём теле. Мышцы разогревались, тело оживало и наполнялось живительной энергией. Движение дарило жизнь. Бегая, он считал количество поворотов, загибая пальцы. По мере движения в необъятном тёмном пространстве он на короткие мгновения забывал про слепоту, сроднившуюся с ним, ставшую для него неизбежной нормой. Ему представлялось, что он бежит в кромешной ночной темноте, заставлявшей напрягать внимание и концентрировать память. Во время бега он испытывал истинное наслаждение, радуясь, как ребёнок, своему отвоёванному счастью. Постепенно город просыпался: заурчали моторы автомобилей, стали слышны редкие отдалённые голоса и плач непроснувшегося малыша, которого, видимо, силком тащили в детский сад.

Отбегав свои три километра, Олег направился домой знакомой «муравьиной» тропой, не отклоняясь от неё. Вдоль проторенной тропы росли особые гигантские тополя, посаженные им ещё в первой зрячей жизни под недоумевающие взгляды и ехидные реплики жильцов дома. Эти тополя мужской особи не цвели пухом, врывающимся белыми хлопьями в квартиры горожан, вызывая раздражение и аллергию. Это и спасло их от распиливания, дав им возможность тянуться всё выше и выше к животворящему солнцу, наблюдая с высоты за суетящимися мелкими людьми.

Олег владел белой тростью в совершенстве, ведь вне стен дома, когда он выходил один на один в меняющийся бурлящий город, она была его единственным другом во мраке, его глазами, передатчиком жизненно важной информации. Трость, соприкасаясь с преградами, могла даже передавать их структуру – камень, дерево, асфальт, стекло или что-то иное, благодаря звуку и вибрации, исходящей от шаровидного наконечника по чуткой трости к руке. Мало кто из проходящих мимо людей знает о свойствах хрупкой белой трости, о её предназначении и значимости для незрячего.

Многие предполагают, что трость нужна слепому для дополнительной физической опоры. Но это не так. Белая трость является глазами слепого. И если кто-то, случайно наткнувшись, с разбега ломает её, то для слепого человека это настоящая трагедия – без трости он как без рук, беззащитен, дезориентирован в пространстве, потерян, унижен и растоптан толпой. А ведь трость выдаётся один раз в четыре года. В случае утери или поломки – надо покупать самому, а стоит хорошая белая трость немалых денег. Трость также надо менять в зависимости от сезона – летнюю на зимнюю, как колёса автомобилей. Белая трость видна днём, тогда и сигнал для перехода водитель заметит. А вечером, в сумерки или ночью белую трость никто не видит.

Олег часто задумывался о том, как можно было бы решить эту проблему малыми средствами. Ну, к примеру, установить свет к трости: не меняя конструкции, дополнить её батарейкой, вставив её в верхнюю часть ручки под снимающуюся крышку. От батарейки протянуть проводок через полость трубки к концу трости, к сменной головке из небьющегося оргстекла, в которой можно было бы закрепить лампочку. Летом можно снимать, оставляя металлическую головку, а зимой устанавливать новую из оргстекла. Хорошо бы иметь включатель-выключатель на ручке. Можно сделать мигающий свет, что более эффективно. Ещё проще – можно применить светодиодную раскраску трости, как знаки на фирменной одежде дорожных рабочих, чтобы светилась в темноте. Для этого нужна только голова и сердце…

Однажды вечером он попытался перейти дорогу со стоящими в несколько рядов автомобилями по звуковому сигналу зелёного светофора. Только он стал поднимать трость в горизонтальное положение, как этого требуют действующие правила для водителей и незрячих пешеходов, – трость с хрустом надломилась, попав под переднее колесо автомобиля, решившего проскочить вперёд. Он мгновенно дёрнул трость к себе, чем спас её от второго колеса. Трубчатая белая трость была сломана пополам. Ему ничего не оставалось, как отойти от обочины тротуара, прижаться к стене дома, чтобы понять, как дальше продвигаться к дому. К счастью, ему пришла в голову блестящая мысль: в полость одной половины трубчатой трости вставить вторую, отломанную, используя конусообразную форму трости.

Главное – в момент неожиданных ситуаций не растеряться, не потерять правильную ориентацию, понять, где ты находишься, где стоишь, в какую сторону продолжать движение, что впереди и что позади тебя. Всё обошлось. Он дошёл до дома сам и был рад, что преодолел очередную трудность.

Но самая большая удача была в изобретении трости

для бега незрячего человека, придуманной им самим. При беге чуткая белая трость от соприкосновения с поребриком и дорогой сильно вибрировала и скакала, теряя при этом упор и точное направление бега. Из-за этого он не раз убегал в другую сторону, спотыкаясь и падая от неожиданных препятствий. Тогда ему в голову пришла блестящая мысль – соорудить из лыжных палок весомую трость. Он заказал два монолитных шарика диаметром с пятикопеечную монету из титана, закрепил их к концу палок, отрезал от них ненужные кругляшки – и трости готовы. С такой тростью он уже не сбивался с пути. Правда, возникла другая проблема: при беге вперёд люди его видели и уступали дорогу, а при беге назад тот, кто шёл впереди, его не видел, и он не раз набегал на людей, пугая их. Вот тогда и родилась идея привязать к ручке колокольчик для оповещения. А затем они с Валентиной заказали спортивную футболку с надписями о незрячем бегуне. Прохожие к нему привыкли, некоторые приветствуют при встрече, желая здоровья.

Вернувшись домой после пробега, Олег принял ледяной душ, растёрся полотенцем и аккуратно повесил спортивные вещи на верёвку в ванной, в которой был идеальный порядок, придающий ему чувство независимости и уверенности. Теперь – крепкого чайку с лимоном, нарезанным заботливыми руками Валюши, посыпанным песочком и уложенным в баночку. Можно сварить пару яиц вкрутую, хлеб, сыр, колбаска – всё есть. Он, сам не зная почему, постоянно общался вслух с Валей, будто она была рядом с ним.

– Валюта, давай я за тобой поухаживаю, – говорил Олег, ставя чайник на плиту и кружку на стол. – Сегодня будем пить чаёк покрепче, чтобы мысль работала яснее. Ничего, ничего, цвет лица не испортишь. Ты для меня всегда молодой остаёшься, как тогда, в белые ночи. Тебе с лимоном? Ну и мне тоже. А вот нарезка с сыром, докторская колбаска. Сейчас я найду, где сливочное масло в холодильнике, поставлю на стол и сделаю тебе бутерброды. Давай попьём сегодня зелёный чай. Извини, если перепутаю и возьму не тот пакетик. Нюхать бесполезно, чай в пакетах без запаха. А я два положу из разных коробочек. Не возражаешь?

Разговаривая, Олег накрывал на стол, аккуратно наливал кипяток в кружку, варил яйца на плите, делал бутерброды, ориентируясь всё лучше и лучше на кухне. Чаепитие получилось отменное. Затем он перешёл в свою комнату, сел за рабочий стол и решительно продолжил свои воспоминания, включив запись на диктофоне:

«23 февраля 1965 года у нас родился сын, которого мы назвали Вадиком. Исполнилось моё желание. Я очень хотел иметь сына. В семье прибавилось забот, и возникли проблемы материального плана. Заработки были нестабильные: иногда хорошие, а порой ниже желаемого. Всё зависело от того, к какому режиссёру попадёшь в бригаду. Из-за этой нестабильности и сдельной работы я уволился.

А в это время на Ленинградском телевидении разворачивались работы на студии мультипликационного участка. Освободилось одно место художника-мультипликатора, и меня туда взяли. Поначалу группа была маленькая: один оператор, один шрифтовик, два художника-мультипликатора. Оклад у меня был 120 рублей. Сначала работы было немного. Технические возможности на уровне кинолюбителей. Но постепенно мультицех оснащался современным оборудованием, появились новые художники и операторы. Работа была интересная, приходилось делать всё самостоятельно от начала до конца, так как не было специальных режиссёров-мультипликаторов, как на «Леннаучфильме». Занимался разработкой сценария, писал съёмочный паспорт для оператора. Некоторые работы снимал самостоятельно. В основном мы делали мультзаставки к цикловым, музыкальным, учебным, театральным и другим передачам. Эти короткие заставки были в пределах от одной до пяти минут, не более.

После рождения Вадика Валюта перешла работать в Институт гриппа, который находился рядом со студией. Мы ходили иногда вместе обедать и часто возвращались домой вдвоём. Нам стало тесновато жить в узкой 12-метровой комнате. К счастью, в городе стали переселять семьи в новые квартиры, и мы решили съехаться с мамой и сестрой в одну трёхкомнатную квартиру-распашонку на проспекте Науки, где шло крупное строительство жилых домов. Всё свободное время я старался проводить с сыном.

Когда Вадику исполнилось пять лет, мы два лета подряд ездили в Молдавию. Жили в Бендерах, в Парканах, ездили на пароходе на Каролину-Бугаз к Чёрному морю. Путешествовали «дикарями». Я делал много акварелей, нигде не расставаясь с этюдником. Дважды были в Томске у отца Валюши. Сибирь оставила неизгладимое впечатление благодаря своей природе, ярким краскам, прозрачности воздуха и таёжным лесам. По сравнению с псковским и калининским, этот период жизни оказался самым плодотворным…»

Через несколько секунд диктофон щёлкнул и остановился.

«Первая дорожка закончилась», – понял Олег и, перемотав плёнку немного назад, включил её. Услышав последнюю фразу, добавил: «Конец первой дорожки первой кассеты». Затем выключил диктофон и погрузился в себя, вороша память, как слетевшую золотую листву своего Древа Жизни.

И всё же, что бы он ни делал, куда бы ни ходил, мысль о внезапной потере зрения жила в нём постоянно, заполняя всё его существо какой-то нереальной ностальгией по краскам жизни, ещё вовсе не потерянным, но уже отдающим болезненной острой тоской, которая внезапно ошпаривала его с ног до головы или обдавала холодной испариной. Он верил и не верил одновременно в то, что, по словам опытного врача, ждало его впереди. Короткого душевного покоя он мог достичь только тогда, когда с увлечением погружался в своё творчество. Подсознательно он торопил момент наступления этого состояния, искал его, а погрузившись в него, старался продлить его как можно дольше. Каждый зрячий день своей жизни он принимал как последний и пытался прожить его не впустую. Иногда он закрывал глаза, чтобы представить: а как это – жить в полной темноте? Становилось страшно. Он гнал от себя эту, как он надеялся, бредовую мысль. Ну, не может быть такого, чтобы в наше время дать человеку спокойно ослепнуть! Есть же хирургия, лекарства и вообще чудо на свете? Да, тогда он еще мог взвешивать все «за» и «против» и на что-то надеяться, так как он видел солнце, своего сына, жену, ходил на работу и был востребован жизнью.

Однажды в журнале «Наука и жизнь» он прочитал статью о том, что в знаменитой одесской клинике глазных болезней имени Филатова стали впервые проводить лечение больных с подобным диагнозом. На крыльях надежды они с мамой отправились в Одессу. Мама была на пенсии, а он взял отпуск. Больница находилась на берегу Чёрного моря. Они сняли комнату недалеко от больницы, и Олег стал проходить амбулаторное лечение. Одесса и Чёрное море потрясли их. Ведь они с мамой были там впервые. Весь день, кроме часов лечения, они проводили на берегу моря, отдаваясь во власть ослепляющего солнца и тёплых морских волн. Он как мальчишка бегал по морскому побережью в поисках диковинных ракушек, из которых с упоением резал причудливые фигурки, чтобы подарить соседям и хозяевам комнаты. Катались на пароходе, осматривали город, спускались в катакомбы и просто путешествовали пешком, куда ноги несли. Время лечения пролетело молниеносно. Результат: поле зрения не изменилось, но видеть он стал лучше на две строчки. Рекомендовали продолжать тот же курс лечения постоянно дома и приехать в Одессу через шесть месяцев на повторный курс.

В следующее лето Олег уже приехал с Валентиной и Вадиком, остановившись у прежних хозяев. Для семьи это было счастливое время пребывания на Чёрном море. Олег радовался за них, понимая их восторженное состояние, в котором сам когда-то пребывал. В этот раз его положили в стационар и тщательно обследовали. Результат был удручающий: близорукость вернулась в прежние рамки, будто бы и не было улучшения полгода назад. Более того, впервые ко всем выявленным болезням глаз в заключительной справке была указана ещё одна – «синдром Ушера». Что это за коварное заболевание, Олег не понял, так как ему не удосужились объяснить. В беседе лечащий врач дал ему понять нецелесообразность прохождения курсов лечения в Одессе. Вот так, в полном неведении, с мыслью о бесполезности проведения каких-либо лечебных мероприятий, они уехали домой в Ленинград. Кто его знает, может быть, надо было приезжать на лечение в Одессу каждые полгода? Но для семьи это было бы разорительно, а с работы никто бы его не отпустил в отпуск два раза в году, просто уволили бы, и всё.

Домашние дела развивались по своему сценарию. Сестра вышла замуж, родила дочь и развелась с мужем.

Двум семьям некомфортно стало жить под одной крышей. Пришлось разъехаться. Олег с Валентиной и сыном переехал в маленькую кооперативную квартиру рядом с Пискарёвским лесопарком. Сестра с дочкой и мамой получили большую муниципальную однокомнатную квартиру. Вадик пошёл в школу. Увлёкся шахматами, ходил в бассейн, много читал и рисовал, наблюдая, как это делает отец и посещая с ним выставки в Союзе художников. Он оформлял школьные стенгазеты и недурно рисовал карикатуры и дружеские шаржи. В результате у него выработался неплохой вкус. На старости лет, пережив тяжёлый развод, мать и отец Олега неожиданно для всех вновь соединились и стали проживать отдельно от детей в деревянном доме недалеко от Пискарёвки. Олег со своей семьёй часто приезжал к ним, чтобы помочь, чем мог, и отдохнуть.

На работе дела шли своим чередом: коллектив пополнялся художниками-мультипликаторами, в том числе Светланой Исаковой – интересным художником, великолепным акварелистом, настоящим другом, с которым он работал ещё на студии «Леннаучфильм». Дружба с ней по сей день принесла ему много полезного в творческом плане. К тому времени он имел первую категорию художника-мультипликатора. Работал коллектив с большим интересом и творческим накалом, помогая друг другу.

Время равнодушно отсчитывало свои часы, пожирая медленно и верно его зрение, которое, как шагреневая кожа, сжималось с каждой секундой в его всесильных руках. Как остановить этот стучащий в голове блокадный метроном, разбить сужающееся кольцо мрака вокруг глаз, извлечь из себя этот гнетущий страх, – он не знал, предощущая себя среди людей в недалёком будущем потенциальным изгоем.

Воспоминания высвечивали целые пласты жизни. Годы укладывались в короткие ёмкие фразы, понятные ему одному. Олег сомневался – сможет ли он в своих лаконичных сухих записях передать это состояние? И нужно ли это делать? Для кого? Но слово, данное Валентине, да, впрочем, и любому человеку, для него было превыше всего. Чувство долга было основной движущей силой его жизни. Не считаясь ни с чем, он трудился сутками, брался за любые «халтуры», в тяжёлые времена стал делать на продажу чеканки, одну из которых он подарил библиотеке для слепых в ДК имени Шелгунова, где она заняла почётное место.

Он понимал, что зрение «сгорает» от перенапряжения, но жить иначе не мог. В то время его поле зрения составляло двадцать пять градусов, очки он использовал плюс три диоптрии. В дневное время он чувствовал себя увереннее, а вечером из дома один уже не мог выходить. Он начал приспосабливаться к наступившим изменениям так, чтобы не быть обузой для родных и друзей. В сумерках стал ходить медленнее и внимательнее, приглядываясь к спинам прохожих, чтобы выбрать впереди себя идущего человека, одетого во что-нибудь светлое или белое, стараясь идти за ним следом, не отставая. А если он сворачивал в сторону, то быстро выбирал другое светлое пятно впереди себя. И таким образом добирался до дома. Если посмотреть на это со стороны, то можно принять его за странного преследователя или частного детектива, непрофессионально следящего за своим объектом. Он, как в спорте, выбирал себе лидера-пешехода, с которым был связан не верёвочной петлёй, а белым спасительным цветом одежды и короткой неуправляемой дистанцией.

Внезапно в вечернее время при передвижении у него появились какие-то новые ощущения. Проходя мимо стены, дерева, даже небольшого узкого ствола, он чувствовал, что у него сжимается перепонка уха, появлялось ощущение давления от какого-то препятствия, которого он не видел, но явственно чувствовал. И это существенно помогало ему в передвижении. Но почти одновременно с этим появились первые признаки понижения слуха. Институт уха, горла, носа поставил диагноз – невроз слухового нерва, или тугоухость, которая не подлежит лечению. Врач института, рассматривая его медицинские документы, удивлённо расспрашивал о «синдроме Ушера». Но если врач института не мог знать о такой болезни, то что же мог сказать ему он? Правда, через несколько дней ему разъяснили, что «синдром Ушера» является редким и неизлечимым заболеванием. Человек полностью теряет зрение и слух, но болезнь также может отрицательно влиять на вестибулярный аппарат и речь. У всех это происходит по-разному: дети могут родиться полностью слепыми или слепыми и глухими сразу; кто-то постепенно теряет зрение, потом слух, или наоборот. Болезнь мало изучена, только в настоящее время приступили к её изучению.

Олег, очнувшись, вынырнул из своих воспоминаний, вытащил кассету из диктофона, перевернул, нажал на кнопку «Запись» и произнёс: «Вторая дорожка первой кассеты». Через несколько секунд продолжил:

«В 1975 году я стал инвалидом третьей группы по зрению с правом работы по профессии. С таким узким полем зрения я ещё мог работать мультипликатором в определённом кадре – 2x4, 3x3 сантиметра, не более. В справке было написано: «Может работать с уменьшенным объёмом работы, исключая вечерние часы, по усмотрению администрации». Я мог потерять пятьдесят процентов своей зарплаты. Надо отдать должное администрации и коллективу телевидения, особо начальнику мультицеха Борису Дмитриевичу Курбатову, который разрешил мне работать дома с полной нагрузкой без потери зарплаты. На работе я появлялся только в дневные часы, чтобы сдать, принять работу, провести всевозможные консультации, смотры, съёмки. Зарплата осталась прежняя, пока я справлялся со всем объёмом работы.

Сейчас я с большой радостью вспоминаю весь свой 25-летний творческий путь на телевидении, где меня окружали интересные доброжелательные люди, имевшие художественное образование – среднее, высшее или то и другое вместе. А мне так этого не хватало! Я до сих пор, даже находясь в тотальной слепоте, сожалею, что не смог получить эту профессиональную подготовку. Поэтому мне приходилось изо всех сил доказывать всем и себе самому, что я имею право работать на уровне с моими коллегами, не отказываясь ни от какой работы. Всё делал качественно и в срок.

Ни одна передача не была сорвана по моей вине, мои работы были не раз отмечены как лучшие. Я постоянно самообразовывался, подтверждая свой уровень, работая наравне со всеми.

Шли годы. Вадику исполнилось одиннадцать лет. И я решил приобщить его к серьёзным спортивным нагрузкам, включая утренние физзарядки. На лыжах зимой мы семьёй катались постоянно в Пискарёвском лесопарке. И вот, сделав утреннюю физзарядку, мы в один из дней пошли с сыном в лесопарк на первую пробежку. После этой пробежки я еле-еле приковылял домой, совершенно разбитый и расстроенный. Мне было тогда только 39 лет, а я уже не мог взять короткую дистанцию и пробежать с сыном на уровне. Решение пришло молниеносно – не сдаваться, взяться за тренировки, изменить образ и ритм жизни во имя физического здоровья, без которого, как я понимал, мне не выжить в будущем.

На следующий день я пошёл в библиотеку, набрал кучу литературы, проштудировал её дома, сделал записи, выписал дополнительно журналы и стал вести спортивный дневник, фиксируя нарастающие нагрузки и достижения до настоящего времени. Я забыл о простудных заболеваниях, убрал лишний вес и избавился от лени. Свою жизнь я стал представлять каким-то поединком на ринге. С одной стороны – наступающая зловещая слепота, с другой – крепость духа, упругость мышц и лёгкость на любых дистанциях.