Текст книги "Уроки тьмы"

Автор книги: Людмила Митрохина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

На звонок никто не вышел, поэтому он открыл дверь своим ключом. Тут же кто-то заскрипел половицами в первой большой комнате.

– Здравствуйте, а я думал, что никого нет, – сказал Олег.

Ответа не последовало, только раздался резкий звук захлопнувшейся двери.

– Пчёлы умирают в цветах! – громко произнёс Олег и открыл свою дверь.

Его соратники по мастерской были с остаточным зрением, работали с малой пластикой, часто собирались компанией, пили чай, общаясь друг с другом. Но его после принятия в Союз художников и проведения ряда персональных выставок скульптурных работ стали просто не замечать. Олега это ранило и удручало. Он никогда не принижал из-за мелкого тщеславия свою оценку по работам других художников, радовался, когда ощущал новые идеи и формы, хвалил коллег, но и лгать не мог, когда ничего не находил интересного. Он понимал – раз на раз не приходится, надо просто работать над собой. Видимо, эта прямота и его растущий в определённых кругах авторитет явился преградой для искренних человеческих отношений родственных душ по несчастью и творчеству, в которых он нуждался не меньше, чем они.

В комнате было душно, несмотря на два окна напротив дверей. Он разделся и уверенно подошёл к крутящемуся станку, на котором стоял незавершённый портрет Высоцкого, покрытый влажной тряпкой и полиэтиленом. Проверил, не высохла ли глина. Но всё было в порядке. Образ барда никак не давался Олегу, он его измучил вконец. От бессилия что-либо изменить он решил пока отойти от этой работы.

Сама мастерская была небольшая, метров пятнадцати, она сильно нагревалась от двух чугунных радиаторов, даже форточка не спасала. Справа от входа стояли два старых застеклённых шкафа, в которых виднелись небольшие жанровые керамические работы – «Медведь», «Рыбак», «Утренний туалет», «Питерский пенсионер», «Грибник», серия лесных образов и средние выставочные – «Каменная дева», «Художник», «Крик», «Мудрость». Слева висели две открытые полки с крупными композициями и портретами, аккуратно расставленными в определённом порядке. На нижней – «Взгляд в себя», уменьшенная копия в шамоте, его гордость, приобретённая Русским музеем, «Гармония любви», «Странник», «Женский портрет» и другие. Повыше – работы духовного направления: «Святой Клемент», «Святая Мария», «Прилёт Ангела», «Моисей», «Монах». Над полками висели горельефы – его первые серьёзные работы из глины и шамота. Под полками располагался длинный, во всю стену, чистый рабочий стол, готовый к работе. В начале стола был отведён уголок для Валюши под настольной лампой, где можно было увидеть слепленных ею маленьких лягушат, вазочки разных форм в цветочном обрамлении и ещё какую-то милую живность. На полу у окна стояли вёдра с глиной, лежала разная арматура и ветошь. Мастерская дышала творчеством, живой фантазией смотрящих на скульптора работ. А скульптор, растворяясь в их тёплой молчаливой ауре, мечтал лишь об одном – хоть на миг увидеть их своими глазами…

Новые работы, выполненные летом, выстроились на двух полочках старенького серванта без стёкол, стоящего у дверей справа. Вот из них и надо ему выбрать что-нибудь для выставки. Олег пробежался лёгкими движениями пальцев по каждой из них, прикасаясь буквально на долю секунды, словно музыкант к клавиатуре пианино. Его тактильная чувствительность обострялась с годами всё сильнее и сильнее, подгоняемая неугомонными творческими поисками, работой с глиной, шамотом, пластилином, деревом, графическими материалами и просмотром выставочных работ в музеях, галереях и в Союзе художников.

«Семья пингвинов» пойдёт на зоовыставку, «Эмоции» из трёх муз остаются, «Евразия» не по осенней теме, «Нежность» годится, можно и «Газовую трубу» для разнообразия, горизонталь и вертикаль этих работ будут неплохо сочетаться», – мыслил про себя Олег. После чего аккуратно упаковал работы, проложил их ветошью, картоном, завернул каждую в полиэтиленовый пакет и уложил в рюкзак. Лучше него никто работы не может уложить, это признаёт даже Валентина.

«Килограммов семь наберётся. Ничего, радикулит выдержит, тем более за спиной понесу. Главное, спину держать прямо. Пока Валюша болеет, названия работ попрошу референта в секции написать. Теперь надо идти ещё осторожней, чтобы не разбить плоды своих мук», – думал Олег, собираясь в обратный путь. Закрыв двери своей мастерской и проходя мимо первой комнаты, он громко попрощался в безответную тишь.

Назад к метро двигался той же дорогой, считая улицы и переходы. Чем ближе к метро, тем становилось суетнее и беспокойнее. Понятно – часы пик. Народ гурьбой летит к метро. Прыгают через трость, толкаются, обгоняют, вспыхивая то тут, то там тирадой раздражительных речей.

«Люди, вы же видите небо, слышите звуки, ходите на собственных ногах – это такое счастье! А всё остальное – суета сует, переменная величина удач и обвалов, встреч и расставаний, нормальная житейская составляющая, но это лишь малая часть полноценной жизни. Радуйтесь, цените то, что есть у вас, и не отравляйте друг другу жизнь!» – вёл Олег про себя молчаливый разговор с прохожими. Последнее время он часто вот таким образом разговаривал сам с собой, задавая мысленно себе вопросы и отвечая на них.

Кто-то зацепился за его рюкзак, потянув его в сторону, но он удержался и беззлобно произнёс:

– Спасибо. Привет, коллега!

Ирония и юмор были присущи его натуре и в проблемных ситуациях помогали уходить от серьёзных стрессов, сохраняя оптимизм и выдержку. Он часто говорил и искренне верил в то, что юмор так же необходим, как белая трость.

В подземном переходе, ведущем к метро, стоял невообразимый гул. Поначалу Олег не мог понять, что случилось. Только выключив слуховой аппарат, он смог определить металлический грохот ударных инструментов и ревущей электрической гитары. Кто-то пытался петь, вернее, истошно орать попсовый шлягер под свист и хохот собравшейся публики. Олег уже знал, что вдоль стены стоял разный народ, кто за подаянием, кто предлагая домашнюю утварь или пучки несвежей зелени с рынка. Это было в порядке вещей с наступлением сумерек и с увеличением плотного людского потока, протискивающегося в стеклянные двери метро.

По слуху и по своему внутреннему ощущению метрополитен трансформировался в его воображении в огромную ненасытную электромясорубку. Она засасывает живой поток людей с определённой скоростью в свои подземные дебри, дробит его на порции разных ответвлений, а затем вталкивает в решето многочисленных вагонных проёмов, в которых эта масса прессуется в монолитный фарш. Смешав всё и вся под грохот движущихся механизмов, мясорубка выдавливает перемешанную массу из своего равнодушного нутра на поверхность, на огромный противень другого индустриального монстра – города.

– Папаша, нашёл время таскаться по городу с тростью! Задавят. Сидел бы дома и не мешал рабочему люду, – услышал Олег от парня, раздражённо подталкивающего его в спину через проход.

– Сынок, у каждого своя муравьиная тропа, – ответил Олег, не поворачивая головы.

И всё же чьи-то добрые руки подхватили его без слов, довели до вагона и даже посадили, вежливо попросив уступить ему место. Олег вышел из вагона на станции «Невский проспект». Теперь на Большую Морскую в Союз художников. Уже подходя к эскалатору, почувствовал, что кто-то взял его под локоть.

– Привет, Олег! Что на выставком тащишь? Это я, Борис Михеев, узнал?

– Как здорово, что ты подошёл! Сейчас узнал. Пойдём вместе? Ты в Союз?

– В Союз, а куда же, – ответил Борис. – Работы уже сдал, надо с местом определиться.

– А что, в этот раз без живописцев будет выставка? На нас не отразится? – спросил Олег.

– Да нам всё едино – все углы наши и середина. Постаментов бы хватило, – протараторил Борис и, взяв Олега под руку, уже не выпускал его до самого выставкома, не закрывая рта, рассказывая о зверском повышении арендной платы за мастерскую, о теневой стороне объявленных конкурсов, о бесполезности участия в них, о коррупции при распределении выгодных заказов, о несправедливом утверждении секцией недостойных претендентов на звание заслуженного, обо всём – от глобального до личного, кто нанёс ему моральный и материальный урон, включая оболтуса-сына, воспитанного нерадивой женой.

– Тебе-то повезло, не надо за мастерскую платить,

и сын вышел в люди, – сказал напоследок Борис, открывая двери Союза художников на Большой Морской.

– Да уж повезло, это точно! – горько усмехнулся Олег своим мыслям.

Союз гудел взволнованными голосами, витающими отдаленным праздничным эхом по анфиладе залов. Народ носился с графическими полотнами в рамах под стеклом, с мелкими скульптурами, с огромными планшетами, набитыми красочными плакатами, с театральными костюмами на вешалках, с декоративными вазами, художественными фотографиями, макетами театральных декораций, монографическими книгами, каталогами, сборниками «Петербургские искусствоведческие тетради», с разнообразными яркими художественными работами, из общего хаоса которых за короткое время выстроится гармоничная композиция современного изобразительного искусства. Престижные места по праву были заняты признанными мэтрами, ушедшими из жизни, наряду с их известными учениками и авторитетными мастерами. За остальные места велась открытая или подпольная борьба, зачастую оканчивающаяся слезами и криками за закрытыми дверями секций.

Что удивительно – за так называемые выгодные места боролась в основном посредственность, критически посматривая на работы соседей с точки зрения яркости подавляющего пятна или блёклости оттенков. Кому что надо. Скульпторы потихоньку выдвигали свои работы ближе к центру от стены, ревностно поглядывая на соседствующие объёмы и формы. Большие работы требовали соответствующего пространства и были размещены в шахматном порядке в центре основного Большого зала. Что греха таить, кое-кому выпадали места в прямой зависимости от сложившихся отношений с руководством. Молодые художники чаще всего просто радовались возможности быть представленными в Союзе в любом месте, будь то задняя сторона стойки или переход, что вовсе не умаляло их свежее творчество в глазах истинных ценителей искусства.

Олег отстоял небольшую очередь, сдал работы, попросил сделать соответствующие надписи к ним и вышел в коридор. В проходе напротив библиотеки, как символ свергнутой эпохи, развалился приземистый потёртый диван послевоенного времени, продавленный прозаседавшимися тучными партийными функционерами, трясущимися кандидатами и остальной массовкой мизансцен нашего времени, в руках которых он доживал свои дни.

На этом диване хорошо думалось. Олег сел, вернее, погрузился своим лёгким телом в разъехавшиеся под ним искорёженные пружины и расслабился. Мысли о жене не оставляли его ни на секунду. Всё было связано с ней, и этот диван тоже, на нем они дважды сидели с ней рядышком, ожидая решения секции, а потом и правления о приёме в Союз художников в 2006 году.

Для него приём в Союз было чем-то несбыточным, недостижимым и нереальным. Да, он ещё пацаном бродил в этих залах, мечтая стать здесь своим. Но даже и сейчас, по прошествии пятидесяти лет, когда мечта неожиданно осуществилась в его второй жизни, он до конца боялся поверить в реальность свершившегося. Но одно он знал твёрдо: что по-настоящему прикоснулся к творчеству только после потери зрения. Началом отсчёта его как художника явилась, как ни парадоксально, тотальная слепота.

Знаковой в его творческой судьбе была встреча с петербургским скульптором, имеющим за плечами высшую академическую школу, к которому ему посоветовали

обратиться за профессиональным советом. Это была Тамара Викторовна Дмитриева, абсолютный профессионал, душевный человек, строгий критик, не только говорящий горькую правду в глаза, но и реально помогающий словом и делом. Основные академические постулаты, обозначенные ею, послужили ему основой для дальнейшего совершенствования, конструктивно меняя его мировоззрение и подход к пластическим образам.

Тамара Викторовна внимательно ознакомилась с его творчеством в мастерской и предложила подготовить ряд работ для обсуждения в бюро секции скульптуры на предмет вступления в Союз художников. До этого он много раз участвовал в городской выставке в Манеже, где представлял фантазийные работы «Два лика» из дерева, «Весна» и «Грусть» из шамота, а также впервые была организована персональная выставка его работ в Музее городской скульптуры, получившая широкий отклик общественности. Он был замечен петербургскими скульпторами, в том числе Евгением Ротановым, Светланой Мельниченко и Галиной Додоновой. Рекомендации ему сразу дали три человека: Тамара Дмитриева, Евгений Ротанов и Светлана Мельниченко. Олег привёз на заседание бюро секции три работы и стал ожидать с Валентиной решения бюро, сидя на диване в коридоре.

Как он узнал позже, обсуждение было непростым, бурным и противоречивым. Все члены бюро, кроме одного человека, проголосовали против принятия слепого скульптора в Союз художников, считая, что слепой художник – это нонсенс. Художники, умудрённые опытом, никак не могли поверить, что это возможно при тотальной слепоте. Может быть, они сомневались в правдоподобности его исполнения без помощи кого-либо, предполагая, что за ним стоит кто-то невидимый для их глаз? Только время и открытый мастер-класс мог бы убедить их в обратном. Олег морально был готов к отказу и хотел на этом членстве поставить точку, занимаясь дальше искусством, без которого не мыслил жизни. Но Тамара Викторовна, зная в действительности всю правду о нём, веря в него, убедила подать апелляцию в правление Союза на пересмотр решения бюро. По действующим правилам, если хоть один из членов бюро проголосовал «За», то кандидат вправе обратиться в правление для пересмотра дела. И таким человеком оказался известный петербургский скульптор Станислав Задорожный, муж Дмитриевой.

Началась подготовка работ ко второму просмотру. Тамара Викторовна вместе с ним в мастерской выбрала разноплановые работы, включая фигуры и портреты. Уже в Союзе при расстановке она категорично убрала, на его взгляд, удачные работы и выстроила интересную замкнутую композицию из всех представленных фигур, слившихся в едином поступательном ритме. Его композиция была самая последняя в боковом отсеке Большого зала. Когда дошли до неё, то ни у одного из членов правления не было вопросов, так как председатель правления Альберт Серафимович Чаркин, взглянув без предвзятости на его работы, понимая, что за этим слепым художником незримо стоят другие, не менее талантливые, лишённые в полной мере возможности творить, но мечтающие стать востребованными обществом, первым проголосовал за приём незрячего скульптора в члены Санкт-Петербургского Союза художников.

Это была настоящая победа «ограниченных» возможностей слепого художника над «неограниченными» зрячих, которая состоялась в 2006 году благодаря искреннему признанию и поддержке коллег. Она окрылила Олега, придав ему силы и вдохновение, поставив его в один ряд с профессионалами, к которым он сам себя не причислял, но стремился к этому всей душой, черпая знания и приобретая опыт. И то, что на выставках никогда не указывалось, что это работы незрячего скульптора, сближало его с коллегами, а не отторгало его от них невидимой ширмой людской безучастности.

– Олег, ты не задремал случайно? – неожиданно произнёс знакомый женский голос.

– Светлана, это ты? Как я рад, что тебя встретил! Как раз о тебе вспоминал, – ответил Олег.

– Ты, я знаю, работы сдал. И я тоже. Хочешь, довезу до дома на своей «малышке»? Сегодня мне в твою сторону, – сказала Светлана и присела на диван, шелестя пакетами.

– Не то слово! Просто подарок судьбы, – обрадовался Олег, предвкушая интересную беседу в дороге со Светланой Мельниченко, которая, не задумываясь, дала ему рекомендацию и всегда без просьб предлагала свою помощь, тонировала его автопортреты, давала дельные советы. Она была на редкость светлым человеком и ассоциировалась у него с солнышком. И работы её были такие же солнечные, изящные, лёгкие, выполненные из папье-маше и стилизованные под бронзу, от которой она сознательно ушла из-за дороговизны и тяжести материала.

– Пока посиди и посторожи мои вещи, я скоро приду, – сказала Светлана и придвинула к нему сумку с пакетом. Вблизи послышались разговоры, кто-то присел на диван.

– Что это за выставка «Арт-милосердие» для хосписа?

Впервые слышу такое. И зачем это надо? – спрашивал мужчина.

– А тебе что, жалко? Там люди безболезненно отходят в мир иной месяцами, и что им – на пустые стены смотреть? – ответил другой.

– Ужас! Я не хочу, чтобы моя работа была там, – ответил первый.

– Трус ты, Серёга. Боишься заразиться через свою акварель? Все там будем. Это как из одной комнаты перейти в другую, – подключился женский голос.

– Наталья, а ты что, согласилась? – спросил мужчина.

– Сразу же. Более того, я эту работу хоспису оставляю в дар. У меня ведь бабушка тяжело умирала от онкологии, когда я была девчонкой. Всё просила ей что-нибудь красивое показать, даже колыбельную спеть…

– А что, многие согласились? – заинтересовался Сергей.

– А тебе не всё равно? Или ты как баран в стаде – куда все, туда и ты? – раздражённо произнёс первый мужчина.

– Отстань от него, Саня, пусть его гениальные полотна пылятся на полках, чем работают на людей. Всё, пошли на развеску, пока все места не заняли, – сказала Наталья и поднялась с дивана, зашелестев бумагой. Наступила тишина.

Олег прокручивал в голове невольно услышанный разговор, возвращаясь мыслями к наболевшей теме – происходило какое-то неуловимое разделение общества на две половины. На одной – живут и действуют здоровые, на другой – остальные, вытесненные здоровыми: больные, калеки, слепые, старые, – все те, кого избегают, кого не хотят видеть рядом с собой, кого воспринимают балластом общества, считая, что это проблема не их личная, а государственная, то есть ничья. Но никому в голову не придёт мысль о том, что эти половины уже начинают уравниваться в количественном выражении. Здоровых становится всё меньше, а нездоровых – больше, да ещё и с самого рождения. Что-то не так идёт в жизни. Отчего, почему, и как остановить это?

Подошла Светлана, прервав его внутренний монолог.

– Теперь двигаем. Сначала к твоему дому, Олег, потом мои дела в твоём районе. День пролетел незаметно. Ты знаешь, мне порой приходит в голову бредовая мысль, что Земля быстрее стала вращаться вокруг Солнца, поэтому восходы быстрее сменяются закатами, время уплотняется, часы быстрее тикают, а я из-за этого ничего не успеваю. Вот так! – сказала она, посмеиваясь, беря его под руку.

Светлана даже представить себе не могла, что попала своим шуточным высказыванием в его затаённую сферу подсознания, где Вселенная давно уже была для него родным домом. С наступлением тотальной слепоты она как бы приблизилась к Олегу вплотную, стала для него доступной средой обитания, в которой он мог запросто общаться со звёздами, мысленно дотрагиваясь до любой из них. Лишь ослепительное солнце не показывалось ему в этой бездне, но тепло его он всегда остро ощущал извне. Оно исходило в первую очередь от людей, от их сердец, слов, поступков, интонаций, прикосновений и, конечно, от любви его Валентины, которую он представлял своей солнечной планетой, кружась вокруг неё…

Они спустились к выходу, сели в её «малышку», которая затарахтела уютной печкой, согревая ноги, и стали продвигаться короткими рывками по забитой машинами Большой Морской. От Светланы шло солнечное тепло, обволакивающее душевным покоем. Он не заметил, как задремал, а потом и впал в глубокий короткий сон, который приходил к нему только дома, под надёжной защитой родных стен и его Валентины.

Светлана бережно вела машину, стараясь не потревожить его, ощущая какое-то материнское чувство к этому мужественному и беззащитному человеку, покорившему её своим творчеством и несгибаемостью перед выпавшей трагической судьбой.

День пятый

Всю ночь бушевал сильный порывистый ветер со шквалистым дождём, который словно рвался в тёплые квартиры, стуча своими мокрыми длинными пальцами по оконным стёклам и грохочущим жестяным крышам однообразных серых домов, стоящих как братья-близнецы вдоль скучных улиц, что делало множество микрорайонов города почти неразличимыми друг от друга для зрячих людей. Только слабовидящие и слепые могли бы определить свою местность по множеству отличительных осязательных признаков, ориентиров и шумов, изученных ими досконально на каждом метре их «муравьиной тропы».

Олег в любое время года спал при открытой форточке, а с весны до осени – открыв двери балкона. Шум дождя он уловил давно, но продолжал лежать, прокручивая события прошедшего дня, от которого осталось хорошее ощущение: сын сообщил перед сном, что Валюта себя чувствует отлично, может быть, дня через два будет дома; работы для выставки сданы, день был насыщен приятными встречами с коллегами в родном Союзе. Как-то очень быстро Светлана довезла его до дома, правда, он неожиданно провалился в сон в машине, а хотелось поболтать, как-то неудобно получилось…

«Жаль, что ливень. Через два дня пробег. Придётся сегодня пару раз потренироваться на беговой дорожке», – решил Олег, заправляя свой диван.

Ополоснувшись, он встал на свою домашнюю скоростную трассу, включил дорожку, установил начальную умеренную скорость с запасом на увеличение, прослушал время на будильнике, встал на бегущее полотно и быстро пошёл по своему экватору, размеренно прибавляя скорость. В пространственной темноте своих неуёмных фантазий он представлял, что вращает земной шар своими энергичными шагами, не боясь столкновений со встречными инопланетянами, так он называл случайных прохожих на городских улицах.

Жить без бега он не мог. После наступления тотальной слепоты он стал перебиваться редкими случайными пробежками, если кто-то по возможности помогал. Ему необходима была постоянная тренировка, чтобы не потерять форму для соревнований, без которых он не мыслил себе спорта. Бег по лестнице и две зарядки в день спасали в первое время. Летом стала выручать внучка Нина, гостившая на даче. По утрам они делали небольшую зарядку и бегали около километра. Но и этого было мало. Тогда он решил использовать её езду на велосипеде. Привязывал к её багажнику петельку на определённом расстоянии, чтобы нога не доставала заднее колесо, и, держась за эту петельку, бежал вместе с велосипедом, который вела Нина. Скорость задавал он сам. На подъёмах первый год ему приходилось ей помогать, слишком мала она была. Начали свой пробег с одного километра, но на следующий год добрались до трёх. Так они постоянно летом бегали четыре раза в неделю. Но и этого было мало.

Он придумал ещё один способ. При входе в садоводство были хорошие поля. Он брал с собой кол, приёмник, катушку с проволокой и шёл в поле. Находил ровное место, делал петельку у проволоки, надевал на кол, который забивал, включал приёмник, если хотел, и отматывал. Самое удобное – радиус двадцать пять метров, тогда при беге голова не кружилась, и можно было бегать, сколько хотелось. К сожалению, через год поля вспахали, и бегать там стало невозможно. Потом к нему примкнула орава ребят на велосипедах, которые стали помогать и добавлять километражи. Он стал их тоже приобщать к бегу. Так появилась гвардия помощников из мальчишек. Объём тренировок хоть был и небольшой, но позволил сохранять спортивную форму и вес.

Как только он узнал про клуб «Ахиллес», сразу пришёл туда. В клубе ему выделили личного лидера для тренировок Анатолия Дёмина, который и жил рядом с ним. Он был моложе него, но менее вынослив. Отличался требовательностью и сильным чувством ответственности за незрячего бегуна, умело обучал ориентировке на местности во время бега, в поездках на трамвае, в путешествиях в другие города. Анатолий оказался надёжным и верным другом. Его любимыми дистанциями были средние. Он был очень хорошим скоростником. Два раза в неделю они с ним тренировались. Прекрасней лидера, пожалуй, у него и не было. Ещё одним интересным лидером был у него Борис Калин, друг по спортивному клубу «Спартак», живущий также рядом с ним. Это был очень сильный бегун, особенно на длинные дистанции. Он постоянно участвовал в суточных марафонских пробегах «Ленинград – Выборг».

История создания клуба «Ахиллес» уникальна, она поразила его воображение. Американский бегун-марафонец Дик Траум, живущий в Нью-Йорке, в результате автомобильной катастрофы потерял ногу. И он решил создать международный клуб инвалидов, в которые входили бы очень многие страны мира, в том числе и Советский Союз. И у него это получилось. У всех членов клуба «Ахиллес» была единая спортивная форма. Два раза в год Дик Траун присылал приглашения из Нью-Йорка на два-четыре человека в их клуб, но только на классический марафон – сорок два километра сто девяносто пять метров, обеспечивая полностью проезд и проживание инвалидов-спортсменов. Это самый популярный пробег в Америке, в котором участвует сразу до двадцати семи тысяч человек.

И вот уже полностью слепым Олег впервые прилетел в Америку. Дик лично встречал всех прибывающих на марафон. Встреча была настолько дружественная и тёплая, будто они прибыли к своим друзьям, живущим за океаном. Все спортсмены жили в одноместных номерах, недалеко от городского парка и Бродвея. Все семь дней пребывания в Нью-Йорке стояла тёплая солнечная погода. Первый день был отдан на отдых и адаптацию спортсменов. На второй день проводились совместные тренировки с бегунами из разных стран. На третий день в восемь утра был дан старт перед Бруклинским мостом.

Начался долгожданный марафон. Лидером Олега был американец Томас. Выше его ростом, моложе, с мощной фигурой. Трасса проходила по пяти районам города и заканчивалась финишем в Центральном парке. Движение по трассе было везде остановлено. Но самое интересное, что во время бега по всей трассе, протяжённостью сорок два километра, бегуны всех стран были окружены слева и справа плотной толпой болельщиков, которые приветствовали, подбадривали и кричали: «Ахиллес! Ахиллес!». Через каждые пять километров играли маленькие оркестры. На трассе организовано много пунктов с водой и лёгким питанием. Весь город в этот день жил только марафоном. На финише всем пробежавшим вручили памятные медали Нью-Йоркского марафона. Такой прекрасной организации и уважения людей российские спортсмены-инвалиды дома не встречали. На Родине они бегали по полупустым улицам. А здесь был огромный праздник человеческого объединения в поддержку силы и духа людей, преодолевающих свои ограниченные физические возможности волей, целеустремлённостью и верой.

В 1995 году он последний раз участвовал в марафонском забеге в Нью-Йорке от клуба «Ахиллес». Общее количество участников было то же. Организация, как всегда, была на высоте. Это был настоящий праздник. Но им немного не повезло. За два дня до старта погода стояла прекрасная, тёплая, но в день соревнования подул сильный холодный ветер и пошел снег. Ветер был настолько сильным, что в воздух поднимались рекламы, переворачивались тумбы, весь город был усыпан зонтиками. Для пробега оделись легко, поэтому было то холодно в тени, то жарко на солнце. Это сказалось на здоровье, тем более что было потрачено много физических сил на марафон. Олег простыл и впал в какое-то нездоровое сонное состояние. Правда, когда друзья уходили на мероприятия и прогулки, он ходил с ними. Ещё до перелёта домой стало закладывать уши. Двое суток Олег ничего не слышал. При помощи упражнений, которые рекомендовал врач, он от этого избавился. И насморк прошёл. А вот сон нарушился. Если раньше сон наступал как часы, он мог проснуться и заснуть в любое время, регулируя сон, то эту способность он потерял в свой последний пробег в Нью-Йорке. Видно, сказалась большая разница в часовых поясах.

В 1997 году Олег с русской командой «Ахиллес» ездил в Финляндию, в город Турку, где бежал полумарафон. Международный марафон был посвящён знаменитому финскому бегуну Нурме. Стартовали прямо от памятника Нурме. Трасса была тяжёлой, но интересной, с выходом за город. Много поворотов, подъёмов. Особо тяжёлый подъём был перед стадионом, который как бы был вырублен в скалах. Но спортсмены всё преодолели и достойно финишировали. Организация была на высоте. На финише, прямо на стадионе, обедали, знакомились, фотографировались, по вечерам гуляли по городу. Как оказалось, это стало для русских спортсменов последней пробежкой за рубежом. Их единственный тренер уехал на постоянное место жительства в Канаду, где стал тренировать канадских незрячих бегунов. Клуб «Ахиллес» постепенно прекратил своё существование, к великому огорчению русских спортсменов-инвалидов, желающих жить полноценной жизнью.

Делая пробежку на своей электрической дорожке, Олег попытался подвести предварительный итог своей спортивной деятельности: пробежал тринадцать официальных марафонов, большое количество полумарафо-нов, своё 50-летие отметил, пробежав на соревновании пятьдесят километров, бегал на отдельных участках пробега «Ленинград – Выборг», участвовал в трёхдневном пробеге «Поезда Славы», в пробегах, посвящённых экологии Балтийского моря, «100-летию лёгкой атлетики», «Золотое Кольцо России», «Дорога жизни», «Белые ночи», «Пушкин – Петербург», «Гатчина – Пушкин», а также в Омске, Смоленске, Архангельске, Москве. Проблема на соревновании была одна и та же – где взять лидера. Попеременно приглашал друзей из спортивного клуба «Спартак», который к этому времени прекратил своё существование. Спасибо Олегу Борисовичу Карпову, который не отказывал ему, хотя никогда до этого марафон не бегал. Приходилось уступать в скорости пробега, зато он мог участвовать в соревновании, а это важнее.

Спорт дарил ему настоящих друзей. Однажды, когда у него возникла очередная проблема с лидером, судьба ему сделала неоценимый подарок. Он познакомился с удивительным человеком – Николаем Павловичем Сидоровым – бегуном, пловцом, ставшим ему надёжной опорой не только в спорте, но и в жизни. Пройдя небольшой инструктаж, как надо правильно контролировать натяжение верёвочки при беге лидеру, Николай Павлович стал тренироваться с ним постоянно один-два раза в неделю в любую погоду. Постепенно они определили оптимальный вариант для бега. Их первый совместный пробег состоялся весной в 2003 году на десятикилометровой дистанции «Гатчина – Пушкин». Они довольно легко прошли эту трассу. Это было их первое боевое крещение. Готовились к дальнейшим, более серьёзным испытаниям. С тех пор они постоянно совершали такие пробеги, как «Дорога жизни», «Белые ночи», «Юбилей города Зеленогорска», «Приз ЦПКО», «Пушкин – Петербург», «Атака века» и другие.