Текст книги "Слепой. Над пропастью"

Автор книги: Людмила Мороз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– О, Максим, наконец-то ты меня узнал! – Щелкнула зажигалка. Нос улавливает аромат ментола. – Будешь курить?

– Нет, бросил.

– А у меня все никак не получается. Да, о чем я хотела сказать? Ты сегодня вступаешь в наследование. Это чистая правда, что бабушка умерла. Вчера похоронили. Хорошо, что старая перечница успела отписать тебе комнату в наследство.

– А сама-то ты как узнала, что со мной случилось?

– Сразу в новостях передавали. Ты сам знаешь, что твой босс был не последним в этом городе человеком. О взрыве и его смерти по городу несколько дней много разных кривотолков ходило. Вчера, после обеда, женщина звонила. Рассказала, что с тобой может случиться неприятность. Немного задержалась, нужно было спешно дооформить твои документы. Решила сделать тебе приятный сюрприз.

– Да, спасибо тебе. Твой сюрприз удался на славу!

Глава четвертая.

Мои новые владения.

Так мысленно назвал простую комнату в коммуналке. Вначале одна ступенька. Первый этаж. Алина, немного задержавшись около входной двери, звенит ключами. Скрипит, как охрипший дворник, входная дверь. Нос улавливает гамму всевозможных запахов. Старая, лежалая пыль, ненужные вещи, прелое тряпье, гречневая каша, горелый омлет. Да, еще тот микс! Но все это привычные запахи коммунальной квартиры. Лишь только сейчас вспоминаю, что больничный завтрак переварен крепким желудком. Если это можно было назвать завтраком для здорового мужика – спецназовца. Тарелка водянистой манной каши, одного яйца. И стакана какой-то несладкой бурды, именуемой больничным чаем. Из чего варят эту гадость, для меня осталось тайной за семью печатями. Догадываюсь, наверное, вываривают старые тряпки вкупе с дохлыми тараканами. Но такую дрянь никогда не пил, а отдавал соседу, безродному старику. Он даже такому чаю был рад. Если бы не Мила с домашними пирожками, точно бы с голодухи ноги протянул.

Идем по коридору. Несколько раз спотыкаюсь об угол старой тумбочки, или коробку с тряпьем. В последний раз, ухитряюсь так ушибить большой палец, что не смог сдержаться.

– Вот черт! Долго еще тащиться до квартиры?

– Уже пришли! Постой немного. Алина обратно задерживается, звенит ключами. Дверь напротив открывается, прокурено хрипя.

– А, это ты, Алиночка? Привет! – Слышу старый, пропитанный табаком, голос. На меня пахнула густая волна запахов дешевой махорки, пива, сыра и копченой рыбы.

– Здравствуйте, дядя Петя.

– Маркиза пришла покормить? Так недавно рыбу, шельмец, трескал. Особенно колбасу, хорошо жрет!

– Знаю, знаю, что Маркиз на аппетит никогда не жаловался. Я вам тут привезла нового соседа.

– Дальний родственник покойной бабы Паши?

– Потом познакомитесь!

– Угу! – Дверь, прохрипев, захлопнулась.

– Вступай в наследство! – Алина распахнула передо мной дверь. Она пропела, как старушка, хоть хрипловато, но ласково. Я вхожу в комнату. Может, здесь уютно. Но в нос бьет нежилой дух спертого воздуха. Что-то мягкое ткнулось в ногу. Нагибаюсь, нащупываю большой ком шерсти, ушки, хвост.

– Кот?

– Знакомься, это Маркиз. Ему десять лет. Тебе с комнатой в наследство досталось от покойной бабки.

– Значит, старичок! Да, как в сказке про кота в сапогах. Там тоже котяра какому-то сыну в наследство достался.

– Младшему, – Уточняет Алина. – Но этот котяра помог жениться на дочери короля. Так что знакомьтесь. Маркиз, сибирский кот, теперь твой.

– Какого котяра хоть цвета? Хотя теперь все равно, какого цвета шерсть. Хоть зеленого в крапинку. Он для меня живет в черноте.

– Черный, как уголек. Только есть один недостаток.

– Надеюсь, по углам и в тапки гадить не будет?

– Нет, что ты! – Смеется Алина. – Не волнуйся за тапки. Маркиз, очень воспитанный котик. Его покойная баба Паша надрессировала так, что ходит через форточку по своим кошачьим делишкам. Так же возвращается. У тебя возни с лотком не будет. В кошачьем детстве ворона глаз выклевала. Маркиз одноглазый. Надеюсь, из-за этого не прогонишь на улицу? Не забудь, что условие проживания кота строго оговорено в завещании. Старушка перед смертью волновалась о судьбе любимца. Даже оставила денег на корм.

– Да нет, что ты! Как прогнать беднягу, чтобы домашний старичок скитался по мусорникам? С него хватило, что хозяйка преставилась. – Я почесываю кота за ухом. Тот дружелюбно замурлыкал, залез на колени, и принялся топтаться лапками.

– Вот и хорошо, что у вас налаживаются отношения! Маркиз ласковый котик, но не любит детей.

– Ты, совсем как Кутузов. – Я с жуткой завистью вздыхаю. Этот котяра намного счастливее меня! У него один глаз есть. Он видит. А у меня нет ни одного глаза, и я живу в мире полной темноты!

– Здесь кровать, стол, стул, комод. – Алина молчит, потом добавляет, – и старый, как моя жизнь, холодильник.

– В общем, все, что нужно, для простого существования.

– Был старый телевизор, но сломался. Бабка на запчасти заезжим молодцам продала. Так что не скучай. Вот тебе карточка. Я ощущаю прохладу пластика. И растерянно верчу в руках. – На эту карточку будут переводить каждый месяц, пятого числа, пенсию по инвалидности. А в холодильнике на первое время еды для тебя хватит. Кошачьего корма вполне достаточно. Если Маркиз все сожрет, тогда новой пакет принесу.

– Вижу, бабушка позаботилась о своем питомце.

– Да, старушка перед смертью оставила денег на кормежку любимца. – Алина вложила в ладонь ключи. – Это от квартиры и входной двери.

– Может, чаю месте попьем?

– Нет, мне пора, работа не ждет! – Сестра грустно вздыхает.

– Да подождет работа, никуда не денется. Не волк, в лес не убежит. Алина помолчала несколько секунд.

– А ты прав. Можно немного задержаться. Десять минут ничего не решают. Скрипнул стул. Она звенела посудой, наверное, искала чашки. Шипит электрический чайник. Я ощущаю аромат отличного цейлонского чаю. Хлопает дверца холодильника. Звякает тарелка. Потом другая. – Чай готов! – Алина пододвигает чашку с ароматным чаем. – Бери бутерброд. И рассказывай, как жил после того, как мой папаня тебя с работы в фирме турнул?

– Для тебя не секрет, что плотно подсел на игру. Вначале по маленькому.

– Ну, да, аппетит приходит во время еды. – Ощупью нахожу бутерброд.

– Класс, с красной икрой. Давненько не баловался такой едой. И, откусив, прожевал. – А потом затянуло. Сделал очень большую глупость в надежде отыграться.

– Даже так? Что ж такого ты, стреляный воробей, такого учудил?

– Зачем повторяться? Сама знаешь, продул в карты квартиру. Хотел было отыграться, но денег не было. Нанялся телохранителем у одного крутого дяди. Н да.

– А что дальше?

– Это была моя самая большая ошибка в жизни! – Выдыхаю с отчаянием. – Да лучше бы в такое осиное гнездо не совался!

– А что такого? – Настораживается Алина.

– Крутой дядя приторговывал оружием. Это я потом узнал. А так со стороны строительная фирма, параллельно грузоперевозки. Не знаю, что между собой не поделили. Может, начался очередной передел сфер влияния. В общем, попал к переделку.

– Наверное, конкуренты подстроили.

– Это пьяному ёжику понятно.

– «Форд» протащило вдоль всего оврага. Босс и напарник, что был за рулем, оба сразу погибли. Один я выжил. Возможно, потому что в сам момент взрыва спал на заднем сидении. Но, как видишь, ветровым стеклом порезало лицо, и повредило глаза. Хирург удалил, сказал, спасать нечего.

– Да, все печально. Если глаза были, может, оставался мизерный процент восстановить зрение. – Алина налила себе еще коньяка. И не закусывая, выпила.

– Увы, что случилось, то случилось. Глаз нет. Зрение сам Господь не вернет. – Я откусил бутерброд. – Ты там работаешь, где была?

– Да, адвокатом! – Женские пальцы прикоснулись к ладони. – Хочешь, закажу глазные протезы? Какого цвета? Карие или зеленые?

– Не издевайся!

– Так я серьезно.

– Не трави душу. И так тошно. Дерьмовая судьба инвалида, жить от пенсии до пенсии. На эти чаевые от жмота. – Горькая улыбка скривила губы.

– Тогда возьми очки. Это твои, черные «терминаторы». Ты забыл, когда уходил с нашей фирмы. Все таскала с собой в сумочке, думала отдать при встрече. Я ощупывал пальцами очки. Это те самые, что купил в подземном переходе. Потом надел.

– Так тебе будет немного лучше. Но судьбу, даже самую дерьмовую, всегда можно исправить.

– Отрастить новые глаза? Это невозможно! Я не морская звезда, и таких способностей к регенерации у меня нет.

– Я что-нибудь придумаю.

– Коробки клеить или ручки шариковые собирать в обществе слепых? – Со злостью процедил сквозь зубы. – Какого черта, это мне разве поможет? – Я отпил крупный глоток коньяка. Это немного успокоило.

– Не чертыхайся, и перестань злится! Злость тебе не помощник. Что делать? Пока не знаю, мне нужно время, чтобы подумать. Затрезвонил мобильный телефон. Алина, посмотрев на экран, грустно вздыхает. – Пока возвращаться на работу. Я побежала, уже опаздываю на встречу с клиентом. Будет время, на днях обязательно загляну. Да, вот еще тебе мобильный телефон. – Женщина всунула в ладонь продолговатый предмет.

– А зачем эта штука мне нужна? – Я мысленно добавил, «что коту презерватив!». Но вслух этого не стал говорить. Грубовато для сестры. – Все равно ничего не вижу. И звонить, кроме тебя, некому.

– Будет время, сама звякну. Алина принялась убирать посуду в шкафчик. – Бутерброды в холодильнике! Не увлекайся коньяком! Я побежала на встречу. – Дверь за Алиной захлопнулась. А остался в комнате, в новой жизни. Нужно привыкать к своему новому положению. На коленях спал Маркиз. Если я не умер, если меня успели довезти до больницы, и прооперировать. Если я не загнулся после операции, значит, в небесной канцелярии на мою персону есть какие-то планы? Бог почему-то не списал меня в утиль. Нужно царапаться! Не сдамся! И с чего начинать? Наверное, с самого простого. С бытовой самостоятельности.

Пятая глава.

В коридоре я столкнулся только с одним соседом.

Алина давно укатила на встречу с важными клиентами. Но в комнате все еще висело облачко ароматов французских духов, терпких и загадочных. К нему примешиваются запахи крепкого кофе, шоколада и ментоловых сигарет. Наверное, так пахнет современная женщина. Я сижу около стола, и сжимаю обеими руками чашку, вдыхаю аромат горячего чаю. Редко, очень редко сейчас встретишь мужика, меняющего четвертый десяток, без проблем со здоровьем. У одного болит позвоночник или ноги. У второго барахлит желудок. У третьего печень шалит от пивасика и жирной закуси. А четвертого мучит мигрень. Высокое давление, боль в суставах, ревматизм, радикулит, эти болячки становятся лучшими друзьями, и так до конца жизни.

Но у меня такого балласта нет. Каждый раз, проходя медосмотр, слышал: «С таким здоровьем можно хоть сейчас лететь хоть в космос!». Да. В космос. Это осталось в прошлом. У меня впервые появились проблемы со здоровьем. Точнее, теперь была одна проблема. Глаза. Вернее, их полное отсутствие.

Я инвалид? Эта мысль резанула по душе не хуже осколка стекла. Как жить, если весь мир во тьме, и что тебя ждет дальше вытянутой руки, не знаешь? Но хватит себя жалеть! Пора выходить в новый мир, и знакомиться с соседями.

Я допиваю холодный чай. Встаю, и начинаю движение.

– Ах ты, черт! – Первое, так сшибаю стул. Но меня не останавливает такая мелочь, как боль в ушибленном пальце ноги. Кое-как нащупываю дверь, выхожу коридорчик.

Это настоящее царство пыли, паутины, тряпья, спрятанных в старых полках, шкафчиках и коробках. Тут же с кем-то неожиданно сталкиваюсь.

– Извините. Я не хотел зацепить. – Виновато бормочу, поправляя черные очки. Вот блин, чуть не слетели! Зачем пугать соседа? Хотя, кто его знает, мужик все-таки, не барышня кисейная. Возможно, похлеще, чем моя покарябанная, безглазая рожа, в своей жизни повидал.

– Привет, парень, коли не шутишь! – Сосед подает ладонь, широкую, как совковая лопата, покрытую старыми мозолями. И дышит в лицо запахами сигарет, дешевого пива и копченой рыбы. – Я Петр Матвеевич, для тебя попросту дядя Петя. – А ты, значит, Максимка? Помню, помню тебя еще мальцом. Смышленый парнишка, даже чересчур. С мамкой в гости к бабке частенько приходил. Твоя мамка-то как поживает? Я тяжело вздыхаю. Во рту сухо, язык царапает небо. Глотаю горькую слюну. Голос звучит тяжело, глухо.

– Мамы нет.

– Уехала на заработки, что ли?

– Моя мама умерла.

– Давно? – Выдыхает перегаром в лицо удивленно старик.

– Не знаю, для кого, может давно. А для меня это случилось как вчера. А так лет десять уже прошло. Старик молчит, кашляет в кулак:

– Извини, не хотел ворошить старое. Так молодая же была. С чего же так рано представилась?

– Сердце прихватило. Скорая поздно приехала, не успели спасти.

– Эт у них постоянная отговорка. Как на свою дачу поехать, так бензин есть. Как кому помочь, откачать, так бензина нет.

– Если бы я был в тот момент дома, то не стал бы дожидаться «неотложку». Сам бы отвез в больничку. Может, мама была бы жива. Но я в тот день был в командировке. Соседи «Скорую» вызывали. Я, когда вернулся домой, на сами похороны попал.

– Понятно, все понятно. – Пожевал губами старик. – Знать, ты бабе Паше родственник, что седьмая вода на киселе.

– Седьмая, не седьмая, а комнату отписала. – Я не смог удержаться от кривой, полной ехидства, ухмылки.

– Ладно, ладно! Не ершись, как подросток неразумный! Пошли, покажу, где тут санузел, где ванна и кухня. Ты, милок, считай шаги, чтобы не сбиться с правильного курса. Да запоминай. Сам потом ходить будешь. Тут нянек нет.

Дядя Петя, как заправский гид, начинает экскурсию по квартире. Через пять минут известна вся планировка квартиры. Я теперь точно располагаю сведениями, где кухня, где

чаю вскипятить, где помыться, где побриться, где отлить.

– А теперь пошли, посидим, пивасика попьем, да о жизни покалякаем. – Петр Матвеевич схватил за руку. И потащил по узкому коридору. Там усадил за стол.

Да, жизнь, как американские горки. То вверх, то вниз. Если бы кто сказал полгода назад, что буду пить чай за столом покойной бабки, на простой кухне коммунальной квартиры, то никогда и ни за что бы в это не поверил. Но судьба, как капризная женщина, непредсказуема. Я сижу за кухонным столом. Слушаю, как горит газ, начинает шипеть чайник. И с удовольствием вдыхаю запах пива, копченого сыра, рыбы, и еще чего-то неуловимого, присущего для простой коммунальной квартиры. Слушаю словоохотливого соседа.

– Кухня тут простая, без затей. Три стола, три плиты. Три мусорных ведра. Плита одна моя, другая уже твоя. Третья соседа, что укатил на заработки. Забыл, как его звать, хотя это теперь неважно. – Звякают банки с пивом. – Бери, наслаждайся жизнью, пока топчешь землю на этом свете. О, мой милый пивасик! Давненько тебя не пивал. Месяцев шесть, или семь назад. Нужно вспомнить, когда это было в последний раз? Наверное, до катастрофы, что разломила мой мир на две части. Я беру одну жестяную банку, провожу по ней ладонью. Ощущаю под пальцами холодную, запотевшую жесть. Делаю первый глоток.

– Сегодня мне классно подфартило. Пенсию выдали. Да в трамвайном депо зарплату выплатили. Хоть половину от того, что обещали. Но и за то начальству спасибо. Есть хочешь? Чай будешь пить? Я вспоминаю, что не так давно пил горячий чай с парой бутербродов. Но, видно, организму спецназовца, оголодавшему после «больничной» диеты этого было маловато. Да время было уже далеко за обед.

– С удовольствием!

– Сейчас немного перекусим. – Сосед хлопнул дверцей холодильника, и деловито зашуршал пакетами. – Хорошо, что ты у нас поселился. А то вечерами бывает так скучно, что волком выть охота.

– Классное пиво!

– Баварское! Продавщица говорит, что сегодня, еще утрецом, завезли. Закусывай, чем Бог послал. А Бог послал неплохую закусь. Копченую рыбу, соленый сыр, косичками заплетенный, сырокопченая колбаса, и соленые орешки.

– Неплохо живешь, однако! Неплохо!– Я захватываю горсть орешков, и смачно похрустываю.

– А что мне, деньги мариновать, или в кубышку складывать? Детей нет. Оставить наследство некому. А в гробу двойного дна не имеется. Да и в саване карманов не придумали. С того света не вернешься попить пивка под рыбку. – Старик вздыхает, шипит открываемая банка. – Я на этом свете остался один. Свою Марию недавно схоронил. Тридцать пять лет прожили вместе, если не больше. Хоть и ядовитая бабка была, но лучшей не будет.

– А еще кто живет в этой квартире?

– Еще один был фраерок. Тут бабуся год назад померла. Та еще была змея! Твоя бабулька против нее была цветочком! Плюнет, пол прогорит. Так парнишка прикупил у наследников комнатушку. – Дядя Петя смачно отхлебывает пиво, и хрустит орешками. Не прожевав, говорит, – Пожил пару недель. А потом исчез, как в воду канул. Люди говорили, что вроде бы укатил а Польшу, на заработки. Скоро, как полгода квартира закрытая стоит.

– Понятно. – Я отхлебываю пива, беру кусочек сыра и копченой колбасы. Голод начал постепенно исчезать.

– Ты извини, а что спрашиваю. Чего ты очки черные нацепил? Косоглазый, что ль? Так меня этим не напугаешь. Я на Кубе и в Анголе был. В Египте, Вьетнаме. Даже немного Афгана прихватил. Там всякого насмотрелся, что ничем не проймешь. Я, поди, не кисейная барышня из Смольного.

– Эх, если бы я был косой. – Я грустно вздыхаю.

– Так чего ж очки нацепил?

– Все намного хуже. Я слепой.

– Вот бедолага, не повезло, не повезло. – В голосе соседа прорезается едва скрываемая жалость – Он пододвигает ко мне еще банку пива. – Пей, сынок. Как сейчас помню, моя старуха, гореть ей в аду, и твоя бабка, тоже не розочка, за этим столом постоянно мыли твои кости. Ты ведь игрок? Я едва не поперхнулся пивом. Да, быстро слухи по городку расходятся, очень быстро. Откашлявшись, ответил:

– Было дело.

– А с картами теперь как?

– С игрой все, завязал с этим. Не хочу просадить и эту халупу. – Я допиваю холодное пиво.

– Ну, ежели скучно будет, зайду на огонек. В шашки там, или шахматы хоть немного сечешь?

– Да, когда пацаном был, мама записывала в шахматный кружок. Так уже сколько лет прошло! Могу немного подзабыть.

– Ничего, напомню.

– Премного благодарен за пиво. Пойду.

– А как же чай?

– Спасибо, не хочу. Устал после всей больничной кутерьмы. – Я встаю из-за стола.

– Ага. И мне нужно сбегать в магазин за сигаретами. Не куришь?

– Нет. С куревом завязано.– Ощупывая стены, начинаю медленное движение в сторону комнаты. Сзади догоняет сосед.

– Может, помочь, провести по коридору?

– Нет, я сам должен это сделать!

– А ты гордый! Хотя правильный. Нужно самому всему учиться, няньки все время рядом не будет. Я медленно, шаг за шагом, продвигаюсь по коридору. Миную закрытую комнату таинственного соседа. И наконец, захожу в комнату. Это путешествие, простое для зрячего, окончательно выматывает слепого. Обессилено падаю на кровать.

Да, что за странные гримасы судьбы! За сегодняшний день на мою голову свалилось слишком много новой информации! Дом престарелых, смерть бабули, наследство, переезд. Все это кружилось передо мной, как в огромном калейдоскопе. Рядом мягкое, пушистое трется о руку.

– Что, бедняга, у тебя, кроме меня, никого не осталось? Маркиз, как будто понимая, отвечает мяуканьем. – Жрать хочешь? Сейчас покормлю.

Пересилив усталость, медленно поднимаюсь с кровати. Где может стоять пакет? По логике вещей, точно на холодильнике! – Размышляю, опираясь о край стола. Так и вышло, как думал. Большой пакет с кормом нащупываю на холодильнике. Там же и стоит миска Маркиза. Я насыпаю две пригоршни, и ставлю под стол. Запах корма чем-то напоминает горечь силоса. Кот хрустит. Видно проголодался, ежели жрет такую отраву, которую я в рот бы не взял. Я открываю холодильник. Пахнет колбасой, сыром, сметаной и молоком. На второй полке нащупываю тарелку с бутербродами. Ага, по запаху понимаю, что это колбаса и сыр. Я беру один, и начал жевать. Маркиз, учуяв любимый запах, забыл о кормежке, трется о ноги и мяукает, вымаливая кусочек. Не хватает, а вежливо берет из рук угощение, принимается жевать. Я начинаю хрустеть поджаренной корочкой бутерброда. Теперь знаю, что бабулька кормила не только вонючим силосом. Кот, как в процессе жизни узнал, большой любитель колбасы. А за кусочек рыбы, особенно копченой, готов продать душу, если бы она у него была. Что ни говори, а жизнь продолжается.

Глава шестая.

Моя новая жизнь.

Когда-то, очень давно, я с мамой были частенько в гостях у старушки. В детстве бабулька казалось настоящей бабой Ягой из сказок. Точно такая же маленькая, кривоносая, и при этом востроглазая. Старуха носила очки, но больше для красоты и статуса, чем для чтения. Жутко ворчливая, с большой деревянной клюкой. Я много лет не общался со старой каргой, после того, как незаметно стянул из стола колечко с крохотным рубинчиком. Зачем эта побрякушка старой перечнице? Все равно не носила. Мол, память. Ха, память нужно хранить в душе, а не в бархатной коробочке. Я финтифлюшку в тот же вечер отнес знакомому перекупщику, и получил немного денег, что дало возможность хорошо провести вечерок с девочками. Срубить бабла в картишки, крутануть рулетку в подпольном казино. Когда пропажа обнаружилась, бабуля меня прокляла. И наотрез отказалась со общаться.

Неожиданно память услужливо выплескивает довольно забавный случай. Я, мама и бабуля, сидим за круглым столом, накрытым красной плюшевой скатертью. Над ним, похожая на летучую мышь, нависла лампа под вязаным абажуром. Мы пьем горячий чай с брусничным вареньем, что бабулька сварила сама, как похвасталась. Мама нарезает большой круглый торт, с маслянистыми розами. Она не любила долго возиться на кузне, купила это произведение местных кондитеров в булочной по соседству. Как сейчас помню, что тогда достался приличный ломоть, с аляповой красной розочкой и желтыми разводами. Мама молча помешивает чайной ложечкой чай. бабулька вспоминает, как хорошо было раньше, и трава была зеленее, и еда вкуснее.

А мне, семилетнему мальчишке, было скучно от всего этого трепа. Я давным-давно съел кусок торта, и откровенно скучал. Чтобы немного развлечься, начинаю втихую ковырять нижний край стола перочинным ножиком. За весь разговор успеваю вырезать личные инициалы. Но почему-то детской шалости, как мне в тот момент показалось, никто не приметил. А, может, все просто сделали вид, что не заметили, чтобы не портить праздничное настроение. Ведь у бабули в тот день был день рождения. Мама принесла в подарок не только торт, но и большой пуховой платок. На зиму, как сказала. Это все это было больше тридцати лет назад. Мои воспоминания поблекли, стерлись, как детский рисунок мелом на городском асфальте. Они остались в светлой части жизни.

Я опираюсь на стол обеими руками, и немного склоняю голову. А потом решаюсь чуток приподнять край плюшевой скатерти. И осторожно, будто боясь порезаться, провожу по краю. Так и есть. Кончиками пальцев ощущаю неглубокие выемки. А М. Эти инициалы, вырезанные много лет назад неумелой рукой ребенка. Как зачарованный, несколько раз провожу пальцами по давним канавкам в дереве. Просто невероятно, что эти детские каракули тут остались. Края закруглились. Дерево постепенно растворило в себе инициалы, и они стали его частью. Но почему бабуля не затерла корявые буквы? Почему старуха отписала свою конуру, после того, как скопытилась? Все это было для меня полной загадкой. Ведь были другие наследники, намного ближе по крови. Взять хотя бы Алину. Вряд ли могу теперь узнать, какая блоха укусила бабулю, что вписала в завещание только меня и Маркиза. Эту тайну старая перечница навсегда унесла с собой в глубину могилы.

Теперь для меня начиналась жизнь заново, с чистого листа. Поначалу принимаюсь осматривать комнату, в которой живу я и мой компаньон, Маркиз.

Мои блуждания по комнате со стороны казалось странными. А мне на несколько мгновений представилось, что вновь вернулся в детство. И сейчас бегаю по квартире, завязав глаза маминым платком. Играю с соседскими детьми в прятки. Но разница была в том, что мамин платок мог снять в любую минуту. Снова увидеть солнце, небо и счастливую улыбку мамы. Но этот платок, который надела жестокая судьба, стащить уже никогда не могу.

Я как будто попал в незнакомый для меня мир, весь наполненный звуками, насквозь пропитанный запахами. Но, увы, в нем не было ни одной искорки, ни единого, даже маленького, проблеска света. Только полный мрак.

Я потихоньку обхожу комнату, ощупывая стены и предметы. Здесь ничего лишнего. Стол, пара стульев, кровать, шкаф. И кот. Но я все-таки ухитрился несколько раз довольно чувствительно удариться, то о ножку кровати, то о стул, то зацепиться о дверцу шкафа.

– Вот черт! – Ругался каждый раз, но моим ушибленным пальцам от этого легче не становилось. Хорошо, что Маркиз, не глупый котик, догадался улечься на кровать, и не путался под ногами. Умный кот сразу смекнул, что рискует отдавленным хвостом, или лапой. Поэтому с высоты подушек величаво наблюдает, как, большой и сильный мужик, способный отправить в нокаут быка средней величины, словно слепой котенок, натыкается на мебель и стены. И ругается не хуже речного грузчика.

Но нет худа без добра, а добра без худа. Я совершенно случайно на холодильнике обнаруживаю маленький радиоприемник. Наверное, бабулька слушала тарахтение по вечерам, когда избавилась от зомбояшика. Владелец сменился. Теперь я буду включать музыку по вечерам. Моя любимая волна радиошансон. Она возвращает лет на десять назад, в те времена, когда был богат, здоров и счастлив. И в душе не было страха перед будущим. Наконец, мне надоело бесцельно бродить по комнате, и ушибать пальцы, натыкаясь на мебель. Я заглядываю в холодильник. И, нащупав пару бутербродов с сыром и колбасой, принимаюсь жевать. Не забыв при этом бросить несколько лакомых кусочков Маркизу. Да, нормально устроился престарелый попрошайка. Сидит под столом, трескает колбасу. Хотя я тоже не бедствую, можно сказать. Что ни говори, а мне просто сказочно повезло. Есть крыша над головой. Соседей в квартире мало. Один только старик, дядя Петя. Но его не было слышно до самого вечера. Видать пошел по своим делам. А я улегся на кровать около Маркиза. Старый кот умостился на руку, и от удовольствия громко мурлыкает. Я почесываю за ушком.

– Что, Маркиз, мир, дружба, жвачка? Котяра принимается перебирать лапами, и мурлыкать еще громче. Видно, признает меня за хозяина. – Эх, ты, мое черное одноглазое чудовище! – Грустно вздыхаю. Да, я не ангел, и не святоша. Люблю выпить хорошего вина, срезаться в картишки. Я давно не верю в такие бредни, как любовь. Людишки полны всякого дерьма. От них можно получить удар в спину. При том в самый неподходящий момент. Я перестал верить людям. Может, поэтому живу, как волк-одиночка.

Да, я не монах-затворник. В моей жизни было много женщин. Но все прошли стороной, исчезли, как будто растворились. Ни одна не задержалась у меня в душе. Ни одна из них не заставляла учащенно биться сердце, как та, что осталась за больничной дверью. О, как сейчас не хватало мягкого голоса, и прохладной руки, которая так часто касалась разгоряченного лба. Особенно остро не хватало общения с моим ангелом сейчас, когда остался один на один со своей болью. Что я могу дать этой женщине? Я, как нищий, живу одним днем. У меня нет будущего. Поэтому лучше забыть голос, прикосновения прохладной ладони, аромат апельсин. И больше о ней не вспоминать. Она должна исчезнуть из моей жизни навсегда. Так будет лучше. Для меня. Для нее. Для нас обоих.

Возможно, за окном давно наступила ночь. И на небе сияет луна в окружении огромного роя звезд. Может, по небу плывут россыпью облака. Но я больше никогда не увижу этой красоты ночи. Для меня наступила вечная чернота. Из прошлой жизни остались только сны. Разные. Черно-белые и цветные. Чтобы их увидеть, не нужны глаза.

Начинаю дремать под тихую музыку. Постепенно все глубже и глубже вхожу в водоворот сна. Обратно иду по мшистому болоту. Вокруг вонь тины, стоялой воды, смешанной с трупным запахом дохлой рыбы. От этого микса трудно дышать. Но я опираюсь на спасительный шест, и все равно бреду вперед и только вперед. Над головой повисли свинцовые облака. Туман вокруг становится все гуще и гуще. Я стою на пригорке. Все ориентиры потеряны. Куда идти? В какую сторону? Вокруг, на много километров, сплошное болото. Как выбраться из этого гиблого места?

Я достаю из рюкзака карманный фонарик. Слабый луч света не может пробить густой кисель тумана. Опираясь всем телом на шест, пытаюсь двигаться вперед. Неожиданно сваливаюсь в заброшенный колодец. Стены покрыты грязью, тиной и тошнотворной слизью. По ним ползут огромные, размером со среднюю черепаху, слизняки. А углы затканы серой паутиной. За ней светятся красные глаза – бусины пауков. Дно, илистое дно медленно, сантиметр за сантиметром, причмокивая, всасывает меня. Увы, спасительный шест валяется наверху, рядом с колодцем. Упереться не на что. Я не тот барон Мютхаузен, который смог вытащить себя и лошадь из болота, схватив и подняв рукой собственные волосы. Я, простой человек, и не умею делать такие фокусы. Вот понемногу скрылись колени. Я в гнилой тине по самый пояс. Нужно сейчас вырваться, пока не поздно. Карабкаться по деревянной стене колодца наверх, на свободу. Крикнуть, позвать на помощь? Но вот только зачем? Нет смысла спасать свою шкуру, все равно нет никого, кто бы проронил хоть одну слезинку, если я сыграю в ящик. Меня никто нигде не ждет. Я никому не нужен. Когда тина поднялась на уровень горла, начинаю задыхаться.

И проснулся. Слава Богу, это сон. Я вытираю ладонью мокрый от пота лоб. Откидываюсь на подушку, лежу без сил, можно сказать, как выжатый лимон. За окном позвякивают трамваи. Стало быть, наступило утро.

Глава седьмая.

На улице я еще ни разу не был.

Так, один за другим, пролетело несколько дней. Алина больше не появлялась. Наверное, обратно запарка по работе. Зато научился кормить кота. Расчесывать длинную, пушистую шерсть. По утрам выпускать через форточку на улицу, чтобы сделал кошачьи делишки. Благо, квартира на первом этаже. Назад пушистик довольно сноровисто вскарабкивается по дереву, и прыгает в открытую форточку.

В эту ночь приснилась мама, молодая и красивая. Такая, какая была лет тридцать назад.

В своем любимом шелковом, белом в крупный черный горох, платье. И беленьких туфельках–лодочках. Мы идем в городской парк, на новомодный аттракцион. В очереди много людей. Играет духовой оркестр местной пожарной команды. Я занимаю место водителя в машинке. Пристегиваюсь страховочным ремнем. Как неожиданно небо темнеет, как будто перед грозой. Все куда-то пропадают. И мама тоже исчезает, растворяется в темноте. Зловеще вспыхивают, как глаза драконов, желтые огоньки фонарей. Я долго, до тошноты, мчусь вверх-вниз, вправо-влево. И не могу затормозить, остановиться. Меня всасывает черный тоннель. Я лечу по нему, кричу, зову мать. А в ответ только эхо. Просыпаюсь в холодном поту. На груди спит Маркиз. Перекладываю под стенку. Лентяй даже глаз не открыл. Какое счастье, что весь ужас падения в тоннель остался позади. Это был всего лишь сон.