Текст книги "Мой «Современник»"

Автор книги: Людмила Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Людмила Ивановна Иванова
Мой «Современник»

…На земле не бывает иначе.

Важно быть человеком – лишь в этом решенье задачи.

Эдмон Ростан. Сирано де Бержерак

НАЧАЛО

Я на юге, сижу в беседке. Надо мной кисти винограда. А где-то впереди, рядом с гранатовым деревцем, хрупкая и трепетная ленкоранская акация. Я все жду, что на ней появятся розовые цветы с тонким ароматом, который меня почему-то волнует. Но деревце молодое, цветов пока нет.

Я теперь говорю: «Хорошо бы дождаться». Мне немало лет. Я смотрю старые фильмы, в них играют актеры, с которыми я снималась, многих уже нет в живых. И мне хочется успеть рассказать о том прекрасном, необыкновенном, что было в моей жизни, важном не только для меня, но и для моего города, страны, народа. Я говорю о театре «Современник». О театре, при жизни ставшем легендой.

От художника остаются картины, от писателя – книги, от архитектора – здания. А от артиста – только память людей. Ну, еще старые фильмы, которые не все смотрят. И сейчас уже многие не знают, что Олег Николаевич Ефремов, замечательный артист, известный зрителям по кино, был создателем «Современника», грандиозной личностью – может быть, одной из самых интересных в XX веке. Ефремов был поистине великим человеком: и мыслителем, и организатором, и деятелем, и артистом. И если Лихачев определяет интеллигента формулой «совесть плюс интеллект», то Олег Ефремов полностью подходит под это определение.

Ему помогали бесконечный запас энергии и обаяние. Почти все видели фильм «Три тополя на Плющихе». Нельзя забыть его взгляд, улыбку. У зрителей возникает к нему огромная симпатия, к этому все понимающему, нежному человеку – хотя он всего лишь водитель такси. Я очень люблю фильм «Мама вышла замуж», где он играет типичного русского рабочего, строителя, – выпивающего, поначалу неустроенного, но очень порядочного, честного, трогательного. А что говорить об образе командира Иванова в «Живых и мертвых», который стал символом мужественности, беспредельной любви к Родине, на чьей фамилии вся Россия держится! Мне кажется, что этот образ вобрал в себя человеческие качества Ефремова. Непревзойденная, гениальная его роль в фильме «Гори, гори, моя звезда» – без единого слова.

Одна из первых работ Олега Николаевича в кино – фильм «Первый эшелон» о героях, покоривших целину. Ему посчастливилось играть в кино хороших людей, умных, глубоких, относящихся к жизни страстно, яростно, деятельно. Мне трудно подыскать слова, чтобы охарактеризовать такую емкую, разностороннюю фигуру, как Олег Ефремов.

Я говорю сейчас о фильмах, потому что все меньше остается людей, которые видели его в театре, в «Современнике» и во МХАТе. И когда говоришь «Ефремов», молодые сразу представляют Михаила Ефремова, его сына, тоже замечательного актера. Но я хочу рассказать именно об Олеге Ефремове.

Героем надо родиться

Я все думаю, откуда же мог взяться такой человек, такая личность, как Ефремов? Конечно, это определенное время, время первой «оттепели», когда люди вдруг поверили, что будет свобода, что сталинские времена никогда не вернутся, диктатура и ужасы репрессий остались в прошлом. Возникла молодая литература, мы читали Солженицына, Твардовского, Аксенова. И во всем мире был подъем литературы – Бёлль, Сэлинджер, Хемингуэй. А какая у нас была драматургия – пьесы Розова, Володина, Галича, Вампилова, Рощина, Зорина!

Огромное значение в жизни людей имела поэзия. У памятника Маяковскому читали стихи Рождественский, Вознесенский, Евтушенко. Собирались толпы народа, и самые обыкновенные жители Москвы выходили читать стихи. Звучали и Маяковский, и Есенин. Глаза горели надеждой. Появились барды: в Москве – Окуджава, Галич, Высоцкий, Визбор, Якушева, в Ленинграде – Городницкий, Клячкин, Кукин, Полоскин, Глазанов.

Был необыкновенный подъем духовной жизни. Наверное, только в это время мог возникнуть такой театр, как «Современник».

Олег Ефремов родился в 1927 году. Это значит, в 1937 ему было уже десять лет и он, конечно, знал об арестах в стране. Рос он на Арбате, жил в коммунальной квартире. Арбат – это особая страна, где испокон веков жила интеллигенция, и я думаю, что там даже среди мальчишек обсуждались очень важные вопросы жизни. Наверное, он был заводилой среди сверстников, но главная его черта – бесконечный интерес к жизни, ко всему происходящему вокруг, к окружающим его людям, а также умение сочувствовать и искать возможности разрешения конфликтов. Я не дружила с ним в детстве, но уверена, что в нем всегда превалировало благородное начало. Он часто нам повторял слова Радищева: «Я взглянул окрест меня – душа моя страданиями человечества уязвлена стала». Я думаю, это волновало его всегда.

Говорят, что однажды в школе на уроке учительница спрашивала учеников, кто кем хочет стать, и худенький пятиклассник Ефремов в брючках до колен и гольфах сказал: «У меня будет свой театр» – «Ты хочешь быть артистом?» – уточнила учительница. «Нет. У меня будет свой театр!»

Я никогда не видела его в унылом настроении – он всегда был деятелен, в его голове рождалась масса планов, идей, задумок.

Как-то я прочла у Белинского: в мире есть вся информация, есть истина, но только гениальные люди умеют считывать ее – такие, например, как Пушкин, и поэтому нам кажется абсолютно верным то, что они думают, говорят и делают. Способные люди натыкаются на эту информацию – не всегда, но все же натыкаются. Люди же самые обычные, рядовые, идут за кем-то, кто знает истину, но сами не слышат, не видят ее. Я всегда говорю своим студентам: «Слушайте пространство, пытайтесь понять, что верно. И конечно, думайте, думайте, думайте!» Этому учил нас Ефремов: думать, думать, думать.

Знаменитый в то время театральный критик Инна Соловьева в статье «Прикосновение к чуду», по-моему, очень точно определяет Ефремова как личность: «Русское слово „вожак“ и английское слово „лидер“ – синонимы, но всё же есть оттенок. Лидер ведет – за вожаком идешь сам, хочешь идти. Идем все вместе, радуемся тому. Весело». Я верю: в театр люди ходят за счастьем, и зрители, и артисты.

Ефремов был очень элегантным. Даже когда ходил в старом отцовском пальто, выглядел изящно – худой, длинноногий, такая графическая фигура. Нет-нет, не думайте, я никогда не была в него влюблена, но я его бесконечно уважала, восхищалась им и всегда абсолютно верила ему.

Почему-то мы в юности хотели быть яркими, красили волосы, губы, носили длинные серьги. Ефремова наша вульгарность возмущала. Однажды он подошел к Гале Волчек (а она была его верной ученицей и главной помощницей), взял платок и стер с ее губ яркую помаду.

Он был живым человеком, со своими страстями, со своими недостатками. Он, конечно, выпивал, курил, был влюбчив, хотя последнее к недостаткам не отнесешь. Ефремов говорил, что не может репетировать, если не влюблен. Я слышала, что в последний год жизни, когда у Ефремова брали интервью и спросили, какое у него желание, он ответил: «Еще раз пережить большое светлое чувство».

В чем загадка? Несмотря на то что Ефремова вряд ли можно назвать красивым, он пользовался таким успехом у женщин! Масштаб этого человека был таков, он был настолько умен, обаятелен, обладал знаниями в разных областях, живо интересовался историей, политикой, искусством, что общаться с ним было наслаждением, и никакие красавцы не могли с ним сравниться.

Если вы читали «Выше стропила, плотники» Д. Сэлинджера, то вспомните легенду о мудреце и лошади и поймете меня: главное то, какими творческие люди являются по сути. Они не всегда идеальны в жизни, но важно то, что они несут в душе, что страстно проповедуют, те идеи, которым они служат: «Он умеет видеть то, что нужно видеть, и не замечать ненужного».

Олег Николаевич всегда входил в театр бодрый, аккуратный, подтянутый, с какой-нибудь задачей в глазах, которую он нам сразу же задавал. Часто бывал в веселом расположении духа, и его деятельное настроение приводило в движение и всех окружающих. Он был победителем по характеру. Победителем!

Ефремов очень много знал о нашей профессии. В школьные годы он дружил с Сашей Калужским, отец которого был актером и заведующим труппой МХАТа. Саша и привел Ефремова в Школу-студию МХАТ в 1945 году.

Олег Николаевич всерьез изучал систему Станиславского, был последователем Михаила Чехова, очень много читал. Ночами он подолгу сидел под зеленой лампой, считая, что должен читать не менее четырехсот страниц в день.

В то время МХАТ был ведущим театром страны, и хотя в пятидесятые годы в репертуар проникали конъюнктурные пьесы, все еще шли «Три сестры», которые когда-то поставил Немирович-Данченко, «Дядя Ваня», «Лес», «Анна Каренина» – мощные театральные постановки. Играли великие артисты – Хмелев, Москвин, Массальский, Кторов, Ливанов, Топорков, Тарасова, Степанова, Андровская, Еланская. Школьницей я посмотрела все спектакли МХАТа – «Воскресение», «Последнюю жертву» с Тарасовой и Чебаном, «Платона Кречета» с Болдуманом. Это была жизнь человеческого духа.

Те, кто, видел дипломный спектакль Ефремова «Без вины виноватые», утверждают, что он играл Незнамова бесподобно, что это было событие. Ефремова не оставили во МХАТе, и он попал в Центральный детский театр, где прославился в роли Ивана-дурака в «Коньке-Горбунке» и где начал заниматься режиссурой.

Ефремов знал жизнь страны не понаслышке – после окончания Школы-студии он вместе с артистом Центрального детского театра Геннадием Печниковым решил пройти по России. Ехали они как туристы: можно было плыть на пароходе только туристической группой, но не менее трех человек. Записались Печников, Ефремов и еще один актер ЦДТ, Щукин – для проформы, но поехали только Печников и Ефремов.

В Ярославле они сели на пароход. Плыли по Волге, сходили на пристанях, шли в ближайший колхоз, договаривались с председателем и давали концерт. Подготовили они рассказы Чехова «На чужбине», «Жених и папенька» и другие. В начале концерта Печников рассказывал зрителям о том, как он снимался в фильме киностудии им. Довженко «Мичурин». Вместе с Бондарчуком они играли ходоков. Роль небольшая, но зато люди видели живого артиста, снимавшегося в кино! Их кормили, давали ночлег, иногда платили небольшие деньги – как раз на билеты на следующий пароход.

Зато они видели жизнь народа: как трудно живут люди на селе, как отбирают паспорта у колхозников, а за тяжелый труд им платят копейки.

Я думаю, что героем надо родиться. Человек от рождения должен быть запрограммирован на подвиг – я убеждена в этом. Подвиг можно совершить где угодно: и на поле брани, и в обычной жизни. И мне кажется, что Ефремов мог бы быть вождем абсолютно в любой области. Но он стал вождем в театре.

Работать с ним было нелегко: сам он обладал колоссальной энергией, работал двадцать четыре часа в сутки, и, кроме театра, для него ничего не существовало. Никто даже заикнуться не смел при нем о своих проблемах – о семье, о детях. У него даже лицо становилось несчастным: «Я вам о вечном, а вы…». И нам становилось стыдно.

Он проявил в нас, в артистах «первой волны» «Современника» лучшие человеческие качества. Через два-три года организовалась блистательная труппа – и поэтому зрители так полюбили наш театр.

Любимыми героями Ефремова были Дон Кихот и Сирано де Бержерак. Олег Николаевич воспитывал наше мировоззрение: карьера, материальное благополучие – об этом не могло быть речи. Ефремов был позитивным созидателем по натуре. Вспомним его спектакли, все они – жизнеутверждающие, гимн человеку, который способен преодолеть любые трудности, а главное – победить и себя.

Папа Веня

Ректором Школы-студии МХАТ был Вениамин Захарович Радомысленский, очень мудрый человек. Он постоянно присутствовал в студии, и поскольку количество студентов – чуть больше ста, все про всех знал, следил за ростом своих подопечных, был хорошим организатором.

Папа Веня вникал в нашу жизнь, помогал нам. К нему всегда можно было обратиться за поддержкой. Когда я училась на первом курсе у меня умер отец, а мама попала в больницу. Вениамин Захарович поехал со мной к главному врачу больницы и попросил его позаботиться о маме, потому что у меня больше никого не было, а училась я хорошо.

Он был строгим, нетерпимым к лодырям, к нерадивым ученикам, зато талантливых нянчил, пестовал, заботился о них. Он сразу понял, что Ефремов – незаурядная личность, надеялся, что Олег останется во МХАТе. Этого не случилось. Но когда Ефремов задумал создать свой театр, Радомысленский помогал ему, предоставлял помещения для репетиций, и первый спектакль Студии молодых актеров (которая и стала впоследствии театром «Современник») состоялся на учебной сцене Школы-студии МХАТ в ночное время, потому что днем там шли занятия.

Радомысленский приглашал зрителей, которые могли бы помочь в создании нового театра, связывался с руководством МХАТа. Безусловно, Радомысленский является одним из основателей театра «Современник». Однажды он позвал меня посмотреть новый спектакль Студии молодых актеров «Вечно живые», ночью, на студийной сцене, сказав, что Ефремов – человек будущего, артист необыкновенной индивидуальности. Вот-вот выйдет фильм с его участием, «Первый эшелон», и все узнают, что родился новый великий актер.

Я пошла на спектакль – и навсегда полюбила этот театр, этот коллектив, режиссера, абсолютно приняв его идеи, его отношение к миру и к искусству. Поэтому я считаю себя счастливым человеком.

Любовь

С детства я всегда была влюблена. Влюблялась в героев книг, а позже и в героев спектаклей.

Однажды меня повели в детский театр на спектакль «Белеет парус одинокий». Гаврика играла тетенька, еще там была девочка в розовом платьице, ее тоже играла большая тетенька. Обмануть меня им не удалось. В детский театр после этого я не ходила. До той поры, пока там не появился замечательный спектакль «Друг мой, Колька», поставленный Анатолием Эфросом.

Но я влюблялась не только в героев книжек и спектаклей – я была влюблена в наш сад на даче, и в кусты сирени, где прятались мои качели, в ландыши – их моя бабушка принесла из леса и посадила в тени, и в пионы, которые расцветали в мой день рождения, в июне. Когда мы уехали в эвакуацию в город Миасс, я влюбилась в Уральские горы, в лес и могла одна, в восемь лет, бесконечно бродить по берегу горной реки, подниматься по тропинке на высокую гору и сидеть на вершине, обдуваемая ветром, и думать. И мне было не скучно.

А уже в школьные годы, конечно, я влюблялась в учителей. Долго была влюблена в учителя математики – впрочем, как и все девчонки в классе. И в театр, который стал моей радостью, моим счастьем. Наша школа находилась недалеко от Театра Красной Армии, и я смотрела там все спектакли. В «Давным-давно» мне казалось, что я Шура Азарова и это я убегаю из дома на войну. Любовь Ивановна Добржанская великолепно играла – мы, зрители, плакали, смеялись. Конечно, я была влюблена в Ржевского, которого играл Даниил Сагал. А «Учитель танцев»! В Альдемаро был влюблен весь зал.

Спасибо моей маме – она была настоящей театралкой и показала мне все театры, всех знаменитых актрис и актеров. Во МХАТе я видела Тарасову, Еланскую, Степанову, Андровскую. В театре Вахтангова – Мансурову, в Ленкоме – Серову, в Малом – Пашенную, Зеркалову. И все они играли про любовь!

Я и в Большом театре слушала все оперы. Музыка тоже помогала мне жить. Я училась в музыкальной школе им. Шапорина на Самотёке. Я уже не помню, как звали учителя по музыкальной литературе, но мы называли его Сыроежкой. Он был такой невзрачный, худенький, с рыжеватыми волосами, но именно он открыл нам прекрасный мир музыки, играл и пел нам оперы, сонаты, симфонии. Однажды в мае он сыграл нам на рояле соль-минорную симфонию Моцарта. Эта божественная музыка произвела на меня такое впечатление, так взволновала меня! Я вышла на улицу, напевая. Только что прошла гроза, Неглинка «вышла из берегов» – видно, где-то прорвало трубу. Вся Трубная площадь и Самотёка были затоплены, люди шли по колено в воде. И я пошла. Вода была довольно холодная, но я шла совершенно счастливая и думала: «Пусть я даже простужусь, заболею и умру – я уже слышала соль-минорную симфонию Моцарта!»

Наверное, эта влюбленность в театр, в музыку, и привела меня на сцену.

Педагоги – тоже люди

В школе я участвовала в самодеятельности. В пятом классе играла единственную красивую роль за всю свою жизнь – Весну в «Снегурочке» Островского. В мамином розовом платье, которое она купила в конце войны. Она тогда была такой худенькой, что платье пришлось мне как раз. Мама нашила на платье бумажные цветы яблони.

В восьмом классе мне доставались совсем другие роли: я сыграла Кукушкину в пьесе Островского «Доходное место», характерную роль. И вот тут я стала на сцене совсем другой, я действительно почувствовала себя Кукушкиной! И говорила: «Точи мужа поминутно: давай денег и давай! Хоть укради, а подай!» Я и дома стала другой, и папа возмущался: «Оставь ты свою Кукушкину!» Наверное, на премьере я была так убедительна, что весь наш актовый зал в школе хохотал. Меня одели в тетин халат, в руке я держала розовый зонтик, который когда-то мы получили в подарок в американской посылке с гуманитарной помощью – наконец-то он пригодился. Директор школы вызвала мою маму и сказала: «Наверное, она будет артисткой». Но я-то и так всегда знала, что должна быть артисткой!

И вот, несмотря на то что мой любимый учитель математики Анатолий Иванович советовал мне поступать в университет на мехмат, я пошла на прослушивание в Школу-студию МХАТ. В форменном платье, с двумя косичками – сдуру я решила читать про любовь, монолог Катерины из «Грозы» (это моя любимая пьеса). Помню, читаю: «Люблю тебя! Откликнись!», плачу – комиссия смеется. «Спасибо», – говорят. А это значит – «идите восвояси». У меня упало сердце, жизнь кончена. Вышла молодой педагог, очень некрасивая, в очках (потом я узнала, что это педагог по дикции Елена Михайловна Губанская), подозвала меня и говорит: «Девочка, мне кажется, у тебя есть способности, но ты читаешь не свой репертуар. Пойди и выучи совсем другое, что-нибудь комедийное. Ты – характерная».

В полном отчаянии я пошла писать сочинение на аттестат зрелости, сама просто умираю, ничего не хочу, в мой любимый институт меня не приняли. Однако сочинение написала, хоть и без всякого вдохновения. Но училась я хорошо и в конце концов даже золотую медаль получила. А вот что делать с репертуаром? Я ни за что не сдамся! Пошла в ГИТИС, в Малый театр – результат тот же. В Малом театре педагог Полонская сказала, что у меня разные глаза и с такими глазами на сцене делать нечего.

Нет, не сдамся! Иду мимо Дома пионеров Дзержинского района на улице Дурова. Дай, думаю, зайду – может, здесь есть драматический кружок, может, мне кто-то подскажет, какой выбрать репертуар. Вхожу. В одной аудитории, слышу, занимаются дети, стихи читают. Подождала, пока закончатся занятия. Выходит молодой педагог. Потом узнала, что это Стабилини, педагог из ВГИКа. Рассказала ему о своей беде. Он меня внимательно выслушал: «Читайте все, что знаете». Прочла отрывок из «Молодой гвардии», Катерину из «Грозы» и даже монолог Кукушкиной. «Вот что, девочка. Педагоги – тоже люди. Сидят в комиссии, абитуриенты читают одно и то же, педагогам это наскучило. Их надо удивить, развлечь, обратить на себя внимание. Ты действительно, наверное, характерная актриса. Допустим, ты учишь басню Крылова „Разборчивая невеста“. Вот есть книга. Читай. Но ты не просто читаешь как автор. Представь, что ты – сваха, и тебе попалась капризная невеста. Ты стараешься, предлагаешь ей женихов, а ей всё не нравится. И ты возмущена до предела, жалуешься нам – вот ведь какая! Ну-ка, пробуй!»

Пробую.

«Теперь более возмущенно, более страстно, давай. Молодец. Тебя прямо захватывает это возмущение! Вот. Иди учи. Потом возьми прозу, например, Гоголя. Поищи в „Мертвых душах“ отрывок, например, как Чичиков рассматривает дам на балу. А стихи… Давай-ка возьмем поэму „Колхоз-большевик“, там есть „Перепляс“, и ты можешь сыграть всех стоящих в кругу и пляшущих. Это трудно, но ты попробуй. А через неделю придешь ко мне».

Мы с ним встретились еще раза два, и он уехал отдыхать, а я снова пошла сдавать экзамены, потому что почти во всех театральных вузах есть дополнительный набор в конце лета. Я прошла на третий тур в Вахтанговском училище имени Щукина – там меня ободряла замечательная характерная актриса Понсова. Но мне не очень хотелось в Вахтанговское, я стремилась во МХАТ. На первом туре я благополучно прочитала «Разборчивую невесту», и мне уже не сказали: «Спасибо», а попросили: «Стихи, пожалуйста», и я начала «Перепляс». Но комиссия была ко мне благосклонна, потому что еще до того как выйти, я слушала девочку, которая читала ту же поэму. И я понимала, что она читает не так, и прямо вся измучилась, хотела подсказать ей, и почувствовала щекой, что комиссия смотрит уже не на нее, а на меня. Когда я свой «Перепляс» закончила (они слушали очень хорошо), мне сказали: «Приходите на второй тур».

А на втором туре я уже была окрылена надеждой и гораздо смелее. Сидящий в комиссии народный артист СССР Василий Осипович Топорков вдруг меня спрашивает: «Девочка, ты не дочка Сухаревской?» – «Нет». – «Может, племянница?» – «Нет». – «И не родственница?» – «Нет». – «А как похожа! Ах, как я люблю эту актрису!» Я думаю, это мне тоже помогло – во всяком случае, я поступила, несмотря на то, что вместе со мной экзамен сдавали несколько очень ярких, талантливых характерных девушек: Галина Волчек, Кира Петрова.

Было много студентов старше меня. Всего нас взяли сорок пять человек, но только шестеро поступили сразу после школы. Очень многие были из театральных семей, они уже много знали о закулисной жизни театра. Я из семьи, можно сказать, учительской – папа географ, преподавал в педагогическом институте имени Крупской, мама экономист. Мне было все внове, я знала театр только из зала. Один из моих однокурсников, с которым я очень подружилась, Саша Косолапов, уже окончивший художественное училище, относился ко мне покровительственно. Когда я утром входила в аудиторию, он спрашивал: «Ну, Милочка, что у нас сегодня в „Пионерской зорьке“ было?» Я начала страстно постигать эту божественную и очень нелегкую профессию. Я, как и Галя Волчек, как и Анечка Горюнова, дочь народных артистов, как и Анатолий Кузнецов (Сухов из фильма «Белое солнце пустыни»), была в группе народного артиста СССР Николая Ивановича Дорохина, которого мы обожали.