Текст книги "Красный всадник (Уот Тайлер)"

Автор книги: Людмила Томова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Сеньор требовал за своего беглого крепостного, заточенного в рочестерской тюрьме, неслыханно большой выкуп – триста фунтов серебром. Крестьяне, конечно, не могут дать столько, да если б и могли, не дали. Не лучше ли, померившись силами, решить, кто с кого вправе требовать серебро. Не пергаментные списки должны решить этот спор – острые топоры! Кто кого? Сколько можно терпеть? И пусть все королевские комиссии убираются прочь!

Крестьяне расположились вдоль широкого рва, окружавшего замок. Перед каждым отрядом – командир. Там, где дорога упиралась в ров, собрались предводители повстанцев: Уот Тайлер в белом плаще с черным капюшоном, Джон Керкби, Роберт Кейв, Абель Кер, Алан Тредер.

Тяжелые, окованные железом ворота старой башни наглухо закрыты. Мост поднят. Стражи, почувствовав опасность, заблаговременно скрылись.

Город молчит.

Призывно затрубил рог.

Уот Тайлер передал по цепи: располагаться с восточной и южной сторон замка вплоть до реки, насколько позволяют болотистые берега, и готовиться к осаде. Один из отрядов получил задание держать под обстрелом все стены и окна башен. Два отряда были посланы в деревню, что в нескольких милях от Рочестера.

Уже к вечеру вернулись крестьяне. Вернулись верхом на породистых лошадях. Вслед за ними тянулся длинный обоз. Телеги были нагружены мешками с ячменем, бараньими тушами, бочонками с элем. На других повозках громоздились лестницы, бревна, пики, топоры. Оказывается, посланцы сожгли имение королевского сержанта Джона Лега. Крестьяне тамошней деревни тоже пришли на осаду Рочестера.

Сочное мясо потрескивало над костром. Джеймс и Джон Пейдж из Фоббинга, Вилль Грим из Керрингэма и Джон Стерлинг из отряда Алана Тредера сидели, вытянув к огню уставшие, промокшие ноги, и ждали ужина. Весь вечер они таскали валежник с густо заросшего берега реки. Утопая в иле и вспугивая спящих птиц, они ломали кустарник, камыш, выворачивали коряги. Все это сваливалось в крепостной ров, засыпалось землей и камнями.

Голубоватое облачко света поднялось к вечеру над городом и смешалось с туманом, наползшим с реки. Под его прикрытием крестьяне сколачивали бревна для таранов, точили косы и топоры.

А сейчас все отдыхали, вбирая полной грудью пьянящий вечерний воздух.

Огонь костра осветил огненно-рыжую голову кузнеца Эндрью. Он прикатил бочонок эля. Поставил на землю.

– Неплохая будет приправа к баранине. Попробуем, какой солод используют господа!

Эндрью выбил топором дно бочонка, отцепил от пояса глиняную кружку и зачерпнул густой черной жидкости.

Крепкий хвойный запах ударил в нос. Глаза крестьян заблестели. Каждый подходил к Эндрью, вытирал рукавом рот, выпивал до дна кружку и передавал другому.

– Нет ли чего покрепче, Эндрью? – спросил Джон Стерлинг.

– Ты сейчас чувствуешь себя львом, парень. Совсем не стоит опускаться до обезьяны, или до барана, или того хуже – до свиньи. Лучше отдохни. Завтра горячий день.

– Эй, друзья! – послышался голос из тумана. – Нет ли здесь пленников из Баркинга?

Джеймс, Вилль и оба Джона переглянулись. Эндрью встал и шагнул в туман на голос.

– Кто бы это? – спросил Пейдж и подбросил в костер сучьев. Пламя поднялось выше и раздвинуло темноту.

– А ну-ка, Джеймс, принимай гостей!..

В свете костра опять показалась голова кузнеца. И тотчас же рядом с Эндрью Джеймс увидел свою дочь.

– Клеменс!

Он поднялся, протянул к ней руки. Девочка перескочила длинную дымящуюся головню, бросилась к отцу и прижалась к его груди.

– Ты свободен, отец! – Клеменс улыбнулась. – Как я рада! Я искала тебя, я пошла в отряд, хотела найти тебя. Питер тоже собрался со мной. Но ему пришлось остаться с матерью: когда тебя увели, она слегла. Но ничего, ничего. Теперь все скоро кончится, все будет по-новому, ведь правда?

– Вы будете более правы, мисс, если скажете, что все только начинается, – галантно произнес Джон Стерлинг.

Клеменс оглянулась на него, посмотрела на дядю Пейджа. И все, глядя на ее пушистые волосы, на ее юное, оживленное лицо, невольно заулыбались.

– Ну вот и хорошо, что начинается, – сказала она, – очень хорошо! Раз все хотят этого, значит это верно, раз все идут вместе, значит так нужно. Значит иначе нельзя. Вот смотрите, сколько здесь наших эссексцев!.. И я с вами пойду. Нет, нет, не возражай, отец, я с вами. Я тоже хочу увидеть короля, я тоже хочу рассказать его величеству о нашей жизни.

– Садись, Клеменс, – сказал Джон Пейдж. – Ты, наверное, ничего не ела. – Он протянул ей ячменную лепешку и кусок жареного мяса.

– Я сама вас угощу. Братья Пейдж и тетушка Бекер передали вам… Вот, пожалуйста, берите.

Клеменс достала из глубокого кармана широкой полосатой юбки кусок яблочного пирога и три круглые булочки. – Ешьте, ешьте… – Она подсела к костру и, обхватив руками острые коленки, следила за всеми блестящими, любопытными глазами.

Джон Пейдж разделил пирог и две булочки, одну булку возвратил Клеменс и сказал:

– Спасибо, девочка. За свою доброту услышишь много ласковых слов от женихов в Валентинов день[35]35
  Валентинов день – день 14 февраля, когда юноши избирают возлюбленных и посылают им письма.


[Закрыть].

– Иди сюда, дочка, – Джеймс провел Клеменс к повозке, поднял дочь и опустил на мешки с сеном. – До Валентинова дня еще далеко, а пока поспи, ты устала. – Он облокотился о край повозки, вглядываясь в туман. Там светились огоньки костров.

– Побудь здесь, отец… Не уходи. Если бы ты знал, что у нас было в деревне! Если бы ты видел… – Клеменс подложила под щеку кулачок. – Какая ночь теплая! А воздух свежий… Послушай, что я тебе расскажу… Как только вас увезли тогда, все фоббингцы собрались и пошли в Брентвуд, к комиссару[36]36
  Комиссар – должностное лицо, обладающее особыми полномочиями.


[Закрыть]. С ними побежал Питер. Они сказали: мы не станем платить больше ни одного пенни. Там были еще из других деревень. Из Керрингэма пришли крестьяне с луками. Долго они говорили с комиссаром, а потом взяли и забросали контору камнями. Как ни грозил комиссар, а пришлось ему удирать. Тогда из Лондона прислали комиссию с самим королевским судьей. Но наши схватили королевского судью и заставили поклясться на библии. И он поклялся никогда больше не приезжать со своей комиссией. А потом такое началось! Потребовали у судьи назвать присяжных, составлявших новые налоговые списки, и всем присяжным отрубили головы. А судья сбежал. Домой после этого никто из крестьян уже не вернулся. Все пошли к королю. Нужно же рассказать о своих обидах и отомстить за них лордам. Когда я узнала это от Питера, я догнала отряд…

…Клеменс уснула. Медленно таял туман. Костры догорали, на смену им высоко загорались звезды. Между созвездиями осторожно пробирался тоненький серпик молодого месяца.

Джеймс, задыхаясь, бежал вверх по крутым ступеням. Ему казалось, минула целая вечность с тех пор, как звук сигнального рожка поднял отряды осаждавших, с тех пор как он, Джеймс, рванулся вперед по шатким, прогибающимся доскам через ров, держа в одной руке копье, а в другой – лестницу. Узкий конец лестницы тащил бегущий впереди Джон Пейдж. Потом они хватались за колючие ветви тутовника, прижимались к замшелым стенам, спасаясь от летевших с башни стрел, устанавливали лестницы, закидывали веревочные петли на каменные зубцы крепости. С трудом преодолев стены, они спустились вниз. И сразу схватились врукопашную со стражниками, били копьями под их железные шлемы. В месиве штурма Джеймс видел, как ловко орудовал тяжелой дубиной кузнец Эндрью. Ни один взмах его могучей руки не пропадал впустую. Труднее пришлось со стражей, охранявшей главный вход в замок. Здесь защищались самые опытные воины. Возле рукояти бревна, поднимающего на цепях чугунную решетку ворот, завязалось настоящее сражение. Потом пришлось брать с боем массивные колеса, опускающие мост. Наконец враг отступил, и огромный скрипящий мост перекрыл ров.

Толпа крестьян устремилась по мосту к замку. Единственный способ открыть хитроумно запертые башенные ворота – разбить их тараном. Из лагеря принесли бревно и начали раскачивать его. Вскоре разнесенные в щепы ворота лежали на земле.

По низким переходам спиральной лестницы Джеймс бежал вверх за стражником, которого увидел в нише арсенала, возле двух старых пушек. Рыцарь, закованный с ног до головы в латы, с большой медной стрекозой на бляхе железного воротника, выскочил из ниши и исчез в узком сводчатом отверстии в стене. Там оказалась лестница. Джеймс поднимался по ступеням, слыша над головой звенящий стук железных башмаков, и через некоторое время вбежал в прохладное полутемное помещение.

Огромный продолговатый зал. Серый гранит стен. Сквозь узкие окна просачиваются неяркие лучи.

Слева разинула пасть печь с закоптелой решеткой. Неподалеку опрокинутый длинный стол. На полу валяется сброшенная посуда: серебряные блюда, узкогорлые кувшины, кубки. Далеко к середине зала откатился бронзовый подсвечник.

Напротив чернела дубовая дверь с медным кольцом. Рыцарь исчез.

Джеймс сделал несколько шагов, эхом отдавшихся под сводами, и древком копья нажал на дверь. Она подалась, и в зал проник дневной свет. Джеймс кинулся вперед. Каменная галерея, ограниченная зубцами бойниц, тянулась вдоль стены. На плитах валялись луки, стрелы, арбалеты. Джеймс нагнулся и поднял тугой тяжелый лук. Он был из превосходного, красиво изогнутого тиса. Подобрав с десяток стрел, Джеймс сунул их в пестро расшитый колчан и перекинул его через плечо. Подошел к бойницам, глянул вниз.

Он увидел невероятно маленький сверху осадный лагерь: игрушечных коней, стоявших на привязи у редких деревьев, повозки, крестьян, торопливо перебегавших мост, убитую стрелой лошадь… А далеко на горизонте – холмы в серой дымке, изрезанные дамбами нивы, пепельное небо, нависшее над ними. Джеймс повернулся к двери. Коротко свистнула над самым ухом стрела и впилась в дерево перед ним.

Джеймс отпрянул в сторону. Оглянулся.

На галерее никого не было. Снизу доносилось ржание коней. Он дернул на себя дверь. Она не открывалась. «Ага, значит, западня. Да, здесь бились хозяева, знавшие все премудрости старого замка».

Джеймс сделал несколько шагов вдоль стены и, прижавшись к ней, заглянул за угол башни. Недалеко от поворота галерея заканчивалась глухой каменной кладкой в рост человека.

Неожиданно сильный удар по голове оглушил Джеймса, и он упал, вспомнив в последний миг, что так и не починил в воскресенье Питеру прохудившиеся башмаки.

Более часа зарево костра спорит с голубоватым светом пасмурного дня. А ящики все несут и несут. Их волокут на центральную площадь Рочестера со всех улиц, закоулков, проулков, их вытряхивают в ревущее ненасытное пламя. И желтоватые языки пергаментных списков корчатся, чернеют и застывают. Подбрасывают новые. Много лет эти жалкие листы стерегли святое право сеньора угнетать крестьян, право человека издеваться над себе подобными. И вот нет списков, и, значит, нет этого права, нет повинностей, пошлин, штрафов. Нет господ, нет слуг… Все равны, все свободны, и они собрались сегодня, в субботу, по зову набатного колокола здесь, напротив городской ратуши, на площади, где по такому случаю не торговала ни одна лавка. Люди стоят полумесяцем вокруг костра: пахари, кузнецы, рыбаки, пастухи, медники, землекопы, мясники, сапожники, бедные лавочники, дровосеки…

Тут и странствующий музыкант с длинной, слипшейся бородой. На веревочке, перекинутой через плечо, висит видавшая виды флейта.

Тут и старый богомолец, бредущий из Кентербери. На полях его фетровой шляпы – стеклянные пузырьки со святой водой – свидетельство недавнего прикосновения к гробу великого страдальца Фомы Бекета[37]37
  Фома Бекет – архиепископ Кентерберийский. Был убит королевскими рыцарями в соборе.


[Закрыть].

У самого костра, рядом с Тайлером – молодая горожанка с алой лентой в волосах, сдерживающей их темный поток. Серые глаза смотрят сурово, подбородок гордо поднят.

В руках у нее копье. Это она привела сегодня на площадь полсотни парней – подмастерьев Рочестера, тех, кто не ищет выгоды, но ищет справедливости. Они помогли расправиться со стражей свирепого городского констебля[38]38
  Констебль – комендант замка.


[Закрыть]. Они указали, где спрятаны рочестерские документы. Это Иоанна, отчаянная жена лавочника, пьяницы Ферроза.

– Ты видишь, Тайлер, народ ждал тебя, – заговорил Керкби. – Ты на гребне высокой волны, ты виден всем…

Сквозь рубаху на плече Керкби проступило красное пятно. Никто не знал, что лейтенант ранен. Он и сам забыл об этом во время штурма. Только сейчас почувствовал, как сильно болит плечо, вспомнил, что ни разу не перевязал рану с тех пор, как позапрошлой ночью вместе с Тайлером ездил освобождать узников Баркинга.

…В темноте отряд переправился на плоту через Темзу и углубился в чащу. Лес с каждым шагом становился все гуще, узкая тропа пропадала совсем. Спустились в лощину. Глубокая тишина нарушалась лишь уханьем филина да тонкими всплесками ручья. Вдруг кто-то из идущих впереди поднял руку и остановился. Все явственно услышали голоса там, наверху, на косогоре.

Лошадь Уота Тайлера первой выбралась по откосу. За нею поднялся конь Джона Керкби.

Сомкнутая шеренга всадников, еле различимая в темноте, угрожающе преградила дорогу. Выглянула на мгновенье луна и осветила воинов, вооруженных копьями и облаченных в рыцарские доспехи. Встреча была неожиданной – отряд Тайлера двигался мало кому известными тропами. И тем не менее наткнулся на рыцарей. Отряды сошлись вплотную.

– Кто такие? Откуда? Куда направляетесь? – глухо спросил рыцарь из-под опущенного забрала.

Уот молча ждал, пока его отряд построится для атаки.

– Какого черта загородили дорогу? – крикнул в ответ Керкби.

Рыцарь выступил вперед.

– Эта дорога наша. И здешние леса наши. И тропа, на которой стоит твоя кляча, тоже наша. Мы хозяева поместья!

– Хозяев-то нам и нужно! – поднял копье Уот.

Он размахнулся и пустил лошадь прямо на рыцаря. Удар пришелся в щит, однако рыцаря отбросило далеко в сторону. Тайлер резко осадил лошадь назад, еле увернувшись от двух других всадников. Завязалась схватка. Зазвенели крестьянские копья, заблестели в лунных отсветах мечи. Тр-рах! – при ударе переломилось копье Керкби. Лейтенант выхватил меч и вновь бросился на врагов. Силы были приблизительно равны, но рыцарей надежно защищали стальные доспехи. А крестьяне – в простых полотняных рубахах. В предрассветной мгле разъяренные господа медленно теснили крестьян. Хрипели кони.

Рыцарь, получивший удар и отскочивший в сторону, пришел в себя и, оценив положение, вновь кинулся в бой. С копьем наперевес понесся он прямо на Тайлера, не подозревающего о грозящей сзади опасности. Казалось, ничто не могло уже спасти вождя. Гибель была неминуема. И тут Керкби закричал: «Уот, берегись!» В этот момент в левое плечо Керкби вонзилось рыцарское копье. Тайлер, однако, успел рвануть лошадь в сторону. Мгновение – и он обрушил свой меч на врага. Рыцарь вместе с конем повалился на землю. Уот еще раз ударил мечом по гребню рыцарского шлема.

Керкби вышиб из седла другого рыцаря и расплющил ему грудь копытом своего вороного скакуна.

Хозяева поместья заметно растерялись. Воспользовавшись этим, крестьяне пришпорили лошадей и с криком бросились на рыцарей. Но те уже скакали прочь и вскоре скрылись в роще, провожаемые вспышками молний, гулом надвигающейся грозы.

Отряд Тайлера спешился. Бойцы наскоро перевязали раны, привели в порядок упряжь и оружие. И, подставляя прохладному дождю горящие лица, поехали дальше сквозь мокрую, редеющую рощу…

Керкби осторожно притронулся к раненому плечу, задумчиво поглядел на костер, где догорали списки.

На площадь выбежал тощий человечек в арестантской рубахе, освобожденный из рочестерской тюрьмы вместе с другими узниками. Среди них было немало пострадавших за нарушение Рабочего статута. По этому кабальному закону каждый человек, не имевший собственной земли, был обязан наниматься на работу к господам во избежание штрафа или ареста. Теперь безземельные опять свободны. И человечек тоже. Лицо изрезано морщинами. Он размахивает руками и выкрикивает:

– Я знаю, где сейчас тот, кто запер меня в тюрьму! Я косец, а он загонял меня на псарню кормить и чистить собак. Когда я сказал ему, что не выношу запаха псарни, он отдал меня под суд. И меня осудили!.. Идемте, я покажу этого господина. Я отомщу за свои муки!..

– Да что там один твой хозяин… – говорит Джон Керкби. – Успокойся. Присоединяйся к нам. Мы покажем всем сеньорам, какие законы издавать и как их исполнять.

– Но я не могу один наказать всех. Рассчитаться хотя бы с тем, кто издевался надо мной. Сколько еще терпеть?

– Правильно. Пусть одним сеньором станет меньше! – говорит Уот. Подозвав к себе Абеля Кера и еще троих молодцов, Тайлер посылает их с косцом прикончить феодала.

Когда последний список сгорел, вспыхивая запоздалыми искорками, Уот Тайлер вскочил на каменный прилавок овощного ряда и поднял руки высоко над головой.

– Слушайте, что скажу я вам, все собравшиеся здесь!

Толпа стихла и сдвинулась теснее.

– Слушайте, но сначала взгляните! Эти руки знали только труд. Много инструментов перебывало в них. Они держали мотыгу, косу, резец, топор. А случалось – лук и копье.

И все смотрели на большие руки Уота, протянутые к толпе.

– Я такой же труженик, как и все вы. И всех нас кормит работа, тяжелый труд. Но мы еще кормим и наших господ. Сеньоры берут у нас все, а что дают взамен? Сеньоры ведут праздную жизнь, сеньоры наслаждаются покоем и радостями, – а мы? Мы прозябаем в лачугах, мы умираем от голода.

Но разве мы не умеем радоваться жизни? Или не можем по достоинству оценить белое вино из Эльзаса и красное – с Рейна? Ну-ка прислушайтесь! Может быть, наши сердца бьются слабее? Или не та же смерть уносит и раба и господина? Мы такие же люди, как и они. А если они не хотят признавать этого, докажем мечом!

Известно, что хорошее начало – половина сражения. Сегодня мы восстановили правду в этом городе. И мы вернем ее на землю всюду, куда ни пойдем. И если надо, мы расскажем королю, как мы, его верные слуги, помогали ему. Король не знает, во что превратили Англию его придворные, все эти изменники во главе с герцогом Ланкастерским Джоном Гонтом!

Уот передохнул и оглядел толпу, своих друзей и побратимов, за долгие годы гнета так истосковавшихся по правдивому слову. Да, правду предстояло защищать с оружием в руках. Ту правду, на знаменах которой были начертаны семь дорогих сердцу слов: Воздержание, Смирение, Милосердие, Чистота, Терпение, Мир, Щедрость.

– Сейчас наш путь лежит в Кентербери, – продолжал он уже спокойнее свою речь. – Там бывает много людей со всей Англии. Они понесут нашу правду по городам и деревням. Затем двинемся в Мейдстоун, где уже третий месяц сидит в тюрьме защитник народа Джон Болл. Я знал его по Колчестеру. Он прислал письмо, в котором приветствует нас и уведомляет, что ударил в свой колокол. Теперь настала пора действовать. За нами право и сила, воля и ум… Джек Строу, прочитай людям письмо Джона Болла.

Джек вскочил на каменный прилавок рядом с Тайлером, вынул из кармана бумагу, бережно развернул ее и стал читать:

– «Джон Болл, пастырь святой Марии, приветствует сердечно всякого звания людей и повелевает им во имя троицы, отца, сына и святого духа, мужественно сплотиться за правду. Храните истину, и истина сохранит вас… Джон Болл уговаривает народ повиноваться одному вождю Тайлеру, поддерживать дисциплину, остерегаться, чтобы их не отговорил кто-нибудь из горожан, не предаваться грабежам и личным интересам…»

Тайлер подал знак Строу. Тот спрятал письмо.

– Мы освободим Джона Болла! Освободим всех, кто томится вместе с ним в тюрьме. А сейчас я разрешаю короткий отдых. Затем наш путь в Кентербери! Правильно я говорю? – Уот смотрел открыто и дружелюбно.

– В Кентербери! В Кентербери!.. – отозвалась многотысячная толпа.

– ИЛИ ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ СПОКОЙНО!
– ХОЧУ И ПОЭТОМУ НЕ МОГУ СЕБЕ ЭТОГО ПОЗВОЛИТЬ

Из анонимной хроники

«В среду после троицы король отправил к общинам своих посланцев. Они ответили, что восстали для спасения его и чтобы уничтожить изменников его и королевства. Король послал во второй раз и сказал, чтобы они перестали делать то, что делали из уважения к нему, чтобы он мог поговорить с ними, и он, согласно их желанию, разрешит исправление того, что было сделано худого.

Общины сказали, что хотят говорить с ним.

И король в третий раз послал сказать им, что прибудет к ним на другой день в час заутрени».

Из крестьянских воззваний

«Когда сила будет помогать праву, а ум идти впереди воли,

Тогда наша мельница пойдет полным ходом…

Остерегайтесь попасть в беду,

Отличайте ваших друзей от ваших врагов,

Скажите: „Довольно“, и кричите: „Эй, сюда!“

И делайте хорошо и еще лучше, и бегите греха,

И ищите мира, и держитесь в нем.

Об этом просят вас Джон Правдивый и все его товарищи».

ткинулся тяжелый полог, в палатку вошли двое. Сразу же запахло конской сбруей и придорожной травой. Один из вошедших снял промокший до нитки темный плащ. Другой сбросил перчатки и снял с плеча арбалет.

– Добрый день! Ну и охрана у вас! Ни за что не хотела пропускать. Ей пароля мало. А ведь мы проскакали без передышки добрый десяток миль. – Говорящий подтолкнул вперед своего спутника, высокого рыжего крестьянина. – Это кузнец Эндрью из Стенфорда. Он здесь по поручению Томаса Бекера.

Уот Тайлер внимательно оглядел кузнеца с головы до ног.

– Здравствуй, Джек Строу. Здравствуй, кузнец Эндрью. Здравствуйте и проходите. Продолжим наш совет. Однако опаздывать нельзя. Дорог каждый час.

– Я не мог приехать раньше, Тайлер. В наш эссекский лагерь постоянно прибывают посланцы других графств. По примерным подсчетам, уже собралось тысяч тридцать. Когда мы садились на коней, прибыл еще один восставший отряд. Эти ребята сожгли налоговые списки архиепископа Сэдбери.

Сидящий по левую руку от Уота монах в коричневой мантии поднял выстриженную посредине крупную голову и с интересом взглянул на говорившего.

– Сэдбери? Когда-то архиепископ Сэдбери утверждал, что чернь ни на что не способна и что мы, странствующие монахи, напрасно будоражим ей умы греховными проповедями о всеобщем равенстве и братстве. Двадцать лет назад за эти проповеди меня наказали – отлучили от церкви и прокляли. Но проклятиями и отлучениями меня не сломить.

Все с почтением слушали монаха. Он спокойно продолжал:

– Я провозглашал тогда и сейчас говорю: придет время – и не будет ни бедных, ни богатых, ни господ, ни рабов. И люди станут другими – исчезнут пороки, забудутся гордость, жадность, ложь. Кто трудится, получит много земли. Все монастырские угодья перейдут во владение народа. И будет один епископ. Отпадет сама собой церковная десятина. Это я говорил людям везде – на рынках, на постоялых дворах, на погостах. И люди слушали меня. Архиепископ узнал о моих проповедях, и меня опять отлучили от церкви, объявив раскольником. А в апреле этого года пригрозили третьим отлучением. Потом с помощью Королевского совета меня посадили в тюрьму. Я тогда сказал: придут люди – двадцать тысяч друзей из великого сообщества – и освободят Джона Болла. Епископ расхохотался мне в лицо. А ведь вчера произошло именно так, как я говорил. Мои слова сбылись.

Джон Болл замолчал. Чуть дрожало пламя трех свечей в чугунном подсвечнике, стоящем на ящике. На пологой стене палатки покачивалась тень головы монаха с прямым носом и большим, выдающимся вперед подбородком. Порывы ветра то и дело вторгались в ровный стук дождевых капель.

– Ты просчитался, Джон Болл, – сказал Тайлер. – У тебя уже пятьдесят тысяч друзей. И прибывают новые.

– Особенно после того, как Тайлер распорядился в Мейдстоуне продать крестьянам по дешевке захваченное в поместье герцога зерно, – сказал Роберт Кейв.

– Да, я приказал продать зерно. Так было все пять дней с тех пор, как меня выбрали вождем. Так будет и впредь. Мы распределим поровну богатства. А имя Сэдбери надлежит внести в список приговоренных к казни. Скоро мы доберемся до всех этих господ – и до Сэдбери, и до Хелза, и до Лега.

– Жаль, мы не нашли архиепископа в Кентерберийском соборе, – сказал Алан Тредер. – Спрятался, дьявол.

– Расскажи-ка, Тредер, членам совета, как мы показали жителям Кентербери, что им следует отныне делать, – предложил Тайлер.

– О-о! Нас встретили в Кентербери, как почетных гостей. Мы дошли до дворца Сэдбери, чтобы повидать святого отца, и канцлера и потребовать отчет о доходах Англии. А заодно побеседовать и о тех денежках, которые он прикарманил со времени коронации Ричарда Второго. Но епископа и след простыл. Зато мы наткнулись в погребах на бочки с вином…

– И что же вы сделали с этими бочками? – спросил Тайлер.

– Вылили все вино на землю. Чтобы никому не досталось. Потом отправились в собор святого Фомы. Там шла обедня. Сначала мы тоже преклонили колени, а потом как крикнем: «Архиепископ – изменник!» Монахи перепугались, закрестились, служба прервалась. Послали за мэром, бейлифом и старейшинами. Они явились на площадь, а там собрался народ и наших четыре тысячи. Посредине горела куча списков, кресел и ковров из архиепископского дворца. Нам ведь не жаль того, что так дешево досталось и самому канцлеру. Тут подъехал на коне Тайлер и объявил громогласно нашу волю: найти Сэдбери и казнить как изменника. А если он в Лондоне – прогнать его оттуда, хватит обманывать нашего короля. Долой обманщика канцлера! Народ хочет видеть архиепископом Джона Болла. Так ты говорил, Уот?

Тайлер кивнул.

– Мэр, бейлифы и старейшины согласились с нашими требованиями. Они приняли клятву верности королю Ричарду и его общинам. Пока сеньоры тряслись от страха и раздумывали, давать ли клятву, горожане стали громить дома прокуроров и адвокатов королевского суда. Полтысячи вооруженных кентерберийцев влились в наши ряды.

– Кентербери – первый город, который целиком перешел на нашу сторону, – сказал Уот. – Теперь нас ждут другие города, новые люди, не знавшие свободы. Нас ждет Лондон. Впустите посланца лондонских купцов.

Приехавший из Лондона купец, по имени Томас Фарингдон, терпеливо, под дождем ожидавший своей очереди, вошел в палатку, откашлялся и сказал, обращаясь к Тайлеру:

– Лондон приветствует и ждет вас!

Тайлер сидел, опершись согнутой рукой на ящик, искоса смотрел на купца. Тот, помедлив, продолжал:

– Мне совершенно точно известно: горожане рады встретить крестьян. Вчера мэр Уолворт запер все городские ворота, поднял мост и везде расставил стражу. Но один мой близкий друг командует охраной этого моста, а другой близкий друг охраняет городские ворота. Эти люди нам помогут. Они сделают все, чтобы путь был открыт. Город ждет вас.

– Чем ты можешь подтвердить то, что сказал, Томас Фарингдон? – спросил Тайлер.

– Я и мои собратья слишком долго и много страдали от политики Джона Гонта и Симона Сэдбери. А кроме того, вот смотрите, – с этими словами Фарингдон скинул с себя плащ. Вокруг его тела была обернута шелковая блестящая материя.

– Что это?

– Это королевское знамя.

Фарингдон размотал ткань, раскинул ее на краю ящика. И все увидели на полотнище львиную голову.

– Откуда у тебя знамя, Фарингдон? – спросил Уот.

– Мне дали его в знак верности наши олдермены. Но здесь только половина знамени. Другая – в Лондоне. Разве это не доказательство?

Керкби взглянул на Тайлера.

– Значит, купцы с нами?

– Они сделают все, чтобы помочь вам, – повторил Фарингдон. – Даже обещают снабдить продовольствием. А может быть, и оружием. Скажу по секрету: кое-кто уже пытался тайно вести переговоры с французскими и кастильскими оружейниками. Ремесленники тоже поддержат вас.

– Я верю тебе и твоим друзьям, Томас Фарингдон, – сказал Уот. – Передай им: скоро мы будем в Лондоне. А теперь можешь покинуть нас.

Купец кивнул головой, накинул плащ и вышел из палатки.

– Да, видно, не только крестьянам насолили придворные сеньоры. Они заслужили наказание, – сказал Абель Кер.

– Если король не понимает этого, мы все сделаем без него – собственными руками, – сказал Джек Строу. – Казним всех, кто поддерживает беспорядок в стране, всех сеньоров, монахов… кроме нищенствующих, конечно.

Джон Болл усмехнулся.

– Я много думал над тем, как быть с королем, – продолжал Джек Строу. – Нужен ли он?..

– Королю верит народ, – сказал Тайлер.

– А ты, Уот Тайлер, веришь?

Тайлер серьезно взглянул на Строу и ответил:

– Я верю в нашу правоту, Джек.

– У меня есть подробный план, Тайлер… Свой. Вот послушай… И не сердись на меня. Да, я тоже иду со всеми в Лондон. Да, я тоже против зла и несправедливости. Но я не верю королю и его приближенным.

Строу наклонился вперед и вполголоса, горячо заговорил:

– Мы придем в Лондон и захватим там короля. Потом повезем его по Англии. Будем показывать народу и говорить: «Это его величество во главе восстания!»; «Это его величество хочет освободить английский народ от изменников-феодалов». Вот увидите, вся Англия поднимется. Тогда уже ничто не остановит людского гнева. И этот гнев сокрушит зло на земле. После мы уберем короля, отменим все законы и издадим новые – справедливые. А страну разделим на королевства и в каждом выберем своего властителя – того, на кого укажет народ.

– Это хорошо, Джек, что ты подумал не только о том, как разрушать старое, но и о том, как создавать новое, – сказал Уот Тайлер.

– Но, создавая новое, действовать нужно осторожно, не горячась, – сказал Джон Болл. – Добрый хозяин вырывает плевелы[39]39
  Плевел – сорная трава.


[Закрыть] на собственной ниве так, чтобы не попортить пшеницы.

– Нам нужно как можно скорее овладеть Лондоном, – сказал Тайлер. – Это сейчас самая важная задача. У нас ведь не настоящая армия, у нас нет провианта, недостаточно оружия. Крестьяне не получают жалованья. К тому же, они бросили свои поля. Надо действовать быстро и решительно.

Из-за полога палатки появилась голова Боба Мока.

– Посол от короля! – крикнул он.

– Опять? – удивился Керкби. – Или король не понял, зачем мы здесь?

– Может быть, наоборот, понял и хочет объявить об этом? – сказала Иоанна.

– Пусть войдет посол от короля, – сказал Тайлер. – Мы его выслушаем.

Нагнувшись, в палатку вошел вельможа в черной мантии до пола, с золотыми пуговицами вдоль разреза. Он снял фетровую шляпу с обвисшими мокрыми полями и оглядел сидящих на бочонках и ящиках людей. Затем, медленно выговаривая каждое слово, произнес:

– Здравствуйте, господа! Я должен обратиться к тому, кто сегодня здесь назвал себя Уотом Тайлером в разговоре с первым послом его величества.

– Я Уот Тайлер. Кто вы?

Посол сказал, кашлянув:

– Меня направил к вам король английский Ричард Второй. Вот письмо его величества.

Уот взял бумагу, пробежал глазами, передал Джеку.

– В меня розгами вбивали латынь, но по-французски я ни слова, черт побери! – заявил Строу.

– Я могу сообщить вам то, что его королевское величество изволили изложить в своем послании, – торжественно изрек посол. – Король пишет вам: из уважения к нему перестаньте делать то, что делаете. Это он просил передать и устно.