Текст книги "Мазарини"

Автор книги: Людмила Ивонина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

А на земле осталась легенда о нем. «Странно, как мог демон быть столь близким ангелам?» – посмеивались недоброжелатели Жозефа, совсем не думая о том, кто вскоре его заменит.

Достигнутые победы сделали возможным развернуть согласованные действия шведов и французов. Морские успехи голландского флота окончательно закрепили перелом в европейской войне. Осенью 1640 года войска французского командующего Гебриана впервые соединились со шведами Банера под Эрфуртом. Воспользовавшись этим, шведский полководец предпринял отважное вторжение в Баварию. В дни, когда в Регенсбурге заседал имперский рейхстаг, его войска появились под стенами города, и лишь оттепель не позволила им начать штурм. Весной 1641 года Банер вернулся в Саксонию.

Увлекшись перипетиями европейских событий, мы, кажется, совсем забыли о главном герое. Нельзя сказать, что он совсем держался в стороне от всего происходящего. Мазарини вернулся в Вечный город с инструкциями от Ришелье, которые фактически делали его французским агентом при папском дворе. Джулио должен был убедить Урбана VIII, что Франция сейчас имеет единственную цель – заключить союзы с Англией и Баварией. Он также представил на обозрение папы римского свой проект «священной войны» против Османской империи. Под номинальным руководством кардинала Антонио Барберини Мазарини одновременно работал в целях открытия мирного конгресса в Кёльне. Там его надежный друг и агент Зонго Ондедеи получал подробнейшие письма, полные практических советов, отражавших мирные намерения Джулио. Вообще Мазарини как дипломат всегда нес с собой предложения мира.

Мирный конгресс тогда так и не открылся, что явилось ударом для Ондедеи, мечтавшего сделать на этом политическую карьеру. А его патрон, казалось, нисколько не тужил.

Помимо этого, Мазарини имел в Париже другого преданного ему агента – аббата Карло, осуществлявшего связь с его французскими друзьями. Именно от Карло он получил известие, что Ришелье вновь хочет видеть его около себя.

Пребывая в Риме, Джулио постоянно внушал Урбану VIII идею освобождения Севера Италии от испанского присутствия. При этом Рим может отодвинуть свою северную границу, а французы укрепят влияние в Северной Италии. Все зависело, конечно, от способности франко-савойских армий одержать решительную победу на этом участке фронта. Усилия Джулио окончились тем, что в 1638 году Франция и Савойя подписали перемирие с императором в Северной Италии, а испанцы очистили ее территорию.

Вместе с тем Мазарини чувствовал, что, если ему сейчас не предпринять решительных шагов, его карьера остановится на достигнутом. Фактически Джулио три года «грыз удила», официально будучи домоправителем при дворце Барберини и руководя чиновниками и слугами. Он ослеплял Рим роскошью пиров и карнавалов и шокировал распутством. Дальновидному и честолюбивому без меры человеку этого, конечно, было ничтожно мало. Он лелеял замысел вернуться во Францию в качестве постоянного нунция (пост нунция освободился еще летом 1637 года) и добиться кардинальского сана. Ришелье и Людовик XIII поддерживали его в этом, особенно после того как умер ближайший кандидат в «кардиналы короны» отец Жозеф. Но происпанская партия в папской курии помешала осуществлению этих планов, найдя множество причин для официального отказа: Мазарини, мол, являлся римским подданным, а значит, король Франции не мог выставлять его кандидатуру. Более того, только папа имеет право выбирать очередного кандидата в кадиналы. А когда у Людовика родился долгожданный наследник и король попросил Урбана VIII быть крестным, чтобы восприемником стал Мазарини (в таком случае еще оставалась надежда получить желанную кардинальскую шляпу), папа не на шутку рассердился. Аудиенция французского посла д'Эстре закончилась тем, что святой отец так стукнул о пол своим посохом, что тот сломался. Джулио остро ощущал, что надо срочно ехать в Париж.

Французский король и его первый министр отреагировали на поведение папы очень резко, прервали контакты с чрезвычайным нунцием Скопи и вообще всякие отношения с римской курией. В складывавшихся к тому времени международных отношениях на континенте для Рима это было недопустимо, и поэтому неудивительно, что в 1638 году Мазарини участвует в торжественном обряде крещения дофина и планирует свой отъезд из Италии. Наконец, получив формальное приглашение Людовика XIII в ноябре 1639 года, он уже 13 декабря покидает Рим. Добравшись до Чивита-Век-киа, где испанцы отказали ему в разрешении на проезд по своим владениям, наш беглец сел на первый попавшийся корабль, отплывавший в Марсель, и затем добрался до Парижа. Во французской столице Джулио припал к ногам короля, оказавшего ему самый радушный прием. Так пожелал Ришелье, хотевший возместить потерю друга и самого умного своего советника отца Жозефа. Наверное, именно в Мазарини он увидел ему замену.

Почему же Мазарини так бесповоротно изменил свою судьбу? И почему Урбан VIII «отпустил» его? Скорее всего, проницательный и излишне острый ум талантливого политика не укладывался в нормы Римской церкви. К тому же Джулио успел нажить много врагов в курии среди политических противников и просто посредственностей, не обладая достаточно благородным происхождением. И, по сути, он никогда не был настоящим священником – это чувствовали все окружающие.

Разумеется, поначалу новая креатура Ришелье вела себя скромно и выполняла только дипломатические обязанности. Но уже поздней осенью 1639 года первый министр Франции официально подает прошение в Рим о присвоении кардинальского сана его другу Мазарини.

На пути к победе

Чем больше набираешься ума-разума, тем больше необычных людей встречаешь. Обычный человек не видит различия между людьми.

Блез Паскаль

Шел 1641 год… Вот уже два года Джулио Мазарини постоянно жил во Франции. Надо сказать, в то время его ложе еще не было достаточно мягким. В Париж Джулио прибыл почти нищим по сравнению со своим предыдущим положением, но с надеждой смотрел в будущее. И все же, несмотря на благоволение к нему королевской четы и первого министра, все доходные места в королевстве были пока заняты. Положение новоприбывшего описывается в «Мемуарах капитан-лейтенанта первой роты мушкетеров короля месье д'Артаньяна» следующим образом:

«При своем прибытии ко двору Мазарини явился туда столь жалким, что ему требовалась чья-нибудь поддержка. Не имея ничего, кроме весьма скудного пенсиона, далеко не достаточного даже для скромного существования, он был слишком счастлив, когда месье де Шавиньи, который узнал его, воспользовавшись им в делах Италии, дал ему комнату у себя и место за столом своих служащих».

Не правда ли, описание это довольно неточное, насмешливое и саркастическое? Не стоит удивляться – ведь д'Артаньяна, как исторического персонажа, нельзя отнести к горячим сторонникам обоих кардиналов и, кроме того, подлинность его «Мемуаров» подвергается сомнению большинством историков.

Однако в самом деле Ришелье поручил государственному секретарю де Шавиньи заняться устройством Джулио Мазарини, поскольку уже тяжело больному кардиналу хватало более важных забот. В годы, предшествовавшие его министерству, Мазарини много работал, стараясь выставить себя в лучшем свете в глазах французского высшего света. Тогда, в 1639—1642 годах, стараясь следовать знаменитому принципу великого римского императора Августа «Поспешай медленно», он постепенно перевоплощался из папского дипломата в наследника Ришелье.

Джулио тщательнейшим образом выискивал себе патронов, друзей и сторонников, ездил в Италию, откуда привозил произведения искусства и редкие книги. Он старался следовать моде и быть в моде, регулярно посещал театр и слушал музыку. Он блистал в обществе и периодически навещал королеву Анну и своего крестника, чем постепенно приучил их к своему постоянному присутствию. Кроме того, он старательно и с должным умением выполнял любые дипломатические поручения, чаще всего на франко-испано-итальянском фронте. Ришелье поручил своему протеже две миссии: одну в Савойе, другую – в Седане. Первое задание (сентябрь 1640-го – июнь 1641 года), длительное и деликатное, выглядело как испытание, но второе – сложное и вместе с тем быстро завершенное (сентябрь – октябрь 1642 года) – уже свидетельствовало о полном доверии великого кардинала. Во время осады Перпиньяна в декабре 1641 года Джулио Мазарини наконец получил обещанную ему Людовиком XIII и Ришелье еще два года назад кардинальскую шляпу.

Это было огромное достижение! Ведь хотя Джулио долгое время пребывал в должности папского дипломата и был посвящен в сан, священником по своей сути он не стал и всю жизнь ненавидел красную сутану. Пожалуй, это один из примечательных нонсенсов заканчившегося конфессионального века. Недаром ценивший Мазарини Урбан VIII долго противился настойчивым просьбам своего племянника Антонио и кардинала Ришелье. В свою очередь, Джулио не единожды напоминал последним о своих заслугах и своем желании стать кардиналом.

Он почему-то (наверное, здесь следует винить предсказания пармского прорицателя) был уверен, что достигнет этой цели. Действительно, чем он хуже кардиналов Антонио, Франческо или подобных им? Его заслуги перед кланом Барберини, Римом, Италией и Францией трудно переоценить. Все это прекрасно понимали как Барберини, полагавшие, что «большой» Мазарини сможет им понадобиться, так и Ришелье, готовивший во Франции почву для своего ухода. В условиях выхода Тридцатилетней войны на финишную прямую Урбан VIII не мог противостоять все возраставшему влиянию Франции в Европе. И сдался, подписав буллу о присвоении Джулио Мазарини кардинальского сана за особые заслуги перед Святым престолом.

Когда Джулио узнал о своем новом статусе (ему была принесена депеша прямо на бастион), он медленно опустился на землю и произнес следующую фразу: «Теперь я богат!» Воистину для многих это было ярчайшим подтверждением жадности Мазарини. Но учтем, что целых два года ему пришлось влачить худшее в финансовом отношении после Рима существование. Он даже заметно похудел за это время, но скорее из-за постоянно снедаемого его душу беспокойства о своем положении и своей карьере во Франции, нежели из-за недостатка в яствах. Вообще же плотно покушать Джулио всегда любил. Пока, разумеется, позволяло здоровье.

И еще – мало кто знал, что параллельно Джулио получил грамоту о получении подданства, согласно французским законам дававшую иностранцу право владеть, приобретать и даже передавать по наследству имущество и доходы во Франции, в том числе бенефиции духовных лиц. Безусловно, документ этот приносил большую финансовую выгоду: очень скоро король пожаловал Мазарини его первое аббатство Сен-Медар-де-Суассон, затем богатейшее бенедиктинское аббатство Корби и многое другое.

Все же главное заключалось в ином. Имела место своеобразная «натурализация» весьма посредственно говорившего по-французски Мазарини. Несмотря на то что Джулио получил французское гражданство за восемь месяцев до своего отъезда из Рима, то есть в апреле 1639 года, папская администрация по месту рождения считала его римским подданным, имевшим право только на собственность, даруемую папой. Теперь он вполне мог считаться и французом, точнее французским итальянцем. Отношение самого Джулио к статусу гражданина того или иного государства: «Для обходительного человека (или, можно перевести, джентльмена) любая страна – родина». Мазарини всем сердцем чувствовал себя французом, и его политика будущего первого министра полностью подтвердит это.

И Ришелье, и его протеже больше всего порадовало то обстоятельство, что его преосвященство кардинал Мазарини получил от папы внушительное количество привилегий, освобождавших его от исполнения обязанностей по отношению к католической церкви, что позволяло ему полностью отдаться работе на светскую власть, приобретать и передавать по завещанию имущество, размеры и стоимость которого превосходили даже богатства первого министра Франции. Два следующих папы – Иннокентий X и Александр VII – подтвердили все полагавшиеся ему льготы, хотя и мало ценили его как духовное лицо. Но ни одному из этих пап не удалось заставить Джулио отслужить мессу.

Вскоре после этого по совету Ришелье новоиспеченного кардинала ввели в Королевский совет. Согласно «Мемуарам» того же д'Артаньяна, Ришелье, «кого он весьма заботливо обхаживал, вскоре начал употреблять его в делах большой важности. Король поручил овладеть ему городом Седаном, и, утвердив там Фабера (одного из французских военачальников), он вернулся ко двору, где почти сразу после его приезда последовала смерть первого министра».

Великому кардиналу не довелось болеть и умереть спокойно. Постоянная смена тревог и триумфов преследовала его всю жизнь. Незадолго до смерти Ришелье пришлось пережить немало неприятных минут.

Неизвестно, сколько лет жизни отняла у министра-кардинала борьба за монопольное влияние на Людовика XIII. Ведь король, как оказалось, не был безвольным глупцом, и он не любил своего первого министра. Однако, понимая государственные интересы и принимая во внимание свои желания, не совместимые с государственными делами, Людовик XIII просто не мог обойтись без Ришелье. Он как бы являлся союзником кардинала, хотя иногда хотел освободиться от тяжести кардинальской опеки, отличался непостоянством и часто подвергался всевозможным влияниям, что хорошо было известно при дворе, как, впрочем, и самому Ришелье, которому приходилось постоянно держать ухо востро. Ведь многочисленные авантюристы и авантюристки, зная характер короля, пользовались этим в своих корыстных целях.

Ранее уже упоминалось о том, что у Ришелье была хорошо налажена шпионская сеть. В борьбе против своих врагов кардинал не брезговал никакими средствами. Он прекрасно знал о слабостях и пороках Людовика XIII – сей король являлся скрытым бисексуалом и любил хорошеньких женщин и молодых мужчин. Именно юношей такого сорта вербовал кардинал в качестве шпионов при королевской особе, которые разделяли королевский досуг и регулярно сообщали Ришелье о настроениях Его Величества. Так предупреждались многие заговоры, особенно связанные с именем королевы-матери Марии Медичи.

Но однажды в характере одного из своих шпионов первый министр все же ошибся. В 1637 году его агентом при короле стал семнадцатилетний маркиз Анри де Сен-Мар, сын покойного сюринтенданта финансов д'Эффиа. Красавец Анри преданно и верно служил в гвардии кардинала, пока тот не обратил на него особое внимание и не сделал главным распорядителем королевского гардероба. Маркиз, от природы не в меру гордый и честолюбивый, был шокирован, когда первый министр год спустя после начала его службы изволил сообщить ему, что от него требуется, и поначалу отверг предложение кардинала. В конце концов Ришелье с помощью политики кнута и пряника уговорил его стать осведомителем при короле. Сен-Map, скорее всего, одумался и параллельно решил действовать в своих интересах.

Случилось так, что Людовик XIII не на шутку увлекся маркизом: юноша обладал не только красотой и честолюбием, но и даром красноречия и остроумием. Король в нем души не чаял и не жалал расставаться ни на один день. Шавиньи замечал по этому поводу, что «ни к кому и никогда король не испытывал более неистовой страсти».

К концу 1639 года не достигший еще и двадцати лет Сен-Мар сумел поставить Людовика XIII в полную зависимость от себя. Новый фаворит стал подумывать о политической карьере вполне серьезно: положение миньона во Франции всегда считалось ненадежным… Вскоре он добился назначения на очень престижный при дворе пост главного шталмейстера. С этого времени к нему обращались не иначе как «Месье Главный».

Между тем возросшее влияние Главного пробудило надежды всех недовольных Ришелье, еще остававшихся при дворе. Вначале они считали маркиза «человеком Ришелье», но затем обрадовались, узнав, что, по сути, он может стать их союзником. Еще в 1640 году герцоги Суассон и Бульон старались наладить тайные связи с Сен-Маром.

Поначалу тот был очень осторожен. Поворот событий, как это часто бывает, произошел по вине женщины. Сен-Мар «выгодно» влюбляется и собирается жениться на дочери покойного герцога Мантуанского де Невера принцессе Марии де Гонзага. Мария-Луиза была очень красива, хотя старше своего жениха на целых девять лет. Впоследствии ей предстояло стать польской королевой.

В известном романе Альфреда де Виньи любовь Анри и Марии-Луизы предстает перед читателем в восхитительнейших и страстных тонах. А как было на самом деле? По имеющимся историческим данным трудно сказать наверняка. Мария-Луиза, согласно одной точке зрения, готова была выйти за фаворита короля только при одном условии: освобождение Франции от тирана-кардинала. В недалеком прошлом она была любовницей Гастона Орлеанского и стояла неизмеримо выше Сен-Мара на социальной лестнице. По другой версии, которую излагает нам Ларошфуко, «Главный был охвачен пылкой любовью к мадемуазель де Шемро. Более того, он убеждал ее в своем намерении жениться на ней, и его письма изобилуют такими обещаниями, вызвавшими после его смерти непримиримую вражду между нею и принцессой Марией, свидетелем чего мне довелось быть». Так или иначе, но Сен-Map конечно же женился бы на Марии-Луизе, если бы этого желал Ришелье. Но последний как раз сделал все от себя зависящее, чтобы расстроить намечавшийся брак, а также лишить уже ненравившегося ему Сен-Мара надежд на герцогство и пэрство.

Тогда обиженный Сен-Map, зная о нелюбви короля к своему министру, твердо вознамерился занять место Ришелье. Тем более неожиданно для кардинала с 1641 года Людовик XIII стал приглашать Месье Главного на заседания Королевского совета.

Такой успех ослепил молодого человека двадцати двух лет. Он окончательно примкнул к противникам кардинала. Лучший друг Главного девятнадцатилетний советник Парижского парламента Огюст де Ту стал его первым сообщником в деле устранения Ришелье. К тому же де Ту был горячим сторонником примирения с Испанией. В свою очередь, советник привлек к участию в заговоре знатного дворянина из Лангедока маркиза де Фонтре. Этот калека-горбун был обижен на Ришелье за то, что тот оскорбил его в присутствии иностранного посла: «Встаньте-ка в сторонку, господин де Фонтре, и не попадайтесь на глаза – посланник не любит уродов». Первый министр умел наживать врагов (как, заметим, и расправляться с ними), но главное заключалось в том, что Фонтре, как и де Ту, был сторонником разгромленной Ришелье испанской партии при дворе.

Осенью 1641 года заговор окончательно оформился. Чувства ненависти, обиды, да и просто неприязни, испытываемые к личности первого министра, свели воедино Сен-Мара, де Ту, Фонтре с такими высокопоставленными фигурами, как Гастон Орлеанский, герцог Бульонский и… Анна Австрийская.

Но сейчас в рядах заговорщиков она оказалась почти что случайно, сама не осознавая, к чему это все может привести.

Более чем двадцатилетнюю вражду трудно забыть. И восстановить, а в данном случае даже создать гармонию супружеских взаимоотношений было уже практически невозможно. Рождение двух принцев лишь на очень короткое время украсило жизнь королевы и восстановило спокойствие.

К старым обидам добавились новые. Ведь и Анна и король уже имели давно укоренившиеся привычки жизни друг без друга. Людовик XIII не отказался от своих фавориток и фаворитов, а поздно родившая Анна почти все свое свободное время проводила вместе с детьми.

Король часто жаловался Ришелье: «С большим сожалением должен сообщить Вам о глубоком отвращении, которое мой сын питает ко мне… едва увидев меня, уже кричит так, будто его режут. При одном упоминании моего имени он становится пунцовым и заливается плачем». Людовик XIII был убежден, что его жена целенаправленно настраивает дофина против отца. На самом же деле дофину было всего два года, а отец так редко его навещал, что казался ему чужим дядей.

Заглянем немного в будущее. Маленькому Людовику было суждено потерять отца в пять лет. Несмотря на это, он всю жизнь тщательно сохранял память о нем. Будучи полновластным правителем своего государства, Людовик XIV вознамерился начать строительство самого роскошного дворцового комплекса в Версале, но не стал сносить построенный ранее на этом месте охотничий домик покойного короля. Он сделал его составной частью Версаля, и именно благодаря этому в моду европейских дворов вошло строительство зеркальных залов, в которых окна на улицу отражались в огромных зеркалах на противоположной стене.

Конечно, Людовик XIII не мог этого предвидеть и очень обижался. А тут еще и Джулио Мазарини, не жалевший своего свободного времени для того, чтобы навестить Анну. Маленький Людовик знал больше его, нежели собственного отца. Но не думайте, что король заподозрил жену в измене с Мазарини, иначе не видать бы тому кардинальской мантии. Людовик XIII просто ревновал жену к сыну, но сам, чтобы завоевать его расположение и любовь, ничего не делал. Мало того, король возвращается к мысли о заточении Анны Австрийской в монастырь и советуется в этом вопросе с Ришелье.

Кардинал советует королеве не задевать самолюбия мужа, добиться сближения отца и сына. Он понимает, что в случае устранения Анны и возможной смерти болезненного Людовика регентом Франции может стать Гастон Орлеанский вплоть до совершеннолетия дофина. Это может загубить все созданное до тех пор им, Ришелье.

Людовик XIII, как всегда, прислушался к мудрым советам кардинала. Его взаимоотношения с женой опять ненадолго улучшились. Но Анна, несмотря на все свое уважение к Ришелье, была очень обижена. Неужели королева, родившая французскому престолу двоих сыновей, ничего собой не представляет? Неужели ее судьбой можно свободно распоряжаться? Неужели она просто игрушка в руках мужа и кардинала? И она вновь взялась за старое, включившись в интриги против первого министра, явно не сознавая, в чем состоят ее собственные интересы.

Впрочем, не исключен и другой вариант мотивов ее поведения – ведь письменных свидетельств на сей счет нет. Можно предположить, что Анна, узнав о заговоре, решила примкнуть к противникам кардинала, чтобы потом вовремя сообщить ему о нежелательных событиях.

Первый министр давно заподозрил неладное. Еще в июле 1641 года он единоличным решением положил конец участию Сен-Мара в заседаниях Королевского совета. Но и без этого Месье Главный почти каждый божий день внушал своему королю мысль о том, чтобы предложить Мадриду и Вене мир на приемлемых условиях и тем положить конец страданиям подданных. Сен-Map знал, что Людовик XIII устал ждать обещанного ему кардиналом Ришелье «золотого века». Главным препятствием к миру, говорил Сен-Map, является сама фигура кардинала. Заговорщики давно готовили тайный договор с Испанией.

Однажды раздраженный постоянными болями и упрямством кардинала Людовик XIII сказал в сердцах при своем любимце: «Хотел бы я, чтобы против него образовалась такая же враждебная партия, какая существовала против маршала д'Анкра». Сен-Map воспринял эти слова как руководство к действию, несмотря на то, что король однажды заметил, грустно глядя в глаза своему фавориту:

– Если когда-либо он (то есть кардинал) решит выступить против Вас, то даже я не смогу Вас защитить.

В декабре 1641 года заговорщики окончательно составили проект тайного договора с Мадридом о прямой военной помощи в случае мятежа, если таковой поднимет Гастон Орлеанский. Экземпляр этого документа заговорщики передали Анне Австрийской, которая в конечном итоге и предала их. Не все это знали и по прошествии многих лет.

Вот как об этом повествует Франсуа де Ларошфуко: «Каким образом вскрылось, что он (договор) был заключен, до сих пор точно не установлено, я не стану здесь останавливаться на всевозможных подозрениях относительно несоблюдения верности или тайны теми, кто о нем знал, но предпочту присоединиться к мнению, никого не порочащему, и допустить, что текст этого договора был обнаружен в багаже гонца из Испании, всегда вскрываемом на пути в Париж». Возможно, герцог был просто дипломатичен.

Уже на пути к осуществлению своего замысла заговорщики стали отходить от Сен-Мара. Первым высказал сомнения в успехе герцог Бульон, который отбыл в Турин. А Сен-Мар, горячая голова, по-прежнему пытается получить от короля формальное согласие на устранение кардинала. Не получив его, заговорщики решили действовать на свой страх и риск. Убить Ришелье намечалось в Лионе, куда в феврале 1642 года прибыл королевский кортеж. В один прекрасный день Ришелье и капитан его гвардейцев дю Барра входят в кабинет, где Сен-Map, забыв об осторожности, в полный голос говорит о необходимости срочного устранения первого министра. Случай был упущен, и навеки. С тех пор кардинал нигде не появлялся без охраны. Ему предстояло умереть в собственной постели.

Там же, под Перпиньяном, куда выехал весь королевский двор и где Мазарини получил радостную весть о том, что сделался кардиналом, между Людовиком XIII и его фаворитом произошло серьезное ухудшение отношений. Здесь Месье Главный, очевидно забыв то, что произошло ранее, досаждал королю грубыми и непрерывными нападками на первого министра. Он явно осмелел, и было из-за чего.

14 марта 1642 года в Мадриде эмиссар заговорщиков Фонтре подписал с Оливаресом секретный договор, в котором говорилось, что новое правительство Франции во главе с Гастоном Орлеанским разорвет отношения с протестантскими странами и отдаст Испании все завоеванные территории. Испанский министр обещал Гастону военную помощь и возвращение захваченных Мадридом французских территорий. Фонтре даже имел аудиенцию у короля Филиппа IV. Ришелье знал о миссии Фонтре и пытался перехватить его на обратном пути с подписанным договором. Попытка окончилась неудачей. Впоследствии Сен-Map отдал письмо Анне Австрийской.

Вскоре кардинал слег. Неуспех подкосил и без того больного человека. Как заметил очевидец всего происходящего д'Артаньян, «геморрой по-прежнему продолжал причинять ему тысячу мучений, и вскоре он не мог больше ни сидеть, ни даже оставаться в одном положении». 23 мая Ришелье уже диктует своим секретарям завещание.

Все же он тогда не умер. На короткое время его вернула к жизни Анна Австрийская, передавшая через своего доверенного человека кардиналу текст тайного договора с Испанией и сопроводительное письмо. В последнем говорилось о том, что королева отныне намерена «быть в его партии, зная, что Его Высокопреосвященство также поддержит ее и не оставит своей помощью».

Заговорщики один за другим были арестованы. А 21 июня «Газетт» поместила официальное сообщение о раскрытии заговора Сен-Мара. Под председательством канцлера Сегье в Лионе был проведен судебный процесс. 12 сентября 1642 года Сен-Map и де Ту были публично казнены. Гастон Орлеанский, герцоги Бульон и Суассон отделались испугом. Бульон уступил королю Седан. Фонтре остался в Испании, где впоследствии и погиб.

Считается, что Анну Австрийскую побудило дать в руки кардинала убийственное для его врагов оружие исключительно чувство собственной безопасности. Возможно, так и было. Но не стоит забывать, сколько подобных уроков перенесла французская королева. А также то, что уже немалое время за ее спиной маячила тень нового кардинала. Не исключено, что Джулио помимо легкой светской болтовни вел с ней и беседы на политические темы. Ведь он был обо всем прекрасно осведомлен.

Мазарини с нескрываемым восхищением следил за действиями почти немощного Ришелье во время заговора Сен-Мара.

– Наверное, нет политиков, равных Вашему Высокопреосвященству, – заметил в который раз Джулио.

– Почему же, Ваше Высокопреосвященство. Если нет сейчас, то скоро найдутся. Лично я в это верю. Иначе и умереть спокойно невозможно, – отвечал кардинал кардиналу.

Заметим, впрочем, что во время процесса Сен-Мара Мазарини осторожно пытался выступить в защиту де Ту. Джулио не любил публичные казни и в своей жизни очень редко пользовался этим средством для устрашения врагов.

Среди многочисленных посетителей первого министра, которых он обычно принимал между мессой и обедом, чаще других стали замечать кардинала Мазарини. Уже тогда было известно, что Ришелье считает его преемником. Что же касается самого Джулио, то он вынес из заговора Сен-Мара важные для себя уроки. Он окажется достойным учеником великого министра, превзойдя его в подавлении более серьезных внутренних смут.

Не стоит оставлять в стороне также и то, что на неуспех заговора Сен-Мара повлияли военные победы Франции и всей антигабсбургской коалиции. Новому императору Священной Римской империи не удалось использовать неудачу шведского похода на Регенсбург. Протестанты по-прежнему владели инициативой. На смену умершему весной 1641 года Банеру из Швеции прибыл человек, которому было суждено положить предел всяким иллюзиям Фердинанда на более благоприятный исход войны. То был граф Леннарт Торстенсон, воспитанник Густава Адольфа и продолжатель лучших традиций шведской военной мысли. Ф. Шиллер в своем историческом труде «История Тридцатилетней войны» так описывал Торстенсона: «Разбитый подагрой и прикованный к носилкам, он побеждал всех своих противников быстротою. Тело его было обременено тягчайшими из оков, но его планы обладали крыльями. При нем перемещается театр войны и устанавливаются новые принципы, предписанные необходимостью и оправданные успехом. Земли, из-за которых до сих пор сражались, обнищали окончательно, а Австрийский дом, чьи отдаленные владения остались нетронутыми, не чувствует бедствий войны, под гнетом которых истекает кровью вся Германия. Торстенсон первый… насыщает шведов всем, чем изобилует Австрия, и швыряет факел пожара к самому трону императора».

С прибытием нового полководца все усилия шведов были направлены на вывод из войны Саксонии – сейчас главного внутриимперского союзника Фердинанда III. Чтобы спасти положение, император решился на отзыв своего полководца Пикколомини из Нидерландов. Но это не помогло: 2 ноября под Брейтенфельдом, на тех же полях, где Густав Адольф нашел великую славу, шведы вторично одержали победу над армией Пикколомини. Вслед за тем капитулировал Лейпциг, и Иоганн Георг Саксонский, не в силах более продолжать войну, пошел на перемирие со шведами. Затем Торстенсон огнем и мечом прошелся по Силезии и Моравии, что резко ухудшило положение Империи и побудило Фердинанда предпринять первые шаги к миру.

Еще раньше, на своем первом рейхстаге в Регенсбурге в 1641 году, император понял бесперспективность затягивания конфликта: никто уже не хотел воевать. Протестантов нейтрализовать не удалось, а католики не проявляли большой военной активности. Фердинанд II являлся политическим банкротом: Габсбурги были истощены. Это было ясно императору, но еще не ясно испанскому министру Оливаресу.