Текст книги "Точка бифуркации, или Знаки судьбы"

Автор книги: Людмила Филиппова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Лампу задуй

Демьян с Марфой жили дружно, любили пошутить и разыграть как друг друга, так и своих родных или соседей. Их дом и дом сестры Тони стояли напротив, она вдова с двумя ребятами десяти и четырёх лет, брат с женой помогают её семье, у них трое детей, да дети выросли, старший в армии служит, младшие работают в колхозе. Благодарная им за помощь, Тоня готова выполнить любую их просьбу, лишь бы угодить благодетелям, как сама говорила.

Электричество в домах было, но, видимо, не совсем как надо работы выполнены: часто свет отключался на неопределённое время, керосиновые лампы, которые были спрятаны в чуланах после электрификации, очень скоро вновь водрузились на своих привычных местах в домах сельчан. В доме Демьяна лампа весела на матице, в метре от электрической лампочки. Есть электричество – светит лампочка, нет электричества – зажигают лампу, не в кромешной же тьме вечер коротать.

В один из зимних вечеров, когда как всегда внезапно погасла лампочка, зажёг Демьян керосиновую лампу, поужинали они с женой и решили лечь спать пораньше. Днём ездил в лес за дровами, изрядно продрог и, напарившись в бане, спать решил на печи, чтобы прогреться и не заболеть. После ужина он удобно устроился на печи и тихо посмеивался, наблюдая за женой: та вымыла посуду, прибрала её в буфет и, разобрав, богатую по-деревенски кровать с множеством подушек, одеял, взбила перину, "нырнула" в неё, укрылась одеялом, а лампу не задула. Муж говорит, чтобы она загасила лампу, жена спрашивает, почему это ей нужно делать, он мужик, он и должен загасить. Отвечает, что ей удобнее и быстрее это сделать – только с кровати встать, а ему с печи спускаться. Договориться не смогли. "Пусть сама погаснет, когда кончится керосин", – так решил Демьян.

Марфа начала засыпать, когда услыхала голос мужа, он тихо позвал жену:

– Марфа, а Марфа, ты, слышишь меня?

Она встрепенулась и испуганно сонным голосом откликнулась:

– А, чё надо?

– Сходи за Тонькой. Надо мне ей сказать…

– Утром скажешь, – сердится Марфа.

– Не-а, утром будет поздно.

Выбралась из тёплой перины Марфа, сунула ноги в валенки, накинула жакетку плюшевую и вышла из дома. Через некоторое время возвращается, впереди неё в дверь входит Тоня.

– Зачем звал, Демьян? У меня аж сердце в горле колотится, так бежала. Марфа молчит, ничего не говорит.

Сестра волнуется, говорит быстро, буквы не все выговаривает. Иван посмотрел на сестру серьёзным взглядом и ответил:

– Лампу задуй!

Тоня открыла рот, да вымолвить слова не смогла, хватала воздух ртом, справившись с оторопью, в сердцах сказала «дураки!» вышла, хлопнула дверью. Лампа мелькнула пару раз слабым желтым светом и погасла. Марфа мгновение молчала и начала смеяться, до икоты смеялась. Демьян лежал в темноте и улыбался в усы. Посмеявшись, жена говорит:

– Неугомонный, ловко ты меня разыграл.

– Надо было сразу задуть лампу, как мужик сказал, а ты в перине нежилась. – Смеётся муж.

– А сестра чем провинилась, за что её из перины-то вытащил? – строго Марфа спрашивает.

– Не думал, что ты за ней пойдёшь, думал, догадаешься лампу задуть.

– Старый дуралей, – махнула рукой и легла в перину, отвернулась к стенке, через некоторое время послышался лёгкий храп, заснула Марфа.

А Демьян вертелся на печи долго, сон ушёл, дума пришла, может и не прав был, что жену послал за сестрой. Да что ж теперь сделаешь, не исправишь ведь. Глупая шутка вышла, – так Демьян подумал, повернулся на правый бок и заснул. Тишина в доме нарушалась легким храпом Марфы и трубным со свистом храпом Демьяна. Оба спали крепко и друг дружку не слышали.

Анфиса, знакомство с Яном

Родом Анфиса из горного района Восточного Казахстана, отец Гаврил столяр, мать Евдокия домохозяйка, семья многодетная: пять сводных детей и совместных пять родили.

Гаврил овдовел в сорок лет, старшей дочери Авдотье было двадцать, а сыновьям Коле двенадцать и Ване девять лет, заботы о братьях и домашние работы легли на плечи дочери. Ей бы замуж выйти да свою жизнь устроить, но толи женихов не было в деревне, толи брать с таким довеском не хотели, толи отец не хотел без женских рук остаться, одним словом, Авдотья жила в отцовском доме и вела хозяйство.

Гаврил был отличным столяром, изготавливал добротную мебель и заказав у него всегда с большим запасом, людская молва – лучшая реклама, это давно известно. Как-то в калитку вошла молодая, но крайне измождённая женщина, и робко спросила, здесь ли живёт Гаврила Фёдорович столяр. Младший сын Ваня громко позвал отца, но тот не ответил. Женщина прислонилась к углу дома и оглядывалась по сторонам, к ней подошла Авдотья, предложила пройти в дом и там подождать, отец сейчас разговаривает с заказчиком. Женщина улыбнулась и тихо спросила, можно ли водицы испить, Авдотья подала ковш с холодной водой и смотрела, как жадно та пьёт.

– Как вас зовут, милая женщина?

– Дуся я, – тихо ответила, – мы из Бобровки приехали, по дороге сломался стол, добрые люди говорят, Гаврила Фёдорович ладный стол сделает, да возьмёт по-божески, – она выдохнула устало и села на табурет, что ей подвинула Авдотья.

Вошёл Гаврил, зачерпнул ковшом воду из бадьи, выпил, крякнул от удовольствия, сказал, хороша водица и посмотрел на Евдокию. Высокий и ладный фигурой в просторных льняных штанах и такой же рубахе, подпоясан кручёным ремешком, лицо со светлой бородой, широкие брови нависают над глазами, а глаза хитровато щурятся. Евдокия с испугом смотрела на хозяина дома, она думала, что здесь старик живёт, так уважительно почтительно люди о столяре говорили.

– Так это ты меня, голуба, ждёшь? – голос мягкий, тихий.– Что надобно?

– Стол сломался, люди говорят, ладные столы делаете, да божески за работу берёте, – смотрит печальными глазами, – ребят не на чем кормить.

– Почто сама пришла, не хозяин?

– Так нету хозяина, помер, одна я с дочами, – и, смахнув слезу, опустила голову.

– Говори, какой надо стол, сделаю без очереди, – решительно заявил Гаврил.

Через пару дней у домика Евдокии остановилась лошадь рыжей масти, на телеге лежал стол с ящичками и дверцами, вместительный. Гаврил легко взял его в руки и внёс в комнату.

– Принимай, Дуся, работу.

Евдокия вышла из-за печи, в руках лист металлический с горячим хлебом. Заволновалась и не знает, куда лист этот поставить, Гаврил опустил стол на земляной пол и подхватил из её рук противень с хлебом, жадно вдохнул запах и выдохнул:

– Знатный хлебец печёшь, Дуся, – да поставил его на новый стол.

Огляделся по сторонам, увидел корыто со стиральной доской и рядом куча белья для стирки, удивлённо покрутил головой и спрашивает:

– И сколь же у тебя дочек, если такая великая куча тряпок в стирке?

– Так это ж работа, стираю людям, надо на что-то жить, – тихо отвечает Евдокия, не поднимая глаз.

С улицы забегают две девочки, светловолосые, худенькие, аж светятся, громко кричат:

– Мамка, там конь стоит, смотри…, – и остановились девочки как вкопанные, испуганно глядят на Гаврила.

– Вот и дочи пришли. Пора обедать, а вы стол нам привезли, ладный стол, – Евдокия засуетилась, вокруг стола обошла и говорит:

– Ставьте его к окну, там светло будет, отобедайте с нами Гаврила Фёдорович, чем бог послал, – рукой прикрыла рот, опустила глаза.

– Не откажусь от краюхи горячего хлеба, – отвечает Гаврил, легко поднял стол, установил его возле окна и позвал девчонок примерить ладно ли им сидеть.

На стол хозяйка поставила чугунок с картошкой, квас в ковше и положила ломти хлеба. Девочки ели молча и осторожно посматривали на гостя, а Евдокия глаз на него не поднимала.

Через неделю Гаврил пришёл к Евдокии и предложил ей сойтись и жить одной семьёй, она хоть и испугалась его предложения, но отказываться не стала, лихо одной бабе жить в деревне.

После того, как в отцов дом пришла Евдокия, сосватали Авдотью, и уехала она из родительского дома в Шеманаиху, рядом с Алтайским краем и больше её в родных краях не видели.

Через год родилась Анфиса, через два сынок Вася, а следом с интервалом три года на свет появились Мария, Пелагея и Валентина. Родители детей держали в строгости, приучали к вере и послушанию, у всех были обязанности по дому и огороду. Сводные сёстры по матери вышли замуж и уехали в разные края. Анфисе не нравилось, что за шалости и проступки младших сестёр спрос был с неё, всё чаще стала выходить из повиновения родителей, а на Пасху нагрубила отцу, он лишил её пасхальных яиц и кулича; дочь плакала, но вину свою не признала и обиделась на отца, а заодно и на мать.

Анфисе было девятнадцать лет, когда она уехала вместе с подружкой Полиной в Усть-Каменогорск, обе собирались поступить в педагогическое училище, но Анфису не приняли, объяснили отказ в зачислении туманно, она так и не поняла почему, но опять обиделась. Устроилась ученицей в Учебный комбинат, жила в общежитии при комбинате в комнате на четверых человек. Полине учиться на учителя разонравилась, она подала заявление на отчисление и как Анфиса поступила в Учебный комбинат, жили в одной комнате. Анфисе нравился город, здесь можно сходить в кино и в клуб на танцы, при клубе хоровой кружок и они с подругой по вечерам ходили на спевки. Жизнь была весёлая и никаких младших сестёр и грядок, которые то поливать надо, то сорняки рвать, не заметила Анфиса, как пятнадцать месяцев пролетели.

Наступил 1956 год. Первого января в дверь комнаты, в которой жили Полина и Анфиса постучали. Девушки удивились, они никого не ждали, но дверь открыли – на пороге стояли два парня, один огненно рыжий с кудрявой шевелюрой, второй смуглый как цыган с чёрными гладкими волосами и тёмными глазами, оба широко улыбалась, и удивлённо разглядывали девушек, похоже они ошиблись дверью.

Рыжий парень обратился к девушкам:

– Здравствуйте! С новым годом! А Полина …

– Здесь такая не живёт, – сердито отвечает Анфиса и тянет дверь на себя.

– Девушка, подождите, – в разговор вступает второй парень, – показывает на рыжего, – это Вася, а Полина Васина сестра.

Вася усердно кивает головой, торопливо говорит:

– Её фамилия Заболоцкая, может, знаете, в какой комнате она живёт?

– Полинка Заболоцкая, это рыженькая симпатичная девушка ваша сестра?– переспрашивает Полина, – так она уехала с подругой в гости к её родителям в Бобровку, будут завтра, а живут они в соседней комнате, вы до неё не дошли.

– Спасибо вам, – радостно отвечает Вася Полине, толкает в бок черноволосого, продолжает, – идём Ян, в другой день навещу сестру.

– Девушки, а давайте вместе сегодня отметим Новый год, – весело произносит Ян, выжидательно смотрит на Полину и Анфису, те переглядываются между собой и молчат.

– Да вы не бойтесь, мы ваши соседи, живём в общежитии «Монтажстройтреста», в соседнем доме.

Голос подаёт Вася:

– У нас с собой пирожные и бутылка портвейна, посидим, поговорим, познакомимся. А вы нас чаем горячим напоите.

– Ладно, проходите, – не очень дружелюбно пригласила Анфиса.

Парни оказались юмористы, наперебой рассказывали весёлые истории, некоторые из них изображали в лицах, девушки хохотали от души, так получилось, что открытая бутылка портвейна осталась не тронутой. Неожиданно Анфиса запела:

Шёл казак на побывку домой,

Через речку дорогой прямой,

Обломилась доска, подвела казака,

Искупался в воде ледяной.

Сначала голос дрожал, но она справилась с волнением, звонко зазвучало:

Он взошёл на крутой бережок

И костёр над рекою разжёг.

Мимо девушка шла и к нему подошла:

«Что случилось с тобою, дружок?»

И басом откликнулся Ян:

Отвечал ей казак молодой:

«Осетра я ловил под водой.

Буйна речка, быстра, не поймал осетра,

Зачерпнул я воды сапогом».

И снова Анфиса весело и задорно:

Говорила дивчина ему:

«Не коптись ты, казак, на дыму.

Уходить не спеши, сапоги просуши,

Разведём мы костёр на дому».

И дуэтом в унисон:

Был казак тот ещё молодой,

Да к тому же ещё холостой,

Ой, дощечка, доска подвела казака,

Не дошёл он домой холостой.

Они пели и переглядывались, было видно – пробежала искра между ними: посветлела лицом Анфиса и ласково смотрит на неё Ян. Вася и Полина тихонечко подпевают, но не заглушаю их пение. Исполнил пару песен Ян, видел, как загорелись глаза Анфисы и тогда он предложил пойти в клуб на танцы. Анфиса оказалась не только певуньей, она прекрасно танцевала, у неё хорошее чувство ритма, у Яна с танцами не так хорошо, в вальсе он больше медведя напоминал, но русскую плясовую отплясывал на бис. Хороший был вечер, уставшие, но счастливые шли из клуба и, провожая Анфису до общежития, Ян предложил завтра встретиться, она радостно кивала головой и говорила, что согласная, а куда они завтра пойдут, интересовалась, Ян, не задумываясь, ответил, в кино и они оба весело смеялись.

А через две недели Анфиса и Ян стали жить вместе, общежитие предоставляется одиноким, им пришлось снять комнату у пожилой женщине на улице Октябрьской. Через три месяцев Анфиса ушла из Учебного комбината и стала домохозяйкой, год пролетел незаметно, тёплым майским днём у них родилась дочка, назвал её отец Маргариткой. Принял на свои руки дочь от медсестры у дверей роддома, и забилось сердце быстрее, тепло разлилось по всему телу, на него смотрели голубые глаза дочери и дрогнули её губы. «Может и правда понимает, кто её держит на руках?» – подумал Ян.

В городе работало несколько секретных предприятий атомной и химической промышленности, готовился к вводу в эксплуатацию свинцово-цинковый комбинат, в паре сотен километров от города проводятся испытания на семипалатинском полигоне, экологическая обстановка резко ухудшается. Сельскому парню, выросшему в чистом воздухе среди колков и полей всё тяжелее становилось дышать и жить в каменных джунглях, как называл город Ян. Рождение дочери только усилило его желание уехать из Усть-Каменогорска домой в Сибирь, к родителям.

Он убеждал Анфису, что в первую очередь нужно думать о дочери и её здоровье, а в деревне хорошо, там они будут жить по колено в навозе, по локоть в масле. Она отказывалась уезжать, говорила, что нажилась в деревне в доме с земляным полом, напахалась в огороде и сарае, потому что старшая из детей и с неё за всё спрос был – ни в клуб не сходить, ни подруг к себе пригласить. Она молодая и хочет жить хорошо, а не горбатиться. И тогда Ян использовал последний аргумент, сказав, что Анфиса может оставаться в городе, а он с Маргариткой уедет к родителям. Анфиса молчала, сверкала глазами, что-то обдумывала, а Ян не торопил с ответом. За полтора года совместной жизни он понял, что его жена обидчива и строптива, но отходчива, с ней надо быть ласковее и терпимее. Он не знал причин такого поведения, на все вопросы о своём детстве и жизни с родителями жена уходила от ответа, говорила – ничего интересного в её жизни не было.

Прошло два месяца с рождения Маргаритки, середина лета, надо ехать пока тепло и Ян решил исполнить свою угрозу – уехать с дочерью и оставить Анфису, но она сказала, что нельзя сейчас лишать дочь материнского молока, мала та ещё. Ян радовался именно этим словам Анфисы и тому, что она не оставит дочь.

Дорога была нелёгкой, с пересадками добирались почти двое суток, в вагоне днём жарко дышать нечем, ночью холодно. Маргаритка простудилась, сильно кашляла, от натужного кашля личико становилось прозрачно голубым, у Яна сердце заходилось от страха за дочь. Девочка не плакала, а тихонечко стонала, отчего становилось отцу ещё страшнее. Анфиса равнодушно смотрела на дочь, но исправно давала ей грудь.

Родители встретили сына с семьёй радушно, Марфа и Демьян от внучки не отходили, лечили её бабушкиными способами, известными всем сельским матерям. Маргаритка пошла на поправку и не сводила глаз с бабушки и дедушки, а те души в ней не чаяли.

Перед приездом Яна с семьёй родители его переехали в село Шипицыно, купили здесь небольшую землянку и планировали строить дом просторный, закупали материалы. Предложили Яну с семьёй поселиться здесь же, да и строить тогда дом больше размером на два хозяина, но противником такого решения оказалась Анфиса, она заявила мужу, что жить в одном доме со свёкрами не будет, ей не нужен их контроль, она дома натерпелась. С этого момента в отношениях Анфисы и родителей мужа наступило похолодание, они не вмешивались в их семейную жизнь, но о внучке заботились ревностно.

Маргаритка и дедушка с бабушкой

Снег падал крупными хлопьями и укрывал собою дома, подсобные постройки, деревья и кусты, устилал белым серебристым покрывалом поля и дорогу. Сивка, немолодой уже конь неспешно перебирал ногами, а седок в санях вожжи в руках держал, но конём не управлял – тот сам знал дорогу к дому. Ян Счастливцев ехал к своим родителям за Маргариткой, так любовно и ласково называл он дочь, а маленькая и хрупкая девочка всегда восторженно его встречала и напевно произносила «п-а-апа». Маргарите два с половиной года и утром в понедельник Ян отвозит дочь к родителям, в субботу вечером забирает её домой. Демьян и Марфа недавно переехали и теперь живут в Шипицыно на противоположном конце деревни, в ней одна улица длиною более пяти километров и тянется она вдоль безымянного озера.

Год назад в семье Яна и Анфисы родился сын Степан, беспокойный и болезненный мальчик. Молодая мать с двумя детьми уставала, стала раздражённой, не успевала то обед приготовить, то без ужина мужа оставит; когда пропало грудное молоко, и нечем было кормить Стёпу, случился скандал с истерикой и криками о разводе.

Однажды покормив сына, Анфиса оставила на столе миску с жидкой манной кашей, Стёпу положила в люльку и ушла в сарай дать корм свинье. Вернувшись, увидела жуткую картину – лицо ребёнка вымазано кашей: она на лбу, щеках, чепчике и веках, а дочь с полной ложкой каши стоит рядом и пытается попасть в рот малыша, люлька качается, Стёпа вертит головой и каша падает ему на лоб. Анфиса не только отшлёпала няньку-кормилицу, но и в угол поставила, девочка плакала, не понимая за что наказана. После другого случая, когда чуть не случилась беда с детьми, дед Демьян и бабушка Марфа, души не чаявшие во внучке настояли, чтобы девочка пожила у них, пока подрастёт Степан.

А было так. Анфиса растопила дровами печь и пошла в углярку, которая находится в нескольких метрах от жилья, не было её несколько минут, а войдя с ведром угля, так и остолбенела на пороге. Дочь лежит на плите, табуретка с которой она взобралась на неё, валяется на полу, из щели между кружками видны языки пламени, миска с кашей перевёрнута, каша разлилась, девочка тянет ручки к миске, дотянуться не может, хлопает ладошкой по плите и часто болтает ногами. Анфиса выронила из рук ведро, бросилась к дочери и дала ей под зад шлепок, девочка заплакала и вместе с ней и мать её, громче всех заревел Стёпа. Вот такую картину застал Ян, пришедший домой с работы. Повезло, что отделались все лёгким испугом, поверхность плиты, на которую упала животом дочь, не успела нагреться, ожога не было, но остался страх за детей: энергичную Риту и беспомощного младенца Стёпу. Месяц уже живёт Маргаритка у бабушки с дедушкой, ей у них нравится.

Сивка мерно тянет сани, снег засыпает всё вокруг, но Ян, не смотрит по сторонам, не привлекают его зимние красоты, думу думает он, как родителям сказать, что Маргаритку больше к ним не привезёт. Предложили Яну работу обходчика на Казарме 88 километр, квартиру двухкомнатную в деревянном доме дают, а то в землянке, в которой они живут сыро, холодно, сколько не сжигай угля и дров; Стёпка совсем изболелся, Анфиса «пилой» стала, ни дня без скандала не живут. Решили они уехать из Шипицыно.

А вот и родительский дом, вернее землянка, дом строить будут весной, уже и материалы заготовлены. Сивка встал, потряс головой, перебрал ногами и замер. Выбрался Ян из саней, сказал коню, что скоро поедут обратно, тот только глазом повёл – понял, мол. Дёрнул за ручку дверь, Ян вошёл в помещение, внеся с собою клубы холода, его встретил запах свежевыпеченного хлеба и радостное дочкино «п-а-апа». Поздоровался, сбросил на лавку у печи тулуп, стянул с головы шапку ушанку и прошёл вовнутрь жилища. Дочь сидит на столе, в руке у неё пирог с калиной, отец колет комковой сахар, а мать ухватом из русской печи тянет котелок, пахнет капустными щами с гусиным мясом, любимое блюдо всей семьи. Протянул Ян руки к дочери, взял её, прижал к себе, она улыбается ему и пытается пирогом угостить, засмеялся: кормилица наша, никого голодного не оставишь. Дочка улыбается и, заглядывая отцу в глаза, шепчет: «есь».

– Вовремя ты пожаловал, ужин готов, – ласково говорит мать.

– Что там, сильно метёт? – спрашивает отец.

– Плотно укрывает землю и мороз крепчает. Надо обратно ехать, пока совсем не подморозило, Сивке трудно на морозе, старый он.

– Горячего хлебни пока, я внучку одену, – Марфа ставит на стол миску полную щей, большими ломтями кладёт свежий хлеб. От ароматов еды у Яна засосало под ложечкой, он непроизвольно сглотнул слюну, подвинул табуретку к столу и не заметил, как опустела миски, а мать уже с добавкой поварёшку протягивает. Сытно, вкусно, но надо возвращаться домой, а прежде сказать о своём решении уехать из Шипицыно.

– Тут вот такое дело, тятя, мама, – начал говорить и понимает, что нет у него слов, как сказать родителям и не обидеть их, что оставляет их и внучку любимую забирает насовсем.

Демьян отложил ложку, отодвинул миску со щами, к которым ещё не притронулся и зачем-то подкрутил фитиль у керосиновой лампы, света вроде бы и так хватало и, охрипшим вдруг голосом, позвал жену:

– Марфа, поди сюда, сын что-то говорить хочет.

Из комнаты вышла Марфа, на руках с внучкой и большим шерстяным платком, в который хотела закутать ребёнка, испуганно посмотрела на мужа, на сына, тихо спросила:

– Со Стёпкой беда?

– Почему со Стёпкой беда? – удивился сын. – Со Стёпкой всё в порядке, мы уезжаем, дочь забираем с собой. – Сказал и шумно выдохнул. Мать села на табуретку, медленно поглаживает внучку, девочка затихла, будто поняла, что происходит нечто важное. Демьян, помолчав минуту, резко хлопнул ладонью по столу и строго сказал:

– Сами едете куда хотите, а мнучечку (так он называл Маргариту) я вам не отдам, Фиска взбалмошная бабёнка сама жить спокойно не может и тебе покоя не даёт.

Ян пытался слово вставить, что Маргарита их дочь, но отец, не слушая сына, продолжил:

– Устроитесь на новом месте, встанет на ноги Стёпка, бегать начнёт, спокойнее жена твоя станет, тогда и поговорим. Езжай один сегодня, детёнку у нас сейчас лучше, чем в вашем доме.

Тут и мать обрела дар речи, тихо заговорила, Марфа всегда тихо говорила, а когда стала плохо слышать, почти шёпотом говорила, в комнате стояла такая тишина, что её тихий голос казался громом.

– Отец прав, Фисе трудно с двумя детьми и с хозяйством управляться, а переезд у неё отнимет последние силы. Потом Риту возьмёте, мы не будем силой удерживать дитя. Куда едете?

– Казарма 88 километр, – Ян ответил, не поднимая глаз на мать.

– Безумцы, – только и сказал Демьян.– Поезжай без дочери и пойми – это лучшее, что ты можешь для неё сейчас сделать.

Встал из-за стола Ян, надел тулуп, взял шапку в руки, подошёл к матери, поцеловал девочку в голову, вышел, не простившись с родителями. Рита заплакала, звала папу. Дед посадил внучку к себе на колени и предложил попить чаю с сахаром вприглядку, девочке стало интересно, как это пить чай вприглядку с сахаром, она отвлеклась и через несколько минут забыла о папе. Дед на ладонь положил кусочек сахара, прикрыл его стаканом горячего чаю, медленно маленькими глотками отпивал напиток, удовлетворённо крякал и говорил, какой вкусный и сладкий чай, Маргаритка широко открытыми глазами смотрела на деда и его ладонь, когда выпив чай, убрал стакан и показывал внучке кусочек сахара.

– Хочешь также чай, как дед пил? – спрашивает, она радостно кивает головой. Демьян положил ей кусочек сахара на ладонь, поставил стакан с тёплым чаем и сказал «пей», Рита глотнула чаю и сморщилась, убрала стакан и быстро положила в рот сахар, Демьян весело смеялся:

– Мать, гляди какая сметливая мнучечка наша, не проведёшь, вприглядку чай пить не желает.

Марфа вытерла фартуком руки, отошла от печи, ласково погладила по голове девочку и тихо сказала мужу:

– Мало тебе взрослых, малышку разыграть вздумал, – улыбнулась, – шутник ты наш.

С тяжёлым сердцем возвращался домой Ян, но реакция жены его расстроила больше, чем отказ родителей принять их отъезд из Шипицыно. Фиса заявила, что без дочери им будет легче на новом месте, Ян только головой покачал.