Текст книги "Двадцать пятый с половиной кадр"

Автор книги: Людмила Евдокимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Людмила Евдокимова
Двадцать пятый с половиной кадр

Детектив-дневник

25 февраля 2003 года, вторник. Семь вечера. Дома

Телефонные звонки перед выходом из дома имеют неприятную особенность путать планы.

Сегодня с утра нацелилась на парикмахерскую. Послезавтра мой сорок четвёртый день рождения – хочется встретить во всеоружии!

До лекции в университете была пара свободных часов – вполне успевала сходить укоротить волосы. Конечно удобно – заплела косу и никаких тебе бигуди! Но надоедает – одно и то же каждый день! Что-то давно я не распускала волосы. Наверное, с тех пор, как два года назад ушла с телевидения преподавать в университет.

Как-то случайно узнала, что студенты придумали мне «конспиративное имя» – «коса». Может, из-за этой моей постоянной причёски, или из-за того, что кошу их на экзаменах.

А когда только-только стала преподавателем за глаза называли меня Дюймовочкой – из-за моей миниатюрности.

«Дюймовочка» мне нравится больше! «Женщина с косой» вызывает неприятные ассоциации. Настраивает слишком уж на серьёзный лад. А хочется вернуть хоть чуточку легкомысленности и непосредственности.

Пожалуй, лёгкое мелирование тоже не помешало бы! И почему волосы со временем темнеют? В детстве они у меня были почти белые. И кажется совсем недавно – светло-русые. А летом ещё и выгорали неравномерно – словно солнце пускала по ним свои лучики. Такое вот «мелирование».

Я рассматривала себя в большом старинном зеркале в прихожей, прикидывая, чем озадачу сегодня парикмахера… И тут зазвонил телефон.

Думала: не стану отвечать! Но определитель назвал знакомый номер – и пришлось снять трубку.

Это была моя подруга Соня.

– Люся, – сказала она так тихо, что я поневоле напрягла слух, – зайди, пожалуйста, ко мне на работу. Прямо сейчас.

– Что-то случилось?

– Потом… – и раздались короткие гудки.

Софья Васильевна Карева, а для меня просто Соня, – заведующая филиалом краеведческого музея. Его ещё называют Домом Гончарова. Он находится на той же улице, где я живу, и мне всё равно пришлось бы идти мимо.

«Что же произошло?» – думала я по пути в музей.

Мы виделись только вчера – отмечали Сонин сорок четвёртый день рождения. В музее по понедельникам выходной. Обычно, днём там дежурит кто-то из смотрителей, а вечером его сменяет сторож. Но вчера пришли и научные сотрудники: Марина, Зина, Аля. И я, конечно, – единственная со стороны.

Этой компанией мы собираемся не первый год. Марина – правая рука Сони. Сейчас они из научных сотрудников вообще вдвоём остались. После того, как пару месяцев назад Зина перешла в только что организованный отдел развития краеведческого музея. Аля тоже научный сотрудник краеведческого музея. А в Доме Гончарова подрабатывает ночным сторожем.

До вчерашнего дня я не была в музее чуть ли ни с Нового года. А когда работала на телевидении забегала сюда почти каждый день. Конечно – «Губернский канал» ведь находится по соседству. Я и день рождения свой иногда отмечала здесь, вместе с Сониным – у нас всего два дня разницы.

А теперь, как приду – узнаю массу новостей. Не переслушаешь! И свои не перескажешь. Но вчерашняя новость даже празднование дня рождения затмила: в Доме Гончарова случайно оказался знаменитый Именьковский клад.

Хозяин коллекции Сергей Борисович Соловьёв в тот день должен был передать её в краеведческий музей. Но хранитель фондов музея Феликс заболел и попросил принять монеты Соню.

Ей пришлось приехать в музей пораньше, чтобы сделать это без свидетелей. Но нам, конечно, сказала – все же свои!

Да ещё я интерес подогрела, рассказав о редкости и ценности монет. Нашедший клад Соловьёв мой хороший знакомый. Я даже видела первоначальное состояние монет, когда они больше напоминали почерневшие берёзовые листочки, чем деньги.

Я же готовила интервью с кладоискателем для нескольких газет и для телевидения.

Конечно, все непременно захотели увидеть монеты.

Они оказались в фирменной соловьёвской упаковке. Это четырёхугольники из плёнки с пристроченными к ним такими же плёночными полосками – так, чтобы получились карманы. Он сам их придумал по аналогии с кассой букв и слогов для начальной школы. А шьёт их его жена Татьяна.

Соня просила, чтобы мы не вынимали монеты из ячеек. Но куда там! Всем хотелось подержать в руках раритеты, пролежавшие в земле почти четырнадцать веков…

…Подойдя к Дому Гончарова, я увидела на входе бумажку с надписью: «ЗАКРЫТО ПО ТЕХНИЧЕСКИМ ПРИЧИНАМ».

Позвонила. Мне открыла женщина, которая всегда сидит на кассе. Мы с ней не знакомы, но конечно много раз друг друга видели. Поэтому, когда я сказала, что иду к Софье Васильевне, она просто кивнула и вернулась на своё место.

Я и прежде бывала здесь, когда музей был закрыт для посетителей. Как-то даже подменяла вместе с Соней не вышедшего на работу ночного сторожа. Но никогда музей не казался мне таким странным, как в этот раз.

Было пусто и тихо, но в тоже время все смотрители сидели по местам, молча провожая меня взглядом. Я прошла парадный зал с бюстом Гончарова. Свернула налево, в мемориальные комнаты. Вошла в полутёмной коридор. И ещё раз повернула налево, в следующий коридор. В него выходят три двери. Слева – в чулан (она всегда заперта). Справа – в кабинет директора (сейчас она тоже была закрыта). И прямо – в просторную комнату научных сотрудников.

Я сразу направилась туда. Ещё проходя по коридору до настежь распахнутой двери – оценила обстановку. Обеденный стол, обычно отодвинутый к окну, сейчас, как и вчера, стоял посредине комнаты. За ним сидели участники вчерашнего застолья. И даже на тех же самых местах.

Во главе стола, лицом к двери, – именинница. Её почти закрывала, сидящая с левой стороны стола Марина. Она склонилась к самому уху Сони, так что их светлые волосы перемешались, и что-то тихо говорила. Зина и Аля, сидевшие напротив Марины, тоже повернувшись к Соне, слушали.

Разговор шёпотом совсем не вязался с высокой статной и всегда громогласной Мариной. Это было, скорее, в стиле невысокой, худощавой Софьи, которая и голоса никогда не повысит.

Я также удивилась, что Аля и Соня были одеты, как вчера. Будто домой и не уходили. А музейные дамы очень щепетильно относятся к своему внешнему виду, и никогда два дня подряд один и тот же наряд не надевают.

– Всем привет, – сказала я нарочито громко.

Сидящие за столом вздрогнули и повернулись в мою сторону.

– Привет, – отозвалась Соня.

Аля и Зина кивнули. Марина помахала рукой.

– Что такие постные лица? По ком скорбим?

– По утраченной Именьковской коллекции, – отозвалась Марина.

– Что значит «по утраченной»?

– Монеты пропали! – пояснила Соня.

– Когда?

– Это и пытаемся выяснить! Получается, что видели мы их в последний раз вчера около часу дня, когда ты рассказывала нам, как Соловьёв нашёл клад и кто такие именьковцы. Потом я отнесла коллекцию в свой кабинет и положила в шкаф. А утром, когда должна была передать её в краеведческий музей, монет на месте уже не было.

– Сонь, может ты вчера после шампанского пакет не в тот шкаф положила? Или он завалился куда-нибудь за бумаги – у вас там чёрт ногу сломит!

– Пакет-то лежал как раз на месте, – ответила Соня. – Только в нём оказались не монеты.

– А что – конфеты? – пошутила я.

– Почти, – сказала Марина. – Обёртки от шоколадных рублей.

– Точь-в-точь, как от тех, что мы подарили тебе на прошлый День рождения, – добавила Зина.

– Ты к чему это сказала? Намекаешь, что конфетки я съела, а фантики от них целый год с собой таскала? Чтобы при случае поменять их на именьковские монеты. Такие обёртки кто угодно мог принести – эти шоколадные рубли не дефицит.

– Но никто, кроме тебя, раньше не видел, как выглядят эти монеты, – снова сказала Марина.

– Как бы не так! Соловьёв уже приносил их в краеведческий музей. И наши девушки, Аля и Зина, думаю, их уже видели. Что молчите?

– А откуда нам было знать, что коллекция попадёт в музей Гончарова? – ответила на вопрос вопросом Зина.

– Да и никто не знал! – вмешалась в разговор Соня. – Феликс же только утром, по телефону, попросил меня принять монеты.

– Кстати, а почему из краеведческого музея никто эту коллекцию не принял? – спросила я.

– У них же вчера тоже был выходной!

– Ну перенесли бы!

– Соловьёв уезжал в экспедицию и почему-то ему обязательно нужно было это сделать до отъезда.

– А – я знаю, почему. У них же недавно квартиру пытались обворовать! Взломали входную дверь. Но, то ли воров кто-то спугнул, то ли просто не смогли обнаружить тайник – ушли они ни с чем. Так что Сергей Борисович решил не рисковать и поскорее передать монеты в музей.

– И всё-таки как ловко кто-то это проделал! – сказала Марина. – Ведь кабинет Сони всегда находился у нас в поле зрения.

– Ты так говоришь, – отозвалась я, – будто кто-то посторонний пришёл и взял. Мы же здесь одни были! Получается – взял кто-то из нас? Давайте вспомним, кто и зачем заходил в ту комнату. Про Соню понятно – это всё-таки её кабинет. Скажу про себя. Я, например, распечатывала там лекцию с флэшки. Потому что уже опаздывала в университет и не успевала сделать это, как обычно, в Интернет-клубе…

– Я брала письма, на которые срочно нужно было ответить, – сказала Зина. – Но не из того шкафа, где лежали монеты, а из соседнего…

– Доставала из-за окна салаты, – отчиталась Марина.

– А какой смысл мне говорить, что я там делала днём, если потом осталась дежурить на всю ночь? У меня больше, чем у вас было возможностей стащить эти монеты! – голос всегда уравновешенной Алины вдруг зазвенел. Казалось, даже её коротко стриженые тёмные волосы встопорщились от возмущения. А бледное тонкое лицо от волнения стало красным.

– И всё же? – меня удивила такая бурная её реакция.

– Не помню!

– Как же, не помнишь! – вмешалась Зина. – Ты же искала там журнал экскурсий, когда Марина принимала заявку по телефону, а Соня ушла мыть посуду. И так его и не нашла. Когда я зашла в кабинет – ты как раз стояла у шкафа с монетами, а журнал преспокойно лежал на столе.

– Откуда мне было знать, где он у вас лежит? Я посмотрела сначала в одном шкафу, потом во втором…

– Ну, хватит вам! – сказала я. – Сейчас-то этот пакет где?

– Милиция забрала! – ответила Соня.

– Так ты милицию уже вызывала?

– Конечно! Сразу же! Они у нас здесь часа полтора всё осматривали, фотографировали и отпечатки снимали. Потом умчались на какой-то труп. Ты с ними немного разминулась. Да вот ещё Зина их не застала. Но я им ваши адреса дала. Сказали – вызовут повесткой.

– Ну, и ладно! А сколько сейчас времени? – я посмотрела на большие настенные часы. Маятник на них замер – видно, забыли завести.

Соня взглянула на свои наручные:

– Пятнадцать минут первого.

– Ну, вот – опять опаздываю в университет!

Я встала. И сразу, как по команде, засобирались Аля и Зина.

…Отчитав лекцию и даже не заходя, как обычно, на кафедру, я снова поехала в музей. В милиции, наверное, сказал бы по этому поводу: потянуло на место преступления…

И действительно потянуло – ноги буквально сами понесли. Дело в том, что у меня возникла масса аргументов в свою защиту, а также – несколько вопросов, на которые я хотела получить немедленный ответ.

На двери всё ещё висело объявление «Закрыто по техническим причинам». Я не стала звонить – негромко постучала. Дверь открыла всё та же кассирша и молча посторонилась, пропуская меня внутрь. В залах, через которые я проходила никого не было.

В комнате научных сотрудников сидела одна Соня. Кажется, погружённая в глубокие размышления.

– А где все люди? – поинтересовалась я.

– Смотрителей отпустила ещё до обеда – всё равно музей не работает. А Марина отпросилась из-за плохого самочувствия. Ты же знаешь её мнительность: переволновалась – поднялась температура. Ну, а мне сидеть до шести, пока сторож не придёт.

– После моего ухода что-нибудь ещё интересное было?

– Нет, ничего! Аля и Зина сразу за тобой ушли в свой музей. А с Мариной мы о пропаже больше не говорили.

– Ты сама-то что про всё это думаешь?

– Думаю, что кража не была экспромтом. Её тщательно подготовили. Кто-то, получается, действительно, принёс с собой эти фантики!

– Пожалуй…

В это время в дверь позвонили. Мы взяли наши пальто и вышли в холл. Соня впустила смотрительницу, которая, всегда сидит в первом зале. Я удивилась, что это не сторож, но ни о чём подругу не спросила.

Мы вышли на улицу. Соня обычно ездит на автобусе и садится недалеко от моего дома. Но сегодня она решила поехать трамваем, который останавливается как раз напротив музея. Нужный ей номер пришёл очень быстро, поэтому поговорить мы не успели…

Я тоже отправилась домой.

Этот вечер у меня свободен – есть время хорошенько подумать над всем, что произошло.

Соня, конечно же, права: похищение было спланировано заранее. Шоколадные обёртки и, возможно, уже разложенные по ячейкам, преступник принёс с собой. Значит, он должен был знать: во-первых, сколько монет и как они выглядят, во-вторых, во что они будут упакованы и, в-третьих, что они окажутся не в краеведческом музее, а в его филиале и именно в понедельник.

Интересно, почему я написала о преступнике «ОН», хотя среди участников события одни женщины? К тому же, хорошо мне знакомые. Может быть, хотела как-то абстрагироваться от симпатий-антипатий и опереться только на факты. А они таковы: если верить сегодняшнему разговору за столом, никто, кроме меня, прежде эту коллекцию не видел и никто, кроме Сони, не знал, что клад принесут в Дом Гончарова.

Соня… Мы знакомы с первого курса университета, в котором получали филологическое образование. В годы учёбы почти не расставались: даже практику выбирали в одном месте. А на каникулы срывались то в Константиново «к Есенину», то в Тарханы «к Лермонтову», то в Ясную Поляну «к Толстому».

После окончания университета я выбрала журналистику. Работала сначала в газете, потом на радио, на телевидении. Соня же сразу пришла в музей Гончарова, который тогда ещё только создавался. Теперь иногда мы не видимся месяцами. Но на её день рождения встречаемся обязательно. На этот раз он выпал на понедельник, музейный выходной…

Соня узнала, что клад придётся принимать именно ей, вчера утром, незадолго до того, как ехать в музей. Феликс до последнего надеялся сделать это сам.

Предположим, она купила шоколадные рубли по пути на работу… хотя, нет, тогда она ещё не знала, как выглядят монеты и сколько их. Но она могла купить шоколадки и после того, как приняла клад! Наверняка, до обеда выходила в магазин – за хлебом, минералкой. Подменить содержимое кармашков у неё тоже была возможность – хотя бы в то время, когда переодевалась в своём кабинете перед уходом домой.

Всё так. Только зачем ей это нужно? Среди всех участников происшествия она, пожалуй, самая незаинтересованная в краже – ведь именно на ней лежит ответственность за эту коллекцию.

Да что я, с ума схожу, что ли? Соня ни за что чужого не возьмёт! Да и к чему ей эти монеты? Кому она их продаст? Знакомых нумизматов у неё никогда не было. В отличие, например, от Али и Зины, которые уже по сути своей работы в краеведческом музее постоянно общаются с коллекционерами.

Значит, Соня отпадает… или, нет, не отпадает! Так ли уж хорошо я знаю её нынешних друзей? Она ведь даже со своим мужчиной меня не познакомила, хотя они встречаются уже года три, а, может, и больше. Однажды видела их в театре, но при моём приближении он сразу отошёл. Еле-еле удалось потом из Сони выудить, что работает он мастером в издательстве. Там они и познакомились, во время подготовки к выпуску сборника материалов очередной Гончаровкой конференции. Соня сказала, что он разведён, живёт один. Она тоже девушка свободная – к чему такая конспирация?

А ведь этот «кот в мешке» вполне может быть «заказчиком»! После застолья в музее Соня собиралась продолжить праздник у него. Скорее всего, она рассказала ему о кладе. И уже он убедил Соню заменить монеты фантиками. Что она и сделала. Но не в понедельник вечером, а во вторник утром, когда переодевалась в своём кабинете. А через несколько минут вместе с Феликсом, вроде, обнаружила пропажу.

Вполне логично! Хотя вряд ли существуют обстоятельства, которые могли бы толкнуть Соню на подобный шаг.

А если не она, а именно её мужчина стал тем похитителем? Нужно до конца отработать эту версию! Завтра постараюсь встретиться с Сониным поклонником.

26 февраля 2003 года, среда. Девять вечера. Дома.

Сегодня сразу после второй пары поехала в издательство. План у меня был такой: воспользуюсь своим корреспондентским удостоверением и пройду в типографскую столовую. В то время, когда в ней обедают только работники книжного цеха. Всем им выдают талоны на питание, так что Сонин знакомый вряд ли пренебрегает таким удобством. Правда, я совершенно не помнила его лица, но всё же решила попытаться узнать.

Зайдя в просторный не очень опрятный зал и встав в очередь, я огляделась. За столиками с крышками из тёмно-коричневого пластика, имитирующего дерево, сидели в основном женщины. Несколько мужчин были явно не того возраста – или моложе сорока или значительно старше пятидесяти. И лишь три человека соответствовали нужным параметрам – русые, на вид лет сорок пять – сорок семь. Из-за синих одинаковых халатов они казались почти близнецами. Кто же из них?

Двое сидели ко мне лицом, и я пристально посмотрела сначала на одного, затем на другого. Никакой реакции! Третий сидел боком, и все места за его столиком были заняты.

Я взяла свекольный салат, кофе. И села за свободный столик, оказавшись за спиной нужного мне человека. Надо было как-то привлечь его внимание. Я высыпала содержимое стоящей на моём столе солонки в карман своей толстой широкой юбки и громко сказала, глядя в его затылок: «Вы не могли бы передать мне соль?».

Он оглянулся – и я сразу его узнала. Но он меня опередил:

– Вы ведь Людмила, подруга Сони?

– А вы…

– Иван Николаевич, Иван.

– Мы, кажется, виделись с вами? В театре.

– Именно! А как вы здесь…

– Я внештатный корреспондент одной из газет. Вот воспользовалась пропуском, чтобы перекусить. А вы работаете в издательстве?

– Мастером в книжном цехе. Да что мы с вами разговариваем через плечо! Можно я пересяду за ваш столик?

– Конечно.

Он перенёс свой поднос с наполовину съеденным обедом и продолжал, как хорошо знакомый:

– Соня говорила мне о коллекции монет…

– А когда вы с ней виделись?

– Позавчера. Она из музея зашла ко мне, и мы отметили её день рождения. А откуда вы так много знаете об именьковцах?

– Мне рассказал Соловьёв, археолог, который нашёл клад.

– Я так заинтересовался этими монетами, что захотел непременно их увидеть. Соня не возражала. А вчера позвонила и сказала, что коллекция уже не у них.

– Да, к сожалению, вы опоздали. Извините, мне пора идти.

Дальнейший разговор не имел для меня ни смысла, ни интереса. «Слава Богу – это не Соня, – думала я. Значит, остались трое…».

Возвращаясь из издательства и проходя мимо музея, я с трудом пересилила желание снова туда заглянуть, но пошла прямо домой – хватит на сегодня расследований!

Ещё на лестнице я услышала, как в моей квартире надрывается телефон, и, преодолев бегом два оставшихся пролёта, едва успела поднять трубку. Звонили родители, чтобы поздравить меня с днём рождения. А я про него и забыла!

Сунувшись в холодильник, нашла там лишь собственноручно замаринованные огурчики и баночку консервированных креветок. В хлебнице было пусто, но я вспомнила о лежащих в буфете сухариках, и необходимость идти в магазин отпала сама собой.

Подумав, достала из того же буфета тёмно-коричневую керамическую бутылочку «Рижского бальзама» – гулять так гулять! Хотя, если честно, самого напитка в бутылке оказалось не больше рюмки.

Разложив весь этот натюрморт на столе в гостиной, остаток дня я смотрела по видику любимые комедии. Хотя спокойного просмотра не получилось – до ночи друзья и знакомые спешили сообщить, что вспомнили о моём дне рождения…

Вечер отвлёк меня от проблем последних двух дней, но в конце его всё же пришлось вспомнить историю с кладом. Выйдя прогуляться перед сном, я заглянула в почтовый ящик и вместе с поздравительными открытками обнаружила в нём повестку, предлагающую завтра в девять утра явиться к следователю…

27 февраля 2003 года, четверг. Шесть вечера. Дома

Следователь, встретивший меня в РОВД, оказался очень молодым. Наверное, совсем недавно закончил юридический. Свою неопытность он скрывал за нарочитой серьёзностью, даже суровостью.

Меня его юный возраст несколько… обидел, что ли. Если не поставили на это дело более опытного следователя – значит считают пропажу Именьковского клада чуть ли не ерундой, которую может распутать даже новичок. А я-то как раз так не думаю!

И вопросы, которые он задавал, мне не понравились: во сколько пришла в музей, во сколько ушла. Видела ли эти монеты раньше. Знала ли, во что они будут упакованы. Знала ли о том, что их передают в музей.

Он явно считает меня причастной к пропаже монет.

А судя по моим ответам так и получается! Я ведь не только хорошо знакома с Соловьёвым, много раз видела Именьковскую коллекцию, но и знала о передаче её музею. И, возможно, когда это произойдёт. И во что будут упакованы монеты.

…Я вышла от следователя в смятении мыслей и чувств. День был солнечным, и даже как будто звенела капель. Но это не улучшило моего настроения.

Как отвести от себя подозрения? Никак! Единственный выход для меня – самой вычислить преступника!

До начала лекции оставалось больше двух часов, поэтому я снова решила наведаться в музей – прояснить обстановку. Он всё ещё был закрыт. На мой звонок вышла смотрительница. Я удивилась, узнав в ней вчерашнего «сторожа». Она здесь с прошлого вечера что ли? Вид у неё, действительно, был усталый, или расстроенный. Но держалась она прямо и выражение лица оставалось несколько высокомерным.

Мы не знакомы, но приходилось видеть её гораздо чаще, чем других смотрительниц. Потому что, обычно, она сидит в зале, где возле бюста Гончарова начинаются экскурсии. И только мимо неё можно пройти вглубь музея.

Соня, слава Богу, оказалась на месте. Она, как и в прошлый раз, сидела в комнате научных сотрудников. От неё я узнала, что ещё никто из музейщиков в милиции не был, но ей уже пришла повестка на завтра.

Значит, следователь идёт тем же путем, что и я. Наверняка, третьей вызовут Алину. И это будет на следующей неделе. Хорошо, что впереди два выходных – это мне фора.

– Ты не торопишься? – спросила подруга.

– Есть с полчасика.

– Тогда последи за чайником, а я сбегаю в магазин за плюшками.

Как только Соня вышла, я направилась в её кабинет, не зная ещё, что собираюсь там делать. Но, не успела открыть дверь, как услышала доносящееся из соседней комнаты звяканье телефона. Не сообразив, что это не звонок, а набирают номер на параллельном аппарате, я сняла трубку.

– Не забывайте, – услышала я голос смотрительницы, – в тот день, когда её уволят, следователь узнает, что это вы вынесли монеты из музея…

– Не волнуйтесь, Анна Дмитриевна! Всё будет в порядке, я уже говорила с Софьей Васильевной. А завтра специально для этого приеду в музей… – и разговор прервался короткими гудками.

Только положив трубку на рычаг, я вдруг поняла, что второй говорившей была Марина. Вот, значит, как! Она в круг подозреваемых еле-еле вписывается, а на самом деле оказывается действующим лицом.

И тут я вспомнила, что в разгар застолья, почти сразу после того, как подали торт, Марина, действительно, выходила из музея. Покормить дворовую собачку. А перед этим, деловито собрав с наших тарелок недоеденные салаты, заглянула в кабинет директора, видимо, взять то, что осталось в банках.

Почему-то этот факт ни разу не всплыл в общем разговоре, даже во время перепалки. Может, потому, что это было вполне естественным. Каждый день кто-то из музейных кормил приблудившуюся дворняжку. Обычно сразу после обеда. И бедная собачка к этому времени уже начинала крутиться возле мусорного бака на заднем дворе – там, где была её «столовая».

Марина даже не одевалась, только накинула шаль. Значит, от музея не отходила. Конечно, в это время она вполне могла передать кому-то монеты, а взамен получить точно такой же пакет с кругляшками из фольги, или, оставив старую упаковку, поменять её содержимое. Но тогда она должна была знать о коллекции монет заранее. Сама же Марина утверждает обратное. А что если…

Но мои размышления прервала вернувшаяся из магазина Соня. Чайник уже вовсю кипел (я совершенно о нём забыла!). Она заварила чай с травами, и по комнате поплыл освежающий и успокаивающий запах мяты, зверобоя и чабреца.

– А почему вы до сих пор не работаете? – спросила я. – Милиция закрыла?

– Нет, что ты! А кому работать? На место Зины, ты знаешь, ещё никого не взяли, Марины тоже нет…

– Она так серьёзно заболела?

– Кто её знает? Завтра хотела приехать в музей. Поговорить.

– О понедельнике?

– В какой-то степени… У нас ведь, кроме пропавших монет, двадцать четвертого ещё одно ЧП произошло: не вышла на работу сторожиха. Пришлось попросить подежурить Алю…

– Так, значит, она только вечером узнала, что останется в музее на ночь?

– Да!

– Что же она ни разу об этом не обмолвилась, когда мы вчера всё выясняли? Это же в её интересах! Получается – она не могла предполагать, что у неё будет возможность подменить монеты!

– Я не знаю, почему она молчит. Наверное, у неё на этот счёт есть свои соображения.

– А милиционерам ты сказала об этом?

– Зачем? Это увело бы следствие совсем в другую сторону, к факту, который не имеет никакого отношения к пропаже монет. Зато стало бы ясно, что я покрываю разгильдяйку-сторожиху. Ведь она не в первый раз прогуляла. Раньше в подобных случаях её подменяла мать, а тут почему-то не получилось…

– А при чём здесь Марина? – направила я разговор в нужное русло.

– Она звонила мне как раз по поводу этой девицы – просила пока её не увольнять. Наверняка, Анна Дмитриевна уговорила её замолвить словечко…

– Анна Дмитриевна?

– Ну да! Наша смотрительница. Это ведь её дочь не явилась на дежурство! Девице уже за тридцать, а нигде толком не училась, да и не работала. Кажется, не так уж и обременительно раз в трое суток спать не дома, а здесь. Но и это ей в тягость! А Марина всё за неё хлопочет… и зачем ей это надо?

«Ясно – зачем! – подумала я, а в слух сказала – Ну, мне пора на лекцию. Ты меня не провожай. Допивай спокойно свой чай, а я побежала…».

И, действительно, выбежала из комнаты, на ходу прихватив из шкафа пальто и берет.

Обычно Соня провожает меня до выхода, и ещё минут десять мы разговариваем, стоя в дверях. Но сегодня и без неё мне было с кем поговорить.

На звук моих шагов вышла Анна Дмитриевна. Я подождала, пока она справится с замком на входной двери, не зная, как начать разговор, но лишь только дверь поддалась, неожиданно для себя самой спросила:

– Почему вы молчите, что знаете, кто украл монеты?

– С чего вы решили, что я это знаю?

– Вы же видели, как пакет с кладом выносили из музея…

– Ничего я не видела!

– Как же так! Не можете же вы шантажировать Марину, если у вас против неё ничего нет…

– Вот оно что! Вы подслушали наш разговор! Но это же…

– Если вы хотите говорить мне о приличиях, – перебила я, – то не по адресу. Скажите всё это лучше себе!

– Ладно, – устало произнесла она. – Расскажу вам всё. Я действительно не видела, что Марина Вениаминовна выносила монеты. Когда я отпирала ей дверь – заметила только пакет с едой для собаки. Но то, что в музей она возвратилась с монетами – я знаю точно.

– Как так?

– Пойдёмте…

Мы прошли за раздевалку в комнату сторожей и смотрителей.

– Выпустив Марину Вениаминовну и закрыв за ней дверь, я пришла сюда и села вот на это кресло. Присядьте!

Я покосилась на засаленный, когда-то, видимо, красный сатин и, приподняв полы пальто, села на самый краешек.

– Что вы видите?

Кресло стояло наискосок от окна, выходящего в музейный двор как раз на уровне земли.

– Расчищенный от снега асфальт, мусорный бак, дворняжку возле него…

– В тот день я увидела то же самое. Но через несколько мгновений к окну подошли Марина Вениаминовна и фотокорреспондент, к сожалению, не помню, как его фамилия.

– А откуда вы вообще узнали, кто именно там был, если из окна видны только ноги?

– Они почти сразу присели на корточки. Марина Вениаминовна вытряхнула содержимое довольно увесистого пакета возле бака – это оказалась еда для собаки. И достала из-под шали какой-то рулончик. Фотограф сразу схватил его и развернул…

– Это была коллекция?

– Да! Он расстелил прямо на асфальте газету, положил на неё свою сумку – знаете, такой жёсткий кожаный чехол, в котором фотографы, обычно, носят свою аппаратуру. Потом стал класть на него монеты и каждую фотографировать с обеих сторон.

– Значит, он вынимал их из ячеек?

– Конечно. Но как только закончил снимать, всё разложил по местам, свернул лист и отдал Марине Вениаминовне. Она спрятала пакет под шаль и тут же вернулась в музей. Поэтому я совершенно уверенна, что Марина не имеет отношения к пропаже коллекции.

– И при этом вы её шантажируете…

– Мне самой неприятно, но только она может уговорить Софью Васильевну не увольнять мою дочь. Вы ведь не скажите своей подруге о том, что узнали?

– По крайней мере не сегодня… А вы не знаете из какой газеты был фотограф? Или, может, заметили название той, что он расстелил на земле?

– Нет, отсюда не разглядишь… – она помолчала и добавила, – но они оставили газету на асфальте, и как только Марина Вениаминовна вернулась, я сходила и забрала её.

И прежде, чем я успела что-либо сказать, она вынула из шкафа и протянула мне «Губернские ведомости».

– Но может, он использовал не свою газету… – вслух подумала я.

– Не сомневайтесь, фотограф работает именно там, – уверила меня Анна Дмитриевна. – Раньше я его частенько видела в музее, но после того, как прошлым летом он опубликовал совершенно бредовое интервью с одним из потомков Гончарова, его перестали сюда пускать.

– Что-то припоминаю! А Марина, выходит, поддерживает отношения с этим папарацци…

Анна Дмитриевна промолчала, давая понять, что разговор закончен. У меня внутри росло отчаяние: вот и ещё одна ниточка оказалась не от того клубка. И больше никаких зацепок! Может хитрая старуха не всё сказала?

Мне на глаза попалась обёрнутая в газету раскрытая книга, лежащая на столе текстом вниз. Машинально взяв её в руки, я прочитала вслух: «… если бы не мисс Марпл, мы наверняка сожгли эти письма…».

И, возвращая детектив на место, спросила у Анны Дмитриевны: «Любите Агату Кристи? Не кажется вам, что наша история с исчезнувшими монетами очень напоминает её сюжеты? Ограниченное место действия и время. Всего пять участников. Все они одновременно и свидетели, и потенциальные похитители. Жаль, нет у нас такой вот мисс Марпл с её наблюдательностью…».