Текст книги "Как лист осенний... (СИ)"

Автор книги: Людмила Безусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

От звенящего фальцета вибрировала каждая клеточка страждущего тела, каждый взмах крыльев делал зов сильнее. Чувственные взрывы сотрясали чрево, подстегивая скорее настигнуть частицу радужно-зеленого сияния. Почти догнав громадного дракона, Милка, призывно посвистывая, развернулась изящным пируэтом, предлагая поиграть. Возмущенный крик громадного желто-зеленого дракона не остановил её.

"Не всё так просто, не все… Можно растянуть во времени чувственный миг, испытывая возбуждающий трепет снова и снова, ощущая сладостное дрожание внутри и, в конце концов, сплетаясь гибкими шеями и крыльями, рухнуть камнем с высоты, вывернувшись почти у самой земли, опуститься на зыбкую поверхность одним слившимся в истоме телом…" – теперь уже она, Милка, призывно кричала, возвращая партнеру его Зов, предлагая стать с нею одним целым, одним существом…

Девушка вытерла пот, стекающий со лба, глянула на свое отражение в темном стекле, слегка поежилась. Такое чувство, что это она содрогалась от страсти, темпераментной драконицей носясь в поднебесье. Покосившись на кондукторшу, украдкой пощупала джинсы. Странно, сухие… Однако ощущения…

Автобус затормозил, высадил девушку на плохо освещенной улице и, фыркнув смрадной смесью бензиновых паров, укатил. Милка осмотрелась, увидела проезжающее мимо такси, вскинула руку в известном всем водителям жесте. Веселый таксист отпустил несколько плоских шуточек, но она, назвав адрес, уставилась прямо перед собой, не обращая на водилу никакого внимания. Девушка упорно пыталась понять, за что ей такое счастье – реальные ощущения навеянных невесть откуда видений – пока не обнаружила, что такси остановилось у родного дома и занудливый водитель, вообразивший себя рыцарем, предлагает проводить её до квартиры. Насмешливо фыркнув, Милка полезла в карман за кошельком и вместе с ним вытащила горстку блеклых янтарно-желтых камешков, отшлифованных неугомонным прибоем до белесости.

– Без сдачи, – Милка швырнула деньги опешившему таксисту, хлопнула дверцей машины и мухой взлетела на свой этаж, словно за ней гнались привидения. И только у двери, ковыряя ключом в замке, успокоилась. А что такого страшного произошло? Камешки появились? Так оставь на память. Память о чем? О чем?

Войдя в квартиру, без сил опустилась на пол. Глаза слипались. Молнией промелькнула мысль, что с каждым сном в её жизнь возвращается нечто, что казалось потерянным навсегда, что оставило вместо себя тугое кольцо безнадеги и глухой тоски. А ведь и правда, из мрачного подземелья она выбралась только благодаря своему упрямству, наперекор чувствам и желаниям, которых и не осталось-то вовсе, которые как-то враз кончились с памятным щелчком окованного железом хлыста, разлетелись по каменным плитам пола радужной россыпью. Милка вспомнила холодный изучающий взгляд Андрея (Андрея ли?), когда она просила помощи. В ожидании удара девушка сжалась, ненависть лавой вскипела в крови…

…лезвие изогнутого клинка вжикнуло по бородавчатой шкуре, едва не выскользнув из мокрой ладони. Нависающая над головой туша откачнулась назад, из разверстой раны на шее толчками хлестнула буро-зеленая жидкость. Меч заплясал, вырываясь из руки, словно хотел напиться крови поверженного врага. Милка не стала противиться, для заговоренных мечей подпитаться энергией смерти в самый раз, злее будут. Подойдя к завалившемуся на бок чудовищу, глубоко вонзила тускло мерцающий меч в едва сочащийся разрез. Фонтанирующий выплеск ударил в лицо. Милка с омерзением отерлась рукой, не обращая внимания на то, что, касаясь её, буро-зеленые вязкие капли твердеют, падая на землю черными стекловидными камешками, что место боя усыпано похрустывающими под сапогами угольными бусинами. С тревогой оглянулась – расслабляться рано, эти твари никогда не ходят по одному.

Ну, вот, накаркала! Оглушительный треск веток вдалеке заставил напрячься. Милка торопливо сдернула с пояса рог. Душераздирающий низкий звук поплыл над лесом, оповещая Братство о вторжении. Может, услышат, успеют, но скорей всего – нет, слишком далеко забрела она в лес. Ненависть багровым туманом заволокла глаза, когда свора нечисть, нервно подергивая вывернутыми ноздрями, выперлась на поляну. "Сссволочи, на запах идут…" – Меч дернулся в руке, чуя кровавую жатву. Милка нащупала хороший упор для полусогнутых ног, мысленно попросила прощения у всех, кого невзначай обидела и нанесла первый рубящий удар.

Она вертелась юлой, нанося и отражая удары, ускользая от захвата длинноруких сутулых тварей. Чересчур их много, долго не выстоять. Раньше боялись лезть в наш лес, погань тошнотная! Что, осмелели, решили тихой сапой на Братство двинуть? Или вождь стоящий появился? А ведь и, правда, дело нечисто. Жаль, не успею известить содружников. Милка жадно хватала ртом воздух в краткие мгновения передышки. Умаялась, а меч заговоренный в живой руке должен быть, в мертвой и готская волшба бессильна, поднатужимся.

Паскудный удар по затылку швырнул вперед. Девушка поскользнулась на мокрой от крови траве, потеряв опору, с размаху грохнулась оземь. Меч вылетел из разом ослабевших рук. Только и успела в последний момент, что прошептать "В битве…", да сгрести в кулак горсть родной земли…

Распластанная, как лягушка, Милка застонала, пытаясь собрать конечности в кучу. Когда это удалось, тяжело села, опершись спиной о стену. Трещала голова, дико ломил затылок, ныли натруженные мышцы. Черт, черт, черт! Милка смотрела на глянцево-черные окатыши обсидиана и думала, что цена этим камням жизнь, жизнь неведомой девы-воительницы. Вот только при чем здесь она, Милка?

* * * * *

– Понимаешь, Тань, – захлебываясь словами, частила Милка, – я думала, что схожу с ума. Я боялась выйти из дома. Представь, я все время засыпала в самых невероятных местах, а потом на меня накатывали видения-воспоминания. И, главное, всякий раз, очнувшись, я находила камешки. Везде, где только можно. Вот эти, например, я выдавила из тюбика с зубной пастой.

Она раскрыла довольно объемистую косметичку и, пошурудив в ней, вытащила сиреневые аметисты (аметисты даже я ни с чем не спутаю), сунула мне их под нос.

– Посмотри сама, – предложила Милка, – видишь, словно фиолетовые искорки в середине. А сами камни, смотри, как переливаются. А вот ещё…

На обеденном столе выросла кучка всевозможных камешков разных размеров. Я, как курица в поисках золотого зернышка, принялась сортировать их.

– Что ищешь? – поинтересовалась Милка.

– Бриллианты.

– Не старайся, – она махнула рукой, – здесь только полудрагоценные, так называемые самоцветы, но и они уникальны.

– Почему?

– Ни одного скола, редкой красоты камни, своего рода раритеты. Ты же знаешь, я в камнях разбираюсь.

– И что с ними делать?

– Не знаю, – растерялась Милка, – я думала, ты что-либо присоветуешь.

– Я?

– Извините, что вмешиваюсь, – мужской голос влез в наш беспредметный разговор, – но…

– Делеор! – побледнела подруга.

– Макинтош! – слегка отстав от Милки, крикнула я. Признаться, после Милкиных сумбурных пассажей я совсем забыла о своем неразговорчивом госте.

А он стоял, опершись о косяк двери, небрежно сложив руки на груди, и разглядывал нас обоих. Интересно, как долго он за нами наблюдал? И сколько слышал? А, впрочем, какая разница…

– Я поражаюсь вам, – спокойно, даже как-то лениво процедил он.

– Нам обоим?

– Вам, людям. Вы совсем не хотите думать.

– В каком смысле? – Милка, по-моему, начала оттаивать. – И что ты здесь делаешь? Кто ты такой?

– Вот-вот, – Макинтош уселся на узкий кухонный диванчик, – вместо того, чтобы задать главный вопрос, ради которого ты и пришла сюда, ты стараешься выяснить, кто я такой. А зачем?

– Ну… – замялась Милка.

– Потеряв, на твой взгляд, все, что имело значение в твоей жизни, ты получила взамен гораздо большее, но не даешь себе труда осмыслить, что же с этим делать.

Подруга моментально развернулась ко мне:

– Ты что, все ему рассказала? Я же тебя просила! – она не ожидала от меня такой низости. А мне чертовски захотелось оставить их тет-а-тет – пусть один на один выясняют, кто есть кто. Меня увольте, но…

… дыхание сбилось, воздух перед глазами сгустился, окутав призрачным флером всё вокруг. Я сильно закашлялась и упустила тот момент, когда вместо молодого мужчины перед нами проявился неряшливый гражданин со следами былой интеллигентности на весьма поношенном лице. Одет он был почему-то в щегольской плащ Макинтоша. Рядом сдавленно охнула Милка.

– Узнала, – произнес, расплываясь в воздухе, незнакомец, – я же обещал вернуться… – Последние слова прозвучали без визуальной поддержки, вогнав нас в полный ступор. Впору было вопить во весь голос, но мы уже были слегка готовы к любым неожиданностям и промолчали даже тогда, когда перед нами, как ни в чем не бывало снова возник Макинтош и продолжил незаконченную им фразу, словно взятую им из дешевой мелодрамы:

– … только ты не дождалась. – Меня начала трясти нервная дрожь.

Хлопнула входная дверь, немного погодя в кухню заглянул Сашка. Удивленно вскинул брови, увидев незнакомого мужчину, но, глядя на наши напряженные физиономии, буркнул – " Здрасте" и скрылся в своей комнате без своих обычных шуточек.

– Стой, – четко артикулируя каждое слово, сказала Милка, не обратив внимания на моего сына, полностью погруженная в свои размышления, – я, кажется, поняла. Ты что, и вправду считаешь, что облагодетельствовал меня?

– Конечно, ещё никто не отказывался от моих подарков.

– Сложно отказаться, особенно когда подарок вручается так напористо. И много таких было?

– Немало.

– И что взамен? Душу? – с возрастающим интересом допытывалась Милка, надеясь, наверное, сразу получить все ответы на мучавшие её вопросы.

– Ну, что вы все зациклились на своей душе? – озадачился Макинтош, недоуменно пожав плечами, – просто немного жизненной силы, для того, чтобы удержаться в вашем мире. А кровь – лучший её аккумулятор.

"Угу, аккумулятор, – ехидно подумала я, храня гордое молчание (я-то уже знала, как он не терпит чужой болтовни, а мое дело здесь десятое), – и где ж ты таких слов нахватался, голубчик? Как я разумею, в мире магии такого понятия по определению быть не может, это чисто технический термин. Наш, человеческий!" – и как-то утеряла нить разговора, вернувшись в реальность посреди Милкиной фразы:

– …так значит, вампиры существуют на самом деле? Но они, как ты говоришь, дети нашего мира и вынуждены питаться живой кровью, чтобы как-то выжить? И то, что укушенный вампиром становится таким же, как они, выдумки? И рассказы об их силе тоже?

– Но-но, – попытался остановить поток её рассуждений Макинтош, – к тебе это не относиться

– Почему?

– А ты вообще непонятно что, – обрадовал подругу Макинтош, – пить надо меньше! У прошедших инициацию полностью изменяется обмен веществ, они уже не люди. Кстати, некоторые, зная, что взамен человеческой сущности получают неограниченные возможности и несравнимо более долгую жизнь, отыскивают меня сами. А ты… Ты умудрилась получить то же самое, но задаром.

– Я не просила! – выкрикнула Милка и сникла, закрыв лицо руками. – Это какой-то кошмар. Я думала, что вернусь домой, и все придет в норму. Эти мыши-перекидыши, Дарья, безжизненный город, сны наяву… Неужели это навсегда?

"Ты ещё не знаешь про мой чокнутый компьютер, – набирая воду в чайник, думала я. – Так оно тебе и не надо. Хватит того, что есть. Ладно, общайтесь".

Я потихоньку вышла из кухни, понимая, что я там явно лишняя и прошла в комнату сына.

* * * * *

В глубоком раздумье Милка выкладывала на столе пестрый узор из камешков. Вот, значит, какое дело – изменилась она сама, а мир вокруг остался прежним. Душа отправилась в свободный полет, а ты, словно осиротевшая оболочка ходишь, дышишь, вроде бы живешь, а на самом деле… Но ведь невозможно почувствовать метаморфозу, если нет никаких внешних признаков, впрочем, все, что говорится, лишь слова. А как тогда объяснить то, что происходит с ней?

Где-то… листают старые газеты,

И в ожидании рассвета не гасят в комнатах огня.

Где-то… и тишина, и счастье где-то,

И в целом мире места нету ни для тебя, ни для меня…

Снится… все то, чему уже не сбыться,

И ветер пишет на странице не то стихи, не то рассказ.

Где-то… слова остались без ответа,

И два далеких силуэта, напоминающие нас.

Ветер. Ветер. По всей земле гуляет ветер…

Незатейливый темпоритм шансона не отвлекал от роящихся на задворках сознания мрачных мыслей, звуча с ними в унисон. И неприглядная истина вырисовывалась куда рельефней, чем хотелось бы.

Милка критически осмотрела свои бессознательно выложенные загогулины. Чего-то явно не хватает, узор не закончен, мертв… Не стесняясь сидящего напротив Делеора, полезла за пазуху, вытащила висящий на витом шнурке кривоватый мешочек-саше. Зубами развязав наглухо затянутый узел, вытряхнула на ладонь застывшую багряную капельку размером с вишню, пару минут смотрела на нее задумчиво и, точно решив трудную задачу, уверенно положила её в центр созданного узора. Устало прикрыла глаза…

Воронка смерча разжала давящие объятия, уронив в высокую траву, словно воды синего моря сомкнувшегося над головой. Милка чихнула и, оттолкнувшись от земли, встала на ноги. Ультрамариновое травянистое море было по плечи и тянулось во все стороны до самого горизонта. Ветер взвихрил ей волосы, пологими волнами пронесся по поверхности травы и, развернувшись, с нарастающей силой принялся подталкивать девушку в спину, пока та не сделала шаг вперед, раздвигая податливые заросли. Земля мягко пружинила под ногами, идти было легко. Но зачем? И куда? Ветер знал ответ, потому что толкал девушку вперед, не давая ни минуты передышки, порой заставляя убыстрять ход до бега. Он торопился. Он, а не Милка, но остановиться не получалось. А потом запыхавшаяся девушка увидела вдали причудливый силуэт, упирающийся в фиолетовое небо. Милка вдруг ощутила, что именно там она найдет ответы на все мучавшие её вопросы, и стрелой помчалась к зиккурату, не обращая внимания на усталость, но чем быстрее бежала, тем дальше казалась башня. А попутный ветер опять сменил направление, не пускал её вперед, тугой пружинящей стеной становясь на пути, сбивая дыхание…

– Ветер, – жадно глотая воздух, пересохшим горлом выдавила она. Делеор, набрав воды, молча протянул ей кружку. Милка сделала несколько глотков: – Почему? Скажи, почему? – яростно прошептала она.

А Делеор видел перед собой Яринну, такой, какой он запомнил её в тот последний день. Изящные ноздри тонкого носа трепетали от гнева, голос вошедшей в раж Яринны дрожал от ярости, смертоносные когти на кончиках крыльев сочились ядом. Казалось, будь её воля, разодрала бы Делеора на месте, несмотря на его явное превосходство в Силе. Но приговор Совета был однозначен – изгнание, а не смерть.

Решения Совета не оспаривались, и, значит, он будет навечно выдворен из блистательного Тир-А`Ннаха. Бесполезно оправдываться тем, что в самом начале боя Авенир метнул ему в лицо льдистый шарик, разлетевшийся горсткой ядовитого праха, как затряслась земля под ногами, и разум его покинул свое виталище. Делеор выпал из реальности, очнувшись же, увидел разодранные одежды Авенира, кровь на камнях и тела врагов, которых было слишком много даже для Высшего…

Кто сказал, что боль потери, растянутая на века, сгорает дотла? Нет, она облекается твоей плотью и кровью, напоенной горечью утраты, отвергнутой любовью и палящей ненавистью. И начинается бесконечный путь из мира в мир в поисках ярких впечатлений, сливающихся в пеструю череду лиц, событий, эмоций. Ты, наконец, начинаешь понимать, что боль не бессрочна, ощущая её лишь колким морозным сгустком, но она тебя уже не беспокоит. Ты научился забывать о ней, отключать воспоминания усилием воли, получая удовольствие от свободы своего существования в неистощимом на выдумки потоке времени, когда на твоем пути вдруг появляется такая вот Милка, и ты, неизвестно почему, понимаешь, что просто не имеешь права проскочить мимо.

– Почему? – вопрошала эта девушка, до боли похожая на Яринну, сама не понимая, что ответ, в сущности, ей не нужен, что она так же обречена на вечное скитание.

– Ветер дорог, – глядя на Милку, непонятно сказал Делеор, – доверься мне, девочка.

Достав из кармана ослепительно белый платок, он, не притрагиваясь к камням голой рукой, решительно смел со стола мозаичный узор, удивительным образом не обронив ни одного самоцвета, в Милкину косметичку:

– Начнем сначала, пожалуй… – и наклонился к помертвевшей от страха Милке.

* * * * *

Сашка, не зажигая света, лежал на кровати. Я легонько коснулась лба: – «Приболел?».

– Мам, кто это? – совсем не сонным голосом спросил Сашка.

– Это с работы, – соврала я.

– Пусть они уйдут.

– Что-то случилось? – забеспокоилась я, наклоняясь к нему. Переходный возраст у парня, гормоны вовсю играют, мало ли что произошло.

Сын так резко вскочил на ноги, что я отшатнулась назад, едва не потеряв равновесие:

– Я их боюсь…

– Ты что, маленький? Люди, как люди.

– Пусть она УЙДУТ. – Такого категорического тона я не слышала у своего сына никогда. – ПУСТЬ они уйдут.

– Хорошо, хорошо, – успокаивающе сказала я, – я скажу им.

Дилемма…

Откуда-то ощутимо потянуло холодом. Озноб ледяными мурашками пробежал по коже. Я выскочила из Санькиной комнаты – в гостиной была настежь распахнута балконная дверь. Штора свободно парусила, взвиваясь до потолка. Очередной порыв ветра закружил в вихре стопку газет. Я кинулась к двери, на бегу ловя порхающие разноцветные листы, – "На улице третий день такая непогодь, снег уже срывается, какой псих решил освежиться?".

Спиной ко мне на перилах балкона, выпрямившись во весь рост, стояли мои гости.

– Да вы что? – онемевшими губами прошептала я и заорала что есть мочи: – Стойте!

Милка оглянулась. Я успела поймать её растерянный взгляд и увидеть, как Макинтош, слегка развернувшись к ней, что-то сказал. Моя подруга послушно кивнула в ответ, и они вдвоем шагнули в пустоту.

Зажав уши руками, чтобы не слышать душераздирающего крика, я в отчаянии зажмурилась. Потом, крадучись, вышла на балкон и с замирающим сердцем глянула вниз. С высоты восьмого этажа много не разглядишь, но внизу ничего не было, в смысле, никого, ни живых, ни мертвых. Только пронзительный свист ветра, да прыгающий желтоватый круг света под балконом от качающегося тусклого фонаря. И сдвоенная цепочка следов, уходящая прочь, четкий оттиск которой на припорошенной первым снегом земле к утру заметет не знающий покоя ветер. По всей земле гуляет ветер, и не найти на целом свете знакомых улиц и домов…

– Мам, – Сашка пытался оторвать мои руки от балконных перил, в которые я судорожно вцепилась, как терпящий кораблекрушение матрос в обломок мачты. – Маам, тебе плохо? Что ты кричишь?

"Да, мне плохо, знал бы кто, как мне плохо, – думала я, зайдя в комнату и захлопнув дверь, за которой глухо завывал ветер, – просто хреново, но этого я никому не скажу, особенно своему ребенку".

Просочившись вслед за мной на кухню, где на плите вовсю плевался кипятком чайник, Сашка обнаружил отсутствие несимпатичных ему визитеров и тут же поинтересовался, обжора вечноголодный:

– А когда мы есть будем?

– Скоро, не стой над душой, – поспешила отвязаться от него я, – позову.

На краю обеденного стола лежал скомканный белый лоскут с расплывчатыми бурыми пятнами. Не хотелось, чтобы Сашка задавал лишние вопросы.

Оставшись одна, я первым делом схватила смятый кусочек тончайшей ткани, отделанный кружевом, и едва успела подхватить несколько камней, завернутых в него. Усевшись за стол, я разложила перед собой находку: окровавленный носовой платок с витиеватой монограммой в уголке и три голубоватые горошины, многочисленные грани которых играли и переливались фейерверками отраженного света. Покатав горошины в руке, я вдоволь полюбовалась всплесками холодного огня и крест-накрест царапнула острой гранью камешка по стеклянному боку отставленной на подоконник рюмки. Дааа, а Милка говорила, что бриллиантов в её россыпи нет. И что ж мне с этим делать, а?

* * * * *

Захватывающее дух стремительное падение оборвалось над самой землей. Мягкие объятия ветра подхватили летящих сверху, качнули задумчиво из стороны в сторону, словно раздумывая, что с ними делать и опустили на заснеженный газон. Милка, не удержавшись на ногах, покачнулась. Делеор подхватил её под руку и потащил прочь из круга света.

– Скорей, – поторапливал он девушку.

– Я босая… – Снег набивался в носки, таял, холодя ноги. – Я заболею.

Делеор промолчал, а потом стало не до капризов: ветер усилился, забивал рот снежной пылью, становясь на пути плотной буранной стеной. Милка, опустила голову, закрыла глаза, ухватилась покрепче за Делеора. Сказал, доверься, значит, пусть будет, что будет.

– Все, – задыхаясь, сказал Делеор, – прошли, теперь будет легче.

Милка вздрогнула, когда он теплой рукой провел по её мокрому лицу, по-отечески вытирая то ли растаявший снег, то ли непрошенные слезы. Девушка открыла глаза, осмотрелась. Удивительно, она всегда считала, что зима сменяется весной, но они пришли в осень, пахнущую острым грибным духом и прелой травой.

С тихим шуршанием с деревьев осыпались тронутые багрянцем пятипалые листья, устилая землю сплошным ковром. Высоко взметнули свои вершины сизые ели, бдительными стражами обозревая этот лиственный лес. Близко растущий колючий куст обметало манящими крупными оранжево-красными ягодами. Рука сама протянулась сорвать одну, кинуть в рот – ощутить на языке кисло-сладкий вкус. Делеор, ехидно улыбаясь, смотрел на Милку, уже отправившую в рот ягоду. Девушку, как кипятком обожгло. Она вспомнила.

– Мы что, вернулись к Дарье? – Делеор на минуту помрачнел, потом вертикальная морщина, прорезавшая его лоб, разгладилась, и он утвердительно кивнул. – Но как же?..

– А что ты хотела? Твой мир все равно вышвырнул бы тебя, – нехотя сказал Делеор, – или убил… А здесь тебе будет лучше всего. Дарья тебя в обиду не даст, да и с этим разобраться нужно. – Он кинул Милке косметичку. – Держи свое сокровище.

– А куда теперь? Ты дорогу знаешь?

– Позовем, – поднеся руки ко рту, Делеор заухал филином. Утробное уханье сменилось пронзительным плачем, взлетело до самого неба и оборвалось в вышине леденящим душу воем. – А теперь подождем.

– Как ты думаешь, она скоро придет? – Милка уселась рядом с ним, растянувшимся на подстилке из опавших листьев.

– Примчится, – уверенно заявил Делеор, аппетитно зевая во весь рот, – у нас уговор.

Он закрыл глаза, и девушка отстала от него. Она встала, оперлась спиной о шершавый ствол дерева, подняла голову вверх, провожая глазами пробегающие мимо серебристые облака. Вот, значит, как получается – оказываешься в ненужном месте в ненужный час, и вся твоя жизнь вдребезги. Милка засмотрелась на сорванные осенней завертью листья, что кружились в неистовом танце с вечным бродягой ветром, уносясь все дальше и дальше от родимого дерева: – "Вот и меня так же мотает из небывалости в диковинность, и конца краю этому экстриму не видно. Прежнее житье… А стоит ли жалеть о том, чего уже не вернуть? Кто знает, что там было впереди? Маму только жалко, но у нее давно своя жизнь…"

– Ничего хорошего там не было, – знакомый голос прервал Милкины страдания. – Было бы ладно, народ к нам не бежал бы, а то редкий месяц без "перешельцев" обходится, нянькайся с ними тогда…

– Дарья, – Милка кинулась на шею знахарке. – Я так за тобой соскучилась.

– Не ври, – строго сказала ей Дарья, погрозив скрюченным пальцем, и наклонилась над лежащим навзничь парнем: – Я не буду с ней возиться, прыткая она очень.

– Ну-ну, не обижайся, она больше не будет. Обещаю. – Делеор подкупающе улыбнулся Дарье, одним плавным движением перетек в сидячее положение и ледяным тоном закончил фразу: – Да и должок за тобой остался, Дарглада, помнишь? Самое время расплатиться…

Старуха, ничего не ответив, развернулась и пошла прочь. Вампир заговорщицки подмигнув растерявшейся Милке, двинулся за ней. Почти скрывшись за деревьями, он пригласительно махнул рукой и крикнул:

– Пошли, я её уговорю. – Девушка кинулась за ними. Остаться снова одной ей не хотелось ни за какие коврижки. Хватит, натерпелась в прошлый раз.

Странно, рядом с Дарьиной избушкой Милка неожиданно ощутила удивительный покой, будто вернулась домой после долгого отсутствия. Даже кресло-качалка, никем не убранное, так и стоит на том же месте, куда она его определила. Впрочем, неизвестно, появлялась здесь знахарка или нет. Пока Делеор с хозяйкой во дворе шептались, стараясь, чтобы Милка их не услышала, девушка прошла в избу – все по-прежнему. Нет, круглая клетка аккуратно накрыта лохматым чехлом, сделанным из шоколадно-рыжего меха.

Потихоньку сдвинув накидку в сторону, Милка прильнула к щелке одним глазом и едва не упала от неожиданности, когда услышала изнутри густой бас: – "Чего уставилась? Занят я, не видишь, что ли? Позже!". Одним махом вернув чехол на место, отпрянувшая назад Милка сообразила, что грубый голос, испугавший ее, принадлежит тщедушному существу чуть больше хомячка.

– Ты кто? – недолго думая, она решительно сдернула меховую накидку с клетки.

– Хозяин, – чуть не подавился куском лепешки человечек, покрытый пушистой лимонной шерсткой, похожий на только что вылупившегося цыпленка, нежного и беззащитного.

– Какой? – не унималась Милка. Человечек пару раз моргнул круглыми выпуклыми глазами, обиженно сморщил остренький носик и повернулся к ней спиной, а девушка с удивлением увидела у него сзади длинный тонкий хвост с кисточкой на конце.

– Дедко это мой, – сказала неслышно подошедшая сзади Дарья, – за домом смотрит, пока меня нет.

– А почему он в клетке?

– Жениться надумал, – горестно вздохнула знахарка, – уж я и так и этак, а все равно уперся, скучно ему, видишь ли, век одному коротать. Собрался невесту себе идти искать.

– Так пусть бы женился, – хохотнул Делеор, – тебе что?

– Боюсь я за него. Последний в их роду остался, остальных сородичи твои лютые выбили.

– За что? – Милке стало неимоверно жалко безобидного с виду домового. – Такие крохотные, кому они что плохого сделали?

– Когда город этот прОклятый в долину определили, все живые вокруг под угрозой оказались. Даже последнего из драконов извели, что уж о нас говорить? А доможилы умнее оказались, чародейские ожерелья защищающие придумали, – Дарьин голос дрожал от едва сдерживаемой ненависти, – пообломали-то зубы о них кровопийцы, ох, пообломали. Жаль только, что совсем убить их нельзя, они и так уже мертвые.

– Как мертвые? Живые они, я сама видела, – Милка повернулась к Делеору, – скажи… – Но тот не отрывал безжизненно застывших глаз от существа, сидящего в клетке. Девушка развернулась к Дарье: – Разве нет?

– Да их ничего не берет, одно слово, нежить… – махнула рукой та, показывая, что говорить больше не о чем, и тема закрыта. – Боюсь я за дедко, ведь последний же из мастеров остался.

Милка пошла за Дарьей, уж больно ей хотелось узнать все подробности:

– А ведь раньше никого в клетке не было…

– Что ты могла видеть тогда? – старуха обернулась к девушке, осматривая её с ног до головы с непонятным хищным интересом. – А разве ты ещё перерождения не почуяла? Сейчас?

Милка замерла, прислушиваясь к своим ощущениям. Лицо горит, сердце бьется чуть быстрее, чем обычно, ну это понятно почему… В остальном вроде всё, как всегда:

– Да нет, – она неопределенно пожала плечами. Загадочное существо в клетке интересовало Милку куда больше. – Дарья, скажи, пожалуйста, а что они придумали?

– Каменные обереги научились делать, – знахарка уселась на свою низенькую скамеечку, прислонилась спиной к теплому боку печи. Ей в охотку вспомнить давно минувшие времена, было б кому слушать. – Знаешь, когда эта напасть свалилась неизвестно откуда, да начала живодерничать, мы не смогли с ними сражаться, как обычно. Ничего их не брало, ни серебро, ни холодный металл, ни ведовство наше бабье. Впору было бежать отсюда всем, кто ещё жив остался, да как места родные оставишь, мы испокон веков в этих лесах жили, со всем лесным народцем в ладу были.

Старуха надолго замолчала, прикрыв глаза. Подождав чуток и прислушавшись к размеренному дыханию Дарьи, Милка решила, что та задремала. "Жаль, а так хотелось услышать продолжение, ну, да ладно, в следующий раз", – девушка на цыпочках начала отходить назад, но застыла на месте от гневного оклика Делеора:

– Дарглада, хватит притворяться древней старухой, девчонке голову дурить. Твоим годам счёта нет. – Знахарка мигом открыла глаза, полыхнувшие яростным огнем. – Так что, эти недомерки научились Вонглеров распылять?

– Да если б они это могли, ты бы здесь не сидел, как гость дорогой, – в ответ злобно каркнула старуха.

– Тогда что? Не молчи!

– Я смотрю, твоя подружка без ожерелья назад пришла, – язвительно парировала Дарья. – Как только из вашего прОклятого города выбралась? Чудом, не иначе…

"Знала б ты, как мне досталось, – подумала Милка, – так бы не говорила", но в разговор не влезала, пусть сами разбираются, а она послушает. Никакая информация лишней не бывает, особенно в её положении.

– Упрямая ты, – попытался снизить накал разговора Делеор, – знай я об этом раньше… Эх, надо было бросить тебя в том колодце.

– Другой бы кто-нибудь вытащил, – старуха тоже притихла, тень неприятного воспоминания омрачила её лицо.

– Ага, – развеселился Делеор, – лет через пятьсот. Ты забыла, Дарглада, абы кто в тех местах, куда тебя занесло, не ходит. Тебе ещё повезло, что я с тропы сошел, да вой твой услышал.

– Повезло, – тяжело вздохнув, покладисто согласилась Дарья и враз сменила гнев на милость, – так что вы хотите?

– Ты не прикидывайся, говори, как есть.

– Не умеют доможилы убивать, от природы не дано. Охранители они, только и могли, что мастерство свое применить, соединив вместе силу серебра первородного, камней самоцветных да магию слов извечных. Для каждого ожерелье свою защиту ставило неснимаемую, душу его в себя вбирало, да вот хоть у нее спроси, – старуха кивнула на Милку, – она тебе скажет, каково это – ожерелье надеть. И каково – потерять.

– Я знаю, как это выглядит, – не стал трогать девушку Делеор, – и что за этим следует. Так твой дедко новое сплести может?

– А ты у него сам спроси. – Дарья встала. – Я не буду.

На миг отступила тоска, опаленная жаром бесприютной души, утраченной навеки. Предощущение обретения себя налетело ураганом эмоций, не давая возможности толком осмыслить ситуацию. Милка, не помня себя, вскочила, кинулась к клетке, сорвала с нее чехол и, глотая слезы, запричитала:

– Дедушка домовой, помоги, помоги, век благодарна буду, чем смогу отплачу, всю жизнь на тебя молиться буду, любое пожелание исполню…