Текст книги "Луговичка"

Автор книги: Людмила Панова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Ведьмина дочка

Дочку назвали Полиной. Настя сказала:

– Мы её в поле нашли, вот и будет Поленькой.

Отец с матерью только руками всплеснули, когда увидели девочку. Старушка запричитала:

– Да где ж вы её подобрали?! У вас ведь и свои скоро народятся, зачем вам младенчик этот? И глаз у неё недобрый, странный какой-то.

Старик поначалу молчал, потом хромал возле ребёнка, и так посмотрит, и эдак, и головой покачает. А Андрей как будто и не замечает, сколотил люльку, покрасил и к потолку подвесил.

Настя накидочку на люльку вышила, цветочки всякие, маки да васильки.

– А что люди-то скажут, – не унималась мать. – Откуда ребёнок, спросят, появился?

Андрей обнял мать за плечи и тихо сказал:

– Это наш с Настей ребёнок, и он будет жить с нами.

Отец сидел в углу, чинил валенок и вдруг расхохотался громко, от души. Все повернулись к нему, а он знай себе хохочет. Мать удивилась: уж как заболел, ни разу так не веселился.

– Ну, что на тебя нашло?!

Дед сквозь смех и говорит:

– Когда девки неразумные в подоле приносят, это ещё можно понять, но когда мужик приносит, это трудно скумекать.

И тут стали смеяться все. Андрей расхохотался во всё горло, за ним – Настя, и даже мать сначала крепилась, а потом прыснула в платок.

Поленька росла умным ребёнком. Никто никогда не слышал её плача, а вот звонкий заливистый смех раздавался по всему дому. Она рано начала ходить, а первые слова произнесла уже в полгода. Все домашние очень любили девочку, но особенно к ней привязался дед. Они всюду ходили вместе: дед – прихрамывая, а девочка рядом, держа его за руку. Но однажды мать заметила, что муж её уже и не хромает. Во дворе дров нарубил, в поленницу сложил, а Поленька ему помогала, по чурочке складывала. Вечером старушка не выдержала и спросила:

– А что, отец, нога-то неужели поправилась?

Дед обернулся посмотреть, не подслушивает ли кто, и говорит тихо:

– Знаешь, мать, сам до сих пор поверить не могу. Прибежала давеча Поленька со двора, притащила сучок какой-то корявый. Сама смеётся и этим сучком по моей больной ноге водит. Водит и приговаривает что-то тихо так, шепелявит. Ну, думаю, нашла игрушку, по больной ноге палкой водить. Поводит, поводит, а потом спрашивает: «Твоей ножке, дедушка, тепло ли стало?» А я чувствую, ногу-то будто огнём опалило, жар такой, что не объяснить. «Ты, – говорю, – почто, внученька, над дедом своим измываешься? Нога-то ведь в жару пылает». А она мне вот что: «Так и должно быть, дедушка, но скоро всё пройдёт и будет ноженька твоя здорова». И что ты думаешь, – дед повернулся и закатал штанину. – Взгляни, рана три года не заживала, а теперь как будто и не было.

Старуха всплеснула руками: на месте гниющей раны только розовый рубец остался. Вот так Поленька! Когда внучка подросла, дед стал часто брать её на рыбалку, но не только как собеседницу, а именно потому, что очень уж рыба хорошо клевала в её присутствии.

А вот на конюшню Поленька не любила ходить, уж больно лошади вели себя беспокойно, как будто боялись чего-то. Дед и сам это заметил, но решил не придавать этому значения.

– Может быть, её глаза так на них действуют.

Глаза у Поли действительно были необычные. Их изумрудное сияние приводило в трепет любого, кто их видел. У девочки не было братьев и сестёр, и потому всё своё время она проводила со взрослыми, удивляя их своими небывалыми способностями. Однажды бабушка случайно ошпарилась кипятком, пролив на себя ковш горячей воды. Она едва не потеряла сознание от боли. На её крик прибежала Поленька. Девочка что-то пела и размахивала руками возле бедной бабушки, и уже через полчаса боль утихла, а от ожога не осталось и следа. Андрей души не чаял в дочке и ничему не удивлялся. Он знал магическую силу её матери. Даже уставший, он мастерил ей игрушки, выстругивал из дерева лошадок, сам расписывал их яркими красками и покрывал лаком. Он привозил ей из города платья, да такие красивые, каких ни у одной девчонки в селе не было. Впрочем, и подруг у Поленьки тоже не было. Все сторонились странной девочки, а может быть, завидовали её нарядам. Поленьку это не огорчало, она не любила играть с детьми.

Настя, сильно похудевшая за эти годы, шила Поленьке кукол. Ей так хотелось стать хорошей матерью этому ребёнку. Ведь своих детей у неё не было. Годом раньше родился мальчик, да пожил всего два дня. Умер он у Насти на руках от неизвестной болезни. Настя переживала, плакала и всю свою нерастраченную ласку отдавала Поленьке. Но Поля так ни разу и не назвала её мамой, она была для неё просто Настей. Никакие уговоры не смогли заставить её выдавить из себя это короткое слово. Но Настя ждала, ждала и надеялась, что это когда-нибудь произойдёт.

Как-то рисовала Поля на листе бумаги луговые цветы, да так ловко у неё выходило, красиво очень. Букет будто живой получился. Настя, увидев рисунок, залюбовалась вслух:

– Как красиво, Поленька. Мне бы очень хотелось иметь такой букет, я бы каждый день им любовалась.

Но Поля закрыла рисунок ладошкой:

– Нет, не хочу, я подарю его мамочке.

Настя спросила настороженно:

– А разве не я твоя мама?

Девочка вполне искренне удивилась:

– Конечно, нет. Ты ведь меня нашла, а моя мамочка далеко, в луговых травах живёт.

Настя так растерялась, что не знала, как ответить девочке. Вечером она спросила у мужа:

– Ты рассказал Поленьке о том, что мы её нашли?

– Что ты, Настя. Никогда не говорил. А что случилось?

Андрей даже отодвинул чашку, из которой ел.

– А то, что Поля знает, как и где мы её подобрали той ночью. – Настя смотрела на мужа грустными глазами. Она вздохнула и собрала чашки со стола. – Я никогда не буду ей матерью, она не любит меня.

Андрей стукнул кулаком по столу:

– Глупости, ты её вырастила, она ещё подрастёт, поумнеет и будет звать, а ты даже не думай об этом.

Но Настя думала. Думала и страдала, ей так хотелось, чтобы девочка полюбила её. Но чем старше становилась Поленька, тем больше они отдалялись друг от друга.

Однажды Настя спустилась в погреб, чтобы взять крынку сметаны, но когда она поднялась наверх, дверца погреба неожиданно захлопнулась прямо перед её лицом. Бедная женщина едва не упала с лестницы. Она закричала от ужаса и громко забарабанила в дверцу. Но ей никто не ответил, так как в доме никого не было. Насте пришлось просидеть несколько часов в холодном погребе, пока не пришли отец с матерью и не освободили несчастную узницу.

– Как такое могло случиться?! – недоумевали старики.

Настя молчала. Её бил озноб, а из глаз неудержимо текли слёзы. Старуха напоила её горячим чаем и уложила в постель.

– Бедняжка! Да что у нас, бес завёлся, что ли, дверку вздумал захлопывать!

Скрипнула входная дверь, и в комнату вошла Поленька. При её появлении Настя вздрогнула и замерла под одеялом. Девочка улыбнулась и, отойдя к столу, занялась рисованием. Бабушка посмотрела в её сторону:

– Что же ты, Поленька, к матери не подойдёшь? Захворала она, али не видишь?

Поля, не проронив ни слова, спокойно взялась за карандаш и принялась водить им по бумаге.

– Подойди сюда, внучка, – не унималась бабушка, но Настя вдруг поймала её за руку.

– Не надо, – зашептала она, – пусть рисует, а я хочу отдохнуть.

Бабушка вскоре вышла, укоризненно посмотрев на внучку, и они остались вдвоём. Стояла тишина, лишь изредка шуршал грифель о бумагу. Настя вдруг спросила:

– За что ты не любишь меня, Поленька?

Но ответа не последовало. Грифель продолжал шуршать.

– Что я сделала не так? Чем заслужила твою немилость, ведь я люблю тебя. Ответь, пожалуйста.

После длительного молчания грифель перестал шуршать, и Настя услышала странные слова:

– Ты заняла не своё место и должна уйти.

Настя поднялась на локтях с подушки. Лицо её пылало.

– Это чьё же место я заняла?

Поля не смотрела в её сторону, она продолжала рисовать.

– Ты сама знаешь, чьё. Уйди от Андрея, он любит мою матушку, а не тебя.

Настя больше не могла это слушать. Она вскочила с постели и подошла к девочке:

– Мы с Андреем любим друг друга с детства, тебя мы тоже вырастили как родную, а теперь ты говоришь о какой-то матушке!

Поля подняла глаза на женщину. Сколько было холода и злобы в этом взгляде. С этой минуты Настя поняла: эта девочка никогда не будет её ребёнком. Поля нажала на грифель, и он обломился.

– Не уйдёшь – тебе же хуже.

Настя попыталась усмехнуться:

– А ты не боишься, что о нашем разговоре узнают Андрей и ещё дедушка с бабушкой?

Девочка была совершенно спокойна:

– Тебе никто не поверит.

Поленька – луговой цветочек

С этого дня Настя больше не пыталась примириться с Полиной. Она старалась не замечать её. Всю работу по дому выполняла молча, лишь иногда советуясь с матушкой.

Поля же была ласкова со всеми, а особенно с Андреем. Когда после работы, уставший, он садился за стол, она с радостью ставила перед ним большую чашку горячего супа и смотрела на него большими влюблёнными глазами. Иногда от этого взгляда ему становилось не по себе, но он всё равно усаживал её к себе на колени и гладил мягкие пушистые волосы. Она прижималась к нему всем своим хрупким тельцем и шептала:

– Папочка, я так тебя люблю.

Однажды он подозвал Настю к себе. Настя возилась у печи, помешивая в чугунке кашу. «Как она похудела и подурнела», – подумал он, глядя на жену, но вслух произнёс:

– Что происходит, Настя? Ты совсем не замечаешь ребёнка, ведь раньше всё было по-другому.

Настя не смела поднять глаза, а руки её предательски задрожали. Андрей посадил жену рядом собой и обнял за плечи:

– Что случилось, почему ты больше не любишь Поленьку?

Настя вздрогнула:

– С чего ты взял?

– Она сама мне об этом сказала, да и я вижу…

Женщина решительно встала и, не взглянув на мужа, быстро вышла из комнаты. Разговора не получилось.

Время шло. Андрей построил большой, просторный дом, куда он переселился с Настей и Полиной. Старики радовались за молодых, но тут стали замечать, что соседи на них как-то странно поглядывают да и сторониться стали. Бывало, прибежит соседка Нюра посудачить с матерью по душам, а нынче даже не заглянула ни разу. Братья Кузьма да Василий тоже часто к деду заглядывали, о рыбалке да охоте поговорить, а тут и они не заходят.

«Странно всё это», – подумала мать и постучала к соседке. Дверь Нюра открыла неохотно, сквозь зубы сказала:

– Проходи, – и, не взглянув на гостью, направилась к печке.

– Постой, Нюра. Я тебе яичек крупных, отборных принесла, наша несушка впервые такие снесла.

Но Нюра отказалась:

– Не нужно мне ничего от вас, нечисто всё.

Мать аж поперхнулась:

– Что значит – нечисто? С ума, что ли, сошла, Нюра, свихнулась на старости лет?

Но соседка посмотрела на неё серьёзно:

– Я-то не сошла ещё, а вот вы все будто опоённые ходите, ничего вокруг себя не видите.

Мать ещё больше изумилась:

– Да что мы видеть-то должны? Как жили, так и живём.

– Вот именно, жить-то вы стали богато, и всё у вас ладится, даже дед твой ногу свою поправил, а ведь уж не верили…

– А ты что же, – возмутилась мать, – завидуешь, что ли? Это тебя гложет?

Нюра горько усмехнулась:

– Да не завидую я, Егоровна, просто странно всё это. В доме твоём нечистый завёлся, он вам и помогает.

Тут уж мать не выдержала, плюнула сгоряча на пол и покинула дом соседки. Вечером рассказала мужу о своём разговоре с Нюрой. Дед сначала молчал, а потом и выдал:

– Я тоже был у Кузьмы с Василием, так они мне примерно то же самое сказали. Так, мол, и так, завёлся у вас в доме сатана, а сатана этот – Поленька! Не зря у неё глаз недобрый.

– Да с чего взяли-то? Поленька такая ласковая. – Мать не удержалась и смахнула слезинку.

– Вот и я обругал всяко, на том и расстались.

Дед задумался, а потом как-то нерешительно проговорил:

– Только вот странные вещи происходят, мать! С тех пор как Поленька появилась в нашем доме, Андрей как-то посуровел ко всем, молчалив стал, а Настя и вовсе высохла, смотреть не на что. А ведь была здорова.

– Я это тоже заметила, – прошептала мать. – Только я не верю, что это из-за Поленьки, она ж ребёнок. Кому она зло может причинить?

– Вот и я думаю, чудно всё это.

Дед нахмурился, но через минуту в комнату вбежала Поля и, обняв стариков, весело затараторила:

– Деда, миленький! А когда мы на рыбалку пойдём?

Глаза у деда потеплели, он рассмеялся и, целуя внучку, подмигнул жене:

– Ах ты, рыбачка моя, да хоть завтра с утра и пойдём, с тобой ведь и голыми руками наловишь!

Все рассмеялись, а потом Поленька спросила:

– А дядя Вася и дядя Кузьма тоже с нами пойдут?

Дед крякнул в кулак:

– Нет, они не хотят с нами, внученька. Мы вдвоём с тобой пойдём, так даже лучше.

– Конечно, лучше! – засмеялась Поленька, сверкнув своими изумрудами.

А наутро случился у соседей пожар. Прибежали братья, застучали в калитку. Дед спросонья, засунув ноги в валенки, побежал навстречу.

– Что случилось? – спросил дед встревоженно, когда открыл дверь.

Братья были в ярости:

– Ваша ведьма сожгла наши лодки. Они были новые. Кто нам заплатит за них?

Дед стоял в растерянности.

– Если вы имеете в виду девочку, то она спит в своей кровати, как все нормальные дети. Да и как ваши лодки можно сжечь, они же просмолённые?

Кузьма стукнул кулачищем в дверь:

– Её видели там, на лодках, в полночь. Ты что, Афанасий, не понял ещё, что она ведьма?

Дед захлопнул калитку и задвинул засов.

– Наша девочка спит, а вы несёте полный бред, убирайтесь отсюда!

Кузьма и Василий ещё долго кричали, но наконец наступила тишина, и дед вернулся в дом. Нырнув под тёплое одеяло, он подумал: «Странно всё это. Поленька только вчера про них спрашивала».

Только стали забывать про эту историю, как случилась другая.

Взбивала как-то бабушка масло в большом горшке. Ладное масло получилось, нежное.

Пришла Поленька, обмакнула пальчик – и в рот. Аж глазки зажмурила, вкусно!

– А дай, бабушка, я соседке тёте Нюре маслица снесу, а то она на нас что-то сердится.

Бабушка поцеловала девочку в макушку:

– Ах ты, умница моя, внученька! Всё-то ты подмечаешь. Я тебе сейчас в маленький горшочек переложу, ты и снесёшь. Скажи, мол, бабушка послала, пусть кушает на здоровье.

Унесла Поленька горшочек, а вскоре возвращается вся в слезах и горшочек обратно на печку ставит. Бабушка – в тревоге:

– Что случилось, внученька? Неужели Нюра выгнала?

Поленька всхлипывает, глазки трёт:

– Выгнала, бабушка! Да ещё сказала: нечего сатанинскому отродью мой порог переступать.

И заплакала Поленька ещё горше. Бабушка обняла её, целует, уговаривает:

– А мы больше не пойдём к ней, и вообще ни к кому не пойдём, будем жить своей семьёй, ну их всех! Не плачь, Поленька, мы тебя в обиду не дадим.

Поленька – сквозь слёзы:

– Это я вас в обиду не дам.

Бабушка и не задумалась об этих её словах, только прибежала на другой день Нюра, в комнату не зашла, а с порога кричать стала:

– Да что же это делается, люди добрые! Вчера ваша ведьма у меня побывала, а сегодня моя Бурёнка издохла, а ведь здоровая была, сколько молока давала! Чем я теперь внука кормить буду?!

И завыла, заголосила протяжно, проклиная всю семью Андрея и его будущих детей. Выскочили дед с бабкой, прогоняют её с порога:

– Уходи ты подобру-поздорову, не делали мы тебе худа, беды не желали. Нечего на безвинного ребёнка все грехи вешать!

– Это она-то безвинная? – Нюра выпучила глаза. – Да она сама сатана, только прикидывается овечкой! Эх вы, слепые, не видите ничего. Хорошие люди были до этой приживалки, а теперь Бога забыли!

Насилу вытолкали Нюру. У бабушки после того случая долго руки тряслись. Но беды на этом не закончились. Не стало им житья в селе. Все жители на них косились, пальцем показывали, а однажды, кто-то на их калитке чёрной смолой слово «Ведьма» написал. Но и селянам несладко жить стало, всё какие-то несчастья случались: то вдруг собака сдохнет, то кони ноги переломают, а то и вовсе пожары участились. Бабка с дедом боялись за Поленьку, никуда её от себя не отпускали, а Андрей всё хмурый ходил. Бывало, за день ни слова от него не добьешься. Только однажды подозвал к себе Поленьку, посмотрел ей в глаза и говорит:

– Что творишь-то, а?

Поленька улыбнулась, ручки протянула:

– Ты о чём это, папочка?

Промолчал он тогда, обнял крепко и слезу скупую с глаз смахнул. Нависли тучи над его новым домом, а уж и не рад он ему. Какая же радость, когда тебя все кругом ненавидят. Понимал он, из-за кого беды приключились, а только сделать-то ничего не мог. Любил он Поленьку пуще света белого. Бывало, целует её да приговаривает:

– Полюшка, ты горюшко, цветочек мой дикий, луговой.

Но последней каплей стал несчастный случай с Настей.

У старого дома наверху флигель когда-то был построен. Давно в этот флигель никто не заглядывал, так, вместо чердака был. По молодости дед там голубятню держал. Так вот, Настя в тот день во дворе была, поросятам пойло в корыте готовила. Только слышит треск какой-то сверху и испуганный голос Поленьки:

– Мама, мамочка, помоги!

Настя в тревоге подняла глаза и ахнула в ужасе: на крыше флигеля стояла Поленька.

– Мама, мамочка, я сейчас упаду! – кричала она.

Настя бросилась к дому, в мозгу стучало: «Доченька, держись, я спасу тебя!»

По лесенке Настя забралась на чердак, потом ещё выше, во флигель. Отворив створку окна, она вылезла на крышу:

– Доченька, не шевелись, здесь есть лестница, я сейчас её поставлю, и ты спустишься ко мне.

Настя посмотрела на Поленьку и обмерла. Девочка улыбалась, и на её лице не было никапли испуга. В изумрудных глазах сверкал недобрый огонёк.

– А ведь я предупреждала тебя… – услышала женщина напоследок.

Тут послышался треск старого дерева, крыша вдруг заходила ходуном, какая-то неведомая сила отбросила Настю в сторону, и она с криком упала на землю.

Давняя история

Настя осталась жива – это было чудом, – и уже через пару месяцев заново училась ходить. Но сразу после этой истории Андрей взял Поленьку за руку, и они куда-то ушли. Вечером он пришёл один. Как ни пытали его отец с матерью, он так ничего и не сказал. На другой день матушка слегла от переживаний, тогда Андрей наклонился к ней и взял её горячую ладонь:

– Матушка, ты потерпи. Скоро ты обо всём узнаешь, но только не от меня. – А потом добавил: – Всё будет хорошо, вот увидишь.

Вечером в дом постучали. Старики удивились, ведь к ним давно никто не заглядывал. Андрей открыл дверь, пропуская гостью вперёд. На пороге стояла старая Горбылиха. Она опиралась на клюку и разглядывала комнату.

– Да, давненько я в гостях не была. – Взгляд её остановился на старой женщине.

– Ну, здравствуй, что ли, Егоровна, и тебе, Афанасий, здравствуй.

Дед молча кивнул, а мать сразу предложила гостье сесть к столу.

– Ты проходи, Горбылиха! Извини, не знаю, как тебя по имени-отчеству, проходи, я сейчас горячей картошечки поставлю.

Горбылиха села и улыбнулась кривой старческой улыбкой:

– Да будет тебе суетиться, не затем пришла. Сама садись, Егоровна, а имя моё я уже и сама не помню.

Мать присела и приготовилась слушать. Но старуха не торопилась, сначала осмотрела комнату, потом взглянула на Андрея:

– Неплохо живёшь, в достатке. Настя, стало быть, в больнице сейчас? Ну да поправится, всё у вас хорошо будет.

Дед сердито кашлянул в кулак.

– Ты что же, старая, посочувствовать к нам пришла, так мы уж как-нибудь сами…

– Будет тебе горячку пороть, Афанасий. По делу я пришла, Андрюша меня позвал.

Минуту стояла тишина. Было слышно, как муха бьётся об стекло.

– Внучку свою, Поленьку, не ищите. К матери я её увела, там она и должна быть, а то беды ваши никогда не закончатся.

Старуха развернула узелок, и Андрей узнал изумрудные бусы, которые дарил луговой хозяйке.

– Вот, вернула я себе своё сокровище, а то ведь и нет у меня больше ничего.

Горбылиха обернулась к матери:

– А что, Егоровна, попью я, пожалуй, у тебя чаю.

Поставили самовар, варенье, а к чаю мать бараночки сахарные подала.

– Вот, угостись, Горбылиха. Бараночки Поленька очень любила.

Мать села и залилась слезами. Горбылиха стукнула клюкой об пол.

– Да не плачь ты, Егоровна! Не померла Полинка, к матери родной отправлена, лучше ей там будет.

Вот тут-то, за чаем, она и рассказала свою историю.

– Давно это было. Жила я с отцом да матерью в городе. Небедно жили, усадьбу свою имели, сад фруктовый. Минуло мне в ту пору пятнадцать лет, глупой была, беззаботной, ну и красотой меня Бог не обделил. Полно ухажёров было, а папенька всех отшивал. Однажды гуляли мы у пристани, я зонтик ажурный над собой держала. Смотрю, матросы на берег сходят, все стройные, загорелые. Особенно один мне приглянулся, Николаем звали. А он как увидел меня, так покой и потерял. Папенька был против наших встреч, а мы всё равно тайком встречались. Виделись, правда, редко, в плаванье он ходил. А как приедет, подарок мне везёт. В очередной раз привёз мне вот эти бусы изумрудные, их-то я и сохранила. Отец потом прознал про наши встречи, страшно ругался, и вскоре отправил меня в дальнюю деревню, к бабушке в имение. Плакала я в разлуке, а потом познакомилась с местными девушками, и вместе мы стали по грибы да ягоды ходить. Однажды легла на полянку, притомилась и уснула. Во сне слышу: кто-то меня по руке гладит да ласково шепчет что-то. Открываю глаза, а надо мной молодец склоняется. Волосы кудрявые, пушистые, но больше всего глаза удивили, ярко-изумрудного цвета, так и сияют, так в душу и смотрят. Вот эти-то глаза меня рассудка и лишили. И говорит он мне мягким таким, бархатным голосом: «Пойдём, красавица, со мной, женой моей будешь, ни в чём тебе отказу не будет. А самое главное – бессмертие тебе подарю. Хоть и сам лишусь этого, но зато ты будешь вечно молода и красива». Ну кто бы такому подарку воспротивился? Вот и я согласилась. А был это не кто иной, как молодой король Луговик. Это на его лугу я уснула и сладкие сны видела. Увёл он меня в своё царство, и никто больше обо мне не слыхал. Через год родилась у меня дочка Купавочка – пробабушка Луговички, а ещё через год скучно мне стало в луговом этом царстве жить. Ни друзей, ни знакомых, одни мыши ручные да хомяки. И вот решила я как-то в деревню сходить, а от мужа утаила. Иду по дороге, а навстречу на лошади юноша скачет. Как взглянула, так и дар речи потеряла. Узнала я во всаднике этом Николая. Он как меня потерял, бросил всё и давай по свету разыскивать. Может быть, и не нашёл бы, да узнал от девушки-прислуги, в какой я деревне. Приехал, а меня уж след простыл. Поминки обо мне заказывали. Николай так и остался в этой деревне, будто чувствовал что-то. Конюхом устроился к местным господам. И вот встретились мы с ним на узкой дорожке. Целовались, плакали, смеялись и решили сбежать. Посадил он меня на лошадь, сам сел позади, и умчались мы с ним далеко-далеко, счастье своё новое строить… – Старуха на минуту замолчала, отхлебнула душистого чая, огляделась и снова продолжила:

– Прожили мы с ним долгую жизнь, правда, детей у нас не было. Николай мой состарился, подряхлел. Я же по-прежнему оставалась молодёхонька, стройна и красива. Старики незнающие иной раз над Николаем посмеивались: чего, говорят, такую молодушку-то взял, уморит она тебя. А Николай любил меня до самой смерти.

Андрей увидел, как в подслеповатых глазах старухи блеснули слёзы.

– После его смерти я одна жила. Приходили женихи свататься, да я всем отказывала, верна была своему Николушке. А дальше случилось самое страшное… Помню, погода была плохая, ветер в окна стучал. Поздно уж было, на дворе темно. Слышу, стучит кто-то. Кто это, думаю, на ночь-то глядя. Открываю дверь и назад пячусь…

Стоит передо мной старик седовласый, а волосы-то длинные, спутанные, до самого пояса свисают, лицо землистое, измождённое, в морщинах глубоких. Узнала я его только по глазам, цвет этот изумрудный – его разве скроешь? Вот и сверлит он меня этими изумрудами, а я тихо на пол сползаю. Очнулась на стуле, а он напротив сидит и голосом старческим, скрипучим молвит: «Обманула ты меня, девица, подло. Не ожидал я тогда от тебя, ведь самое дорогое подарил». Холод пробежал у меня по спине, и страшно мне стало до ужаса: «За бессмертием своим пришёл, ну так возьми его, мне не надо!» Я не узнала даже собственного голоса, так он дрожал. Старик вдруг расхохотался, да так громко, будто раскатистый гром ударил. Потом посуровел: «Нет, бессмертие я назад не возьму, но за то, что ты дочку бросила, я тебе другой подарок приготовил». Он опять сверлил меня взглядом, а я не знала, куда от него деться. «Не нужны мне твои подарки, лучше убей сразу, раз заслужила!» Старик встал. Он был громадного роста, и моя комната показалась мне жалкой лачугой. «Нет, красавица, убивать я тебя не стану. Слишком уж легко отделаться хочешь, и бессмертие я тебе оставлю, да только в придачу старость уродливую подарю».

«Нет! – закричала я что есть мочи. – Лучше убей, прошу тебя, не хочу я жить без Николая!»

Протянула я к нему руки, а он оттолкнул меня и будто в воду канул. Исчез, как будто и не было.

Уснула я только под утро, а потом подошла к зеркалу, увидела там красавицу черноволосую, ясноглазую и подумала: а может, приснилось всё, не было никакого Луговика? Да только зря подумала. Стала я с того дня стареть быстро, через неделю меня уж не узнавал никто. Вот так и превратилась я в старую Горбылиху.

Старуха замолчала. В комнате стояла тишина. Андрей и мать с отцом сидели словно заговорённые, очень уж удивил их странный рассказ Горбылихи. Наконец Андрей осмелился спросить:

– А что стало с Луговиком и его дочкой?

– Луговик вскоре умер, старый ведь очень был, а Купава хозяйкой стала, но бессмертия у неё не было. Оно не всем даётся.

Старуха поднялась с места и поковыляла к двери. Каждое движение ей давалось с трудом. Андрей помог ей переступить через порог. На прощание он ещё раз заглянул ей в глаза:

– Значит, Поленька, тебе далёкой правнучкой будет?

Старуха улыбнулась беззубым ртом:

– Да, видно, так. Не горюйте о ней, свои скоро народятся.