Текст книги "Горечь победы"

Автор книги: Любовь Рябикина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Они прошлись по всему рынку. Сидаев внимательно следил за мелькавшими тут и там пятнистыми камуфляжами чеченской милиции. Едва кто-то начинал двигаться в их сторону, как он увлекал немца в другое место. Ему не хотелось, чтоб менты увидели Грассера. Не смотря на все ухищрения Аслана с одеждой и небритостью, даже вязаной шапочкой на голове, Пауль все равно выглядел иностранцем. Торговцы глазели на светловолосого парня, нахваливая свой товар на все лады. На Центральном рынке можно было купить все: от пистолета до гранатомета, от ложки до машины и от овощей до деликатесов. И это так не увязывалось: разбитый город и царившее здесь изобилие…

Возле кафе, неподалеку от входа на базар, находилась мини-биржа, где чеченцы нанимались на работу. До кафе оставалось метров тридцать и уже можно было разглядеть лица мужчин, толпившихся там. Туда-то и потянул Аслан Грассера:

– Пойдем, Пауль. Нам надо нанять трех пацанят, чтобы поставить фугас на улице Жуковского…

Журналист опешил:

– Зачем привлекать детей?

– Любая работа должна оплачиваться, а они хотят заработать. На детей русские обращают меньше внимания. Нас уже ждут…

И действительно, к ним сразу направились три молодых парня лет пятнадцати-шестнадцати. За детскими лицами пряталась взрослая убийственная сущность. Об этом говорили их глаза. Грассер уже знал, что эта неграмотная чеченская молодежь могла уверенно работать с минами и взрывчаткой, с минометами и ПТУРами, с современными средствами связи, не умея читать и писать. Пятнадцатилетний Беслан Сидаев мог разобрать и собрать автомат Калашникова с завязанными глазами, знал все детали и называл столицу США «Пашинтоном».

Подростки внимательно поглядели на Пауля, но не поздоровались. Аслан обратился к самому старшему:

– Здравствуй, Адам! – Они обнялись и он продолжил, указав на немца: – Это журналист из Германии. Хочет снять фильм о зверствах русских. Говори по-русски, чтоб он понимал. Ты уже в курсе, что собаки взяли Хамида? Я тебе даю шанс отомстить неверным. Деньги получишь после работы…

Адам доложил:

– Вчера мы навестили русскую бабку, которая жила на Суворова тридцать пять и стучала русским…

Пауль торопливо спросил:

– Почему жила?

Адам улыбнулся:

– Мы ее зарезали! Все русские неверные собаки должны умирать.

Он сказал это с такой ошеломляющей злостью! Пауль мгновенно вспомнил деда и почувствовал, как по спине побежали мурашки. За пятьдесят с лишним лет ничего не изменилось. Убийство незнакомой женщины поразило его. Все было не так, как он думал раньше. Он огляделся, стараясь взять себя в руки. Сидаев между тем протянул парню стодолларовую бумажку:

– Это за русскую суку!

Адам улыбнулся еще шире и чуть кивнул. Все трое оживленно заговорили между собой по-чеченски. Попрощавшись с юнцами, Аслан с Паулем вышли с рынка. Журналист обернулся, но Адама с его желторотыми убийцами не увидел. Сели на маршрутное такси и поехали в район Черноречья. Там Пауль должен был договориться о поездке в горы с человеком от Абдаллаха Шамиля Абу-Идриса. Сидаев не знал, сколько немцу придется ждать боевика с гор.

Это был обычный пятиэтажный дом. Аслан оставил Грассера в квартире пожилого чеченца и уехал обратно, сказав:

– До встречи! Надеюсь, ты сделаешь хороший репортаж…

Хозяин дома зажег лампу. Пауль, оглядевшись в квартире, спросил:

– А ваша жена где?

Он коротко ответил:

– Погибла…

Расспрашивать журналист не стал. Мужчина сам приготовил ужин и пригласил иностранца к столу. Поели молча. Грассер снова спросил:

– У вас есть дети?

Снова последовал короткий ответ:

– Было пять. Осталось три. Двух федералы убили.

– А где эти трое?

– Один живет с семьей в городе, второй в горах, а третьего ты видел – Адам…

Пауль прихватил сигареты с зажигалкой и отправился на балкон. Ночь быстро опускалась на Грозный. Горы были совсем рядом и их заснеженные вершины очень хорошо выделялись на фоне вечернего неба. Журналист стоял на балконе дома, покуривая сигарету и любуясь на горы, вершины которых солнце окрасило красным. Чеченец вышел к нему и остановился рядом:

– Я постель приготовил…

Грассер кивнул:

– Спасибо… – Показал рукой вдаль: – Как красиво! Даже не верится, что здесь, на фоне этой райской красоты, убивают…

Хозяин ничего не ответил и ушел в дом.

В ночной прицел «винтореза» было хорошо видно, как трое мужчин подошли к калитке частного дома. Видно было, как они крутят головами, прислушиваясь и оглядываясь. Калитка распахнулась бесшумно. Трое вошли во двор. Один склонился, видимо запирая крючок или щеколду. Еще раз выглянул через верх. Ничего не заметив, постучали в дверь дома. Та почти сразу открылась и ночные гости проскользнули внутрь. Дверь закрылась, но свет в доме не зажегся. Канарис, застывший в бурьяне напротив дома, шепнул в рацию:

– Лиса, пошел!

Семеро разведчиков бесшумно подбежали к высокому забору и мгновенно перемахнули через него, словно тени. Канарис снова посмотрел в ночной прицел. Рядом с полковником застыли две невысокие фигуры в масках. Обе смотрели в сторону дома. Там стояла тишина. Света не было. Канарис шепнул:

– Комсомолец, работай!

Десяток бойцов рванули к калитке дома. Она бесшумно распахнулась перед ними и они кинулись к дому. Раздался треск выбиваемой двери. Замелькали огоньки фонариков и резкий мужской крик откуда-то изнутри:

– Всем лежать! К стене, обезьяны!

Когда полковник со Стрелком и Медвежонком вошли в дом, все было кончено. Трое пришельцев, освещенные фонариками разведчиков, лежали лицами вниз на полу посреди большой комнаты. Хозяин находился у дивана, а хозяйка верещала в спальне. Канарис громко скомандовал:

– Заткните бабе пасть…

Что-то упало в спальне и крик стих. Полковник покосился в ту сторону, прислушиваясь. Посмотрел на лежащих чеченцев и с расстановочкой сказал:

– Андрюша, пусть покажут личико братья-обезьяны…

Крепкий парень в маске с автоматом наперевес, пнул в бок первого лежавшего и зло рявкнул:

– Повернулись, бараны грязные!

Лежавшие моментально перевернулись на спину, даже хозяин, лежавший хоть и под наблюдением, но в тени. Яркий свет фонариков выхватывал бледные перепуганные лица с капельками пота. Полковник спросил у фэбсов:

– Эти?..

Стрелок кивнул. Нагнувшись к небритому чеченцу посредине, спросил:

– Немец где?

Тот дернулся и торопливо, захлебываясь словами, выпалил:

– Я ничего не знаю! Клянусь Аллахом!

Канарис резко наклонился и сгреб его за шкирку одной рукой. Чуть встряхнул. Приблизил лицо в маске вплотную к его и рыкнул:

– Ну, ты, приблудыш Аллаха, хочешь ко мне на базу?

Светлые глаза сквозь прорези маски сверкнули сталью. Чеченец взвыл:

– Нет! Я все скажу! Он в Черноречье с Асланом уехал!

Стрелок подошел к окну и чуть приподнял штору. Край неба начал светлеть. Фээсбэшник вздохнул:

– Не успеем. Что ж, попробуем навести чеченский ОМОН. С утра пусть прошмонают… – Тут же наклонился к чеченцу: – Адрес, обезьяна!

Тот взвизгнул от испуга:

– Улица Верхоянская, дом три, квартира семнадцать!

Медвежонок наклонился и тоже подал голос:

– Ну, если обманул…

Канарис повернулся к своим парням:

– В БТР их! Завтра утром ментам сдадим. Подержим, пока все их грехи соберем. Хозяев тоже, чтоб не предупредили… – Подошел к хозяину и наклонился: – Завтра днем выпустим. Скажи своей, чтоб не орала…

Разведчики начали выводить пленных бандитов из дома. Полковник вместе с хозяином зашел в спальню. Осветил фонариком сидевшую на краю кровати и завернувшуюся в одеяло тихонько плачущую растрепанную хозяйку. Она подняла голову. Под глазом расцветал здоровенный фонарь. Колобок, стоявший рядом буркнул, словно оправдываясь:

– А че эта стерва кусается? Я хотел ее в комнату…

Муж что-то быстро сказал жене по-чеченски. Женщина ответила и он попросил Канариса:

– Не могли бы вы отвернуться и дать ей возможность одеться?

Полковник отказался:

– Пусть одевается при нас. Она же не голая. Халат и так можно натянуть…

Чеченец махнул рукой и жена встала, медленно сняв одеяло. Сжавшись, подошла к креслу у окна и торопливо схватила халат. На фоне окна под прозрачной сорочкой отчетливо виднелось стройное тело.

Канарис стремительно вышел из спальни, жестом приказав Колобку отвернуться. Память больно ударила офицера. У его бывшей жены была точно такая же сорочка. Перед глазами мелькнуло, как смеющаяся Ольга села на постели, ловко увернувшись от его рук, как колыхнулись полные груди. Она накинула эту сорочку вставая. Обнаженное тело словно скользнуло в ткань. Встала и обернулась к нему, продолжавшему лежать. Растрепанные волосы рассыпались по плечам золотым облаком и точно так же светилось в свете утра ее, такое желанное, тело. Полковник выскочил из дома и едва не застонал от воспоминания…

Мовсар Темрикоев был командиром отделения в ОМОНе. Он сам был с горного Веденского района из аула Агишбатой. Его воспитала бабка. Родители погибли у него на глазах. Ему исполнилось тогда всего восемь лет. Они всей семьей возвращались с соседнего аула Тазен-Кале. Шли по тропе, чтоб немного сократить путь. Дело было в октябре, моросил дождь и узкая тропа стала скользкой. Отец поскользнулся и покатился вниз, к обрыву. Он успел ухватиться за край одной рукой. Потом схватился и второй, но силы выбраться самому не хватило. Мать кинулась помогать. С трудом спустилась вниз по каменистой осыпи, крикнув сыну:

– Мовсар, не ходи к нам! Иди в аул!

Он стоял на тропе и смотрел. Мать ухватилась за куртку на плечах отца и пыталась втянуть его наверх. Светловолосая голова мужчины показалась над краем и он начал подтягиваться, но камень под коленом Разии поехал вниз. В результате родители сорвались оба. Сейчас Мовсару было двадцать девять лет. Он до сих пор хранил в памяти дикий крик матери:

– Герхард!!!

Почему у отца было такое необычное для чеченца имя, сын не знал. Бабка ругалась, если он начинал спрашивать. А в ауле о том почему-то молчали. Уже будучи взрослым, Мовсар услышал, что его отец был незаконнорожденным и его бабушка опозорила род. Мужчину, который бросил эти слова ему в лицо, вскоре нашли разбившимся в горах. Больше никто в ауле Агишбатой не смел сказать хоть что-либо плохое про его род.

Мовсар унаследовал от отца серо-синие глаза, русые волосы и светлую кожу. Внешне и внутренне он мало походил на чеченца. Он был пытлив от природы, стремился узнавать как можно больше, хорошо говорил по-русски и благодаря этому знанию много читал. Он с интересом изучал новые механизмы и оружие, стремясь докопаться до сути. И этим тоже отличался от большинства чеченцев, которым сложное оборудование и снаряжение не нравилось. Они больше полагались на физическую силу и количественное превосходство. Обман противника ставился выше всех других способов ведения войны.

В первую чеченскую Темрикоев воевал за свободную Ичкерию против русских, искренне веря Дудаеву и Масхадову. Когда российская армия ушла, в республике начался беспредел. Каждый делал, что хотел. Убийства и грабежи не прекращались. Никому не было дела до простых людей.

Он вернулся в Агишбатой. Жить становилось все труднее и только благодаря тем деньгам, что он заработал службой у Дудаева, они смогли с бабушкой выжить. Мовсар купил десятка полтора баранов и стал богатым хозяином, по мнению сельчан. Он не торопился жениться, хотя уже приглядел себе невесту.

Шестнадцатилетняя Мириам Калоева тоже часто поглядывала в сторону Мовсара. Темные глаза вспыхивали, если они встречались на улице и тут же скромно опускались. Омар Калоев был не против свадьбы, но времена оказались не спокойными, да и Мовсар не хотел рисковать молодой девушкой. Ведь в случае его смерти, по чеченскому закону, она не имела права больше выйти замуж, да и к родителям вернуться не могла. Они решили немного подождать со свадьбой…

Неизвестно откуда появилось множество арабов. Они начали учить чеченцев жизни и обычаям. Наглели с каждым днем. Мовсар возмутился:

– Да как они смеют, грязные макаки, учить нас, чеченцев! У нас свои обычаи!

До аула доносились события, происходящие в Грозном. Надежды на лучшую жизнь таяли с каждым днем. Вера в Дудаева и Масхадова начала превращаться в антипатию. И во вторую чеченскую Мовсар пошел против тех, кто развязал в Чечне беспредел.

Оставив старую бабушку на попечение соседей, а разросшуюся до сорока голов отару на Омара Калоева, он уехал в Грозный. С Омаром договорились так:

– Мириам будет меня ждать. Половину овец я отдам за нее тебе, но ты должен приглядеть за стадом…

Весьма небогатый Калоев, имевший всего пять баранов, согласился и теперь пас вместе с четырьмя сыновьями-мальчишками большую отару в горах, а Мириам ждала нареченного. Она была старшей из детей Омара…

Мовсар вступил в чеченский ОМОН в тот же день, как приехал в Грозный. Он не скрыл от немолодого полковника-чеченца с усталым взглядом того, что в первую кампанию был противником русских. Обстоятельно объяснил свое желание воевать теперь на стороне федеральных войск:

– Я надеюсь, что с помощью русских мы все же наведем порядок в Чечне. То, что сейчас творится у нас, с каждым днем становится все невыносимее. Брат идет на брата, сын на отца. Люди забыли святую заповедь – «пусть никто не направляет оружие на своего брата…»…

Махмуд Фазиев внимательно выслушал все, что сказал Мовсар. Немного подумал, а затем предложил:

– У тебя уже есть военный опыт. К тому же ты весьма не глуп и начитан. Насколько мне известно, был в армии сержантом, вот и будешь снова им. Я назначаю тебя командиром отделения…

Мовсар быстро нашел общий язык с подчиненными, хотя неукоснительно требовал подчинения. Практически не было ни одного дня, чтобы отряд ОМОНа не вызвали на зачистку, арест, штурм или просто проверку. Очень часто Темрикоеву приходилось стрелять и арестовывать бывших друзей. Ему неоднократно угрожали местью и расправой, но он не сдавался, философски рассуждая:

– Каждый когда-нибудь умрет…

Его служба в ОМОНе длилась уже два года, а свадьба с Мириам все откладывалась.

Чеченский ОМОН, получивший наводку от русских, среагировал быстро. Уже в начале седьмого утра к Верхоянской улице подлетели два БТРа и «Урал» с людьми. Остановились в сотне метров от нужного дома. Словно горох, с брони и из кузова грузовика посыпались люди в масках, с автоматами наизготовку, в бронежилетах. Рассредотачивались по улице. Пригибаясь к земле и зорко оглядываясь вокруг, они бежали к дому номер три, пугая редких прохожих и заставляя их прижиматься к домам или торопливо бежать вдоль улицы. В считанные секунды пятиэтажка была окружена. Мовсар Темрикоев шел впереди.

Люди в сине-черно-белой форме «ночка» прижались к стенам. Подъездов у дома было три. В каждый проникло трое бойцов ОМОН. Шустро пронеслись по лестницам, отсекая противника от чердаков и одновременно убедившись, что выходы на крышу заперты. Попутно напугали старика-чеченца в первом подъезде, вышедшего покурить. Дед опомниться не успел, лишь вытаращил глаза, глядя на человека в маске, выросшего перед ним словно из-под земли. Серо-синие глаза строго смотрели из прорезей. Рука в обрезанной перчатке зажала рот. Пачка папирос выпала из старческой руки на пол. Мужской голос прошипел:

– Тихо!

Тут же второй мужчина сцапал старика за плечо и потащил вниз.

Отделение Мовсара сгрудилось перед дверью квартиры номер семнадцать на пятом этаже. К ним поднялся майор. Махнул рукой на дверь. Звонить не стали. В отделении Темрикоева имелся «домушник», за пару секунд вскрывший дверь длинным металлическим крючком. Начальник группы показал сложенное колечко из пальцев, одобряя их действия. ОМОНовцы хлынули в квартиру. Все проделали настолько бесшумно, что обитатели не успели проснуться.

Пауль проснулся от чувства тревоги. Открыл глаза и увидел над собой черную маску и автомат. Крепко зажмурился, надеясь, что это сон. Снова открыл глаза и вновь увидел маску. Потряс головой. Голос весело сказал:

– Вот и все, господин журналист! Да не трясите вы головой, мы не сон! Вставайте, одевайтесь и пошли…

В голову Грассера медленно начала просачиваться мысль, что такое во сне присниться не может. По спине потек холодный пот – ОМОН был настоящим! Через пару минут он, уже одетый, стоял посредине комнаты и наблюдал, как милиция шмонала его вещи. Они нашли оба паспорта, журналистское удостоверение, бумажник с записной книжкой, кино– и видеокамеры и заметно оживились. Невысокий худощавый мужчина с майорскими погонами на плечах, который разбудил его, остановился напротив, держа оба паспорта в руках и спросил:

– Так кто же вы – Пауль Грассер или Сергей Петров? Сами скажете или нам связаться с посольством Германии в Москве?

Судя по последнему вопросу, чеченец был не простым. Он говорил по-русски чисто и грамотно. Немец моментально понял, что сильно влип. ОМОНу вовсе не требовались доказательства того, кем он является на самом деле. Удостоверение журналиста доказывало личность. И теперь только от начальства этого майора зависело – передадут Пауля Грассера представителям посольства или похоронят где-то неподалеку. Мысли в голове метались, словно мальки на мелководье. Он вздохнул перед тем, как кинуться «в атаку»:

– Я Пауль Грассер и я подданный Германии! Вы не имеете права меня задерживать. Я свободный журналист!..

ОМОНовец возразил:

– Мы задержали вас вполне законно. Вы проникли на территорию Чеченской Республики нелегально. По статье 83 Уголовного Кодекса Российской Федерации «незаконный въезд за границу» вы можете получить три года тюрьмы. К тому же вы находитесь в квартире связного от бандформирования Абу-Идриса или попросту Шамиля…

Нервы Грассера не выдержали:

– Я требую вызвать представителя посольства Германии в России!

Майор рассмеялся:

– Ну чего вы нервничаете? Ответите нам на кое-какие вопросы, а мы за это время проинформируем посла Германии о вас…

Пауль взял себя в руки и почти спокойно ответил:

– Ни на какие вопросы я отвечать не буду! И вообще…

Хотел еще что-то добавить и вздрогнул: рядом стоял парень с серо-синими глазами, блестевшими из прорезей. Они ему что-то определенно напоминали. Кого-то очень знакомого… Грассер замолчал, пытаясь вспомнить. Майор посмотрел на Пауля, затем на своего подчиненного и отошел в сторону. Глаза ОМОНовца все так же смотрели на немца. Пауль скользнул взглядом по маске, пытаясь представить лицо и не смог…

Мовсар тоже смотрел на журналиста с удивлением: этот Пауль ему кого-то напоминал. Случайно взгляд упал на зеркало на стене. Его собственное отражение в маске четко отпечаталось в нем. Воображение дорисовало черты под трикотажем и он вздрогнул: Пауль Грассер напоминал его самого! Они были странно похожи…

От этого открытия Темрикоев растерянно застыл, но быстро пришел в себя. Майор вновь подошел к Грассеру, посмотрел на сержанта и скомандовал:

– Темрикоев, арестованных в машину!

Когда немец подходил к двери, он услышал, как майор сказал в рацию:

– Мы взяли журналиста…

Пауля и хозяина квартиры через пару минут закинули в кузов «Урала», заставив лечь на не больно-то чистый пол лицом вниз. Рядом с головой журналиста шлепнулась его сумка с камерами и вещами. Грассер подумал: «Эти чертовы русские могут таким образом разбить кинокамеру…», но сказать хоть что-либо не осмелился. ОМОН запрыгнул в кузов и на броню, собираясь трогаться. Машина заурчала мотором и днище кузова легонько завибрировало под животом. Это было довольно неприятно.

Всю дорогу Пауль чувствовал внимательно-удивленный взгляд парня с серо-синими глазами. С грязного днища «Урала» немец мог видеть перед собой лишь запыленные шнурованные берцы, а чуть скосив глаз вверх натыкался на обтянутые сине-бело-черной материей мужские колени и автоматы на них. Захватившие их милиционеры всю дорогу молчали.

Лежать на полу было пыткой. Несчастных пленников елозило по грязному кузову то в одну сторону, то в другую. И нельзя было приподняться. Жесткая рука в обрезанной перчатке тут же припечатывала к доскам. Журналист не рискнул протестовать, так как понимал, что сам принял решение ехать сюда нелегалом. Пауль и хозяин-чеченец собирали одеждой всю эту грязь и не имели права встать. Невыносимо трясло. Грассер уже через полкилометра мечтал только об одном, чтобы к концу пути его зубы и внутренности остались целы.

Машина остановилась. С легким скрипом поползли в разные стороны створки покрашенных коричневой краской ворот, придерживаемые двумя совсем еще молодыми чеченцами, одетыми в форму ОМОН. Было ровно семь утра, когда «Урал» и БТРы вползли на территорию своего расположения и остановились. Задний борт машины с грохотом открылся. Мовсар и еще трое бойцов соскочили вниз и застыли рядом. Тут же подошел майор, командовавший группой захвата. Посмотрел на пленников и приказал:

– Темрикоев, задержанных в разные камеры! Сумку журналиста ко мне в кабинет.

Парень с серо-синими глазами что-то быстро сказал по-чеченски. Хозяина квартиры без особых церемоний двое омоновцев сгребли за ноги и выдернули из машины. Сцапав за предплечья с двух сторон, поволокли в сторону приземистого каменного строения со свежими пятнами кладки. Грассеру майор предложил спуститься самому:

– Выходите, господин журналист!

Пауль встал в кузове на дрожащие ноги. Посмотрел на грязную одежду и поморщился. Хотел отряхнуться и не стал, решив предстать перед представителем посольства в самом затрапезном виде, чтоб тот сразу уяснил, как плохо обошлись с ним русские. Спрыгнул на пыльную землю и огляделся. Командир отряда скомандовал:

– Темрикоев, уведи иностранца в камеру. Выбери, которая получше…

Мовсар вытянулся. Серо-синие глаза взглянули на журналиста и мягкий голос произнес:

– Пошли…

Сержант сопровождал немца один. Они удалились от майора метров на десять. Пауль тихо сказал:

– Слушай, если поможешь мне бежать, я заплачу тебе сто тысяч евро и расскажу кое-что интересное про ваши горы. Мы можем оба стать очень богатыми…

Мовсар задумчиво ответил:

– Меня больше интересует наше сходство. Мы похожи глазами…

Грассер упрямо гнул свое:

– Двести тысяч евро! Помоги мне бежать! Мне надо попасть под Агишбатой…

Темрикоев вздрогнул и даже остановился:

– Куда?.. Агишбатой?.. Я не ослышался?

Пауль зло прошептал, заходя в дверь строения:

– Да, именно туда! В горах скрыт клад. Мне сейчас чихать, как говорится по-русски, на ваших боевиков и фильм. Здесь все не так, как я думал…

Разговор пришлось прервать. Навстречу шли два омоновца, которые отводили в камеру старого чеченца. Это дало возможность Грассеру разглядеть помещение. В нем не было ничего примечательного: длинный коридор по обе стороны которого имелись камеры с навешенными тяжелыми засовами и небольшими решетчатыми окошечками вместо тюремных глазков. Их было восемь. С потолка свисало три тусклых лампочки. Мовсар подвел пленника к предпоследней двери. Откинул засов в сторону. Грассер, не теряя надежды, горячо зашептал:

– Разве ты не хочешь стать богатым? Я клянусь, что говорю правду! Помоги мне бежать и я поделюсь с тобой!

Темрикоев молчал. Распахнув дверь, указал рукой внутрь:

– Заходите…

Сердце журналиста упало: омоновец не клюнул на его посулы. Впереди ждал скандал и весьма вероятное увольнение с газеты. И это в лучшем случае. В худшем, ему предстояло сидеть в русской тюрьме. Пауль вдруг понял, что Штайнер моментально открестится от него и денег он в этом случае не получит. Немец запаниковал и в этот момент решение пришло. Уже входя в камеру, он сказал:

– Мой дед воевал в этих местах!

Чеченец тут же спросил:

– Где?

– Они базировались в Агишбатое. Его звали Герхард Реккерт…

Фамилия ничего не говорила Мовсару, но вот имя… Он, уже готовый захлопнуть дверь камеры, остановился на мгновение, а затем все же закрыл, ни о чем не спросив.

Грассер прошел к голым нарам и сел, обхватив голову ладонями. Все было кончено. Он с ненавистью огляделся в тесном помещении без окон и застыл…

Канарис спал на диванчике, неизвестно откуда притащенном его подопечными, вытянувшись на спине и наполовину скинув одеяло. Широкая крепкая грудь то мерно и редко вздымалась, указывая на спокойный сон, то вдруг начинала ходить ходуном от накатившего сновидения. Полковник начинал метаться по постели. Крепкие руки дергались, словно сжимая автомат, пальцы подрагивали и казалось, что даже во сне мужчина нажимает на курок. Лицо сосредотачивалось, словно он выискивал цель. Сквозь полуоткрытые губы виднелся ровный ряд зубов. Но временами суровые складки разглаживались и на лице застывала странная нежность.

Пронзительный зуммер телефона и тело полковника вздрогнуло. В его комнату-кабинет могли звонить только по делу. Не открывая глаз, он протянул руку чуть дальше. Ощупью нашел на тумбочке вначале телефон, а затем и трубку. Подтянул к губам, сонно выдохнув:

– Канарис…

Сон мгновенно пропал, едва он услышал:

– Журналиста взяли!

Полковник открыл глаза, машинально взглянув на часы. Было семь утра. Он сел на диванчике и покрутил головой, стряхивая сон окончательно:

– Понял!

Немного послушав, спросил:

– Я на него взглянуть могу?

Ответ видимо был утвердительным, так как Канарис усмехнулся:

– Ладно… После обеда… Хопчик…

Положив трубку на рацию, несколько секунд смотрел на входную дверь. Подумал. Сон пропал, хотя поспать удалось чуть больше трех часов. Канарис повернул голову и наткнулся взглядом на фотографию сына, приваленную к корпусу Р-159. Подмигнул мальчишке:

– Привет, Сашка!

Встал. Энергично двигая руками, прогнал остатки сна окончательно. Вышел из комнаты. Прошел по коротенькому коридору и скрылся в комнатушке с умывальником…

«Канарис» был его позывной. На самом деле звали его Валерий Николаевич Вагурин. Полковник, хоть и был молод, пришел к этому званию от рядового. Короче, вначале шла срочная служба, затем училище, офицерские звания и должности. И несколько лет того, что давно обозначено в газетах, как «горячая точка». Такой точкой для Валерия стала Чечня. Место, где его боялись и проклинали чеченские боевики, и где его же благословляло русскоязычное население…

Стрелок, он же подполковник ФСБ Солдатов Михаил Евгеньевич, сидел за столом, разглядывая иностранный паспорт, когда в кабинет ввели Пауля Грассера. На лицо фэбса была натянута маска. Он не собирался показывать свою внешность этому иностранцу и даже переоделся в форму майора-омоновца. Медвежонок, его всегдашний напарник, отсутствовал по вполне уважительной причине: поехал к высшему начальству получать за обеих встряску. Медведев сам согласился на это рискованное предприятие. Чтоб пробить этого увальня требовалось кое-что побольше, чем вопли начальства! Обычно генералы хрипли от крика прежде, чем хоть слово срывалось с губ Медвежонка. Кирилл очень часто сам соглашался поехать в штаб, чтоб «получить». Возвращаясь, очень довольно говорил:

– Я их довел…

И действительно, после Медвежонка генералы затихали месяца на два-три. А потом все повторялось…

Подполковник Солдатов посмотрел на задержанного и пригласил:

– Присаживайтесь…

Грассер поблагодарил, усаживаясь на стул:

– Благодарю…

Стрелок с минуту разглядывал журналиста, а потом заговорил:

– Мы хотели бы получить ответы на интересующие нас вопросы. С какой целью прибыли? Почему спали в квартире связного бандитов? И куда хотели отправиться дальше?

Пауль с легким высокомерием посмотрел на русского и пожал плечами:

– Я отказываюсь отвечать на любые ваши вопросы, пока сюда не приедет представитель моего посольства.

Михаил усмехнулся:

– Надеюсь, вы понимаете – ваши соотечественники вовсе не в восторге от вашего присутствия на территории Чечни. Нам и так ясно, что западные агентства готовят новый скандал, где российские военные вновь будут облиты грязью и вы приехали, чтоб заснять «зверства»…

Грассер слегка поморщился от напоминания, но ответил твердо:

– Я отказываюсь говорить…

Солдатов вздохнул:

– Что же, как я понимаю, доверительного разговора у нас не получится. В этом случае я могу лишь отправить вас назад в камеру. Помощник германского посла прибудет завтра утром. Дополнительно я вам могу сообщить только одно: посол Германии в Москве взбешен…

Не дожидаясь вопросов, вышел в коридор, оставив дверь приоткрытой. Послышался невнятный разговор и в кабинет вошло двое омоновцев с открытыми лицами. Парень с серо-синими глазами не появился. Грассер встал, понимая, что это его конвоиры. Он несколько сник, судорожно пытаясь придумать хоть что-либо. Вышли на улицу. Солнце сразу ослепило его и журналист прикрылся ладонью, забыв про приказ «держать руки за спиной». Милиционеры не среагировали, лишь посмотрели чуть внимательнее.

Разоружить конвой Пауль, с его подготовкой, конечно мог, но он понимал – уйти ему не дадут. Внимательно разглядывающие его парни возле ворот обязательно начнут стрелять. Да и остальные присоединятся. Погибать ради репортажа не хотелось, даже если после смерти его имя будет греметь по всему миру, как имя героя.

Без пятнадцати девять утра немецкий журналист снова сидел в камере, мрачно размышляя о том, что его ждет. Доброго отношения от посла ждать не приходилось. Тот наверняка уже связался со Штайнером, а редактор конечно же ответил, что журналиста в Чечню не посылал. Грассер не знал, как ему быть. Он уже жалел, что не пошел на контакт с русским милиционером.

Дверь неожиданно открылась и в камеру заглянул тот самый омоновец с серо-синими глазами. Обернувшись на вход, прошипел:

– Пошли! Быстро!

Пауль подскочил и кинулся мимо него к выходу из здания. Мовсар догнал его у соседней двери. Сгреб за предплечье и чувствительно тряхнул:

– Куда?!? Через второй выход надо…

Потянул за собой. Грассер решил подчиниться. К его удивлению в противоположном конце коридора, вровень с полом, имелся узкий лаз. Он был прикрыт щитком из досок. Темрикоев пояснил:

– Не успели заделать к нашему счастью! Тут авария с газом произошла. Я первым…

Скользнул в яму, дернув ногами в берцах. Из темноты появилась рука. Омоновец манил немца за собой и Пауль послушался. Обдирая плечи о кирпичную кладку, проскочил через узкое пространство. Яркий солнечный свет снова на мгновение ослепил его, но глаза быстро привыкли и он увидел впереди бетонную стену, испещренную ямками от пуль. Сверху она была затянута колючей проволокой в несколько рядов, но в одном месте проволоки не оказалось. До стены было не более сотни метров открытого пространства. Рядом белел свежий пенек и опилки. Поблизости никого не оказалось.

Чеченец подбежал к углу здания и выглянул. По всей видимости увиденное его вполне устраивало. Он вернулся к Грассеру и тихо сказал:

– Давай к стене…

Только тут Пауль заметил автомат в его руках. Журналист кинулся к забору. Темрикоев бежал за ним, постоянно оглядываясь. Немец подскочил и ловко ухватился руками за край плиты. Подтянулся и оказался наверху. Посмотрел на Мовсара и спрыгнул. Спаситель последовал за ним, через мгновение приземлившись рядом. Оба переглянулись и кинулись бежать вдоль забора. Чеченец неожиданно остановил его: