Текст книги "Горечь победы"

Автор книги: Любовь Рябикина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Пауль Грассер не стал дожидаться лифта и легко вбежал по лестнице на третий этаж, удивляясь, с чего бы это редактору вызывать его вечером. Вроде ничего плохого за последние три недели он не совершил, а репортажи о событиях в Чечне были признаны коллегами «блестящими». К тому же Грассер наладил связь с одним из информационных агентств в России и те передали ему несколько кассет с запечатленными на них зверствами российских войск. Именно по ним Пауль и написал несколько статей.

Он гневно обрушился в них на российское руководство, осуществляющее геноцид чеченского народа. С искренним сожалением упомянул об огромных и неоправданных потерях среди российских войск и мирного населения. После его статей в обществе снова заговорили о смертельной опасности нависшей над мирным чеченским народом и необходимости прекращения боевых действий со стороны России для его спасения. Редактор был очень доволен публикациями и даже выписал премию журналисту.

В газете Пауль Грассер работал уже пять лет и за все время, кроме похвал, ничего не слышал. До этого три года работал телерепортером на одной из телестудий, но не поладил с редактором и перешел в «Народный обозреватель».

Пауль прыгал через две ступеньки и молнией проносился по пролетам. Это было полезно для ног. Большинство сотрудников редакции газеты «Народный обозреватель» знало Пауля как замечательного спортсмена и уже не удивлялось экстравагантным прыжкам. Остальные сотрудники солидно поднимались и опускались на лифте.

Журналист прошел по коридору пружинящим шагом. Светлые коротко подстриженные волосы слегка растрепались от быстрого движения и прежде, чем зайти в комнату секретаря, он пригладил их рукой. Улыбнулся молоденькой секретарше, сидевшей за компьютером:

– Привет, Эльза! Как прошли выходные? Ездила со своим парнем за город?

Девушка улыбнулась в ответ:

– Ничего-то от вас, журналистов, не скроешь! Проходите, Пауль. Герр Штайнер ждет…

Она даже не стала докладывать о его приходе. И это несколько удивило парня. Обычно так бывало лишь в случаях крайней необходимости. Он, уже серьезно взглянул на Эльзу, но та лишь пожала плечами, давая понять, что ничего не знает о цели вызова. Это тоже было удивительно. Секретарша всегда была в курсе того, что происходило в редакции. Грассер постучался и толкнул дверь после того, как услышал:

– Заходите, Пауль!

Он не раз бывал у редактора и уже не вертел головой, словно юнец, разглядывая роскошную обстановку. Единственными современными пятнами в ней были компьютер на удобном и легком полуметаллическом столике, кресло-вертушка перед ним и телефон с факсом, да еще заполненные современными бумагами дубовые и буковые шкафы с резьбой. Остальное пространство заполняла старинная мебель: тумбовый стол с бронзовыми фигурками и пресс-бюро, еще один длинный стол и роскошные стулья перед ним, обтянутые плотной гобеленовой тканью. Диван, обтянутый таким же материалом, стоял у окна. Два кресла и столик из черного дерева находились рядом с входом, вместе со старинным баром.

Штайнер сразу же встал, отложив в сторону пачку каких-то документов, которые старательно проглядывал. Судя по серьезному выражению его лица, бумаги были слишком серьезными. С улыбкой пошел навстречу, протягивая обе руки:

– Дорогой Пауль, твоя последняя статья вызвала настоящую бурю в обществе. Ты делаешь успехи. Поздравляю! Я уже давно слежу за тобой и понял, что будущее именно за такими талантами, как ты. Присаживайся…

Крепко пожал руку парня и слегка похлопал по плечу. Вместе с ним редактор направился к своему месту. Встал рядом, дожидаясь, когда Пауль устроится на стуле. Несколько сбитый с толку этим неожиданным проявлением чувств, Грассер ответил:

– Я старался, герр Штайнер! Пора показать русским, что демократия в мире для всех и Запад не будет закрывать глаза на кровавую резню, устроенную ими в Чечне.

Редактор не спеша сел за свой огромный стол. Поправил очки на худом лице:

– Я знаю, ты любишь острые репортажи и сенсационные открытия. У меня к тебе деловое предложение… – Он немного помедлил, сверля лицо сотрудника водянистыми глазами, а затем добавил: – Я предлагаю тебе съездить в Чечню. Возможно на несколько месяцев. Ты знаешь русский язык и если соответствующе нарядить, вполне сойдешь за русского. Что скажешь? Ответ мне нужен сейчас.

У Грассера даже сердце замерло от радости: впервые надо было ехать за границу, да еще и в Чечню. Можно будет посовершенствоваться в русском языке. Несколько месяцев назад от их газеты в Москву уехал работать такой же молодой и амбициозный журналист Ганс Гейдебрехт, хотя Пауль был уверен тогда, что выберут его. Но когда выбрали Ганса, он здорово обиделся на редактора и вот теперь Штайнер исправлял ошибку. Пауль мгновенно ответил:

– С удовольствием! Но ведь русские не пускают туда иностранную прессу. А тот, кто все же проникает, рискует попасть в русскую тюрьму. Вы же наверняка помните про тот случай с турецкими журналистами…

Редактор улыбнулся и снял очки. Тщательно протер их и вновь натянул на нос. Светлые глаза, не мигая, уставились на журналиста:

– Я открою тебе маленький секрет… У меня есть влиятельные друзья в обществе мусульман, живущих в Германии, а они имеют связи с мусульманской общественностью в Москве. Они хотят, чтобы мир знал правду о преступлениях русских в Чечне. Ты меня понял? Это будет твой звездный час, мой мальчик. Большое значение имеет тот факт, что ты умеешь обращаться с телекамерой. Кроме написания репортажей тебе придется заняться съемкой и взять интервью у командиров повстанческих подразделений. Одна очень серьезная кинокомпания сильно заинтересована в этом и готова оплатить расходы… – Штайнер помолчал и снова улыбнулся: – Ты получаешь чек на двести тысяч евро сейчас, а затем такой же чек по приезду. На затраты в Чечне и России выделится отдельная сумма. На весь период работы сохраняется зарплата. И если ты что-то пришлешь по Интернет, мы всегда напечатаем. Естественно, за гонорар! Устраивает?

Грассер кивнул, не в силах заговорить от переполнявшего его счастья. Он дождался! К тому же от такой крупной суммы горло у него перехватило. Насколько он мог знать, за последние годы никто столько не получал за один раз. Даже работая телерепортером, он не слышал ни разу, чтобы столько платили за «горячий» репортаж. Он сидел, а в голове мелькали светлые шелестящие бумажки евро. Штайнер тут же достал из ящика стола чек и протянул ему:

– Едь домой и поговори с родными. Твой самолет на Москву через три дня…

Пауль мчался на своем красном «ауди» по ночному Гамбургу. Мимо проносились ярко освещенные витрины магазинов и сверкающие окна ресторанов. Целующиеся парочки на скамейках бульвара и неспешно прогуливающиеся с собачками и кошечками старички. Впервые он их не видел, хотя никогда не отказывал себе в удовольствии понаблюдать. Пауль видел себя знаменитым…

Вот он на светском рауте в смокинге и галстуке, с бокалом шампанского в руке. Правая рука небрежно засунута в карман брюк и этим он похож на Джеймса Бонда. Он лениво оглядывает собравшихся и все вокруг шепчут:

– Это тот самый Грассер!

– Представляете, он не побоялся русских и поехал в Чечню!..

Он ехал и улыбался. Пауль готов был кричать от радости. Перед глазами мелькали картины одна заманчивее другой…

Вот Эрика Рибе, которая так ни разу и не согласилась прийти к нему на свидание, сама подходит и приглашает потанцевать. Они кружатся в медленном танце и Эрика кладет темноволосую голову ему на плечо. Томно прикрыв глаза, шепчет:

– Прости меня! Я всегда знала, что ты талантлив, но никогда не думала, что так отважен!

Он обнимает ее и целует. Затем они вместе едут в его квартиру и по всем комнатам разлетается сбрасываемая одежда. Широкая постель в его спальне принимает два падающих обнаженных тела. Эрика стонет от страсти и ее тело изгибается навстречу ему. Тонкие руки нежно гладят его по волосам…

А вот его уже приглашают на международный семинар журналистов и вручают престижную премию «За вклад в дело мира»…

На сиденье рядом запиликал мобильный телефон, источая вокруг зеленоватый свет. Пауль досадливо поморщился. Так не вязалась действительность с его мечтами! Резко взял трубку в руку. Не отрывая взгляда от дороги, взглянул на номер. Он уже твердо решил, что на звонки коллег сегодня не отвечает и закатится в какой-нибудь ресторанчик, чтоб спокойно поужинать. На этот звонок он всегда отвечал и тут же нажал на ответ:

– Добрый вечер, мама! Что случилось?

Фрау Грассер улыбнулась, услышав в голосе сына тревогу:

– Не волнуйся. Пауль! Ты не забыл, что сегодня день рождения твоего дедушки Герхарда? Куда ты пропал? Мы тебя ждем!

Пауль чуть не врезался во впереди идущую машину от напоминания. Резко ударив по тормозам, довольно чувствительно приложился лбом о лобовое стекло. Со всеми своими мечтами он совсем забыл о старом Зиберте! До похода в кабинет Штайнера помнил о дне рождения дедушки, но радужная перспектива заставила забыть обо всем. По счастью полиции поблизости не оказалось, да и автомобиль сзади оказался далеко, поэтому происшествие прошло незамеченным. Торопливо сказал:

– Я все объясню, когда приеду. – Посмотрел на часы, прикинув время на дорогу и на покупку подарка и уточнил: – Через час появлюсь у вас.

Журналист резко свернул на ближайшую стоянку, судорожно припоминая, где поздно вечером можно купить подарок и цветы. Он очень любил деда и впервые, после этого разговора с редактором, забыл о нем.

Во многом именно Герхард Зиберт повлиял на решение внука стать журналистом и пойти по его стопам. Насколько знал Пауль, он всю свою жизнь работал в газетах и журналах. Фрау Грассер, после развода с мужем, жила со своим отцом на окраине Гамбурга. Отец Пауля ушел к другой, когда ему было семнадцать лет и сын так и не смог ему простить предательства, отказываясь встречаться.

Он жил в родительской квартире, которая находилась в центре, со времени поступления на факультет журналистики в Гамбургский университет. Иногда в его жизни появлялась девушка, какое-то время жила с ним, но быстро исчезала. Кроме Эрики Рибе и собственной работы, Пауль никого не любил. Они это замечали, обижались и уходили. Но Эрика отвергала его ухаживания и приглашения «повеселиться» вместе. Со странной полуулыбкой говорила:

– Тебе еще не надоело писать страшилки о русских? Приглядись! Посмотри объективно, как свободный журналист…

Теперь у парня появилась надежда, что добыв репортаж и став знаменитым, он привлечет внимание красавицы.

Пауль и сам был красив: голубоглазый и светловолосый атлет с красивым мужественным лицом привлекал во время учебы внимание девушек со всех курсов. Лишь Эрика не растаяла под его чарами. Возможно именно это и привлекло Грассера к девушке…

Минут через тридцать подарок был куплен. Это был роскошный набор рыболовных принадлежностей. Дед давно хотел приобрести нечто подобное и наконец-то отправиться на рыбалку. О ней он твердил уже целый год, но так и не смог поехать. Постоянно что-то мешало. Заскочив на пять минут в цветочный магазин, купил букетик мелких роз для матери – Магда их очень любила. Для деда приобрел роскошный букет калл с крупными блестящими листьями.

Через двадцать минут он входил в небольшой особняк, принадлежавший Герхарду Зиберту. Тот встретил его в прихожей. В этот вечер он был одет в строгий костюм и галстук. Блестящие штиблеты выглядывали из-под брюк и выглядел старый журналист весьма величественно, хотя ему исполнился уже восемьдесят один год. По блестевшим глазам внук понял, что старик прилично выпил. Следом вышла мать в вечернем платье. На пятьдесят восемь лет фрау Гроссер не выглядела. Ей можно было дать лет сорок пять, не больше. Пауль сразу протянул каллы деду:

– Привет, дедушка! Поздравляю от всего сердца. Здоровья тебе и удачи на рыбалке! – С этими словами Пауль достал из-за спины подарок: – Это тебе! Ты же давно хотел. Отдыхай и рыбачь…

Поцеловал именинника в щеку и обернувшись к улыбавшейся матери, протянул ей розочки:

– А это тебе, мама!

Тоже чмокнул в щеку. Потер руками, заглядывая поверх затянутых парчой плеч Магды в гостиную:

– Чем это вкусненьким пахнет? Я проголодался…

Дед рассмеялся и подхватив любимого внука под руку, потянул в зал:

– Гости ушли пару часов назад, так и не дождавшись тебя. Мы с Магдой немного убрали со стола опустевшую посуду, но тут еще много всего осталось. Кухарка постаралась на славу…

Герхард по старинке называл домоправительницу кухаркой. В гостиной действительно стоял накрытый стол. Немного перекусив, Пауль рассказал о предложении редактора и своем согласии. Мать тут же всполошилась и тревожно посмотрела на отца:

– Поездка в Россию это не очень хорошо! Тем более в Чечню, где идет война. Я бы хотела, чтоб ты отказался…

Дальше все ели в трагичном молчании. Позвякивали вилки и бокалы, но как-то приглушенно, словно стесняясь. Каждый думал о своем, но пока молчали. Наконец Герхард Зиберт встал. Посмотрел на дочь и вздохнул:

– Увы, Магда! Он уже взрослый. Пожалуйста, не беспокой нас. Мне нужно с ним поговорить… – Повернулся к внуку и попросил: – Проводи меня в комнату, мой мальчик…

Магда тревожно взглянула на отца. Тот чуть грустно улыбнулся и кивнул. Медленно, по-стариковски, встал, опираясь руками на подлокотники. Тяжело вздохнул и направился к двери. Лицо фрау Грассер сразу построжело, стало надменным и гордым, к удивлению сына, но она больше ничего не сказала. Уже из одного этого Пауль уяснил для себя, что тут скрывается какая-то тайна. Такого выражения на лице матери он ни разу не видывал…

Усевшись в любимое вольтеровское кресло с истершейся тканью на спинке и сиденье, стоявшее перед горевшим камином, старый Зиберт сказал:

– Садись рядом, Пауль. Я тебе кое-что расскажу…

Приподнявшись, взял с каминной полки с тускло блестевшими бронзовыми подсвечниками любимую кленовую трубку, которую раскуривал лишь в крайних случаях. Это было еще одно доказательство, что дед волнуется. Герхард принялся набивать трубку душистым английским табаком, старательно уминая его узловатыми старческими пальцами, которые заметно дрожали.

Пауль, подтащив второе кресло к огню, достал сигареты и щелкнул зажигалкой, взятой с того же камина. Аккуратно поставил ее на край полки. Уютно устроился в кресле, приготовившись к длительному разговору. Дед наклонился к огню. Ловко прихватив уголек щипцами, прикурил трубку. Несколько раз пыхнул ею и заговорил, выпустив тонкую струйку дыма:

– Ты знаешь, что я был на войне…

Внук удивленно сказал:

– Да, дедушка. Ты служил в ПВО Берлина. Это я знаю с детства…

Старик покачал головой и скупо улыбнулся:

– Пришло время рассказать тебе правду, мой Пауль. Я чувствую, силы оставляют меня и Господь отвел мне совсем мало времени. Выслушай меня не перебивая…

Внук замер на стуле, словно сеттер на охоте и весь обратился в слух. Он даже про сигарету забыл и та тлела в его пальцах, чуть дымя. Зиберт вновь выпустил дым. Быстро и остро взглянул на Пауля. Четко рубя слова произнес:

– Ни в каком ПВО я не служил! После гибели под американскими бомбами в Дрездене в сорок четвертом году твоей бабушки и двух моих старших сыновей, я отвез твою полугодовалую мать, чудом оставшуюся живой, в Гамбург к своей матери. Чего мне это стоило…

Герхард снова затянулся дымом. Выдохнул сизое облачко и какое-то время молчал. Его глаза смотрели в огонь, но казалось, что он видел разбомбленные немецкие города и крошечную плачущую девочку на своих руках, которую он неловко кормил из бутылочки. И огромный баул с вещами на заднем сиденье «опеля»… Внук не рискнул его потревожить. Старик заговорил сам:

– Именно моя мать воспитывала Магду до самой своей смерти. После взятия русскими Берлина я бежал в Испанию. Подделал документы, чтобы избежать преследования после войны, но они оказались не очень надежными, хотя я и прожил по ним несколько лет. Нашел таких же как я, скрывавшихся от преследования со стороны русских и американцев. Мы начали помогать друг другу. Я вернулся в Германию с помощью старых связей и денег. Наши люди помогли мне устроиться журналистом, получить новый паспорт на новое имя. Наша настоящая фамилия Реккерт…

У Пауля округлились глаза. Он заметно побледнел и прошептал:

– Надеюсь, дед, что ты не служил в СС…

Герхард Зиберт усмехнулся и покачал головой:

– Нет, мой мальчик! Я служил в абвере. Хотя после ареста Канариса нас и передали ведомству Гиммлера, но я не был наци. От ареста меня спасло то, что во время чистки абвера я был в тылу у русских на Кавказе!

Пауль еще больше раскрыл рот от изумления. Зиберт вздохнул:

– Я бы тебе этого никогда не рассказал, если бы ты не ехал в Чечню.

– Ты там был?

Старик кивнул:

– Да, мой маленький Пауль. Почти два года. И я хочу научить тебя, как выжить в тех страшных местах, среди дикого народа, где все мужчины мечтают об убийстве неверных и их ограблении, где преданность переплетается с предательством, а зависть к богатству и силе другого приводит к убийству. Там выживает только сильнейший!

Дед вновь замолчал. На этот раз надолго. Внимательно разглядывал лицо и широкие плечи Пауля, а тот не решился поторопить его, хотя был заинтригован рассказом. Наконец старик произнес:

– Я много внимания уделял твоему воспитанию. Ты занимался восточными единоборствами, русским языком и стрельбой. Я почему-то чувствовал, что рано или поздно тебе все это может пригодиться. Все, что пишет про чеченцев наша пресса да и ты сам, полный абсурд. В нем нет ни слова правды. И те кассеты, что тебе передали, обычный монтаж. Я проверил, но не захотел тебя расстраивать… – Помрачнев, добавил: – Если бы эта нация жила где-нибудь рядом с Германией, ее пришлось бы уничтожить, иначе бы погибла Германия. А теперь слушай…

Моя зондеркоманда условно именовалась «Предприятие Шамиль». Она была сформирована в октябре 1941 года при «Бранденбурге – 800», в лагере «Гросс Ян Берге», что в шестидесяти километрах от Берлина. Фактически это была первая разведшкола, набранная из тех, кто сам сдался в плен. Первая группа из тридцати трех человек была завербована еще в Лукенвальде. Людей становилось все больше. Агенты были сведены в три учебные группы по 30-35 человек по принципу национальных землячеств. Команду составляли агенты, подготовленные для ведения подрывной работы в тылу Красной Армии на Кавказе.

До войны в Чечне и Ингушетии часто вспыхивали восстания, направленные против Советской власти. Чеченцы умело использовали удобства горного рельефа, где сопротивление было трудно ликвидировать силами регулярных воинских частей. Тейповая система и круговая порука мешали созданию колхозов. Горцы упорно сопротивлялись проникновению чужой культуры, но они старались обучить своих детей русскому языку. При вооруженной подпольной борьбе знание русского языка помогало местным жителям. Русские же не очень стремились выучить вайнахскую речь и порой жестоко платились за болтовню. Мы, немцы, использовали ненависть чеченцев к русским.

Бывшие пленные успешно изучали подрывное дело, стрелковое оружие, топографию, рукопашный бой, правила пользования фиктивными документами, лыжной и горной подготовками. Программа была рассчитана на девять месяцев. В конце июля сорок второго года первая группа диверсантов, состоявшая из адыгейцев, карачаевцев, кабардинцев и черкесов под руководством фельдфебеля Морица была заброшена в район Майкопа. Надо сказать, что обучать их было сложно. Эти горские народы не любят изучать сложные механизмы, надеются больше на физическую силу, хитрость и умение метко стрелять, но они были вынуждены смириться под нашим давлением.

В начале августа все оставшиеся отправились в Армавир, в то время занятый нашими войсками. Я в том числе. Нас доставили в Краснодарский край самолетом. Развернулись в полуразбитом доме в одной из станиц. Остальные дома были слишком малы для размещения такого количества людей, а распределять их по разным помещениям не хотелось. Агентов, особенно горцев, приходилось постоянно контролировать. Вдохнув снова горный воздух, они приносили мне немало беспокойства. Девятимесячная строгая дисциплина не смогла вытравить из них бунтарский дух.

25 августа была заброшена группа гауптмана Ланге, состоящая из немцев, владевших русским, чеченцев и ингушей. Их должны были выбросить в районе Дачу-Борзой для принятия участия в организации повстанческого движения и начать общее восстание горских народов одновременно с наступлением Вермахта на Грозный. Но группу по ошибке высадили над частями Красной Армии и она понесла огромные потери. Они почти сразу утратили рацию. Ланге и остаткам его людей удалось поодиночке выйти к лагерю повстанцев и получить от них помощь. Их осталось всего семь человек, из них трое раненых.

В сентябре пришла и моя очередь отправляться на Кавказ. Со мной в группе находился полковник Осман Губе, по национальности дагестанец. В прошлом белогвардейский полковник, командовавший во время Гражданской войны в России у барона Врангеля так называемой «Дикой дивизией», состоящей из отборных головорезов. Осман, долгое время проживший во Франции, научился обуздывать горский темперамент, но даже ему приходилось порой нелегко управляться с соплеменниками. И все же они его боялись после того, как он пристрелил одного из самых необузданных. Это еще раз подтверждает, что горцы признают лишь силу.

Имея неудачный опыт прежней операции, мы взяли с собой несколько раций. Наша задача состояла в том, чтобы организовать связь между отрядами чеченцев и координировать их действия с командованием Вермахта. Важно было ударить одновременно. Возглавлял все это движение Исрапилов Хасан, внук известного наиба Цоцарова Хацига, правой руки самого Шамиля. Отец Хасана был горным бандитом, абреком, а брат убит при ограблении банка в Кизляре еще перед войной. Банда Исрапилова по вооружению не уступала частям Красной армии, а в некоторых случаях даже превосходила ее. Я сам видел три трехдюймовые горные пушки системы Виккерс, производства Англии 1920 года.

Исрапилов до войны был членом партии большевиков, коммунистом. Окончил в Москве Коммунистический университет трудящихся Востока. До перехода на нелегальное положение в середине сорок первого года, работал адвокатом в Шатойском районе, но еще в то время начал сколачивать вокруг себя недовольных советской властью. В марте и апреле сорок первого года через Турцию и Поволжье абвером к повстанцам было заброшено десять агентов-инструкторов. Образованная к тому времени Исрапиловым подпольная партия кавказских братьев установила связь с германским командованием.

Они готовили крупное вооруженное выступление осенью сорок первого, но русское НКВД постоянно наносило бунтовщикам оперативные удары. К тому же отсутствие должной дисциплины, единого плана действий и четкой связи между повстанческими ячейками не позволили им организоваться в сплоченную армию. Все попытки восстания вылились в разрозненные выступления отдельных групп, которые были быстро подавлены.

С вершины своих лет я могу сказать, если фюрер мечтал о том, что немцы заполнят всю землю и наша культура станет мировой, то этот грубый невежа хотел наплодить таких же невежд по всему миру. Но до поры до времени он таился, хотя я быстро понял его тактику. Главными задачами этой «кавказской» партии было создание союзного Германии государства, дезорганизация советского тыла, выселение и уничтожение русских и евреев. С нашей стороны его деятельность контролировал Осман Губе.

Исрапилов был ужасным человеком. Ему ничего не стоило сжечь женщин и детей в казачьих станицах, где не осталось мужчин, способных защитить родных. Мне пришлось долго общаться и жить с Хасаном под одной крышей. Я боялся его. Когда засыпал, со мной всегда было два «парабеллума»: один под подушкой, второй в руке. Если ему удавалось убить несколько русских, он из отрубленных ног и рук складывал на земле две буквы «М», означающие Мекка и Медина, а еще название «Мусульманские мстители». Очень любил поговорить о вере и Коране, считая себя чуть ли не имамом, но часто мне казалось, что он переворачивает священную книгу мусульман с ног на голову. Меня никогда не интересовало, во что верит человек – это его дело, но тут явно было что-то не так.

По германским законам он должен был приветствовать меня первым, как и все остальные, но этого не случилось. Когда я потребовал подчинения, Исрапилов с кривой улыбкой процитировал:

– Не приветствуйте первыми ни иудеев, ни христиан, ни католиков, а если встретите кого-нибудь из них по дороге, оттесните к наиболее узкой ее части, а еще лучше столкните…

Я попросил руководство прислать мне Коран на немецком языке и стал изучать его. Уже после прочтения первых страниц пришел к выводу, что действия Хасана и его отряда имели мало общего с написанным в этой книге. Все набеги его группы на отряды Красной Армии походили на грабеж с жестокими убийствами. Он нападал на аулы, якобы помогающие русским и очень часто бывали убиты ни в чем не повинные люди. Вскоре у меня появилась уверенность, что его интересует только золото и драгоценности. Вера в Аллаха и якобы борьба за нее являлись лишь ширмой. Я несколько раз видел, как он обыскивал трупы. И не только русских…

Наша группа базировалась в районе Ведено. Дела вначале шли хорошо. Шатойский и Итум-Калинский районы были охвачены восстанием, но постепенно русские разгромили горцев. Это все-таки больше бандиты, а не воины. Да, они были смелы до безрассудства, но когда русские прижали им хвост, они бросились спасать свои шкуры, предавая своих соратников. Я быстро понял, что от таких союзников добра не жди и был постоянно настороже. Мои люди тоже не доверяли горцам.

И все же, за время проведенное вместе, Хасан видимо проникся ко мне доверием. Он даже перестал цитировать Коран. Все чаще мы разговаривали, как люди. Я совершенствовал язык, а он очень хотел походить на меня манерами. Научился пользоваться ножом и вилкой, кое-каким правилам этикета. К тому же он знал о моей любви. Я влюбился по-настоящему и та встреча до сих пор жжет мне сердце…

В ноябре 1942 года мы стояли в селе Агишбатой. Обычное горное село. Сложенные их камня дома, бродившие по улице бараны, куры и лошади. Мы платили за все. Там я и увидел Амину. Ей было шестнадцать. Она была очень красивая. Шла за водой с кувшином на плече. Даже эта хламида, что зовется у них платьем, не могла скрыть стройную фигуру. Глазам могла бы позавидовать газель. Волосы словно крыло ворона и тонкие брови. Я застыл посреди улицы, увидев ее.

Уже к вечеру узнал, что ее отец погиб на охоте в горах перед войной, а мать умерла раньше от простуды. Амину воспитал дед, старый абрек, которому было сто пять лет. Он воевал еще под знаменами имама Шамиля. Они жили настолько бедно, что даже нормальных сапог на ней не было. Она шла по грязи, обернув ноги какими-то тряпками. К тому времени я уже неплохо говорил по-чеченски. Я отдал ей несколько пар солдатских горных ботинок и пару егерских комбинезонов, у нас имелись лишние. Ее голос прозвучал словно флейта, когда она поблагодарила.

Ирэна была далеко. К тому же мы никогда не испытывали друг к другу никакой страсти. Я начал исподволь расспрашивать и узнал, что девушку всего скорее никто не возьмет замуж, что она нищая и ее дед не сможет дать за ней никакого богатства. Я постарался сделать так, чтоб почаще видеть Амину. Даже переселился в соседний дом. Мой интерес и восхищение от нее не укрылись. Когда она видела меня, ее глаза начинали блестеть, а яркие губы улыбались.

Мы полюбили друг друга, но по горским законам встречаться с иноверцем большой грех. Я караулил девушку у родника, который находился на значительном расстоянии от селения. Встречи были короткими. Амина боялась, что ее увидят вместе со мной и сурово накажут. Хотя я после войны узнал, кое-кто из чеченцев презрел тогда вековые законы и наши солдаты ухаживали за горянками. Не мало полукровок ходит сейчас по «Ичкерии», как они ее называют.

О нашей любви узнал Хасан Исрапилов. Он проследил за мной и увидел, как мы разговариваем у родника. Он предложил мне украсть Амину и сделать своей наложницей. Я отказался, понимая, что принесу девушке лишь несчастье. Жениться на ней я не мог и она знала, что я женат. Знала Амина и то, что я не могу взять ее второй женой. Боль разрывала наши сердца. В общем, я постарался поменьше бывать в Агишбатое. Но чем дальше я забирался в горы, тем хуже мне становилось. Я стал раздражителен и взрывался по пустякам, что недопустимо на войне. Хасан наблюдал и он все видел.

Однажды ночью мы были на горной базе. Высоко в горах. Там было холодно. Исрапилов оставался в Агишбатое. Я сидел в палатке и думал об Амине. Неожиданно в тент постучали и вошел один из моих солдат:

– Вас хочет видеть Хасан Исрапилов. Он сказал, что привез для вас подарок.

Я разрешил впустить Хасана. Его нукеры внесли в палатку длинный сверток и положили, очень аккуратно, прямо на мою постель. Исрапилов рассмеялся, видя мою растерянность, а затем сказал:

– Герхард, я дарю ее тебе, чтоб не мучился!

Тут же развернулся и исчез вместе со своими людьми. Я осторожно приблизился к ковру и развернул его. Там лежала Амина в одном платье, босая и без сознания. Я растерялся, а потом с трудом привел ее в чувство. Увидев, куда она попала, девушка горько заплакала. Я, собрав волю в кулак, сказал:

– Не бойся. Я отвезу тебя к деду и объясню ему все.

Но она испугалась. Схватила меня за руку и глотая слова объяснила:

– Дедушка убьет меня и тебя. Тот, кто меня привез к тебе, уже опозорил меня, украв…

Она заплакала еще горше и я кинулся ее утешать. Через несколько минут и она и я забыли обо всем. Мы были поглощены друг другом. Амина отдала мне себя без остатка. Я был переполнен счастьем! Торопливо отдавал распоряжения, приказы, разбирался с документами и вновь возвращался к Амине. Наше счастье длилось недолго… Через неделю на наш лагерь вышли русские егеря из НКВД. Начался бой. Чувствуя, что нам придется туго, я посадил ее на лошадь и отправил тайной тропой вниз. На память я отдал ей свою фотографию в форме майора. Сами стали уходить в горы, уводя русских за собой. Больше я ее не видел и до сих пор жалею, что не взял с собой. Нам удалось оторваться от русских и дойти до своих…

В одной из пещер Веденского района было сосредоточено золото, награбленное Исрапиловым. Его было много. Он не доверял своим чеченцам и это богатство охраняли мы, немцы. Губе прознал про золото и однажды начал меня расспрашивать. Я ничего не сказал, но оказалось, что разговор подслушал Исрапилов. Хасан начал бояться Османа и 12 января 1943 года в районе Акки-Юрта подставил полковника под засаду русских НКВД. Небольшой отряд Губе был уничтожен полностью. Сам полковник погиб, но у него остались родственники. Хасану пришлось скрываться, опасаясь мести. Группы начали распадаться сами собой. Чеченцы просто разбегались по домам.