355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Любовь Рябикина » Жизнь на Земле » Текст книги (страница 1)
Жизнь на Земле
  • Текст добавлен: 6 октября 2017, 21:00

Текст книги "Жизнь на Земле"


Автор книги: Любовь Рябикина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Любовь Рябикина
ЖИЗНЬ НА ЗЕМЛЕ
повесть

Маленький провинциальный городок был затерян в самом сердце России. С высоты, если бы кому–то захотелось это сделать, можно было бы увидеть, как улицы с деревянными домиками лучами расходятся от центра. Так строили русские города с древних времен. Этот городок выглядел стареньким даже в солнечный летний день. Новых домов было мало, в основном двухэтажные в не так давно отстроенном микрорайоне, приземистые, из серого кирпича, похожие друг на друга, словно близнецы.

Широкая односторонняя улица вилась по высокому берегу реки. Частные дома из потемневших от времени и погоды бревен смотрели вдаль поблескивающими стеклами. Дощатые заборы тянулись сплошной стеной, прерываемой крашеными воротами и калитками. Внизу под солнцем нестерпимо блестела вода, но берег был крут и не ровен, его кромки с косогора не было видно. К тому же шумела на первом уступе под легким ветерком березовая роща, прикрывая реку от взглядов редких прохожих. Левый берег лежал, как на ладони: пологий, низкий, с огромной песчаной косой и острой промоиной посредине. Лето оказалось засушливым и отмель доходила почти до середины реки. На многие километры вдаль не было видно ни одного строения, лишь сплошное зеленое море леса.

Тоненькая не высокая девушка лет семнадцати остановилась на краю обрыва и внимательно оглядела берег широко распахнутыми зелеными глазами. Легкое ситцевое платье с мелкими синими цветочками, перетянутое по талии пояском, трепал ветерок. Тронутое легким загаром лицо с тонкими чертами заметно погрустнело: на берегу никого не было. Она обернулась и с надеждой посмотрела вдоль улицы. Она была пустынна.

Из–под берега в этот момент появилась темноволосая кудрявая голова парня. На первый взгляд ему можно было дать лет двадцать пять. Смуглое скуластое лицо с черными бровями и темно–карими глазами напоминало актера Бориса Токарева. Он, радостно улыбаясь, смотрел на девушку, а она не видела его, все еще оглядывая улицу. Парень поднялся на первый уступ и остановился. Он был высок ростом и хорошо сложен. Бледно–голубая рубашка с распахнутым воротом открывала крепкую загорелую шею. Синие джинсы с черным кожаным ремнем и плетенки на ногах дополняли наряд. Он, понаблюдав за разочарованной девушкой, крикнул:

– Таня, я здесь!

Она резко обернулась и золотистые распущенные волосы обвились вокруг точеной шеи. В глазах заискрилась радость. Улыбнулась и прыгнула вниз с обрыва, игнорируя тропинку, змеившуюся по берегу метрах в ста от нее. Платье обвивало спереди красивые ноги. От быстрого бега подол далеко отбросило назад и если бы кто–то смотрел в это время вниз с берега, он бы наверняка увидел белоснежное нижнее белье. Девушка неслась по косогору стремительно, как диковинная птица. Парень раскинул руки в стороны и поймал ее. Ласково сказал:

– А если бы упала?

Она плотно прижалась грудью к его груди. Обвив смуглую шею руками и уткнувшись лицом в его плечо с улыбкой сказала:

– Я знаю, что ты поймаешь… Давно ждешь?

– Не очень. Решил спуститься вниз. Думал, что ты там.

– А меня мама задержала. Надо было воды принести. Извини, что опоздала.

– Да ничего страшного. Я тут думал о нас с тобой. Пойдем, искупаемся?

Она подняла голову и посмотрела в его глаза:

– Вода еще холодная. Лучше ближе к вечеру, ладно? К тому же я купальник не одела. Давай просто посидим на нашем месте, пока на берегу никого нет.

Он взял ее за руку, глядя в зеленые глаза:

– Тогда бежим!

Они легко и ловко прыгали с кочки на кочку, спускаясь к воде. Второй уступ был неровен и кочковат. Это получалось у влюбленных абсолютно синхронно. Остановились у кромки воды, продолжая держаться за руки. Метрах в двух от берега торчала плоская спина огромного черного камня. Парень сбросил плетенки и закатал джинсы до колен. Таня скинула босоножки и собралась войти в воду, но Саша легко подхватил ее на руки и понес к камню. Она счастливо рассмеялась и уткнулась лбом ему в шею. Он осторожно усадил ее на камень и сам устроился рядом.

Девушка опустила ноги в воду и поболтала ими, поднимая муть со дна. Парень повторил ее движения. Оба переглянулись и беззаботно расхохотались. Сразу опустили головы. Девичье лицо покрылось легким румянцем, а юноша смущенно потеребил собственную рубашку. Крохотные рыбки тут же засновали в мутной воде, разыскивая пропитание. Их темные спинки мелькали у поверхности воды. Серебристые бока, словно крохотные молнии сверкали под солнцем. Саша обнял Таню за плечи и прижал к себе. Немного помолчав, сказал:

– Танюш, я тебя очень люблю. С первой нашей встречи. И хочу на тебе жениться. Ты знаешь?

Она кивнула с легкой улыбкой, глядя в воду:

– Знаю. И я тебя люблю. Безумно… – Грустно вздохнула: – Только до моего совершеннолетия еще полтора года. Дождешься?

Он тихо сказал, обнимая за хрупкие плечи:

– Дождусь. Ведь ты единственная для меня.

Таня обхватила его за пояс и прижалась головой к его плечу. Слушала стук мужского сердца и молчала. На губах застыла немного грустная улыбка. Его подбородок опустился ей на макушку. Саша безмятежно улыбнулся, вдыхая солнечный запах ее волос…

В этот июльский день, в Измайловском парке, на коричневой скамейке со спинкой восемнадцатилетний парень точно так же прижимал к себе другую девчонку и говорил ей слова любви. Она клялась быть только его, беспорядочно целуя лицо юноши. И никто на огромной Земле не знал, что судьбы ребят однажды переплетутся…

Промозглая осенняя ночь с мелким моросящим дождем застыла над городом, словно черная зловещая птица. Не было ярких звезд и луны, как в августе. Пронизывающий ветер раскачивал старый фонарь на углу улицы и от этого ажурная тень от голых ветвей тополя «плясала» на стене дома. Столб стоял на углу улицы, окна не светились, так как было уже поздно. Давно проржавевший фонарь тягуче поскрипывал от порывов ветра, жалуясь на судьбу. Под тополем, прячась в его тени, стояли обнявшись двое: парень в черной куртке и девушка в темном плаще. Фонарь на мгновение осветил их лица. Это были Таня и Саша. Он тихо сказал:

– Завтра нас рано увозят. Я напишу сразу, как только доберусь до части. За другого замуж, пожалуйста, не выходи! Вот увидишь, я вернусь и все у нас хорошо будет. Жди меня, Танюшка, жди!

Девушка уткнулась ему в грудь лицом, вцепилась тонкими руками в куртку и заплакала навзрыд. Сквозь рыдания выдохнула:

– Дождусь, обязательно дождусь!.. А ты пиши, хоть по две строчки, но пиши!

Саша прижал ее к себе. Гладил по плечам, что–то бессвязно шепча. Когда она немного успокоилась, он приподнял ее лицо в ладонях. Бережно стер пальцем соленые капельки со щек и нежно поцеловал в дрожащие губы…

Парень из Подмосковья в этот вечер прощался со своей девчонкой на площадке между этажами большого кирпичного дома. Он присел на подоконник у маленького окна и усадил ее к себе на колени, обхватив за талию одной рукой. Парень нервно курил, выдыхая дым в сторону, а она печально смотрела ему в лицо и молчала…

Высадка с вертолетов прошла спокойно. Солдаты торопливо соскакивали с борта и мгновенно прятались за многочисленными валунами. К этому их приучила война. Но не успели десантники подняться вверх по склону и на пятьдесят метров, как раздались выстрелы. Андрей услышал команду, к которой за полтора года войны успел привыкнуть:

– Рота – в укрытие! Корректировщик – вперед!

Корректировщиком был его друг Сашка Шелехов из Костромской области. По возрасту он был старше всех в роте. Ему разрешили закончить сельскохозяйственный институт. А «вперед» в Афгане означало только одно – под пули. Визуально определить откуда стреляют, а потом выдать артиллерии координаты для ведения огня. Андрей посмотрел на командира и тот, перехватив его взгляд, слегка кивнул. Горин кинулся вслед за другом. Вдоль зарослей какого–то колючего кустарника они продвинулись до площадки, засыпанной камнями и залегли за валуном. Андрей в окуляр оптической винтовки стал осматривать горный склон, густо поросший кустарником.

Два выстрела прозвучали с интервалом в несколько секунд. Прямо по лицу ударили брызнувшие осколки камня. На лицах, у обоих, из мелких порезов появилась кровь. Друзья переглянулись, ни слова не сказав друг другу. Тут и так все было ясно: их заметили. Видимо духи ориентировались по блику от линзы. Десантники успели заметить самое главное. Через полчаса огневые точки духов удалось подавить. Рота вновь двинулась к вершине. Остановились на небольшой и сравнительно ровной площадке, метрах в трехстах ниже. Вверху все еще находились духи, но они молчали. То ли экономили боеприпасы, то ли перегруппировывались.

Остаток дня прошел относительно спокойно. Лишь изредка зыбкая тишина прерывалась одиночными выстрелами с той и другой стороны. К счастью, они не причинили вреда никому. Десантники торопливо оборудовали ячейки для стрельбы. Стаскивали валуны для укрытий, присматривали безопасные места для ночлега. Но спать не пришлось.

С наступлением темноты душманы пошли на прорыв и рванулись сверху сразу с трех сторон. Атаку прикрывали два крупнокалиберных пулемета, затем к нему присоединилось орудие. Для корректировки огня друзьям снова пришлось выйти далеко за линию своей обороны. Противник бил изо всех видов оружия, какое только смог поднять в горы. Самыми опасными были крупнокалиберные пулеметы и безоткатное орудие на вершине горы. С пулеметами наши артиллеристы справились быстро, но безоткатка оставалась неуязвимой. У десантников появились раненые, а она все не умолкала. Ободренные успехом душманы пошли в открытую. Грохот стрельбы сливался с их воплями и заклинаниями. Теперь Горину и Шелехову приходилось одновременно корректировать огонь и отбиваться от наседавших духов.

Вдруг огонь со стороны духов резко прекратился и в тишине сверху посыпались бородатые. Вот где Горину пришлось судорожно припомнить все то, чему учили инструктора по рукопашному бою. Первый душман не добежал до него, сраженный выстрелом наповал. Второй получил такой удар прикладом по голове, что больше не встал. Но третий вырвал винтовку из рук Андрея, явно собираясь с ним разделаться. Горин от рывка упал, схватил подвернувшийся под руку камень и швырнул его в ненавидящие глаза. От боли противник выронил автомат. Не раздумывая, Горин бросился на него, но получил такой удар, что отлетел метра на четыре и не сразу пришел в себя, ударившись затылком о камень. Вытирая рукавом разбитое в кровь лицо, увидел духа бегущего к нему с ножом. Перед глазами все плыло. Как в замедленном фильме десантник видел перекошенное лицо, но не сделал ни единой попытки встать. Длинная автоматная очередь прервала бег бородача. Андрей поднял голову и увидел наклонившегося к нему Шелехова. Сашка протянул ему руку:

– Порядок?

Рывком поднял его на ноги, схватил за предплечье и потащил за собой под прикрытие валуна. Оба прислонились спинами к камню.

– Вот, гад, чуть не убил! – ответил Горин, занятый своим носом, из которого потоком текла кровь. – Спасибо, выручил.

– Да ладно тебе! – Сашка, наблюдая за своими, отмахнулся. – Рота отходит и нам тоже пора.

Он вскочил и короткими перебежками кинулся вниз по склону. Бежать в темноте было бы тяжелее, если бы не подсветка из очередей и не взошедшая яркая луна. Андрей бросился за ним, но откуда–то возникла резкая боль в правом плече и ногах. Он вдруг перестал ощущать краски и звуки окружающего мира, проваливаясь в темноту. Он даже не почувствовал удара о камни. Шелехов, увидев упавшего друга, вернулся. Молча забросил безвольное тело на плечо и, пригибаясь под тяжестью, начал спускаться вниз короткими перебежками.

В Кабульский госпиталь Андрея доставили на вертолете. Состояние было тяжелым, но он выжил. Молодой организм боролся за жизнь вместе с врачами. За два месяца лечения раны зажили окончательно. Вернувшись в часть он узнал, что Сашка погиб всего за неделю до его возвращения.

Их рота зажала душманов в узком ущелье. Духи пошли на прорыв там, где засел за камнями Шелехов. Двух солдат рядом с ним убило сразу брошенной гранатой. Его тоже всего изрешетило, но он был жив. Пока подоспели ребята, спускавшиеся со склонов, он сдерживал натиск бородачей и умер на руках у своих от потери крови. Горин долго сидел привалившись к колесу БТРа и нервно курил.

А еще через неделю его настигло второе горькое известие: та, которую он любил, вышла замуж. Андрей прочитал коротенькое письмецо и старательно скомкав, бросил в маленький костер, на котором кипятили воду. Достал сигарету и закурил, глубоко затягиваясь и выдыхая дым в сторону. Его лицо было на удивление спокойно, только стал заметнее шрам на переносице, да тверже сжались губы. Друзья, наблюдавшие за ним, все поняли и помрачнели. Очень многие прошли через измену девчонок, а те, кому все еще писали, каждое письмо получали настороженно, уже готовые к горькому известию.

Стоял жаркий августовский день. Дом на углу улицы поблескивал свежепокрашенными зелеными боками стен. Он выглядел радостно. Чисто вымытые стекла сверкали под солнцем. Возле самой стены пролегала не широкая тропинка с редкими вкраплениями гальки. Отбрасывал густую тень на стену ветвистый тополь. Легкий ветерок слегка шевелил темно–зеленые листья. У толстого, покрытого серой шершавой корой, ствола развалилась в тени собака, высунув язык от жары и положив лохматую морду на вытянутые передние лапы.

А в доме, посреди большой залитой солнцем комнаты, стояла Таня. Бледная, с трясущимися губами и руками, прижатыми к горлу. Остановившимися глазами она смотрела на смуглого мужчину с седыми висками, сидевшего за столом. Он, опустив голову на руки, плакал. Она наконец осознала услышанное и вдруг упала на колени. Подняла над головой сжатые в кулаки руки и закричала. Душераздирающий, полный отчаяния крик, заставил вздрогнуть редких прохожих. Из окон неслось:

– Не–е–ет! Нет! Не верю!!! Он живой, живой, живо–о–ой!..

Таня билась головой о пол и кричала, не переставая. Мужчина вскочил и попытался поднять ее, но она вскочила сама и крикнула ему в лицо:

– Я не верю! Вы все лжете, это не Саша! Вы можете похоронить его, но я буду ждать!

На стене висел отрывной календарь. А на нем черные цифры – 17 августа 1987 года.

Над старым кладбищем, словно в великой печали, моросил мелкий дождь. Мертвая сосна у входа вздымала к небу последние, не обломанные ветрами, сухие сучья. На поникших, словно в трауре, березах зелень перемешалась с желтыми листьями. Вдали слышался шум машин, где–то резко каркала ворона, а на кладбище стояла тишина. Слышно было, как на мокрый асфальт падают с деревьев тяжелые капли воды.

Свежий могильный холмик под высокой сосной был завален венками и живыми цветами. Желтый рыхлый песок был утоптан множеством ног. Несколько автоматных гильз выглядывали из травы красно–желтыми блестящими бочками. Новенький гранитный памятник тускло поблескивал нанесенной золотой краской надписью – «Погиб при исполнении интернационального долга в республике Афганистан». Сверху была вмурована фотография улыбавшегося Саши в солдатской форме и даты: даты жизни и смерти.

Перед могилой, на низенькой скамеечке, сидела заплаканная Таня в черном платке. Из глаз девушки, перемешиваясь с дождем, непрерывным потоком катились слезы. Она не замечала, что платок и черная кофточка давно промокли. Не чувствовала, как касается кожи холодная ткань. Остановившимися глазами смотрела на родное лицо и не могла насмотреться.

Издали, с центральной аллеи, за ней внимательно наблюдали ее родители. Они прикрывались зонтом от дождя и терпеливо ждали…

В родной Дмитров Горин вернулся поздней осенью. Город встретил его облетевшими ветками кленов и берез. Низко нависшими темными тучами, холодным дождем со снегом и пронизывающим ледяным ветром. Он вбежал по ступенькам на пятый этаж старого кирпичного девятиэтажного дома, забыв о лифте и нажал на пожелтевшую от времени кнопку звонка. Ждать пришлось довольно долго, Андрей уже думал, что в квартире никого нет и собирался позвонить соседке, чтобы дождаться мать у нее. Как вдруг раздалось звяканье цепочки и в щель выглянуло знакомое лицо. Мать ахнула и дверь мгновенно распахнулась:

– Сынок!!!

Руки матери обвили шею Горина. Она смеялась и плакала, без устали повторяя:

– Вернулся! Сыночек мой! Вернулся!

Он обнял худенькие плечи матери и вместе с ней вошел в квартиру, сразу отметив, что в прихожей все стало по–другому. Это его удивило, но спрашивать сразу не стал. Поцеловал мать:

– Да живой я! Успокойся!

Горин начал снимать шинель и вдруг почувствовал сзади чужое присутствие. За полтора года войны он научился кожей чуять чужих. Стремительно обернулся и на груди звякнули медали. В дверях кухни, по–хозяйски облокотившись локтем на косяк, стоял незнакомый полный мужчина в спортивных штанах, майке и тапках на босу ногу. Он внимательно смотрел на парня. Особенно сильно его внимание привлек орден Красной Звезды. Андрей взглянул на мать. Та засуетилась и, не решаясь взглянуть сыну в глаза, сказала тихо:

– Это Николай Васильевич… Я не стала писать тебе, но мы с ним уже год живем вместе. Он мне помогает…

Глядя на мужчину, торопливо добавила:

– А вот это и есть мой сын – Андрей.

Незнакомец чуть улыбнулся и направился к Андрею, на ходу протягивая руку:

– Ну, будем знакомы! Николай! Пойдем–ка, выпьем за встречу и за твое благополучное возвращение.

Рука мужчины была неприятно влажной, но пожатие оказалось на редкость сильным. Радость от возвращения угасла. Горин хотел вспылить, но в последнюю секунду вдруг подумал: «Мать столько лет одна была, имеет же она право на счастье. Может, ей хорошо с ним, тогда пусть живут…». И он спокойно направился на кухню.

За полтора года, что он не был дома, многое в квартире изменилось. В кухне был сделан полный ремонт и стены блестели кафелем и новеньким линолеумом. Вместо старенького холодильника, голубого столика с изрезанной столешницей, четырех табуреток и пары обшарпанных шкафчиков на стене, появился кухонный гарнитур «под орех». Мойка сверкала стальными уголками. Даже газовая плита была новой. В углу громоздился большой двухдверный холодильник, а на нем стоял маленький цветной телевизор.

На столе, словно по мановению волшебной палочки появилась бутылка водки с рюмками, порезанная копченая колбаса, сыр и бекон. Через десять минут мать накладывала в тарелки наваристый борщ и пельмени. На столе появились бутерброды с красной и черной икрой. Банка шпрот и даже печень трески. Горин удивленно оглядывал стол, а мать довольно улыбалась.

Выпив по паре рюмок с Николаем и матерью «за встречу», Андрей плотно закусил и вышел в зал. Там тоже все стало по–другому: новые обои на стенах, дорогая полированная стенка и мягкая мебель, журнальный столик с хрустальной вазой и вязаной салфеткой, громадный пушистый ковер на полу, новый цветной телевизор и даже видеомагнитофон. Только в его комнате все осталось по–прежнему. Он разглядывал плакаты на стене и старенькие кассеты «Битлз», когда за спиной раздался тихий голос матери:

– Я все оставила здесь так, как было. Решили с Николаем тебя дождаться, чтоб сам решил, что будешь менять…

Он обернулся:

– Спасибо.

Из кухни доносилось позвякивание посуды. Мать стояла в дверях и смотрела на него:

– Я боялась писать тебе. Думала, что рассердишься. Когда тебя в армию забрали, мне так тоскливо было. Хоть волком вой! Места себе не находила, с ума сходила и наверное, сошла бы. Ты помнишь тетю Люсю с моей работы? Это ведь она меня с Николаем познакомила… Ты не сердишься?

Андрей подошел и обнял ее:

– Нет.

Она торопливо заговорила, словно оправдываясь:

– Он не плохой человек и зарабатывает хорошо. Всю нашу квартиру обставил и прописки не требует. У него ведь своя квартира есть в Москве. Уговаривает меня туда переехать. Пьет только по праздникам, да и то меру знает. Меня заставил с работы уйти. Говорит: «Наработалась уже, отдыхай. Я и сам смогу нас прокормить». Тебе тоже хорошую работу подыскал.

– А кто он, мам?

– Снабженец в мясном магазине. Заметил, сколько на столе всего было? Мы с тобой раньше такого изобилия даже по праздникам не видели.

Горин помолчал:

– Мам, тебе хорошо с ним?

Она смутилась, как девчонка и опустила голову:

– Я себя за ним, как за каменной стеной чувствую. Он мне столько костюмов накупил, да и тебе тоже. Брал на пару размеров больше, чем перед армией и вижу, прав оказался. Вон ты какой вымахал! Возмужал! Импортные джинсы, рубашки, туфли и даже куртку кожаную достал. Так что на первое время ты у меня полностью одет–обут.

– Ну и отлично!

Мать помялась:

– Не знаю, как и сказать–то… Ты у меня молодой, тебе свобода нужна и мы стеснять тебя не хотим. В общем, я переезжаю жить в Москву, к Николаю, а тебе эта квартира остается. Мы с Колей так решили уже давно – тебя дождемся и переедем. Что скажешь?

– Лишь бы тебе хорошо было.

– Ну вот и ладно!

Николай Васильевич и Тамара Алексеевна оформили свои отношения официально через месяц после возвращения Андрея. Это случилось за неделю до Нового года. Все это время он наблюдал за отношениями между матерью и отчимом. Тот щедро снабжал деньгами Горину и пасынка, сказав:

– Ты отдохни, оглядись! Праздник на носу. Вон, в комнате своей порядок можешь навести. Если чего–то купить хочешь, только скажи…

Андрей ничего просить не стал. В собственной комнате самостоятельно побелил потолки, поклеил обои, покрыл свежим лаком паркет и выкрасил свежей краской раму и подоконник у окна. Мебель оставил прежней. Пышную свадьбу Николай Васильевич и Тамара Алексеевна устраивать не стали. Все же оба были не первой молодости. Собрались узким кругом, всего человек тридцать и отметили событие в центральном ресторане Дмитрова, где заранее заказали стол. Большинство собравшихся были знакомыми жениха. Николай Васильевич всем представлял пасынка и хвастался:

– Герой! Даже орден имеет! Прошу любить и жаловать…

Андрею это было немного не приятно, но он понимал, что без блата получить хорошую работу вряд ли удастся. За этот месяц он уже нагляделся, каково приходится ребятам, вернувшимся с Афгана. Встретился с несколькими сослуживцами, выслушивая горькие исповеди. Их жизнь словно разорвали напополам: одна половинка была той, довоенной, а другая, теперешней. А между ними стояла война! И эта новая, мирная, жизнь многим вернувшимся казалась теперь дикой. Того братства, какое было в Афганистане здесь не было…

Горин молча улыбался, пожимая руки и чувствуя на себе цепкие взгляды не только мужчин, но и женщин. Представительницам прекрасного пола он понравился, да и мужчины благосклонно поглядывали на рослого красавца. Откровенно обещали покровительство и помощь в работе. Николай Васильевич потирал руки и говорил:

– Выбирать будем лучший вариант, Андрей! Чтоб ты, как сыр в масле катался!

Мать выписалась из квартиры в Дмитрове после новогодних праздников и сразу прописалась в Москве. Прошел месяц. Тамара Алексеевна поправилась от хорошей и спокойной жизни. Выглядела на удивление молодо. Сын чувствовал, что она счастлива.

Горин жил один. Однажды, случайно, столкнулся с бывшей невестой. Светка катила колясочку с ребенком. Счастливой она не выглядела. Похудела и подурнела внешне. Попыталась остановить его, но парень прошел мимо, словно не заметив. Он даже не поздоровался, хотя обиды на нее давно не испытывал. Женщина посмотрела ему вслед и прикусила губу. Хотела что–то сказать, но в коляске захныкал ребенок и она наклонилась к нему. Когда оглянулась, Андрей исчез за поворотом.

Отчим устроил его работать рубщиком мяса в большой гастроном после тринадцатого января. Вначале Андрей стеснялся своей работы, а потом привык. Он никогда не обвешивал и не обсчитывал покупателей, считая это ниже своего достоинства. Стоять за прилавком приходилось часто, особенно если скапливалась очередь. Остальные продавцы частенько посмеивались над ним и считали «дурачком». Они выходили из магазина в конце рабочего дня с тяжелыми сумками в руках, а Горин шагал налегке. Работа не нравилась, но деньги за нее платили хорошие и он терпел, решив для себя, что как только подвернется что–то подходящее, уйдет.

Днем работал, а по вечерам готовился к поступлению в авиационный институт. Одновременно учился на курсах автолюбителей. В начале весны получил права. Андрей скапливал деньги и мечтал купить машину. Времени на девушек почти не оставалось, но он и не жалел об этом. В памяти свежа была рана, которую нанесла ему Светка, хоть он и старался не думать об этом. Случайные знакомства без сожаления обрывал через неделю. Для себя решил, что никогда не женится. Иногда заходил к школьному приятелю, Димке Сапожникову. Вместе проводили вечер за бутылкой водки. Тому однокомнатная квартира досталась после смерти бабушки. Горин рассказывал об Афганистане, о погибшем друге. Напившись, ругал предательницу Светку. Димыч в армии не был из–за врожденной сердечной патологии и плоскостопия. Внимательно слушал, вздыхал и молча наливал по новой. Кое в чем ему была понятна боль друга. Сапожников тоже был обманут женщиной.

Иногородняя девчонка, как оказалось, вышла за него замуж, чтобы получить прописку. Он, чисто случайно, подслушал ее разговор с подружкой на другой день после свадьбы. Торжество закончилось и они, вместе со свидетелями, вернулись в однокомнатную квартиру, тщательно отремонтированную родителями молодого мужа. Хотели немного посидеть и отдохнуть. Димка и Васька уселись в комнате перед телевизором, а девчонки ушли покурить. Молодому мужу вздумалось достать бутылку шампанского из холодильника и он направился в кухню.

Ленка и Нинка стояли у открытой форточки, нещадно чадя сигаретами и переговаривались. Услышанная фраза:

– …если бы не квартира, я бы за этого козла ни за что не вышла!

Заставила его остолбенеть. Замерев за дверным косяком Димон слушал, как молодая жена делилась с подружкой своим планом по захвату жилплощади. Обе хихикали. Парень ворвался в кухню и через полчаса выгнал Ленку из квартиры, вышвырнув все ее вещи за дверь. Развод оформили через месяц, как положено. Молодая жена не получила ничего, так как прописка была еще не оформлена. Сапожников работал на радиоламповом заводе мастером и был вполне доволен жизнью. Парень он был довольно красивый и подружки сменяли одна другую, не задерживаясь в его квартире надолго. Часто звонил Горину и приглашал:

– Приезжай сегодня. Ко мне такие две телки вечером зайдут, ахнешь!

После бурного вечера с водкой и вином, Андрей уходил из квартиры приятеля в обнимку с девчонкой. Сам он никогда не старался их «клеить», но случая не упускал…

По старой и заросшей лесной дороге с трудом пробиралась грузовая машина. В кузове были сложены узлы, набитые чем–то мешки, никелированные спинки от кровати, старенький шкаф, стол, пара стульев и еще что–то, прикрытое вытертым покрывалом. На большом тюке сидели Таня и не молодой мужчина с седыми висками в низко надвинутой на глаза кепке. Сзади из–под нее выбились русые, с проседью волосы, давно не стриженные. Подбородок ощетинился пегой бородой. Он явно не брился пару дней. Скулы обтянуло продубленной ветрами и солнцем кожей, на которой прослеживались морщины, хотя ему было чуть за сорок. Мужчина кутался в ватник, из–под которого снизу торчали черные брюки, заправленные в кирзовые сапоги.

Девушка была одета в старенькое серое демисезонное пальто и черный большой платок, завязанный сзади на шее, как у деревенских вдов. На ногах обуты резиновые черные сапоги. Голенища плотно обхватывали икры ног в черных трикотажный колготках. Из косметики на лице ничего не было. Глаза смотрели печально и задумчиво.

На деревьях черными стрелками торчали набухшие почки. В глубоких ямах по сторонам дороги еще лежал снег, а сами колеи были полны воды. Зелени нигде не наблюдалось. Земля выглядела черно–коричневой и мрачной. В лужах купалось яркое солнце. На вербах клочками ваты застыли пушистые почки. Из–за деревьев и редкого кустарника появились черные крыши домов. Их было четыре. Здесь никто не жил уже лет пять. Деревенская улица давно заросла.

Машина выехала из леса на открытое пространство. Три избы были заколочены, а крайний дом поблескивал под солнечными лучами чистыми стеклами окон. К нему вела легкая, еще не протоптанная основательно, тропа. Метрах в пяти от крыльца стояла здоровенная старая береза с плакучими, словно у ивы, черными ветками. В метре над землей, на здоровенном чурбане, стояла обычная стеклянная банка. В нее, по металлическому желобку капал березовый сок. Банка давно наполнилась и жидкость стекала по чурке на землю.

Грузовик остановился возле этого дома. Татьяна ловко соскочила на землю. Торопливо схватив наполненную банку, бросилась в дом. Он оказался запертым на щепку. Выскочила со второй банкой и тут же подставила под желоб. Из кабины за это время вылезли молодой шофер и мама Тани. Отец и водитель откинули задний борт. Вчетвером начали носить вещи в дом. Вскоре в кузов забралась мать Татьяны и принялась подтаскивать к краю тюки и мешки.

Закончив разгрузку, вышли на крыльцо. Шофер направился к машине и открыв капот, склонился над мотором. Попросив ведро, ушел к колодцу, находившемуся чуть дальше. Долил воду в радиатор и забрался в кабину. Положив голову на руль, искоса наблюдал за семейством. Родители Тани присели на верхней ступеньке отдохнуть. Девушка облокотилась на перила, разглядывая поломанную изгородь у заросшего бурьяном огорода. Сухие стебли лопуха, череды и осота поднимались выше плетня. Она думала, что уже сегодня к вечеру выжжет сорняки и сухую траву вокруг дома и дальше, чтобы семена сорняков не расползались. Отец закурил и тяжело вздохнув сказал:

– Ты, дочка, свою голову на плечах имеешь. Так–то… Отговаривать не буду, раз решила на кордоне жить – живи. Поможем, если что. Я тут, чтоб не обидел кто, свое старое ружье в матрас ввернул. Патроны в узлах найдешь, а стрелять ты лучше моего умеешь. Может и к лучшему для тебя одной побыть. Вернуться не долго. Мы с матерью всегда рады тебе, ты знаешь…

Мать горько вздохнула и обвела тоскливым взглядом окрестности. Со всех сторон подступал лес. Смахнула набежавшие слезы ладонью:

– Одна–одинешенька среди леса. Хуже, чем монахиня в скиту. А если случится что? Ведь даже на помощь позвать некого! Кто знает, когда мы приедем теперь… – Немного помолчала и с надеждой в голосе спросила: – Таня! Может все же лучше дома? Ты еще молоденькая, другого найдешь…

Девушка устало посмотрела на родителей и не громко, но твердо произнесла:

– Нет, мама, мне другого не надо. Я Сашу больше жизни любила и любить буду. За меня не переживайте, мне здесь хорошо будет. Вы семян купите, я недели через две в город наведаюсь. А пока огород расчищать стану. И узнайте в лесничестве, нужны им лесники на этот кордон или нет? Если что, договоритесь насчет работы для меня. Научусь…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю