Текст книги "Хозяйка района"

Автор книги: Любовь Рябикина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Не доезжая до Копейково, Иноземцева выслала вперед разведку. Парни вскоре вернулись вместе с местным жителем. Мужик объяснил:

– А черных в деревне нет со вчерашнего вечера. Куда–то укатили на трех машинах, а потом не появлялись.

Анна показала ему пленных:

– Эти?

– Они и есть.

– Тогда поехали в деревню.

Местного посадили в одну из машин и колонна двинулась дальше. Из каждого дома начали выходить люди. Они шли в центр деревни, к магазину. Когда колонна подъехала, там уже образовалась толпа. А народ все шел и шел. Пришли и старые и молодые. Иноземцева вышла из машины, поздоровалась:

– Здравствуйте, соседи!

Ближние к ней люди ответили на приветствие. Анна поднялась на верхнюю ступеньку крылечка у магазина, чтобы всех видеть и заговорила:

– Люди! Я из соседнего района. Зовут меня Иноземцева Анна Николаевна.

По толпе пошел гул: «Хозяйка Района! Сама пожаловала!» Но Анна снова заговорила и гомон стих:

– Думаю, здесь ни для кого не секрет, что происходит в нашем районе. Мы выгнали с его территории всех лиц кавказской национальности. Вчера вечером с территории вашего района они предприняли попытку проникнуть к нам. Это не удалось и взяли мы их без единого выстрела. Я привезла их сюда, на ваш суд, хотя и не всех. Троих я отправила к нам в райцентр. Они «отличились» у нас: на их совести вымогательства и изнасилование, драки и хулиганство. Оставшихся я привезла к вам, про них ни я, ни мои люди ничего не знаем. Судите их сами. Хватит терпеть! Ведь и в вашем районе милиция у них на прикорме. Сейчас их приведут сюда. Если есть среди них невиновные, я прошу вас – отпустите их с миром.

Толпа загудела при виде приближающихся кавказцев. Многие из пленных шли опустив головы. Руки им развязали и поставили на верхней ступеньке у магазина. Иноземцева спустилась вниз, стояла среди сельчан в толпе и разговаривала с людьми. Это обстоятельство, как заметил Светлов, сильно нервировало Горина. Тот бегал, как заведенный вокруг кучки людей, окруживших Анну Николаевну. Павел поймал Юрия за плечо:

– Ты чего такой?

Тот повернул голову:

– А если среди них купленный есть? Ведь ее же прирежут в толпе. Покушения уже были.

Павел рассудительно сказал:

– Не думаю. При всех не решатся, не все же купленные. Но на всякий случай давай вместе следить.

Они протолкались через толпу и встали рядом с Иноземцевой. Из толпы степенно вышел мужик лет сорока. Ткнул в одного из кавказцев пальцем и рассказал:

– У нас с бабой в прошлом году морковь хорошо уродилась. Ну моя, само собой, решила на рынок съездить в город. Продать излишки. Сама знаешь, Анна Николаевна, как сейчас деньги выдают. Этот пришел к нам вечером и сказал, чтоб мы ему морковь продали, он–де в городе палатку держит. Цену дал смехотворную и мы отказались. Он что–то пробормотал по–своему и ушел. Он в деревне с одной бабенкой долго жил и мы не думали ни о чем плохом. Баба моя с зятем поговорила, у того машина. Витька обещал приехать и баба собралась. Морковь в мешки поклали и на лужок перед домом вытащили, чтоб побыстрей погрузить. А этот ирод по всей моркови на грузовике проехал. Два мешка загубил. Баба неделю ревела…

Иноземцева выслушала внимательно весь рассказ. Подумала и спросила толпу:

– Есть еще претензии к этому человеку?

Оказалось, что в деревне есть еще шесть человек несговорчивых, с которыми кавказец поступил примерно также: одним порубил капусту топором, другим полил бензином предназначенную для продажи картошку. Были и такие, кто, испугавшись, сдавал ему овощи за бесценок. Они тоже говорили о своей обиде. Старенькая бабулька, подойдя к Иноземцевой вплотную, сказала:

– А у меня они жили нынче целую неделю. Дом–то большой у меня. Хозяйничали, как в собственном дому. Грязи натащили, а мне теперь и не убраться по–хорошему. Раньше, подмету маленько и снова у меня чисто, а теперь, как в хлеву. А этот безбожник икону стащил. Пусть возвращает, она мне еще от матушки досталась.

Анна быстрехонько сообразила, что заниматься женскими делами на Кавказе позором считается, но сказала:

– Они вам, бабушка, сегодня весь дом вымоют. И икону он тебе вернет. Или заплатит хорошо.

В толпе сразу же загудели:

– Тогда и нам пусть платит за разбой!

Иноземцева подняла руки:

– Я согласна с вами. – повернулась к кавказцу, – Все слышал? Плати людям.

Тот ответил:

– Денег здесь нет столько. Они у меня в городе. Я согласен заплатить, если потом отпустят. Только пусть полы не заставляют мыть.

– Условия сейчас ставишь не ты, а они. Полы вы вымоете, чтобы в следующий раз ты сто раз подумал, прежде чем в чужой дом врываться. И икону вернешь!

– Икону не могу.

– Почему?

– Она уже продана.

– Выкупишь!

– Но я уже не куплю ее за ту цену, за какую продал!

– Это твои проблемы.

Кавказец подумал: «Ничего я вам платить не буду. Как только выпустите, так и исчезну». Анна, как будто читая его мысли сказала:

– Тогда пиши письмо кому–нибудь из своих в городе, пусть присылают выкуп и икону. После передачи денег и иконки тебя отпустят. А пока поработаешь в деревне на тех, кого ты обидел ни за что.

Толпа довольно загудела, а кавказец заметно сник. Остальные заволновались. Иноземцева снова заговорила:

– Люди! Есть среди них еще виноватые?

От толпы отделилось сразу несколько человек. Загомонили разом:

– Настоящих–то злодеев здесь нет! Где Мансур? Где чернож… с длинным носом?

Анна опять подняла руки:

– Мансуров сбежал, бросив свое войско. Прямо в грязную канаву сиганул и сейчас находится где–то в лесу. Будьте осторожны, он вооружен. А те трое, о которых вы говорите, у нас в камере сидят. У меня к ним особые счеты. Я их шесть лет искала.

К облегчению Павла кровопролития не произошло. К остальным кавказцам претензий у людей не было. Старушка, у которой они жили, указала рукой на молодого парня на ступеньках и заступилась:

– Доченька, отпусти его по–хорошему. Он часто со мной разговаривал. Уважительный паренек! И когда готовили, всегда мне горяченького приносил.

Анна улыбнулась:

– Ну, раз уж вы за него просите, он и будет курьером! А остальных распределите по домам тех, кого они обижали. Пока выкуп не придет, пусть помогают вам по хозяйству. Но глядите, люди, чтобы они не сбежали.

Иноземцева повернулась к молодому парню:

– Ты отправишься с письмами в город. Передашь их своим соплеменникам, пусть готовят выкуп. Надумают выкинуть что–нибудь типа освободительного налета и я, собственноручно, тех двух и вот этого, – Анна кивнула в сторону сникшего кавказца, – расстреляю. Понял?

Парень кивнул.

Судебный процесс прошел для Анны, как в тумане. Она ничего не помнила и не осознавала. Лишь приговор заставил ее собраться с мыслями. Она увидела встревоженное лицо мужа в первом ряду, расстроенное лицо матери. Ее удивило, почему нет отца. Но уже на другой день она поняла это. Анну должны были везти в тюрьму и идя к машине, с заведенными за спину руками, она увидела их всех: мать, сестер, Андрея с сыном, свекра со свекровью и отца в инвалидной коляске. Она дико закричала, отшвырнула конвоира в сторону и кинулась к родным:

– Отец!

Конвоиры скрутили ее и забросили в УАЗик, как куклу. Анна через зарешеченное окно увидела плачущих родных и крик мужа:

– Мы будем ждать тебя!

Уже в тюрьме Анна не один раз прокрутила в памяти судебный процесс, удивляясь, что там даже не упоминалось об избиении ее отца, о том, что по вине черных он стал инвалидом. Она сидела за швейной машинкой, снова и снова вспоминая зал суда. Ясно видела перед собой угрожающее лицо Ашота Мансурова в зале и торжествующие лица остальных кавказцев. Анна поклялась разобраться во всем, когда выйдет на свободу.

Нравы в бараках были суровые, но к ней никто не приставал после того, как она избила Коронку. Эта сорокапятилетняя мужеподобная баба в первый же день попыталась «наехать» на Анну и подчинить себе. Но Иноземцева отделала ее табуреткой и безразлично поглядев на корчившееся на полу тело, устало сказала столпившимся женщинам:

– Запомните раз и навсегда: ко мне не приставать! Навалитесь скопом, лучше сразу убейте, потому что потом я вас поодиночке переловлю.

С этого дня Анну старались не задевать. Даже поправившаяся после побоев Коронка поглядывала на нее с уважением. Надзирательницы узнали о швейном таланте Иноземцевой и освободили ее от пошива рабочих спецовок. Анна шила теперь только для тюремной обслуги. Даже жена начальника тюрьмы не брезговала обратиться к ней. Вера Алексеевна приносила модные журналы и заключенная шила для нее платья не хуже фирменных. Иноземцева понравилась ей своим спокойствием, умной и связной речью. Она начала расспрашивать Анну о том, как та попала в тюрьму и женщина рассказала все. Кокарева упросила мужа показать ей дело Иноземцевой и помогла Анне добиться свидания с Андреем и матерью. Побеседовала с ними и получила подтверждение словам заключенной. Подробно рассказала все мужу. Привыкший относиться спокойно ко всему, Борис Игоревич на этот раз был здорово удивлен и обещал жене, при малейшем удобном случае, отпустить Иноземцеву на свободу. Как только правительство объявило амнистию он тут же вписал фамилию Анны в приказ. Вместо пяти лет, она отсидела в тюрьме три года и была освобождена досрочно за примерное поведение.

Анна вернулась домой ранней весной. Снег еще не полностью сошел с полей. Веселые шумливые ручейки бежали повсюду. Она вышла из вагона и зажмурилась от яркого солнца, а когда открыла их вновь – рядом стоял муж. Андрей протянул руки и она, как девчонка, кинулась ему на шею. За время ее отсутствия вышла замуж младшая сестренка и незадолго до возвращения, умерла бабушка Аня. Анна попросила мужа заехать на кладбище. Долго стояла у свежей могилки, а по щекам текли слезы. Андрей подошел и обнял ее за плечи:

– Она постоянно говорила о тебе и благословила перед смертью. Баба Аня не винила тебя за убийство. Она проклинала тех, из–за кого все произошло.

– А ты? Ты винишь меня за это?

– Нет. И не винил. Наверное, я поступил бы так же. Они к нам приезжали на двух машинах в первый год, угрожали. Требовали денег за совершенное тобой убийство, но я собрал ребят и они больше не появлялись.

Анна задумалась. Годы, проведенные в тюрьме, научили ее многому. И в частности, думать на один шаг вперед. Она поняла, что с Мансуровым у нее никогда не будет покоя. И дело не только в инвалидности отца: кавказец посмел угрожать ее семье и мира теперь не могло быть. Но она ни слова не сказала мужу.

Ванюшка вытянулся и доставал Анне до плеча. Он обрадовался матери и долго сидел, прижавшись к ней, на диване. Она расспрашивала его об успехах в школе и удивлялась его вдумчивым ответам. Сын стал хорошим помощником отцу. Хозяйство по–прежнему было крепким, ничего не развалилось. Андрей за это время приобрел несколько нутрий и развел целую ферму. Выкопал рядом с домом пруд для карасей. В городе построил маленький магазинчик и через него реализовывал продукцию. Анна порадовалась успехам супруга. В их хозяйстве нашли работу многие бывшие колхозники, ставшие безработными после развала колхоза. Бывший председатель Серов работал на нутрячьей ферме и сказал Анне при встрече:

– Если бы не ваше хозяйство, впору было бы по миру идти. Понимаете, Анна Николаевна, государство совсем платить перестало. Пенсии заработанные и те задерживают. Слава Богу, что вы вернулись живой и здоровой!

Впервые ее назвали Анной Николаевной в родной деревне. Это было так не привычно, что Анна растерялась. Вечером все родные собрались за накрытым столом. Помянули добрым словом бабушку Аню, радовались благополучному возвращению Анны и надеялись на лучшее будущее. На сердце Анны «скребли кошки», но она старательно делала вид, что ей тоже весело. Андрей заметил в глазах жены тревогу и не заметно увел ее на терраску. Долго целовал, а потом спросил:

– Что тебя тревожит? Скажи мне, вместе подумаем.

Анна уткнулась лицом ему в грудь и сказала:

– Что–то на душе тяжело стало. Ты не разлюбил меня за это время? Если это так, я не обижусь.

Муж усмехнулся в темноте и притянул к себе еще крепче:

– Дурочка! Я никогда тебя не разлюблю! Ты самое лучшее, что могла подарить жизнь.

– Но я же убийца теперь.

– Никто в деревне не считает тебя убийцей. Наоборот, говорят, что если бы все так поступали, черные бы не распоясались. Ты здесь что–то вроде Жанны Де Арк!

Оба тихонько рассмеялись. Анна подняла вверх пылающее лицо. Андрей наклонился и крепко поцеловал ее:

– Я так соскучился по тебе. Давай убежим ото всех на сеновал, там сена еще много.

Оба рассмеялись и взявшись за руки, сбежали. Иван Андреевич вышел на веранду и увидев две бегущие к сараю фигуры, ухмыльнулся в бороду и вернулся в дом.

Оставив троих вооруженных ребят в Копейково, Анна с остальными вернулась в Демидовку. Павел ехал с ней и Гориным. Все трое молчали. Светлов не выдержал:

– Простите, Анна Николаевна, а с теми азербайджанцами, что отправлены в город, вы что собираетесь делать? Тоже будете требовать выкуп?

Анна, не глядя на Светлова, тихо ответила:

– Нет. С теми разговор будет другой…

Мрачное выражение ее лица удержало Павла от нового вопроса. В полном молчании они доехали до деревни. Там Иноземцева подъехала к магазину, накупила продуктов и отдала их боевикам. Ребята разожгли на поляне у деревни костер. Откуда–то появился большой котел и в нем вскоре закипела вода. Каша с тушенкой и луком, а потом печеная картошка и травяной чай показались Павлу самой вкусной пищей изо всего, что он пробовал в своей жизни. Иноземцева поела плохо, попила чаю и ушла на край поляны. Присела там на поваленное дерево. Светлов увидел, как она склонилась головой почти к самым коленям. Встал и хотел пойти к женщине, но Горин удержал:

– Не ходи. Пусть побудет немного одна. Анна Николаевна наконец–то нашла тех, кто утопил ее мужа и сына. Попозже подойдешь или она сама придет.

Павел ошарашенно спросил:

– Как это, «утопил»?

– Очень просто. Выбросили из лодки и в сетях запутали.

– И что… Что же милиция? Коломенцев?

– А ничего… Несчастный случай.

– Может действительно несчастный случай?

– Да нет. Видел их тогда местный пьяница. Порецкий от начала до конца все видел. Он и рассказал Анне Николаевне уже после похорон. Трезвый был. И в милиции рассказывал, да только никто ему там не поверил. А через несколько дней и его нашли запутавшимся в сетях. Вот так–то… Анна Николаевна до сих пор дома, в сейфе, хранит показания Порецкого, им самим написанные.

– А ты откуда знаешь?

– Знаю… Ты Нину Васильевну спроси. Она жена Порецкого. Серега ей первой обо всем, что видел в тот апрельский день, рассказал. Нина Васильевна говорит, что он с той рыбалки трезвым пришел, хотя целая бутылка в кармане была. А ведь конченный алкаш был! Всю неделю до смерти никто его пьяным не видел…

Светлов помолчал, а затем снова спросил:

– Что она с черными сделает?

Горин погрыз стебелек травинки, потом ответил:

– Не знаю. Я бы пристрелил не задумываясь. Ее Ванюшке всего одиннадцать лет было.

Оба замолчали, поглядывая на склоненную женскую фигурку. Наконец Иноземцева встала и подошла к ним:

– Сейчас отдам ребятам распоряжения и поедем домой. Устали, Павел Юрьевич?

– Да нет. Вот интересного много увидел и услышал. Теперь перевариваю.

– Это хорошо.

Анна отошла к боевикам, что–то объяснила им. Трое остались у догоравшего костра, остальные расселись по машинам и поехали в город. В «Джип» Иноземцевой сели еще двое ребят, кроме Горина. Иноземцева развезла ребят по домам, несмотря на их протесты:

– Анна Николаевна, мы дойдем! Да не беспокойтесь вы!

На что женщина отвечала:

– Вы устали, а мне не трудно. Отдыхайте теперь, сил набирайтесь! Нам еще столько предстоит сделать.

Потом они остались в машине вдвоем. Светлов спросил:

– Вы сейчас куда?

Иноземцева вздохнула:

– В милицию. Люди с накопившимися вопросами подойдут, а я должна дать ответ всем. Вот сейчас переоденусь и поеду. Вы со мной или хотите с Коломенцевым поговорить?

– Если вы не возражаете, я хотел бы немного отдохнуть, а потом сам приду в милицию.

Она внимательно взглянула на него:

– Хотите попробовать сбежать?

Светлов усмехнулся:

– Ну нет! Сейчас меня отсюда можно только насильно выгнать. Я хочу разобраться во всем сам. Хочу понять, что же такое заставило людей взяться за оружие в мирное время?

Анна грустно улыбнулась:

– Попробуйте. Может и поймете…

Анна представила Светлова своей домоправительнице и отправилась в милицию. Едва только машина Иноземцевой отъехала от дома, как Павел вскочил с дивана и вышел на кухню. Нина Васильевна что–то помешивала в кастрюльке и обернулась:

– Вы что–то хотели?

– Расскажите мне о хозяйке этого дома. Почему она так ненавидит кавказцев? Я прошу не из праздного любопытства, поверьте! Я хочу понять то, что сейчас происходит!

Павел заглянул в растерянное лицо женщины и попросил:

– Нина Васильевна, пожалуйста, расскажите мне, что видел ваш муж в апрельский день шесть лет назад?

Женщина выключила газ и устало опустилась на стул напротив оперативника:

– Значит, вы уже где–то слышали. Мне больно вспоминать об этом, но я расскажу вам все. Вы кажетесь мне человеком порядочным… Той весной Аня из тюрьмы досрочно освободилась. Да и то сказать, сидела, уж если разобраться, ни за что. Так многие и тогда, да и сейчас считают. Скотом он был, этот Алим Мансуров, а не человеком. То, что у Ани отец прикован к инвалидной коляске по их милости и сестренка изнасилована была зверски этими подонками, про то на суде ничего не говорили. Коломенцев вызывал свидетелями лишь тех, кого к рукам прибрал. Старый прокурор с ним в одну дудку дул. Сейчас здесь новый появился и слышала я, что с Коломенцевым он не ладит. Тогда Аня поступила так, как ей совесть подсказала. А этот зверь, Ашот Мансуров, лютую злобу на нее затаил. Попробовал сначала Андрея, мужа Ани, запугать. Она еще в тюрьме была. Не получилось. Андрюха не робкого десятка был, да еще и друзей позвал. Так наподдавали черным, те еле уехали. Но видно следили и когда Аня вернулась, дело–то молодое да и соскучились друг по другу, сбежали они от гостей на сарай. Чья–то черная душа, – чтоб на том свете ему в аду гореть! – дверь приперла колом, а сарай бензином облили и подожгли. Чуть не сгорели они тогда, у Андрея силы хватило новую крышу разломать. Аню он беспамятную вынес. Родители в доме были, когда он почти голый, ее внес и сам упал у порога. Черный весь, в ожогах. Еле их тогда откачали. Все сено у них сгорело. Скотину кормить было нечем, а травы еще не было. В деревне их обоих любили, да и сейчас любят. Сеном с ними каждая семья поделилась.

Нина Васильевна налила себе и Павлу квас в стаканы и снова села у стола:

– В деревне все мужики весной сети на рыбу ставят. Браконьерство, конечно, но уж так исстари повелось. Андрей тоже ставил. С сыном часто плавал на лодке. Парнишка у них смышленый был и добрый… Муж мой как–то пропил все деньги, а продавец хлеба под запись не дала. Я стою, реву, а он из магазина выходит: «Чего плачешь, теть Нин?» Я сказала, а он, даром что десятилеток, выслушал и мне буханку протянул: «Держи, тетя Нина. Мама ругаться не будет».

Нина Васильевна стерла побежавшие из глаз слезы кончиком платка и продолжила:

– В тот день мой с раннего утра ушел на реку рыбачить и вытащил из сундука спрятанную бутылку. Я ее для пахоты берегла, чтобы трактористу заплатить. Пропажу я обнаружила быстро и стала ждать пьяного Серегу домой. А он явился трезвый и белый, как полотно. Губы трясутся, а глаза остановились и говорит мне: «Мансур с дружками Андрюху Иноземцева и Ванюшку утопили». Я еще тогда на него накинулась, мол «нажрался и мелешь». А он на колени упал и на иконы крестится. И мне говорит, что пить больше никогда не будет. Вот тут до меня и дошло, что трезвый он. Начала расспрашивать. Сергей мне все рассказал… Он пришел на реку, когда Иноземцевы сети выбирали. Перед этим накануне, Андрюха его сильно наругал за пьянство и мой спрятался в кусты от греха. И тут эти подъехали на двух моторках. Четверо их было. О чем они говорили мой не слышал, далеко было. Только потом Андрей вдруг закричал: «Ребенка отпустите! Ведь он вам ничего не сделал!» И драться стал. А какая может быть драка на лодке? Черные в их лодку перелезли, сначала Андрея скинули, а потом и парнишку. Веслами их держали под водой, а потом к сетям утолкали и запутали в них. Мой окаменел весь, еле домой дошел. Рассказал и сердце у него схватило. Медичка наша штук пять уколов ему тогда вколола. Каялся он и клял себя, что не вступился. Да только чем бы он помог? Потом он все Анне Николаевне рассказал. В милицию они вместе ездили, но там их даже слушать не захотели. Как же – одна сидела, а другой пьяница! Заявление не приняли, а там мой Сергей все подробно описал. Слушать их никто не стал, объявили Андрея и Ванюшку браконьерами и списали на несчастный случай. А через неделю и моего нашли запутавшегося в сетях. Только ведь у нас и лодки–то никогда не было…

Домработница заплакала:

– Аня, после смерти своих мужиков, здесь дом купила и меня с собой забрала. Я тут рядом, у сестры двоюродной живу. Она одинокая и я тоже. В той комнате, где вы живете, Аня расставила вещи Ванюшки. Иногда подолгу стоит там и плачет. Он очень любил разглядывать камни и собирал их каждое лето по берегу…Ну вот и рассказала я вам все, а теперь пойду домой.

Порецкая тяжело встала, опираясь руками на стол и ушла медленно ступая, словно бы через силу. Светлов долго сидел за столом уткнувшись в сжатые кулаки. В голове все еще звучал голос пожилой женщины и ее рассказ о том, как топили людей. Ребенка! Ярость мутила разум. Он залпом выпил остатки кваса и выскочил на улицу.

У ворот дежурил незнакомый охранник. Павел подошел к нему и попросил закурить. Парень молча взглянул на его побледневшее лицо и протянул пачку. Трясущиеся руки оперативника никак не могли зажечь спичку. Охранник забрал коробок и помог закурить. Спросил:

– С Ниной Васильевной говорили?

Светлов кивнул и охранник продолжил:

– Она сама не своя ушла, даже не поздоровалась. Меня Игорем зовут.

– А я Павел. Ты давно с Иноземцевой знаком?

– Давно. Лет двадцать уже будет. Я на нее еще парнишкой заглядывался, только она уже замужем была.

– Как получилось, что она вас собрала всех вместе? Ведь, как я понял, ваш отряд большой?

Игорь согласился:

– Большой. Но здесь не все, еще и по деревням есть. В каждой деревне, в каждом поселке человек пять–десять найдется. А получилось, я даже и не знаю, как сказать…

Он задумался. Павел не торопил, только нервно затягивался сигаретным дымком, пытаясь успокоиться. Наконец охранник сказал:

– Когда Анна Николаевна своих потеряла и от милиции отворот получила, многие в деревне думали, что она руки на себя наложит. Наверное так бы и случилось, но как я слышал, как–то раз она возвращалась от родителей уже вечером на машине. На обочине дороги увидела плачущую девчонку в изодранном платье. Остановилась, в машину посадила и к себе привезла. Еще в тот, деревенский, дом. С этого все и началось. Стала она вокруг себя людей, обиженных черножопыми и милицией, собирать. Вначале–то так, ерунда была – колеса резали, ветровые стекла били, черным «темную» устраивали. Самое интересное, что после этого менты засуетились. По вечерам дежурить стали там, где черные жили. Мы выяснили, что это Коломенцев приказал. Анна Николаевна очень хотела тех черных поймать, что ее сына и мужа убили, но они как сквозь землю провалились. И Мансур из города скрылся. Иначе мы бы ему еще тогда «харакири» устроили. Серега Порецкий ей очень подробно всех описал. Видно у мужика все застыло в памяти. Он, как в бреду последние дни ходил – пить не пил, но как пьяный!

Игорь тоже достал сигарету и закурил:

– А дальше – больше! Тут Юрка Горин с Афгана вернулся. Менты его «уделали» крепко. С этого и переворот пошел. Когда из больницы выписался, он со злости ментам в дежурку бутылку с бензином кинул. Они дрыхли, как сурки! Пока пожарная приехала, их дежурка выгорела дотла. Менты со второго этажа в подштанниках выскакивали. Во зрелище было! Коломенцев быстро сообразил, чьих рук это дело. Да только Юрки в городе уже не было. А мать ментам сказала, что он в санаторий накануне уехал, а адреса не оставил. Менты «умылись» и ушли ни с чем. Горин в это время находился у Анны Николаевны. Когда он ментам бутылку кидал, она видела. Оказывается, каждый вечер следила за милицией – не появится ли кто из черных. Они ведь в нашем «клоповнике» частые гости были. Иноземцева перехватила Юрку по дороге. К его матери заехали, договорились, что ментам говорить. Потом она Юрку к себе увезла. Это всего полтора года назад было. Как и что она там сделала, не знаю. Да только Горин через месяц домой приехал с бумагами на руках, что был в санатории. И документы прибытия оформлены на день раньше поджога. Коломенцеву пришлось отказаться от своей версии. Хотя ребята говорили, что он в санаторий звонил. Да там подтвердили. А Валерию Евгеньевичу очень хотелось засадить Горина! Юрка его «куском говна» принародно обозвал в больнице и выгнал из хирургического отделения. Коломенцев тогда приехал к нему убедить подписать бумагу, что его по дороге избили гражданские, а не милиционеры.

Игорь предложил:

– Пойдем попьем чайку, а то в горле пересохло.

Поднялись в дом, зашли на кухню. Охранник явно знал, где что лежит. Он уверенно подошел к холодильнику и вытащил трехлитровую банку с квасом. Из шкафчика взял пару кружек и разлил напиток. Светлов спросил:

– Ты часто здесь бываешь? Смотрю, ориентируешься хорошо.

– Часто. У Анны Николаевны дом всегда открыт для нас. Здесь полно добра, только никто из нас у нее и копейки без разрешения не возьмет. Знаешь, как она вкалывала, чтобы все это заиметь? У нее голова получше, чем у нашего мэра. А чужих мы сюда не пускаем. Хорош квасок!

Игорь допил квас и направился к двери:

– Ну я пойду, а то как бы кто не заявился.

Павел вышел следом и с высокого крылечка спросил:

– А переворот? Как вы это дело провернули?

Игорь обернулся от калитки:

– Да просто! В ментовке ведь тоже наши ребята были. Такие, кто Коломенцевым был сыт по горло. Честные ребята! Павел, ведь немало хороших ребят ушло из милиции только потому, что не хотели смотреть сквозь пальцы на произвол. Коломенцев и его заместители их просто выживали. Тогда все ночью произошло. Мой тезка, Игорь Коркин, открыл нам дверь в милицию. Захватили быстро. Коломенцева прямо в постели дома взяли, тепленького. Мэра тоже. Одновременно атаковали военкомат и воинскую часть. Прямые областные телефоны у всех обрезали, чтоб соблазна не было. Мы не хотели, чтобы область узнала все в первый же день. Никто ничего даже не понял. Пост поставили на телеграфе и телефонной станции, каждый звонок, каждую телеграмму проверяли. Выставили патрули на дорогах, в общем, шороха наделали. Вот и все вроде!

– Спасибо. Как тут у вас к милиции пройти?

Игорь объяснил и Светлов отправился к Иноземцевой. Павел беспрепятственно поднялся наверх и обнаружил в приемной Анны Николаевны несколько человек. Они сидели на диванах и терпеливо ожидали своей очереди. Из кабинета доносились приглушенные голоса. Олег Звягинцев взглянул на Павла и сказал:

– Проходите. Анна Николаевна говорила, что вы должны подойти.

Светлов шагнул в кабинет. В кресле, напротив Иноземцевой, сидела пожилая женщина и что–то объясняла ей. Когда Павел вошел, разговор прервался. Он поздоровался:

– Здравствуйте. Я не помешаю? Хотелось бы послушать.

Иноземцева кивнула:

– Садитесь, Павел Юрьевич!

И продолжила прерванный разговор:

– Софья Афанасьевна, вам надо просто зарегистрировать свое хозяйство в комиссии по частному предпринимательству. Не имеют они права вам отказать, раз у вас есть желание работать! Идите к ним прямо сейчас! Знаете, где это?

Женщина кивнула, а Иноземцева продолжала:

– Идите и работайте! Такие люди сейчас нужны, очень нужны. А если какие вопросы будут, пусть они мне звонят или вы позвоните.

Софья Афанасьевна встала:

– Спасибо, Анна Николаевна, хоть объяснили все. А то я тут уже три месяца хожу и никто ничего не говорит. До свиданья!

– До свиданья, Софья Афанасьевна! Удачи Вам!

Женщина вышла и Светлов спросил:

– А в чем дело было?

– Софья Афанасьевна учитель биологии по образованию. Сейчас на пенсии, но силы–то еще есть. Они с мужем шесть теплиц построили – вешенку с шампиньонами выращивают, а сбыт наладить не могут. Без регистрации предприятия никто не хочет принимать грибы на реализацию. Они тут много ходили, да толку нет. Посмеялись над ними и все. Сказали, что грибы можно и в лесу собирать. А того не понимают, что именно из этих грибов на фармацевтических фабриках вытяжки делают и это от многих болезней помогает. А ведь дело–то трех дней! Неужели трудно было объяснить все человеку по–хорошему? Не заставлять его бегать по несколько месяцев?

Павел кивнул:

– Такова русская действительность.

Анна возразила:

– Да не действительность такова, а люди, которые властью наделены! Они у «кормушки» и им плевать на других! Извините, Павел Юрьевич, там несколько председателей колхозов ждут.

Нажала на кнопку селектора и спросила:

– Олег, пусть все председатели заходят!

Павел сел в угол дивана. В дверь сразу же вошли четверо мужчин и женщина. Иноземцева пригласила:

– Проходите, рассаживайтесь! Думаю, что у всех у вас вопросы практически одинаковые, вот я вас всех и пригласила. Выкладывайте по очереди! Вот вы, Василий Яковлевич, с чем пожаловали?

Грузный лысеющий мужчина начал вставать, но Анна остановила:

– Да вы сидите.

– Анна Николаевна, горючего нет и рук не хватает. Ведь многие молодые ребята–комбайнеры сейчас с вами. Я, конечно, понимаю, что вам они тоже нужны, но ведь хлеб осыплется!

Иноземцева встала:

– Знаю. Горючее вам сегодня подвезут, по всем колхозам. И бензин и солярку. Готовьте емкости. Насчет людей хуже… Не могу я их всех отпустить пока. Но часть верну. Вашим деревенским ребятам передайте, чтобы в колхозе работали, а в город пока не приезжали. Можно попробовать городских безработных организовать, их не мало. Вопрос в оплате. В городе сейчас многие скотину держат – можно зерном, соломой и другими сельхозпродуктами заплатить. Но все ли на это согласятся? А вы согласны? Подумайте, председатели!

В кабинете сразу стало шумно. Павел слушал. Председатели спорили между собой, но наконец пришли к какому–то общему решению. Заговорил снова Василий Яковлевич. Светлов заметил, что он старше всех и остальные председатели к нему прислушиваются:

– Мы согласны заплатить сельхозпродуктами. Вот только как городских собрать?

– Не проблема. Сейчас редактору позвоню и уже в завтрашней газете будет объявление. Надо только договориться сколько и чем вы будете платить, а так же за какие виды работ. Согласны?