Текст книги "Игры судьбы"
Автор книги: Любовь Матвеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Вдруг узнаём, – снова трогая меня за плечо, вспоминает
Пелагея Васильевна, – приехал в наше село какой-то военный в чине капитана. Занимается подготовкой молодёжи к армии – село-то казачье! Умный, грамотный, красивый! Невесты наши заволновались, стали принаряживаться.
– Не знаю, где он меня увидел, только однажды приходит – и сразу свататься! Я не ожидала – ни сном ни духом, и отказала ему. – Не верю глазам – У СТОЛЕТНЕЙ ЖЕНЩИНЫ ОТ ПРИЯТНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ РОЗОВЕЮТ ЩЁКИ, вот она – власть любви! А собеседница продолжает:
– Как-то сидим вечером дома, за окном молодёжь песни распевает, гуляют, гармошка играет. Всё это – не для меня, я уж на себе крест поставила, да и надеть в люди нечего. Вдруг стук в дверь. Заходит приезжий капитан с двумя товарищами, поставили на стол четверть самогона, сели. Что
делать? Принесла я квашеной капусты, картошку холодную поставила, выпили. Опять он о женитьбе речь заводит. Ну как его при людях обижать, тем более – выпроваживать? Я уж к тому времени присматриваться к нему начала, думать о нём – к первому-то мужу у меня никаких чувств не было.
Так и остался Сергей Никифорович Личман у нас…
Немного помолчав, Пелагея Васильевна продолжила:
– И прожили мы с ним ни много ни мало – шестьдесят годочков. Оказалась я всё-таки материнской породы, – смущённо улыбается она, – восьмерых родила! Вырастили до взрослых лет пятерых. Всем дали образование, все в люди вышли. Алексей наш был редактором в газете, Василий – бухгалтером в облфо, Ольга – районный зоотехник, Мария – специалист по молоку. Каждый год добавляются внуки и правнуки, я уже и счёт потеряла. И они все имеют хорошее образование, ни один в милиции на учёте никогда не состоял, я всеми горжусь! У бабы Горпины уж какая тяжёлая
жизнь была, и то она сто два года прожила, а мне уже сто три… Слушаю иногда, как люди вокруг жалуются, и знаю: бывало и потяжелее. ВСЁ ВЫДЕРЖИМ, МЫ ТЕРПЛЯЧИЕ!
Так сказала мне долгожительница, а она знает…
Воспоминания П.В.Личман, 1898 г.р.
ЕЩЁ ОДИН СЮЖЕТ
«Человек предполагает, а бог располагает» (укр. пог.)
История их любви началась, как в известной казахской песне, всеми любимой «Дударай». Поётся в ней о том, как молодая украинская девушка Мария влюбилась в казахского паренька Дударая.
– Как и где встретились твои родители – казах и украинка? – спросила
я свою давнюю знакомую Зою Жунусовну Кольцову, в девичестве – Камашеву.
– О-о, это целый роман! – ответила Зоя. Так оно и оказалось. Будущий отец Зои, Жунус Камашев, родился в Кокчетавской области. Видно, способным был парень, если ещё до войны выучился на педагога – тогда и шесть классов было много.
Когда началась война, немедленно был призван в армию. В одном из боёв на Украине, при отступлении, был тяжело ранен. Наши ушли, «не заметив потери бойца». Истекающий кровью Жунус остался на территории, занятой фашистами. На него в лесу случайно наткнулись двое местных мальчишек, о чём и рассказали у себя в деревне. Самым сердобольным оказался Гордей Сядро, сам имеющий троих взрослых детей. Ночью на тележке он привёз молодого бойца домой, определил его «на жительство» в загон, к телёнку. И сами они теснились там же, в сарае – в доме обосновался
немецкий офицер.
Гордей неплохо знал немецкий язык и, ежеминутно рискуя своей семьёй, сумел усыпить бдительность опасного постояльца. Теперь можно только попытаться представить, каких страхов стоило всем его домочадцам укрывать раненого бойца Красной Армии под носом у фашистов. Надо отдать
должное и односельчанам – никто их не выдал, наоборот, помогали чем могли.
Больше всех переживала за Жунуса Гашка, дочь Гордея. Это была пригожая дивчина, на год моложе Жунуса, а самому парню ещё не было и двадцати. При её горячем участии раны быстро зажили, и молодой человек встал на ноги. Что он хорошо сложен и красив, теперь заметили и другие девчата, но к тому времени молодые люди уже полюбили друг друга.
Встал вопрос – как быть дальше, парень-то явно не местный? Всем миром решили: надо его женить! На ком? Конечно, на Гашке, пусть довершает акт милосердия! Так Агафья Сядро стала женой Жунуса Камашева.
В это время всю сельскую молодёжь с Украины отправляли на работу
в Германию – насильно, конечно. Там же оказалась и молодая семья. Жили люди в бараках, в лагере, а работали у местных немцев, на фермах. Жунус старался из лагеря не выходить – была опасность, что в нём узнают бойца-красноармейца. Жили на то, что удавалось заработать Агафье.
В 1942 году родилась первая дочь Рая, на следующий год – вторая, Зоя. Прихожане местной церкви, немцы, иногда старались чем-то помочь лагерникам – отдавали ненужные вещи. У Камашевых даже появилась старенькая детская коляска, на ней-то и повезли детей да кой-какой скарб, когда заключённых погнали вглубь страны, дальше на запад – Советская Армия наступала!
Как ни подгоняли фашисты, как ни торопились сами лагерники, одна группа ослабленных людей отстала. Среди них были и Камашевы. У Агафьи в это время приключилась рожа на ноге, и женщина сильно страдала. Вдруг кого-то осенило: что же мы бежим от своих – к чужим? Повернули
назад, на звук разрывающихся мин и снарядов. Было страшно, знали, что рискуют жизнью. Погибнуть можно было и от вернувшихся конвоиров, и от своих. Тут и подгонять не надо было – торопились изо всех сил назад, не зная, что их ждёт.
Повезло – неожиданно вывернули наши танки. Вот радости-то было!
И что же сделали наши – свои, родные, спасители? То, чего и враги не делали: разделили семьи. Мужчин стали гонять на допросы, кого-то опять отправили в лагерь – уже в свой. А Жунусу почему-то повезло: ему поверили, и он был оставлен в армии, дослуживать.
Куда деваться Агафье? Она подалась на родину, к своим родителям – поездом, с двумя крошками. Ни напоить их, ни накормить, ни обогреть была не в состоянии, но – чудо – довезла живыми! Как вспоминала потом сама Агафья, рассказывая дочерям об этом эпизоде: «Вы уже и не пищали!..»
Родное село было разрушено, многие земляки погибли или потерялись, но родители Агафьи оказались живы, это было счастье! Гордей Сядро сильно постарел, сдал, и к нему уже иначе, как «дед», не обращались. Но, чем мог, старался помогать, поставил внучек на ноги.
В 1946 году Жунус Камашев из Австрии, где закончил войну, приехал за семьёй, радости-то было – живой, здоровый, не забыл! И печали – Агафье предстояла разлука с родиной, с родными, друзьями и подругами. Поплакали, как водится, обнялись, поцеловались на прощанье, и отправились в далёкий, неведомый Казахстан. В Петропавловске в учителях нуждались. Городской отдел народного образования выделил комнату в бараке и обеспечил работой – Жунус Камашевич стал преподавать математику.
Жизнь налаживалась. В 1949 году появился ещё один ребёнок – долгожданный сын. Назвали его Жакен, наследник отцовской фамилии. Отец был горд! А, кроме фамилии, ничего и не было… Жила семья скромно, как все тогда, но дружно. Время летело быстро, строили планы на будущее, растили детей. И картошку. А как же без картошки? Без картошки пропадёшь! Картошка – главная еда, даже у директора Института Усовершенствования Учителей – Жунуса Камашевича Камашева! На лето 1952 года, вместо отпуска, он был отправлен в детский дом, в село Архангелка, для усиления педагогического состава коллектива. Денег подзаработать не мешало – дети подрастали.
В это время с проходящего на Дальний Восток поезда снимают женщину с пятилетней девочкой – у женщины начинаются роды. Второй ребёнок, мальчик, появился в одной из городских больниц, куда теперь их деть, ведь у пассажирки ни знакомых в Петропавловске, ни родных? Денег,
конечно, тоже нет. Определили временно в детский дом, в ту же Архангелку.
Здесь они и встретились – молодая белоруска Александра и тридцатишестилетний Жунус.
Растревожила женщина сердце педагога! Жалел, конечно, и Агафью, и детей, прикидывал так и этак, но в романтическом угаре внезапно
вспыхнувшее чувство оказалось сильнее… В один из летних дней Агафья вместе со старшей дочкой Раей поехали из города на попутке, в кузове грузовика – самом популярном тогда виде транспорта – в Архангелку. Там
у них была посажена картошка. Надо было прополоть её, окучить. И Жунус там, поможет. Погода была хорошая, светило солнце, сладко пахло цветущим донником, тёплый ветер перебирал волосы, жизненные перспективы радовали… Эх, не о сытной зиме думать бы в тот момент Агафье! Может, увидела бы тогда мужа во встречной машине, может, иначе бы сложилась дальнейшая жизнь, вся судьба её и детей! Семилетняя Зоя с маленьким братишкой были во дворе, когда к дому подъехал грузовик и папка забежал во двор:
– Быстро собирайтесь, поедем к бабушке!
– Ура-а! К бабушке! – обрадовались дети. Отец подсадил их, грузовичок рванул с места и помчался… к вокзалу! Билеты уже были взяты, у вагона их ожидала какая-то чужая женщина – высокая, худая, с девочкой и маленьким
ребёнком на руках. Зое она сразу не понравилась, ничего не понимающие дети забеспокоились, да кто их спрашивал!
– И поехали мы по свету счастья искать, – говорит мне уже семидесятилетняя Зоя Жунусовна. – Первую остановку сделали в Челябинске – здесь похоронили младенца, появившегося на свет два месяца назад. Поехали дальше – вокзалы, вокзалы, много их было. Запомнился Ленинградский вокзал в Москве, где жили несколько дней…
Когда Зоя Жунусовна окажется здесь через несколько десятков лет, она легко вспомнит всё, что видела здесь маленькой девочкой. Жунус, вероятно, предпринимал попытки устроиться в столице с новой семьёй, но большой город их не принял. Тогда поехали к брату Александры, Володе, в Ростов-на-Дону. Приняли их хорошо, даже обрадовались родне, как
бывает поначалу, прожили неделю. Как ни старалась новая подруга Жунуса принять чужих детей – не получалось. Попадало им и за дело, и без дела! Однажды заплаканная Зоя вышла во двор и обратилась к одной из соседок:
– Тётенька, дайте мне ручку и бумагу, я напишу своей маме, пусть она нас заберёт!
– А разве Александра – не ваша мать? – ахнула соседка. Время было суровое, правоохранительные органы косили правых и виноватых. Можно было за кражу детей – тогда слова «киднепинг» ещё не существовало – схлопотать крупные неприятности! И без того Жунуса Камашева уже
несколько раз приглашали в военную комендатуру для объяснения по поводу причин его нахождения во время войны на оккупированной территории.
– Везите детей к матери! – сурово сказал брат Володя сестре, не желая быть соучастником преступления.
Вернулись в Казахстан, на этот раз оказались в Актюбинске. Кучей, как цыгане, высадились на перроне, куда идти – не знают. Ни денег, ни знакомых, однако нашлась добрая душа. Проходивший мимо железнодорожник расспросил их, посочувствовал и пригласил всю ораву к себе. Сам он жил
более чем скромно, и гостей поселил в сарае. А они и этому были рады – не впервой!
Вскоре Жунус Камашевич получил направление на работу в село Хлебодаровка. С трудом «тянули» от получки до получки, но отец частенько «радовал» детей и новую жену:
– Ничего! Скоро мы и Раю заберём! – скучал без дочери.
Маленький Жакен ничего не понимал, а Зое очень хотелось к маме. Много-много раз, каждый день она представляла, как мама их найдёт, обнимет! Тот майский вечер запомнился ей на всю жизнь. Мачеха послала их купить молока, кислого – так дешевле. Пошли вместе с братиком.
Солнце склонялось к закату, тяжёлый бидон оттягивал детскую руку.
Далеко в степи кто-то бежал навстречу… Да это же сестрёнка Рая! Бидон выпал из рук, молоко разлилось. Зоя зарыдала и побежала навстречу. Сёстры обнялись после долгой разлуки. Рая тоже плакала в голос, захныкал и Жакен. Оказалось – и мама здесь! После года разлуки она снова
обнимала всех своих детей! Всё это время она их разыскивала, куда только не обращалась!
Зою от мамы уже было не оторвать, а вот маленького Жакена подоспевший отец сразу схватил на руки:
– Не отдам, сын – мой!
И в самом деле, не отдал, уехали без Жакена. Но Агафья
не могла с этим смириться! И был суд. Как только ни поливал Жунус Агафью и её семью! Мол – неграмотна она, ума детям не даст, что она – дочь пособника фашистов и предателя Гордея Сядро! Чего только не говорил о семье, спасшей его жизнь – о своих спасителях! Удивительно трудно иногда
понять человеческую психологию! И это – интеллигентный человек!
Только второй суд, московский, присудил ребёнка матери, это случилось через два года.
В 1958 году Агафья Гордеевна побывала, наконец, на родине. Матери уже не было, а отец, узнав, как честил его зять, только вздохнул:
– Бог ему судья!
Любил ли Жунус свою новую подругу? Наверное, да. Доказательство тому – четверо детей в новом браке. Все дети Жунуса Камашевича – и от Агафьи, и от Александры – выросли достойными людьми. С Зоей мы работали на одном заводе в Петропавловске – на ЗИМе. Всего четыре года
разделяют даты нашего рождения, но я – послевоенная. В этом – огромная разница.
Конечно, перенесённое в детстве и жизнь без отца сказались на здоровье Зои Жунусовны, но это не сломило, а закалило её характер. Не получив значительного образования, тем не менее работала она почти сорок лет на ответственной должности, цену себе знала, держалась перед всеми – и перед начальством – с достоинством, была принципиальна, и взгляд её спокойных светлых глаз, словно проникающих в душу, мог выдержать не каждый. Зоя Жунусовна жива, она воспитала двух сыновей, до сих пор живёт в маленькой квартирке, которую когда-то отдел образования города дал её отцу:
– Родилась в концлагере, в бараке, в бараке и всю жизнь прожила, БАРАК стал моей судьбой, – говорит она.
Конечно, будь с ними отец, всё было бы по-другому, жить
было бы легче и лучше. Сын от второго брака, Тимур Жунусович Камашев – человек, известный в Казахстане, в мире большого спорта, продюсер. Раньше
его частенько показывали в передачах из Астаны по телевизору. Внуки Жунуса пошли ещё дальше.
Сломленная предательством мужа и жизненными невзгодами, давно успокоилась Агафья (1917–1965 гг.). Жунус прожил восемьдесят лет (1916–1996 гг). Александра, может быть, жива и сейчас. Живут дети, растут внуки и правнуки Жунуса Камашева, он любил их всех.
О чём же наш рассказ, в чём его сюжетная канва? О том, что не сложилась песня любви Жунуса и Агафьи? Нет! О том, что В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МНОГО СЮЖЕТОВ ДЛЯ НОВЫХ ПЕСЕН!
Воспоминания З.Ж. Кольцовой-Камашевой, 1943 г.р.
СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ!
«Проси много, а бери, что дадут» (укр. пог.)
Узнав, что фамилия моей соседки Жигульская, зашла
узнать, не знает ли она тех Жигульских – из моего детства?..
Оказалось, что не только знает – переписывается, родственница! Показала мне письма, дала адрес – они теперь живут в Белгороде. Разговорились.
У самой Марии Алексеевны оказалась очень интересная биография. Были в её жизни тигры, ракеты, прокажённые, смерч… – вот её рассказ.
– Корни моих предков – на Украине, в Херсоне, это со
стороны отца – Алексея Исаевича Резникова. Первое воспоминание о нём – это то, что он меня наказал – я раскрошила хлеб. Хоть и было мне всего два с половиной года, а запомнила на всю жизнь! Большим грехом это считалось!
А вскоре отца забрали на войну – Первую Мировую. Мама же, Василиса Никифоровна Снежко, со своими родителями приехала восьмилетней девочкой из Екатеринославской губернии, из села Власовка.
После отъезда отца на войну из Херсонской области всем в доме заправляла его мать – Акулина Фёдоровна. Она была молдавских кровей, предприимчивая женщина. Чтобы прокормить семью, стала торговать всякой мелочью – конфетами, гвоздями, мёдом, сахаром. За ними ездили в Троицкое – большое село. Куда бы бабушка ни шла – мы с сестрой следовали за ней, уцепившись за подол. Однажды меня сочли достаточно большой и взяли с собой, когда поехали за товаром. Да, наверное, пожалели – я орала всю дорогу!
Знала бабушка, как принимать роды, как лечить испуг, рожу, бессонницу, умела помочь и больным животным. Как-то у нас самих заболела лошадь, Акулина Фёдоровна прорезала у неё на груди кожу, заложила что-то и зашила – лошадь быстро выздоровела. Известны ей были и молитвы на все
случаи жизни. Я запомнила, что она каждый вечер перед сном клала крест на четыре стороны и читала:
– Пресвятая Богородица! Закрой ворота золотыми ключами, поставь сторожей с мечами! – и тогда все спокойно ложились спать. Был случай, что нас ночью хотели обокрасть и, непонятно почему, ушли… Мы так и решили: молитва помогла! Я тоже всю жизнь читаю эту молитву – меня ни разу не
Обокрали, а пережить всякие времена пришлось…
Удивляюсь – раньше у всех стариков зубы были здоровые. Бывало, идём в какой-нибудь церковный праздник по деревне – в Рождество, Крещение или на Масленицу – все вокруг нарядные, все в церковь сходили, у всех дома столы накрыты – дал бы только бог гостей! Гостям рады, не приведи как! А у кого нет гостей – сидят на лавочках за воротами,
семечки лузгают. Кто-нибудь крикнет, увидев знакомую:
– Заходи, кума! – кума заходит не одна, гости угощаются. По домам поп ходит с молитвой, поздравляет, освящает все углы в хате. Ему дают, кто что может – яйца, зерно, сало. Поп, как и все крестьяне, тоже занимался своим хозяйством… Когда положено было – постничали, причащались, исповедовались. Боялись и Бога, и чёрта, и нечистой совести, старались не грешить.
А в общем, неграмотные были, мало что знали. И вот представьте – пасу я за деревней гусей, и вдруг по небу, на котором я раньше, кроме птиц, ничего не видела, летит что-то огромное, страшное и гудит! Было мне лет девять. Я перепугалась – и домой, про гусей забыла! Сами они потом пришли. Бабушка пересчитала – двух гусят не хватает. Посылает меня искать – я не иду, слова вымолвить не могу, стучу от страха зубами, а рассказать не решаюсь – не поверят! За гусятами пошли мама с бабушкой, нашли их в яме, в которой глину копали, а меня бабушка от испуга оловом отливала. Так я впервые увидела самолёт.
Однажды, когда выдался неурожайный год на сено, приехали молодые мужики из соседней деревни и разобрали нашу соломенную загату (загородку) – на корм своей скотине. Дедушка Исай не смог её отстоять, расстроился – и умер. Это когда уже произошла революция, у людей помутилось в голове – чужое стали считать своим. По улицам бегали
солдаты, стреляли. Заезжают как-то к нам двое верхами, давай шарить по
клетям, по сундукам – кого, чего ищут? Увидели овёс, попросили коней покормить. Насыпали мы им овса в торбы, сколько они хотели. Увидели спички – «продайте!», вытаскивают деньги, а деньги тогда уж ничего не стоили. Бабушка:
– Не надо, у меня самой сын в армии, ТАК берите! – а что скажешь вооружённым людям? Мы стоим рядом с бабушкой, за подол держимся, боимся. Уехали незваные гости, приезжают другие:
– У вас белые были?
– А мы откуда знаем, белые ли, красные ли? Были двое!..
Как-то слышим: опять стучит по крыше, стреляют! Выглянули – а по всей улице солдаты идут – винтовки вперёд, на груди красные маки! Расположились по домам, и у нас тоже. Неделю жили! Магазин бабушка к тому времени, конечно, прикрыла и дверь заколотила.
В 1921 году пришёл с войны отец, в плену был. Много стран повидал – в Германии, Австрии, Франции был, увидел, что и лучше можно жить, чем мы жили, однако вернулся – по родине скучал, по Украине. А как Родина его встретила? Выслали его, и нас с ним, в Кустанайскую область, село Успеновка Фёдоровского района. С Украины – в Казахстан!
Ссыльные там, на Тоболе, занимались огородничеством. Посадит меня отец, бывало, на телегу, и отправляемся с ним на далёкую делянку. Медленно быки идут, кругом – благодать, лето! По сторонам дороги хлеб колосится, смотрим – у кого из односельчан какой хлеб уродился. Пока я до места на телеге доеду – отец верхом на коне в других местах побывает, то сделает, другое, и сюда, ко мне, вовремя поспеет. Загрузит на телегу дрова или пшеницу – и опять след его простыл. А я еду себе, правлю быками – раньше дети с мала это умели. Домой быки идут намного веселее, быстрее – вот
тебе и скотина, понимают!
Раньше все скошенную пшеницу в снопы вязали, а у нас в деревне считали это лишней работой – вязать снопы. Косили хлеб механической косаркой, а охапки скошенного сена ставили по-разному. Если предвиделась плохая погода, дождь, ставили вниз колосьями, а если хорошая – четыре
охапки снизу ставили навстречу колосьями другим четырём – сверху. Делалось это потому, что дичи в тех местах было ужас как много – гуси, утки, козары, аисты, цапли. Прямо подходят к снопам – и щёлк, щёлк, весь урожай могли склевать раньше, чем зерно просохнет!
Мы, дети, стерегли, без дела-то, как сейчас, время не проводили. Если только по праздникам удастся поиграть со сверстниками. Когда снопы просохнут, их увозили на ток и там каменными катками молотили. Провеивали лопатами – подбрасывали зерно вверх, полова отлетала в сторону. Молотилки-то позже появились, работать на них было легче, но хлеб
обрабатывался нечисто. Многие семьи агрегаты покупали вскладчину. К тому двору, чья очередь молотить была, их подтаскивали на лошадях, тут же с ними – и рабочая сила. Дружно жили, помогали друг другу!
Зима была большая. Женщины занимались ткачеством, пряли, вязали, шили, вышивали. Дом у нас к тому времени был хороший, на всю улицу видный, хоть и из самана сложен – высокий, под железной крышей! У соседей-то – под камышом. Все хозяйственные постройки крепкие, и улица – центральная!
В 1924 году государство объявило льготную аренду на 12 лет на вольных землях – на целине. Дворов двадцать наших односельчан подались в Чистые Чандаки, продали дом и мы. Это – там же, в Кустанайской области. Область-то огромная! Когда приехали в Чандаки, там одна казахская кибитка стояла – чистое поле, лесов нет, а земля ох и чёрная! Мы срезали верхний пласт – на телегу его, и везли каждый на своё место – строили дома. Мне в то
время было лет четырнадцать. Я – к казашке-соседке:
– Тётя, скажи, как по-казахски «ведро»?
– Шелек, – говорит. Ох, и любопытная я была! Немного казахский язык
выучила. Стали мы снимать хорошие урожаи хлеба, сена, и работали много. Помню, как-то подъехали мужчины, подогнали пресс, запаковали сено, увезли – отец продал. Купили на эти деньги корову, работящие-то люди нигде не пропадут! Я выросла, повзрослела, стало мне семнадцать лет, начала ходить на вечеринки. Раньше клубов не было – парни вскладчину снимали у кого-нибудь из бедных женщин или стариков избу на вечер, рассчитывались больше продуктами. Приглашали девушек, дети постарше набегут по-
глазеть, кто-нибудь с гармошкой придёт. Танцуем – вальс, польку, краковяк, карапет, коробочку, поём «Светит месяц, светит ясный», играем в разные игры – в кольцо, жмурки, в пояс. Когда парень провожает, бывает, и по-
целуемся…
Гуляешь только со своими ребятами! Обычно компании по улицам группировались, не дай бог, чтобы влюбился кто в тебя с другой улицы! Но уж если произошло такое, парень старался договориться с ребятами: «Можно на вашу улицу ходить?». Моды тогда простые были – зимой все ходили в полушубках да валенках, а летом девушки носили «двоечки» – кофта и юбка из одной ткани. Годами моды не менялись, носили и материны, и бабушкины платья из старых сундуков.
Я уже дружила с одним парнем из Успеновки, где мы раньше жили, обещала замуж за него пойти. Прослышал об этом другой – Иван Доновский, тоже оттуда. Приехал он в Чистые Чандаки, и уговорил меня. Красивый! Я самовольно, никого не спросив, уехала прямо к Ивану домой – назад, в Успеновку, надоело мне с быками в поле управляться. Из мужиков-то у нас в доме только отец, меня уже за большую держали, и спрос был соответствующий. Мои родители плохо отнеслись к моему поступку – обида на всю жизнь, ведь работы им больше стало.
СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…
Привёл меня в дом Иван – десятой, я – первая сноха! Новые родственники рады – старший сыночек женился, да ещё характер проявил – чужую невесту увёл. Ну и новая рабочая единица появилась… В новой семье больше было работников – Митя, Дуся, Миша, да отец их. Здесь мне со свекровью больше приходилось заниматься домашним хозяйством, это всё же легче, чем в поле пахать.
А вскоре и свёкор решил выехать на новые земли, в хутор Восточный. Сначала выехал с двумя сыновьями и роднёй, дом построили. Потом перевезли нас, младших детей, всё хозяйство. Уже поздней осенью свекровь родила двенадцатого ребёнка, я тоже родила – сразу после неё. Тогда иметь больше десяти детей была норма, другие и больше пятнадцати имели. Хорошо помню, говорили:
– Вон Дегтяриха – сама маленькая, а двадцать два нарожала!..
Потом в моей новой семье женился другой брат мужа, а это
значит – нас, старших, надо отделять. Стали мы всей семьёй саманы делать – кирпичи из глины с соломой. Прекрасный дом выстроили – не хуже, чем был у моих родителей. Сама я уголочки с гайкой (отвесом) вывела. Сколько трудов стоило построить такой чудесный дом, все старались! Дом поставили напротив родительского – того, который мы продали. Теперь МОЙ дом был самый лучший на улице! В это время нашей Кате было полтора годика. Выделили в семье нам лошадь, корову, курей… Такое счастье – почув-
ствовать наконец себя самостоятельными, ХОЗЯЕВАМИ СВОЕЙ СУДЬБЫ! Только не человек – судьбой, СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ…
В нашем государстве разве могли допустить, чтоб люди были счастливы? 1930 год… Пришли к свёкру «раскулачивать». Его посадили
в повозку и увезли, дом конфисковали, а свекруху с кучей детей – мал мала меньше – выгнали на улицу. Куда ей деваться? Пришли к нам.
Снова приходят комсомольцы – горлопаны, которые только на собраниях горазды кричать – хозяйства-то у них никакого, приносят предписание: «Ивана Доновского с женой выслать на Аральское море!». Мы – молодые, сильные, большой семьёй не обременённые – дармовая рабочая сила для заселения новых мест. И другая проблема решается —
свекровь с детьми обретают крышу…
Моя собеседница через восемьдесят лет так, словно её обидели вчера, плачет:
– Ни одной зимы не пожили в новом, построенном с таким трудом и усилиями доме, своей семьёй, как мечтали!.. – нет, не забыло сердце обиду! – Ладно, не будем об этом, – она справляется с горечью. – Как объявили нам, что нас – на высылку, оделись мы, накинула я шаль пуховую, только что законченную – сама вечерами после тяжёлой работы при лучине вязала.
Завернула ребёнка, выходим на крыльцо – стаскивают с меня
шаль прямо с головы, здесь же, у родного дома! – и Мария Алексеевна опять не справляется с чувствами, плачет. Потом продолжает:
– Даже не помню, в чём ехала. Март месяц был, почти зима. Вот так: одни трудятся, другие на халтурку норовят! С нами ещё брат мужа поехал, Михаил, сам захотел, ещё не женатый. Повезли нас в райцентр Фёдоровку, на станцию. Через три дня прибыли мы в Аральск. Женщин с детьми
поселили в бараках за колючей проволокой, а мужчин, прямо по тонкому льду, погнали на острова. Весна, трещины, вода поверх льда! Куда ногу поставить? Стали тонуть – там, здесь… Тогда те, что похрабрее, рванули по льду в сторону, к берегу, к железной дороге, что вела на Оренбург.
Паника, неразбериха! Охранники рукой махнули: что их считать – утонул или убежал, какая разница? Вычёркивали нас всегда из списков живых и из жизни одинаково равнодушно… Пропали и муж Иван, и Миша, а живые или нет – не-
известно…
Мы живём в сырых, промозглых бараках. Взрослые мёрли, а что говорить про детей? И моя Катенька простыла и умерла от воспаления лёгких, я одна… Что делать? Скоро вода на озере очистится, нас в рыболовные бригады на острова повезут, а жить и сейчас надо, надо чем-то кормиться.
Я рискнула – пошла в Аральск и нанялась в прислуги, сначала к латышам. Мои хозяева – тоже ссыльные, жили на квартире. Помню – сижу с их ребёнком на земляном полу, играем… А скоро они уехали, рассчитали меня честь честью. Квартирная хозяйка помогла мне найти другую семью – муж бухгалтер, жена кассир в государственном магазине. У них двое детей и сестра-калека лет тридцати – руки-ноги больные после ушиба в детстве.
Я тоже ушиблась сильно в детстве, поэтому договорилась с хозяевами, что стирать не буду. Корову я доила, отправляла в стадо.
Воду мы покупали у водовозов, которые развозили её по городу в больших бочках. Когда придёт время стирать – затопим баню, нагреем воду, настругаем мыла, добавим соды, нашатыря нальём – и кипятим часа два. Калека наша за огнём следит – подкладывает в огонь колючки. Кругом же пустыня, где дров взять? Потом хозяева сами полощут бельё, а уже вешаю сушить, снимаю и глажу – я.
Добрые хозяева купили мне сундучок, одеяло – это после собственного-то дома сундучку радуюсь! Завелось у меня своё хозяйство. И ему я не успела порадоваться – в комендатуре стало известно, что я из ссыльных. А тогда никакой связи между вольнонаёмными и осуждёнными не допускалось, меня снова грубо забрали – за что такие муки?
Сначала-то нас все местные боялись, думали, что мы преступники, особенно местные – каракалпаки. Потом поняли, что нас незачем бояться. Те из местных, что сначала убежали, стали возвращаться. Начали чему-то учиться у нас, дружить, даже жалеть. Меня послали на остров Возрождения, где больше одинокие работали. Год прожила я на этом острове посреди Аральского моря, оно тогда огромное было – корабли ходили! Нам было трудно, особенно зимой – пять километров было до места работы. Мы вязали рыболовные сети, сажали невода – на сорочок привязывали, готовили другие снасти к рыбалке.
А рыбы сколько было! Тоннами вытаскивали, а меньше не становилось – лещ, усач, жерех, сазан, судак, краснопёрка, осетр, шамая – сельдь. Кто из наших на острове Кугарал работает, кто – на Трёхгорке или на острове Авань, и везде рыбы – море! Пойдёшь погулять на пристань, видишь: подходят плашкоуты, астраханки (лодки) – рыбу выгружают носилками, на тачках везут взвешивать. Приёмщики сваливают её в лабазы на сваях. Тут же рыбу моют, чтобы удалить слизь, спускают на тачках в ледники. Там рабочие в фуфайках разравнивают рыбу в чанах палкой, солят. Когда она просолится, по мере надобности её вымачивают до кондиции и нанизывают по четыре штуки на вешалки, уносят под навес для просушки. Затем коптят и отправляют по назначению.
Жили мы в бараках, работали по восемь часов. Из того, что зарабатывали, высчитывали сначала по 20 %, потом – по 5 % – якобы за то, что «перевезли». А что каждый где-то имел дом, хозяйство, семью, детей и всё потерял – про то с кого МЫ САМИ должны были спросить? Никто не знал, что ждёт нас впереди… Я уж много раз убедилась – СУДЬБА ИГРАЕТ ЧЕЛОВЕКОМ, как мышью, а правильнее было бы сказать – ГОСУДАРСТВО…
