Текст книги "Последняя улика"

Автор книги: Любовь Арестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Сейчас ей предстояло понять Тамару. Осторожно, исподволь подбиралась она к тайным уголкам ее души.

Благополучной считала Тамара свою короткую жизнь. Напрасно Вера старалась выяснить, что волнует, что тревожит девушку. Та только недоуменно пожимала плечами:

– Меня все устраивает. Вроде бы никаких проблем. Только вот отец… Алкоголик был, издеватель. Мы покоя не знали, из-за него мама много слез пролила. Вздохнули спокойно, когда погиб. Застрелился по пьянке. Злобой своей подавился.

Что-то проглянуло в лице Тамары – жестокое, мстительное. Или показалось?

Сочувственно и мягко расспрашивала Вера Васильевна, против такого искреннего участия не устоишь. Тамара рассказывала о родителях, о себе и за описываемыми ею событиями, фактами и поступками встала жизнь совсем непростая и не такая уж благополучная.

Горем было пьянство отца. Он куражился над дочерью и женой, бил их. Но у матери были свои понятия о женской гордости. Вместо того чтобы призвать к порядку мужа-изверга, она покрывала его. Однажды, напившись до умопомрачения, неизвестно кого и в чем обвиняя, он схватил ружье и на глазах у жены и малолетней дочери выстрелил в себя. Потрясенную девочку мамаша успокоила своеобразно: так ему и надо, нам будет лучше.

«Чужая смерть – цена за собственный покой – это уже философия вполне определенная, – подумала огорченная рассказом следователь. – Как же могла мать такое внушать?»

Спокойное бытие продолжалось недолго. Приехал в деревню счетовод Иосиф Степанко – низкорослый мужчина с длинным отвислым носом. Был он холостым, обходительным и вскоре женился на Тамариной матери.

По тому, как во время воспоминаний об отчиме кривилось лицо молодой женщины, Вера Васильевна поняла: Тамара его не любила. Вопрос за вопросом, вот и ясно – почему.

– Масляный он весь, противный. – Тамара брезгливо передернула плечами. – А скуп-то, батюшки мои! Деньги – все для него. Вот это пальто, – Тамара показала на свое бордовое пальтишко, висевшее на спинке стула, – первое и единственное у меня, да он оговорил за него десять раз – береги, не таскай часто, тьфу! – Эта тема, видно, волновала Тамару, она не скрывала раздражения, голос ее стал резким, куда и подевался спокойный, уравновешенный тон:

– Денег полно, а копейки, гад, не дал мне даже недостачу покрыть, хоть слезно просили…

«Недостачу? Какую недостачу?» – Вера Васильевна насторожилась, но переспрашивать остереглась, а та махнула рукой, отвернулась к окну.

– Да что тут объяснять?! – и замолчала.

«Значит, недостача у тебя. Видимо, в котлопункте, где поварихой работала. И молчала об этом. А проблема, конечно, не из легких для тебя, раз к скупердяю-отчиму за помощью обратилась», – думала Вера Васильевна, не прерывая затянувшегося молчания.

Зазвонил телефон. Подняв трубку, следователь услышала озабоченный голос Николаева.

– Прошу срочно ко мне. Баркову поручите дежурному.

«Новое что-то появилось», – подумала, вставая из-за стола.

В кабинете начальника райотдела сидели Петухов и незнакомый Вере мужчина лет тридцати, с живыми светлыми глазами. Она сразу заметила, что майор взволнован.

– Я коротко, Вера, – Иван Александрович забыл и про субординацию, которой они обязательно придерживались на службе. – Ты послушай, что получается. Этот товарищ, – майор показал на русоголового, – Князев, водитель автофургона. Он вез Баркову. Тридцать первого марта от матери из Ярино до Заозерного. И как ты думаешь, она была одета?! – Николаев вопросительно глянул на Веру. – Так вот, на ней шуба была коричневая!

– Что?! – изумилась следователь. – Откуда шуба взялась? Ведь ребята установили, что, кроме этого пальто, в котором она и сейчас там у меня, у нее другой зимней одежды нет.

– Вот тебе и установили! – майор поморщился, как от зубной боли. – Выходит, плохо установили!

Вере жаль стало понурившегося при этих словах Петухова – он столько сил отдал розыску, по существу, самой результативной была именно его работа.

– А муж? Мы мужа из виду упустили совсем, надо его срочно допросить, – быстро сказала Вера Васильевна.

– Готово, – Петухов кивнул головой на телефон, – я связался с Сенькиным. Олег Снегов говорит, что Тамара приехала от родителей поздно вечером, он уже спал. В чем приехала – не видел. Утром рано ушел на смену, а вернулся – ее уже и след простыл. В общем, про наряды он ничего сказать не мог. Даты тоже точно не называет.

– Как же так, – усомнилась Вера, – одежду не помнит, дату не помнит?

Петухов пожал плечами:

– Участковый говорит – Снегову верить можно. Ведь весна, посевная на носу, с утра до поздней ночи механизаторы с техникой возятся. Есть время ему за нарядами жены смотреть! Вполне мог не заметить…

– Хорошо, – сказала следователь прокуратуры, – к этому вопросу чуть попозже вернемся. Тем более, что мне Тамара только что сообщила – мол, в городе появилась тридцать первого марта, а затем второго апреля. Придется очные ставки проводить. Вы тридцать первого возвращались из Ярино? – обратилась она к шоферу, тот утвердительно кивнул:

– Точно, можно по документам проверить.

– Выходит, Тамара уехала в город первого, раз муж говорит, что на следующий день после приезда от матери ее уже дома не было? – Николаев обвел присутствующих взглядом, хлопнул ладонью по столу:

– Вплотную беремся за Баркову-Снегову. Все прочие версии будут отрабатывать другие, а вы, Вера Васильевна, занимайтесь только с Барковой. И энергичней. Время идет, люди забывают мелочи, которые нам нужны.

– Хорошо, Иван Александрович. – Она встала. – Разрешите, я через несколько минут займусь очной ставкой, а пока еще с Тамарой поговорю?

– Действуйте.

Тамара сидела в коридоре, все так же безучастно глядя перед собой на голую стену.

Вновь приступив к допросу, Вера решила не скрывать, что получила новые данные. Ей хотелось подчеркнуть, что показания Тамары проверяются немедленно, что если в ее словах есть ложь – она будет разоблачена. Важно уже на первых порах дать понять ей: борьба, в которую она пытается вступить, начиная лгать, обречена на провал.

– Снегова, уточните, когда вы были в Ийске?

– В городе? Я ведь уже говорила, – Тамара обиженно поджала губы.

– Как вы были одеты во время этих приездов?

– Как одета? – переспросила та. – Как и сегодня.

– В какой одежде от матери приехали в Заозерное к мужу?

– К мужу? – Снегова впервые беспокойно поерзала, отвернулась к окну.

– К мужу… – она как будто вспоминала. – В этой же, – твердо проговорила и опять смотрели ее глаза прямо на Веру. И та не могла уловить в них ни смятения, ни страха.

Вошел приглашенный дежурным Князев. При виде его Тамарино лицо не изменилось, она дружелюбно поздоровалась с водителем.

– Повторите то, что говорили у начальника райотдела, – предложила ему Вера Васильевна.

Тот повторил. Неторопливо, подробно. Снегова внимательно, не прерывая, слушала, только осуждающе цокнула языком, когда шофер сказал о шубе.

– Подтверждаете показания свидетеля Князева? – произнесла следователь традиционный вопрос очных ставок.

– Врет он, – спокойно произнесла Тамара. – Ехала с ним – да. Но я была в пальто.

– Ну, ты, однако, даешь, девка! – изумился водитель. – Я с тобой рядом три часа сидел, нагляделся. Ах, ты… – он едва удержался от резкого слова и, обращаясь к Вере Васильевне, возмущенно сказал:

– Наглая какая, подумайте-ка. Но вы не сомневайтесь.

Спокойно, не проявляя никаких эмоций, Снегова отрицала также, что была в городе первого апреля. Следователь без всякой надежды на успех еще поговорила с Тамарой. Та отрицала даже очевидные вещи, и всему находила объяснения.

После допроса ее задержали, чтобы на следующий день продолжить с ней работу. Предстояли опознания, очные ставки и допросы.

Звонко отстучали по деревянным ступенькам подковки сапог – кто-то из молодых сотрудников побежал домой. Тихо в райотделе.

Иван Александрович подошел к окну, приоткрыл створку, выглянул. Так и есть, Вера еще на месте. Довольно на сегодня, пора отдыхать. Надо зайти к ней, увезти домой. Живут они в одном доме.

Было уже совсем темно, когда подъехали к дому. Апрельские ночи стремительно опускаются на землю. В отсвете окон не успевшие распуститься деревья голыми ветвями причудливо прочерчивают небо. Едва вышли из машины, Вера увидела, что дома кто-то есть.

– Сережка! – ахнула она, бросилась к подъезду, но тут же вернулась.

– Вот что, Ванюша, – решительно сказала она, – мой вернулся, значит, ужин есть. Пошли-ка к нам прямо сейчас, а за Людой я забегу.

– Брось, Веруня. Беги, целуйся со своим Сережкой, а я на боковую – устал очень.

– Все устали, – настаивала она, – так вот у нас жизнь и проходит – дела, дела. Ты когда в последний раз с друзьями встречался?

– Да не помню я, что ты, право, – отнекивался Иван Александрович, но Вера Васильевна недаром слыла человеком решительных действий.

– Я к тебе, Ваня, силу применю сейчас, – шутливо схватила его за рукав. – Времени у нас в обрез, давайте пообщаемся мирно. Я ведь рыбку привезла.

– Железный довод, – засмеялся майор.

– Все на стол кидайте, – крикнула уже в спину Николаеву, входившему в подъезд, – а мы с Людой мигом.

В меру своих возможностей Сергей уже соорудил ужин. Каждую осень, не ленясь, заготавливали они всей компанией грибы, ягоды, солили капусту. А картошка! Такой картошки нигде не бывает, кроме как на сибирской земле. Выращенная своими руками, бережно выкопанная, тщательно отобранная и просушенная, она до весны сохраняла рассыпчатость.

Давно уже Николаев договорился с районным начальством, и для горотдела выделили поле. Весной всем коллективом выезжали туда. Сколько было веселья, шуток. Старательно, немного рисуясь своей силой, мужчины нажимали на лопаты. Подбрасывая клубни в открывшийся пласт, бегали по полю раскрасневшиеся женщины. На опушке ребятня разводила костер, пекла картофелины, угощая всех подряд. Печеную картошку есть надо умеючи. Ударишь по чумазому боку, и откроется белая крупитчатая мякоть, пахнущая дымком.

Когда поднималась над землей ярко-зеленая молодая поросль, «тяпали», взрыхляя мотыгами землю вокруг кустов, а потом наступал ответственный момент окучивания – подгребали землю к корням, чтобы растения набирали силу.

Но самое прекрасное, конечно же – сбор урожая. Ах, как приятно выбирать ровные крупные клубни из рыхлой, теплой еще земли!

Осенью в погожие дни небо над полем бывает высоким, пронзительно-синим, красивым до того, что щемит в груди.

Замполит здесь главный. Весело смотреть, как он здоровенные кули таскает, помогая загрузить машину.

Такие дела прекрасно сплачивали коллектив.

Блестя сползающими на нос очками, Сергей принес к столу миску дымящихся картофелин и, увидев вошедшую Веру, весело закружил ее по комнате.

– Кормите моего мужа, раз оторвали от родного очага, – притворно сурово сказала Людмила.

Рыбка была действительно превосходной – нежная, розовая, истекающая жиром. Насытились быстро, начались разговоры.

– А как твоя язва-то? – спросила Вера, обращаясь к Сергею, – отпустила тебя?

– Прекрасная язва, – промолвил муж и недоуменно пожал плечами в ответ на дружный смех, – действительно прекрасная, я ее быстро нашел. А сколько он мучился. Я ему давно предлагал – давай вырежу. Боялся. Добоялся до прободения. Сутки я возле него сидел. Сегодня уже повеселел мужик, и я к тебе, Веруня. Мой язвенник – начальник общепита леспромхозов, шишка большая по нашим масштабам. Только пришел в норму – езжай, говорит, к жене. А слушайте, ребята, – сменил он тему разговора, – правду ли мне этот пациент рассказал, что, мол, убила продавщицу молодая бабенка, выманила ее обманом от подруги с обеда, закрыла в магазине – и топором?

Оживленную речь обрадованного встречей Сергея майор слушал вполуха – устал за день. И вдруг, как на старой заезженной пластинке, когда голос певца спотыкается на одном слове, бесконечно повторяя его, в мозгу стала биться фраза: «Выманила обманом от подруги, выманила обманом от подруги, выманила обманом…»

– Стоп! – его возглас был неожиданно громким, и все удивленно посмотрели на него, – стоп, Сергей, – повторил он. – Как ты сказал? Выманила обманом от подруги?

– Да, так я сказал, а что?

– Вера, да ведь этот язвенник нам целый ключище дает. Помнишь, я тебе говорил, что Пушкову предупреждал о том, чтобы держала в секрете, с кем и как от нее Сенкова ушла? Помнишь?

Вера Васильевна кивнула.

– Так вот, если Пушкова не проболталась, а не должна бы – серьезная женщина, фронтовичка, то кто об этих обстоятельствах знает? – Николаев смотрел на следователя, и она увидела в его глазах радость.

– Я могу вот что добавить, – продолжила Вера Васильевна. – Наша разлюбезная Баркова-Снегова работала в котлопункте, который находится под начальством язвенника. Там у нее, оказывается, была недостача. И не погашена до сих пор – я уже выяснила.

– Ну, молодец! Недаром же я ждал тебя! Понимаешь, что теперь получается…

Но договорить Николаеву не дала Люда:

– Слушайте, братцы, кончайте производственное совещание. Спокойно поесть не можете.

– Эй-эй, милицейская жена, о чем говоришь? – майор обнял, прижал к себе Люду, – не всегда же мы о делах рассуждаем.

– Не всегда, – согласилась та, – а все же иногда прямо на дому филиал райотдела открываете. Ты знаешь, Вера, что у нас здесь без тебя произошло?

– Зачем ты об этом? – пытался остановить жену майор, но уже заинтересовалась Вера Васильевна.

– Недели три назад к нам соседка Татьяна прибежала, трясется вся: муж скандалит, схватил ружье. Ваня побежал обезоруживать пьянчугу. Один! Я осталась в доме – вспомнить страшно, – она передернула плечами. – Аленку только уложила, у нас, знаешь сама, в комнатах окна такие, что каждый угол достать можно. О себе-то я не беспокоилась, за Аленку страшно было. Тот негодяй знал ведь, куда жена побежала. Господи, думаю, застрелит ребенка. Схватила Аленку, мечусь по квартире. В ванную с ней зашла – сижу, вдруг слышу – во дворе выстрел!

– Успокойся, Люсенька, забудь, – пытался остановить супругу Николаев.

– Забудь?! – жена подняла голову, показала на узкую белую полоску в темных волнистых волосах – седина. – Нет, не забывается такое. Ты жизнью рисковал, обезоружил пьяницу, а знаешь ли, что Татьяна домой ко мне приходила? «Ребенок, – говорит, – у нас. Отпустите моего, попросите за него мужа».

– А ты? – заинтересованно спросил Сергей.

– Я ответила, что в дела Ивана не вмешиваюсь, – жестко отрезала Люда.

Вера Васильевна подошла к ней, молча положила руку на худенькое плечо. И Люда прижалась к ней щекой.

Утро Николаева началось с того, что срочно потребовала допросить ее Снегова. Об этом ему доложил дежурный.

– Что ж, это ее право, – сказал Иван Александрович. – Раз просит сама, значит, хочет сообщить что-то. Да только вот беда, следователь уехала в больницу к прооперированному начальнику общепита. Его показания могут оказаться очень важными. Пушкова-то проговориться не могла, предупреждена и, конечно, молчит – убили ведь ее фронтовую подругу. От кого получил начальник общепита информацию? Это выяснится, но пока Веры Васильевны нет.

«Попробую поговорить со Снеговой сам», – решил майор.

– Снегову ко мне, – распорядился он.

Вот она сидит перед ним. Побледнела, осунулась за ночь.

– Вера Васильевна уехала, поэтому давайте без нее побеседуем, – предложил начальник райотдела.

Женщина повернула к нему лицо, и из глаз ее посыпались слезы. Именно посыпались – крупные, тяжелые капли быстро скатывались по щекам, Тамара не вытирала их.

– Я подумала ночью и решила все рассказать. – Она посмотрела на Ивана Александровича, но тот молчал, боясь спугнуть ее неосторожным словом.

Снегова продолжала:

– Да, я вечером тридцать первого марта уехала от мамы в ее шубе, шофер правду сказал. Утром 1 апреля, как муж ушел, я подумала: «Однако надо еще съездить в Ийск, может, пройду комиссию». На попутке добралась, да было еще рано. Где мне ждать? Устала, замерзла и поехала на вокзал. Ну, сижу на скамейке в зале, вдруг подходит ко мне женщина, чуть меня постарше. В телогрейке, в ботах резиновых, платок на ней, на глаза надвинут. Слово за слово, разговорились. Она говорит, мол, весна уже, а холодно у вас еще. Вот у нас уже зацветает все, теплынь. А потом: «Мы с тобой, девка, сестры, у обеих во рту щербинки». Я поглядела – точно, щербинка у нее, как у меня. Сидели, беседовали, потом она мне и предлагает: «Хочешь много денег иметь?» В магазине, говорит, в «Тканях», вчера дефицит был, наверняка продавцы деньги припрятали. Я, конечно, отказалась, а она стращать принялась. «Видишь, вон парни. Они тебя угробят, если с нами не пойдешь». А у кассы здоровенные два мужика стоят. Я испугалась, согласилась.

Николаев слушал внимательно, мысль работала лихорадочно, сопоставляя показания Снеговой и данные следствия. Приметы женщины указаны Снеговой точно – боты, платок и даже щербинка. Но ведь это и самой задержанной приметы! Что же, себя она описывает?! Чушь какая-то получается.

– Продолжайте, продолжайте, – сказал он, видя, что Тамара запнулась.

– В городе, как стали к «Тканям» подходить, я сказала, что не пойду, вон милиция недалеко, кричать буду. Тогда женщина мне приказывает: «Снимай шубу». Я решила, пусть лучше шубу возьмут, а меня отпустят. Отдала ей шубу, незнакомка надела, а мне – свою телогрейку сунула. И парням крикнула: «Айда в „Высокое крыльцо“».

Слух майора неприятно резануло это «Высокое крыльцо». Только местные называют так магазин «Ткани», чужим откуда знать такое? И по рассказу получалось, что женщина-то не местная! Снегова между тем продолжала:

– Они к «Крыльцу» втроем направились, а я выскочила к Куличковой горе да на попутке до Заозерного. А когда услышала про убийство продавщицы, поняла, что они это сделали, напугалась, молчать решила.

Девушка притихла, вопросительно уставилась на майора: обильных слез не было и в помине. «Проверяет впечатление», – особого труда не требовалось, чтобы это понять…

– Узнать своих знакомцев сможете?

– Конечно, – оживилась та. – Только найдите, сразу узнаю.

– Значит, шубы вы лишились? – спросил Николаев сочувственно.

– Лишилась, – закивала головой Тамара. – А телогрейку я сразу выбросила. Завернула в нее камень – и в прорубь.

«Как хорошо, что вчера Вера с ней поработала», – подумал Николаев. Видно, что все вопросы, возникшие при допросах, Тамара продумала. Поняла, что кое в чем запираться бесполезно – вот сегодня и новая версия. Итак, нужно проверить то, что сказала Снегова.

Майор позвонил Климову. Коротко обсудил новость с вошедшим сотрудником.

Андрей Ильич только получил сообщение от Богданова из Ярино. Вернулись домой супруги Степанко. Говорят, что ездили проведать дочь и проехали до Ийска – купить патронов к весенней охоте. Богданов проверил – действительно, зафиксировали покупки, у Степанко охотничий билет. Еще сообщил Богданов, что соседи счетовода не любят, потому что он нелюдимый и злобный. Ходит охотиться один, хотя не старожил, а места в Ярино дикие, полно опасного зверя и заблудиться легко. Кроме того, часто приезжают к нему родственники откуда-то издалека. Местным такое гостевание кажется странным – чего бы это за семь верст киселя хлебать, какие такие чувства гонят людей к этому Иосифу за тысячи верст? Лейтенант просил разрешения вернуться в райотдел, не видя больше смысла оставаться в Ярино.

– Богданов не знает о показаниях Князева, автофургонщика? Ну, что шуба была на Тамаре, когда от матери она поехала? – спросил майор.

– Не сказал я ему, Иван Александрович, работник он молодой, горячий. По-моему, осторожность не помешает. Не спугнуть бы Степанко, если шуба у них. А уехать ему не разрешил. Там у нас будут еще хлопоты.

– Согласен с тобой, Андрей Ильич. Надо искать шубу Снеговой. В грабителей не верю, не такова девица. Не уничтожила ли она вещи?

– С утра проси у прокурора санкцию на обыск у Снегова и Степанко.

К вечеру разыгралась метель, мокрый снег летел в окна, залепляя стекла. «Испортилась погода», – огорчился Николаев.

Ждать труднее, чем действовать – это известно давно.

Метель свистела, не переставая, деревья прижимались друг к другу голыми ветвями, но сквозь раздражающие звуки донесся вдруг шум мотора подъезжающей к подъезду машины.

– Вера приехала, – обрадованно бросился к окну Николаев. Тарахтенье двигателей своих милицейских автомобилей он различал безошибочно.

Следователь прокуратуры вошла в кабинет с мокрым от растаявших снежинок лицом, и Николаев посочувствовал ей искренне:

– Непогода, не повезло тебе!

– Что ты, Иванушка? – оживленная Вера позволила себе такое обращение, посторонних в кабинете не было. – Что ты, – повторила она. – Ветер совсем не холодный, а пороша до земли не долетает – тает прямо в воздухе! И вообще, что ты такой сердитый? Я с хорошими вестями!

– Пора, пора им быть – сколько ж можно, – майор покосился на окно. Действительно, снежинки исчезали на лету. – Так что у тебя?

– В двух словах. Во-первых, – следователь загнула палец, – Сережин больной, Мельников, рассказал, что при увольнении из котлопункта у Снеговой, тогда еще Барковой, была обнаружена недостача – 242 рубля. Начальник потребовал погасить ее и припугнул Тамару: «Прокурору передам дело, если в месяц не заплатишь».

Вера сделала паузу, а Николаев нетерпеливо переспросил:

– Заплатила?

– Не заплатила, – она торжествующе смотрела на майора, – приехала и рассказала Мельникову страсти-мордасти. Дескать, не явилась к нему раньше, потому что в городе убийство, ищут молодую женщину, ну и так далее, ты же знаешь, Сережа говорил. Рассказала то, что могла знать только женщина, приходившая к Пушковой…

«Вот оно, начинается. Это уже серьезно!» – обрадованно подумал Иван Александрович.

Путаются ноги в высокой траве, трудно бежать. По огромному ярко-зеленому лугу прямо на маленького Ваню несется табун лошадей. Сильные, огромные, с мощными копытами кони, и на шее каждого звенит ботало – большой колоколец. Звон заполняет все вокруг, бегут, бегут кони и скрыться от них нельзя. Он отталкивает рукой одну лошадь, а другая уже настигает его, ударяет грудью. «Ванюша, Ваня», – слышит он голос и просыпается.

– Вставай же скорее, тебя к телефону срочно, а я добудиться не могу. Устал, бедный, – жена ласково треплет его волосы.

Коммутаторные телефонистки – об АТС в Ийске еще только мечтали – зуммеры выдавали от души. Иван Александрович взял трубку, машинально взглянул на часы – четверть шестого. Полученное известие мигом разогнало сон, горячая волна затопила сердце, он только и смог выдохнуть в трубку:

– Что? Что ты сказал? Повтори!

Настолько неправдоподобным было сообщение Климова, что майору невольно подумалось, уж не ошибся ли? Конечно, он знал, что у них опасная служба, и сам участвовал в совсем небезопасных операциях, но такое?! Впервые.

Взволнованный Климов сообщил, что старый охотник Семен Ярин, направляясь на утреннее глухариное токовище, в тайге, верстах в пяти от Ярино, наткнулся на раненого Богданова, чуть прикрытого свежесрубленным лапником. У него два огнестрельных ранения – в спину и в грудь. Ярин увидел, что парень жив, и с великим трудом, соорудив наскоро волокушу, притащил его в деревню. Местная фельдшерица только перевязала, и Богданова повезли в ближайшую Одонскую больницу.

– Не знаешь, там Сергей? – кричал Климов на другом конце провода, а Николаев ошеломленно молчал, Вихрем проносились мысли: «Алик, единственный сын у матери, вот горе-то, и кто же мог?» До сознания майора не сразу дошел вопрос начальника отделения.

– Там, там Сергей, – ответил наконец он.

– Что будем делать?

Необходимость действовать все поставила на свои места, мысль заработала четко. Эмоции потом. Сейчас – дело.

– Опергруппу поднимай по тревоге. Выдать оружие. В Ярино выезжаю сам. Вы с Верой вплотную займитесь Снеговой. Нет ли здесь связи? Богданов там только этим делом занимался и, видно, кого-то задел. Свяжитесь с Сенкиным в Заозерном – под строгий контроль мужа Тамары. Румянцеву немедленно в Одон – пусть неотлучно, подчеркиваю, неотлучно сидит при Богданове, может, очнется. У Сергея руки золотые, – надежда прозвучала в голосе Ивана Александровича.

– Не знаю, – вздохнул Климов.

– Да, еще. Звоните Сергею в Одон, чтобы был готов.

– Хорошо, сделаю все. Бегу сейчас в отдел, – капитан жил неподалеку от райотдела, а вот майору пешком далековато. – За вами машина уже пошла.

– Спасибо, действуй, – Николаев положил трубку.

«Вот тебе кони, вот тебе звон, – с горечью подумал он, вспоминая сон. – И что за апрель нынче выдался!»

Уже по раннему звонку Люда поняла, чем может помочь мужу – быстро поставила чай, заварила покрепче, по-сибирски, как любил ее Ванечка, намазала масло на хлеб, отварила пару яиц. Когда теперь будет он обедать, и будет ли!

Николаев не успел допить чай – за окном газанул шофер подошедшей «дежурки». Сигналить у дома майор запретил категорически – нечего жильцов беспокоить.

Оперативная группа была уже в сборе – вот преимущество их маленького городка: все живут на одном пятачке. Таню Румянцеву, которая никак не могла успокоиться, узнав о состоянии Богданова, и шмыгала носом, сдерживая слезы, посадили рядом с шофером. Николаев, Петухов и Ниткин – «за решеткой», как сказал водитель.

Ехали молча. Снова Петухов задержался за проволочную сетку, подпрыгивая на ухабах. Рядом с ним притулился Ниткин, вцепился в локоть, как совсем недавно держался Алик.

«Кто мог расправиться с ним так жестоко? Ну и люди же есть, господи боже! Как и рука поднялась-то». Оперуполномоченный живо представил русый чуб приятеля, его молодое лицо.

«Алик, Алик, что ты натворил там? Ясно ведь, что не просто так подкараулили тебя в тайге. Да и как ты оказался там?» Анатолий перебирал в памяти всех, с кем пришлось им встретиться в Ярино. И не находил подозрительных.

«А вот Степанко!.. Ну, в первую очередь достану счетовода», – думал он, и, как бы угадав его мысли, молчавший до сих пор майор сказал:

– Не выходит у меня из головы эта пара – Степанко и Снегова.

Старший лейтенант молча кивнул.

Завезли в Одонскую больницу Румянцеву; Николаев хотел увидеть Сергея, но он был на операции. Дежурная сестра, испуганно округляя глаза, рассказала, что привезли парня без сознания, ни кровинки в лице. Сергей Сергеич его уже ждал и сразу на стол. На вопрос, будет ли жить, она молча пожала плечами.

Нужно было ехать дальше, но майор не мог уехать, не узнав об Алике главного – будет ли жить. «Нагоним время по дороге», – успокаивал себя Николаев и сам понимал, что по такой апрельской дороге ничего они не нагонят, что он теряет драгоценные для розыска минуты. А потом твердо решил: нет, до конца операции он останется здесь, поговорит с хирургом, иначе как им работать! А может быть, очнется Алик, что-нибудь скажет.

Присев на стул в коридоре возле операционной, Николаев слушал доносившиеся оттуда звуки, пытаясь хотя бы по ним понять, как там раненый. Сережин голос – он его и не узнал поначалу – подавал какие-то непонятные команды, что-то резко звякало – металл о металл. Время тянулось невыносимо медленно.

Наконец вышел Сергей – непривычно серьезный, значительный, на правом стеклышке очков – крохотная капелька, и она приковала к себе все внимание майора. Он молча смотрел на эту каплю и вдруг испугался спрашивать. А что, если Алика больше нет?! Всем своим существом ощутил он наступившую вдруг тишину, да еще эта подсохшая коричневая точка – кровь его товарища, в мирное время пролитая.

Хирург понял состояние друга, приветливо улыбнулся. «Обошлось», – догадался Николаев по этой улыбке и обессиленно опустил голову.

– Ну, повезло твоему сыщику, – произнес наконец Сергей. – Я думаю, выцарапаем мы его. Крови много потерял, я на него весь лимит истратил, – вздохнул он и оживленно добавил: – Зато мы с ним теперь одной крови – он и я. Вот, смотри, – врач показал пятнышко йода на сгибе локтя.

– Спасибо, друг! – выдохнул Николаев.

– Да просто больше его группы ни у кого не было, вот и пришлось породниться с милицией. Теперь у меня в розыске братишка, – пошутил он.

– Как Алик, говори скорее, – поторопил его Николаев.

Сергей вновь посерьезнел.

– Пока без сознания. Два огнестрельных дробовых ранения. Первое в спину, в область плеча. Боялся за руку, но обошлось, залатал капитально. Это пустяк.

«Ничего себе пустяк», – подумал майор.

– Второе ранение – в грудь, с близкого расстояния, есть следы порохового ожога. Задето легкое. Зато сердце цело. Говорят, чудес не бывает – вот тебе и чудо. Знаешь, – в голосе Сергея послышалась тревога, – он долго в тайге лежал. С одной стороны, мороз ослабил кровотечение, с другой – переохлаждение. – Хирург задумался, затем тряхнул рыжеватым чубом. – В общем, передай Вере, опять я приземлился. Куда же я уеду, пока этого не выхожу!

– Потом договорим, – мягко прервал его Николаев. – Мы в Ярино направляемся, а у тебя здесь останется наша сотрудница. Разреши ей постоянно при Алике быть. Она дивчина толковая и поможет, и все такое. Кроме того, очнется он, расскажет, что произошло. Румянцева нас известит.

– Идет, – согласился Сергей.

Внимательно прочитав вчерашний протокол допроса, записанный аккуратным мелким почерком Николаева, Вера Васильевна вызвала Снегову. Та вошла, спокойно поздоровалась, села, молча ожидая вопросов.

Неторопливо, что называется, со вкусом повторила Тамара про встречу с неизвестными, про ограбление, подробно сообщила приметы парней – все вплоть до цвета глаз, описала женщину, так похожую на нее. «Э, да она от возможного опознания себя страхует, – догадалась Вера, – нет, ее голыми руками не возьмешь, даром, что молода!»

На вопрос о недостаче Тамара ответила, что да, была недостача, но родители ей деньги привезли, она оставила их у Щекиной, хотела уплатить, да вот… И укоризненно посмотрела на Веру, мол, держите меня, не даете с государством рассчитаться.

Вера не спешила спрашивать Снегову, откуда той известны были такие подробности, как разговор в доме Пушковой, Понимала, что ответ будет сочинен тут же и, возможно, самый фантастический. Не сказала и о случае в Заозерном – незачем пока.

Ребята из уголовного розыска поехали за свидетелями – надо было проводить опознание. Пригласили двух женщин примерно одного возраста со Снеговой, приготовили одинаковые коричневые шубы.

Среди троих приглашенных плачущая Пушкова никого не опознала. Долго смотрела на всех, попросила встать, потом с виноватым видом развела руками.

Разочарованию Веры Васильевны не было предела – на эту свидетельницу она надеялась больше всего. «Попытаюсь еще, – решила она, – не очень-то этично, но перетерпим». И попросила всех троих:

– Покажите, пожалуйста, зубы.

Все три женщины это быстро проделали. Показалась щербинка в Тамариных зубах, и Пушкова, побелев, вскрикнула, указав на нее: