Текст книги "Предчувствие"

Автор книги: Любовь Овсянникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Любовь Овсянникова

Известный прозаик Л. Овсянникова, мастер остросюжетного романа, произведениям которого присущи сложные сюжетные коллизии и динамичное развитие событий, представляет не совсем традиционный для нее жанр психологического повествования. Она уверенна, что будущее может легко читаться людьми, ибо дается им в их предощущениях. Именно в них скрыты его вещие знаки, и благодаря этому ход будущего иногда поддается корректированию. Но как научиться слушать себя, как научиться читать денотаты судьбы, открыты ли уже законы ее дешифровки? Да, и о них мы кое-что знаем. Например, мы знаем, что балансирование между «хочу» и «нельзя», между «надо» и не «стоит» обеспечивает безопасное равновесие бытия. Но не остановится ли жизнь, если все станут вести себя разумно? А может талант мудрости, как и любой талант, дается лишь избранным? Поиски ответов на эти вопросы и являются задачей художественной литературы.

Вам, чье имя легко угадывается из текста

Автор

Предчувствие

Повесть

1

Александр с улыбкой удовлетворения отошел от зеркала. Сегодня он себе нравился, отчего вдруг пришел в прекрасное расположение духа, весьма некстати, впрочем. Приятным показался одеколон, который он опрометчиво купил с рук у забредшего в издательство торгового агента, а потом жалел; чисто выбритая бархатная кожа, зачастую вызывавшая раздражение своей молочной белизной и розовым румянцем на щеках, теперь, казалось, добавляла ему привлекательности. «Да ведь уже тридцать пять стукнуло, а лицо до сих пор как у младенца», – иногда думал он о себе. Но сейчас он забыл о случающейся по этому поводу досаде. Даже прямые, вечно рассыпающиеся волосы показались эдакой небрежной деталью, придающей его виду особый шарм.

На самом деле Александр был к себе несправедлив. Его, действительно несколько картинное, лицо почти не выделялось на фоне ладно скроенной фигуры, ибо был он высок и строен. И хотя широкие плечи грешили легкой сутулостью, они не скрывали достоинства гордо посаженной головы, а всей фигуре придавали обаяние мужественности.

Особенно хорош был Александр, когда двигался. Его жесты, скупые, без лишней экспрессии, отличались выверенностью и мягкостью. Такой же была и походка. Если представить себе Игоря Костолевского с лицом Владимира Конкина, то легко понять, что кино потеряло в нем прекрасного героя.

Но Александр не знал своих достоинств. Может, потому что ему о них никто не сказал, а может, оттого, что не имел возможности видеть себя со стороны. Существовало еще одно объяснение, и оно, скорее всего, было самым верным, – его внешность… была не в его вкусе. Так случается иногда, и тут уж ничего не поделаешь. Родился человек с такой внешностью, которая не отвечает его представлениям об идеале, и пиши пропало – сетованиям не будет конца. Беда, конечно, так как за этим закономерно следуют комплексы, а за ними – тотальная неуверенность во всем, что человек видит и делает.

О, вот это, последнее, ему было известно хорошо! Слишком хорошо. Оно мучило его, лишало покоя, тем самым, усугубляя, усиливая внутреннюю драму.

Но природа редко допускает крайности, редко бывает только беспощадно скупой или только расточительно щедрой к людям. И поэтому, довесив к его внешней привлекательности толику комплексов по ее поводу, она, словно спохватившись, прибавила горсть увлеченности в его характер, и направила эту увлеченность в самое то, что надо, – на деятельность. В работе Александр начисто забывался, переставал думать о своих чертах и качествах, наполнялся азартом погони и боя за достижение цели.

Получалось, если суммировать, что был он объективно запрограммирован на удачную карьеру и неуспех у женщин, что являлось сочетанием редким и тем более дорогим в глазах тех, вышедших из легкомысленного возраста, кто его окружал.

Как легко догадаться, Александр не был женат, хотя это вовсе не означало, что он не замечал женщин или что ему никто не нравился. Были, были периоды острой влюбленности, робкие попытки заявить об этом, неудачи, разочарования, горечь.

К тридцати годам он познал весь спектр душевных тревог, сопряженных с прекрасным полом. Конечно, был уже не мальчик, но по-прежнему краснел в минуты неловкости. Таким и приехал когда-то в Киев из Тернополя, завершив там карьеру стилиста и надеясь начать здесь карьеру издателя, и обрести, наконец, личное счастье.

2

И вот сегодня был особый день – день его триумфа.

Он собирался в дорогу: укладывал вещи, наспех купленные подарки и вспоминал забытое.

«Забыть» – смаковал это слово. «За быть» – то есть «быть за». За чем, то есть, вне чего? Мозг человеческий представлялся морем, поверхностная гладь которого – это то, о чем мы помним, а глубинная часть – то, что и есть «быть за». Значит, забыть – означает: вывести из оперативного массива памяти, оставить на потом, на случай крайней нужды. «Какая же крайняя нужда подошла ко мне?» – удивлялся он, вспомнив вдруг, как отец нес его на руках из детского садика. Декабрьский день погас, и на небо вскарабкалась круглая тяжелая Луна.

– Кто это? – спросил он, показывая на это диво.

– Луна.

– Ее так зовут? – продолжал знакомиться, как и в детсаде, куда попал недавно и где период знакомств еще не окончился.

– Да, сынок, – усмехнулся отец.

– А как ее хомилия?

Отец не нашел, что ответить.

Почему вспоминается все это?

Ему тогда едва исполнилось три годика. Человек не может так отчетливо вспоминать события из младенчества, ибо это еще не было даже детством. А он вспомнил, как будто это было вчера. И скрип снега под ногами отца. И пощипывание морозца.

Не строил планы, не мечтал, а именно вспоминал, и это вызывало скорее недоумение, чем умиление. И наполняло его щемящей, пророческой грустью.

Даже лето, когда он купил эту квартиру на Оболони, теперь отошло в прошлое и тоже стало предметом воспоминаний. Тогда здесь только начинали строить элитные дома – в стороне от проспекта Корнейчука, на берегу Днепра, где еще недавно располагался дикий пляж, рос ивняк, и по вечерам пели лягушки. Их дом вводился в строй одним из первых. Квартиры процентов на семьдесят были распроданы предварительно, а на остальные, оставленные на самых «ходовых» этажах, объявили аукцион.

Соседями его скромной – по меркам этого дома, где меньших просто не было – обители на третьем этаже были две пятикомнатные двухуровневые квартиры.

– И кто же, кто же здесь есть по соседству? – напевал он, расставляя мебель в комнате, отведенной под кабинет.

А наутро, выйдя из квартиры, как по заказу, столкнулся с девушкой.

– А я – ваш сосед! – выпалил от неожиданности, вполне в соответствии с терно-польскими традициями. – Меня зовут Саша. Александр, – поправил себя и протянул девушке руку для знакомства.

– Лариса, – официально представилась она, и лукаво улыбнувшись, совсем по-домашнему сказала: – Лара. До свидания, Александр, – махнула освободившейся от пожатия рукой и заспешила вниз по ступенькам, игнорируя скоростной лифт.

– Саша! – крикнул он ей вдогонку.

– Да, Саша! – услышал в ответ согласие общаться запросто.

Лариса была моложе его лет на двенадцать. Тоже, считай, не девочка, как судить по теперешним нормам. Но рыжие волосы и невыразительный цвет лица делали ее совсем молоденькой, почти юной. И Саше она начала сниться по ночам. Будто бежит навстречу по летнему, разморенному зноем лугу, размытая жарким маревом, неясная, загадочная. И неизменно в веснушках, хотя в действительности у нее их не было.

– Извини, соседик, ты опоздал, я выхожу замуж, – ответила в какой-то из дней на его признание.

– За кого? – вырвалось у него глупо и растерянно.

– За Сергея, – как будто он должен был знать всех Сергеев на свете.

– Кто он? – выбил Александра из колеи такой ответ.

– Он живет в Кривом Рогу, металлург.

– Металлург? – автоматически повторил Саша, удивляясь, что в это время уцелели такие экзотические, далекие от его издательской деятельности, профессии.

Ларисе показалось, что он жалеет ее. Это было не так, в его тоне обозначилось недоумение и досада. Но ей и самой очень не хотелось покидать Киев, новую родительскую квартиру. Она подозревала, что ей будет страшно жить в отдельном коттедже где-то на окраине Кривого Рога, и ей мерещилось, что ее все жалеют.

– Не волнуйся, у него все в порядке! – с вызовом ответила она.

– А я и не… – он не успел договорить, цокот ее каблуков уже стремительно удалялся вниз.

Да, он видел несколько раз, как Лара садилась в шикарный «Мерседес», но мало ли кто предупредительно открывал перед нею дверцы. Может, этот видный, импозантный парень, которого он хорошо запомнил, был их семейным шофером. Теперь он знал, что это не так, то был Сергей.

Приглашения на свадьбу от Ларисы не последовало, видимо, она не хотела доставлять ему лишних сожалений. Может, и правильно. Однако перед отъездом зашла попрощаться, оставила свой адрес и телефоны, записала его номера.

Прошло совсем немного времени, где-то с полгода, и они встретились вновь. Причиной встречи стала трагедия, случившаяся с ее родителями. Возвращаясь с дачи на машине по мокрой дороге, отец не справился с управлением и разбился. Вместе с ним погибла и Ларисина мама. Помнится, говорили, что аварию спровоцировал водитель, выехавший из-за поворота к ним на встречную полосу и скрывшийся с места происшествия. какое-то время Лариса посвятила тому, чтобы найти этого водителя и привлечь к уголовной ответственности. Но к Александру при этом не заходила. Не нарушал ее покоя и он, понимал, что не имеет на это морального права. А вскоре, не найдя виновника аварии, она продала родительскую квартиру и уехала отсюда навсегда. Перед отъездом они попрощались тепло, как люди, связанные давними и надежными узами взаимопонимания.

– Саша, навещай иногда могилу моих родителей, – попросила она. – Я теперь не смогу часто приезжать сюда, – только тут он понял, чем объясняется ее полнота – Лариса ждала ребенка.

– Конечно, обещаю. Можно звонить тебе? – ухватился за подвернувшийся повод к тому, чтобы иногда слышать ее голос, для него даже такая малость была бы праздником.

– Да.

Потом настал день его тридцатишестилетия: впервые приехавшие в его киевскую квартиру родители, гости, суета и заботы. События, вихрясь и уплотняясь в ком, закрутили, завертели его и на некоторое время отвлекли от тоски по Ларисе. Действительно, пока были живы ее родители, ему казалось, что и она где-то рядом. Это успокаивало, создавало иллюзию, что для него еще не все потеряно.

Но вот все разъехались, он снова остался один, и как-то сразу стал замечать, что перешел в категорию старого холостяка, и что его упорно сватают. «Досиделся! – досадовал на себя. – Все считают, что я сам жениться уже не в состоянии». Его обуяла тревога, даже страх, и он стал, как вот сегодня, чаще заглядываться в зеркало.

Сначала их главный редактор, находящийся в его прямом подчинении (как ему казалось – славная и скромная женщина), намекнула, что у нее выросла дочь – чистая тебе красавица. Потом эта дочь (действительно, девчонка что надо!) зачастила к матери на работу. И чем больше Александр ее узнавал, тем больше грустилось ему о чем-то упущенном, отошедшем навсегда. Он пытался понять, что же ушло: шанс, который случается раз в жизни; возраст, в котором кажется, что время вечно, что его просто нет, а есть только странный счет минут, часов, дней…

Вскоре открылась причина этой сосущей грусти: он упустил свое поколение, и прежде чем это знание возникло в сознании, оно уже томило его безотчетную душу не так потерей, как невозвратностью. Да, стоящие девчонки его поколения давно замужем. А эти компьютерные дивы, хорошенькие умницы, интеллектуалки с фигурами топ-моделей выросли не для него. Они из другого времени.

Второе сватовство случилось позже, когда пришлось сдавать очередной квартальный отчет. Его пригласили зайти к заместителю начальника Печерской налоговой инспекции. Он знал и немного побаивался ее, строгую и неулыбчивую, пропускающую мимо ушей шутки и остроты. Она была немногословной женщиной, предпочитавшей короткий ответ на корректно поставленный вопрос. Корректный в математическом смысле, то есть – грамотно и четко.

– Вы, кажется, у нас – парень холостой? – спросила вдруг после ничего не значащей беседы об отчете.

Александр начал было теряться в догадках, с чего такое внимание. Не иначе, как она готовит ему неприятности – уж очень издалека заходит да мягко стелет. А если нет, то зачем этот пустой разговор? Оказывается, вот оно что: «вы у нас – парень холостой».

– Да, но это мне не мешает, то есть, не мешает нормально работать.

– Недостатки не могут не мешать, – изрекла та с угрожающей категоричностью.

«Недостатки?» – хотел спросить Александр, но она не дала ему высказаться.

– Правда, это легко поправимый недостаток.

– Да, – согласился на всякий случай.

– Вам ведь где-то тридцать – тридцать пять?

– Где-то, – улыбнулся он. – Тридцать шесть, если быть точным.

– О, прекрасный возраст. У меня дочь – ваша ровесница, – она нахмурилась. – Простите, что отнимаю у вас время. Захотелось поговорить, поделиться… – она искусно замялась, ожидая вопроса.

Александр начал нервно теребить новую книжку Сидни Шелдона – оригинал, американское издание, – которую купил по дороге. Он и не предполагал, что, затягивая, таким образом, паузу, помогает ей, а не себе.

– Вот-вот, Шелдон, английский, Америка, – ухватилась «налоговичка». – Стася только что вернулась оттуда. Неудачный брак. Я страшно расстроена.

Он продолжал молчать, понимая, к чему клонит собеседница.

– Свой дом, своя машина, прекрасная работа. Казалось, у нее есть все для счастья. А вот видите…

– У нее там есть свое дело?

– Нет, она работает в частной страховой кампании программистом-консультантом.

– Да-а!

– Язык С ++, чрезвычайно престижная специализация. Его мало кто знает в совершенстве. И поэтому Стася весьма прилично зарабатывает.

– Интересно, – поддержал он разговор.

– Двенадцать тысяч долларов в месяц, это не считая, так сказать, дополнительного заработка, когда случается срочная работа, оплачиваемая отдельно.

– Да, – Александр не знал, как уйти отсюда невредимым.

– Впрочем, я расстраиваюсь напрасно, ведь она – завидная партия. Здесь найдется немало желающих уехать вместе с нею в США. Верно? – закрепила она далее некуда прозрачные намеки. – Извините еще раз.

Провожая его из кабинета – ого! – она, как бы в шутку, обронила:

– Вы уверены, что у вас в издательстве все в порядке? Учебники – соблазнительный бизнес. Говорят, на районных типографиях можно легко делать подпольные тиражи.

– Может быть. Я, как вы, вероятно, знаете, заместитель директора по работе с авторами. Типографии, сбыт – не по моей части. Думаю, однако, у нас все хорошо. Директор – народный депутат Украины, член Национального Союза писателей. Зачем ему неприятности? Учебники – не газ и не нефть. Здесь криминальный риск ничем не оправдан.

– Посмотрим, – неопределенно сказала налоговичка. – Авторские права, гонорары, выбор авторов – тоже темы интересные. И при творческом подходе… – она не договорила фразу. – Всего доброго.

Ему явно угрожали, и это не могло нравиться. Конечно, в издательстве есть нюансы в работе с авторами, и при желании можно что-нибудь «накопать». Но это гораздо труднее, чем проверить, скажем, бухгалтерию. Мысль, что проверку легче начать не с его участка работы, успокоила Александра. «А дочь, видно, не ахти какая красавица, раз мама так напирает. Интересно, почему именно я попал в ее поле зрения? Ах, английский! Капитальный научно-технический поиск, грандиозно!» – догадался он. Да, английским языком он владел в совершенстве и для поддержания формы постоянно читал в оригинале популярных англоязычных писателей, так как основную классику давно прочел.

Разговор оставил легкий неприятный осадок в душе, не более того.

3

А вечером позвонила Лариса. Она не жаловалась, не плакала, сказала глухим, осевшим голосом:

– Погиб Сергей. Что за рок? У меня никого не осталось.

– Я приеду? – робко спросил он.

– Да. Жду тебя послезавтра, ближе к вечеру.

– Лара?

– Да.

– Когда это случилось? Что-то нужно?

– Две недели назад. Ничего не надо, просто приезжай.

И вот он собирается, и нравится себе, и у него хорошее настроение. Черт знает что! Ему представлялись различные ситуации, в которых он обретал Ларису, но о таком ужасе он, конечно, не думал. Но не лицемерить же теперь перед собой! Лара стала свободной, и зовет его – разве не об этом он мечтал?

Приподнятость настроения сменилась грустью, словно на весеннее небо выплыло облако и ненароком прикрыло солнце. Видно грусть, – подумалось ему, – является обратной стороной достигнутой цели, победы. Победы? Разве он боролся за то, что сейчас происходит? Разве стремился доказать свое превосходство, свою более преданную, чем у других, преданность; свою более надежную надежность, более нежную нежность? Разве он бросал вызов сопернику? Нет.

Мысль не понравилась, и он понимал, почему не понравилась – потому, что была правдой. Его заслуга состояла только в том, что он заявил Ларисе о себе, признался в чувствах. И все. А когда ему дали от ворот поворот – молча удалился. Да, не затаил обиды, не обозлился, не стал враждовать, а, наоборот, поддерживал ровные дружеские отношения. И что из этого?

Надеялся ли он? Пожалуй, нет. Просто не отказывал себе в том удовольствии, которого алкало сердце влюбленного: видеть, слышать, все знать о предмете своей любви.

Ему повезло, вот и все. «Кощунственная мысль, грешная», – промелькнуло в трезвом уме, и он отогнал ее от себя. Такое стечение обстоятельств можно назвать как угодно, только не везением.

Он не смог найти точного определения случившемуся, и это усугубило подступающую досаду. Настроение продолжало меняться не в лучшую сторону. «Вот так получается всегда, когда много берешь в голову. Вспоминается – ну и вспоминай на здоровье. Зачем анализировать, копаться: отчего да почему?» – выговаривал себе. С тем душа получила свободу и снова устремилась в прошлое.

Он отогнал витавшие в голове мысли о победе и везении, запретил себе философствовать, заторопился, занервничал. Самоанализ, переоценку собственных качеств, сомнения – вот что подарил ему возраст. А как было хорошо без них! «Буду думать о приятном», – пообещал себе, выбирая подходящий галстук к новому костюму, который собирался надеть. Но настроение иссякло, пропало вдохновение, исчерпался подъем. Дымчато-сизой тучей начало надвигаться состояние странное, не имеющее названия. Движения стали автоматическими, а устремления души – согласованными с намеченным планом. Так цветок, распускаясь, наливается соком, азартом жизни, пружинит лепестками, истекает нектаром, а затем, истратив силы, стоит себе под солнцем, безмятежно и светло, но как бы ни в чем уже не участвуя, как бы отыграв свою партию, и покорно ждет неизвестного продолжения, зависящего уже не от него.

Господи, она сказала «к вечеру», так долго ждать! А время, как назло, замедлило бег. Он ничем не мог занять себя, не мог усидеть на месте. В день отъезда, несмотря на то, что поезд уходил поздно вечером, на работу не пошел. Ездил по городу, делал покупки себе, собирал подарки ей, готовился. Этот бесконечный день!

И тут вспомнил, что еще и завтрашний день надо будет где-то и как-то скоротать. Нет, просто слоняться по городу он не сможет, это пытка какая-то. А других знакомых, у которых можно было бы провести время, в Кривом Рогу у него не было. Решение пришло неожиданно: он поедет через Днепропетровск. Мысль ухватилась за эту идею, начала ее развивать. Так, там живет Крутько Евдокия Филипповна – автор учебника по природоведению для пятого класса. В издательстве запланировано заключение нового договора с нею на доработку этого учебника с тем, чтобы в нем учитывались особенности флоры и фауны регионов Украины. Там же живет и Коваленко Афанасий Ильич – заслуженный учитель Украины, преподающий математику в одной из средних школ, отличный методист. Он разрабатывает по их заказу новые рабочие тетради для десятого и одиннадцатого классов по алгебре и началам анализа, а договор они так и не подписали. Наверное, пришла пора сделать это, пусть старичок работает уверенней, а то, небось, волнуется, что работу не возьмут, и пропадут даром его усилия и время.

Александр сел за компьютер, вытащил оттуда типовой договор на подготовку авторской рукописи рабочей тетради, а потом составил и отпечатал новый договор на доработку учебника по природоведению, таких договоров у них раньше не было и ему пришлось импровизировать. Подумав, он решил, что не лишним будет завизировать новый договор с Крутько у юриста. Кстати, заодно и командировку оформит, соединит личную поездку с делом. Да, так он и сделает.

Возвращаться домой после поездки в издательство не хотелось бы: сборы закончены, все упаковано, и делать тут больше было нечего. Он решил, что на работе погуляет по Интернету, может быть, найдет там интересные картинки для еженедельника на 2003 год, который сейчас готовился к запуску в печать. Александр вытащил из шкафа новое демисезонное пальто: черное, кашемировое. Затем снял с плечиков осуществившуюся мечту – серый костюм-тройку, достал с полки длинный голубой шарф. Оделся, оценивающе посмотрел в зеркало – денди! Не годится все это, не к случаю наряжаться. Ах, первые попытки выглядеть, наконец, достойно положению не находят востребованности в обстоятельствах жизни! Жаль, а он так старался изменить образ, приобрести новый, деловой имидж.

Забросив отобранные вещи назад, достал и надел проверенный временем джинсовый костюм – сорочку и брюки, старый свитер, кроссовки, потом подумал и намотал вокруг шеи новый голубой шарф, просто потому, что старый успел выбросить. Снова посмотрел в зеркало, взъерошил волосы и хихикнул:

– Нет, Михалыч, не носить тебе светских шмоток, так и помрешь вечным пацаном, – подмигнул и тщательно зачесал рассыпающиеся пряди.

Надел кожаную куртку, примерился, не будет ли холодно без головного убора, и, решив, что не будет, закинул за плечо черную спортивную сумку и вышел из дому.

На первом этаже вдруг остановился, будто его ударило током. Показалось, что он чего-то не сделал, что-то забыл. «Может, утюг не выключил? – стоя в нерешительности, вспоминал он. – Так я и не гладил ничего. Может, чайник на огне оставил?»

Разом нахлынула тоска – не хотелось возвращаться перед дальней дорогой. Тоска сменилась тревожным предчувствием: что-то недоброе должно произойти, что-то злое, а затем эти эмоции смело острое желание вновь оказаться в своей квартире, закрыться там, не выходить никуда. «Сдурел, что ли! – ругал себя. – День-деньской на улице. Что может случиться? Нервы выпускают коготки, надо будет съездить на отдых. Вот начнется зима, и махну в Карпаты». Он все еще раздумывал, что делать. Чувство тревоги не проходило, сжимало сердце, волнами морозца пробегало по коже, липкой паутиной пеленало душу.

И тут он вспомнил Петьку Федотова, своего сослуживца, который рассказывал, как однажды почувствовал безотчетную тревогу, выходя из дому, а вечером пришел в пустую квартиру, обобрали. Александр вышел из подъезда, осмотрел окрестности, ища заинтересованный взгляд, – ибо что еще можно было почувствовать, как не пристальное око наблюдателя. Но ни во дворе, ни в ближайшей округе никого не было. «Может, в подъезде сидят, где-нибудь между этажами?» Пришлось возвращаться. Не поленившись, он поднялся лифтом на самый верх, а потом, не спеша, спустился вниз, стараясь двигаться бесшумно. Но и тут никого не нашел и не встретил.

Сосущее беспокойство, сопровождающееся неотступным холодком, не покидало, даже, казалось, усиливалось. Ничего не оставалось, как зайти в квартиру и, наконец, постараться избавиться от своих страхов. Уже отомкнув замки, подумал, что за это время туда могли войти чужие. «Ну и срамота!» – выругал себя и тут услышал шум на верхнем этаже: кто-то хлопнул дверью и начал спускаться вниз.

– Привет! – поздоровался Никита, сын Телеховых, которые жили прямо над ним.

– Ты мне как раз и нужен, – ухватился за него Александр.

– Дядь Саша, я спешу.

– Мне не надолго.

– А что надо-то?

– Да ничего, постой тут возле моей сумки, – снял с плеча сумку и поставил на коврик перед дверью, объясняя тем временем: – Понимаешь, в командировку собрался, а утюг выключить забыл. Но возвращаться – дурная примета, к неудаче. Верно?

– Ага, – согласился Никита.

– Вот я и хочу перехитрить судьбу, оставить за дверью хотя бы свою поклажу, вроде бы как вернулся я не по-настоящему. Понимаешь?

– А-а, давайте, подожду вас.

Александр уже смелее вошел в квартиру, прямо от порога начал включать свет в комнатах, на кухне, везде. Осмотрел шкафы, пространство за шторами, встав на стул, заглянул на антресоли, проверил балконы. Все чисто, выключено, убрано, нигде никого нет.

На пороге оглянулся в последний раз, вздохнул, вдруг интуитивно прозрев причину своего странного состояния. Словно невидимые лучи залили мир вокруг него зыбким, колышущимся маревом будущего, и он увидел картины запредельного бытия. Явилась та же обстановка его квартиры, знакомые предметы, то же шевеление занавесок от теплого потока воздуха, идущего от батарей, только на всем лежала поволока заброшенности, запустения – здесь не было его. Куда он мог деться? от крайней неправдоподобности происходящего ноги-руки враз стали чужими, ватными. Что за чертовщина?

Но вот наваждение истаяло так же внезапно, как и нахлынуло. Прошла минута, вторая, и к нему вернулось самообладание. Он крепко встряхнул головой и глубоко вздохнул, как после долгих тяжких страданий.

Можно спокойно уходить. Только как раз покоя-то и не было, пропал куда-то. «Так бывает перед изменениями в судьбе, – думал, стоя на пороге. – Наверное, вернусь сюда с Ларисой. Что ей делать в Кривом Роге одной? Вот и разыгралось воображение. Эх, прощай холостая жизнь!»

Объяснение, пришедшее к нему, открыло новое, о чем не думал, собираясь в поездку. В самом деле, чего он рвался в Кривой Рог, спешил? Может, Лариса поверила в его мужскую бескорыстность и позвала его всего лишь, чтобы получить дружескую поддержку. В качестве кого его там ждут? О, Боже, что он себе насочинял! Не может же она, только что потеряв мужа, бросаться в объятия другого.

На миг остановилось сердце. Ничего себе! Он, хоть и не стал рядиться в парадные одежды, а надел свои обычные спортивно-деловые вещи, на лицо, тем не менее, приклеил выражение счастливого избранника, мужчины, которому женщина доверяет себя. Какая иллюзия! Какое недоразумение могло бы произойти, не откажи он себе в удовольствии предаться меланхолии и тоске.

Внутри что-то разрывалось на части, скулило и просило пощады. «Ерунда какая! Надо же, как я волнуюсь, – продолжал внутренний монолог. – А в Днепропетровске, похоже, намечается всего два визита. Сколько они могут забрать времени? Пусть по часу – полтора каждый. Работы в лучшем случае на три часа. А еще пять часов чем занять?»

Стараясь не думать о предстоящей встрече, которая, как ему казалось, будет слишком большим для него испытанием, продолжал по дороге строить планы на предстоящий отдых, необходимость в котором так неожиданно вырисовалась. Он не любил станцию «Оболонь», хоть та и была ближе к дому, поэтому по привычке пошел на «Минскую».

В вагоне взгляд натолкнулся на девушку в красивом пальто из лайковой кожи, блондинистые волосы отлива спелой ржи свободно падали на плечи, очерчивая хорошенькую головку, славно венчающую стройную шею. Но не это привлекло взор – знакомой показалась ее манера поворачивать голову, некоторые другие трудно уловимые движения. Когда же он увидел лицо, то окончательно растерялся, так сильно она напоминала кого-то, кого он долго знал, а теперь забыл. Силился и не мог вспомнить, на кого она так поразительно похожа. Некоторое время перебирал в памяти лица знакомых и давно знакомых девушек, молодых женщин, доставал воспоминания из запасников детства, но все было напрасным: лицо, чуть постарше, чем у этой девушки, всплыло с полной отчетливостью перед глазами, но кому оно принадлежало, он не мог сказать. Если бы его поездка продолжалась дольше, это стало бы навязчивой идеей. К счастью, он приехал на место спустя четверть часа, через толчею подземных переходов выбрался наверх и с удовольствием хлебнул посвежевшего против утра воздуха.

Шагая по территории когда-то бывшей палисадником при частном особнячке, а теперь ставшей девственным сквериком перед зданием издательского офиса, он сосредоточенно глядел себе под ноги, чтобы не наступить на собачьи «дела». От пережитого при выходе из дому стресса, от напряжения, возникшего в вагоне метро, во всем теле ощущалась разбитость и слабость. Впереди – там, где кончался участок, заросший травой, и начинались деревья, – молодая красивая девушка в белых брюках, красной куртке с синими рукавами и с таким же, как у него, почему он и заметил ее, шарфом на шее выгуливала коккер-спаниеля. Она улыбнулась Александру издалека, но тут же поджала губы. Наверное, было у него в лице что-то такое, что заставило ее испугаться. повернув налево, она припустила и вскоре скрылась за поворотом. Спаниелю это не нравилось, и он упирался, сколько мог, натягивая поводок и таща ее за собой. Затем кашлянул, захрипел и повиновался хозяйке.

Директор успел к его приходу отправиться домой, обещая по дороге зайти в типографию и переговорить насчет убыстрения печатания учебника по географии для восьмого класса, который они два года основательно перерабатывали, а теперь спешили с выпуском под нажимом школ – те задыхались без учебника. Но юрист оставался на месте, и это был не самый худший вариант.

– А почему ты не впечатал сюда фамилии авторов? – спросил, визируя тексты договоров.

– Что касается Крутько, то она поменяла адрес и мне все равно придется уточнять и вписывать в договор ее новые данные, а уважаемого Афанасия Ильича я вообще не знаю, вдруг и фамилия-то у него не Коваленко, а, например, Каватенко. Лучше перестраховаться и все вписать на месте из паспортов.

– И то так, – согласился юрист.

Александр поставил на заготовленные документы печати в тех местах, где должны будут расположиться его подписи после того, как договоры подпишут авторы. Вернул печать в приемную секретарю – та в конце дня самолично прятала ее в сейф – и взглянул на монитор компьютера, стоящий у нее на столе. На экране светились стихи.

Конечно: «Да!»

Смывает лист озябшая вода

из зажелтенных лесом берегов.

Из горькой тьмы

растут дымы

печально полыхающих костров.

И даль светла

без зелени листа.

Что впереди – тоска, сиротство, грусть?

Пусть!