Текст книги "Упущенный шанс"

Автор книги: Любен Дилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Выходя из туалета, я услышал бешеное верещание звонка у входного шлюза. Недолго думая, я открыл бронированную герметическую дверь, и в прихожую ввалился огромный детина в ярко-красном скафандре.

В таких безвкусных скафандрах на Титане расхаживали только туристы. Выдавались они им для того, чтобы было проще найти свое стадо. Детина принялся размахивать руками над моей головой, пытаясь, очевидно, что-то объяснить, однако понять его было невозможно, поскольку он не потрудился снять шлем. Жестом я посоветовал ему сделать это как можно скорее, если он хочет установить со мной контакт, и он лихорадочно занялся столь непривычной для него работой. Мне даже пришлось помочь ему.

– Вы Иван такой-то, – набросился он на меня, как только ему удалось наконец содрать с лобастой головы шлем. – Нет, это не вы, – бегло осмотрев меня, заключил гость. – Тогда где же он?

Пальцем я ткнул себе через плечо, и детина бесцеремонно ворвался в гостиную. Через секунду он уже валялся в ногах Ивана. Сорвав с него одеяло, он издал ррдостный вопль.

– Это она! Она! – И в упоении бросился осыпать поцелуями колени и ноги моего друга. Ивонн и Иван, остолбенев, молча тарашились на него. С трудом мне удалось оторвать детину от ног... просто от ног. Я отташил его к стулу, ни котором недавно сидел, и сердито предупредил.

– Ведите себя прилично! Вы где находитесь?

После короткой борьбы я все же усадил его и крикнул стоявшей в оцепенении француженке:

– Дай Ивану свое платье или брюки, нечего ему сидеть в гаком виде!

Она выскочила в соседнюю комнату за одеждой, а детина, очухавшись, драматическим тоном объявил:

– Да ведь это моя жена!

И жестом указал на Ивана, который, вздрогнув от услышанного, быстро закутался в одеяло и скрыл под ним столь дивную для Титана картину.

Я уже все понял и потому мог позволить себе сохранять самообладание.

– Вы уверены? Ваша жена выглядит именно так? Посмотрите-ка повнимательнее!

Вместо того чтобы последовать совету, он с обреченным видом рухнул на стул.

– Боже, так и рехнуться недолго!

– Это грозит каждому из нас, – сочувственно признался я. – Может, выпьете что-нибудь?

– Простите, что я так... Но представьте и мое положение, -извиняющимся тоном заговорил он. -Мы расписались с ней только вчера и сразу же отправились на Рею, это соседний спутник Сатурна. Решили там встречать Новый год и провести медовый месяц. И надо же, чтобы именно с нами произошло подобное...

Меня опять начал распирать смех, хотя смеяться, собственно, было не над чем, ведь ситуация и впрямь была драматической. Вопрос, который я задал, пришлось выдавливать из себя силой:

– Вы получили этот адрес на станции? Вам сказали, где сейчас ваша жена?

Он вздохнул: – Ох, она ведь не с его половиной!

– Как? – взревел Иван, подпрыгнув на кресле. – А где же моя половина?

– Не знаю. И на станции ничего не знают. До сих пор не дал о себе знать третий пострадавший.

– А жена ваша?.. – Сформулировать до конца вопрос мне так и не удалось, поскольку перед глазами всплыла картина ее юных прелестей. Но он понял меня.

– У нее чужая женская половина.

– Э, у вас по крайней мере есть целая жена, – заметил я и даже позволил себе усмехнуться.

– Да какая там жена! – со всхлипом возразил он. – У нее же нижняя часть какой-то древней старухи.

– Мать честная! – воскликнул я, снова срываясь с места, чтобы скрыться в туалете.

Когда я попытался после этого вернуться в гостиную, меня остановил его возглас: – Не входите!

Однако я вошел, боясь, как бы этот дикарь не сделал чего с моим другом.

– Эй! – предупреждающе крикнул он, закрывая Ивана одеялом.

Скрываясь за ним, как за ширмой, Иван одевал свою нижнюю часть в принесенную женой одежду.

– Стой, где стоишь! – приказала мне и она.

– Ну и дела! – возмущенно пробормотал я. – С каких это пор он стал меня стесняться? Студентами мы делили с ним одну комнату.

– Эй, вы там, – звероподобно рыкнул на меня новобрачный.

– Не делайте вид, что ничего не понимаете. И вообще – что вам здесь нужно?

– Иван, может, мне лучше уйти? – спросил я.

Француженка переполошилась:

– Нет, нет, останься, умоляю тебя! Кто знает, что может прийти в голову этому типу.

– Смотрите у меня, я ведь и милицию вызвать могу, – пригрозил я ему.

Не зная, что на Титане нет никакой милиции, турист-молодожен с радостью согласился:

–Вызывайте немедленно! Ее должны охранять!

– Кого охранять? От кого охранять?

Мой вопрос он игнорировал, ибо в голове его уже родилась совсем другая мысль.

– Слушайте, я вас очень прошу – поедем со мной на Рею, а?

Иван, с интересом изучавший забавно выглядевшую в клетчатых брюках жены нижнюю часть своего тела, поспешно поджал под себя ноги и закутался в одеяло.

– Очень прошу вас! Вы ведь не откажетесь, правда? Ведь вы мне принадлежите, хотя и отчасти...

Иван оторопело уставился на посетителя, а Ивонн, повернувшись ко мне, с убийственным спокойствием сказала:

– Неужели нет способа выставить из моего дома этого психа?

– Вы слышали – это к вам относится, – заметил я.

– Это почему же я псих? Разве я не вправе...

– Вон! – рявкнул из кресла Иван. – Убирайтесь прочь!

– Э, нет, и не подумаю, – заявил молодожен. – Или вы едете со мной, или...

– Или что? – с угрозой в голосе переспросил я, склоняясь над ним и сжимая кулаки, хотя с моей стороны это было чистейшим блефом. Причем довольно легкомысленным, ибо верзила был вдвое сильнее меня, а на помощь Ивана в нынешней ситуации рассчитывать не приходилось.

Тем не менее угроза возымела действие.

– Не могу же я бросить ее здесь одну, – пролепетал он, чуть не плача. Вдруг с ней что-нибудь случится?

– Я позабочусь о ней! – вызвался я.

– Знаю я, как вы позаботитесь! И вообще – вы так и не объяснили мне, что вам здесь нужно? У вас что – своей жены нет? Насколько я осведомлен, на дальние планеты не посылают несемейных...

– Гражданин, – оборвал я его. – Я с пониманием отношусь к вашему горю и сочувствую вам, тем не менее должен заметить, что это не дает вам права вести себя неприлично. А вы продолжаете наносить обиды моему другу. Человек и так на грани самоубийства.

Верзила вскочил и уставился на меня обезумевшими от ужаса глазами наверное, он тоже обладал живым воображением.

– Но ведь так он убьет и мою жену!

– Понимаешь, Ивонн, – сказал я другу, – ты ведь налoжишь руки не только на себя, но и лишишь жизни другого человека. А это уже убийство, а не самоубийство.

– Что же делать? – простонал мой друг едва слышно.

– Ждать! – бодрым голосом откликнулся я. – Будем ждать!

А что еще я мог ответить, ведь ничего другого нам не оставалось.

Чтобы как-то успокоить молодожена, пришлось вызвать мою супругу. Детину-то это укротило, зато жена моя встревожилась не на шутку. Она постоянно вертелась вокруг Ивана, ни на минуту не оставляя нас одних, хотя я догадывался, что ему хотелось поговорить со мной как мужчине с мужчиной. Я поинтересовался, как он себя чувствует, и Иван ответил: "Очень странно". И пояснил, что в голове его роятся какие-то чужие мысли, дурацкие воспоминания, по всему телу расползаются мурашки. Но он не стал уточнять, какие именно мысли и о чем воспоминания... Да и как он мог рассказывать об этом в присутствии двух женщин, тигрицами ходивших вокруг него.

Молодожену пришлось совершать челночные полеты между Титаном и Реей на планетолете, выполнявшем регулярные рейсы. Он разрывался между верхней и нижней половинами своей молодой супруги. Оставаться на Титане он не мог – ни в одном из отелей не было мест. Из полетов он возвращался к нам с неутешительными сообщениями: у юной супруги появились старушечьи усики, косматые бородавки и бог знает что еще...

А у Ивана стал вырисовываться бюст. Я было хотел взглянуть, но жена не позволила: "Ты что – никогда женской груди не видел?" Проклятая старуха до сих пор не объявилась. Похоже, она прекрасно чувствует себя с молодой нижней частью тела моего друга. Ее усиленно разыскивают, но ведь поиск приходится вести на всех девяти спутниках Сатурна... А старухе ничего не стоило вернуться на Землю или улететь на какую-нибудь другую планету.

Мы же вынуждены сидеть и ждать. Ни работой, ни семьей не можем заняться по-настоящему. Жена зорко следит, чтобы я не приближался к Ивану. Ивонн следит за всеми подряд. То ли за чужую половину трясется, то ли за Иванову, только не отходит от него ни на шаг. И когда Иван, кокетливо вертя задом, направляется в ванную или в туалет, мы начинаем спорить, кому его сопровождать – мужчине или женщине, а то вдруг он и правду выскочит на улицу без скафандра...

Полюбовался бы этот робот – доктор философии на нашу жизнь, а я бы спросил потом, не пропало ли у него желание философствовать?!

– Молодчина, – похвалил я своего нового помощника. – Я рад, что к твоей программе предусмотрено ироническое отношение к... К машине.

Этой похвалой я рассчитывал вызвать смех своей "секретарши-смуглянки", однако, по всей видимости, конструкторы лишили ее возможности реагировать таким образом. Просто совиные глаза окинули меня проницательно-мудрым и немного насмешливым взглядом. Впрочем, это мне только показалось: в цветовых индикаторах не может быть чувств, они всего лишь отражают световую волну определенной длины.

– Знаешь, у меня мелькнула мысль дать тебе возможность написать что-то вроде сочинения на свободную тему, как это называется в школе. Ну как, справишься?

В совиных глазах продолжает светиться насмешка – мол, будь спокоен, я справляюсь с любыми заданиями. Однако вступать в диалог компьютер попрежнему не выказывает ни малейшего желания.

Понятно: без ввода хотя бы минимального набора данных у меня ничего не выйдет. Об этом и в руководстве пользователя сказано. Придется хотя бы в общих чертах обрисовать сюжет, тему, характер героя.

На подставке, которую я обычно использую для того, чтобы собирать в стопку исписанные листы, я вдруг вижу свежую газету, открытую на спортивной странице. Чуть ли не половина ее занята фотографией лыжника, костюмом напоминающего представителя неземной цивилизации. Под фотографией надпись: "Симеон Пробков установил мировой рекорд на соревнованиях в честь открытия нового трамплина". Ниже дан снимок самого трамплина. Все еще настроенный на веселую волну, я предлагаю: – Почему бы нам не посвятить очередной рассказ Мони Пробкову? Как-никак прославленный лыжник, мировой рекорд вот установил... Только о чем будет этот рассказ? Вообще-то я хотел предложить тебе одну тему, не мой взгляд совершенно исчерпанную.

Для меня во всяком случае: я написал не меньше дюжины произведений, о встречах с инопланетянами. Похоже, в фантастике это самая расхожая тема, остающаяся проходной только потому, что людям очень хочется, чтобы эта встреча состоялась. Они убеждены, что только внеземная цивилизация способна поправить земные дела. Люди разуверились в господе боге, перестали надеяться на него и теперь с нетерпением ждут, когда, наконец, стоящая на более высокой ступени развития цивилизация соблаговолит спуститься с небес на летающих тарелках, которые просто ломятся от неземных благ. Разве мало мы слышали о людях, которые лично видели НЛО? Я верю, что они их видели, что здесь странного? Сколько людей видели господа в окружении ангелов и святых и даже беседовали с ним, когда религия была еще достаточно сильна? Вполне возможно, тот же психоз охватил и ныне живущих, поэтому заранее предупреждаю: никаких летающих тарелок я не потерплю!

К слову сказать, меня считают популярным фантастом, и с тех пор, как пресловутые летающие тарелки были замечены и в наших высях, народ стал названивать мне по телефону или останавливать на улицах, требуя объяснений. В силу дурацкой логике считается, что раз ты фантаст, то не можешь не быть специалистом по летающим тарелкам. И вот как-то раз меня на улице остановил знакомый.

– Расскажи, что знаешь о тарелках, ты должен быть в курсе этой чертовщины, – не здороваясь, накинулся он на меня. – Газеты дают опровержение за опровержением, но это, конечно, чтобы не сеять панику.

– Помилуй! – ответил я, – мне об этом известно не больше, чем тебе.

– Да будет тебе! – не поверил он. – Конечно, ты все знаешь. Скажи хоть, почему они не приземляются у нас. В Америке вон садились, в Австралии тоже, кучу раковых больных у них там вылечили, а у нас почему-то не хотят. Или это тайна?

– Наверное, – пошутил я осторожно, стараясь не задеть и без того оскорбленного в своих национальных чувствах знакомого, которого до этого считал довольно умным человеком. – Ты только представь себе, что началось бы, объяви они во всеуслышанье о своем приземлении с точным указанием места, оаты и времени. Подумай, что произойдет...

Согласившись с таким объяснением, он сделал из него совершенно неожиданное умозаключение:

– Значит, ты с ними встречался? И словно в рот воды набрал?

И тут мне пришло в голову провести забавный эксперимент.

Понизив голос, я доверительно сказал ему:

– Знаешь, в последний раз я им сказал то же самое. "Послушайте, заявил я им, – наши граждане считают, что вы относитесь к ним с незаслуженным презрением. Ну нельзя же так, на нашей планете все народы равны". С этим они согласились, но рисковать отказались -уже натерпелись от встреч с разными дураками и невежами в других странах. Не желают тратить время на пустые разговоры. И потому настаивают, чтобы я подобрал для них человек десять. Эта группа получит возможность в письменном виде задать вопросы и вообще изложить свои взгляды. А уж тогда они решат, с кем из них встречаться. Но поскольку ты мой друг, – тут я вытащил блокнот и ручку, -уверен, ты не подведешь меня. Подумай до завтра, о чем ты их спросишь и что сообщишь. Кстати, напомни мне номер своего телефона.

Он сделал попытку заглянуть в блокнот.

– А кого ты уже записал?

–Да так, пару человек. Близких друзей, людей умных. Ты их знаешь, но я дал слово не называть имен. Надеюсь, ты понимаешь, что в таком деле приходится хранить тайну. Итак, если ты согласен...

Он поколебался, но честолюбие взяло верх.

– Ладно, записывай. Я позвоню тебе, сообщу вопросы.

– Нет, по телефону нельзя, – предупредил его я. – Можешь спутать номер или вдруг кто-то подслушает. Передашь мне вопросы в письменном виде.

Кивком простившись со мной, он с задумчивым видом зашагал по улице, обдумывая, наверное, важнейшие вопросы, которые нужно поставить перед представителями более развитой цивилизации.

Почти слово в слово я повторил этот разговор со следующим знакомым. А третий пришел в такой восторг, что мне пришлось даже осадить его, напомнив, что в конце концов результат будет зависеть от оценки его вопросов. Впрочем, восторгов его от этого ничуть не убавилось. Видимо, он был убежден, что в голове его рождаются только умные и оригинальные мысли. Четвертый же предпочел выждать, чем кончится дело с другими знакомыми, решив, что тарелки появляются над Болгарией не в последний раз.

Взволнованно принявшийся было выпытывать подробности, пятый знакомый вдруг заявил:

– Нет уж, извини! Нечего впутывать меня в эту историю! И без того на работе хватает неприятностей, а тут еще жена перехватила мои письма... Так что оставь меня в покое!

Были и другие, которые сразу же отказались или сослались на то, что, дескать, надо подумать, но все же к вечеру у меня в блокноте уже было записано десять имен с адресами. А наутро мой телефон просто ошалел.

Первый звонивший завелся без предисловий:

– Ты что – нарочно все это придумал? Я из-за тебя всю ночь не спал! Ты что же-и впрямь считаешь, что в двух-трех вопросах можно сформулировать важнейшие проблемы, стоящие перед человечеством? Ведь я не о себе забочусь, я о всех людях забочусь? Я не из тех наших знакомых, что наверняка смотрят на них как на золотых рыбок, надеясь заполучить дворцы и машины. Вычеркни меня из списка! И так чуть не спятил за ночь! Летающие тарелки! Черт знает что!

И швырнул трубку.

Другие говорили более спокойно, но у каждого вдруг нашлись серьезные причины для отказа. Тот, восторженный мой знакомый, в спешном порядке отбывал в командировку, поэтому просил отложить встречу. Еще одному вздумалось посоветоваться с женой, хотя я предупреждал его держать язык за зубами; жена закатила ему скандал, обозвала болваном, которым каждый вертит как ему вздумается, пригрозила запереть на неделю в чулане, если он немедленно не выпишется из списка. Не помню уже, кто чуть ли не рыдал в трубку: не могу, друг, не обессудь, не гожусь я для таких дел, все-таки это связано с большими волнениями, а я, не знаю, известно ли тебе, в прошлом году перенес предынфарктное состояние.

Не составил исключения и человек, которого я очень любил и ценил. Многословно извиняясь, будто допустил ошибку или непростительную бестактность, он сообщил мне, что все пришедшие ему в голову вопросы были настолько банальны, что их, несомненно, уже задали другие люди, поэтому ему ничего не остается, как ждать следующей встречи, если таковой суждено состояться. Разумнее посмотреть, о чем спросят другие. Пока же он просит вычеркнуть его из списка... И в конце разговора добавил чуть ли не с угрозой: "И помни: ты обещал никому не говорить ни слова!" Десятью разными и в чем-то одинаковыми способами каждый сумел отказаться от встречи. Причем все до одного жаловались на бессонную ночь. В душе я посмеивался: мне все же удалось заставить десятерых людей целую ночь размышлять над серьезными проблемами. Однако смех этот был с оттенком грусти: ведь я считал их умными, серьезными людьми, а они не смогли задать ни одного стоящего вопроса.

Потом, конечно, я им это простил. После того как спросил себя: "Ну а если б тебе предстояла подобная встреча? О чем бы ты стал спрашивать? Или же, не дай бог, тебе и в самом деле поручили бы отобрать для такой встречи с десяток умных, крайне озабоченных проблемами человечества людей – кого бы ты привел на нее?.." Что, дорогуша, тебе не смешно? Вот и мне больше не смешно после того эксперимента. Так что, милый компьютер, давай на сей раз обойдемся без летающих тарелок. Бери-ка ты вот этого Мони Пробкова, этого красавца, да и отправь его с трамплина прямо в другую цивилизацию. В любую по твоему выбору. Даром, что ли, нас мучили в школе сочинениями на свободную тему, заставляя описывать каникулы, красоты природы и тому подобное. Приступай, посмотрим, что тебе удастся сотворить с нашим прославленным чемпионом!..

ПРЕДЫСТОРИЯ ОДНОЙ БОЛЕЗНИ

Это случилось в день открытия нового трамплина на самом роскошном в нашей стране горнолыжном курорте. Событие это наряду с прекрасной погодой привело сюда тысячи местных жителей и иностранных туристов. Одетые в модные лыжные костюмы ярких расцветок, зрители пестроцветной оградой стояли по обеим сторонам девственно-белой трассы спуска. Динамики оглашали окрестности бодрыми песнями о покорении горных вершин, кинооператоры и телевизионщики суетились с камерами, стараясь не упустить ни одной детали, представляющей малейший интерес для любителей зимних видов спорта.

Новый трамплин дерзко высился над склоном – настоящий трамплин в небеса. Казалось, с него можно стартовать прямо в космос. Председатель спорткомитета перерезал ленточку. Он высоко, так, чтобы все видели, поднял ножницы, но стартовая площадка находилась от зрителей слишком далеко, так что сам председатель казался им не больше того инструмента, которым он пользовался. Утроенный эхом, голос его в хрипящих динамиках резанул по барабанным перепонкам. Председатель пожелал участникам новых рекордов на этом суперсовременном трамплине и объявил, что по установленной традиции честь открытия соревнований предоставляется прославленному болгарскому чемпиону Симеону Пробкову.

Затянутый в блестящий красный эластик, с небесно-голубым шлемом на голове и элегантными очками, почти наполовину закрывавшими лицо, чемпион казался представителем если и не более развитой, то во всяком случае более жизнерадостной цивилизации. Репортеры рвались взять у прославленного спортсмена предстартовое интервью, и мы с тренером не сумели отбиться от них, предоставив это Пробке – так его называли в команде, уж он-то умел разговаривать с журналистами. На избитый вопрос о том, какие чувства испытывает он перед первым прыжком с нового трамплина, Пробка ответил:

– Прыжок будет демонстрационным, а не зачетным. Тем не менее я надеюсь установить новый рекорд, поэтому попрошу не лезть ко мне с дурацкими вопросами. О чувствах можете накатать что-нибудь сами.

И бесцеремонно растолкав их, он поднялся на стар говую площадку, поскольку пестрая публика, собрав шаяся внизу и на окрестных холмах, уже принялась неистово скандировать: Мо-ни! Мо-ни! А также: Пробка! Проб-ка!.. Эхо, однако, словно в насмешку превращало эти выкрики в какое-то утиное кряканье: крякря-кря!

Чемпион поднятием рук приветствовал публику, встал в стойку, оттолкнулся и, набирая скорость, понесся по необычайной крутизны наклону, медленно вытягиваясь вперед и плотно прижимая руки к туловищу. В конце обрывающейся дуги трамплина он почти всем телом припал к лыжам и красной ракетой взмыл в голубое зимнее небо.

Казалось, сами горы притихли от восторга, и только стоявший рядом со мною тренер с досадой сказал:

– Был глуп, как пробка, таким и остался! Пижон! Ведь предупреждал же его – рекорды устанавливают спортсмены, а не циркачи!

Много лет проработав врачом команды, я хоть и не специалист в этом деле, научился интуитивно чувствовать, удастся прыжок или нет. И хотя Пробка подпрыгнул слишком высоко, мне казалось, что он сумеет удержать нужную параболу и установить новый рекорд. И только я собрался возразить, что, мол, ты неправ, Мони в прекрасной форме, как вдруг.

Как вдруг чемпион наш исчез. Да-да, просто исчез.

Как пишут в книгах, словно растворился в небесной синеве. Достигнув высшей точки параболы, он угас в небе, как праздничная ракета, выполнившая свое предназначение.

В первый момент я решил, что это оптический обман, ибо защитные очки не спасали от рези в глазах – так искрился под солнцем снег, но потом заметил, что тренер тоже бешено завращал биноклем, в который наблюдал за прыжком:

– Что такое? Куда он подевался? Где он?

Ответом ему был глубокий вздох изумления, долетевший из пестрой бездны у нас под ногами. На дне ее тысячи очкастых лиц и сотни окуляров точно также обшаривали небо.

Потом наступила паника. Работники горноспасательной службы пытались восстановить порядок и срочно формировали поисковые группы. До наступления темноты с помощью публики удалось перерыть все сугробы и прочесать весь лес в радиусе нескольких километров, однако от Мони Пробкова не было и следа.

А когда нам принесли снятую кинохроникерами пленку, мы поняли, что все наши поиски вряд ли увенчаются успехом. Лента зафиксировала то же, что видели и мы: Симеон Пробков в присущем только ему стиле взмывает с трамплина в небо, а затем внезапно непостижимым образом – без каких-либо признаков потери равновесия, падения, изменения положения тела в полете – исчезает.

Поскольку телевидение вело прямую трансляцию с церемонии открытия трамплина, загадочное исчезновение знаменитого лыжника ужаснуло всю страну.

Слухи об этом грозили захлестнуть весь мир, так как Симеон Пробков помимо всего прочего был еще и олимпийским чемпионом. Лучшие умы бились над разгадкой таинственного исчезновения Мони. Дабы предотвратить распространение мистических настроений, была выдвинута версия, согласно которой чемпион мира был взят на борт летающей тарелки. Смешно же было идти на поводу у церковников, которые, как и встарь, утешали народ тем, что господь рано прибирает к себе своих любимцев. А уж мы и подавно не верили, что Пробка мог ходить у бога в любимцах, равно как не представляли себе, чтобы господь оказался горячим поклонником зимних видов спорта. Оставалось только ждать. И мир погрузился в невыносимо тоскливое ожидание.

Через неделю его нашли – красный комочек среди все той же девственной белизны спуска под самым трамплином, по которому больше никто так и не рискнул спуститься. Без лыж и шлема, разбросанных вокруг, он сидел согнувшись в три погибели, как человек, застигнутый внезапным прободением язвы. Взгляд Мони блуждал, язык заплетался, мысли путались. Такие симптомы наблюдаются при тяжелом алкогольном отравлении. Одним словом, он был не в состоянии объяснить, ни где был, ни что с ним приключилось. А может, просто был не готов к подобным объяснениям.

Наверное, я почувствовал это и решительно воспротивился идее немедленно отправить его в клинику на исследования. Вместо этого я поместил Мони в наш спортивный диспансер, в отдельную палату, взяв все заботы о нем на себя. Замечу, что Симеон Пробков доверял мне, ибо я залечивал его травмы еще тогда, когда он выступал за юниоров.

Разумеется, я тщательно обследовал его с помощью всей наличной медицинской аппаратуры. И обнаружил полное отсутствие каких-либо повреждений – как наружных, так и внутренних. Он находился в великолепной спортивной форме, разумеется, если исключить тяжелую психическую депрессию. Мне стало ясно, что ни расспросы, ни лекарства, ни гипноз не помогут мне установить истину и что единственная надежда – прибегнуть к древнейшему способу, т.е. напоить его как следует. Зная, что в современном мире вино давно перестало служить прибежищем истины, мне при шлось использовать для этого водку и виски. Таким об разом мне удалось докопаться до сути того, что с ним приключилось и что он поведал мне, щедро сдабривая свой рассказ клятвами и проклятиями в свой собственный адрес.

Надеюсь, читатели простят меня за ироничный тон повествования. Как врач-травматолог и специалист в области спортивной психологии я сознаю, что нарушаю профессиональную этику, излагая здесь со слов Мони столь неправдоподобную версию. Да, именно версию, потому что она ничем не отличается от версий о вмешательстве летающих тарелок или господа страстного болельщика спортивных соревнований.

По словам Мони, события развивались следующим образом.

Он парил в воздухе, заботясь только о том, чтобы побольше выжать из этого прыжка: смутное чувство подсказывало ему что до рекорда не дотянуть, и вдруг всем телом ощутил какую-то необычную легкость. Странную, пугающую. Как будто он вовсе лишился тела, а в воздухе парит его одинокая душа. Сопротивления воздуха совершенно не чувствовалось.

Привыкший во время прыжка контролировать каждый мускул, он не стал суетиться, решив прежде всего разобраться в происходившем, но, глянув вниз, не на шутку перепугался.

– Ты меня знаешь, доктор, я не робкого десятка, – говорил Пробка. Нет, я не трус, но ты только представь – ничего! Ни спуска, ни трамплина, ни людей! Снега – и того не увидел! И леса нет, и гор нет– ничего нет! Ты можешь себе представить такое?

Действительно, такое представить нелегко, если исключить, что человек не ослеп или внезапно не получил паралич зрительного нерва.

– Как в тумане. Как в белом, но непрозрачном тумане, хотя я не видел и не чувствовал никакого тумана. При этом я отчетливо осознавал, что куда-то лечу, только не знал, вверх ли, вниз ли? Одним словом – наперекор всем законам, как в состоянии полной невесомости. "Тебе это приснилось, Мони. уговаривал я себя. – Ты бредишь, такого не может быть". Помнишь, доктор, я говорил тебе, что мне раньше часто снились такие сны. Вроде я лечу, и всё вверх, вверх, а подо мной пустота. Просыпался в насквозь мокрой пижаме будто не летал, а плавал.

– Да, и я тебе объяснял, – напомнил я ему в ответ, – что в подобных снах ничего страшного нет, они даже полезны. Во время этих снов ты избавлялся от страха, который мог помешать тебе во время соревнований.

– Эх, если бы случившееся было сном... – вздохнул Мони и глотнул виски с такой судорожностью, что кубики льда звякнули о его зубы.

Полет его проходил как будто в каком-то тоннеле с разреженным воздухом и пониженной гравитацией, и душу Мони не покидало чувство, что теперь всю жизнь ему суждено будет ставить все новые и новые рекорды, о которых, однако, не узнает ни одна живая душа. Был момент, когда он решил, что, находясь в полуобморочном состоянии, упал в глубокий сугроб, и потому ничего не видит, и только рассудок его с трудом, но трезво продолжает оценивать происходящее. Потом так же внезапно к нему вернулось зрение, и он увидел, что стремительно падает на какую-то бетонную площадку серо-зеленого цвета, вокруг которой толпятся люди в пестрых одеяниях. Падает прямо в середину этой площадки, не в силах замедлить падение движением рук и ног или хотя бы отклониться в сторону. Тело было парализовано, но не страхом, а какой-то внешней силой – невидимой, но осязаемой. Он понимал: еще секунда – и его расплющит о бетон, но люди, окружившие площадку, вели себя так, будто и пришли затем, чтобы полюбоваться на это. Никто не бежал с полотнищем, не было никакой паники, криков, сочувственно заломленных рук, то есть ничто не напоминало нормального поведения нормальных же людей.

– И тут, доктор, произошло настоящее чудо. Нет, ты только представь! Вместо того, чтобы шмякнуться на эту площадку, я опустился на нее так же мягко, как если бы спрыгнул с полуметровой, а не по меньшей мере со стометровой высоты.

Слушая его, я запрещал себе представлять что бы то ни было. Только припоминал для себя кое-какие вещи из учебника по психопатологии.

Долгое время ему пришлось недоуменно стоять столбом в окружении странных зрителей. Они молча таращились на него, не приближаясь. Очухавшись, Мони тоже принялся разглядывать непонятную толпу.

Нельзя сказать, чтобы люди в ней были какие-то очень уж необыкновенные, но все же он никак не мог взять в толк, откуда они здесь взялись и каким образом ему удалось, стартовав на зимнем курорте, перенестись куда-то к черту на кулички, где лето было в полном разгаре. Потому что на людях были тонкие летние одежды, да и его тело под свитером зарегистрировало перемену климата. Красивые лица зрителей показались ему несколько однообразными. Мужчины были покрупнее его, все как на подбор, рослые с атлетическими фигурами. В толпе были и женщины, красивые до умопомрачения, но во всем остальном ничем не отличающиеся от своих земных сестер, разве что своей одинаковостью. Как будто все они были из одной труппы варьете.

– Вероятно, мне так показалось, потому что они принадлежали к другой расе, – прокомментировал в этом месте свой рассказ Мони. – Ведь китайцы тоже кажутся нам на одно лицо.

Разумеется, ему и в голову не могло прийти, что он попал в другой мир. В глазах людей не было враждебности, одно только любопытство, и Мони, стараясь демонстрировать спокойное дружелюбие, медленно снял шлем, потом очки, а затем расстегнул молнию на груди, ибо давно обливался потом. Не зная, что делать и думать дальше, он слегка кивнул в знак приветствия, добрый день, мол.