Текст книги "Упущенный шанс"

Автор книги: Любен Дилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– В чем дело? Что стряслось?

– Я разыскиваю одну женщину, Миранду. Она должна была только что вернуться. С моего адреса.

– Такие вещи у нас не разрешаются, – попытался остановить его служащий, но был бесцеремонно отодвинут в сторону.

– Я должен разыскать ее! Вы, собственно, кто такой? – ворвавшись в коридор, спросил он у служащего.

– Дежурный оператор. Вы бы лучше прошли к нашему психосексологу, вот сюда, налево. Он будет вам полезнее, чем я, – предложил служащий с чуть заметной усмешкой. Видимо, к нему не первый раз врывались посредь ночи подобные посетители.

– Я же вам объяснил – мне просто нужно разыскать одну женщину!

– Но почему бы вам не вызвать ее с помощью кода?

– Почему? Да потому! – крикнул он, окидывая взглядом множество дверей, за любой из которой могла находиться Миранда. – Я должен разыскать ее сам.

– Скорее всего, она уже уехала на другой адрес, – на всякий случай предупредил его служащий. – У нас тут как на конвейере, всё делается быстро. К сожалению, я ничем не могу вам помочь. Я не знаю ни их имен, ни как они выглядят, ни куда ходят. За всем этим следят компьютеры. Надеюсь, вы понимаете, что мы обязаны соблюдать тайну.

Знай он об этом, разве он стоял бы сейчас в этом коридоре.

– Я уверен, что она еще здесь. Мы отправились сюда почти одновременно. Мне удалось вовремя заказать воздушное такси. Проводите меня туда, где они обычно отдыхают.

Оператора рассмешила его настойчивость.

– Видите ли, они у нас нигде не отдыхают, на это у них нет времени. Но поскольку вы утверждаете, что она только-что вернулась, значит, находится в дезинфекционной. Скажите, у вас к нам какие-то претензии?

– Где находится? – переспросил он, даже не расслышав последних слов оператора. – Причем здесь какаято дезинфекционная?

Оператор покровительственно взял его под руку.

– Пойдемте, я вам покажу. Сейчас вы сами убедитесь, какой у нас во всем порядок. Конечно, техника у нас не ахти, слегка устарела, но мы стараемся, поддерживаем ее.

Он привел его в небольшое помещение, заставленное аппаратурой, которая в полном безмолвии жила какой-то своей, одной лишь ей понятной электронной жизнью. Мигали зеленые, красные, желтые огоньки, экраны озарялись разноцветными молниями, рожденными, как ему показалось, накалом бушующих сейчас на разных адресах страстей.

– Отсюда контролируется весь процесс, – пояснил вдруг ставший словоохотливым оператор, видимо, тоскливо чувствовавший себя среди всей этой безупречно работающей аппаратуры. – Надеюсь, вам ясно, что расспрашивать о чем-либо моих умных сотрудников бесполезно – они признают только коды. А теперь прошу вас!

Он распахнул дверь в глубине помещения.

– Вообще-то пускать сюда посторонних строжайше запрещено, но для вас я сделаю исключение.

Они вошли в коридор, в конце которого он увидел тяжелую, похожую на бронированную, дверь. Она была опломбирована и, наверное, открывалась специалистами только в случае каких-нибудь неполадок. Рядом с ней тускло светился иллюминатор, напоминавший люк барокамеры.

– Через него вы можете заглянуть в дезинфекционную.

Историк нравов заглянул,отшатнулся, снова заглянул и застыл возле иллюминатора в холодном оцепенении.

В помещении за дверью прямо на голом полу лежали сразу четыре обнаженных Миранды. Точнее, их трупы – с остекленевшими глазами, оскаленными ртами, бесстыдно расставленными ногами. Явно искусственного происхождения ветерок трепал рыжие, одинаковой для всех четверых длины волосы.

– Сухая дезинфекция, – раздался позади голос оператора. – Проникая во все поры, газ хорошо дезинфекцирует тело и одновременно подсушивает, так как сюда они поступают после дезинфекции жидкими препаратами. Отсюда они поступают в следующий отсек, но показать вам я его не смогу, не имею права. Там специальный автомат возвращает им девственность. И только после этого они поступают в цех программирования, где компьютеры моделируют их внешность в соответствии с заявками клиентов. Там же им выдаются новые наряды. Поверьте, у нас строго следят за стерильностью! Надеюсь, жалоб на нашу работу у вас нет?

– Нет, разумеется, нет, – пробормотал этолог, медленно приходя в себя. – Извините меня за столь грубое вторжение...

Пока он почти вслепую искал выход, в его сознании, отчаянно пытавшемся освободиться от воспоминания о леденящей кровь картине, замелькали негодующие мысли о нелепом, возвращении девственной плевры. Кто дал им право заниматься этим? Разве человечеству мало трагедий, происходивших и происходящих из-за этого кусочка рудиментарной ткани, которому черт знает почему придается такое значение! Неужели человеческая глупость неистребима? К верному выводу он пришел уже возле дверей. К нему вернулось самообладание, а вместе с ним и способность с иронией анализировать общественные нравы, так восхищавшая публику, приходившую послушать его лекции.

Вывод этот заключался в том, что девственность в глазах людей имеет такое же значение, как лента с надписью "Стерильно", которой заклеены в гостиницах унитазы, ванны и биде. В ДУПСе это предусмотрели и вернули девственности ее исконное значение, не имевшее ничего общего с тем, какое приписывалось ей религией и моралью и становилось причиной трагедий или самодовольного бахвальства.

Он повернулся, чтобы еще раз извиниться перед оператором, но тот опередил его:

– Простите, что не смог быть вам полезен, но, как вы сами убедились...

Раздавшийся из глубины коридора возглас не дал ему закончить.

– О, кто к нам пожаловал!

Явно к их беседе старался примазаться кто-то третий.

Этологу и раньше приходилось маяться из-за своей популярности, но сегодня она была ему особенно противна.

– Спокойной ночи! И еще раз прошу простить за беспокойство, пробормотал он и взялся за ручки двери, надеясь улизнуть.

Однако оператор панибратски схватил его за локоть.

– Давайте я познакомлю вас с нашим психосексологом. Советую вам поговорить с ним. Доктор, вы нам предложите по чашке кофе? У меня как раз есть время.

Этолог задергался, пытаясь вырваться, но как только ему удавалось освободить один локоть, кто-то из них тут же цеплялся за другой. Ему показалось, что они видят в нем психопата, находящегося на грани буйного помешательства. Вероятно, кое-какие основания у них были: какой нормальный мужчина, не страдающий психическим расстройством на сексуальной почве, станет врываться сюда в такое время.

– Прошу вас, окажите честь! Я с интересом слежу за всеми вашими лекциями, они мне очень помогают в работе. Ну, не отказывайтесь, умоляю вас!

Хотя способность трезво рассуждать уже вернулась к нему, он все еще не совсем оправился от пережитого и был не прочь куда-нибудь присесть. Все равно его узнали, так не лучше ли показать, что с ним всё в порядке и все их подозрения не имеют под собой никаких оснований, выпить глоток кофе в их компании, вдруг это поможет ему с достоинством выйти из этой конфузной ситуации. Он никогда не был в таких кабинетах и с удивлением рассматривал уютную обстановку, подчеркиваемую приглушенным освещением, живые цветы, стоявшие в двух вазах. Они напомнили ему о цветке, принесенном Мирандой, и он язвительно поинтересовался:

– Скажите, а вы человек или медицинский робот?

Врач добродушно рассмеялся.

– А что, я похож на робота?

– Откуда мне знать? У вас ведь тут...

– Ну, нельзя же поручить машинам абсолютно всё. К тому же вы должны знать, что отнюдь не всем роботам разрешено придавать человеческий облик всего трем-четырем типам. Медицинские роботы к ним не относятся. Но что же вы стоите? Что вам предложить кроме кофе? У нас богатый выбор напитков.

Этолог грузно опустился на диван. Если бы не необходимость соблюдать приличия, он бы прилег сейчас.

Диваны этого типа были специально разработаны для психиатрических и неврологических кабинетов – когда пациента усаживали на такой диван, он переставал чувствовать тяжесть своего тела, и чувствовал только те его участки, что подлежали лечению. Усталость сразу исчезла, он почувствовал прилив бодрости.

– Честно говоря, не знаю, доктор, что бы я сейчас выпил. После экскурсии по вашему заведению я вообще перестал соображать что-либо. Кстати, кто разрешил вам нарушать четвертый закон робототехники?

Ведь даже в тех редких случаях, когда ввиду особых соображений роботам разрешается придавать человеческий облик, они обязаны представляться как роботы.

Врач смотрел на него почти что влюбленным взглядом и улыбался. Он или действительно не мог нарадоваться встрече с такой знаменитостью, или демонстрировал ему профессионализм в обращении с пациентом.

– Очень рад, что вас привели к нам не жалобы на здоровье, а ваши научные интересы.

Еще минуту назад чувствовавший неприязнь к этому лекарю, этолог с благодарностью принял протянутую ему руку.

– Да, да, конечно! Мне захотелось сделать кое-какие сравнения.

– Спешу заверить вас: закон мы не нарушаем. Это было бы слишком тяжким преступлением. Ведь наши роботы вызываются только по коду, который можно найти в каталоге. Не допускаю, что люди, прибегающие к услугам ДУПСа, не знают, что им присылают роботов. К тому же наши роботы создаются для выполнения определенной программы в определенное время, то есть реально существуют только тогда, когда выполняют заявки.

– Но зачем вы их программируете так, чтобы они вели себя, как живые женщины, – возмущенно воскликнул он, забывая, что ему только что предоставили возможность находиться в статусе ученого, а не запутавшегося в сексуальных проблемах пациента.

На лице врача появилась деликатная улыбка – он не стремился демонстрировать свое превосходство:

–Вы гораздо больший философ, чемя, и, наверное, неплохо разбираетесь в психологии. Так вот – позвольте задать вам такой вопрос: а как, по-вашему, ведет себя живая женщина? Лично я не уверен в своей способности дать правильный ответ. Несмотря на мой почтенный возраст и немалый опыт...

Ему снова предлагали облегчить свою душу шутливой беседой, но на него все еще давила тяжесть обломков жестоко разбитой иллюзии, поддаться которой заставила его, наверное, какая-то неосознанная потребность. Он попытался вспомнить, как вела себя настоящая Миранда в тот день, когда впервые пришла к нему, но воспоминание об этом ускользало. Запомнилось только радостное волнение, но он не мог вспомнить ни что она ему говорила, ни как ласкала, точно так, как недавно не мог вспомнить буквенно-цифровой код Миранды искусственной. Наверное, именно поэтому у него опять вырвалось негодующее восклицание:

– Но с какой стати ваш робот заявил мне, что испытал нечеловеческое удовольствие? Какую цель вы ставили перед собой, предусмотрев это в своей программе? Тем самым вы как бы ставите робота выше человека! Вы же тем самым утверждаете, что людям испытать подобного блаженства не дано...

Только выпалив все это, он осознал, что выдал себя с головой, но стыда не почувствовал, потому что на него снова обрушилась волна яростной тоски. Он вдруг отчетливо вспомнил каждый жест, каждое слово, каждую ласку искусственной Миранды.

Психосексолог осторожно подал ему чашку с кофе и сел на место только после того, как убедился, что собеседник удержит ее в своих руках.

– Вы принуждаете меня защитить честь нашего заведения, как вы изволились выразиться не без оттенка презрения. Поэтому я сформулирую вопрос более конкретно. Скажите, что именно не удовлетворяло вас в поведении гостьи? Можете не стесняться, сейчас я говорю с вами как врач, на котором лежит известная доля ответственности за то, как программируются роботы.

Да разве он понесся бы сюда сломя голову и надеясь навсегда выкупить Миранду, если хоть чем-то был недоволен? Но не признаваться же в этом врачу, даже такому симпатичному и деликатному, как этот. Медленно отхлебывая кофе, он попытался перевести разговор в философскую плоскость, чтобы уйти от конкретного ответа и хоть как-то выпутаться из смешного положения, в котором оказался.

– Простите, доктор, я действительно располагаю только самыми беглыми наблюдениями, но все-таки – какая польза в том, чтобы создавать у мужчин подобные иллюзии?

В дверь постучали, и в ее проеме показалась голова оператора.

– Извините, я вам не помешал?

Пришедший за кофе оператор был смущен, не зная, беседуют ли они как знакомые или как врач с пациентом.

Психосексолог вопросительно посмотрел на этолога.

Ученый обрадовался.

– Входите, входите! Может, именно вы поможете мне кое-что прояснить. Это мне нужно для одной будущей работы. Не правда ли, доктор? Ну так вот. Мужчина нигде больше не может получить то, что предлагает ему ваше заведение И вот мне кажется, что существует серьезная опасность того, что вы привьете ему вкус к иллюзиям. А это чревато тем, что может отвратить его от реальности.

– Но мы не навязываем ему никаких иллюзий, он сам обращается к нам за ними, поскольку испытывает такую потребность. С тбчки зрения медицины гораздо лучше удовлетворить ее, чем способствовать развитию комплекса неудовлетворенности. Ведь когда мы влюбляемся в женщину, мы фактически влюбляемся в свое представление о ней, а это – та же иллюзия.

– За много лет к нам не поступило ни одной жалобы, – вставил оператор, и в тоне его прозвучала гордость за свою профессию.

Кроме кофе, он угощался и другой жидкостью, поскольку в руках у него было два пластмассовых стаканчика.

Бесцеремонное вмешательство в разговор отрезвило привыкшего соблюдать условности ученого. Он криво усмехнулся.

– В принципе, мы сталкиваемся здесь с вечной проблемой Пигмалиона и Галатеи, с проблемой художника, влюбленного в свое творение.

– Да, с чем-то вроде этого, – согласился врач с точно отмеренной иронией в голосе. – Ведь наше общество, которое вы очень так удачно назвали "сверхгуманным", стремится предоставить любому человеку возможность быть творцом. Тогда почему, собственно, ему не любить и свое творение? Любовь это тоже творчество, пусть и подсознательное. А мы хотим, чтобы человек относился к ней как к творчеству общественно-значимому. Обратите внимание вот на какой факт: легенда не рассказывает нам, как долго длилось счастье Пигмалиона с ожившей Галатеей, не так ли? Как вы думаете, почему? Не потому ли, что быстрее всего нам надоедают наши иллюзии? Поэтому риск, о котором вы недавно говорили, здесь минимален. Наверное, нам было бы трудно жить с женщиной, потакающей всем нашим вкусам и желаниям. Представьте себе: вы живете с женщиной, с которой не о чем спорить, незачем ссориться, которая лишает вас возможности порадоваться собственному великодушию, когда вы уступаете ей в чем-то. Да ведь вы и оглянуться не успеете, как почувствуете к ней полное равнодушие!

Этолог согласно кивнул и, воспользовавшись паузой, сказал:

– Позвольте рассказать вам одну любопытную историю, которой я собираюсь повеселить своих слушателей во время очередной лекции. Давным-давно, когда мужчины еще считались полными хозяевами в своем доме, в одном селе жил крестьянин, зверски избивавший свою жену. Однажды сосед принялся выговаривать ему: "Зачем ты бьешь ее по голове? Это опасно, ты можешь убить ее". – "А по чему ее бить?" – спросил его крестьянин. – "А ты бей ее по мягкому месту", – посоветовал сосед. – "Это еще зачем? – удивился крестьянин. – Мне ее задница хлопот не доставляет, не то что голова!" Врач громко расхохотался. Засмеялся и оператор, но как-то неуверенно и смущенно: он был молод и не очень понял, в чем соль истории.

– Как видите, проблема полов существовала и в древности, а в наше время она стоит как никогда остро, – зачем-то добавил историк торжествующим тоном.

– Ну, положим, с нашими искусственными дамами таких проблем не бывает, -сказал врач, смеясь. -Современный мужчина продолжает истово мечтать о послушной жене, хотя с каждым днем он сам становится все более послушным.

– Скажите, а почему ваше заведение носит такое, извините, претенциозное название – Дом укрепления психики.

Этолог понял, что вопрос его прозвучал слишком обидно, и поспешно добавил: – Конечно, молодежь здесь учится любви. Я и сам лет в семнадцать побывал здесь, правда, тогда здесь всё было намного примитивнее...

– Видите ли... И здесь, и в выступлениях по головидению мы стараемся убедить людей в том, что учиться любви нужно всю жизнь, а не только в молодости. Потому что это очень, очень трудное искусство, -ответил врач. Любовь должна как бы заново создавать влюбленных. Вы создаете для себя любимую женщину, а она создает из вас мужчину, которого будет любить. А это, согласитесь, уже не иллюзии...

– Ничего не выйдет, доктор! Все равно они будут жить, как кошка с собакой! – прервал его этолог, вспомнивший только что рассказанный анекдот. – Все это благие пожелания, доктор, не больше. Не мне вам объяснять, как сложна жизнь. Особенно в условиях пресловутого равноправия полов, из-за которого женщины окончательно потеряли голову и не знают, ни что делать с собой, ни что делать с мужчинами. Разве вы не заметили, что между мужчинами и женщинами углубляется непонимание, что равенство, к которому мы так стремились, оказалось противопоказано самой природе любви?

–Вот поэтому мы и учим людей, как нужно любить!

– Ну, это занятие трудное, чтобы не сказать безнадежное! Человек не робот, его не запрограммируешь на определенный тип поведения!

– Скажете тоже! – вставил оператор таким тоном, что стало понятно, с каким трудом он удерживался, чтобы не вмешиваться в разговор. – Как только мы сообщим по головидению, что в этом сезоне будет мода на таких-то и таких-то, все бросаются заказывать себе таких-то и таких-то. И это прекрасно, доложу я вам! Ведь раньше что получалось? Каждый заказывал по своему усмотрению, разные извращенные типы обращались с нашими искусственными дамами садистски. Сейчас стало гораздо спокойнее. Вот дали объявление, что в этом сезоне спрос на кисейных барышень, и все заказывают кисейных барышень. Составляешь одну программу, моделируешь ямочки, родинки, суешь цветок в руку, вводишь в память пару стишков – и отправляй на адрес!

Этолог понял, что этого человека он будет ненавидеть до конца дней своих. Как бы желая оправдаться, он возразил:

– Но я-то не заказывал кисейную барышню.

– И тем не менее вы ее получили, верно?! – торжествующе воскликнул оператор. – И не вернули ее, вам с ней было хорошо, верно я говорю?!

– Ну-ну, – предостерегающе пробормотал врач, хотя по глазам его было видно – он доволен, что чопорный историк получит урок, пусть и преподанный не совсем учтиво.

– Жалоб мы не получаем, – продолжал оператор. – Это и доктор вам подтвердит. Ни одной жалобы с тех пор, как мы сообщаем о модных тенденциях. Раньше бывало, приходили с придирками: мол, это ему не так, то не так, это не совсем то, что я хотел. Ну, с такими просто. Расспросишь его поподробнее, он и поймет, что сам не знает, чего хочет.

Только недавно рухнула его иллюзия о Миранде, теперь рушилось его представление о самом себе. Значит, во всем этом вульгарном представлении с родинками, ямочками и сорванк,ш цветком, представлении, вызвавшем в его душе раздражение и одновременно восторг, повинен он и только он сам! Казалось, в нем сломалась какая-то пружина. Перед его мысленным взором предстали все женщины, которых он когда-то любил и с которыми расстался без сожаления, предстали обе Миранды, предстала полногрудая северная королева, бесцеремонно расталкивающая всех остальных, чтобы вытолкнуть на передний план улыбающуюся, с ямочками на щеках Лизу с восьмидесятого этажа, и ему стало не по себе. Если бы не этот невежа-оператор, он наверняка не постыдился бы спросить сексопсихолога: неужели это нормально – любить одну женщину, мечтать о другой, ничуть не похожей на ту, что любишь, и в то же время сломя голову мчаться, чтобы удержать третью, и при этом подозревать в себе готовность лечь с первой встречной? Или, может, это только у него такая путаница в голове, может, это возрастное? А может, у него уже были подобные пациенты, и это не столь уж редкое явление? И сколько должно пройти веков, прежде чем человек сумеет разобраться в своих чувствах?

Но оператор смотрел на него так, словно подозревал в нем сутягу, пришедшего с жалобой, и, похоже, готовился к отпору: не вздумай, мол, предъявлять претензии, посмотри-ка лучше, на кого ты похож...

Он подумал, что единственный для него выход-это обратить всё в шутку, но, подавленный накатившей на него тоской, он смог выдавить из себя лишь жалкое подобие улыбки. С усилием поднявшись с дивана, он сказал: – Должен признать, вы умело ведете дело. Воздействовать на одного человека действительно труднее, чем на толпу.

– Старая загадка моды, – улыбаясь, подтвердил врач. – И рекламы тоже.

– Кстати, а какая мода будет в следующем сезоне, если не тайна? спросил он, протягивая ему руку на прощанье и задавая этот вопрос лишь для того, чтобы его уход выглядел как можно достойнее.

– От вас у меня не может быть секретов, но дело в том, что мы сами еще не знаем этого. Мода ведь во многом зависит от изучения спроса, а у нас еще не обработаны данные социологических опросов. Лично мне кажется, что мода на романтичность сохранится и в следующем сезоне. Потребность в нежности и красоте остается устойчивой.

– Насколько мне известно, у вас есть специальный отдел, обслуживающий женщин? А они в чем нуждаются? Точнее, что вы им предлагаете?

– Я работаю в этом отделе, в женском свои специалисты. Думаю, женщинам нужно то же, что и мужчинам. Наверное, и они сыты по горло пресловутым равноправием...

– Ну что ж, до свидания, доктор. И спасибо вам! – заторопился он и крепко пожал руку доктора. – И вы прощайте, молодой человек! – повернулся он к оператору, но руки не подал, потому что все еще испытывал к нему глухую неприязнь.

– Для меня была большая честь познакомиться с вами, – любезно ответил врач и с удивлением уставился на оператора, не обнаружив того, кому предназначались его слова.

Несмотря на многолетний опыт работы сексопсихологом, он так и не понял, почему его именитый гость пробкой выскочил из кабинета.

А гость резво бежал по улицам – дорогу к дому он запомнил еще тогда, когда ехал оттуда на воздушном такси. Он предпочел столь необычный для него способ передвижения, потому что знал, как нелегко поймать такси в столь поздний час. Он бежал, давая себе клятву отправиться прямо к ней. И пусть его упрекают в нарушении приличий! А он будет звонить до тех пор, пока ему не откроют! Только бы не застать у нее какого-нибудь робота! Уж больно насмешлино она сегодня держалась с ним...

Но в лифте он нажал на кнопку своего этажа. И не стал беспокоить компьютер, чтобы позвонить ей по видеофону – слишком долго ему прививали хорошие манеры и внушали уважительное отношение к другим людям. И, наверное, не последнюю роль сыграло извечное желание сохранить иллюзию, называемую чувством собственного достоинства. Не посмел он заглянуть и в салон, боясь увидеть на розовом диване голых Миранд с бесстыдно расставленными ногами.

Может, ему лучше переночевать в кабинете? Положить в угол надуваемый матрац...

Он как раз надувал его, когда раздался звонок видеофона.

– Здравствуй, милый, ты уже спишь?

Незаткнутый матрац, худея на глазах, зашипел: "Ш-ш-ш, тихо, ты слышишь, это Миранда!" Думая, что он давно спит на любимом розовом диване, она не включила изображения, рассчитывая единственно на то, что автосекретарь запишет ее слова, которые он услышит только завтра.

– Спи, любимый, спи! Только не сердись на меня хотя бы во сне, во сне ты люби меня, люби сильно-сильно!..

Говорила настоящая Миранда, на искусственную ему не за что было сердиться, да ее уже и не существовало. По крайней мере под этим именем.

– ...Завтра ты опять будешь дуться на меня, но я осыплю поцелуями твои руки, прикосновение которых помнит мое тело, наполню твои ладони слезами и буду молить тебя о прощении...

Он вспомнил о моде сезона. Резко нажав на кнопку двусторонней связи, грубо сказал:

– Послушай, Миранда, кончай этот цирк!

– Что? Что такое цирк? – спросила девушка испуганным голосом.

– Недавно в одной древней книге я прочитал о цирке. Когда-то давали такие представления, во время которых дурачили публику.

– Значит, ты все еще злишься на меня?

– За что мне на тебя злиться?

– За мой несносный характер.

– Ты же с ним можешь носиться, значит, и я могу.

– Слушай, а ты правда на меня не злишься больше. – обрадовалась Миранда. -Ты очень хочешь спать?

– С тобой – нет.

– Ну вот, опять начинаешь. Ну почему ты такой?

– Какой?

– Примитивный, грубый, циничный...

– Наверное, потому, что никто не заботится о моем воспитании. Да и говорят, сейчас таким быть модно.

– Ничего подобного, совсем не модно! А спросила я тебя, потому что мне не спится. Давай погуляем по парку? Ты знаешь, как там весной всё цветет! Да и ночь так прекрасна, ты только посмотри, как сияют звезды!

Вот в этом и была вся Миранда – уж если в ее голову втемяшилось погулять с тобой по парку, из-за чего они поссорились накануне, то она сто раз будет звонить тебе по ночам, но своего добьется. Но вся прелесть в том, что с ней можно пройтись под руку по улице, а с искусственной Мирандой нельзя – ей это запрещено четвертым законом робототехники.

– Ты уже выбрала себе звезду, которую я тебе подарю?

– Любимый, – прошептала она едва слышно, но он расслышал, потому что матрац уже успел испустить дух.

– Слушай, из-за тебя у меня опять повысится содержание адреналина! И надпочечник надорвется!

Она игнорировала его выпад.

– Ты зайдешь за мной или мне зайти за тобой?

– Зависит, к каким романтикам ты себя причисляешь, к активным или пассивным.

Она ликующе воскликнула: – Конечно, к активным, дурачок мой дорогой! К самым активным. Я подожду тебя у подъезда.

– Полотенце захватить?

– А зачем?

– Ты ведь, кажется, собиралась наполнить мои ладони слезами?..

– О господи! И откуда только взялся на мою голову этот антрополог! Угораздило же влюбиться в такого! Ну ничего, я тебе покажу! Ладно, спускайся, горе ты мое!

Он двинулся к выходу, но остановился на полпути и, войдя в салон, поднял принесенный другой Мирандой цветок. Ожидая, пока придет лифт, он думал, как отреагирует Миранда, когда он подарит ей его. Но так ничего и не придумал, как не придумал и тех слов, которые скажет ей, вручая цветок. Наверное, слова должны прийти сами, родившись из... Из чего? Из его чувства вины, из глаз Миранды, из звезд, которые отразятся в них? Ну, а не родятся, тоже не беда, можно обойтись и без слов. Например, поцелуем...

"Да, мы шагаем в ногу с модой сезона," – подумал известный антрополог и историк нравов, входя в лифт.

–Всё, назад дороги нет! Только бы в следующем сезоне в моду не вошли такие, как та полногрудая королева, перед которой ты готов был ползать на коленях.

Но даже иронизируя над собой, он знал, что испытывает настоящий любовный трепет и что трепет этот не в последнюю очередь объясняется тем, что он не знал, какую женщину увидит у подъезда. Наверное, он и в самом деле не знал этого. Но верил, что будете ней счастлив.

– Ну и ну! – воскликнул я, обращаясь к компьютеру, уставившемуся на меня огромными совиными глазами. – Славно ты постарался для своего мастера, ничего не скажешь! Даже эпиграф предпослал, а я даже не предполагал, что ты умеешь работать с цитатами. Откуда ты только выкопал этого Генри Шоу, я о таком никогда не слыхал. Как там было -увеличивая нашу мудрость, опыт не уменьшает нашей глупости? Славно сказано, если относить это к поведению влюбленных. Но если ты намекал на мой опыт работы с тобой...

Я засмеялся, не зная, как отнестись к этому фривольному, гротескному сочинению, которым был вознагражден мастер. Хотелось думать, что компьютер просто отомстил ему, но беспокоила мысль, что месть предназначалась не только мастеру.

– Впрочем, в любом случае ты прав, – подбодрил я его. – Я действительно неисправимый болван, если все еще возлагаю на тебя какие-то надежды. Давай теперь попробуем создать совместное произведение на ту же тему. Что-нибудь поучительное о любви и о жизни, но поучительное в глобальном масштабе. Хорошо, что законодатели все еще не догадались штрафовать писателей за их гигантоманию! Ну, начнем, что ли, милок? Кажется, так советовал мастер обращаться к тебе? Давай, милок, только осторожненько, а то ты и так переиначил все мои замыслы. Теперь не сфальшивь ни на одной ноте, очень прошу. Давай напишем хоть одно по-настоящему серьезное произведение!..

УПУЩЕННЫЙ ШАНС

Еще недавно считалось, что время великих изобретателей-одиночек прошло чуть ли не в начале двадцатого века и что они остались только на страницах низкопробных научно-фантастических произведений, потому-де, что в наш век приходится решать куда более сложные загадки природы и в деле этом не обойтись без крупных научных центров, объединяющих усилия сотен ученых, вооруженных новейшей техникой. Однако к концу второй научно-технической революции положение вещей существенно изменилось. Биокомпьютеры стали доступны человеку с любым кошельком, информационные банки по дешевке торговали знаниями, за необременительную сумму можно было арендовать целую лабораторию, с развитием движения "Сделай сам" рынок оказался наводнен всевозможной аппаратурой и частями для ее сборки. Гении вновь получили возможность свободно творить, не покидая стен своего дома.

К числу таких гениальных одиночек принадлежал и Самюэль К. Светов. Выпускник заурядного техникума биомеханики, он обладал незаурядным даром предвидения и эдисоновской изобретательностью ума. Он мог бы запросто вывести на передовые рубежи любой научно-исследовательский институт, но по причинам мировоззренческого характера отклонял все предложения стать во главе одного из них. Самюэль К. Светов был убежден, что научно-исследовательские институты повинны в роковом нарушении гармонии человека и природы и вся их деятельность направлена ни больше ни меньше как на подготовку братской могилы для всего человечества.

Впрочем, с подобным взглядом согласится любой непредвзято мыслящий человек – для этого необязательно даже обладать проницательностью Самюэля К.

Светова. Ведь если подумать – какую пользу приносили они человечеству? Во-первых, в их стенах создавались все более страшные средства массового уничтожения. Во-вторых, результатом их изобретательской деятельности стало колоссальное загрязнение природы. В-третьих, продукты питания, обработанные согласно разработанным в этих научных центрах методикам, превратились в настоящую отраву, и, наконец, вчетвертых, казалось бы, самые гуманные из них, медицинcкие институты, ссылаясь для прикрытия на гуманизм cвоих целей, положили конец процессу естественного отбора, в результате чего генетические дефекты стали передаваться из поколения в поколение, поставив человечество перед угрозой быстрого вырождения.