Текст книги "Бен-Гур"

Автор книги: Лью Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава XI
РОЖДЕНИЕ ХРИСТА

Примерно в полутора-двух милях к юго-востоку от Вифлеема есть долина, отделенная от города неровной горной цепью. Долина эта, будучи хорошо защищенной от северных ветров, покрыта густой порослью сикомор, карликового дуба и пинии; прилегающие к ней лощины и овраги изобилуют зарослями олив и тутовника; в такое время года все это просто неоценимо для выпаса овец, коз и крупного рогатого скота, из кого и состоят бродящие в этих местах стада.

В самом удаленном от города углу долины, почти вплотную примыкая к крутой скале, располагался большой máráh, или овчарня, построенная в незапамятные времена. За долгие годы строение лишилось крыши и было почти разрушено. Примыкающий к зданию огороженный загон, однако, почти не пострадал от времени, что было очень удачно для пастухов, которые куда охотнее держали своих питомцев в загоне, чем в собственно овчарне. Каменная стена, обводившая участок, хотя и доходила до головы человека, была все же недостаточно высока, чтобы защитить от прыжка пантеры или льва. С внутренней стороны стены в качестве дополнительной защиты против постоянной опасности тянулись заросли жостера – кустарника столь колючего, что даже воробей не мог бы преодолеть верх этой живой изгороди, усеянной пучками больших шипов, острых как пики.

В день, когда произошло описанное в предыдущей главе событие, несколько пастухов в поисках новых выпасов для своих стад повели их в эту долину; так что с самого утра все рощицы были полны перекличкой пастухов, стуком топоров, блеяньем овец и коз, звоном колокольчиков, ревом быков и собачьим лаем. Когда солнце стало спускаться к горизонту, пастухи погнали своих подопечных к máráh. К ночи все успокоилось, пастухи разложили костер у входа в овчарню, сварили незамысловатую похлебку и, поужинав, расположились у огня на отдых, оставив одного на страже.

Их было шестеро, не считая дозорного, и они расположились вокруг огня, кто сидя, кто полулежа. По обыкновению пастухи не носили головных уборов, волосы их лежали на головах густым колтуном, бороды спускались на горло и грудь черными волнами; накидки из козьих и овечьих кож шерстью наружу укутывали пастухов с головы до ног, оставляя обнаженными только руки; широкие пояса стягивали на талиях эту незамысловатую одежду; сандалии на ногах были сделаны из самой грубой кожи; на правом плече у каждого висела сума с едой и камнями для пращей. Рядом на земле лежали загнутые в верхней части посохи, символ занятия и оружие в случае необходимости.

Таковы были пастухи Иудеи! Внешне грубые и дикие, как поджарые собаки, сидевшие рядом с ними у огня; на самом же деле простодушные и нежные сердцем; такими их сделала отчасти примитивная жизнь, а в основном – постоянная забота о существах симпатичных и беззащитных.

Они отдыхали и беседовали; разговор шел о стадах – тема для всего мира скучнейшая, но для этих людей в ней был весь мир. Они долго обсуждали какие-то незначительные моменты; кто-то в мельчайших деталях, ничего не упуская, описывал пропажу барана, ибо с самого рождения такова была их обязанность: изо дня в день заботиться о «братьях меньших», спасать их во время разлива рек, переносить через овраги, давать им имена и учить их; животные становились им товарищами, предметом мыслей и интереса, спутниками их странствий. Защищая их, каждый из пастухов, не задумываясь, готов был бросить вызов льву или разбойнику – и умереть.

Грандиозные события, которые уничтожали целые народы и меняли лицо мира, были пустяками для этих людей, снисходительно слушавших о них. Порой до пастухов доходили слухи о том, что делает Ирод в том или ином городе – строит дворцы или стадионы, потворствует своим извращенным желаниям. Случалось, что, гоня стада на новые выпасы, пастух останавливался, заслышав звуки военных труб, и смотрел, как мимо него марширует когорта, а то и целый легион. Когда же плюмажи на шлемах скрывались вдали, а смятение, внесенное в душу пастуха неожиданным вторжением извне, успокаивалось, он задумывался над значением орлов и позолоченных жезлов, а также над обаянием другой жизни, столь отличной от его собственной.

И все же эти люди, при всем их невежестве и простоте, обладали своим знанием и мудростью. По субботам они привыкли совершать обряд очищения и бывать в синагогах, занимая самую дальнюю скамью от Ковчега Завета. Когда служитель обходил всех с Торой в руках, никто жарче них не прикладывался к свитку; когда читали священные тексты, никто из слушателей не внимал древним словам с большей верой, чем они; а по выходе из синагоги никто не давал более щедрой милостыни. В строках Священного Писания они обрели то знание и тот закон, которые были им необходимы в их простой жизни, – что Господом их был Единый Бог, что они должны любить Его всеми силами своей души. И они любили Его, и в этом проявлялась их мудрость, превосходившая мудрость царей.

За разговорами, еще до того, как истек срок первой стражи, пастухи стали один за другим задремывать.

Ночь, как и почти каждая зимняя ночь в этой гористой стране, была ясной, свежей, с усыпанным звездами небом. Ветра не было. Казалось, никогда еще воздух не был так чист, тишина ночи казалась чем-то большим, чем молчание; это было святое безмолвие, знак того, что небеса приблизились, чтобы прошептать благую весть внимающей земле.

У входа в овчарню, завернувшись поплотнее в свою накидку, прохаживался караульный; временами он останавливался, заслышав возню в гуще дремлющих овец или далекое тявканье шакала на склоне горы. Приближалась полночь, время тянулось медленно; но наконец полночь наступила. Срок его дежурства истек; теперь можно было погрузиться в глубокий сон без сновидений, которым труд благословляет своих усталых детей. Он уже направился было к костру, но приостановился; все пространство вокруг него залил свет, мягкий и белый, похожий на лунный. Затаив дыхание, он ждал. Свет становился ярче; стали различимы предметы, невидимые ранее. На поле словно опускался покров. Холод страха пронзил пастуха. Он взглянул вверх; свет лился словно из окна в небе, в которое он смотрел; свет этот сиял царственным блеском, и пастух в страхе закричал:

– Проснитесь, проснитесь же!

Первыми вскочили на ноги собаки и, завывая, умчались прочь.

Перепуганные овцы сбились в плотную кучу.

Проснувшиеся пастухи поднимались на ноги, держа оружие в руках.

– Что такое? – в один голос спросили они.

– Смотрите! – крикнул им караульщик. – Небеса в огне!

Внезапно свет стал невыносимо ярким, пастухи закрыли глаза и пали на колени; их души в страхе затрепетали, они, теряя сознание, простерлись ниц и умерли бы, если бы не голос, воззвавший к ним:

– Не бойтесь!

Они внимали этому голосу.

– Не бойтесь: смотрите, я принес вам благую весть, радость эту разделят все люди.

Голос, произносивший эти слова, ласковый и успокаивающий, не мог принадлежать смертному; низкий и ясный, он проникал в самое существо слушающих его, наполняя их уверенностью. Встав на колени и молитвенно сложив руки перед собой, пастухи увидели в круге величайшей славы очертания человека, одетого в белые одежды; над его плечами возвышались верхушки сияющих сложенных крыльев; звезда во лбу у него горела ярким огнем, напоминая Веспер[18]18
  Веспер – античное название планеты Венера.


[Закрыть] на закате; руки его были протянуты вперед благословляющим жестом; лицо его было спокойным и божественно прекрасным.

Пастухам часто приходилось слышать об ангелах, порой они даже говорили о них, как умели; так что теперь, не усомнившись, произнесли глубоко в своих сердцах: «Нам явлена слава Божья, и это тот, кто в древние времена явился пророку на берегу реки Улая».

Обращаясь к ним, ангел продолжал:

– Днесь Спаситель рожден во граде Давидовом, еси Господь Христос!

Снова наступило краткое молчание, во время которого слова вестника запечатлевались в душах слушавших его.

– Вам дан этим знак, – произнес затем вестник. – Да найдете вы дитя, запеленатого и лежащего в яслях.

Больше ангел ничего не сообщил; благая весть уже была принесена людям. Но все же он какое-то время еще оставался перед пастухами. Затем свет, центром которого он казался, порозовел и стал мерцать; стоявшие увидели высоко у себя над головами взмахи белых крыльев и парение сияющих тел, и множество голосов грянуло в унисон с высоты:

– Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!

Слова эти были произнесены не единожды, но много раз.

Затем вестник поднял очи горе, словно испрашивая одобрения кого-то свыше; крылья его медленно и величественно расправились, оказавшись сверху белыми как снег, а снизу перламутровыми; когда они распростерлись на много локтей в стороны от его фигуры, он легко взмыл в воздух и без всяких усилий поднялся вверх, скрывшись из виду и унеся с собой свет. Спустя некоторое время с небес донесся чуть приглушенный расстоянием рефрен: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!»

Когда пастухи окончательно пришли в себя, они долго ошарашенно глядели друг на друга. Затем один из них произнес:

– Это был Гавриил, Божий посланец людям.

Никто не ответил.

– Родился Господь Христос, разве не это он сказал?

Еще один из пастухов обрел дар речи и ответил:

– Так он и сказал.

– И разве не сказал он, что это произошло в городе Давида, в нашем Вифлееме? И что мы должны найти Его, найти дитя в пеленках?

– И лежащего в яслях.

Первый из говоривших задумчиво всмотрелся в огонь костра и наконец произнес, внезапно приняв решение:

– Есть только одно место в Вифлееме, в котором сохранились ясли, и место это – пещера рядом со старым караван-сараем. Братья, пойдем же и узрим то, что было предсказано. Священники и мудрецы давно уже ждали явления Христа. Ныне Он рожден, и Господь дал нам знак, по которому мы узнаем Его. Пойдем же и поклонимся Ему.

– Но наши стада!

– О них позаботится Господь. Поспешим же.

И они вышли из овчарни.

Обогнув гору и пройдя город, они подошли к воротам караван-сарая, где их и остановил привратник.

– Что вам здесь? – спросил он.

– Сегодня ночью мы видели и слышали нечто удивительное, – ответили они.

– Что ж, мы тоже видели нечто удивительное, хотя и ничего не слышали. А что слышали вы?

– Позволь нам пройти к пещере во дворе, чтобы убедиться; и потом мы тебе все расскажем. А то пойдем с нами – и увидишь все сам.

– Глупая выдумка.

– Нет – на свет появился Христос.

– Христос! Откуда вам это известно?

– Пойдем с нами, и ты первым увидишь его.

Привратник пренебрежительно усмехнулся:

– Сам Христос! И как же вы Его узнаете?

– Он родился нынешней ночью и сейчас лежит в яслях – так нам было сказано; а в Вифлееме есть только одно место, где сохранились ясли.

– Пещера?

– Да. Пошли с нами.

Вместе они прошли по двору караван-сарая. Дверь в пещеру была открыта. Внутри горела лампада, и они, не стучась, вошли внутрь.

– Мир вам, – обратился привратник к Иосифу и бетдагониту. – Здешние пастухи хотят взглянуть на новорожденного, который, как им известно, сейчас запеленат и лежит в яслях.

Невозмутимое лицо назаретянина дрогнуло; повернувшись вполоборота, он сказал только:

– Младенец здесь.

Подведя всех к яслям, он показал на лежащего в них ребенка. Кто-то принес лампаду, и пастухи стояли, молча глядя на младенца. Тот лежал не шевелясь, как и подобает только что рожденному малышу.

– А где его мать? – спросил привратник.

Одна из женщин взяла ребенка на руки, подошла с ним к Марии, лежавшей неподалеку, и вложила младенца ей в руки. Все собравшиеся подошли поближе.

– Это Христос! – произнес наконец один из пастухов.

– Христос! – повторили все в один голос, опускаясь на колени.

Один из пастухов несколько раз произнес:

– Это Господь, и слава Его объемлет землю и небеса.

И эти простые люди, больше не сомневаясь, поцеловали край одежды юной матери и с просветленными лицами вышли из пещеры. Во дворе караван-сарая они поведали всем собравшимся вокруг них людям о случившемся; и на всем обратном пути через город к овчарне они распевали слова, произнесенные ангелами: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человецех благоволение!»

Слова их, подтвержденные явлением света, виденным многими, разнеслись далеко по всей округе, и много дней спустя толпы любопытных заходили в пещеру – некоторые искренне веря в случившееся, а большинство – чтобы посмеяться.

Глава XII
МУДРЕЦЫ ПРИХОДЯТ В ИЕРУСАЛИМ

На одиннадцатый день после того, как младенец появился на свет в пещере, трое мудрецов вошли в Иерусалим по дороге, ведущей в Сихем. Миновав Кедрон, они встретили по дороге множество прохожих, каждый из которых не преминул остановиться и с любопытством посмотреть им вслед.

Находясь на пересечении основных международных торговых путей и будучи узкой гористой полосой, зажатой между пустыней на востоке и морем на западе, Иудея была именно тем, на что она могла претендовать; по другую же сторону горного хребта природа создала торговую дорогу между востоком и югом; и это было ее богатством. Другими словами, богатство Иерусалима было основано на пошлинах, которые он собирал с проходящих товаров и людей. Нигде в мире, за исключением Рима, не было другого такого постоянного сборища такого количества людей любых наций; ни в каком другом городе мира не появлялось путников, столь отличных от людей, живших в пределах его стен. И все же эти трое привлекали внимание всех, кого они встречали на своем пути до ворот.

Ребенок одной из женщин, сидевших на обочине дороги напротив Царских гробниц, увидел входивших; он всплеснул ручонками и закричал:

– Смотрите, смотрите! Какие чудесные колокольчики! Какие большие верблюды!

Колокольчики были сделаны из серебра; верблюды, как мы помним, отличались необычным ростом и белизной и двигались весьма величественно; снаряжение их говорило о долгих странствиях в пустыне и о достатке их владельцев, сидевших под своими тентами в точности так, как они прибыли на встречу в Джебель. И все же не колокольчики, не снаряжение верблюдов и не манера держаться всадников привлекала к ним внимание, но те вопросы, которые задавал встречным ехавший первым всадник.

Дорога к Иерусалиму с севера идет по равнине, спускающейся к югу, так что Дамасские ворота лежат в низине. Сама дорога узкая, глубоко врезавшаяся в почву благодаря своей древности и оживленности движения, местами неровная из-за ухабов, образующихся во время дождей. Вдоль другой стороны дороги в былые времена тянулись поля и чудесные рощицы масличных деревьев, особенно приятные глазу путешественников, долго скитавшихся в бесплодных пустынях. На этой дороге и остановились три всадника на верблюдах рядом с небольшой группой женщин, сидевших перед гробницами.

– Добрые люди, – обратился к ним Балтазар, возложив руку на грудь и поклонившись, – не к Иерусалиму ли привела нас эта дорога?

– Да, – ответила женщина, державшая на руках ребенка. – И если бы не эти деревья на пригорке, вы могли бы увидеть башни на Рыночной площади.

Балтазар бросил взгляд на спутников и снова обратился к женщинам:

– Где нам найти Того, Кто рожден Царем Иудейским?

Женщины переглянулись и ничего не ответили.

– Вы не слышали про Него?

– Нет.

– Что ж, тогда поведайте всем, что мы видели Его звезду на востоке и пришли сюда, чтобы поклониться Ему.

С этими словами друзья двинулись дальше. Тот же самый вопрос они задавали всем встречным и с тем же результатом. Большая компания, направлявшаяся к пещере Иеремии, была так удивлена этим вопросом и внешностью путников, что даже повернула назад и последовала за ними в город.

Три путника были так озабочены предстоящей им миссией, что даже не обратили внимания на открывшийся перед ними вид. А вид этот был поистине величествен: за первой встреченной им по пути деревенькой Безета, за Мицпахом и Оливетом, слева от них, возвышалась мощная стена со своими сорока высокими и мощными башнями, надстроенная частично для усиления, а частично по прихоти своих царственных строителей; стена эта уходила направо, образуя острые углы, прорезанная укрепленными воротами, за ней виднелись три белые возвышенности – Фаселис, Марками и Гиппикус, далее, за ними, – Сион, самый высокий из холмов, с возвышающимися на нем мраморными дворцами, никогда еще не выглядевший столь прекрасным. Сверкали уступы храма Мориа, считающегося одним из чудес света. Высокие горы кольцом охватывали священный град; казалось, что он стоит внутри некоего громадного котла.

Через некоторое время трое друзей приблизились к огромной мощной башне, нависающей над вратами, которые в те времена находились на месте современных Дамасских ворот и отмечали собой место схождения трех дорог, ведущих из Сихема, Иерихона и Гаваона. У ворот несла охрану римская стража. Люди, следующие за верблюдами, к тому времени образовали уже целую толпу, вполне достаточную, чтобы привлечь внимание праздных зевак у ворот. Поэтому, когда Балтазар остановился, чтобы переговорить со стражником у ворот, все трое оказались в центре плотной толпы людей, жаждущих услышать их разговор.

– Мир тебе, – четким голосом произнес египтянин.

Часовой ничего не ответил.

– Мы пришли издалека в поисках Того, Кто рожден Царем Иудейским. Ты можешь сказать, где нам Его найти?

Часовой поднял забрало шлема и громко крикнул. Из будки справа от дороги появился офицер.

– Дайте дорогу, – велел он собравшимся, сбившимся еще теснее.

Поскольку толпа, по его мнению, не спешила выполнить приказ, он принялся расталкивать собравшихся древком своего копья, пробивая дорогу.

– Чего вам? – спросил он у Балтазара на местном наречии.

Балтазар повторил свой вопрос:

– Где Тот, Кто рожден Царем Иудейским?

– Ирод? – недоуменно переспросил офицер.

– Нет, правление Ирода исходит от цезаря.

– Другого царя у иудеев нет.

– Но мы узрели звезду Того, Кого мы ищем, и пришли сюда поклониться Ему.

Римлянин был сбит с толку.

– Ступайте отсюда, – проговорил наконец он. – Ступайте. Я вам не иудей. Задайте этот вопрос законникам в Храме, или первосвятителю Анне, а лучше всего – самому Ироду. Если есть другой царь Иудейский, он его обязательно найдет.

С этими словами он велел толпе расступиться, и путники, миновав ворота, вступили в город. Но прежде чем войти в лабиринт узких улиц, Балтазар чуть придержал своего верблюда и произнес, обращаясь к своим друзьям:

– Мы дали о себе знать, и довольно громко. К вечеру весь город будет знать о нас и о нашей миссии. Отправимся теперь в караван-сарай.

Глава XIII
ОЧЕВИДЦЫ ПЕРЕД ИРОДОМ

Тем же вечером, на закате, несколько женщин стирали белье на верхних ступенях лестницы, спускающейся к Силоамскому пруду. Девочка подносила им из пруда воду и пела, наполняя емкости из обожженной глины. Песенка была веселой и, без сомнения, скрашивала их труды. Время от времени женщины садились на корточки и, отдыхая, смотрели на склоны окружающих гор и на вершину, известную сейчас как гора Соблазна, едва различимую на фоне заходящего солнца.

Когда они заканчивали полоскать в емкости очередную порцию белья, к ним подошли еще две женщины с кувшинами на плечах.

– Мир вам, – приветствовала стиравших одна из них.

Работавшие приостановились, вытирая мокрые руки, и поклонились в ответ.

– Уже почти вечер – время отдыхать.

– Нашей работе конца нету, – прозвучало в ответ.

– Но всегда есть время отдохнуть и...

– Послушать, что происходит, – вставила другая.

– Что у вас новенького?

– Значит, вы ничего не слышали?

– Нет.

– Говорят, Христос родился, – сказала сплетница, готовясь рассказывать.

Было любопытно видеть, каким неподдельным интересом осветились лица работавших; вновь прибывшие сняли с плеч кувшины, которые тут же превратились в импровизированные сиденья.

– Христос! – воскликнула слушательница.

– Так говорят.

– Кто?

– Да все, об этом уже говорит весь город.

– И кто-нибудь этому верит?

– Нынешним утром три человека пришли через Кедрон по дороге из Сихема, – продолжала рассказчица, желая устранить все сомнения в ее словах. – Каждый из них ехал на девственно белом верблюде, который был ростом больше, чем до сих пор видели в Иерусалиме.

Глаза и рты слушательниц широко распахнулись.

– Люди эти были знатны и богаты, – продолжала рассказчица. – Каждый из них сидел под пологом из шелка; пряжки их седел из чистого золота, как и бахрома на упряжи; а колокольчики на верблюдах – из серебра, и звенели так нежно! Никто не знает этих людей; выглядят же они так, словно пришли с края света. Говорил только один из них, и всем встречным на дороге, даже женщинам и детям, задавал один и тот же вопрос: «Где Тот, Кто рожден Царем Иудейским?» Никто не мог ему ответить – ни один человек не понимает, что они имеют в виду; поэтому они вошли в город, сказав только: «Мы видели на востоке Его звезду и пришли сюда, чтобы поклониться Ему». То же самое они спросили и у римского часового у ворот, и тот, не умнее простых людей на дороге, отправил их к Ироду.

– И где они теперь?

– Остановились в караван-сарае. Сотни людей уже видели их там, и еще сотни собираются взглянуть на них.

– Но кто же они такие?

– Никто не знает. Поговаривают, что они из Персии – мудрецы, которые понимают язык звезд, а может быть, пророки, как Елиав и Иеремия.

– И кого же они считают Царем Иудейским?

– Того Христа, Который только что родился. Одна из женщин рассмеялась и снова принялась за работу со словами:

– Что ж, когда я увижу Его, тогда и поверю.

Вторая последовала ее примеру, сказав:

– А я... когда я увижу, как Он воскрешает мертвых, то поверю в Него.

Третья же негромко произнесла:

– Появление Его было предсказано еще давно. Мне будет достаточно увидеть, как Он исцеляет прокаженного.

Женщины проговорили до самой темноты. Когда похолодало, все четверо разошлись по домам.

Поздно вечером, в час начала первой стражи, во дворце на горе Сион собралось человек пятьдесят из числа тех, кто никогда не собирались вместе, кроме как по прямому повелению Ирода и только в тех случаях, когда ему требовалось узнать какую-нибудь из сокровенных тайн иудейской истории или ее закона. Короче говоря, это было собрание законников, высших священнослужителей и глав религиозных общин, наиболее уважаемых в городе за их ученость. Здесь были ведущие теологи, толкователи различных вероучений, самые авторитетные саддукеи, самые пламенные трибуны фарисеев, спокойные, тихие философы-стоики из социалистов-ессеев[19]19
  Ессеи – религиозная группировка внутри иудаизма, существовавшая со 2-го тысячелетия до н. э. вплоть до 70-х годов н. э. Вели аскетический образ жизни и скрупулезно соблюдали закон, но во время молитвы обращались лицом к Солнцу, а не ко Храму, называя себя «людьми света». По мнению некоторых исследователей, община, которой принадлежали Кумранские свитки, состояла из ессеев.


[Закрыть].

Собрались они в одном из внутренних двориков дворца, довольно большом, построенном в романском стиле. Пол там был вымощен мраморными плитами, стены, без единого окна, расписаны в желто-оранжевых тонах; диван, занимавший середину помещения, был устлан подушками из ярко-желтой материи и изогнут в виде латинской буквы U, открытой ко входу; в выгибе дивана стоял громадный бронзовый треножник, инкрустированный золотом и серебром. Над треножником с потолка свисал светильник с семью лапами, в каждой из которых помещалась горящая лампа. Диван и светильник были чисто иудейскими.

Люди, сидевшие сейчас на диване, были облачены в одежды восточного стиля единообразного покроя, нечто вроде униформы, отличавшиеся только цветом. Это были исключительно мужчины, большей частью уже в летах; лица их украшали бороды; крючковатые носы казались еще более крупными от соседства с большими черными глазами под нависающими густыми бровями; весь их облик был серьезным, величественным, даже патриархальным. Короче, это было заседание Синедриона.

Человек, сидевший перед треножником, на месте, которое могло бы быть названо председательским, походил на своих коллег справа и слева, но именно к нему, по всей видимости председателю этого собрания, сразу же приковывался взгляд постороннего наблюдателя. Когда-то этот человек явно был высокого роста, но теперь до отвращения ссохся и сгорбился: белая мантия, в которую он облачился, не давала ни малейшего намека на то, что под нею скрываются мышцы или что-то иное, кроме угловатого скелета. Сложенные руки, наполовину скрытые рукавами из полосатой шелковой ткани, белой и темно-красной, покоились на коленях. Когда человек говорил, указательный палец его правой руки, дрожа, приподнимался; было похоже, что на другие жесты он уже не способен. Несколько волосков, цветом белее ярко начищенного серебра, еще оставались на его обтянутом кожей, почти лысом и совершенно круглом черепе, ярко блестевшем в свете ламп; мутные глаза глубоко запали в глазницах; нос едва ли не доставал губы; нижняя часть лица скрывалась в волнистой бороде, наводящей на воспоминания о почтенном Аароне. Таков был Энлиль Вавилонянин! Череда пророков, давно пресекшаяся в Израиле, сменилась чередой схоластов, из которых он был самым ученым – знатоком всего, но лишенным Божественного вдохновения. В свои сто шесть лет он по-прежнему оставался президентом Верховной Коллегии.

На столе перед ним лежал развернутый свиток пергамента, покрытый затейливой вязью иврита; за его спиной, почтительно склонившись, ждал распоряжений дородного вида служитель.

Собравшиеся явно обсуждали какой-то сложный вопрос, но к тому моменту, когда они предстали нашему взгляду, общее мнение было найдено, и достопочтенный Энлиль, не двигаясь, подозвал служителя:

– Пст!

Тот, приблизившись, склонился еще ниже.

– Ступай и скажи царю, что мы готовы дать ему ответ.

Не мешкая, служитель удалился.

Спустя некоторое время в помещение вошли два офицера придворной стражи и замерли по обе стороны от двери; вслед за ними во дворик медленно вступила в высшей степени примечательная персона – старик в пурпурной мантии с алым подбоем, схваченной на талии лентой из золота столь тонкой работы, что эластичностью не уступала коже; пряжки сандалий сверкали драгоценными камнями; узкий обруч короны филигранной работы играл поверх тарбуша из мягчайшего бархата малинового цвета, спускавшегося на плечи и оставляющего открытым горло. Вместо печати к поясу был пристегнут кинжал. Старик прихрамывал и тяжело опирался на трость. На всем своем пути до дивана он не останавливался и не поднимал взгляда от пола. Лишь приблизившись, он, словно впервые заметив присутствующих, обвел собравшихся надменным взглядом, словно выискивая среди них врагов. Таким был Ирод Великий – телом страждущий от множества болезней, совестью ожесточенный злодеяниями, сознанием царственно талантливый, душою равный римским цезарям; достигший уже семидесяти шести лет, но хранивший свою власть, как никогда ранее, с подозрительной ревностью, с деспотичной мощью и непреклонной жестокостью.

По рядам собравшихся прошло движение – более старшие подались вперед в поклоне, более почтительные привстали и преклонили колена, возложив руки на грудь.

Обведя взглядом ряды собравшихся, Ирод сделал несколько шагов и приблизился к треножнику, остановившись напротив достопочтенного Энлиля. В ответ на его холодный взгляд тот лишь склонил голову и слегка приподнял руки.

– Ответ! – с высокомерной краткостью произнес царь, обращаясь к Энлилю, и водрузил перед собой трость, опершись на нее обеими руками. – Ответ!

Глаза патриарха мягко сверкнули. Вскинув голову и глядя прямо в лицо вопрошавшему, он произнес:

– Да дарует мир тебе, о царь, Бог Авраама, Исаака и Иакова!

Произнеся эти слова молитвенным тоном, он изменил образ речи и более деловым тоном, но торжественно изрек:

– Тебе было угодно вопросить нас, где должен появиться на свет Христос.

Царь склонил голову, не отрывая взгляда от лица мудреца.

– Таков был вопрос.

– Ныне, о царь, я объявляю тебе от своего собственного лица, равно как и от лица моих собратьев, ибо нет среди нас ни одного не согласного с этим: в городе Вифлееме, что в Иудее.

Энлиль бросил взгляд на лежавший на треножнике пергамент; указывая на него своим дрожащим пальцем, он продолжал:

– В Вифлееме, что в Иудее, ибо было написано пророком: «И ты, Вифлеем, что в стране Иудейской, будешь не последним среди князей Иудеи, поскольку из твоих пределов придет Тот, Кто будет править моим народом Израилевым».

По лицу Ирода пробежала тень тревоги. Несколько мгновений он раздумывал, не спуская взгляда с пергамента. Присутствующие затаили дыхание, никто не произносил ни слова – ни они, ни царь. Наконец Ирод резко повернулся и вышел из залы.

– Братья, – произнес Энлиль, – мы можем разойтись.

Собравшиеся поднялись со своих мест и, разбившись на группы, потянулись к выходу.

– Симеон, – позвал Энлиль.

Мужчина лет пятидесяти, еще вполне крепкий, отозвался и подошел к мудрецу.

– Возьми этот священный пергамент, сын мой, и осторожно сверни его.

Приказ был незамедлительно исполнен.

– Теперь помоги мне подняться и проводи меня до паланкина.

Мужчина склонился к старику, протягивая руки; старик оперся на них, с трудом поднялся и неверными шагами направился к выходу.

Так покинули залу совета президент Верховной Коллегии и Симеон, его сын, которому предстояло унаследовать мудрость, познания и пост своего отца.

Поздним вечером того же дня трое мудрецов лежали в клетушке караван-сарая без сна. Каменные изголовья, служившие им подушками, позволяли держать головы так высоко, что они могли видеть сквозь арку открытое небо. Всматриваясь в мерцающие звезды, они размышляли о следующем знамении. Как оно произойдет? Что это будет? Наконец-то они добрались до Иерусалима; они спросили у входных ворот города о Том, Кого искали; им было суждено стать свидетелями Его рождения; оставалось только найти Его; и в исполнение этого они вкладывали всю свою веру в Духа. Люди, внимающие голосу Бога, или ждущие знака Небес, не могут спать.

И вот, когда они находились в таком состоянии, под арку, ведущую в их клетушку, вступил человек и заслонил свет звезд.

– Вставайте! – произнес он. – Я принес вам известие.

Трое друзей сели на своих ложах.

– От кого? – спросил египтянин.

– От царя Ирода.

У каждого из услышавших эту новость по спине пробежал холодок.

– Разве ты не служитель караван-сарая? – снова задал вопрос Балтазар.

– Да, служитель.

– Чего хочет от нас царь?

– Его посланец ждет снаружи; спрашивайте у него.

– Попроси его подождать, мы сейчас выйдем.

– Ты был прав, о брат мой! – сказал грек, когда служитель удалился. – Вопросы, которые ты задавал людям на дороге и стражнику у ворот, быстро дошли до слуха царя. Мне не терпится все узнать; давайте поспешим.

Они поднялись, надели сандалии, подпоясались и вышли наружу.

– Приветствую вас, да будет мир вам, я прошу у вас прощения, но мой повелитель, царь, послал меня, чтобы пригласить вас во дворец, где он желает переговорить с вами наедине.

В таких словах посланник изложил возложенную на него задачу.

У входа в караван-сарай висела лампа, и при ее свете мудрецы взглянули друг на друга; понимая, что Дух посетил их. Затем египтянин подошел к служителю, стоявшему неподалеку, и произнес, понизив голос так, чтобы его не слышали остальные: