Текст книги "Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель"

Автор книги: Лутц Кох

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

УБИЙСТВО РОММЕЛЯ

Дальнейшие события описала сама фрау Роммель:

…Муж, Манфред и гауптман Алдингер вышли в сад, где их нетерпеливо поджидали генералы Бургдорф и Майзель. Потом они направились к легковой машине, которая стояла у садовых ворот. Манфред заметил, что за рулем сидел эсэсовец. Муж сел на заднее сидение, следом за ним оба генерала. Машина развернулась и поехала в сторону Випингена – Блаубойрена. Я до сих пор так и не знаю, как все это происходило…

…Еще когда генералы Бургдорф и Майзель разговаривали с мужем в кабинете, нам звонили наши герлингенские друзья и предупреждали, что рядом с нашим домом появились грузовики с эсэсовцами, перекрыто магистральное шоссе и блокированы выезды из городка.

Вскоре появился адъютант генерала Майзеля. Я отказалась принимать его, и с ним беседовал гауптман Алдингер. Офицер сообщил, что «неожиданно» мужу стало нехорошо и его в бессознательном состоянии доставили в резервный госпиталь «Вагнершуле» в Ульме. Предварительный диагноз медиков – эмболия (закупорка сосудов головного мозга)…

…Сразу после этого позвонил комендант Ульма, оберст Куцнани. Он не подозревал об истинной подоплеке событий и был искренне потрясен трагической гибелью мужа. Он рассказал мне, что Бургдорф звонил в Ставку и ОКВ и сообщил им о кончине генерал-фельдмаршала. От них он получил указания начать подготовку церемонии государственных похорон…

…Вечером я, сын и гауптман Алдингер поехали в Ульм. Нас принял дежурный врач и сообщил, что мужа привезли в госпиталь в 13.25, и в это же время он зафиксировал остановку сердца. Попытки реанимации – укол кардио-стимулирующих препаратов в сердечную мышцу и прямой массаж сердца – не помогли…

…Вечером следующего дня мы встречали на вокзале Ульма мою свояченицу. Днем гауптман Алдингер побывал в комендатуре в комитете по организации похорон. Мы с сыном ждали его в машине. Неожиданно появился генерал Майзель и выразил свои соболезнования, но я сделала вид, что не вижу протянутой для рукопожатия руки…

…Мы со свояченицей поехали в госпиталь «Вагнершуле». Там в маленькой комнате стоял гроб с телом моего покойного мужа. Как и в прошлый раз меня потрясло совершенно несвойственное ему при жизни выражение лица – навечно застывшие ненависть и презрение…

В ходе расследования по «делу Роммеля» американская военная прокуратура установила имя «эксперта по ядам» Главного управления имперской безопасности (РСХА), которому была поручена ликвидация генерал-фельдмаршала. Я держал в руках подписанный протокол допроса, в котором убийца изложил суть полученного задания и поэтапный хронометраж oперации. Из документа следует, что перед «зачисткой» Роммеля отравитель аналогичным образом расправился как минимум еще с одним высокопоставленным военным. Сопровождавшие Бургдорфа и Майзеля эсэсовцы получили категорический приказ застрелить маршала «при попытке к бегству» в том случае, если он откажется принимать яд. Подтвердились предположения Роммеля о том, что «ему не дадут возможности благополучно добраться до Берлина» – Гитлер и его окружение решили не доводить дело до суда. План убийства был расписан поминутно – в контрольный срок уже мертвого Роммеля привезли в резервный госпиталь «Вагнершуле», а заранее предупрежденный главврач, доктор Канцлер (Герлинген), выписал свидетельство о смерти.

БЕРЛИН ЗАПРЕЩАЕТ ВСКРЫТИЕ

Время убийства, 14 октября, было выбрано не случайно. Смерть маршала не должна была вызвать сомнений и подозрений у специалистов-медиков, поскольку возможные осложнения в этот период в целом соответствовали клинической картине классической черепно-мозговой травмы: маршал благополучно миновал первый кризис непосредственно после ранения, а второй должен был наступить через три месяца – в середине октября. Эсэсовские убийцы тщательно заметали следы: от сфальсифицированного свидетельства о смерти до запрещения на вскрытие трупа – любой мало-мальски грамотный патологоанатом в состоянии отличить эмболию от отравления сильнодействующим ядом. Следователи американской прокуратуры установили, что эмиссары РСХА оказывали беспрецедентное давление на медицинский персонал госпиталя «Вагнершуле», и в первую очередь на врача, дежурившего в тот день в приемном покое госпиталя и пытавшегося оказать неотложную медицинскую помощь маршалу. Только через сутки после смерти Роммеля главврач госпиталя в Ульме первый раз осмотрел труп. Я встретился с ним через два года, в июле 1946 года. Несколько часов он рассказывал мне о драматических событиях, разыгравшихся той далекой военной осенью:

– У меня как у руководителя медицинского учреждения были бы серьезные неприятности, если бы по каким-то причинам я отказался от вскрытия умершего при не выясненных обстоятельствах пациента. Обычно приезжал патологоанатом из Штутгарта или Тюбингена и проводил вскрытие в городском морге Ульма. Если для оформления формальностей погребения срочно требовалось свидетельство о смерти, а вскрытие еще не было произведено, мы выдавали документ с диагнозом «паралич сердца» или «инфаркт», а потом в обязательном порядке вносили исправления в свидетельство. Если были сомнения в причинах, обостривших течение болезни и вызвавших летальный исход, вскрытие проводилось независимо от возраста и социального положения усопшего. И уж тем более мы бы сделали вскрытие генерал-фельдмаршала вермахта. Через 24 часа после смерти Роммеля я увидел гроб с его телом в небольшом подсобном помещении госпиталя. Мне сразу же бросился в глаза естественный цвет лица Роммеля – казалось, что он только что закрыл глаза и уснул. В клиническую картину смерти от сердечно-сосудистого заболевания не вписывались руки – их противоестественная тронутая разложением восковая бледность. Я узнал, что вскрытие не проводилось, и потребовал, чтобы городская комендатура прислала военврача. Через два часа у меня забрали историю болезни Роммеля и сказали, чтобы я занялся чем-нибудь другим. Мне сообщили, что всеми вопросами, связанными со смертью генерал-фельдмаршала, теперь будет заниматься Верховное главнокомандование сухопутных войск, и в его компетенции назначать или не назначать вскрытие. Насколько мне стало известно, Берлин запретил вскрытие трупа. Тело не было предано земле, а кремировано. Это наводило на некоторые размышления, но как главврач я был не в силах что-либо изменить. Тем более, что я получил недвусмысленное указание заниматься прямыми служебными обязанностями.

ИЗ ПРОТОКОЛОВ ДОПРОСА ГЕНЕРАЛА МАЙЗЕЛЯ

К концу войны генерал Бургдорф занимал должность адъютанта Гитлера по сухопутной армии. Вместе с генералом Кребсом, начальником генштаба сухопутных войск, он входил в число нескольких десятков «избранных», кто в последние часы «тысячелетнего рейха» остался рядом с фюрером в железобетонном бункере под старым корпусом рейхсканцелярии. С тех пор его следы теряются и принято считать, что он погиб в осажденном Берлине в мае 1945 года. Один из «ликвидаторов», генерал Майзель, пережил войну. В рамках возбужденного против него американцами уголовного дела он дал показания по «делу об убийстве генерал-фельдмаршала Роммеля». Справедливости ради нужно заметить, что его версия серьезно расходится с моей интерпретацией событий, основанной на свидетельских показаниях фрау Роммель, гауптмана Алдингера и Манфреда Роммеля. Среди прочего Майзель утверждал, что 12 октября 1944 года ему позвонил Бургдорф, приказал готовиться к служебной командировке и сопровождать его в Герлинген. Он был уполномочен предъявить обвинения генерал-фельдмаршалу Роммелю в соучастии в антиправительственном заговоре. По собственной инициативе Бургдорф тайно звонил маршалу накануне и предупредил его о готовящейся акции с тем, чтобы дать ему время подготовиться к побегу. 13 октября[48]48
  Так в тексте. Описываемые события произошли 14.10.1944. (Прим. перев.)


[Закрыть] ровно в 12.00 они прибыли в Герлинген.

По версии генерала Майзеля дальнейшие события развивались следующим образом:

– В рабочем кабинете Роммеля генерал Бургдорф зачитал показания Хофакера и генерала фон Штюльпнагеля, уличающие фельдмаршала в соучастии в заговоре. Роммель сильно побледнел, но не стал отрицать очевидного и произнес: «Да, я совершил роковую ошибку и готов понести заслуженное наказание…». Потом он добавил, что после тяжелого ранения не вполне уверенно обращается с пистолетом и предпочел бы принять яд. Через 3/4 часа Роммель сел в наш служебный автомобиль и вскоре после этого проглотил захваченную из дома капсулу с ядом. Я категорически отрицаю, что это Бургдорф передал ее генерал-фельдмаршалу…

По всей видимости, мы так никогда и не узнаем подробности последних минут жизни фельдмаршала Роммеля. Есть множество причин, заставляющих меня с изрядной долей скептицизма относиться к «откровениям» генерала Майзеля, но нет ни малейшего повода усомниться в достоверности свидетельских показаний жены, сына и адъютанта генерал-фельдмаршала. Такое не забывается – страшное потрясение, которое все они пережили тогда, навеки запечатлело в их памяти каждое слово, каждый жест и каждый взгляд мужа, отца и командира.

СВИДЕТЕЛЬСТВО МАНФРЕДА РОММЕЛЯ

27 апреля 1945 года в Ридлингене сын маршала в присутствии свидетелей сделал равносильное присяге заявление об известных ему обстоятельствах смерти своего отца:

– Я, Манфред Роммель, родившийся 24 декабря 1928 года в Штутгарте, в семье гауптмана Эрвина Роммеля, произведенного в генерал-фельдмаршалы в ходе нынешней войны, и Луизы Роммель, урожденной Роллин, нижеследующим заявляю:

Мой отец, генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель, скончался 14.10.1944 не от ран, как сообщили об этом средства массовой информации, а был убит по приказу рейхсканцлера Адольфа Гитлера.

17.07.1944 отец получил тяжелые ранения во время налета американских штурмовиков во Франции под Ливаро (Кальвадос). После взрыва осколочно-фугасной гранаты отец получил многочисленные переломы черепа и осколочные ранения лица. Ему была оказана неотложная помощь в госпитале под Парижем. Когда он стал транспортабельным, на машине «Красного креста» его перевезли в Герлинген. Угроза жизни миновала, а переломы срослись. Отец практически выздоровел и самостоятельно предпринимал долгие пешеходные прогулки. Могу засвидетельствовать значительное улучшение его здоровья, потому что часто бывал дома в это время – за успехи в боевой подготовке командир зенитной батареи несколько раз отправлял меня в краткосрочный отпуск на родину. Отец жаловался только на сильные боли в области левого глаза и частичную потерю зрения. Курс лечения проводили профессор Альбрехт и профессор Шток из университета в Тюбингене. 7 октября 1944 года я вернулся в расположение батареи, а 14-го меня опять отпустили в краткосрочный отпуск по просьбе отца. Поезд прибыл на герлингенский вокзал рано утром – в 06.00. Когда я добрался домой, отец уже проснулся и пребывал в добром здравии. Мы позавтракали и гуляли на свежем воздухе до 11.00. Отец сказал, что сегодня должны приехать два генерала из штаба сухопутных войск, и что-то с этим нечисто – у него есть серьезные опасения, что они прибудут вовсе не для того, чтобы обсудить с ним его новое назначение.

Генералы появились в 12.00, и отец попросил оставить их наедине. Через 3/4 часа я увидел выходящего из спальни отца. Он сказал, что только что простился с матерью и теперь хочет попрощаться со мной. Гитлер поставил его перед выбором: самоубийство или суд Народного трибунала. Кроме этого, в случае добровольного ухода из жизни семью не будут преследовать и ей будет гарантирована защита. Наш дом окружили 5 грузовиков с вооруженными людьми в гражданской одежде. Так что наша охрана с двумя автоматами на 8 человек была бессильна что-нибудь сделать. На отце был парадный мундир и кожаное пальто. Он взял маршальский жезл и фуражку, и мы вышли на улицу и проводили его к машине с водителем в эсэсовской униформе. Генералы встретили отца нацистским приветствием «Хайль Гитлер!» Потом он сел на заднее сидение вместе с генералами, и машина уехала. Через 15 минут позвонили из госпиталя «Вагнершуле» и сообщили, что с отцом предположительно случился апоплексический удар, и он доставлен в реанимационное отделение в крайне тяжелом состоянии.

Во время последнего разговора отец сообщил мне, что обвиняется в соучастии в «заговоре 20 июля». Его бывший начальник штаба, генерал Шпайдель, дал показания, что отец является одним из руководителей заговора. Это подтвердил и генерал Штюльпнагель, отстраненный от должности генерал-фельдмаршалом фон Клюге. Он пытался застрелиться в автомобиле по пути в Германию, но в итоге все закончилось для него тяжелым ранением и потерей зрения. Его нашли сотрудники СД, сделали переливание крови, получили нужные показания – и 30 августа он был повешен по приговору Народного трибунала. Кроме этого, отец фигурировал в списках обер-бургомистра Герделера как основной кандидат на пост рейхспрезидента. Гитлер не захотел дискредитировать отца перед лицом немецкой общественности и дал ему шанс добровольно уйти из жизни, передав с генералами ампулу с быстродействующим ядом. В противном случае отец был бы арестован и препровожден в Берлин. Отец выбрал добровольную смерть. В присутствии свидетелей я даю клятвенное заверение, что все сказанное мной является правдой.

Свидетели:

1. Пауль Реб, бургомистр Гебвайлера, нотариус.

2. Фриц Герод, директор, Ридлинген, Маркплац 15.

Подпись (Манфред Роммель)

ТРАУРНАЯ ЦЕРЕМОНИЯ

15 октября, через сутки после гибели Роммеля, радиостанции Германии передали сообщение о смерти маршала в вечерней сводке новостей в 20.00:

– …После продолжительной болезни тихо скончался генерал-фельдмаршал Роммель, бывший главнокомандующий группой армий «Б» Западного фронта. Причиной смерти стало осложнение после полученных в дорожно-транспортном происшествии черепно-мозговых травм. Фюрер отдал распоряжение о подготовке церемонии государственных похорон…

Миллионы немцев замерли в скорбном молчании у своих радиоприемников – безвременно ушел из жизни великий патриот Германии. Роммель был национальным героем, с его именем были связаны, возможно, последние надежды немецкого народа на лучшее будущее. Рейх был охвачен траурным оцепенением…

Скоропостижная смерть генерал-фельдмаршала вызвала брожение в обществе, породила множество вопросов и подозрений. В своем публицистическом труде «Finis Germaniae»[49]49
  «Конец Германии» – лат. (Прим. перев.)


[Закрыть] консул Бернард выразил всеобщие сомнения по этому поводу:

– …Внезапная смерть одного из самых популярных генерал-фельдмаршалов Гитлера выглядит в высшей степени подозрительно. Настораживает уже то обстоятельство, что фюрер «лично» распорядился о государственных похоронах…

Фюрер и его окружение не могли не считаться с общественным мнением и серьезно опасались разоблачения истинных причин смерти фельдмаршала. Официальная траурная церемония должна была успокоить сомневающихся и несколько остудить накал страстей. Из пропагандистских соображений и для придания делу «внешней благообразности и правдоподобия» Гитлер даже издал и подписал специальный указ:

– 14 октября сего года генерал-фельдмаршал Роммель скончался от болезни, вызванной осложнениями после травм, полученных в автокатастрофе во время служебной поездки по Нормандскому фронту. Рейх и вермахт потеряли одного из своих лучших военачальников. Ушел из жизни мужественный борец, человек беззаветной храбрости и личной отваги…

…Родина высоко оценила его огромный вклад в дело освободительной борьбы немецкого народа с британскими захватчиками в Северной Африке. За два года героических боев Африканского корпуса с превосходящими силами противника он проявил себя как талантливый полководец и заботливый командир. Роммель стал первым представителем наших славных сухопутных войск, кто был награжден «Рыцарским крестом с дубовыми листьями, мечами и бриллиантами» «Железного креста». Как главнокомандующий группой армий он вплоть до последней минуты перед тяжелым ранением укреплял обороноспособность рейха на Западном фронте. Его имя навечно вошло в историю героической борьбы немецкого народа за свободу и независимость своего Отечества – вермахт склоняет голову перед светлой памятью великого солдата и патриота. В ознаменование траура приказываю приспустить государственные знамена и полковые штандарты…

Гитлера не мучила «химера совести», он лишний раз подтвердил, что нет предела человеческому лицемерию, когда прислал на похороны Роммеля огромный лавровый венок. Немецкий народ даже не подозревал, как жестоко обманул его священные чувства безумный диктатор. Только считанные единицы из числа собравшихся на траурную церемонию в Ульме знали истинного виновника трагической гибели «лучшего сына нации». Многие из тех, кто перед лицом всенародного горя цинично улыбались в душе, подсознательно отгоняли от себя видения того страшного для них дня, когда тайное станет явным и немецкий народ призовет их к ответу за все преступления режима. Геббельсовская пропаганда использовала смерть маршала в своих целях. Но в обрушившихся на страну лицемерных потоках славословия все отчетливее звучали голоса тех, кто искренне оплакивал великого сына немецкого народа.

Организацией церемонии погребения генерал-фельдмаршала Роммеля занимались его убийцы из Управления личного состава сухопутных войск. 18 октября в актовом зале ратуши Ульма, которая позже была уничтожена союзническими бомбардировщиками, собрались представители всех родов войск вермахта, партийные и государственные деятели, посланники вассальных государств Германии. От имени фюрера надгробную речь произнес генерал-фельдмаршал фон Рундштедт, и началась она с преисполненной двусмысленного подтекста фразы:

– Фюрер и Верховный главнокомандующий вермахта призвал[50]50
  Игра слов от нем. «berufen»:
  1. Приглашать, назначать, призывать.
  2. (разг.) Сглазить, накликать беду. (Прим. перев.)


[Закрыть] нас сюда, чтобы почтить память верного сына своего Отечества. Полководцы его калибра рождаются раз в сто лет, нация любила генерал-фельдмаршала Роммеля и по праву гордилась им…

…Трагическая судьба вырвала его из наших сомкнутых рядов. Его сердце принадлежало фюреру…

Потом в зал стали вносить венки от родственников, друзей и близких покойного. Фон Рундштедт возложил лавровый венок от фюрера. Я до сих пор не могу без содрогания, стыда и бессильного гнева вспоминать эту чудовищную сцену – склонившийся над гробом Рундштедт и… венок от убийцы у ног его жертвы.

После гражданской панихиды все направились на улицу, и фон Рундштедт предложил опереться на его руку вдове маршала. Фрау Роммель инстинктивно отшатнулась – в это мгновение «личный представитель фюрера» олицетворял для нее самого убийцу ее супруга…

Под звуки «Песни о боевом товарище» и залпы артиллерийского салюта гроб вынесли из ратуши и установили на орудийном лафете. Тысячи людей замерли в скорбном молчании по обе стороны площади. Жители близлежащих городских кварталов получили строгий приказ наглухо закрыть все выходящие на улицу окна и балконы. «Знающие люди» утверждали, что на церемонию похорон непременно приедет сам Адольф Гитлер. Требования комендатуры «закрыть окна и двери» были либо обязательными в таком случае мерами безопасности, либо власти вели свою игру и из пропагандистских или каких-либо других соображений распространяли ажиотажные слухи.

Траурная процессия медленно двигалась вдоль шпалер скорбящих сограждан к городскому крематорию. Здесь уже не было господ в шитых золотом мундирах и дам в богатых туалетах – у фоба с бренными останками генерал-фельдмаршала Роммеля собрались его верные друзья и соратники. Простые и искренние слова прощания звучали без неуместных в этой обители скорби пафоса и фальши:

– …Ветераны Вюртембергского горнострелкового батальона до сих пор вспоминают юного офицера с горящими глазами – оберлейтенанта Роммеля. Солдаты боготворили его, зная, что он никогда не пошлет их в бой ради самого боя, а только в случае настоятельной необходимости. Когда Германия узнала о его безвременной кончине, не было ни одной немецкой семьи, ни одного немецкого мужчины или немецкой женщины, кто бы не почувствовал себя осиротевшим. Такое чувство испытываешь тогда, когда теряешь бесконечно близкого тебе и родного человека. Плоть от плоти немецкого народа, он был бесконечно близок любому из нас. Спи спокойно, дорогой товарищ, вечная тебе память…

– …Мне выпала великая честь сражаться под командованием генерала Роммеля в знойных песках Северной Африки. На родине, на фронте и в британских лагерях военнопленных оставшиеся в живых ветераны Африканского корпуса помнят своего командира – «рыцаря без страха и упрека». Под его командованием мы стали чем-то большим, чем просто войсковое соединение – мы стали «братьями по оружию». Когда он хвалил или отчитывал нас, мы смотрели в его бездонные глаза и видели в них отражение покоренных им вершин. Мы и сами были готовы свернуть любые горы, когда он поднимал нас в атаку…

21 октября 1944 года урна с прахом полководца была захоронена на скромном сельском кладбище Герлингена. Мятежный дух фельдмаршала Роммеля нашел последнее пристанище в живописнейшей местности у подножья Швабских Альб. В последние недели своей жизни он с удивлением обнаружил, что есть еще на земле такие уголки, куда не добралась война. Видимо, предчувствуя свою близкую смерть, он выразил последнюю волю: «…пусть меня похоронят здесь, хочу обрести вечный покой в этой благословенной земле…».

Гестапо оставило вдову генерал-фельдмаршала и его сына в покое – с некоторых пор им перестала угрожать участь «членов семьи врагов нации» с неминуемым арестом и концлагерем, как это практиковалось в рейхе согласно доктрине семейной ответственности. В телефонном разговоре с генерал-фельдмаршалом Моделем генерал Бургдорф передал ему пожелание фюрера «не поднимать больше пыли в деле Роммеля». Кампания по заметанию следов убийства продолжалась. На самом высоком уровне было принято решение более снисходительно обращаться и с людьми из ближайшего окружения Роммеля. Только этим можно объяснить тот факт, что генерал Шпайдель остался в числе немногих уцелевших «заговорщиков 20 июля». Ему есть, за что благодарить судьбу, тем более, что «менее виновные люди» из окружения Герделера и Штауффенберга были давно казнены по приговору Народного трибунала.

Однако верхом цинизма фюрера стало инспирированное им строительство памятника «погибшему герою рейха». 7 марта 1945 года вдова фельдмаршала Роммеля получила письмо от главного инспектора мемориальных кладбищ Германии, профессора Крайса. По заданию Гитлера три известнейших скульптора рейха – профессоры Брекер и Торак из Берлина и Ленер из Дрездена – работали над эскизами монументального памятника полководцу. Фюрер поставил только одно условие: «в композиции обязательно должен присутствовать лев как символ неукротимости боевого духа генерал-фельдмаршала». Ни о чем не подозревающий профессор Крайс отправил фрау Роммель письмо следующего содержания:

– Уважаемая госпожа Роммель! Фюрер поручил мне разработать проект мемориального комплекса, посвященного памяти вашего безвременно почившего супруга. Я привлек к разработке проекта известнейших архитекторов страны и посылаю вам лучшие на мой взгляд эскизы. Памятник существует в виде уменьшенной копии, так как в настоящий момент не представляется возможным изготовить его в натуральную величину и транспортировать в Герлинген. Думаю, что сейчас следует вести речь об установке временной могильной плиты из камня (1 м шириной и 1,80 м длиной) с высеченными на ней инициалами генерал-фельдмаршала и эмблемой. Мне кажется, что стилизованная фигура льва лучше всего выражает величие духа и мужество вашего усопшего супруга. Профессор Торак изобразил умирающего льва, в то время как профессор Брекер – рычащего льва. На эскизе скульптора Ленера из Дрездена изображен лев, готовящийся к прыжку. На мой взгляд, третий вариант самый удачный. Впрочем, оставляю на ваше усмотрение выбор наиболее понравившегося варианта. В настоящий момент существует запрет на изготовление надгробных памятников из камня для солдат и даже для кавалеров «Рыцарского креста». Но я получил специальное разрешение от рейхсминистра Шпеера и могу приступить к изготовлению надгробной плиты незамедлительно, если вы остановитесь на одном из отправленных вам эскизов…

Перед тем как отправиться к вдове генерал-фельдмаршала, эскизы побывали у Бормана, по заданию Гитлера контролировавшего соответствие надписи на мемориальной плите фальшивому эпикризу, написанному в резервном госпитале Ульма.

Только считанные единицы знали о драматических обстоятельствах смерти генерал-фельдмаршала Роммеля и трагедии его семьи. Вплоть до краха «третьего рейха» жизнь и судьба фельдмаршала были «тайной, покрытой мраком». И только с началом нового драматического витка новейшей истории Германии прозвучали первые робкие слова правды о выдающемся немецком полководце.