Текст книги "Смертельный холод"

Автор книги: Луиза Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава пятнадцатая

Бовуар остановился перед еще одним листом бумаги, прикрепленным к стене. Посредине стола стояли сапоги Си-Си, как две скульптуры и как напоминание, какими необычными были убийца и убитая.

– Подведем итоги: для того чтобы убийство произошло, должны были сойтись четыре обстоятельства. – Не переставая говорить, Бовуар записывал. – Первое: жертва должна была стоять в воде. Второе: она должна была снять перчатки. Третье: она должна была прикоснуться к предмету, находящемуся под напряжением. И четвертое: на подошвах ее обуви должен был иметься металл.

– У меня есть протокол осмотра места преступления, – сказала Изабель Лакост, которая днем ранее руководила командой криминалистов. – Это все предварительно, конечно, но на один вопрос у нас есть ответ. Касательно воды. Если вы еще раз посмотрите на фотографии, то рядом с перевернутым стулом увидите пятно синевы на снегу.

Гамаш присмотрелся. Раньше он думал, что это тень. На снегу под определенным ракурсом и при определенном освещении тени были синими. Но не настолько, как в этом случае. Приглядевшись, он увидел и чуть не застонал. Он должен был разглядеть сразу. Все должны были разглядеть.

Убийца мог создать лужу двумя способами. Расплавить лед и снег или принести жидкость с собой. Но если бы он пролил кофе, чай или лимонад, жидкость тут же замерзла бы.

А что не замерзло бы?

Что-то такое, что не замерзает.

Незамерзающая жидкость для бачка омывателя лобового стекла. Эта жидкость продается повсюду в Канаде и галлонами заливается в бачок; она создана, чтобы промывать лобовое стекло от грязи и соли и не замерзать.

Неужели все настолько просто?

– Это незамерзайка для омывателя, – сказала Лакост.

Несомненно, подумал Гамаш. Хоть что-то в этом деле наконец прояснилось.

– Как убийца смог разлить там незамерзайку и остаться незамеченным? – спросила Лакост.

– Видел ли кто убийцу или нет – нам это неизвестно, – сказал Гамаш. – Мы никому не задавали такой вопрос. Но кое-кто сидел рядом с мадам де Пуатье. И этот человек, вероятно, все видел.

– Кто? – спросил Бовуар.

– Кей Томпсон.

Гамаш поднялся и подошел к схеме места преступления, нарисованной Бовуаром. Он рассказал им о допросах, которые провел днем ранее, потом нарисовал вокруг обогревателя три крестика.

– Это садовые стулья. Они предназначались для трех пожилых женщин, которые их и принесли, но воспользовалась стулом только одна. На этом стуле сидела Кей Томпсон. – Гамаш показал на один из крестиков. – Остальные две женщины играли в кёрлинг, и поэтому Си-Си заняла стул, который стоял ближе других к обогревателю. Теперь возьмем этот стул. – Он обвел кружочком крестик, расположенный ближе всего к игровой площадке. – Он лежал опрокинутый. И под ним обнаружилась жидкость. Я верно говорю? – спросил он у Лакост, и та кивнула в ответ.

– Сейчас стул в лаборатории у криминалистов, но я подозреваю, что именно он и был орудием убийства, – сказала она.

– А не обогреватель? – спросил один из агентов у Бовуара. – Насколько я понял, вы считаете, что убитая прикоснулась к какому-то предмету, который был под напряжением. А это и есть обогреватель.

– C’est vrai, – согласился Бовуар. – Но получается, что ее убило не это. Мы считаем, что орудием был стул. Если посмотреть на ожоги на ее руках, то мы увидим, что они совпадают с алюминиевыми трубками в спинке стула.

– Но как это могло произойти? – спросила женщина из технической бригады.

– Вот это мы и должны выяснить, – сказал Бовуар, которого так захватила эта загадка, что он даже забыл приказать технарям продолжать работу.

Она задала правильный вопрос. Каким образом напряжение с обогревателя использовалось для создания электрического стула?

Электрического стула.

Цепкий аналитический ум Жана Ги Бовуара взвесил эту концепцию. Играет ли это какую-то роль? Была ли какая-то причина, по которой убийца выбрал именно этот способ расправиться с Си-Си де Пуатье – электрический стул?

Может быть, это возмездие? Месть? Наказание за какое-то преступление, совершенное Си-Си? Если так, то это было первое наказание такого рода в Канаде за последние пятьдесят лет.

– Кстати, что вы имели в виду? – спросил Гамаш у технического специалиста, задавшего этот вопрос, – молодой женщины в комбинезоне и поясе для инструментов. – И как вас зовут?

– Селин Прово, сэр. Я электрик технической службы Квебекской полиции. Здесь я подключаю компьютеры.

– Bon, Agent Provost. Так какая у вас теория?

Она целую минуту изучала диаграмму, размышляя.

– Какое напряжение выдает этот генератор?

Бовуар назвал ей цифры. Она кивнула и задумалась еще на несколько секунд. Потом отрицательно покачала головой:

– Я думала, мог ли злоумышленник соединить обогреватель и стул проводами и забросать их снегом.

– Но?

– Но это означало бы, что к стулу все время было подведено электричество. Как только злоумышленник подключил провода, стул оказался под напряжением. Кто бы к нему ни прикоснулся, он получал удар током. Убийца не мог быть уверен, что первой к нему прикоснется мадам де Пуатье.

– А есть способ включать и выключать напряжение?

– Нет. Только с генератора на машине. А генератор – устройство шумное. Все заметили бы, что он включается-выключается. А если бы убийца подключил провода в последний момент, то эта женщина, которая, по вашим словам, там сидела, она бы наверняка это заметила.

Гамаш задумался. Пожалуй, она была права.

– Прошу прощения, сэр.

– Еще доклады?

В течение следующих двадцати минут различные агенты рассказывали о своих находках, делали предварительный анализ, сообщали первые сведения о предыстории убитой.

– К настоящему моменту, – докладывала агент Лакост, – мы знаем, что Ришар Лион работает пользующимся славой клерком на фабрике по пошиву одежды. Он выполняет там всякие бумажные дела и назначает людей на посменную работу. Но в свободное от работы время он изобрел вот это. – Он показала схему.

– Хватит загадок, – сказал Бовуар. – Что это такое?

– Бесшумная липучка. У американских военных есть одна проблема. Им все чаще приходится прибегать к тактике ближнего боя, и бесшумность становится критическим фактором. Они подкрадываются к противнику… – Лакост согнулась над столом, изображая крадущегося солдата. – И изготовляются к стрельбе. Но все их оружие прикреплено к форме с помощью липучки. И как только они отдирают липучку, чтобы освободить оружие, противник их тут же обнаруживает. Это стало серьезной проблемой. Любой изобретатель бесшумной липучки может сделать состояние.

Гамаш представил себе, как крутятся колесики в мозгах его сотрудников.

– И Лион сделал это? – спросил он.

– Он изобрел вот это. Систему, которая закрывает клапаны карманов с помощью магнита.

– Оригинально, – сказал Гамаш.

– Вот только магниты с учетом большой толщины материала должны быть довольно мощные. И на каждый карман требуется два магнита, а на форме в среднем около сорока карманов. Так что магниты добавляют около пятнадцати фунтов к уже и без того немалому весу на солдате.

Послышалось хихиканье.

– У него девять патентов в разных отраслях. И все подобного рода.

– Неудачник, – сказал Бовуар.

– Но он не оставляет попыток, – заметила Лакост. – И если ему что-нибудь удастся, он разбогатеет так, что нам и не снилось.

Услышав это, Гамаш вспомнил вопрос, который задала ему Рейн-Мари предыдущим вечером. Почему Ришар Лион и Си-Си де Пуатье поженились? И почему они оставались в браке? Она такая амбициозная, эгоистичная и жестокая, а он такой слабый и неловкий? Уж если на то пошло, то это Си-Си должна была убить мужа, а не наоборот.

В этот момент он понял, что почти как факт принимал гипотезу убийства Си-Си мужем. Может, Лион наконец изобрел что-то такое, что было принято? Может, он убил жену, чтобы не делиться доходом?

– В этом деле есть и еще кое-что странное. – Лакост с извиняющейся улыбкой посмотрела на инспектора Бовуара.

Эти двое расследовали вместе не первое дело, и она знала, что у Бовуара острый аналитический ум. Такого рода беспорядок и хаос были для него мукой смертной. Он взял себя в руки и кивнул в ответ.

– Я поискала информацию про Си-Си де Пуатье в Интернете и ничего не нашла. Ну, кроме водительского удостоверения и медицинской карты. Но ни свидетельства о рождении, ни паспорта – все документы только за последние двадцать лет. Я попробовала Си-Си Лион, Сесилия Лион, Сесилия де Пуатье… – Она подняла руки, показывая, что была вынуждена сдаться.

– Попробуйте Элеонор и Анри де Пуатье, – предложил Гамаш, глядя в книгу, лежащую перед ним. – Судя по ее книге, это были ее родители. И поищите ли-бьен. – Он продиктовал это по буквам.

– Что это такое?

– Ее жизненная философия. Она надеялась, что эта философия вытеснит фэншуй.

Бовуар пытался делать вид, что его это интересует и что он в теме. И то и другое было неправдой.

– Философия, которая, как она надеялась, должна была ее обогатить, – продолжил Гамаш.

– Мотив убийства? – оживился Бовуар.

– Возможно. Если бы ей удалось реализовать свои планы. Но пока впечатление такое, что успехи Си-Си де Пуатье такие же эфемерные, как и успехи ее мужа. Если это все, то прошу получать задания.

Он начал вставать.

– Сэр, еще одно, – вмешался агент Робер Лемье. – Вы дали мне мусор из дома Лиона. Я его перебрал, и вот у меня список.

– Это может подождать, агент. Спасибо, – сказал Гамаш. – Нас ждет трудный день. Я собираюсь поговорить с Кей Томпсон – выяснить, что она видела. Я хочу, чтобы ты нашел этого фотографа, о котором говорил Ришар Лион, – велел он Бовуару, который оживленно кивнул – ему не терпелось начать охоту. – Он как минимум сделал несколько фотографий во время завтрака и игры в кёрлинг. Возможно, в его объектив попал и убийца. Его зовут Сол. Фамилию не называли.

– Сол Петров. – Большая красная пожарная машина заговорила женским голосом.

Из-за нее появилась молодая женщина.

– Я его нашла.

Подходя ближе, она не могла не заметить выражения потрясения и даже ужаса на лицах полицейских за столом. Ее это не удивило. Она была готова к такому приему.

– Доброе утро, агент Николь, – сказал Арман Гамаш.

Глава шестнадцатая

Бовуар раздавал задания на день, а Гамаш тем временем вел приватную беседу с агентом Иветт Николь. В здании старого вокзала была одна отдельная комната, в которой прежде сидел билетер. В последнее время ее занимала Рут Зардо. Здесь помещались стол, стул и сотни три книг. Комната была определенно пожароопасна.

Старший инспектор Гамаш поднялся на ноги, как только появилась агент Николь, – так поднимается при виде палача приговоренный к смертной казни. Он кивнул своему заместителю, и Бовуар без слов понял все, что этим сказано. Гамаш молча двинулся к появившейся Николь, посреди помещения их пути пересеклись, и старший инспектор повел ее в маленькую комнату, где прежде сидел билетер.

Бовуар смотрел на своих людей – они сидели за компьютерами и на телефонах, – но мыслями он был с шефом. И с Николь. С этой отвратительной, жалкой, недалекой женщиной, из-за которой чуть не рассыпалось их предыдущее дело в этой деревне. Иветт Николь была возмутителем спокойствия, источником разногласий в их команде, которая жила и успешно работала в гармонии.

– Прошу вас, объяснитесь.

Гамаш стоял в маленькой комнате, возвышаясь над невысокой Николь. Она сняла шапочку, и оказалось, что ее короткие, мышиного цвета волосы не просто растрепаны – их словно бы подстриг пьяный садовник садовым секатором. Безвкусная одежда плохо сидела на ней, а на шерстяном свитере Гамаш заметил засохший желток. На ее красном лице были язвы от многочисленных угрей, как у подростка. А те участки, что остались не тронуты краснотой, имели нездоровый одутловатый вид. Если в ее серых глазах и горела искорка, то лишь искорка страха. «Она кого-то боится, – подумал Гамаш. – Но не меня».

– Меня приписали к вам, сэр. – Она не сводила с него глаз. – Сегодня утром позвонил суперинтендант Франкер и велел явиться к вам. Я и сама удивилась. – Она пыталась говорить извиняющимся тоном, но получалось плаксиво. – Я прочла материалы по делу от вас и инспектора Бовуара.

– Откуда вы их взяли?

– Мне их переслал домой суперинтендант. Я обратила внимание на информацию о фотографе и на то, что вы считаете этот вопрос приоритетным. Я согласилась…

– Для меня это большое утешение.

– Я хочу сказать, мне показалось, что вы правы. Нет, вы, конечно, правы. – Она начала волноваться. – Вот.

Она протянула руку с листом бумаги. Он взял его и прочел: «Сол Петров, рю Триорн, 17».

– Я нашла это на карте. Вот, смотрите. – Она вытащила из кармана карту и протянула ему.

Гамаш ее не взял. Просто смотрел на агента.

– Я обзвонила около пятнадцати агентств, занимающихся арендой в районе. Никто из них не знал про него. Но наконец я нашла ресторан в Сен-Реми, «Ле Сан-Суси». Там рекламируют шале, сдающиеся внаем. Я спросила владельца, и он вспомнил похожий звонок от человека из Монреаля несколько дней назад. Я позвонила туда – и нашла его: фотограф Сол Петров.

– Вы с ним говорили?

– Да, сэр. Пришлось это сделать. Мне нужно было удостовериться, что это он.

– А если он убийца? Что, если он сейчас сжигает фотографии и загружает машину? Когда вы ему звонили?

– Часа два назад. – Голос Иветт Николь упал почти до шепота.

– Инспектор Бовуар? Прошу вас, возьмите какого-нибудь агента и узнайте, не тот ли это фотограф, которого мы ищем. Агент Лемье, вы остаетесь здесь. Мне нужно поговорить с вами, – снова обратился он к Николь. – Садитесь и ждите меня.

Она опустилась на стул, словно ноги под ней подкосились.

Бовуар взял лист бумаги с адресом, изучил карту на стене и через минуту-другую вышел из помещения, но прежде посмотрел на агента Николь – она сидела в крохотной, тесной комнатке и выглядела самым несчастным из людей на земле. Он сам себе удивился, когда в нем проснулось сочувствие к ней. О темной стороне характера Армана Гамаша ходили легенды. И не потому, что она была такой уж дурной, а потому, что она была глубоко спрятана. Мало кто знал о ее существовании, но те, кто с нею сталкивался, никогда не забывали о ней.

– У меня для тебя задание, – сказал Гамаш, обращаясь к Лемье. – Я хочу, чтобы ты съездил в Монреаль и выяснил кое-что. Меня интересует женщина по имени Эль. Это не настоящее имя. Она была нищей бродяжкой, и ее убили перед Рождеством.

– Это как-то связано с делом Пуатье?

– Нет.

– Я сделал что-то не так? – упавшим голосом спросил Лемье.

– Нет-нет. Мне нужно кое-что выяснить об этом деле, а для тебя это будет неплохой школой. Ты еще не работал в Монреале?

– Да я там был всего несколько раз.

– Ну, вот тебе и возможность прогуляться по Монреалю. – Он увидел тревогу на лице агента Лемье. – Все будет в порядке. Я бы тебя туда не послал, если бы не две вещи. Во-первых, я уверен, что ты сможешь это сделать. И во-вторых, тебе это необходимо.

– Что я должен сделать?

Гамаш сказал ему, и они вдвоем пошли к машине Гамаша, из багажника которой старший инспектор достал коробку с вещдоками и передал ее Лемье. Получив инструкции, молодой агент уехал.

Гамаш проводил взглядом его машину – она медленно проехала по каменному мостику, обогнула деревенский луг, потом поднялась по рю Дю-Мулен и покинула Три Сосны. Старший инспектор постоял под медленно падающим снежком, глядя на людей на лугу. Кто-то нес пакеты с покупками из пекарни Сары или из магазина месье Беливо. Кто-то катался на коньках. Кто-то выгуливал собак. Одна из собак, молодая овчарка, катала, закапывала и подбрасывала что-то в воздух.

Гамаш все еще тосковал по Санни.

За падающими снежинками все были похожи друг на друга. Все одеты в пухлые куртки и вязаные шапочки, делающие их безликими. Гамаш подумал, что если бы был знаком с этими детьми и собаками, то смог бы узнать взрослых.

В этом-то и заключалась стоявшая перед ними проблема. Во время квебекской зимы люди были неотличимы друг от друга. Как яркие мармеладки. Даже мужчин от женщин трудно было отличить. Лица, волосы, руки, ноги, тела – все было закрыто от холода. Даже если бы кто-то и видел убийцу, то все равно не смог бы опознать.

Он посмотрел, как резвятся собаки, и, улыбнувшись, понял, чем они играют. Любимое зимнее развлечение Санни.

Собачье мороженое – замерзшие собачьи экскременты.

Ему не хватало и этих собачьих игр.

– Вам не место в моей команде, агент Николь.

Несколько минут спустя Гамаш посмотрел на ее лицо в угрях, заживающих и расцветающих. Ему хватило ее вранья, ее самоуверенности, ее злости во время прошлого расследования в Трех Соснах.

– Я понимаю, сэр. Не я это придумала. Я знаю, как навредила во время того расследования. Простите меня. Что я могу сделать, чтобы доказать, что изменилась?

– Вы можете уйти.

– Жаль, что я не могу это сделать. – У нее был несчастный вид. – Клянусь вам. Я предполагала, что вы так скажете, и, откровенно говоря, я вас не виню. Сама не понимаю, что на меня нашло в тот раз.

Она заглянула в его глаза – производят ли ее слова какое-то впечатление.

Не производили.

– До свидания, агент Николь.

Он вышел из комнаты, надел куртку и, не оглядываясь, сел в машину.

– Извините, старший инспектор, но Кей Томпсон сейчас здесь нет. Она ночевала у своей подруги Эмили Лонгпре.

Директриса дома престарелых в Уильямсбурге оказалась приветливой деловитой женщиной. Сам дом представлял собой переоборудованный особняк с большими красивыми комнатами, хотя вид у дома был чуть усталый. К тому же от дома явно исходил запах талька. Как и от самих его обитателей.

Арману Гамашу хватило чувства юмора посмеяться над собой. Мадам Лонгпре жила в Трех Соснах и, возможно, была среди тех людей, которых он видел в деревне, на деревенском лугу. Старший инспектор был так зол на агента Николь, что бежал из деревни, как капризный ребенок, каковым считал ее. Он сел в машину и помчался прочь. Вот так оно и случилось, что теперь он находился за несколько километров от свидетеля, который недавно был от него в нескольких метрах. Он улыбнулся, предоставив директрисе повод недоумевать: что такого смешного нашел в ней этот крупный человек.

Гамаш не сразу поехал в Три Сосны – сначала остановился у Легиона и зашел туда. Дверь не была заперта. Здесь редко где запирались двери. Он вошел в холл, и звук его шагов разнесся эхом по большому пустому помещению. Одна из стен была открыта, и здесь имелся оборудованный в духе кафетерия проход на кухню. Гамаш представил себе сутолоку во время завтрака на второй день Рождества, выкрикиваемые приветствия, просьбы добавить чая или кофе. Представил себе Беатрис Мейер, предлагающую свое жуткое варево.

Так почему ее называли Матушкой? Клара вроде бы решила, что он должен найти ответ на этот вопрос, даже не встречаясь с ней. Беатрис Мейер? Матушка Беа? Он отрицательно покачал головой, но подумал, что в конечном счете разгадает эту загадку. Ему нравились такие маленькие тайны.

Он снова включил воображение, мысленно присоединился к этим людям, пришедшим сюда на завтрак на второй день Рождества. Здесь было тепло и весело, висели самые дешевые украшения, какие себе можно представить. Чтобы это представить, и воображения-то включать не требовалось. Они все еще оставались на своих местах: звездочки и снежинки из пластмассы и гофрированной бумаги, искусственная елочка, у которой отсутствовала по меньшей мере половина пластмассово-проволочных веток, бумажные колокольчики и раскрашенные в зеленое и синее снеговики, изготовленные восторженными, усталыми и не очень одаренными детьми в группе продленного дня. В углу стояло пианино, из клавиш которого кто-то наверняка вымучивал рождественские песенки. Здесь стоял запах блинов и кленового сиропа, полученного из деревьев близ города, запах яиц и консервированного черного канадского бекона.

А Си-Си и ее семья? Где сидели они? Кто-нибудь был рядом с ней во время ее последнего в жизни завтрака? Кто-нибудь из них знал, что это ее последний завтрак?

Один из них знал. Кто-то сидел в этой самой комнате, ел, пил, смеялся и напевал рождественские песенки. И планировал убийство.

Выйдя на улицу, Гамаш помедлил – нужно было сориентироваться, потом посмотрел на часы и направился к озеру Лак-Брюм. Ему всегда нравился этот городок, Уильямсбург. Он отличался от Сен-Реми, в большей степени французского, тогда как Уильямсбург традиционно был более английским, хотя это и менялось по мере взаимопроникновения двух языков и культур. Гамаш поглядывал на приятные для глаза дома и магазины, все покрытые чистым белым снегом. Здесь стояла тишина – мир и покой опускались на эту землю с приходом зимы, словно земля отправлялась на покой. На пухлой снежной подушке машины почти не производили шума. Люди бесшумно шли по тротуарам. Все было приглушенным и безмолвным. Все было очень, очень мирным.

Дорога от Легиона до озера заняла у Гамаша четыре с половиной минуты. Он шел не спеша, но ноги у него были длинные, и он знал, что у большинства людей это заняло бы чуть больше. Однако представление о среднем времени, необходимом для того, чтобы добраться до озера от Легиона, он получил.

Он стоял на обочине дороги и смотрел на озеро, пустое и запорошенное снежком. Площадка для кёрлинга была почти невидима, и единственным свидетельством того, что здесь что-то происходило, оставалась трибуна, пустая и заброшенная, в ожидании людей, которые никогда не придут.

Что делать с Иветт Николь? Спокойствие этого места дало ему возможность обдумать эту проблему. А она была настоящей проблемой. Теперь он знал это. Один раз она его провела, но Арман Гамаш относился к тем людям, которых невозможно провести дважды.

Она появилась в Трех Соснах по какой-то причине, и этой причиной не обязательно было убийство Си-Си де Пуатье.

Инспектор Бовуар выехал из Трех Сосен в направлении Сен-Реми. После нескольких минут езды по заснеженным проселочным дорогам, окруженным лесом, он свернул на подъездную дорожку, ведущую к беспорядочно построенному деревянному дому. На всякий случай он взял с собой одного агента. Он постучал в дверь и принял свободную позу, пытаясь произвести впечатление расслабленности, может быть даже рассеянности. На самом деле ничего этого не было. Он был готов в любую минуту броситься в погоню. Он даже надеялся, что в этом возникнет необходимость. Сидеть и разговаривать – это была территория старшего инспектора Гамаша. А его территорией была погоня.

– Oui? – На пороге стоял растрепанный человек средних лет.

– Месье Петров? Сол Петров?

– Oui, c’est moi[60]60
  Да, это я (фр.).


[Закрыть].

– Я хотел поговорить с вами об убийстве Си-Си де Пуатье. Насколько я понимаю, вы ее знали?

– Я ждал вас. Почему вы так долго не приезжали? У меня есть несколько фотографий, которые могут вас заинтересовать.

Гамаш стянул с себя пухлую куртку, поправил пиджак и свитер, смявшиеся под курткой. Как и у всех остальных зимой, вид у него был такой, будто кто-то запустил мышь ему за воротник. Он помедлил секунду-другую, собираясь с мыслями, потом направился в маленькую отдельную комнату, снял трубку и набрал номер.

– А, это вы, Арман. Получили мой подарок?

– Если вы имеете в виду агента Николь, то получил, суперинтендант Франкер. Merci, – веселым голосом проговорил Бовуар.

– Чем я могу вам помочь? – произнес Франкер низким, ровным интеллигентным голосом.

Ни малейшего намека на коварного интригана, который обитал в его голове.

– Я хотел узнать, почему вы ее прислали.

– Мне показалось, что вы спешите с выводами, старший инспектор. Агент Николь год проработала здесь на наркотиках, и мы были довольны ею.

– Тогда зачем отправлять ее ко мне?

– Вы оспариваете мое решение?

– Нет, сэр. Вы знаете, мне и без того ясно, почему вы принимаете те или иные решения.

Гамаш знал, что нанес точный удар. Яд просочился по проводам и заполнил громадную, голую тишину.

– Зачем вы мне позвонили, Гамаш? – прорычал голос.

Маски были сброшены.

– Хотел поблагодарить вас за откомандирование агента Николь. Joyeux Noёl.

Он повесил трубку, но прежде услышал, как на линии воцарилась тишина. Гамаш получил то, что ему требовалось.

Он знал, что на самом высоком уровне Квебекской полиции пытаются лишить его права принимать решения. А ведь он и сам прежде принадлежал к этому уровню. Официально он по-прежнему оставался главой отдела по расследованию убийств и одним из старших чинов в полиции. Но на частном уровне ситуация изменилась. И случилось это после дела Арно.

Но сам он начал осознавать серьезность этих перемен лишь недавно. Он больше не слышал просьб от Бовуара позволить ему возглавлять расследование. Агент Изабель Лакост после дела Арно не раз получала назначения на второстепенные расследования во второстепенных отделах, как и другие члены его отдела по расследованию убийств. Гамаш даже не задумывался об этом, полагая, что эти временные откомандирования совершаются в силу необходимости. Ему и в голову не приходило, что его людей наказывают за то, что сделал он сам.

Но несколько недель назад его собственный босс и друг, суперинтендант Мишель Бребёф, пригласил его и Рейн-Мари на обед, а после обеда отвел в сторонку.

«Ça va, Armand?»[61]61
  Как дела, Арман? (фр.)


[Закрыть]

«Oui, merci, Michel. Дети – вот главная забота. Никогда не слушаются. Молодой Люк оставил работу и хочет путешествовать по миру вместе с Софи и детишками. Анни слишком много работает, защищает бедную обиженную „Алкоа“[62]62
  «Алкоа» – американская металлургическая компания, один из крупнейших производителей алюминия в мире.


[Закрыть] от несправедливых обвинений. Ты представь себе: верить корпорации, которая заведомо загрязняет окружающую среду». Гамаш усмехнулся.

«Поразительно».

Бребёф предложил ему коньяк и сигару. Коньяк Гамаш взял, а от сигары отказался. Они сидели в кабинете Бребёфа в дружеском молчании, слушали «Радио Кэнада» и женский смех из соседней комнаты и готовились к разговору.

«Ты что-то хотел мне сказать?» Гамаш посмотрел в глаза Бребёфа.

«Когда-нибудь ты все же ошибешься, Арман, – улыбнулся его друг, которого нередко заставала врасплох способность Гамаша читать его мысли. Но как бы там ни было, всё провидеть Гамаш не мог.

«Судя по твоему тону, Мишель, я уже ошибся, и очень сильно. Этот день был и прошел».

«Нет, не прошел».

В этом-то и была загвоздка. И когда молчание снова воцарилось в кабинете Мишеля, Гамаш вдруг увидел всю глубину проблемы. И оценил по достоинству мужество, проявленное его другом, который решился сказать ему об этом.

«Будь осторожен, Арман. Это гораздо серьезнее, чем ты себе представляешь».

«Пожалуй, ты прав», – согласился Гамаш.

И вот теперь суперинтендант Франкер вернул в его команду агента Николь. Конечно, это могло быть чистой случайностью. Возможно, она настолько вывела их всех из себя, что Франкер решил мелко отомстить Гамашу, откомандировав Николь в его подчинение. Да, это было наиболее вероятным объяснением. Маленькая злобная шутка – ничего более.