Текст книги "Смертельный холод"

Автор книги: Луиза Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава восьмая

– Нашла что-то?

Старший инспектор Арман Гамаш налил жене бокал «Перье», поцеловал ее в затылок и посмотрел на документ в ее руке. Был второй день Рождества, и они сидели в его кабинете в полицейском управлении Квебека. Гамаш был в серых брюках, рубашке и галстуке – на работу он всегда так одевался. А изящный кашемировый кардиган как бы намекал, что сегодня все-таки праздник. Хотя Гамашу было всего пятьдесят с небольшим, его старомодное обаяние, вежливость и манеры напоминали о прошлых временах. Он улыбнулся жене, его темно-карие глаза выхватили седую прядку в ее волосах. До него доносился слабый запах «Джой» от «Жана Пату» – туалетной воды, которую он дарил жене на каждое Рождество. Гамаш описал круг и сел напротив нее в кожаное кресло, встретившее его просиженными формами. Тело Гамаша свидетельствовало о его склонности хорошо поесть и о привычке скорее к долгим прогулкам, чем к контактным видам спорта.

Его жена Рейн-Мари сидела в другом кожаном кресле, на коленях у нее лежала огромная красно-белая салфетка, в одной руке она держала папку, в другой – сэндвич с индейкой. Откусив от сэндвича, она скинула очки с носа, и они повисли на шнурке.

– Думала, что нашла что-то, но нет. Мне показалось, что есть один вопрос, не заданный следователем, но потом я нашла этот вопрос чуть ниже.

– Кто это был?

– Дело Лабарре. Человек, которого скинули в метро на пути перед поездом.

– Я помню. – Гамаш налил себе воды. Между ними на полу высились аккуратные стопки с папками. – Я не знал, что дело не закрыто. Ты ничего не нашла?

– Извини, дорогой. В этом году у меня не получается.

– Иногда там и нет ничего.

Они взяли новые папки и возобновили чтение в дружном молчании. У них сложилась такая традиция: на второй день Рождества они брали сэндвичи с индейкой, фрукты и сыр и ехали в кабинет Гамаша в отделе по расследованию убийств, где целый день проводили за чтением материалов следствия.

Рейн-Мари взглянула на мужа: тот погрузился в чтение, пытаясь извлечь истину из этих материалов, разглядеть за этими сухими словами, фактами и цифрами человека. В каждой из этих папок обитал убийца.

Это были материалы по нераскрытым убийствам. Несколько лет назад старший инспектор Гамаш обратился к своему коллеге в городской полиции Монреаля и сделал ему это предложение за коньяком в клубе Сен-Дени.

«Баш на баш, Арман? – спросил Марк Бро. – И как это будет работать?»

«Я предлагаю второй день Рождества. В управлении Квебекской полиции все тихо-спокойно. Думаю, и в твоем офисе тоже».

Бро кивнул, с интересом глядя на Гамаша. Как и большинство его коллег, он относился к Гамашу с искренним уважением. Только глупцы недооценивали его. Но Бро знал, что в полиции немало глупцов. Глупцов, наделенных властью и вооруженных.

Дело Арно безусловно доказывало это. И чуть не уничтожило этого большого умного человека, сидящего перед ним. Бро не знал, известна ли Гамашу эта история во всех подробностях. Вероятно, неизвестна.

Арман Гамаш говорил низким, приятным голосом. Бро отметил, что его темные волосы начинают седеть на висках, на макушке появилась лысина, но никаких попыток зачесать ее Гамаш не предпринимал. У него были густые темные усы, аккуратно подстриженные и тоже седеющие. Заботы избороздили его лицо, но не только заботы – и смешливость тоже. Его темно-карие глаза задумчиво смотрели на Бро над полукруглыми очками.

Бро было любопытно, как он выживает. Мир городской полиции Монреаля был жесток, но Бро знал, что обстановка в управлении Квебекской полиции еще круче. Потому что ставки там были выше. И тем не менее Гамаш сделал карьеру – возглавил самый знаменитый отдел в Квебекской полиции.

Но это, конечно, был его потолок. Даже Гамаш знал это. Однако в отличие от Марка Бро, который являл собой воплощенное честолюбие, Арман Гамаш, похоже, был удовлетворен, даже счастлив. Было время до дела Арно, когда Бро подозревал, что Гамаш простоват, что он поднялся не по уму высоко. Но теперь Бро так больше не считал. Теперь он знал, что кроется за этими добрыми глазами и спокойным лицом.

У него было очень странное ощущение тогда, будто Гамаш понимает все, что происходит и в его, Бро, голове, и в хитроумных умах чинов Квебекской полиции.

«Я предлагаю обменяться материалами нераскрытых дел, провести несколько дней за их изучением. Посмотреть, не удастся ли что-нибудь найти».

Бро глотнул коньяк, откинулся на спинку стула и задумался. Мысль была неплохая. Но необычная. И вероятно, могла вызвать недовольство, если кто-нибудь узнает. Он улыбнулся Гамашу и снова подался вперед: «А с чего это ты? Разве тебе и без того не хватает работы за год? Или ты хочешь убежать от семьи на Рождество?»

«Ну, ты же знаешь, если бы я этого хотел, то переехал бы к себе в кабинет и жил там на кофе из автомата. Своей жизни у меня нет, и семья меня презирает».

«Это я про тебя знаю, Арман. Собственно говоря, я тебя презираю».

«А я тебя».

Они обменялись улыбками.

«Я бы хотел, чтобы кто-то сделал это для меня, Марк. Все очень просто и основано на моем непроходимом эгоизме. Если бы меня убили, то мне хотелось бы думать, что дело не останется нераскрытым. Пусть кто-нибудь приложит дополнительные усилия. Разве я могу отказать в этом другим?»

Мысль была простая. И правильная.

Марк Бро пожал большую руку Гамаша: «Договорились, Арман».

«Договорились, Марк. И если что-нибудь случится с тобой, то дело не останется нераскрытым».

Это было сказано с чудесной простотой, и Бро удивился глубине смысла этих простых слов.

И вот уже несколько лет они встречались во второй день Рождества на парковке перед управлением Квебекской полиции и обменивались коробками. А потом Арман и Рейн-Мари открывали коробки и искали в них убийц.

– Вот что странно. – Рейн-Мари опустила папку и поймала взгляд мужа, который смотрел на нее. Она улыбнулась. – Этому делу всего несколько дней. Непонятно, почему оно попало в коробку.

– Рождественская суета. Кто-то, вероятно, ошибся. Дай-ка мне его – положу в исходящие.

Он протянул руку, но она уже опустила глаза и продолжила чтение. Через секунду он опустил руку.

– Извини, Арман. Просто я знала эту женщину.

– Не может быть. – Гамаш положил свою папку и подошел к Рейн-Мари. – Откуда? Что это за дело?

– Нет, она никакая не знакомая. Ты, вероятно, тоже знал ее. Бродяжка, что вечно болталась у автобусной остановки в Берри. Ну, ты знаешь, такая всепогодная, вся замотанная в несколько слоев лохмотьев. Она там сколько лет провела.

Гамаш кивнул:

– И все же пока это не может считаться нераскрытым делом. Ты говоришь, ее всего пару дней как убили?

– Двадцать второго. И вот что странно: она была не на остановке в Берри. Она была на Де-ла-Монтань, у «Ожильви». А это в десяти – пятнадцати кварталах от ее обычного места.

Гамаш вернулся на свое место и сел в ожидании, глядя, как читает Рейн-Мари. Несколько седых прядок выбились из прически. Ей было немного за пятьдесят, и она стала еще привлекательнее, чем когда они поженились. Косметикой она почти не пользовалась – ее устраивало лицо, подаренное ей природой.

Гамаш мог весь день просидеть, наблюдая за ней. Он иногда заезжал за ней на работу – в Национальную библиотеку, специально приезжал пораньше, чтобы видеть, как она работает с историческими документами, делает выписки, сидит с серьезными глазами, наклонив голову.

Потом она поднимала взгляд, замечала его, и ее лицо озарялось улыбкой.

– Ее нашли задушенной. – Рейн-Мари опустила папку. – Тут сказано, что ее звали Эль. Фамилии нет. Невероятно. Это оскорбительно. Не смогли узнать ее имя, а потому назвали просто – Она[38]38
  По-французски «она» – elle.


[Закрыть].

– Узнать имя бывает нелегко, – сказал Гамаш.

– Поэтому, наверно, детсадовцев и не берут в детективы.

Он не мог не рассмеяться, услышав это.

– Да они даже и не попытались, Арман. Ты посмотри. – Рейн-Мари показала ему папку. – Тут и материалов-то никаких нет. Она была для них бродягой.

– Хочешь, чтобы я попробовал?

– А ты можешь? Хотя бы имя узнать.

Он нашел коробку с вещдоками по делу Эль, стоящую в ряд с другими вдоль стены его кабинета, надел перчатки, вытащил содержимое и разложил его на полу. Вскоре повсюду лежала грязная, полуистлевшая одежда, и кабинет наполнился запахом, который мог дать фору любому голубому сыру.

Старые газеты, помятые и грязные, лежали рядом с одеждой. Гамаш предполагал, что они понадобились бродяжке для утепления в суровую канадскую зиму. Он знал, что слова могут многое, но вот чтобы защищать от холода… Рейн-Мари присоединилась к нему, и они вместе принялись просматривать содержимое коробки.

– Похоже, она в буквальном смысле окружила себя словами, – сказала Рейн-Мари, увидев книгу. – Эти газеты для изоляции и даже книга.

Она открыла книгу наугад и принялась читать:

 
Моя мать давно умерла и покоится в другом городе,
но со мной так еще и не покончила.
 

– Позволь? – сказал Гамаш. Он взял книгу, посмотрел на обложку. – Я знаю автора. Встречался с ней. Это Рут Зардо.

Он прочитал название: «У меня все ОТЛИЧНО».

– Это та женщина из маленькой деревеньки, что тебе так понравилась? Одна из твоих любимых поэтов?

Гамаш кивнул и открыл книгу на первой странице:

– У меня этой нет. Вероятно, новая. Не думаю, что Эль ее читала.

Он посмотрел на титульный лист и увидел надпись: «Ты воняешь. С любовью, Рут».

Гамаш подошел к телефону и набрал номер.

– Это книжный магазин «Ожильви»? Я бы хотел узнать… Хорошо, жду.

Он наклонил голову, посмотрел на Рейн-Мари и улыбнулся. Она надела резиновые перчатки и вытащила из коробки с вещдоками маленькую деревянную шкатулку, простую и видавшую виды. Рейн-Мари перевернула ее и обнаружила четыре буквы, приклеенные к низу.

– Что ты об этом думаешь? – спросила она, показывая шкатулку Арману.

КЛМ Б.

– Она открывается?

Рейн-Мари осторожно приподняла крышку и заглянула внутрь. На ее лице появилось еще более озадаченное выражение.

Шкатулка была набита буквами алфавита.

– А попробуй-ка… Да, слушаю? – Он поднял брови, извиняясь. – Я хотел у вас узнать о последней книге Рут Зардо. Да-да. Много народа? Понимаю. Хорошо, merci.

Он повесил трубку. Рейн-Мари вывалила содержимое коробки на стол и стала раскладывать буквы ровными стопками.

Пять букв. Б, С, М, Л и К.

– Те же буквы, что и на донышке, кроме С, – сказала она. – Почему эти буквы и почему прописные?

– По-твоему, важно, что буквы там прописные?

– Не знаю. Но, судя по тем документам, с которыми я имею дело по службе, прописные буквы – это первые буквы слов.

– Например, КККП[39]39
  Королевская канадская конная полиция.


[Закрыть].

– Полицейский – всегда полицейский. Например, «У меня все ОТЛИЧНО». – Она показала на книгу Рут, лежавшую теперь на столе Гамаша. – Я думаю, тут смысл совсем другой. Что тебе сказали в магазине?

– Рут Зардо презентовала свою книгу несколько дней назад в магазине «Ожильви». Двадцать второго декабря.

– В день смерти Эль, – заметила Рейн-Мари.

Гамаш кивнул. С какой стати Рут стала бы дарить экземпляр своей книги бродяжке и подписывать ее «С любовью, Рут»? Он достаточно хорошо знал эту старуху – словом «любовь» она не очень разбрасывалась. Он снова взялся было за телефонную трубку, но телефон зазвонил, едва он прикоснулся к нему.

– Oui, allô. Гамаш слушает.

С того конца провода не донеслось ни звука.

– Oui, bonjour? – попытался Гамаш еще раз.

– Старший инспектор Гамаш? – раздался голос. – Не думал, что вы ответите по своему телефону.

– Я человек вездесущий. – Он обезоруживающе улыбнулся. – Чем могу вам помочь?

– Меня зовут Робер Лемье. Я дежурю в полицейском отделении Кауансвилла в Восточных кантонах.

– Я помню. Мы встречались на расследовании убийства Джейн Нил.

– Да, сэр.

– Что я могу для тебя сделать, сынок?

– У нас убийство.

Получив информацию, Гамаш повесил трубку и посмотрел на жену. Она сидела собранная и спокойная.

– У тебя есть кальсоны? – спросила она.

– Да, мадам.

Он открыл верхний ящик, в котором оказался сверток синего шелка.

– Я думала, что полицейские обычно держат там оружие, – сказала Рейн-Мари.

– Я нахожу, что кальсоны дают мне достаточную защиту.

– Рада за тебя. – Она обняла его. – Я тебя оставляю, дорогой. У тебя работа.

Она оглянулась от двери – он уже звонил по телефону, стоя спиной к ней и глядя в окно на монреальское небо. Она увидела, как он совершает такие знакомые ей движения, обратила внимание, как чуть завиваются волосы на его шее, скользнула взглядом по его сильной руке, прижимающей телефонную трубку к уху.

Через двадцать минут Гамаш ехал к месту преступления, за рулем сидел его заместитель инспектор Жан Ги Бовуар. Они проехали по мосту Шамплена и оказались на шоссе – им предстояло полуторачасовое путешествие в самую глубинку Восточных кантонов.

Гамаш несколько минут смотрел в окно, потом снова открыл книгу и дочитал стихотворение, которое начала ему читать Рейн-Мари.

 
И когда нас смерть моя разделит,
и снова встретимся, прощенные и простившие,
не будет ли и тогда, как прежде, слишком поздно?
 

Глава девятая

– Ее звали Сесилия де Пуатье, – ответил агент Лемье на первый вопрос Гамаша. – Но все называли ее Си-Си. Вот здесь это и случилось, сэр.

Лемье старался говорить не слишком взволнованным, но в то же время не слишком равнодушным голосом. Он распрямил плечи и придал себе вид человека, который знает, что делает.

– Здесь? – спросил Гамаш, показывая на снег.

– Да, сэр.

– Откуда вы знаете? – спросил Жан Ги Бовуар. – Тут снег всюду одинаковый.

И в самом деле, следы ног на снегу были повсюду. Словно по месту убийства прошел парад Санта-Клауса. Бовуар натянул пониже свою черную лыжную шапочку и опустил наушники. Ничего лучше в магазинах ему найти не удалось, а хотелось, чтобы было красиво и тепло. Жан Ги Бовуар находился в постоянных борениях с самим собой: он хотел носить такую одежду, которая подчеркивала бы достоинства его стройной, спортивной фигуры, но в то же время защищала бы его от холода. Во время квебекской зимы было практически невозможно выглядеть привлекательным и не мерзнуть. А Жан Ги Бовуар вовсе не хотел выглядеть уродом в парке и дурацком колпаке. Он посмотрел на Гамаша – тот выглядел очень собранно. Неужели ему не бывает холодно? Или он просто умеет не показывать это? На шефе были серая шапочка, желтый кашемировый шарф и длинная зимняя парка из мягкого британского хаки. Судя по его виду, ему было тепло. И Бовуар поразился тому, насколько заманчиво теплыми могут выглядеть при минус десяти пухлая куртка, перчатки с пальцами-сардельками и все остальные зимние причиндалы. Бовуар начал подозревать, что только он один и выглядит смешно. Но он отринул эту неприятную мысль, когда порыв ветра проник под его модную куртку «пилот» и добрался до самых его костей. Его охватила дрожь, и он принялся топать ногами. Они стояли на замерзшем озере, обдуваемом всеми ветрами и холодном. До берега было ярдов сто, а другой берег тонкой лентой терялся вдалеке. Бовуар знал, что за неровной местностью слева лежит городок Уильямсбург, но сейчас инспектору казалось, что они за тысячу миль от цивилизации. Они определенно стояли в месте, где произошло что-то в высшей степени нецивилизованное.

Здесь был убит человек.

Как это ни прискорбно, но в то время никто этого не знал.

– Расскажи, что тебе известно, – попросил Гамаш, обращаясь к Лемье.

Это был один из любимых моментов у Бовуара. Подход к очередной тайне. Но Гамаш знал, что корни этой тайны, как и в случаях со всеми другими убийствами, уходят в далекое прошлое. Это не было ни началом, ни концом.

Гамаш прошел несколько шагов по замерзшему заснеженному озеру, раскалывая ботинками хрупкую корочку наста. Он почувствовал знакомое покалывание на щиколотках – в ботинки набился снег.

– Судя по тому, что говорят свидетели, убитая просто рухнула, – начал Лемье, глядя на старшего инспектора и пытаясь понять, удовлетворяет ли его этот ответ. Вид у Гамаша был недовольный, и Лемье внутренне сжался. Неужели он уже успел сделать что-то не так? – Они попытались вернуть ее к жизни, думали, это инфаркт, потом уложили в машину и повезли в больницу.

– И затоптали тут все, – проворчал Бовуар, словно Лемье был виноват в этом.

– Да, сэр. Я думаю, они сделали все, что было в их силах.

Лемье ждал нового упрека, но такового не последовало. Бовуар раздраженно фыркнул, а Гамаш сказал:

– Продолжай.

– Врач скорой помощи, доктор Ламбер, позвонил в полицию через полчаса. Сегодня, около половины двенадцатого. Он сообщил, что это случай подозрительной смерти, что он позвонил коронеру и что, судя по всему, смерть наступила от поражения электрическим током. Как я сказал, по его официальному заявлению, это случай подозрительной смерти – так полагается по их правилам, пока факт не будет установлен полицией, но, когда мы приехали, у него уже не осталось сомнений. Она была убита.

– Пожалуйста, агент, называйте ее по имени, – сказал Гамаш без малейшей укоризны. – Мы должны воспринимать мадам де Пуатье как личность.

– Да, сэр. Она, мадам де Пуатье, была убита электричеством на этом самом месте.

Именно это Лемье и сказал ему по телефону, и даже в кабинете это показалось Гамашу странным, но теперь, когда он стоял на месте преступления, все это представлялось ему совсем уж необыкновенным.

Как можно получить удар током посреди замерзшего озера? Прежде можно было убить кого-то в ванне, но сегодня большинство электрических приборов имеют автоматические выключатели. Брось тостер в ванну с водой, где отмокает твоя супруга, и ты получишь сгоревший предохранитель и негодующую любовницу.

Нет, убить кого-нибудь током теперь положительно невозможно, если только ты не губернатор Техаса[40]40
  Намек на то, что законодательством штата Техас разрешена смертная казнь на электрическом стуле.


[Закрыть]. Но чтобы сделать это на замерзшем озере среди десятков свидетелей – нет, это сумасшествие.

Но кому-то хватило безумия попытаться.

Кому-то хватило ловкости преуспеть в этом.

Каким образом? Гамаш медленно повернулся, но никаких зацепок не заметил. Ни старых телевизоров, ни дымящихся тостеров на льду не было. Но он увидел на снегу три алюминиевых садовых стула. Один из них был опрокинут. За стульями находилось что-то вроде громадного хромированного гриба высотой в пятнадцать футов. Футах в двадцати влево стояла трибуна для болельщиков.

Все было обращено к расчищенной ледяной площадке длиной футов в двадцать перед трибуной. Гамаш направился туда, стараясь идти там, где снег лежал не самый глубокий, и увидел, что эта площадка представляет собой длинный узкий прямоугольник с разбросанными по нему большими круглыми камнями.

Кёрлинг.

Гамаш никогда не занимался этим видом спорта, но он как-то смотрел «Брайер» по телевизору и, увидев снаряд кёрлинга, вполне мог его узнать. У игровой площадки был какой-то жутковатый вид, как и у всех брошенных мест. Гамаш почти слышал, как снаряды катятся по льду и как игроки окликают друг друга. Всего несколько часов назад здесь было множество веселящихся людей. Кроме одного. Одному из них было так тошно, так невыносимо, так не по себе, что он пошел на убийство. Гамаш попытался представить, что сделал этот человек. Где он сидел? С другими людьми на трибуне или отделился от остальных в преддверии действия, которое сделает его навсегда непохожим на других? Был ли он возбужден или испуган до смерти? Спланировал ли он убийство до последней детали или его внезапно обуяла злость, такая нестерпимая, что он вынужден был действовать? Гамаш стоял почти недвижимо и внимательно прислушивался – не донесется ли до него голос убийцы, не выделится ли из призрачного смеха детей и голосов игроков.

Но нет, не получилось. Пока.

А может быть, никаких голосов и не было, только ветер, который завывал над поверхностью озера, подхватывал снег, образовывал мерзлую рябь.

Криминалистическая бригада огораживала место преступления желтой полицейской лентой, фотографировала каждый дюйм площади, подбирала все, что могло служить вещественным доказательством. Замеры, сбор улик и отпечатков пальцев при минус десяти по Цельсию – дело нелегкое. Гамаш видел, что они торопятся. Была почти половина четвертого – после убийства прошло три часа, и стихия брала свое. Работать на любом месте преступления под открытым небом было нелегко, но что уж говорить, если преступление совершено на замерзшем озере посреди канадской зимы.

– Как можно убить здесь человека электрическим током? – нетерпеливо спросил Бовуар. – Что говорят свидетели?

– Матч по кёрлингу начался около десяти, – сказал Лемье, заглянув в свой блокнот. – Может быть, в десять тридцать, когда все собрались. Почти все были на трибуне, но убитая и еще одна женщина сидели на этих стульях.

– Убитая сидела на том, который перевернут? – спросил Бовуар.

– Не знаю.

Признаться в этом для Лемье было как нож острый. Но как ни странно, именно в этот момент Гамаш впервые посмотрел на него с чем-то большим, чем вежливый интерес.

– О том, что что-то случилось, люди узнали, когда закричала та, вторая женщина, сидевшая рядом. Поначалу ее никто не услышал из-за шума на площадке.

– Там что, кёрлингисты подрались? – недоуменно спросил Бовуар.

Единственная драка, какую он мог себе вообразить на матче по кёрлингу, – это давка на выходе.

– Я предполагаю, кому-то удался хороший бросок, – сказал Лемье.

– Тут лучше не предполагать, – тихо заметил Гамаш.

– Да, сэр.

Лемье опустил голову и постарался не выглядеть слишком расстроенным этими простыми критическими словами. Ему не хотелось казаться нетерпеливым школьником. Момент был деликатный. Важно было создать хорошее впечатление.

– Как только люди поняли, что случилось, они попытались вернуть мадам де Пуатье к жизни. Здесь было несколько добровольцев из пожарной команды.

– Включая и Рут Зардо? – спросил Гамаш.

– Откуда вы знаете?

– Познакомился с ней во время предыдущего расследования. Она все еще возглавляет добровольную пожарную команду в Трех Соснах?

– Да, сэр. Она была здесь с остальными. С Оливье Брюле, Габри Дюбо, Питером и Кларой Морроу.

Гамаш улыбался, слыша эти имена.

– Они сделали ей искусственное дыхание, потом уложили в машину и отвезли в Кауансвилл, где врач зафиксировал смерть.

– На каком основании доктор утверждает, что она была убита током? – спросил Бовуар.

– Ожоги. Руки и ноги у нее обожжены.

– И пока ей делали искусственное дыхание, никто не обратил на это внимания? – спросил Бовуар.

Лемье был достаточно опытен, чтобы не отвечать на этот вопрос. Несколько секунд спустя он продолжил:

– С мадам де Пуатье были муж и дочь. Они поехали с ней в больницу. Я записал их имена и адрес.

– Сколько людей видели случившееся? – спросил Гамаш.

– Около тридцати человек. Может, больше. Это ежегодная игра. А перед этим у них состоялся общий завтрак в Легионе.

Вокруг них теперь работали криминалисты, время от времени они подходили к Гамашу с вопросом или сообщением. Бовуар отправился наблюдать за сбором вещественных доказательств, а Гамаш стоял и смотрел, как работает его команда, потом медленно, размеренным шагом двинулся вокруг места преступления, сцепив за спиной руки в перчатках. Агент Лемье наблюдал за старшим инспектором – тот словно отправился в свой собственный мир.

– Идем со мной.

Старший инспектор остановился и повернулся так неожиданно, что поймал взгляд Лемье, который не сводил с него глаз. Молодой полицейский бросился вперед по снегу и через несколько секунд уже шел бок о бок с Гамашем, не зная, чего ему ждать дальше. Спустя минуту-другую он понял, что, возможно, от него ждут лишь одного – чтобы он за компанию шел рядом со старшим инспектором. И тогда Лемье тоже сцепил руки за спиной и принялся вместе с Гамашем ходить вокруг места преступления, и скоро они вдвоем протоптали кольцо, в центре которого, словно яблочко мишени, находилось малое колечко – место, где умерла Си-Си де Пуатье.

– Это что? – спросил наконец Гамаш, показывая на громадный гриб, возвышавшийся над местом преступления, как очень маленькое и замерзшее облако после взрыва атомной бомбы.

– Это нагревательный элемент, сэр. Что-то вроде фонарного столба, только рассеивает не свет, а тепло.

– Я видел такие в Квебек-Сити – их ставят на площадках с выносными столиками перед кафе, – сказал Гамаш, вспоминая стаканы белого вина на старинных каменных площадках в Старом городе Квебека и нагревательные элементы, которые позволяли людям с комфортом обедать на улице вплоть до ранней осени. – Но они гораздо меньше.

– Большинство меньше. Но это промышленные обогреватели. Используются на стройках зимой и на спортивных соревнованиях. Я думаю, что этот позаимствовали у хоккейной команды в Уильямсбурге. У них большинство матчей проходит на открытом воздухе, и несколько лет назад они нашли спонсора, у которого попросили сделать для них трибуну и что-нибудь для обогрева зрителей.

– Ты местный?

– Да, сэр. Я вырос в Сен-Реми. Моя семья уехала, но я после окончания полицейского колледжа решил вернуться.

– Почему?

Почему? Этот вопрос удивил Лемье. Никто прежде не спрашивал у него. Может, это такая хитрая проверка со стороны Гамаша? Он посмотрел на крупного человека рядом с собой и подумал, что это никакая не проверка. Похоже, Гамаш был не из тех людей, которым нужны фокусы подобного рода. Но все же ответ лучше было дать дипломатический.

– Я хотел работать в Квебекской полиции и решил, что у меня здесь будет преимущество, потому что я знаю многих людей.

Гамаш несколько мгновений смотрел на него. Неловкий момент. Потом он отвернулся и уставился на обогреватель. Лемье немного успокоился.

– Мадам де Пуатье была убита током, источником которого, скорее всего, был этот обогреватель. Но она в момент смерти находилась довольно далеко от него. Возможно, у обогревателя было плохое соединение и мадам де Пуатье как-то задела его, а затем сумела сделать несколько шагов, прежде чем упасть мертвой? Что ты об этом думаешь?

– Мне позволительно высказать предположение?

Гамаш рассмеялся:

– Да, только не говори инспектору Бовуару.

– Люди здесь все время пользуются генераторами. Они есть у всех. Я думаю, что кто-нибудь мог замкнуть на нее концы.

– Ты хочешь сказать, воспользовался прикуривателем и ухватил ее двумя «крокодилами»? – Гамаш старался говорить без сомнения в голосе, но это было затруднительно. – Ты думаешь, она могла не заметить?

– Могла и не заметить, если следила за игрой.

Видимо, у молодого агента Лемье и старшего инспектора Гамаша было разное отношение к кёрлингу. Впрочем, Гамаш любил смотреть финальные матчи по национальному телевидению. В Канаде это считалось чуть ли не долгом. Но его это никогда не захватывало. И он наверняка заметил бы, если бы Рейн-Мари включила генератор и прикрепила два огромных крокодила к его ушам.

– Есть еще какие-нибудь идеи?

Лемье отрицательно покачал головой и изобразил напряженную работу мысли.

Жан Ги Бовуар оставил бригаду криминалистов и присоединился к Гамашу, который стоял возле обогревателя.

– Как эта штука питается, Жан Ги?

– Понятия не имею. Мы сняли с нее отпечатки и все сфотографировали, так что можете ее трогать, если хотите.

Двое полицейских обошли обогреватель, то наклоняя голову, то поднимая ее вверх, словно два монаха в очень коротком паломничестве.

– А вот и выключатель. – Гамаш нажал на кнопку, но, как они и ожидали, ничего не случилось.

– Еще одна загадка, – улыбнулся Бовуар.

– Неужели это никогда не кончится?

Гамаш посмотрел на агента Лемье, сидящего на трибуне. Лемье дул на замерзшие руки и делал записи в своем блокноте. Старший инспектор просил его привести записи в порядок.

– Что ты о нем думаешь?

– О Лемье? – спросил Бовуар, и у него упало сердце. – Он неплохой парень.

– Но?..

Откуда он узнал, что есть «но»? Не в первый раз Бовуар надеялся, что Гамаш не сможет прочесть его мысли. А среди них было много мусора. Его дедушка говорил когда-то: «Не ходи в свою голову в одиночестве, mon petit[41]41
  Малыш (фр.).


[Закрыть]. Это довольно опасное местечко».

Бовуар запомнил этот урок и редко делал ревизию своим мыслям. И уж тем более чужим. Он предпочитал факты, улики, вещи, к которым можно прикоснуться, которые можно взять в руку. А что касается мыслей, то он оставлял их более смелым людям вроде Гамаша. Но теперь он невольно задал себе вопрос, уж не нашел ли шеф путь в его голову. Там можно было найти немало такого, что заставило бы Бовуара покраснеть. И не только немного порнографии. Пару фантазий касательно агента Изабель Лакост. Даже фантазию касательно агента Иветт Николь, этой чудовищной стажерки, появившейся у них около года назад. Эта фантазия включала расчлененку. Но если Гамаш и в самом деле мог проникнуть в мозг Бовуара, то по отношению к самому себе он не нашел бы там ничего, кроме уважения. А если бы копнул поглубже, то нашел бы то, что Бовуар пытался скрыть даже от себя самого. Там таились страхи Бовуара, зловонные и голодные. А где-то в самом низу, под страхом быть отвергнутым и страхом тесной близости, сидел страх когда-нибудь потерять Гамаша. А рядом с этим страхом в этом потайном месте обитало еще кое-что. Там Бовуар прятал свою любовь: свернутая в плотный маленький шарик, она лежала в самом отдаленном уголке его мозга.

– Я думаю, он слишком уж старается. Что-то с ним не так. Я ему не доверяю.

– Это потому, что он защищал местных жителей, которые пытались помочь мадам де Пуатье?

– Нет, конечно, – солгал Бовуар. Он не выносил, когда ему противоречили. В особенности если это делал какой-то мальчишка. – Просто мне показалось, что ему это не по уму. Для агента Квебекской полиции это непростительно.

– Но у него нет навыков работы по убийствам. Он как врач общей практики, которому вдруг нужно сделать кому-то операцию. Теоретически он может ее сделать и, вероятно, больше готов к этому, чем кондуктор автобуса, но он этого не умеет. Не знаю, что бы получилось у меня, переведи меня вдруг на наркотики или внутреннюю безопасность. Подозреваю, что наделал бы ошибок. Нет, я думаю, что агент Лемье никаких особых ошибок пока не совершил.

«Ну вот, опять», – подумал Бовуар.

– Если он не совершил ошибок, это еще не значит, что он хорош, – возразил он. – Вы уж очень низко ставите планку, сэр. Это же отдел по расследованию убийств. Элитное подразделение Квебекской полиции.

Бовуар заметил, что Гамаш рассердился, – впрочем, как и всегда, когда он слышал эти слова. По какой-то причине, непостижимой для Бовуара, Гамаш противился этому очевидному факту, который признавало даже большое начальство. Сюда попадали лучшие из лучших. Самые умные, самые храбрые, люди, которые каждое утро целовали детей и покидали комфорт своих домов, чтобы уйти в мир на охоту за убийцами. Здесь не было места для слабых. А стажеры уже по своей природе были слабаками. Слабость вела к ошибкам, а ошибки вели к катастрофам. Убийца мог уйти от возмездия и продолжить свои дела, его жертвой мог пасть даже агент полиции. Может быть, даже ты сам, а может быть… – дверь чуть приоткрылась, и из потайного места появился упырь, – может быть, даже Арман Гамаш. Когда-нибудь его желание помогать молодым агентам плохо для него кончится. Бовуар захлопнул дверь, но успел почувствовать, как в нем закипает гнев против этого человека.