Текст книги "Смертельный холод"

Автор книги: Луиза Пенни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– Мы уже столько раз это обсуждали, сэр, – произнес он жестким, злым голосом. – Мы – команда. Ваша команда. И мы всегда готовы исполнить ваш приказ. Но пожалуйста, перестаньте просить нас о таких вот вещах.

– Не могу, Жан Ги. Я нашел тебя в отделении Труа-Ривьер, ты не забыл?

Бовуар закатил глаза.

– Ты сидел среди камышей в корзинке.

– Среди травки, сэр. Сколько раз я вам говорил, это была травка. Конопля. Я сидел с этой коноплей, которую мы конфисковали. И это была не корзинка, а ведро. Из ресторана «Кентукки фрайд чикен». И я вовсе не в нем сидел.

– Ну вот, теперь я расстроен. Я ведь сказал суперинтенданту Бребёфу, что нашел тебя в корзинке. Боже мой! Но ты ведь помнишь? Ты был там погребен под кучей вещественных доказательств. А почему? Потому что ты так всех достал, что тебя навечно усадили в архив вещдоков.

Бовуар часто вспоминал тот день. Он никогда не забудет своего спасения. А спас его этот большой человек, стоявший сейчас перед ним, человек с аккуратно подстриженными седеющими волосами и темно-карими глазами, безукоризненно одетый.

– Ты скучал и злился. Я взял тебя, когда никто другой и видеть тебя не хотел.

Гамаш говорил тихим голосом, чтобы его никто, кроме Бовуара, не слышал. В его словах звучала нескрываемая симпатия к своему подчиненному. Бовуар вдруг вспомнил урок, который он неизменно спешил забыть. Гамаш был лучшим из них, самым умным, самым смелым и сильным, потому что отваживался путешествовать по своим мыслям в одиночестве, открывать там все двери и входить в любые тайные закутки. И заводить дружбу с тем, что там обнаруживалось. И еще он заходил в темные, потайные мысли других. В мысли убийц. И не боялся чудовищ, которые бросались на него оттуда. Он отправлялся в места, о существовании которых Бовуар и не подозревал.

Поэтому Арман Гамаш и был их шефом. Его шефом. И поэтому Бовуар любил его. И поэтому Жан Ги Бовуар каждый день пытался защитить этого человека, хотя тот ясно давал понять, что он не нуждается ни в какой защите и не хочет ее. Напротив, он каждый день старался убедить Бовуара, что защита – это карикатура, пародия. Она только мешает ему увидеть действительные опасности, надвигающиеся на него. Лучше их видеть и быть готовым. А не пытаться спрятаться за броней, которая все равно не защитит. Не защитит от того, на что они охотятся.

– Вот что я тебе скажу. – Гамаш широко улыбнулся, как бы ставя точку в их споре. – Если тебе не нужен агент Лемье, то его беру я. А тебе я его не навязываю.

– Отлично, берите, только не приходите плакать у меня на плече, когда выяснится, что он убийца.

Гамаш рассмеялся:

– Должен признать, что я сделал немало ошибок при выборе, особенно в последнее время. – Он имел в виду агента Николь, хотя никогда и не произнес бы ее имя. – Но в этом выборе мне не придется раскаиваться. И вообще, лучше рисковать, чем жить в страхе.

Гамаш потрепал Бовуара по руке с таким нескрываемым дружелюбием, что у инспектора перехватило дыхание. После этого шеф ушел, целеустремленно шагая по льду и кивая на ходу членам своей команды. Он направлялся к агенту Роберу Лемье с предложением праздника на сегодня. На всю неделю. С предложением карьеры.

Бовуар наблюдал за тем, как Гамаш тихо разговаривает с Лемье. Он увидел, как на лице молодого человека появилось удивленное выражение, и подумал: может, перед взором парня появились ангелы. Бовуар часто видел такое выражение на лицах тех, кто разговаривал с Гамашем. Но никогда, ни разу не видел он такого выражения на лицах тех, кто разговаривал с ним.

Бовуар изумленно покачал головой и вернулся к своим обязанностям.

Глава десятая

– Смотри-ка, кто идет, – услышала Клара из гостиной голос Питера.

Она закрыла книгу и поспешила к мужу, стоящему у раковины в кухне. Отведя в сторону занавеску, она увидела знакомую, полюбившуюся в деревне фигуру, идущую к их крыльцу. Рядом с ним шел кто-то еще. Незнакомый.

Клара поспешила в прихожую, переступив на бегу через Люси, которая не выказала ни малейшего желания защитить дом от посторонних. Единственным человеком, на кого она лаяла, была Рут. Да и то лишь потому, что Рут тоже лаяла на нее.

– Ну что, мерзнете? – спросила Клара, открывая дверь.

– Обещают снег, – ответил Гамаш.

Клара улыбнулась, услышав его голос. Она не видела его больше года – с убийства Джейн. Иногда она спрашивала себя, не вернется ли вместе с Гамашем прежняя боль. Не связан ли он навсегда в ее памяти с тем ужасным временем. Не только с потерей Джейн, но и с жуткими минутами, что она провела в подвале Хадли. Но вот теперь, увидев его, она не чувствовала ничего, кроме радости. И утешения. Она забыла это удовольствие – слышать идеальный английский с едва заметным британским акцентом из уст одного из старших офицеров Квебекской полиции. Она все собиралась спросить, откуда у него такое произношение, но забывала.

Гамаш поцеловал Клару в обе щеки, дружески пожал руку Питеру.

– Позвольте представить: агент Лемье. Он откомандирован к нам из Кауансвиллского отделения Квебекской полиции.

– Enchanté[42]42
  Очень приятно (фр.).


[Закрыть], – сказал Лемье.

– Un plaisir[43]43
  Рада познакомиться (фр.).


[Закрыть], – ответила Клара.

– Значит, это было убийство, – подытожил Питер, забирая у них куртки.

Он ездил в больницу вместе с Си-Си и задолго до прибытия туда знал, что она умерла. Он был на поле вместе с другими кёрлингистами, лицезрел великолепный последний удар Матушки. А когда посмотрел на трибуну, то увидел, что народ, который должен бы был смотреть на игроков, поднялся со своих мест и смотрит совсем в другую сторону. Питер бросил свою метелку и побежал в ту сторону.

И там лежала она, Си-Си де Пуатье, лежала без чувств на снегу. Все ее мышцы были напряжены, словно она противилась чему-то.

Они попытались вернуть ее в чувство, вызвали «скорую», но в конце концов решили, что быстрее будет доставить ее в больницу самим. И потому ее погрузили в открытый кузов пикапа Билли Уильямса и понеслись с зубодробительной скоростью по ухабам усыпанной снегом дороги в Кауансвилл. Он, Оливье и Рут в открытом кузове, а Билли крутил баранку, несясь с сумасшедшей скоростью. Рядом с Билли в салоне сидели упитанный муж Си-Си и их дочь. Они сидели, уставившись перед собой, безмолвные и неподвижные, словно снеговики. Питер понимал, что это неблагородно, но ничего не мог с собой поделать: этот человек и пальцем не пошевелил, чтобы спасти свою жену, ею занимались чужие люди.

Оливье ритмически склонялся над Си-Си, делая ей массаж сердца. Рут щупала ей пульс. Питеру повезло меньше других. Он пытался вдохнуть воздух в ее мертвые легкие. Да, мертвые. Они все это знали, но все же продолжали пытаться привести ее в чувство, а Билли тем временем не пропускал ни одного ухаба и ямы между Уильямсбургом и Кауансвиллом. Питер стоял на коленях на металлическом полу кузова, подпрыгивая на каждом ухабе и ударяясь коленями, отчего они все больше и больше покрывались синяками. Но он продолжал делать то, что делал. Не ради Си-Си, а потому, что Оливье рядом с ним страдал не меньше его. Да и Рут твердо и нежно держала голову Си-Си, тоже стоя на коленях, и ее больные ноги так же ударялись о металлический пол. Но она ни разу не пожаловалась. Питер продолжал делать искусственное дыхание, прижимая свои теплые губы к губам Си-Си, которые становились все холоднее и жестче, и ему вспомнилось детство – тот случай, когда он трогал губами лыжную палку. Чтобы посмотреть, что из этого выйдет. Палка была такой холодной и обжигающей, а губы от нее потом было не отодрать. Наконец ему все же это удалось, но тонкий слой кожи остался на металле. Губы у него кровоточили, и он быстро огляделся, не видел ли кто его глупости.

Искусственное дыхание, которое он делал Си-Си, вызывало стойкую ассоциацию с тем случаем. У него даже возникло предчувствие, что в какой-то момент его влажные губы прилипнут к ее и ему придется отрывать их с кровью, оставляя часть своей кожи на ее губах – кровавый поцелуй жизни.

Ничего отвратительнее ему не приходилось делать, тем более что он и при ее жизни находил эту женщину отвратительной. Смерть ее ничуть не улучшила.

– Это было убийство. Мадам де Пуатье умышленно убили электрическим током, – подтвердил Гамаш.

– Ты знал, что врачи подозревают убийство, – сказала Клара мужу.

– Я слышал, как доктор Ламбер говорил с полицейским. Постойте-ка. Кажется, это были вы, – обратился Питер к Лемье.

– Oui, monsieur. Я тоже вас узнал. Да и прежде мы встречались на всяких общественных мероприятиях.

– Это, безусловно, не исключено. Поражение электрическим током, – задумчиво проговорил Питер. – Ну да, там был такой запах. Барбекю.

– Знаешь, когда ты об этом упомянул, я тоже вспомнила, – с отвращением сказала Клара. – Там такая суета началась, что трудно что-либо вспомнить.

– А я именно об этом хотел вас попросить, – сказал Гамаш, показывая Лемье, чтобы тот начинал делать записи.

Питер провел их в уютную гостиную, подбросил в камин березовое полено, и пламя тут же объяло его, потрескивая и пританцовывая на коре. Гамаш снова отметил взглядом сосновый пол из широких досок медового цвета, многостворчатые окна, выходящие на деревенский луг, пианино и книжный шкаф во всю стену, забитый книгами. Диван стоял так, что, сидя на нем, ты оказывался лицом к огню, а по его концам располагались два кресла. На подушечках перед креслами и диваном лежали старые газеты, журналы и раскрытые книги. Единственным, что изменилось со времени его последнего посещения этого дома, была громадная, пышно украшенная елка, издающая сладковатый запах хвои. Клара пришла с подносом, на котором стояли кружки с чаем и печенье. Все четверо расположились в тепле перед камином. На улице солнце клонилось к западу, и на нечетком горизонте собирались облака.

– С чего вы хотите начать?

– С самого утра, пожалуйста. Насколько мне известно, сегодня был общий завтрак.

– В Королевском канадском легионе[44]44
  Королевский канадский легион – канадская некоммерческая организация для ветеранов.


[Закрыть] на рю Ларри в Уильямсбурге. Мы с Питером приехали пораньше, чтобы помочь. Это был благотворительный завтрак в пользу больницы.

– Мы приехали туда около семи часов утра, – подхватил историю Питер. – И к нам присоединилось несколько других добровольцев. Мирна Ландерс, Эмили Лонгпре, Беа Мейер и Кей Томпсон. Это уж так заведено. Мы с Кларой расставляли столы и стулья, а остальные готовили кофе и еду.

– Дело в том, что на второй день Рождества люди с утра вовсе не голодны. Они платят десять долларов и получают завтрак типа «ешь, сколько хочешь», – сказала Клара. – Мы с Питером готовили, а Эм и Кей подавали. Кей чуть ли не двести лет, но она все еще умудряется помогать. Правда, теперь она предпочитает такие занятия, чтобы работать сидя.

– Например, всеми командовать, – подмигнул Питер.

– Тобой она никогда не командует. Это моя привилегия, – сказала Клара. – Вернее, добровольная обязанность.

– Ты очень благородна. – Питер улыбнулся со страдальческим видом.

– А что делали остальные? – спросил Гамаш.

Этот вопрос удивил Лемье. У него скоро кончатся страницы в блокноте, если они будут в таких подробностях вдаваться в вопросы, которые за тысячу миль отстоят от убийства. Он стал писать более мелкими буквами.

– Кто у нас еще остался? – спросил Питер у Клары. – Мирна Ландерс и Беа Мейер.

– Беа? – переспросил Лемье.

– Ее зовут Беатрис, но все называют ее Беа.

Питер по буквам продиктовал имя Беатрис для Лемье.

– Вообще-то, все называют ее Матушка, – уточнила Клара.

– Почему? – спросил Гамаш.

– Посмотрим, удастся ли вам догадаться, – сказала Клара.

Лемье посмотрел на старшего инспектора – не раздражает ли его такой дерзкий и запанибратский тон. Но Гамаш улыбался.

– Так как Мирна и Беа помогали готовить завтрак? – спросил Гамаш.

– Они мыли посуду между заходами и подавали кофе и чай.

– Да-да, – сказала Клара. – Матушкин чай. Это какой-то отвар на травах. Отвратительно. Я предпочитаю обычный черный чай. – Клара подняла кружку в шутливом тосте. – Даже травяной чай, но мне противно думать о том, что использует Матушка в том чае, который подает нам ежегодно. Никто его никогда не пьет, но она не устает предлагать.

«Между благородной настойчивостью и безумием очень тонкое различие», – подумал Гамаш.

– Мадам де Пуатье и ее семья там присутствовали?

– Откровенно говоря, не знаю, – сказала Клара после некоторого размышления. – Мы все время готовили, даже времени выглянуть не было.

– А во время завтрака не случилось ли чего-то необычного? – спросил Гамаш.

Питер и Клара задумались, потом отрицательно покачали головой.

– Питер в этом году играл в команде Эм. В первый раз. Поэтому он ушел пораньше.

– Когда я пришел, Эм и Матушка уже были на озере. Это если немного пройти по дороге, а затем налево. Пять минут ходьбы от Легиона.

– И ваша команда вас не дождалась?

– Жорж дождался. Второй мужчина в команде. Он тоже в первый раз участвовал.

– Жорж, а фамилия как?

– Сименон, – ответил Питер и улыбнулся, заметив удивление Гамаша. – Да-да. Его мать страдает любовью к книгам.

– А теперь приходится страдать ее сыну, – сказал Гамаш.

– Мы с Жоржем пришли на озеро Лак-Брюм и обнаружили там Эм и Матушку. Билли Уильямс уже очистил поверхность льда, так что мы могли играть, а трибуну для зрителей он поставил несколькими днями ранее.

– Лед был достаточно крепкий?

– Ну, он уже давно крепкий. И потом, это близко от берега. К тому же я думаю, что Билли своим шнеком проверяет толщину льда. Он очень предусмотрительный человек, наш Билли.

– А что еще вы заметили на озере?

Питер попытался вспомнить. Он помнил, как стоял на обочине дороги, глядя на небольшой спуск к заснеженному озеру. Матушка и Беа уже находились возле своих стульев.

– Стулья, – сказал Питер. – Матушка, Эм и Кей всегда берут стулья, чтобы сидеть рядом с обогревателем.

– И сколько там было стульев сегодня утром? – спросил Гамаш.

– Три. Два рядом с обогревателем, а другой чуть поодаль.

– Так что же случилось? – Гамаш подался вперед, держа обеими большими руками теплую кружку. Глаза его смотрели живо и внимательно.

– Все появились примерно в одно время, – сказал Питер. – Эм и Матушка уже сидели на своих стульях, когда к ним присоединились мы с Жоржем. Несколько минут мы обговаривали стратегию, потом прибыла другая команда, и вскоре вся трибуна вроде уже была заполнена.

– Я поднялась туда в тот момент, когда матч начинался, – вступила в разговор Клара.

– Где вы сели?

– Между Мирной и Оливье.

– А где была Си-Си?

– На одном из стульев возле обогревателя. – Клара слегка улыбнулась.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил Гамаш.

Клара слегка зарделась – не смогла сдержаться, и ее подспудные мысли проявились.

– Я вспоминала Си-Си. Это очень в ее духе – занять лучшее место. Ближе всего к обогревателю. Там должна была бы сидеть Кей.

– Вы ее не любили? – спросил Гамаш.

– Нет. Я считала ее жестокой эгоисткой, – ответила Клара. – Но конечно, смерти она не заслуживала.

– А чего она заслуживала?

Этот вопрос поставил Клару в тупик. Чего заслуживала Си-Си? Она задумалась, глядя в огонь на пламя, которое плясало, потрескивало, играло. Лемье заерзал на своем месте и чуть было не сказал что-то, но Гамаш перехватил его взгляд, и тот закрыл рот.

– Она заслуживала того, чтобы ее оставили в одиночестве. Такого наказания за ее отношение к людям, за то, что она причиняла им боль, было бы достаточно. – Клара пыталась говорить твердым и спокойным голосом, но она чувствовала, что он дрожит, и старалась не расплакаться. – Си-Си нельзя было доверять, когда она находилась в обществе других людей.

Гамаш хранил молчание, спрашивая себя, в чем же провинилась покойная, что такая прекрасная женщина, как Клара, желает ей столь страшного наказания. Гамаш знал, как знала и Клара, что изоляция страшнее смерти.

И он тут же понял, что раскрыть это убийство будет не просто. Человек со столь извращенной психикой, сеявший вокруг себя зло, вел жизнь, полную тайн и полную врагов. Гамаш пододвинулся чуть ближе к огню. Солнце уже село, и на Три Сосны опустился вечер.

Глава одиннадцатая

– Она была не так уж плоха, – сказала Рут Зардо, забивая пробку назад в бутылку.

Она налила себе еще порцию, не предложив выпить гостям.

Гамаш и Лемье сидели в холодной кухне на белых пластмассовых садовых стульях – Рут называла их обеденными. На Рут были два траченных молью свитера, а мужчины остались в куртках.

Агент Лемье потер руки и еле сдержался, чтобы не подуть на них. После разговора с супругами Морроу они пересекли деревенский луг в направлении самого маленького домика, какой доводилось видеть агенту Лемье. Это была не более чем хижина с двумя окнами на первом этаже и одним – на втором. Белая краска отслаивалась, один из светильников на крыльце не горел.

Дверь открылась, словно ее выбили тараном. Хозяйка стояла в дверях, высокая и неряшливая, и все у нее было тощим. Ее тело, руки, губы и юмор. Они прошли по темному коридору, освещенному слабой лампочкой, и Лемье несколько раз споткнулся о стопки книг.

– Я смотрю, в Квебекскую полицию теперь принимают убогих, – сказала Рут, указуя на него тростью. – И все же этот лучше, чем та, что вы приводили в прошлый раз. Как ее звали? А, не важно. Полная катастрофа. Ужасная грубиянка. Садитесь, если уж нужно, только не устраивайтесь слишком удобно.

Лемье снова потер руки, потом вытащил авторучку и принялся записывать.

– Я слышал, про Си-Си де Пуатье говорят как про грубую и эгоистичную женщину, – начал Гамаш, удивляясь, что его дыхание не превращается в облачко пара.

– И что?

– Не очень хорошая характеристика.

– Да и она сама была не ахти как хороша. Но и не так уж плоха. Нет, в самом деле, – старая поэтесса отхлебнула вина и поставила стакан на круглый пластмассовый стол, – поди найди кого-нибудь не жестокого и не эгоистичного.

Гамаш забыл то совершеннейшее удовольствие, которое получаешь от общения с Рут Зардо. Он громко расхохотался и поймал ее взгляд. Она тоже принялась смеяться.

Робер Лемье недоуменно посматривал на обоих.

– И что же вы думаете о мадам де Пуатье?

– Я думаю, что она была злобная, привлекательная внешне и да, жестокая. Но я подозреваю, что тому были причины. Мы ее здесь не очень хорошо знали, но предположить вполне можно.

– Давно ли вы с ней познакомились?

– Чуть больше года. Она купила старый дом Тиммер Хадли.

Произнося эти слова, Рут внимательно следила за тем, как прореагирует Гамаш. Но ее ждало разочарование. Реагировал он полтора часа назад в доме Питера и Клары. Клара тогда сказала ему, что Си-Си приобрела старый дом Хадли. Они посидели некоторое время молча, и агент Лемье снова подумал, что он чего-то недопонимает.

Когда Арман Гамаш в последний раз был в доме Хадли, он чуть не погиб там вместе с Питером, Кларой и Бовуаром. Если и был на земле дом, который рыдал, то это старый дом Хадли.

Гамаш никогда не забудет тот подвал и темень. Даже сейчас, перед веселым огоньком, с теплой кружкой в руках, в окружении друзей и коллег, Гамаш ощущал волну страха. Он не хотел возвращаться в то темное место, но знал, что это неизбежно.

– Она пользовалась этим домом только по выходным, – продолжила Рут, увидев, что ее бомба не взорвалась. – У нее дочь и муж. Вот уж парочка настоящих лузеров. В Си-Си хоть была какая-то искорка. Какая-то жизнь. А эти двое были похожи на две серые массы невзыскательности. Жирные и ленивые. И скучные. Очень скучные.

Для Рут Зардо определение «скучный» было величайшим оскорблением. Оно стояло рядом с такими неприемлемыми качествами, как «добрый» и «милый».

– А что случилось на мачте по кёрлингу? – спросил Гамаш.

Разговор о семье Си-Си, казалось, вывел Рут из себя. Она стала еще более лаконичной и недружелюбной.

– Она умерла.

– Нам бы хотелось услышать больше, чем два слова, – сказал Гамаш.

– Команда Эм, как обычно, проигрывала. Потом Си-Си умерла. – Рут ровно сидела на своем стуле и недовольно смотрела на Гамаша.

– Не играйте со мной в эти игры, мадам Зардо, – любезно произнес он, с любопытством глядя на нее. – Мы что, будем начинать все сначала? Неужели вы никогда не устаете?

– Не устаю злиться? А что в этом плохого? – Она в шутливом приветствии подняла стакан с вином.

– А почему вы злитесь?

– А разве вас не злит убийство?

– Но вы злитесь не из-за этого, – сказал он задумчиво, чуть ли не сочувственно. – Или, по меньшей мере, не исключительно из-за этого.

– Умный мальчик. Вы наверняка много об этом слышали в школе. Который теперь час?

Столь резкая перемена темы ничуть не смутила Гамаша.

– Без четверти пять.

– Через несколько минут мне нужно уходить. Меня ждут.

– Что случилось на матче? – попытался еще раз Гамаш.

Лемье задержал дыхание. Он не знал почему, но ему этот момент казался важным. Старая поэтесса смотрела на Гамаша. Ее лицо и поза излучали отвращение. Гамаш же просто смотрел на нее с задумчивым и твердым выражением на открытом лице.

Рут Зардо моргнула. Она словно перенеслась из одного мира в другой. Лемье показалось, что глаза она закрывала в гневе, а открыв, совершенно изменилась. По крайней мере, изменилось ее отношение к происходящему. Она глубоко вздохнула и кивнула седой головой. Потом слабо улыбнулась.

– Вы пробуждаете во мне все самое худшее, старший инспектор.

– Вы хотите сказать, что собираетесь вести себя по-человечески?

– Боюсь, что так.

– Мои извинения, мадам.

Гамаш тут же поднялся с пластмассового стула и поклонился. Она наклонила голову в ответ.

Лемье совершенно не понимал, что тут происходит. Он подумал, может, это какая-то странная английская традиция – танец агрессии и покорности. Насколько ему было известно, среди франкоязычных канадцев такое случалось редко. Он чувствовал, что французы гораздо более открыты в том, что касается их чувств. А англичане? Ну, англичане лицемерны. Никогда толком не знаешь, что у них на уме, а уж о чувствах и говорить не приходится.

– Я была на трибуне рядом с Габри. Матч уже продолжался некоторое время. Эм, как я сказала, проигрывала. Бедняжка Эм всегда проигрывает. Дела у нее шли так плохо, что она назвала свою команду «Клеймите беспокойство». В какой-то момент Габри ткнул меня в бок. Кто-то принялся кричать, что произошел несчастный случай.

Рут описала для них эту сцену, вспоминая случившееся. Она мотала головой туда-сюда, чтобы увидеть, что вызвало такой переполох. Все эти пухлые парки, вязаные шапочки и шарфы закрывали ей обзор, но вот трибуна опустела – люди начали спускаться, потом пошли, потом побежали к перевернутому стулу.

Рут протиснулась через толпу, думая, что вот сейчас увидит Кей, лежащую без сознания. Она помогала себе криками: «Расступитесь, идет глава пожарной команды!»

Никакого пожара, конечно, не было, и Рут не предполагала увидеть пожар. Но она знала, что большинство людей, хотя и заявляют о своей ненависти к власти, все же хотят, чтобы кто-то брал на себя ответственность, говорил им, что они должны делать.

Си-Си лежала на спине мертвая. Рут это сразу же поняла. Но все же должна была попробовать.

«Оливье, делай массаж сердца. Питер! Где Питер Морроу?»

«Здесь, здесь. – Он протиснулся сквозь толпу – ему пришлось пробежаться по озеру от площадки для кёрлинга. – Что случилось?»

«Делай ей искусственное дыхание рот в рот».

Нужно отдать Питеру должное: он не колебался ни минуты и опустился на колени рядом с Оливье, готовый начать. Они оба смотрели на Рут. Но ей нужно было отдать еще один приказ.

«Габри, найди ее мужа. Клара!»

«Да?»

«Найди ее дочь».

Потом она снова повернулась к Питеру и Оливье, уверенная, что ее приказы будут выполнены, и начала считать.

– Вы себе представляли, что с ней случилось? – спросил Гамаш, возвращая ее от воспоминаний к настоящему моменту.

– Ничуть.

Ему показалось или на ее лице мелькнуло неуверенное выражение? Он помолчал несколько секунд, но ничего не дождался.

– И что случилось дальше?

– Билли Уильямс сказал, что можно отвести ее на его машине и что нужно положить ее в кузов. Кто-то уже позвонил в больницу, но «скорой», чтобы добраться, нужно минут двадцать, а потом еще столько же, чтобы приехать назад. А так было быстрее.

Она поведала об ужасной поездке в Кауансвилл, и все до мельчайшей детали совпало с рассказом Питера Морроу.

– Который час? – спросила Рут, закончив.

– Пять минут шестого.

– Мне пора.

Она встала и пошла первой по коридору так, словно за дверями ее душу ждало спасение. Агент Лемье услышал позвякивание и побрякивание в кладовках, мимо которых они проходили тяжелым шагом. Наверно, скелеты. Или бутылки, подумал он. А может, и то и другое.

Ему Рут Зардо не понравилась, и он не мог понять, почему старший инспектор, кажется, испытывает к ней симпатию.

– Прошу.

Рут Зардо открыла дверь, и не успели они надеть ботинки, как Рут принялась выталкивать их прочь. Рука у нее оказалась сильнее, чем можно было предположить.

Гамаш залез в карман куртки и вытащил оттуда не шапочку или перчатки, как предполагал Лемье, а книгу. Потом подошел к единственной лампе на крыльце, рассеивающей темноту, и в ее свете показал книгу Рут.

– Я нашел это в Монреале.

– Вы бесподобны. Сейчас я попробую догадаться. В книжном магазине.

– Вообще-то, нет.

Он решил пока не говорить ей.

– И я полагаю, вы выбрали этот момент, чтобы попросить у меня автограф.

– Вы его уже дали. Не могли бы вы подойти и взглянуть?

Агент Лемье сжался в ожидании язвительного ответа. Но она подошла, и Гамаш открыл тоненькую книжицу.

– «Ты воняешь. С любовью, Рут», – прочла Рут вслух.

– Кому вы это подписали?

– Вы думаете, я помню всех, кому раздавала автографы?

– «Ты воняешь. С любовью, Рут», – повторил Гамаш. – Это необычный автограф. Даже для вас. Пожалуйста, вспомните, мадам Зардо.

– Понятия не имею. И я опаздываю.

Она сошла с крыльца и поспешила через деревенский луг к свету и деревенским магазинам. Но остановилась на полпути и села.

В темноте. На холоде. Села на ледяную скамейку посреди луга.

Желчность этой женщины произвела впечатление на Лемье и поразила его. Она вышвырнула их из дома, говоря, что опаздывает, а теперь нагло села на скамейку и ничего не делает. Это было явное оскорбление. Лемье хотел было спросить об этом у Гамаша, но тот о чем-то размышлял. Рут Зардо смотрела на великолепно освещенные деревья с единственной сияющей звездой, а Арман Гамаш смотрел на Рут.