355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Луис Ламур » Железный маршал » Текст книги (страница 1)
Железный маршал
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 03:08

Текст книги "Железный маршал"


Автор книги: Луис Ламур


Жанр:

   

Вестерны


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Луис Ламур
Железный шериф

Глава 1

Жестокий пинок в бок вырвал Шанаги из состояния глубокого сна, и он вскочил. Нападавший, явно железнодорожный охранник, отступил, держа револьвер наготове.

– Даже не пытайся, – посоветовал он. – Вали отсюда! Прыгай вниз.

– Прыгать? Сейчас? Ты с ума сошел! На такой скорости я разобьюсь.

– Туда тебе и дорога. Прыгай, или стреляю.

Шанаги бросил взгляд на револьвер.

– А-а, чего с тобой спорить. Мне пара пустяков отнять его и засунуть тебе в глотку. Но я прыгну.

Он повернулся, перелез через борт открытого товарного вагона, повисел секунду, чтобы примериться к скорости, и разжал руки. Упав на согнутые колени, кубарем скатился по насыпи. Поднявшись на ноги в туче пыли, услышал затихающий крик:

– И забери свои грязные шмотки!

Из вагона вылетел куль и закувыркался в нескольких сотнях футов впереди. Затем пронесся мимо последний вагон, и Шанаги посмотрел вслед удаляющемуся по поющим рельсам поезду.

Он сплюнул набившийся в рот песок и выругался.

– Ладно, парнишка, – отряхиваясь, сказал он с горечью, – когда-нибудь придет и на твою улицу праздник.

Бормоча проклятия, он протер глаза, прочистил от песка уши и медленно огляделся.

Вокруг до самого горизонта расстилалась изумрудная равнина, покрытая колышущейся под ветром травой. Она напомнила ему океан, который он пересек, перебираясь из Ирландии в Америку.

Страшно хотелось есть, а еще больше – пить, он был зол на весь свет. Кроме того, болели свежие синяки, полученные вдобавок к старым. Он снова осмотрелся. По крайней мере, здесь его не найдут. Шанаги зашагал по насыпи к выброшенному из вагона тюку. Грязные шмотки? Покидая Нью-Йорк, он не имел ничего, кроме одежды, которая на нем.

Ему пришлось скрываться и не удалось встретиться с друзьями перед тем, как пуститься в дальний путь. Своих преследователей Шанаги не видел, но слышал, что они бегут за ним. Удирая от погони, выронил револьвер, и проходящий мимо грузовой состав оказался единственным шансом на спасение. Он вскочил в ближайший вагон и, как только город исчез из виду, сел на пол и сразу заснул. На рассвете проснулся и опять заснул, потому что смертельно устал. Поезд находился в пути почти два дня и две ночи. Так куда же его занесло?

Подойдя к тюку, постоял, разглядывая его. Тот валялся в молодой поросли кустарника у нижнего края железнодорожной насыпи. Брезентовый мешок и скатка одеял. Он никогда не имел ничего подобного.

Шанаги спустился по насыпи и поднял мешок. Тяжелее, чем ожидал. Первое, что пришло в голову, – бросить его здесь, но все решили одеяла. Пройдет день, и опустится ночь, а до ближайшего города еще идти и идти. Хотя охранник назвал тюк грязными шмотками, одеяла оказались новыми и на редкость чистыми. Встав на колени, он открыл мешок. Сверху лежал большой кусок бекона, завернутый в вощеную бумагу, под ним – пакетик кофе. «Царствие небесное покойничку», – определил он про себя местоположение хозяина мешка и продолжил исследования. На свет появилась пачка писем, карта и записная книжка с чистыми листами, вложенными в нее.

Под письмами нашел тщательно упакованный черный шерстяной костюм, две чистые рубашки, воротничок, запонки и пуговицы для воротничка. Там также лежала пара нижнего белья, прямо с прилавка, бритва, мыло, кисточка для бритья, расческа, ножницы и немного лосьона для лица.

Но самое главное, со дна достал заряженный револьвер сорок четвертого калибра и коробку патронов к нему. Затянув мешок, он повесил его через плечо и тронулся в путь.

День только начинался, наступил первый предрассветный час. Чтобы не скакать по неравномерно расположенным шпалам, Шанаги бодро зашагал рядом с полотном железной дороги со скоростью две – две с половиной мили в час.

В траве сновало множество кроликов, попалась гревшаяся на солнце змея и несколько стервятников. И больше ничего. Ни деревца, ни животного, ни даже какой-нибудь скалы. И так до полудня. Только одолев почти двадцать миль, путешественник заметил, что местность начала меняться. Дважды рельсы пересекали по эстакаде ущелья, и в конце концов он подошел к неглубокому оврагу, который, сужаясь, упирался в скалу. Шанаги спустился с насыпи и отправился вдоль оврага, миновал утес и оказался перед крохотной впадиной, где росли тополя, ивы и бежал ручей.

На ровном дне впадины, где ярко зеленела сочная трава, он нашел выложенный кем-то неровный круг почерневших от жара и дыма камней для костра и кучу хвороста. Шанаги набрал мелких веток, сухой коры и развел огонь. Затем нарезал бекон и поджарил его на палочке. Утолив первый голод, отрезал еще несколько ломтиков и, готовя их, стал осматривать свое убежище. Местечко показалось ему удобным и даже уютным. На какое-то время еды хватит, вода здесь вкусная, можно отдохнуть и расслабиться. Беглец не имел представления, где находится, знал лишь, что к западу от Нью-Йорка. Ему не случалось ни разу Видеть карту Соединенных Штатов. Только Нью-Йорк он знал хорошо да две недели провел в Бостоне, западнее Филадельфии не выезжал.

Одно хорошо: здесь преследователи его пока не найдут, хотя поиски не бросят. Ну и пусть себе ищут.

Том Шанаги рос крепким парнишкой с тяжелыми кулаками, наставившими немало синяков одногодкам. Уже с шести лет он помогал отцу в кузнице – подковывал лошадей, чинил коляски, словом, выполнял все, что ему поручали.

Его отец, соблазнившись наличными, которые выплачивали записавшимся в армию, поступил кузнецом в кавалерийский полк и вместе с ним уехал в Британскую Индию. Вскоре оттуда пришли вести, что он погиб. Убитая горем мать решила покинуть Ирландию и эмигрировать в Америку, но она не выдержала долгий морской переход и умерла на пароходе. Одиннадцати лет отроду Том высадился в Нью-Йорке совершенно один, без друзей и без денег.

Он попал с корабля на бал, если балом считать неприятности, которые тут же свалились на его голову, как только он ступил на землю. Мальчик примерно его возраста, стоявший на причале с группой других ребят, обозвал его «грязным Миком», и Шанаги ответил единственным способом, который знал. Он пошел махать кулаками. Его первый удар свалил обидчика, второй сбил с ног стоявшего рядом парнишку, однако в следующую минуту задиры всем скопом навалились на Тома – семь, а может, и восемь на одного. Том дрался остервенело, лупил руками и ногами, кусался и душил. Он знал, что один. Неожиданно рядом с ним оказался мальчик, которого он видел на пароходе, но не слышал даже его имени.

Им уже здорово досталось, когда над кучей малой раздался грубый голос:

– Стойте, черт вас побери! А ну, вставайте, вставайте!

Начавшие драку ребята поднялись на ноги, бросили один взгляд на крупного, около шести футов ростом, крепко сбитого мужчину и бросились врассыпную. Подошедший вынул изо рта сигару. У него были отвислые усы и сломанный нос. Костяшки пальцев покрывали старые шрамы.

– Как тебя звать, парень?

– Шанаги, сэр. Том Шанаги.

– Ты здорово дрался. Отличный боец. Держишь удары так же хорошо, как и раздаешь их. – Мужчина резко повернулся и посмотрел на второго мальчика. – Ну, а ты кто?

– Пендлтон, сэр. Ричард Пендлтон.

– Ага. Тоже неплохо сражался. Вы с Шанаги друзья?

– Нет, сэр. Мы приплыли на одном корабле, но незнакомы. Его крепко били, сэр. По-моему, это несправедливо нападать кучей на одного, поэтому я заступился. Мне не нравятся драки, где стороны не равны.

– Мне тоже… если только перевес не на моей стороне. Ты хороший мальчуган. А теперь оба сматывайтесь отсюда. Здесь не место для таких, как вы.

Шанаги вытер кровь, сочащуюся из ссадины над глазом.

– Сэр, вы, должно быть, важный человек, это видно с первого взгляда. У вас нет друзей, которым требуется крепкий парень? Я остался один. Моя мама умерла на корабле.

Мужчина опять вынул изо рта сигару, его глаза весело заблестели, на губах заиграла улыбка.

– А ты хитрый малый, умеешь подлизаться. – Он достал из кармана клочок бумаги и написал на нем несколько слов. – Тут название улицы и номер дома. Спросишь Клэнси. Скажешь, что тебя послал Моррисси.

– И моего друга тоже возьмут?

Моррисси хотел было что-то сказать, но Ричард Пендлтон прервал его:

– Нет, спасибо. За меня беспокоиться не надо. Мне есть куда пойти, к тому же меня встречают.

Моррисси ушел. Мальчики поглядели друг на друга. Шанаги был темноволос, крепко сложен, с голубыми глазами и россыпью веснушек на носу и щеках. Пендлтон – немного повыше, сухощав, со светло-каштановыми волосами.

– Спасибо. – Том протянул руку. – Хорошо дерешься и здорово мне помог сегодня, иначе мне досталось бы.

– Это мистер Моррисси нас выручил. Ты заметил? Мальчишки его боятся – только появился, и они разбежались.

– Он сильный.

– Больше, чем сильный. По-моему, нам встретился Джон Моррисси – боксер и игрок.

– Никогда о нем не слышал.

– Мне о нем рассказывал отец, да и не только он. Моррисси – чемпион в тяжелом весе в кулачных боях.

Мальчики пожали друг другу руки и разошлись. Том отправился искать работу.

Он подошел к ресторану, который одновременно служил салуном, и справился, где найти Клэнси.

– Вон, у двери, но разговаривай с ним повежливей, он сегодня в плохом настроении.

Мальчик пересек зал и встал перед Клэнси.

– Меня зовут Том Шанаги. Я хочу получить работу.

– Ты хочешь получить работу? Проваливай, парень. У меня нет ни работы, ни времени для разговоров с уличным отребьем.

– Мистер Моррисси сказал, чтобы я вам передал вот это. – Том протянул Клэнси клочок бумаги. Стоящий рядом с хозяином высокий худой человек заглянул в записку.

– Ты знаком с Моррисси?

– Знаком.

– Клэнси, не спорь с парнишкой. Это каракули старика Моррисси. Никто не пишет хуже, чем он. У тебя нет выбора.

– Ладно, помогай! – раздраженно бросил Клэнси, резко повернулся и ушел.

Высокий улыбнулся:

– Все в порядке, малыш. Клэнси не любит, когда ему диктуют, что надо делать, и меньше всего, когда приказывает старик Моррисси. Тем не менее работа у тебя будет. – Будто что-то вспомнив, он добавил: – Я его партнер… Генри Локлин. Иди на кухню и начинай мыть тарелки, убери мусор. Работы в ресторане полно, и не беспокойся насчет Клэнси. Он не такой злой, как кажется.

Так началась его жизнь в Нью-Йорке. Том мыл тарелки, подметал полы, чистил картошку и выполнял мелкие поручения.

Через неделю возле него остановился Генри Локлин:

– Ты неплохой парень и хорошо работаешь. Как я понимаю, тебе уже приходилось трудиться?

– Да… Мой отец был кузнецом, сэр. Мы вместе подковывали лошадей всех благородных господ в округе, иногда мне даже разрешали выступать на скачках.

Локлин с удивлением посмотрел на него:

– Ты выступал на скачках?

– Да, на скачках простых и с препятствиями, и в стипль-чезе. Первый раз я участвовал в соревнованиях, когда мне исполнилось девять лет. А всего я выступал одиннадцать раз, сэр.

– Ирландские лошади породистые.

– Лучшие в мире, сэр. Самые лучшие.

– А может, и выигрывал?

– Три раза, сэр, и семь раз занимал призовые места.

– Ты слишком маленький для рослых ирландских лошадей.

– Я сильный, мистер Локлин. Помогал отцу, да и сам не раз подковывал лошадей.

Локлин кивнул:

– Как-нибудь загляни к Маккарти. У него кузница, и ему нужен помощник.

Маккарти оказался приятным стариком и хорошим кузнецом. Шанаги сразу же оценил его мастерство и с удовольствием наблюдал, как он орудует у горна. Его отец тоже был хорошим кузнецом, иначе ему не разрешили бы подковывать господских скакунов, но Маккарти не уступал ему.

– Если собираешься жить достойно, должен стремиться стать лучшим, – любил повторять Маккарти и дальше развивал свою мысль: – В Нью-Йорке полно кузнецов и больше двухсот тысяч лошадей. Двести тысяч! Почти в любом квартале Манхэттена есть конюшня. Задумайся-ка над этим! Каждая лошадь дает двадцать пять – двадцать шесть фунтов навоза в день. Понимаешь, к чему я клоню? Придет время, когда в городе не потерпят ни конюшен, ни лошадей. Вот увидишь!

– А как же без них обойдутся?

– Что-нибудь придумают. Может, паровые кареты или повозки.

– Ну а что будет с вами?

– А-а. В Манхэттене три-четыре тысячи кузнецов, и все утверждают, что умеют ставить подковы, но, когда настанут трудные времена, лошадей будут доверять только лучшим. Вот и суди сам, как важно высоко держать марку. – Он пристально посмотрел на Тома. – Твой отец был кузнецом? Что с ним случилось?

– Уехал с солдатами в Индию, а потом пропал без вести после атаки. Все решили, что он погиб. В тот день многие погибли, наверное, и он тоже. В жаркую погоду трупы для опознания долго не держат.

– Да, это война. Уходит на нее много людей, возвращается мало, а что случается с некоторыми, никто не знает. – Маккарти похлопал Тома по плечу. – А чего ты хочешь добиться в жизни? Быть официантом в салуне? Разве тебе это нужно, парень? Лучше займись ремеслом своего отца и поезжай на Запад.

– На Запад? А где он?

– За нами лежат обширные земли. Запад – далекая, прекрасная страна. Там, говорят, полно золота, серебра и всякой всячины. В основном свободные пастбища: захотел – бери.

– И дикари.

– Да, там есть дикари. Но и в городе тоже немало дикарей. – Старик помолчал, держа в руке молот. – Город жесток и беспощаден. Тебе придется много и тяжело работать. В большинстве своем здесь живут никчемные женщины, а среди мужчин ужас сколько воров, бандитов, шулеров и другого отребья. Это не то место, которое я выбрал бы для собственного сына.

– У меня же ничего нет. Кроме того, за мной здесь присматривает мистер Моррисси.

– Да… когда он в настроении и когда достаточно трезв. Пойми меня правильно, я не против старика Джона, но он слишком жестокий, пробивал себе дорогу в жизни кулаками и головой и сейчас ходит среди богатых. Некоторые из них смеются над ним за его спиной, но только за спиной. Они его боятся. Когда подходит время выборов, он может собрать все голоса, которые пожелает. А что, – добавил кузнец серьезно, – говорят, даже мертвые оживают и голосуют, когда он им приказывает. И это правда, потому что в избирательных списках встречаются имена тех, кто скончался вот уже три года назад. Однако они все же голосуют!

Том засмеялся, качая головой.

– Он хитрец!

Маккарти сплюнул.

– Да, но нельзя ничего хорошего добиться обманом. Держись прямой тропы, и ты уедешь дальше. Будешь чувствовать себя уверенно и не беспокоиться каждый день, что могут открыться твои грешки. Лжецы обманывают всех, обманут и тебя. Ради своей выгоды продадут с потрохами. Если живешь среди таких, не доверяй ни одному человеку, а в особенности не доверяй женщинам.

Мальчишка пожал плечами. Кто такой Маккарти, чтобы вести подобные разговоры? Он работает в кузнице, которая ему не принадлежит. У Моррисси есть салун, ресторан и Бог знает что еще. Люди уступают ему дорогу и разговаривают с ним уважительно.

Он вспомнил, что его мать говорила совсем как Маккарти, но что она понимала? Пока не попала на пароход, мать не выезжала дальше трех миль от родной деревни. Эта прекрасная, честная женщина не имела представления о настоящей жизни.

Шанаги вспоминал детство, пока разбивал лагерь. Он отнес одеяла под деревья в самую глубокую тень. Ему хотелось бы лечь спать у огня, однако он решил не искушать судьбу. В Нью-Йорке иногда говорили о Западе, об индейцах, и он знал, что индейцы – великолепные охотники. Попасться им ночью он не имел желания.

Развернув одеяла, Том обнаружил в скатке разобранное ружье. Там же лежал чехол, набитый патронами. Он собрал ружье и зарядил.

Лежа на спине, заложив руки под голову, Том слушал шелест листвы и смотрел, как медленно потухает огонь костра. Сегодня в первый раз за долгое время его мысли вернулись в Ирландию.

В той зеленой, прекрасной стране жилось хорошо. Голодно после того, как уехал отец, но хорошо. Сперва отец присылал немного денег, потом все кончилось, он пропал без вести.

Около двенадцати лет Том прожил в Нью-Йорке, там ему с самого начала приходилось трудно. Почти каждый день он дрался со сверстниками, а они – крепкие уличные мальчишки – были так же привычны к дракам, как и он, однако у них отсутствовали его врожденная быстрота и сила, приобретенная в работе с кузнечным молотом и тяжким фермерским трудом. Шанаги отколошматил их всех.

Всех, кроме Пегана Раиса, парнишки постарше, который избил его четыре раза. Но Тома били не напрасно, он учился уличной драке. Пеган имел привычку опускать левую руку после удара. Она-то и сослужила ему плохую службу. Однажды Том во время драки улучил такой момент и ответил правой. Удар пришелся Пегану в подбородок. Расчет оказался верным: противник рухнул как подкошенный. Райс встал, Том сделал ложный замах, Пеган обманулся и ударил левой, а Шанаги снова пробил его оборону и попал в лицо. После этого Пегана Раиса он больше не видел.

Шанаги стал посыльным у Джона Моррисси, разнося приказы игрокам и игорным домам, уличным женщинам и букмекерским конторам, где тратил деньги народ попроще.

И все же два-три раза в неделю час или два, а иногда и целый день, ему удавалось поработать с Маккарти. Несмотря на тяжесть труда, а может благодаря этому, в кузнице ему нравилось. И нравился Маккарти. Старого ирландца, честного и прямого, не коснулось разложение нравов, царившее в городе.

Когда Том не работал с Маккарти, он посещал салуны и притоны.

Такие люди, как Моррисси, который контролировал голоса избирателей, считались важными персонами в Таммани-Холле, а Моррисси, обладая врожденной хитростью, старался стать самой важной персоной среди них. Он был вызывавшим восхищение кулачным бойцом и политиком, занимавшимся делами ирландских эмигрантов: находил им работу, улаживал проблемы. Его головорезы, или, как их называли, «толкачи», наводили страх на сторонников оппозиции, охраняли «своих» избирателей, подделывали бюллетени и занимались разными темными делишками.

Все решала личная популярность Моррисси.

Шанаги исполнилось тринадцать, когда совершенно неожиданно он повстречал старую знакомую. Он шагал по Файв-Пойнтс, как и положено хозяину района, по середине мостовой, когда увидел Мейд О'Килларни. Кобыла тащила повозку мясника.

Подойдя поближе и стараясь не обращать на себя внимания, Том внимательно осмотрел лошадь. Тот же шрам над копытом, та же масть. Это она.

Спокойно стоявшая у обочины лошадь вдруг переступила и потянулась мордой к нему. Том погладил ее, а когда из дома вышел посыльный, развозивший мясо, прокомментировал:

– Хорошая лошадка.

– Проворная, – согласился посыльный. – Слишком проворная.

Шанаги запомнил название фирмы, написанное на борту повозки, помахал на прощание рукой и сделал вид, что спокойно отправился дальше. Но завернув за угол, бросился бежать. Он знал, что Моррисси сидит в своем игорном доме, и поспешил именно туда.

Том вошел в комнату и сразу увидел Моррисси за столиком в компании незнакомых людей, перед ним стояла кружка пива, в кулаке, как всегда, зажата сигара.

– Сэр? Мистер Моррисси?

Старик Джон не любил, когда его прерывали. Он резко обернулся, однако, увидев Тома, смягчился:

– В чем дело? Что-нибудь случилось?

– Мне надо поговорить с вами, сэр. Как можно скорее.

Моррисси изумленно уставился на Тома. На протяжении полутора лет с тех пор, как он впервые увидел мальчишку, тот никогда не осмеливался заговорить первым, не путался под ногами, делал, что велено, и держал язык за зубами.

– Что такое?

– Наедине, сэр. Я должен поговорить с вами один на один.

Моррисси отодвинулся от стола.

– Надеюсь, джентльмены извинят меня.

С кружкой пива в одной руке и сигарой в другой, Джон проводил Тома к уединенному столику, уселся и знаком показал, чтобы тот занял место напротив.

– Так в чем же дело, малыш? Ты знаешь, я человек занятой…

– Сэр, я только что видел Мейд О'Килларни.

– Кого? Что за Мейд? Или кто это?

– Лошадь, сэр. Скаковая лошадь. Она развозит мясо по Файв-Пойнтс.

Моррисси взял сигару в рот.

– Скаковая лошадь тянет мясную повозку? Должно быть, она не так уж хороша. Может, сломала что-нибудь?

– Не думаю, сэр. Она выглядит прекрасно, только неухоженная. Я хорошо ее знаю. Она необычайно резвая, и, даже если сейчас не в лучшей форме, от нее можно иметь жеребят, сэр.

– Ладно, парень. Не торопись и расскажи мне все подробно.

Как давно это было? Подложив руки под голову, Шанаги смотрел на шелестящую вверху листву. Десять лет назад? Давно, очень давно.

Медленно и подробно он рассказал Моррисси о Мейд, как присутствовал при ее рождении, как объезжал ее на тренировках и участвовал в первых скачках.

– Мейд выиграла, – объяснял он, – потом опять выиграла. Она победила еще дважды с другим жокеем, затем ее владелец проигрался в карты. Он потерял Мейд, и ее продали какому-то американцу.

Моррисси стряхнул пепел.

– Ты не ошибся?

– Уверен. Первые подковы ей выковал мой отец. Я играл с ней мальчишкой. Нет, не ошибаюсь, да и она меня вспомнила.

– Сколько ей сейчас?

– Пять лет… чуть больше.

Через два дня Моррисси его вызвал:

– Том, мой мальчик, как тебе понравится ездить на мясной повозке?

– Как скажете.

– Тогда считай, что у тебя новая работа. Будешь развозить мясо и проверишь лошадь. Как я понимаю, доставка заказов заканчивается к полудню. Когда освободишься, отведешь лошадь к Фенвею. Завтра воскресенье. Утром выведи ее на дорожку и немного поработай. Легонько. Понаблюдай, как она двигается, не случилось ли с ней чего. Там будет Локлин, он хорошо разбирается в лошадях, присмотрит за вами. Сейчас никаких рекордов, потому что жила Мейд в плохих условиях, и обращаться с ней надо заботливо. Но не вздумай ее вычесывать и скрести. И ни слова никому, ты понял? Ни слова!

Холодным воскресным утром с привкусом тумана в воздухе он вывел Мейд на дорожку, и Локлин ободряюще махнул рукой:

– Один круг, парень. Посмотрим, как она пойдет. Может, мы что-то имеем, а может, нет.

Когда они выехали на дорожку, Мейд вспомнила. Голова ее вздернулась, она закусила удила.

– Не сейчас, малышка. Успокойся… Успокойся! – уговаривал ее Том.

Мейд пустилась галопом и прошла один круг. Когда Шанаги натянул поводья возле ворот, его уже ждал Локлин:

– Хорошо идет. Немного застоялась, вот и все.

Том сделал еще один круг, на этот раз чуть быстрее. Мейд натягивала поводья, стремясь пуститься вскачь, и ему приходилось сдерживать кобылу.

– Как она себя вела? – спросил Локлин, когда они вернулись к началу дорожки.

– Она боец, мистер Локлин, любит выходить из-за спины, и если в ней что-то осталось от прежних времен, она сможет мчаться как вихрь.

С неделю он развозил мясо на повозке, запряженной другой лошадью, очень похожей на Мейд, а после полудня работал на ипподроме. У Мейд была врожденная страсть к соперничеству, она любила скачки и любила побеждать. Шанаги не знал, что задумал Моррисси, но догадывался, что тот рассчитывает заработать на этой лошади кучу денег.

– Том, – однажды позвал его Моррисси, – несколько дней подряд утром приезжай на своей красавице на Барклай-стрит. – Он прикурил новую сигару. – Туда приходит играть один человек, который мнит себя знатоком лошадей. У него есть кобыла. Он хвастается, что она лучшая в мире, а мой друг хочет поймать его на слове.

Мальчик выполнил распоряжение. И вот как-то остановился на Барклай-стрит, чтобы взять пакеты с мясом из повозки и разнести заказчикам. И вдруг в окружении нескольких человек появился Моррисси. Том услышал, как один из них высокомерно заявил:

– Что? Да моя кобыла выиграет у любой из них. Повторяю: у любой!

Шанаги очень хотелось посмотреть на хвастуна, но он сдержался и не обернулся.

– Боб, – произнес другой голос, – ты все время болтаешь о своей драгоценной кобыле. Мы слышим от тебя много, но ничего не видим. По-моему, ты просто треплешься.

– Ничего подобного! Она выиграла шесть последних скачек и выиграет следующие шесть! Держу пари!

– Ба! – В голосе Суини сквозило презрение. – Жаль, что у меня нет лошади. Однако кажется, что кроме слов и у тебя ничего нет. Могу спорить, что эта дохлятина обскачет твою чистокровку.

– Что?

Мейд, в шорах и с сеткой от мух, с поникшей головой стояла в ожидании Тома и вяло подгребала копытом дорожную пыль.

– Не будь идиотом, Суини, – запротестовали остальные, – эта кляча свое отбегала. В любом случае такое животное вряд ли сможет перейти даже на рысь. Все, на что она способна, – тянуть повозку.

Из игорного дома вышел Локлин:

– За что сражаетесь? Почему кричите?

– Суини только что поспорил, что вот эта водовозная кляча победит Уэйд Хэмптон Боба Чайлдерса. Он, конечно, шутит, но…

– Какие, к дьяволу, шутки, – сердито сказал Суини. – Я совершенно серьезно! Боб болтает о своей кобыле, будто она единственная лошадь в мире. По-моему, он несет чепуху.

Локлин пожал плечами:

– Ты же не станешь утверждать, что эта кобыла победит скаковую лошадь! Ты, должно быть, свихнулся! Но если ты серьезно, я ставлю двадцать к одному, что Уэйд Хэмптон выиграет.

– Двадцать к одному? Согласен.

Суини в нерешительности замялся:

– Ну… Не знаю…

– Пошел на попятную, Суини? – спросил Боб Чайлдерс. – Сам же говорил, что я несу чепуху.

– Будь я проклят, если откажусь от своих слов! Я сказал, что спорю, значит, спорю! Двадцать к одному. Ставлю тысячу долларов, что эта лошадь выиграет.

– Тысячу долларов? – В разговор впервые вступил Моррисси. – Большие деньги, Суини.

– У меня они есть, и я их ставлю, – упрямо повторил Суини. – Боб, вы с Локлином можете принять пари либо заткнуться.

– Подумай, что ты делаешь, Суини. Ведь у Боба скаковая лошадь, а ты поставил на старую, закостенелую дохлятину. Черт возьми, если она когда-то и бегала, то только в далекой юности. Прекрати спорить.

– Он сделал ставку, и я ее принимаю, – заявил Локлин. – Ставлю все, что у меня есть, но с одним условием: скачки состоятся завтра. – Локлин повернулся к Чайлдерсу: – Боб, – произнес он мягко, – это будут самые легкие деньги, которые мы заработаем. Догадывался, что Суини дурак, но не знал, что его дурость дошла до таких пределов. Мы сорвем большой куш в течение нескольких минут. – Он помолчал. – Сколько поставишь ты, Боб? Можешь взять с него сколько угодно. Суини слишком упрям, чтобы отказаться. Он только и делает, что проигрывает.

– Ну… – нахмурился Чайлдерс, – я должен подумать.

– Соглашайся, мы с тобой сдерем с Суини кучу денег. За упрямство надо платить. Другого такого шанса у нас не будет. Думаю, его можно расколоть тысяч на двадцать-тридцать. Я могу достать еще двадцать, а если ты выложишь шестьдесят, мы его обчистим. Это не спор, а конфетка.

– Уйма денег! – пробормотал Чайлдерс.

– Конечно. Нам за год столько не получить. Черт возьми, ты зарабатываешь столько же у себя в салуне за три года. Если перед нами дурак, давай отберем у него деньги, пока этого не сделали другие.

– А как Моррисси? Он с нами?

Локлин пожал плечами:

– Пока он ни с кем. Бьюсь об заклад, когда увидит, сколько мы имеем, ему тоже захочется разбогатеть на дармовщинку, но Джон не игрок. Он заправляет игорными домами, а сам никогда не садится к столу.

Это было десять лет назад или даже больше. Шанаги вспомнил день скачек. Он выехал на Мейд, нарочно обсыпанной пылью и обрызганной грязью, словно она и вправду тягловая лошадь. Но Том нервничал, потому что скрыть породу практически невозможно.

Уэйд Хэмптон стартовала хорошо и на дальнем повороте обгоняла Мейд на три корпуса. Затем Том перестал сдерживать Мейд, и она радостно, предвкушая победу, понеслась вперед. Когда они прошли под финишной лентой, Мейд выигрывала полкорпуса. И это не все, на что она была способна. По совету Моррисси, выйдя вперед, Том не дал кобыле показать себя полностью – спорщики намеревались использовать ее еще раз.

Мейд пришла первой, и Суини, Локлин и Моррисси поделили между собой шестьдесят тысяч долларов.

Шанаги рассказал о скачках Маккарти. Старый кузнец бросил работу и выпрямился.

– Да, я слыхал о скачках. Значит, ты тоже приложил руку к мошенничеству? Как тебе не стыдно? Чистое надувательство! Где только совесть у людей? Знали бы их старухи матери!

– Но мистер Локлин тоже потерял много денег, – запротестовал Шанаги.

Маккарти сплюнул.

– Если веришь этим сказкам, ты еще больший простак, чем я думал. Ты видел деньги Локлина? А кто-нибудь вообще их видел?

– Все закладные были у Галлагера. Он сказал…

– Как же, Галлагер! Он сам из этой компании! Поверь, парень, Локлин – приманка, он уговаривал Чайлдерса. Локлин много болтал, однако сам входил в долю с остальными. А что касается Моррисси, он-то все и придумал. Они сделали вид, что Моррисси здесь ни при чем, поэтому его никто не подозревает. Он очень хитрый мужик, не забывай. Выставил свою кандидатуру в сенат штата, без сомнения его изберут. Не связывайся с ним, парень, не то попадешь за решетку!

За подготовку Мейд и скачки Моррисси заплатил ему пятьсот долларов, тогда для него большие деньги, а его бедный отец не видел такой суммы ни разу за всю свою жизнь. На них Шанаги приоделся и снял хорошую комнату. Три сотни положил в банк, который порекомендовал Маккарти.

Он скакал на Мейд еще три раза, прежде чем стал слишком тяжелым для жокея. К шестнадцати годам Том имел рост пять футов девять дюймов – таким и останется на всю жизнь, – весил около ста шестидесяти фунтов, но выглядел сухим и жилистым. Иногда он проводил тренировочные бои с самим Джоном Моррисси. Старый ирландец в бою отличался беспощадностью. Шанаги имел преимущество в росте и длине рук, однако ему пришлось учиться уходить от ударов, входить в клинч и легко перемещаться по рингу.

Хотя Том считался боксером среднего веса, удар его по силе не уступал тяжеловесу, и несколько раз его выставляли на бой с ничего не подозревавшими деревенскими парнями, превосходившими его по комплекции и росту. Конечно, Шанаги побеждал.

О Бобе Чайлдерсе и его семье он ничего не слышал, однако через несколько месяцев, выходя на Файв-Пойнтс, увидел парня, похожего на Боба, и решил, что это его сын. Тот стоял на углу в компании еще двух таких же ребят.

– Тот самый, – подтвердил один из них, показывая на Тома. – Жокей.

Плотный парень, похожий на Чайлдерса, позвал его:

– Эй, ты! Иди сюда!

Шанаги помедлил. Он понимал, что с ними не следует связываться, но что-то в тоне, каким незнакомец произнес слова, показалось ему оскорбительным.

– Хочешь поговорить, – ответил он, – подойди сам.

– Я подойду, будь ты проклят!

Теперь Шанаги не сомневался, что перед ним сын Чайлдерса, крепкий и сильный молодой человек, намного превосходивший его по весу. Томм стоял и ждал, не выпуская и поля зрения двоих других, а когда первый приблизился, его друзья двинулись следом. Значит, предстоит драка не с одним, а сразу с тремя. Чайлдерс ступил на тротуар.

– Вы все – шайка воров, – гневно выкрикнул он, – сейчас я тебя проучу!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю