Текст книги "Путь воина"

Автор книги: Луис Ламур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 8

Затаив дыхание, я осторожно отступил назад. Оказавшись вне поля зрения, развернулся и разбудил Янса. Мой брат был всегда готов к неожиданностям и очень хорошо знал меня, поэтому тут же проснулся и насторожился. Он бросился будить Генри, а я подошел к девочкам.

Слегка тронув Диану за плечо, я многозначительно приставил палец к губам. Ее глаза широко распахнулись, она мгновенно пришла в себя и обо всем догадалась и стала осторожно будить Керри. Взмах моей руки оказался для нее достаточным предупреждением.

Мы тихо пробирались сквозь лесные заросли, стараясь уйти как можно дальше от чужого лагеря. Пока нам это удавалось, по крайней мере, так могло показаться.

На листьях лежала роса, или, возможно, капельки мелкого ночного дождя. Мы беззвучно шли вперед, кругом было тихо. Вне всякого сомнения, они вскоре обнаружат наш лагерь, потому что отправятся в заросли за сушняком для костра и выйдут к нему. Для нас теперь важно было отойти от того места как можно дальше, оставив при этом как можно меньше следов; и все же прежде всего я заботился о скорости передвижения.

Похоже, Макса Бауэра там не было – должно быть, две группы до сих пор не встретились. Или же Бауэр предусмотрительно не желал появляться в одной компании с похитителями. Он беспокоил меня больше всех, так как в сыскных способностях Лашана или Верна я сильно сомневался.

– В случае чего, – предупредил я Диану, – отправляйся прямиком к Самюэлю Мэверику. Судя по твоим рассказам, он – хороший и надежный человек. Так что идите к нему, расскажите все как есть, и пусть действует по своему усмотрению. Если он знаком с твоим отцом, он обязательно найдет возможность переслать ему весточку.

Насколько я себе представлял, отряд индейцев ушел далеко к северу. Видимо, они готовились напасть на одно из соседних племен. А вот Бауэр должен быть поблизости, как и Лашан. Если повезет – мысленно я скрестил два пальца, – до Шомата мы сможем добраться беспрепятственно.

Мы шли все утро, показавшееся нескончаемо длинным, и когда солнце было уже высоко, вышли на берег широкой реки, что текла на север. Она впадала в ту огромную реку, которую индейцы называют Мерримак или нечто в этом роде.

– Это, наверное, река Маскетаквид, – сказала Диана. – Отец однажды был здесь и даже ловил рыбу, когда вместе с другими искал земли для новых поселений.

Эта река заставила меня поволноваться. Шириной она была в добрую сотню футов, не меньше, и теперь нам предстояло через нее переправиться. Мы с Янсом умели плавать, Генри, несомненно, тоже, но как быть с девчонками? Ведь женщины обычно плохо плавают, а Керри к тому же была слишком мала.

Оставив девочек с Генри, Янс отправился вниз по течению, а я пошел вверх, поскольку мы оба прекрасно знали, что индейцы имеют обыкновение прятать свои каноэ на берегу, где они лежат до следующей переправы. Лодки годами лежали в укромных местах, то на одном берегу, то на другом, и ими пользовался каждый, кому нужно было переправиться на противоположный берег.

На этот раз удача нам не улыбнулась, лодок мы так и не нашли, зато Янс обнаружил несколько бревен, которые лежали на прибрежном песке и покачивались на воде около берега. Бревна были небольшие, к тому же их было вполне достаточно, чтобы построить плот.

Выбирая бревна посуше, мы вскоре подобрали несколько штук нужной длины и связали их между собой лозой дикого винограда. Течение реки было очень медленным, и мы успели приметить опасные места, чтобы решить, как лучше осуществить переправу. Пока мы работали, девочки ели чернику, которую собирали с росших на берегу кустиков.

Когда наконец плот был построен, мы помогли девочкам перебраться на него и туда же положили свои мушкеты и порох.

Внезапно из леса появился Генри.

– Они идут сюда!

– Янс? – окликнул я брата, и он обернулся ко мне. – Вы с Генри отправляйтесь. А я задержусь ненадолго.

Под рукой у меня был пистолет, а также порох и пули, чтобы перезарядить его. И еще у меня были лук и стрелы. Плот отчалил. Янс был сильным пловцом, и я не сомневался в том, что он справится. Но и Генри оказался ничуть не хуже. Теперь оба плыли, направляясь к дальнему берегу и потихоньку буксируя плот, отдавшись во власть неспешного течения.

Они успели отойти от берега не больше чем на какой-нибудь десяток ярдов, когда совсем рядом раздался окрик и послышался треск ломающихся веток. Первым, кого я увидел, был толстяк, который, едва выбравшись из зарослей, остановился и вскинул мушкет. Между нами было не более тридцати ярдов, и потому я не стал изводить на него свинец, а вместо этого выпустил стрелу.

Он пошатнулся, мушкет неожиданно выстрелил. Выстрел пришелся вверх, после чего он выронил оружие. Стрела попала ему в грудь. Она засела достаточно глубоко, и я видел, как он, оседая на землю, из последних сил пытался выдернуть ее.

Сдвинув колчан, я взялся за пистолет. В зарослях снова раздался треск и послышался чей-то голос. Толстяк валялся на земле, за кустами его не было видно, но до меня доносились его громкие стоны.

На опушке, озираясь по сторонам, возник высокий, сухопарый человек. Я навел на него пистолет, но он заметил меня и тут же исчез в зарослях. Мельком взглянув на реку, я увидел, что за это время плот успело отнести вниз по течению примерно ярдов на шестьдесят. Открывать по нему огонь было безнадежным делом, потому как девочки легли на бревна ничком, а Янса и Генри и вовсе не было видно: разве что время от времени над речной гладью мелькала чья-нибудь рука.

В кустах снова послышался треск и возня, и я решил рискнуть. Выстрелил наугад, понимая, что пора бы и мне отправляться отсюда. Перезарядив пистолет и не выпуская его из рук, я рванул вдоль берега, пока в конце концов не оказался у того места, где река делала изгиб и где я мог еще некоторое время оставаться незамеченным. Здесь я укрепил пистолет на поясе и бросился в воду. Удалившись от берега на десяток ярдов, я нырнул и проплыл еще некоторое расстояние под водой, прежде чем снова глотнуть воздуха.

Течение сносило меня все ниже. У меня за спиной раздался выстрел, затем наступила тишина. В очередной раз подняв голову над поверхностью воды, я обернулся назад. Их было трое: двое собирались войти в воду, а третий бежал по берегу, высматривая меня. Я, набрав воздуху, снова ушел под воду, меняя направление и стараясь держаться подальше от середины реки, и проплыл еще довольно приличное расстояние, прежде чем вынырнуть снова.

Оглянувшись назад, я едва сумел разглядеть то, что, как мне казалось, должно было быть нашим плотом, вытащенным на берег. Я подплыл к берегу и вышел из воды; на земле передо мной лежали вывороченные с корнем деревья. Плота нигде не было видно, и я видел, что по крайней мере двое преследователей плывут за мной вслед.

Вытряхнув воду из пистолета, я досадливо выругался. У меня больше не было пороха, а тетива намокла. Единственное оружие, которым на данный момент я располагал, были нож и томагавк.

Окинув взглядом берег, я вошел в лес, надеясь встретить Янса и остальных. Клены стояли высокой стеной, кое-где встречались дубы и редкие сосны. Похоже, люди не забредали в эти дремучие леса. Кустарника здесь почти не было, поэтому я бежал, лавируя меж деревьями и довольно быстро пробираясь сквозь чащу.

Единственное, о чем я мог думать, – это чтобы поскорее разыскать Янса. Виной всему стала моя собственная безалаберность. Вскочив на ствол поваленного дерева, я перепрыгнул на соседнее бревно, пробежав по нему футов тридцать, спрыгнул на землю и, продравшись сквозь заросли кустарника, увидел направленное прямо на меня дуло мушкета. Мушкет был в руках довольного рыжеволосого человека со шрамом.

Думаю, теперь у него на лице два шрама. Моя реакция была мгновенной. Увидев мушкет, я ухватился рукой за ствол и с силой оттолкнул его от себя, так что удар пришелся ему точно по физиономии. Противник качнулся, но в тот же момент еще один навалился на меня сзади, и я упал на устланную опавшими листьями землю. Сделав отчаянное усилие, я почти сбросил его с себя. Сумел подняться на колени, попутно нанося удар кулаком кому-то в лицо, потому как злодеев было по крайней мере трое. После того я вскочил на ноги, поднимая и того, который по-прежнему цеплялся мне за плечи.

Приметив рядом с собой поваленное дерево, ощетинившееся острыми обломками сучьев, я постарался привалиться к нему спиной. Человек, наседавший на меня сзади, тут же разжал пальцы, и, вырвавшись, я бросился в заросли. Вслед мне неслись вопли и проклятия, прогремел выстрел, и пуля, пущенная на уровне моей головы, угодила в ближайшее дерево, отчего во все стороны разлетелись куски коры. Но я все равно продолжал бежать, петляя среди деревьев, так чтобы не дать им прицелиться.

Бегал я неплохо, и это не раз уже сослужило мне добрую службу. Мне и раньше приходилось совершать длительные пробежки по лесным чащобам, перепрыгивая через препятствия и умело используя их, и все же на этот раз я бежал так, как никогда, мысленно воздав благодарность всевышнему за свои длинные ноги, унаследованные от предков.

Остаться в живых мне удалось лишь благодаря счастливой случайности: для них эта встреча оказалась неожиданной, и они были совершенно не готовы к последующим событиям. Страх был сильнее усталости, и я бежал обратно к реке, надеясь, что мой брат и те, кто находился рядом с ним, ушли к востоку.

Замедлив бег, я проверил, на месте ли нож и томагавк. Все оказалось в порядке. Лук и колчан со стрелами по-прежнему висели за спиной. К счастью, мой нападавший был озабочен исключительно тем, чтобы свернуть мне шею, остальное его не интересовало.

Я наткнулся на следы Янса и остальных и поспешил присыпать их листьями, а сверху бросил сухую ветку – так, будто бы она всегда здесь валялась. Я снова бросился в лес.

Отсюда до Шомата было не более пятнадцати миль, если идти напрямик, но, принимая во внимание выбранный ими маршрут, получится никак не меньше двадцати. В такой глуши путешествие по прямой было делом неосуществимым, так как приходилось постоянно сворачивать, обходить деревья, преодолевать скалы, каменные завалы, болота и Бог весть что еще, так что иногда дорога могла оказаться едва ли не в половину длиннее. Тем более, что из-за подобных отклонений – какими бы незначительными они ни были (и если путешественник не слишком наблюдателен) – можно запросто сбиться с пути.

Я никогда прежде не бывал в этих местах, и все же они казались мне до боли знакомыми, потому что в горах или в любой лесной глуши я чувствовал себя как дома.

В своих мокасинах я неслышно ступал по сырой листве, стараясь по возможности меньше шуршать листьями. За время путешествия и из-за того, что мне то и дело приходилось опускаться на землю или на траву, моя одежда сплошь покрылась пятнами и грязными разводами, что делало ее почти незаметной среди листвы и деревьев.

Больше всего меня беспокоило, что на данный момент я оказался практически безоружен. Мое теперешнее оружие годилось лишь для ближнего боя. Я не должен стать легкой мишенью для врагов, которые рыскали по этим лесам, а им были хорошо известны все хитрости и уловки, на которые может пуститься охотник.

Выйдя на тропу, я побежал. Это было привычным делом для любого индейца или охотника в те времена, когда на лошадях почти никто не ездил. В районе залива Массачусетс их не было, а основное поголовье было сосредоточено в испанских колониях далеко на юге. Своих лошадей мы оставили на уединенном пастбище, куда время от времени мог наведываться Маклин, чтобы присмотреть за ними.

Еды с собой у меня не было, но мне и прежде доводилось проводить по нескольку дней без пищи, и я знал, что вполне могу это пережить. Время от времени я все же поглядывал по сторонам в поисках черники или какой-либо другой ягоды, которой можно было разжиться в лесу. Вскоре на краю одной из полян мне посчастливилось заметить черничный островок.

На земле были видны медвежьи следы, но самого зверя поблизости не оказалось, хотя место для них было подходящее. Я провел здесь почти целый час, собирая ягоды, а затем продолжил путь. Черника была хороша на вкус, но мне хотелось мяса.

Вдруг передо мной словно из-под земли выросли два оленя. Я мгновенно прикинул расстояние между нами и метнул томагавк. Превеликое множество раз я с легкостью попадал в мишень величиной не больше ногтя на большом пальце, но сейчас удача явно была не на моей стороне: дрянная тварь повернула голову, и я промахнулся. Олени скрылись в чаще, а я, несолоно хлебавши, поплелся подбирать томагавк и сунул его за пояс, бормоча под нос проклятия.

Оказавшись среди пологих холмов – их поросшие лесом склоны были усеяны камнями и поваленными деревьями, – я перешел на шаг. В таких местах приходится быть предельно осмотрительным, чтобы, не дай Бог, не вывихнуть или не сломать ногу. Беспомощный человек, утративший способность к передвижению, зачастую обречен на верную гибель. Было очень тихо, легкий ветерок перебирал кроны деревьев, где в вышине перепархивали с ветки на ветку птицы. То и дело принимались шуршать в траве мелкие лесные зверьки. Заметно потеплело; задрав голову, я взглянул вверх, в надежде увидеть небо, но там, в вышине, ветви деревьев так плотно сплелись между собой, что за ними не было видно ничего, кроме лоскутков низкого, серого облака.

Несколько раз я делал короткие остановки, чтобы дать себе время поразмыслить. Я пытался представить, где теперь могли находиться Янс и все остальные, но единственное мое предположение заключалось в том, что они ушли к северу. В этом случае нас разделяло несколько миль, и я очень надеялся, что наши общие враги, вместо того чтобы преследовать их, пошли по оставленному мной следу. Поразмыслив, я поднимался с земли и шел дальше.

О поселении Шомат я не знал ничего. Да и не поселение это было вовсе, а так просто: обжитое местечко, где проживали всего двое или трое. О том, что оно располагалось на морском побережье и что рядом находилась укромная гавань, я знал тоже, а кое-кто в Джеймстауне да и в Уильямсбурге утверждал, будто у этого поселения большое будущее. Мне приходилось часто слышать подобные пророчества и в применении к тому местечку, и в применении к другим деревенькам, возникшим на побережье, и поэтому вряд ли все это стоило принимать всерьез.

В лесу было жарко и душно. Вот уже целый день я шел вперед, ощущая усталость и одиночество, а мысли мои неизменно возвращались к мисс Маклин. Я пытался отвлечься и думать о чем-нибудь другом, но все впустую.

С какой стати я должен думать о ней? Мы были едва знакомы. Конечно, она была симпатичная девица. Красавица, если уж на то пошло. Девушка, не лишенная самообладания и присутствия духа и не более похожая на ведьму, чем большинство ее сверстниц.

Но кто я такой, чтобы судить о женщинах? Я знал о них гораздо меньше, чем о повадках оленей или, скажем, бобров, и, судя по тому, что мне доводилось слышать, они были гораздо более непредсказуемы.

Ноэллу увезли в Англию, когда она была еще ребенком, так что мои крайне скудные познания о женщинах были основаны целиком на собственных наблюдениях. Я был знаком с женой брата или супругами моих друзей, что было совсем не то. Женщина, которой уже удалось завладеть желанной добычей, ведет себя совершенно иначе, чем та, что еще сидит в засаде.

Отсутствие знаний о женщинах я с успехом скрывал за показным безразличием. Свои соображения по этому вопросу я держал при себе, так как в большинстве своем они могли быть ошибочны. Меня, наверное, тут же бы опровергли, наберись я смелости высказать их. И нет ничего удивительного в том, что местные парни в некотором смысле опасались Дианы – один только ее взгляд приводил мужчину в замешательство.

Многое в ней заслуживало восхищения. Насколько мне удалось подметить, это была вполне самостоятельная барышня, не склонная поддаваться отчаянию, падать в обмороки или давать волю слезам. Она принимала жизнь такой, как есть, самостоятельно принимала решения, что было также свойственно моей матери и еще в большей степени Лиле.

У девушек из индейских племен, которых мне приходилось видеть в деревнях чероки и катоба, и у белых девушек из Джеймстауна было много общего. Они знали, как им лучше пройти, сесть или нагнуться, чтобы подчеркнуть достоинства своей фигуры, к этому я был привычен. Диана же, фигура которой была лучше, чем у любой из них, вовсе не утруждала себя чем-либо подобным. Или, может, я ошибаюсь? Может быть, ее кокетство было просто не столь явным? Я был взволнован и озадачен. Можно подумать, что она делает все без задней мысли и живет только сегодняшним днем, нисколько не задумываясь о будущем. Это настораживало, и я уже был настроен избегать ее.

Все это было очень глупо с моей стороны. Зачем бы такой девушке прибегать ко всяким хитростям и завлекать такого, как я? Если разобраться, кто я такой? Долговязый молодой охотник из лесной глухомани и к тому же лишенный тех качеств, которые, судя по женским разговорам, очень привлекают их в мужчинах.

Я казался себе слишком серьезным. Янс же, напротив, был весельчак и балагур. К тому же он замечательно танцевал. Кейн О'Хара, тот самый, которому удалось покорить сердце испанки, был непревзойденным рассказчиком, знающим толк в том, как занять барышню беседой, обходительным кавалером с веселым блеском в глазах. Джереми, друг моего отца и муж Лилы, был джентльменом до мозга костей. Он был учтив, галантен и многое знал о мире. Все – и в особенности женщины – слушали его, затаив дыхание.

А что я? Говорил я мало, а во время танцев вечно сидел у стенки, глядя на то, как веселятся другие. Я чувствовал себя куда увереннее в лесу, чем среди людей. Вне всякого сомнения, мне придется доживать свой век в одиночестве. Какая женщина сумеет полюбить меня? Кому захочется влюбиться в долговязого парня с высокими скулами и грубоватыми чертами лица, который только и умеет, что выслеживать диких зверей в лесу?

Я больше никогда не буду думать о Диане.

Глава 9

Когда я наконец вышел к Шомату, дорога привела меня к бухте близ местечка Форт-Хилл. Переправиться на другую сторону мне удалось на каноэ дружелюбно настроенного индейца, который не стал требовать ничего взамен.

– Тут живут хорошие люди, – сказал он, высаживая меня на берегу, где брала свое начало тропа, ведущая к Бикон-Хилл.

Здесь царили тишина и покой; в стороне, за поросшими травой песчаными холмами, виднелись деревья. Передо мной на вершине Бикон-Хилл тоже росли деревья, поначалу я принял их за кедры, хотя потом оказалось, что это вязы. Безмолвие нарушал лишь крик морских птиц, и я шел вперед в своих насквозь промокших мокасинах, разыскивая дом преподобного Блэкстона, который, судя по рассказам, жил где-то поблизости.

Многие считали его чудаком, потому что он жил здесь, в тиши, подальше от суеты и шума, потому что в одиночестве бродил по склонам своего холма, спускался вниз, к морю, и читал книги. «Как здорово, должно быть, жить так, – сказал я себе. – Наверное, просто замечательно».

Тропа вилась по склону, и, несомненно, Блэкстон узнал о моем приходе раньше, чем я оказался у его ворот. В доме была прислуга – женщина из племени пекотов, на Блэкстона также работал еще один человек, который приходил время от времени, чтобы помочь по хозяйству. Дом был сложен из бревен, отесанных сверху и снизу, чтобы они лучше прилегали друг к другу, а крыша покрыта камышом, тростником и осокой, что росли на болотах у подножия холма и на берегу.

Он уже встречал меня на пороге, степенный, но приятный с виду молодой человек, лет тридцати.

– Вы преподобный Блэкстон?

– Я.

– Я Кин Ринг Сэкетт из Каролины. Мы с братом отправились на поиски двух пропавших девочек.

– Я слышал, что их похитили индейцы, по крайней мере, так говорили.

– Индейцев подозревают во многом таком, чего они никогда не совершали, – сказал я. – К данной пропаже они не имеют отношения.

Он колебался, потом предложил мне:

– Может быть, пройдете в дом? У меня здесь редко бывают гости.

– У вас очень мило.

Это действительно было так. Повсюду росли дикие цветы, и от порога открывался замечательный вид на побережье. Поднимаясь сюда, я обратил внимание на изобилие растительности. Голубика, черная смородина, клубника и лозы дикого винограда были здесь повсюду.

– Я вам завидую.

Он, казалось, был польщен. Мы вошли в дом. Здесь было прохладно и тихо. Пол выложен каменными плитами, которые были тщательно подогнаны друг к другу, а у дальней стены – очаг, в котором горел небольшой огонь. Пламени было достаточно, чтобы разогреть немного похлебки.

– Так, говорите, вы из Каролины? – спросил он, в то время как я разглядывал переплеты книг, расставленных на полке. – Это далеко.

– Мы живем на западе, – сказал я, – почти у самой границы. Дальше начинаются земли индейцев, хотя до нас доходили слухи, что в тех местах бродят еще французы и испанцы.

Он взглянул в мою сторону. Я продолжал разглядывать корешки его книг, но вслух ничего не сказал.

– Почему вы пришли ко мне?

Я обернулся.

– Отчасти, чтобы получить совет. И чтобы не привести своих преследователей к дому Самюэля Мэверика.

Позже, приняв из его рук чашку теплого бульона, я рассказал Блэкстону все. Рассказал, как миссис Пенни послала за нами, и как мы с братом тут же бросились на помощь, как нам удалось разыскать девочек, бежавших из плена вместе с чернокожим рабом, который им помог.

– А вот это уже серьезно, – сказал Блэкстон. – Я отнюдь не приветствую рабство, но помощь беглому рабу приравнивается к воровству: ибо вы лишаете человека его собственности.

– Разумеется, только они ему не помогали.

– С вами могут не согласиться. Они белые девочки. И скорее всего дело будет представлено так, что он бежал потому, что они оказали ему содействие.

Какое-то время мы молча попивали бульон, затем он спросил:

– Так значит, они сейчас у Мэверика?

– Надеюсь, что да. В лесу я наткнулся на преследователей и постарался увести их по ложному следу. Их не должны были задержать, потому что с ними шел мой брат Янс.

– Янс? Янс Сэкетт? – Он неожиданно улыбнулся. – Я слышал о нем. Конечно, ничего хорошего о нем не говорили, но я был попросту восхищен. И хотя я принадлежу к духовенству, являясь членом братства, я не всегда соглашаюсь с общим мнением. – Он сделал широкий жест. – Здесь я чувствую себя намного лучше.

Помолчав еще немного, он спросил:

– Но если девочек похитили не индейцы, то кто тогда?

– Там было трое белых, скорее всего они прибыли сюда морем, и с ними двое чернокожих рабов. Один из рабов помог им бежать… замечательный молодой человек.

– А кто белые?

– Работорговцы, – сказал я. – Очевидно, они дожидались прихода невольничьего корабля, который и должен был забрать их. А корабль задерживался.

– Но самого корабля вы не видели?

– Видели один, недалеко от берега. Он как будто направлялся в сторону побережья. Мы в то время были в устье Мерримак, – сказал я и затем добавил: – Это места, куда часто наведываются торговцы, в том числе и торговцы рабами.

– Я слышал об этом. Но ведь вы только видели какой-то корабль… Возможно, он направлялся в сторону побережья. Слишком много предположений.

Тут он был прав. Я сидел, обдумывая его слова. Действительно, мы почти ничего не знали наверняка. Даже девчонки о многом лишь догадывались, благодаря рассказам Генри.

– Мы считаем, что Макс Бауэр руководил отрядом, который отправился, чтобы помешать нам, – сказал я.

Он порывисто отставил чашку, поставив ее на камни очага.

– Вы считаете! Если уж вы собираетесь их изобличать, нужно знать наверняка.

Я чувствовал себя уязвленным, но он был прав. Девчонок похитили, они бежали, но что бы мы там себе ни подозревали, доказать нам все равно ничего не удастся. Точно мы ничего не знали, улик у нас не было.

– Одного из тех людей, – робко добавил я, – видели на берегу. Он работал на Джозефа Питтинджела.

Священник снисходительно улыбнулся.

– А вы, оказывается, наивны, – заметил он. – К вашему сведению, Джозеф Питтинджел весьма разносторонний человек. Он много жертвует на нужды церкви. К нему часто обращаются за советом о том, как лучше наладить управление колонией. И боюсь, что лучшее из того, что вы можете сделать – и вы сами, и девчонки, если уж на то пошло, – так это оставить свои соображения при себе.

Он снова наполнил бульоном мою опустевшую чашку.

– Я должен поговорить об этом с Самюэлем, – продолжал он. – Он человек знающий и благоразумный. Боюсь, что из-за этой прелестницы Маклин юной мисс угрожает опасность.

– Это из-за того, что ее считают ведьмой? Надеюсь, хоть вы этому не верите?

– Я в это не поверю, и Мэверик тоже, но ведь найдутся другие, которые поверят. Мы не должны о них забывать. – Неожиданно он пристально поглядел на меня. – Вы разговаривали с ней. Как она вам показалась?

– Прекрасная девушка, – поспешил ответить я. – Душевная, но в то же время рассудительная. У нее острый, проницательный ум. Она толковая не по годам, в хорошем смысле этого слова.

Он внезапно усмехнулся и отчего-то лукаво посмотрел на меня.

– Да уж, не часто услышишь, чтобы мужчина так восторженно отзывался об умственных способностях женщины.

– Можете не сомневаться в том, что ее красота также заслуживает наивысшей похвалы, – сдержанно ответил я. – Но в наших краях в женщине прежде всего ценят ум. Там, на дальних рубежах, муж и жена всегда вместе. Они держатся друг за друга. И чтобы выжить, они должны не только работать на пару, но и вместе думать. Насколько мне известно, в европейских городах дело обстоит иначе.

– И все же вам лучше придержать язык, – посоветовал Блэкстон. – Джозеф Питтинджел умен и опасен, к тому же он знает, как с наибольшей выгодой использовать собственное могущество. Он может устроить так, чтобы вас депортировали отсюда, отправили обратно в Англию.

– Обратно? – Я покачал головой. – Он не может отослать меня обратно. Здесь мой дом, это моя страна.

Он пронзительно взглянул на меня.

– Ваша страна! – Он изумленно покачал головой. – Вы первый человек, от которого я это слышу. «Это моя страна!» Звучит прекрасно, но, знаете ли, большинство из нас так и остались англичанами.

– Я родился здесь. Я никогда не был в Англии. Для меня это просто далекая страна, в которой правит король.

– Кстати, здесь он тоже правит, – напомнил Блэкстон. – И забывать об этом не следует.

– Мой дом далеко-далеко, за горами, – сказал я. – Кроме нас там живут одни индейцы. Не думаю, что король правит там или что его законы имеют там хоть какую-нибудь силу. Там каждый сам себе хозяин, и все делается и решается сообща. Возможно, вы с нами не согласитесь, но, признаться, мы нечасто вспоминаем там о короле.

Он задумался на мгновение, затем улыбнулся.

– Честно говоря, мы здесь тоже нечасто его вспоминаем, и все же забывать о его существовании не следует. Ведь вас могут отправить домой, чтобы судить его судом, бросить в его тюрьму и казнить с помощью его палача.

Покончив с едой, мы сидели в полном молчании, наслаждаясь обществом друг друга. Наконец он кивнул в сторону книжных полок.

– Вы что же, любите читать?

– Да. В нашем доме всегда было много книг, и у меня был очень хороший учитель. – Я посмотрел на него. – Возможно, вы отнесетесь к этому неодобрительно. Он был не нашей веры, мусульманин.

Он пожал плечами.

– Я бы не признался в этом никому, только вам и Сэму Мэверику, но, представьте себе, я и сам читал книги, написанные мусульманином. Должен сказать, что это было совсем неплохо. Он говорил с вами о религии?

– Только о том, что существует множество путей, но все они ведут к одному концу. И еще он советовал мне не спешить обращать в свою веру индейцев, потому что у них есть своя религия, которая до сих пор их вполне устраивала.

– И у вас хватает смелости жить посреди глуши, – сказал Блэкстон. – Море и леса… я люблю их, но я не привык рисковать. Я хожу этими тихими тропами, поднимаюсь на вершины холмов, собираю ягоды и иногда – очень редко – рыбачу. В обмен на какие-нибудь безделушки индеец приносит мне рыбы или мидий. Это неплохая жизнь и достаточно беззаботная, если, конечно, не иметь особых претензий.

– У вас есть ваши книги. Они лучшие друзья и собеседники.

– Да. – Он посмотрел на меня, как мне показалось, с некоторой симпатией. С самого начала Блэкстон произвел на меня впечатление человека сдержанного и даже надменного, и вот: – Не выходя из этой комнаты, я могу говорить с пророками Иудеи, моими собеседниками могут быть Платон и Аристотель. У меня здесь подобралась неплохая компания. – Он поднялся. – Пойдемте к Мэверику. Вы сами все увидите.

По дороге я сказал ему:

– Так что, неужели нет никакого способа, чтобы совладать с работорговцами?

Он обернулся ко мне.

– С какими работорговцами? Кто это будет доказывать? Пока что все ваши обвинения – это только слова и плод вашего не в меру разыгравшегося воображения. Поймите же вы, лично я склонен вам верить. Я, например, тоже считаю Джозефа Питтинджела надменным и коварным и убежден, что он вовсе не так прост, как хочет казаться. Временами я думаю, что он глубоко презирает всех нас без исключения, но, с другой стороны, это может оказаться лишь моей фантазией.

Работорговля не является официальным преступлением, хотя многие и относятся к ней крайне неодобрительно. К тому же, друг мой, это явление существует на протяжении многих тысячелетий.

Да и как обойтись без рабов? Человек, приезжающий в эту страну, мечтает о том, чтобы обзавестись своей землей, и вряд ли он станет наниматься в услужение к кому бы то ни было. Сразу оговорюсь, что я противник угнетения одного человека другим, но все же так было всегда, и поэтому один лишь тот факт, что Джозеф Питтинджел ввозит рабов сюда или же, наоборот, вывозит их в Вест-Индию, сам по себе не может считаться аргументом против него. Ну не будет он больше вхож в одни дома, потеряет уважение в глазах кое-кого из наших людей, но только остальные не обратят на это ровным счетом никакого внимания. Вы должны смотреть правде в глаза, друг мой.

Ну да, конечно же, он был совершенно прав. И все же должен же существовать хоть какой-нибудь выход. И тут мне на ум неожиданно пришла мысль об остальных пропавших девушках.

– Я был знаком лишь с одной из них, – сказал Блэкстон в ответ на мое предположение. – Симпатичная и бойкая была девчонка. – И, немного помолчав, он добавил: – Я боялся за нее. Она была слишком увлекающейся, и, боюсь, – конечно, мне не следовало бы вслух говорить об этом – не слишком добродетельной.

Он взглянул на меня.

– Я пытался заводить с ней разговоры о Боге, и она неизменно давала мне понять, что я лишь обыкновенный человек, и ей это прекрасно известно. Она исчезла внезапно, поговаривали, будто она убежала с кем-то… на каком-то корабле.