Текст книги "Шесть персонажей в поисках автора"

Автор книги: Луиджи Пиранделло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Падчерица, мило улыбаясь, несколько раз делает отрицательный жест указательным пальцем.

Как так – нет!

Падчерица (вполголоса, таинственно).Есть некто, кто может услышать, если она (кивает на мадам Паче)станет говорить громко!

Директор (становясь в тупик).Еще кто-нибудь должен появиться?

Актеры вздрагивают в испуге.

Отец. Нет, господин директор. Она имеет в виду меня. Я должен находиться за дверью в ожидании, и мадам Паче об этом знает… С вашего разрешения, я займу свое место за дверью… чтобы быть готовым… (Направляется к двери.)

Директор (останавливая его).Постойте! Нужно считаться с законами театра! Прежде чем вы будете готовы…

Падчерица (прерывая Директора).Чего вы тянете! Я горю желанием снова пережить эту сцену! Пусть он идет быстрее, я готова!

Директор (переходя на крик).Но ведь сперва надо отработать сцену между вами и этой мадам! (Показывает на мадам Паче.)Понятно?

Падчерица. Боже мой, господин директор! Она сказала мне то, что вы уже давно все знаете, господин директор… Она сказала, что мамина работа гроша ломаного не стоит, что материал испорчен и его надо выкинуть на помойку и что мне нужно решиться, если я хочу, чтобы она и впредь помогала нам…

Мадам Паче (с победоносным видом, торжественно выступая вперед).Иначе, сеньор мой, я не могу мне позволить… я не хочу профитар… мне не угодно получать выгоду из…

Директор (почти в ужасе).Как, как? Что она городит?

Актеры заливаются смехом.

Падчерица (тоже смеясь).Она испанка, господин директор, и говорит на какой-то забавной смеси…

Мадам Паче. Мне не представляется хороший тон делать смешно, что я говорю плохо ваш язык, сеньор!

Директор. Да нет, нет! Уверяю вас, сударыня! Продолжайте… это будет даже очень эффектно! Чтобы немного смягчить грубость и щекотливость ситуации, лучше ничего и не придумаешь! Продолжайте в том же духе, и все пойдет отлично!

Падчерица. Отлично! Еще бы, господин директор! Если говорить на этакой тарабарщине, то, разумеется, все может показаться веселой шуткой! Конечно, трудно удержаться от смеха, когда услышишь, как «один сеньор рамолитико» хочет «делать амур со мной». (Ударяет себя в грудь.)Не правда ли, мадам дуэнья?

Мадам Паче. Рамолитико, да! Старый рамолитико и такая красотка! Но мехор… лутче для тебя! Если тебе не любится он, зато научит тебя пруденсторожности!

Мать (на глазах у пришедших в замешательство актеров яростно вмешивается в эту сцену. До сих пор на нее никто не обращал внимания; теперь все пытаются удержать ее. Она срывает с головы мадам Паче парик и швыряет на пол. Это вызывает приступ всеобщего веселья).Ведьма! Ведьма! Убийца! Дочь моя!

Падчерица (подбегая к Матери, пытается ее успокоить).Успокойся, мама! Ради бога, успокойся!

Отец (подбегает одновременно с Падчерицей).Успокойся, прошу тебя… сядь, посиди!

Мать. Гоните ее вон!

Падчерица (подоспевшему Директору).Маму нужно увести отсюда!

Отец (Директору).Вместе они не могут оставаться! Именно поэтому мадам не было с нами, когда мы пришли сюда!.. Если они будут вместе, развязка, как вы понимаете, наступит моментально, и все действие полетит к черту!

Директор. Ничего! Ничего! Для чернового прогона и так неплохо! Потом я склею все эти разорванные сценки. (Усаживает Мать на прежнее место.)Возьмите себя в руки, сударыня, успокойтесь, сидите тихо!

Падчерица, снова вышедшая на середину сцены, обращается к мадам Паче.

Падчерица. Продолжим, мадам…

Мадам Паче (обиженно).Ах, но! Мильон благодарностей! Я ни шагу, пока на сцене твоя мадре!

Падчерица. Пошли дальше! Пусть входит «сеньор рамолитико, который хочет делать амур со мной!» (Повелительно.)Эта сцена должна быть сыграна… Давайте, давайте! (К мадам Паче.)Вы свободны, можете идти!

Мадам Паче. Я ушел, ушел… ушел совсем… (Подняв с полу парик и гордо взглянув на актеров, в ярости покидает сцену.)

Актеры провожают ее смешками и шутливыми аплодисментами.

Падчерица (Отцу).Входите, входите же! Что вы там крутитесь? Сделайте вид, будто входите! Вот так! Я стою здесь, скромно опустив голову… Говорите! Говорите так, будто видите меня впервые: «Добрый день, синьорина…»

Директор (поднявшись со своего места).Скажите, кто ведет репетицию, вы или я? (Отцу, который обалдело смотрит на него.)Делайте то, что вам говорят: приготовьтесь к своему выходу.

Отец покорно, как лунатик, выполняет указание. Он очень бледен, но, захваченный реальностью своего перевоплощения, улыбается, словно не подозревая надвигающейся на него драмы. Актеры напряженно следят за сценой.

(Тихой скороговоркой, Суфлеру.)Приготовьтесь записать все, слово в слово!

Сцена.

Отец (выходя на середину сцены, совершенно новым, неузнаваемым голосом).Добрый день, синьорина!

Падчерица (с потупленным взором, с трудом превозмогая отвращение).Здравствуйте.

Отец (пытается заглянуть под шляпку, которая почти совсем скрывает лицо синьорины. При виде ее молодости не может удержаться от восклицания, которое одновременно выражает и радостное предвкушение, и некоторую боязнь возможной неудачи).А… что… скажите, вы здесь не в первый раз? Верно?

Падчерица (не меняя позы).Нет, сударь.

Отец. Вы уже бывали тут? (Как бы в ответ на утвердительный знак головой, который делает Падчерица.)И много раз? (Некоторое время ожидает ответа, снова заглядывает ей под шляпку и улыбается.)Так почему же?… Вы не должны быть так суровы… Разрешите снять шляпку?

Падчерица (поспешно, как бы предупреждая его, не в силах сдержать отвращение).Спасибо, сударь, я сама! (Судорожным движением снимает шляпу.)

Мать, которая присутствует при этой сцене, равно как и Сын и двое других детей, сидящих в противоположной стороне рядом с актерами, чувствует себя как на иголках. Она следит за сценой между Отцом и Падчерицей, и на ее лице сменяются поочередно выражения то боли, то гнева, то страха, то презрения. Она то прячет лицо, то испускает стоны.

Mать. О боже, боже, боже!

Отец (услышав стон Матери, словно каменеет, затем берет себя в руки и продолжает в прежнем тоне).Разрешите вашу шляпку, я сам повешу. (Берет у нее из рук шляпку.)На такой прелестной маленькой головке хотелось бы видеть шляпку понаряднее… Хотите, мы сейчас выберем любую из тех, что тут развешаны? Не хотите?

Молодая актриса (выступающая на ролях инженю).Тут нужен глаз да глаз! А то плакали наши шляпки!

Директор (свирепея).Тише, черт вас побери… Бросьте свои дурацкие остроты! Вы же на сцене! (Падчерице.)Продолжайте, прошу вас, синьорина!

Падчерица (продолжая сцену).Нет, спасибо, сударь.

Отец. Не отказывайтесь, прошу вас… Не обижайте меня… Смотрите, какие красивые! И потом, мадам Паче будет приятно. Она ведь нарочно их тут держит!

Падчерица. Спасибо, сударь, но мне они ни к чему, ведь я даже не смогу надеть…

Отец. Вы думаете, что скажут дома, когда вы придете в новой шляпке? Какие пустяки! Знаете, что нужно сказать?…

Падчерица (не в силах сдержаться).Ах, совсем не в этом дело, сударь! Я не смогу ее носить, потому что… Неужели вы не видите! (Показывает на свое черное платье.)

Отец. Ах, вы носите траур! Простите! Теперь я вижу и прошу извинить меня! Верьте, что я очень вам сочувствую. Падчерица (героическим усилием подавляет в себе гнев и отвращение).Это я, сударь, должна благодарить вас за внимание… Но вам-то вовсе ни к чему страдать и огорчаться. Не обращайте на мои слова внимания… Ведь и мне лучше (пытается выдавить улыбку)пореже вспоминать об этом своем наряде. (Показывает на траурное платье.)

Директор (прервав сцену, выходит на подмостки и кричит Суфлеру).Подождите, подождите записывать! Не надо последней реплики! (Отцу и Падчерице).Отлично! Просто замечательно! (Только Отцу.)Дальше действуйте так, как мы условились! (Актерам.)Правда, прелестная сценка с предложением шляпки?

Падчерица. А вот сейчас будет самая сильная! Почему мы не продолжаем?

Директор. Наберитесь терпения! (Актерам.)Конечно, эту сцену придется трактовать с несколько большей легкостью…

Премьер…изяществом.

Премьерша. Нет, так, конечно, нельзя! (Премьеру.)Хотите, попробуем?

Премьер. Если желаете… Сейчас мой выход! (Уходит в глубину сцены, за двери.)

Директор (Премьерше).Так, хорошо! Сцена между вами и мадам Паче прошла… Потом я ее отработаю и запишу. Стойте! Куда вы?

Премьерша. Одну минуту! Я только надену шляпу… (Снимает свою шляпу с вешалки.)

Директор. Замечательно! Голову вниз – и ждите! Падчерица (смешливо).Но как же без черного платья?

Премьерша. У меня будет черное платье еще получше вашего!

Директор (Падчерице).Прошу помолчать! Лучше внимательно следите! Это вам полезно! (Ударяет в ладоши.)Раз, два, три! Выход! (Спускается в зрительный зал, чтобы охватить взглядом целое.)

Дверь открывается, и появляется Премьер. У него развязный, самоуверенный вид старого ловеласа. Исполнение этой сцены актерами с первых же реплик будет совершенно отличным от того, что мы только что видели, но без малейшего намека на пародию. Все гораздо приглаженнее, внешне красивее. Как и следовало ожидать, Падчерица и Отец совершенно неузнаваемы в исполнении Премьера и Премьерши; и, хотя оба они произносят те же самые слова, слова эти звучат иначе, сопровождаются другими жестами, другими улыбками, другим удивлением и другим страданием. Вся сцена будет идти под четкий аккомпанемент голоса Суфлера.

Премьер. «Добрый день, синьорина…»

Отец (не в силах сдержаться).Совсем не так!

Падчерица при виде выхода Премьера не может удержаться от смеха.

Директор (обозлившись).Да замолчите же наконец! Будет вам! Так мы никогда не сдвинемся с места!

Падчерица (уходя с просцениума).Простите, но я не могла сдержаться, господин директор! Синьорина (показывает на Премьершу)стоит молча, неподвижно, как ей полагается, но если бы я очутилась сейчас на ее месте, то, уверяю вас, услышав «добрый день, синьорина», сказанное с такой интонацией и с такими жестами, я бы лопнула от смеха!

Отец (вмешиваясь в разговор).Да, выражение лица и интонация…

Директор. Какого лица? Какой интонации? Отойдите в сторону и не мешайте репетировать!

Премьер (выходя вперед).Поскольку я должен играть старика, попавшего в дом сомнительной репутации…

Директор. Да не обращайте вы на них внимания! Давайте лучше повторим! Все было превосходно! (Ждет повторения.)Ну…

Премьер. «Добрый день, синьорина…»

Премьерша. «Здравствуйте…»

Премьер (копируя жест Отца, заглядывает под шляпку, но только выражая при этом, строго последовательно, сначала радостное предвкушение, потом боязнь возможной неудачи).«А что… скажите, вы здесь не в первый раз, наверно?…»

Отец (не в силах удержаться от поправки).Не «наверно», а «верно»!

Директор. «Верно» требует несколько иной интонации.

Премьер (показывая на суфлерскую будку).А мне послышалось «наверно»!

Директор. А, подумаешь, разница – «верно» или «наверно». Продолжайте! Только не надо так нажимать… Сейчас я сам покажу… (Поднимается на сцену и показывает «выход Отца».)«Добрый день, синьорина…»

Премьерша. «Здравствуйте».

Директор. «А… скажите…» (Поворачивается к Премьеру для того, чтобы пояснить ему, как он должен себя вести, заглядывая под шляпку Премьерши.)Вы должны выразить удивление… страх, радость… (Премьерше.)«Вы здесь не в первый раз? Верно?» (Делает Премьеру экспрессивный знак рукой.)Теперь понятно? (Премьерше.)Вы отвечаете: «Нет, сударь». (Снова Премьеру.).В общем, пластики больше, пластики! (Уходит с подмостков.)

Премьерша. «Нет, сударь…»

Премьер. «Вы уже бывали тут? И много раз?»

Директор. Да нет же! Дайте сначала ей (показывает на Премьершу)сделать утвердительный знак. «Вы уже бывали тут?»

Премьерша слегка приподнимает голову и, скорбно закатив глаза, по знаку Директора два раза как бы с отвращением кивает головой.

Падчерица (не в силах сдержаться, заливается смехом).Боже мой! (Поспешно прикрывает рот ладонью.)

Директор (быстро поворачивается к ней).Это еще что?

Падчерица (торопливо).Ничего, ничего!

Директор (Премьеру).Давайте дальше! Чего вы медлите?

Премьер. «И много раз? Так почему же?… Вы не должны быть так суровы… Разрешите снять шляпку?»

Премьер произносит эту последнюю реплику с такой интонацией и сопровождает ее таким жестом, что Падчерица, все еще прикрывавшая рот ладонью, при всем желании не выдерживает и начинает оглушительно смеяться.

Премьерша (возмущенная до глубины души, возвращается на свое место).Нет, я решительно не намерена служить посмешищем для этой девчонки!

Премьер. И я тоже! Довольно!

Директор (набрасываясь на Падчерицу).Долго это будет продолжаться?

Падчерица. Простите меня!.. Я больше…

Директор. Вы просто невоспитанная, самоуверенная девчонка!

Отец (пытаясь вмешаться).Правда, господин директор, сущая правда, но все-таки постарайтесь простить ее…

Директор (возвращаясь на сцену).Это здесь не поможет. Ведь это, наконец, просто неприлично!

Отец. Верно, господин директор, но согласитесь, что то странное впечатление, которое производит на нас…

Директор. Странное? Что же тут странного?

Отец. Конечно, господин директор, актеры ваши мне нравятся… Вот, например, хотя бы тот господин… (Показывает на Премьера.)Или эта госпожа… (Показывает на Премьершу.)Но сознайтесь: право же, это не мы…

Директор. Чудак! Зачем же им быть «вами», если они актеры?

Отец. Именно потому, что они актеры! И оба хорошо играют наши роли. Но нам-то кажется, что у них получается нечто совсем другое…

Директор. Так что же у них получается?

Отец. То, что… принадлежит лично им, а вовсе не нам.

Директор. Иначе невозможно! Я вам уже сказал!

Отец. Понимаю, понимаю…

Директор. Ну, значит, на этом мы и покончим! (Актерам.)Продолжим наши репетиции без них. Репетировать в присутствии автора – всегда такая мука! Всегда-то они недовольны! (Отцу и Падчерице.)А сейчас давайте продолжать с вами! Только на этот раз прошу без смешков.

Падчерица. О, мне совсем не до смеха! Настает самая сильная для меня сцена… Будьте спокойны!

Директор. Значит, после реплики: «Прошу, не обращайте на мои слова внимания… ведь я тоже!» (Отцу.)Вы поспешно говорите: «Понимаю, понимаю» – и тут же спрашиваете…

Падчерица (перебивая Директора).О чем он спрашивает?

Директор. О причине вашего траура!

Падчерица. Э, нет, господин директор! Вы знаете, что он ответил, когда я попросила не обращать внимания на мое траурное платье? Он ответил: «Чудесно! Ну так снимите его скорее!»

Директор, Потрясающе! Вы что, хотите, чтобы зрительный зал пришел в негодование?

Падчерица. Но ведь это правда!

Директор. Бросьте вы свою правду! Вы в театре! И правда здесь хороша только до известного предела!

Падчерица. А что вы предлагаете?

Директор. Увидите, увидите! Предоставьте это дело мне!

Падчерица. Нет, господин директор! Весь этот наворот грязных и постыдных фактов, сделавших меня «такой», какая я есть теперь, я не позволю заменить сентиментально-романтичной сценкой: он спрашивает о причине траура, а я, всхлипывая и утирая слезы, рассказываю ему о недавней кончине дорогого папочки! Нет, нет и нет! Нужно, чтобы он сказал все так, как было на самом деле: «Чудесно! Ну, так снимите его скорее!» А я с щемящей болью в сердце от недавно пережитой утраты пошла, видите, туда… за ширму, и вот этими самыми пальцами, которые и теперь еще дрожат от стыда и отвращения, расстегнула корсаж, юбку…

Директор (хватаясь за голову).Ради бога! Подумайте, что вы говорите?

Падчерица (в исступлении).Правду! Самую неприкрытую правду, господин директор!

Директор. Да я… я и не отрицаю, что это правда… мне понятно ваше отвращение; но согласитесь, что на сцене все это решительно невозможно!

Падчерица. Невозможно? Ну что ж, тогда простите, я отказываюсь играть!

Директор. Да нет, видите ли…

Падчерица. Отказываюсь, отказываюсь – и все! То, что может подойти для сцены, вы уже обдумали вдвоем, спасибо! О, я отлично понимаю вас! Ему (показывает на Отца)не терпится вытащить на сцену свои душевные терзания, а я хочу показать вам свою драму! Именно свою!

Директор (пожимая плечами, сухо и высокомерно).Скажите пожалуйста, «свою драму»! Нет уж, извините, драма эта отнюдь не только ваша! Это и их драма тоже! Например, его (показывает на Отца)и вашей матери. Поймите, что сцена не терпит, чтобы один какой-нибудь персонаж действовал в ущерб другим. Все персонажи должны представлять одно слаженное целое, на сцене может играться только то, что целесообразно! Мне и самому известно, что у каждого есть своя особая внутренняя жизнь, которую он хотел бы выразить как можно полнее. Но в том-то вся загвоздка: выражать нужно ровно столько, сколько необходимо для партнера, а все остальное остается «внутри», должно угадываться! Конечно, было бы куда проще и удобнее, если бы каждый персонаж мог в пространном монологе… или даже в специальном обращении к зрителю… выложить все, что у него накипело! (Уже более добродушным, примирительным тоном.)Нужно уметь ограничивать себя, сударыня, это в ваших же интересах. Могу заверить вас, что ваша излишняя откровенность может произвести на публику тяжелое впечатление!

Падчерица (потупившись, прочувствованным тоном, после некоторой паузы).Верно! Но не забудьте, что, говоря о других мужчинах, я все равно подразумеваю только его!

Директор (сбитый с толку).Как так? Что вы хотите сказать?

Падчерица. А разве в глазах согрешившего виновником его падения является не тот, кто первый толкнул его в пропасть? Для меня первым был он… еще до моего рождения. Подумайте, и вы увидите, что это так.

Директор. Допустим! Но разве груз совести, тяготеющий над ним, представляется вам таким уж ничтожным? Дайте возможность и ему излить душу!

Падчерица. Позвольте! Как может он излить душу, выставить напоказ свои «благородные» страдания, свои душераздирающие нравственные сомнения, если вы не даете ему возможности сперва ощутить весь ужас объятий с падшей женщиной – той, которой он предлагал сбросить траурное платье и которая оказалась тем самым ребенком, которого он когда-то ходил встречать у дверей школы? (Последние слова она произносит дрожащим от волнения голосом.)

При последних словах дочери Мать разражается рыданиями. Все взволнованы. Длительная пауза.

(Едва рыдания Матери стихают, добавляет мрачно и решительно.)Здесь все свои. Публики тут нет. Завтра можете показывать ей все, что вам заблагорассудится. А сейчас хотите посмотреть драму такой, какой она была в действительности? Хотите видеть, как развивалась она в жизни?

Директор. Ну да, конечно! Все, что я смогу оттуда взять, я, понятно, возьму!

Падчерица. Тогда уведите отсюда эту бедняжку.

(Показывает на Мать.)

Мать (поднимаясь, истерически).Нет, нет! Не позволяйте ей, господин директор! Не позволяйте!

Директор. Мы только посмотрим!

Maть. Я не могу! Не могу!

Директор. Но раз это уже все в прошлом! Я вас не понимаю!

Мать. Нет, это происходит и сейчас, это происходит всегда. Мои мучения еще не кончились, господин директор! Я жива и свои страдания переживаю вновь и вновь, и нет мне от них избавления! А вот эти крошки, вы слышали их? Они молчат, они безмолвствуют, господин директор! Они цепляются за меня, чтобы вечно продлить мои мучения, но сами по себе они не существуют… больше не существуют! Вот она (показывает на Падчерицу)покинула… бежала от меня, и теперь она пропащая, пропащая… Если сейчас я ее увижу здесь, на сцене, то лишь для того, чтобы разбередить и без того не заживающие раны!

Отец (торжественно).О вечный миг! Она (указывает на Падчерицу)здесь для того, чтобы схватить меня, связать и приковать к позорному столбу навечно, придравшись к одному позорному мгновению моей жизни. Она не может от этого отказаться, а вы не в силах меня избавить.

Директор. Я не говорю, что не надо этого показывать: пусть эта сцена будет основой всего первого акта – вплоть до неожиданного ее появления. (Показывает на Мать.)

Отец. Точно так, господин директор. Тот миг явился тяжким приговором для меня. В ее крике заключены все наши страсти. (Показывает на Мать.)

Падчерица. Он у меня еще стоит в ушах! Ее крик чуть не лишил меня рассудка! Вы можете изображать меня на сцене как вам угодно, господин директор, даже в одежде… оставьте только руки обнаженными, одни руки… Мы находились в такой вот позе. (Подходит к Отцу и склоняет голову к нему на грудь.)Голова здесь, руки обвили шею… Я видела, как бешено пульсирует вена на моей руке… Я закрыла глаза и уткнулась ему в грудь! (Поворачиваясь к Матери.)Кричи, кричи! (Прячет голову на груди Отца; плечи вздернуты, словно для того, чтобы не слышать крика. Сдавленным голосом.)Кричи, кричи, как ты кричала тогда!

Мать (бросаясь вперед, чтобы разнять их.)Дочь! Дочь моя! (Оторвав ее от Отца.)Несчастный, ведь это моя дочь! Не видишь, что это моя дочь?

Директор отшатывается при этом крике к самой рампе; чувствительные восклицания актеров: «Отлично!», «Превосходно!», «Занавес! Занавес!»

Отец (в сильном возбуждении подбегает к Директору).Вот видите, вот… И все потому, что так оно и было на самом деле!

Директор (в восхищении, убежденный виденным).Ну да! Это как раз то, что нам нужно! Занавес! Занавес!

Как бы в ответ на многократные выкрики Директора Машинист дает занавес; у рампы, на фоне опущенного занавеса, остаются Директор и Отец.

(Глядя наверх, размахивает руками.)Идиот! Я говорил «занавес» в том смысле, что так кончается акт, а он и в самом деле опустил занавес! (Отцу, приподымая краешек занавеса, чтобы пройти на сцену.)Просто великолепно! Зрители будут в восторге! Успех первого действия я гарантирую!

Вместе с Отцом уходит за занавес.

* * *

Занавес поднимается – на сцене новая декорация. Вместо комнаты в заведении мадам Паче – уголок сада с небольшим бассейном. По одну сторону сцены сидят рассаженные в ряд актеры, по другую – персонажи. Директор стоит посреди сцены, подперев щеку кулаком, в позе крайней задумчивости.

Директор (после короткой паузы, будто стряхивая оцепенение).Да-с! Значит, переходим ко второму действию! Предоставьте это дело мне, как мы условились, и все пойдет отлично!

Падчерица. Мы переселяемся к нему в дом (жест в сторону Отца)вопреки его желанию (жест в сторону Сына).

Директор (нетерпеливо).Ладно, ладно! Говорят вам, предоставьте все мне!

Падчерица. Только не забудьте подчеркнуть его злость и раздражение. (Снова жест в сторону Сына.)

Мать (покачивая головой).При всем том, что было хорошего…

Падчерица (обрывая Мать).Какое это имеет значение! Чем больше он причинил нам зла, тем сильнее должна его мучить совесть!

Директор (раздраженно).Все понятно! Мы это будем иметь в виду, особенно в начале сцены! Можете не волноваться!

Мать (умоляюще).Очень прошу вас, господин директор, постарайтесь ради моего спокойствия сделать так, чтобы было сразу понятно, что я всеми силами пыталась…

Падчерица (грубо перебивая Мать, заканчивает ее фразу).…утихомирить меня, примирить с ним. (Директору.)Сделайте, как она просит… Ведь это сущая правда! Я даже рада буду. А какой результат? Чем больше она просила его, чем больше пыталась снискать его расположение, тем больше он отдалялся, сторонился ее. Вот награда!

Директор. Будем мы наконец репетировать дальше или нет?

Падчерица. Я умолкаю! Но разве это правдоподобно, чтобы действие целиком шло тут, в саду?

Директор. Почему же нет?

Падчерица. Потому что он (показывает на Сына)всегда держался в стороне, запершись в своей комнате! И жизнь вот этого несчастного малютки (показывает на Мальчика)протекала только в стенах дома.

Директор. Какое это имеет значение! Мы же не можем развешивать таблички, извещающие зрителя о том, что где происходит! Не можем мы и менять декорации по три, по четыре раза в течение одного действия!

Премьер. Так делалось только в старину…

Директор. Во времена, когда публика была не разумнее вот этой маленькой девочки!

Премьерша. И создать иллюзию тогда было – пара пустяков!

Отец (внезапно прорываясь, даже встав со своего места).Иллюзию? Сделайте милость, только не произносите этого слова! Для нас оно звучит особенно жестоко!

Директор (удивленно).Простите, почему жестоко?

Отец. Жестоко, даже очень жестоко! И вы должны это понять!

Директор. А как же надо говорить? Именно иллюзию, сударь. Иллюзию, которую необходимо вызвать у зрителя.

Премьер…с помощью нашего исполнения…

Директор…иллюзию реальности происходящего!

Отец. Я понимаю, господин директор. А вот вы, простите, не можете нас понять. Видите ли, для вас и ваших актеров дело заключается только в самой вашей игре…

Премьерша (перебивает его, с возмущением).Игре? Вы что, принимаете нас за детей? Для нас это серьезная работа, а не игра!

Отец. Я с вами не спорю! Под игрой я понимаю только ваше мастерство, которое, как говорил господин директор, и должно дать полную иллюзию реальности.

Директор. Наконец мы поняли друг друга!

Отец. Хорошо, но неужели вы думаете всерьез, что мы (показывает на себя и на пятерых своих спутников-персонажей)такие, какие есть, не имеем никакой другой реальности, кроме этой вашей иллюзии?

Директор (сбитый с толку, смотрит на растерявшихся актеров).Что вы хотите сказать?

Отец (некоторое время молча, едва заметно улыбаясь, смотрит на Директора).Именно так, господа! Какая другая реальность? То, что для вас является игрой, поводом для создания иллюзии, для нас является единственной нашей реальностью. (Короткая пауза. Сделав несколько шагов в сторону Директора.)И не только для нас, подумайте об этом! Подумайте хорошенько! (Смотрит Директору прямо в глаза.)Вы можете сказать, кто вы такой? (Ждет ответа, не убирая вытянутой руки с указующим перстом.)

Директор (смущенно, с какой-то кислой полуулыбкой).Как – кто я такой? Я – это я!

Отец. А если я скажу, что это неправда, что вы – это я?

Директор. Я отвечу, что вы сумасшедший!

Актеры хохочут.

Отец. Они правы, что смеются: ведь здесь все собрались для игры. (Директору.)Вы можете сказать мне, что с помощью простой игры этот господин (показывает на Премьера),являясь «самим собой», должен стать «мной» и что «я» – это, собственно, не я, а «он»! Видите, я поймал вас в ловушку!

Актеры смеются.

Директор (которому явно надоели все эти препирательства).Об этом вы уже говорили! Неужели опять сначала?

Отец. Нет, нет! Я вовсе не то хотел сказать. Напротив, я призываю вас забыть на время эту игру… (Смотрит на Премьершу и как бы спешит ее предупредить.)…художественную игру, к которой вы привыкли на сцене со своими актерами, – и еще раз спрашиваю вас: кто вы такой?

Директор (поворачиваясь к актерам, сердито и одновременно растерянно).Хорош шутник! Сам выдает себя за театральный персонаж, а туда же, спрашивает, кто я такой!

Отец (с достоинством, но без высокомерия).Персонаж, господин директор, всегда имеет право спросить у человека, кто он такой. Потому что персонаж и в самом деле всегда имеет свою собственную жизнь, отмеченную характерными, ему одному присущими чертами… Персонаж всегда есть «кто-то»: Между тем человек – разумеется, не вы, сударь, – человек вообще часто может быть и «никем».

Директор. Но зачем вы меня-то об этом спрашиваете? Ведь я же и директор, и режиссер! Понятно вам?

Отец (тихо, вкрадчиво).Я спрашивал, господин директор, чтобы узнать… как вы… такой, какой вы есть сейчас… ощущаете ли вы себя сейчас таким, каким вы были когда-то, много лет назад, со всеми иллюзиями, которые вы тогда питали… видите ли вы вещи так, как видели тогда и какими они и в самом деле тогда были… Так вот, господин директор! Раздумывая над прошлыми иллюзиями, которых у вас нет теперь, над тем, что сегодня уже не кажется вам таким, каким казалось прежде, – разве не чувствуете вы, как колеблются под вашими ногами не только доски этой сцены, но уходит из-под ног сама земля?… Разве не даете вы себе отчета в том, что ваше нынешнее самочувствие, вся ваша сегодняшняя реальность завтра вам покажется пустой иллюзией?

Директор (ничего не понял; хитроумная аргументация собеседника окончательно запутала его).Я не возьму в толк, куда вы клоните?

Отец. Да никуда, господин директор! Я просто старался пояснить, что если мы (тут он снова показывает на себя и на своих пятерых спутников)являемся иллюзией, а не реальностью, то и вам тоже следует опасаться, как бы ваша собственная реальность, которой вы живете сегодня, завтра не улетучилась и не превратилась, как всякий вчерашний день, в иллюзию.

Директор (решив обратить все в шутку).Допустим. Ну а скажите, вы сами, с этой комедией, которую вы пришли показывать сюда, вы сами – реальнее меня?

Отец (совершенно серьезно).О, безусловно, господин директор!

Директор. Вы полагаете?

Отец. Я думал, что вы это сразу поняли.

Директор. Вы – реальнее меня?

Отец. Естественно, поскольку ваша реальность может меняться с каждым днем.

Директор. Но ведь все же знают, что она меняется! Она непрерывно меняется. Уж такова общая наша участь! Отец (переходя почти на крик).А наша не меняется, господин директор! Вот в чем разница! Мы не меняемся, мы не можем измениться, стать «другими»; мы такие, какие есть (это страшно, не правда ли, господин директор?). И всегда такими останемся! Вам, наверное, жутко даже приближаться к нам!

Директор (порывисто, пораженный какой-то внезапно пришедшей ему мыслью).Хотел бы я знать, виданы ли на свете персонажи, которые, выйдя за пределы своей роли, брались бы толковать ее вкривь и вкось! Вы таких видели? Мне, по крайней мере, не приходилось!

Отец. Вы не видели, господин директор, просто потому, что авторы нередко скрывают муки творчества. А вот когда персонажи здравствуют, и не только здравствуют, но находятся перед глазами автора, он должен лишь следить за их словами, жестами и переносить их на бумагу; автор должен их брать такими, какие они есть; горе тому автору, который поступает иначе! Когда персонаж родился – он тотчас получает такую независимость даже от своего автора, что легко может быть примыслен кем угодно к ситуации, в которую автор и не думал его ставить… а иногда персонажу случается приобретать значение, которое автору и не снилось!

Директор. Это-то мне хорошо знакомо!

Отец. Так чего же вы удивляетесь! Представьте себе персонаж, вроде любого из нас, на которого свалилось тяжкое несчастье – авторская фантазия произвела его на свет, а потом отказала ему в месте под солнцем! Признайтесь: разве такому брошенному персонажу, живому, но без места в жизни, не имело смысла попытаться сделать то, что сейчас мы пробуем проделать перед вами?… Особенно после того, как много раз – поверьте, господин директор, – мы много раз пытались убедить автора сесть за перо. То я унижался перед ним, то она (показывает на Падчерицу),то эта несчастная мать…

Падчерица (выходя вперед, словно в беспамятстве).Это правда, господин директор. Я не раз пыталась убедить его… когда в тиши кабинета, в полумраке, откинувшись на спинку кресла, он не решался зажечь свет и сумрак вплывал в комнату, заполнял ее, и в этом сумраке возникали мы, персонажи… и пытались соблазнить его взяться за перо… (Говорит так, словно и сейчас находится в кабинете и только смущена присутствием актеров.)Ах, если бы вы все тогда ушли и оставили нас наедине!.. А тут и Мать со старшим своим сыном… и я с сестренкой… и мальчик, как всегда, хмурый и нелюдимый… и снова я, уже вместе с ним… (показывает на Отца)и, наконец, я одна… в этом полумраке. (Вздрагивает, будто перед ее глазами пронеслись эти картины прошлого.)Ах, жизнь, жизнь… Какие только сцены мы ему не предлагали! Кажется, ему я приглянулась больше всех!