Текст книги "Шесть персонажей в поисках автора"

Автор книги: Луиджи Пиранделло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

При этих словах Падчерица заливается громким смехом.

Заставьте ее замолчать! В конце концов, так же нельзя!

Директор. Замолчите! Не мешайте слушать, черт возьми!

Окрик Директора заставил ее умолкнуть. Она так и застыла с усмешкой на лице, далекая, словно ушедшая в себя. Директор спускается в зрительный зал, чтобы взглядом охватить всю сцену.

Отец. Больше я не мог видеть подле себя эту женщину. (Показывает на Мать.)Но, верьте, не столько из-за мертвящей пустоты, которая царила в доме, сколько из сострадания, искреннего сострадания к ней…

Мать. Потому-то ты и прогнал меня…

Отец…и к этому человеку! Я дал денег… я должен был избавить ее от себя!

Maть. И избавиться от меня!

Отец. Ну что же… отчасти! А в результате – лишь одна беда. Я старался сделать как можно лучше… и лучше для нее, чем для себя, клянусь вам! (Скрещивает руки на груди; Матери.)Я не терял тебя из виду до тех пор, пока тот, другой, не увез тебя куда-то далеко, глупо приревновав меня. Верьте мне, господин директор, что интерес, который я проявлял к новой семье моей жены, был самым бескорыстным, Я с такой нежностью следил за тем, как подрастают ее новые дети! Даже она это подтвердит! (Делает жест в сторону Падчерицы.)

Падчерица. Ну как же! Я была еще малюткой – косы до пят, панталончики длиннее юбки – вот такой маленькой, – а он, помню, все поджидал меня у школы. Все ходил смотреть, как я подрастаю…

Отец. К чему эти гадкие намеки? Это же просто подло!

Падчерица. Почему же?

Отец. Подло! Подло! (Директору, как бы пытаясь что-то объяснить.)Мой дом, господин директор, когда она ушла (показывает на Мать),сразу мне опостылел. Как ни было с ней тяжело, а все не так одиноко! Я метался по комнатам, как зверь в клетке. Когда этот субъект (показывает на Сына)был привезен из деревни от своей кормилицы, он показался мне совсем чужим. Рос он без матери, как-то в стороне, и между нами не было никакой близости. И вот тогда-то – как ни странно, господин директор, – сперва я заинтересовался, а потом мало-помалу и привязался к новой семье моей жены, в появлении которой, как вы понимаете, отчасти я был повинен; мысли о ней заполняли образовавшуюся пустоту. У меня явилась настоящая потребность знать, что там, в этой маленькой семье, занятой милыми житейскими заботами и такой далекой от сложности моих душевных переживаний, все благополучно. И вот, желая убедиться, я и ходил смотреть на этого ребенка к дверям школы.

Падчерица. Он ходил за мной по пятам, дорогой улыбался, а когда я подходила к дому, махал мне рукой – вот так! Я отвечала ему сердитым взглядом. Ведь я даже не знала, кто он такой. Дома я рассказала обо всем маме. Видно, она сразу поняла, кто это.

Мать утвердительно кивает головой.

Несколько дней она не пускала меня в школу. Когда же я снова пошла, то увидела его у дверей – это было смешно, – он стоял с большим бумажным пакетом в руках. Подойдя, он приласкал меня и вытащил из пакета большую соломенную шляпу, украшенную майскими розочками, какие носят во Флоренции… Это был его подарок!

Директор. Но, сударыня, это же домашние воспоминания, а не…

Сын (презрительно).Дешевая литература!

Отец. Какая там литература! Это сама жизнь, господин директор!

Директор. Пусть жизнь! Но ведь на сцене такое не представишь!

Отец. Согласен. Это только еще предыстория! Я вовсе не требую, чтобы вы ее изображали. С тех пор прошло много времени. Как видите (показывает на Падчерицу),она уже не та девочка с косами до пят…

Падчерица…и в панталончиках, торчащих из-под юбки!

Отец. Драма только сейчас начнется, господин директор! Драма невиданная, неслыханная, потрясающая!

Падчерица (прерывает его и гордо выступает вперед).Когда умер отец…

Отец (прерывает Падчерицу).…наступила полная нищета! Они вернулись сюда, даже не известив меня. И все по ее глупости. (Показывает на Мать.)Правда, она и писать-то почти не умеет, но ведь могла же она попросить дочь или этого парнишку написать мне, что они терпят нужду!

Maть. А как я могла догадаться, господин директор, что им владеют такие благородные чувства?

Отец. В этом-то и заключалась твоя всегдашняя ошибка – ты никогда не умела угадывать истинные мои чувства!

Мать. После стольких лет разлуки и всего, что между нами произошло…

Отец. А разве я виноват, что этот достойный человек увез вас куда-то к черту на рога? (Директору.)Там он, кажется, нашел какую-то работу. И понятно, что со временем – ведь я не видел их несколько лет – мой интерес к ним стал ослабевать. Драма, господин директор, разыгралась молниеносно и совершенно непредвиденно, когда они вернулись… в тот день, когда я поддался влечению своей еще не угасшей плоти… Ах, какое это несчастье для одинокого мужчины, который не хочет идти на случайные связи… для мужчины, который еще не так стар, чтобы обходиться без женщин, и не так молод, чтобы гоняться за ними без стыда и зазрения совести!.. Несчастье? Да что несчастье! Ужас, настоящий ужас! Ведь ни одна женщина уже не может подарить тебе свою любовь. Как только ты это понял – смирись… Но, увы, господин директор, на людях-то мы все стараемся поддержать внешнее достоинство, а вот оставшись наедине с самим собой, охотно признаемся в самых сокровенных своих влечениях… Мы уступаем искушению… и как часто лишь для того, чтобы тут же, словно спохватившись, вновь напялить маску невозмутимого достоинства, глухую, как надгробие, только бы похоронить под ней следы и самую память о своем позоре. Так поступают все! Но не всем хватает мужества признаться в этом!

Падчерица. А делать так всем хватает!

Отец. Всем без исключения! Но только тайком! Вот почему требуется столько мужества признаться в этом! Стоит кому-нибудь из нас признаться – и конец! Его сейчас же прозовут циником. И это несправедливо, господин директор. Такой человек ничуть не хуже других; даже, наоборот, гораздо лучше, потому что он не боится выставить на общее обозрение свою сокровенную животную сущность, при виде которой люди жмурятся и стыдливо отводят глаза. Ну вроде как женщина, – впрочем, вы сами знаете, как поступает женщина. Она смотрит на вас призывно, словно поддразнивая… Как только вы сжали ее в своих объятиях, она закрывает глаза. Это и есть знак согласия, знак, который говорит мужчине: «Я ничего не вижу, закрой и ты глаза!»

Падчерица. А когда женщина не закрывает глаза. Когда она не ощущает необходимости таиться от самой себя, когда, напротив, она смотрит сухими, незамутненными глазами и видит, как краснеет мужчина, который теряет голову, не испытывая при этом никакой любви? Ах, какая мерзость все эти ваши умствования, вся эта философия, которая обнажает скотское нутро и к тому же еще оправдывает!.. Противно слушать! Когда сама бываешь вынуждена «упростить» жизнь таким животным способом, растоптать все человеческое, что есть в тебе: свои чистые помыслы, чувства, идеалы, долг, стыдливость, целомудрие – ничто не вызывает большего отвращения, чем подобные излияния: все это крокодиловы слезы!

Директор. Вернемся к фактам, господа! Довольно рассуждений!

Отец. Правильно, господин директор. Но ведь факты подобны мешкам – если они пусты, они не могут стоять. Чтобы факт стоял на ногах, нужно прежде всего напитать его разумом и чувствами, которые дали ему жизнь. Как мог я предполагать, что, вернувшись после смерти этого человека сюда, ей (показывает на Мать),чтобы прокормить семью, придется просить работу именно у этой самой… мадам Паче!

Падчерица. Ох и тонкая бестия эта мадам Паче! Как будто обслуживает женщин высшего круга, но при этом выходит так, что клиентки сами работают на нее… О женщинах попроще я уж не говорю, на них она здорово наживается!

Мать. Поверьте, господин директор, мне даже на секунду в голову не приходило, что эта мегера дает мне работу только потому, что ей приглянулась моя дочь…

Падчерица. Бедная мама! Знаете, что делала мадам Паче, когда я приносила ей мамину работу? Она перемеряла материал, говорила, что он испорчен, – и вычитала из маминых денег. Сами понимаете, расплачиваться приходилось мне, а бедняжка верила, будто жертвует собой ради меня и этих крошек, просиживая ночи напролет над платьями для мадам Паче!

Присутствующие на сцене актеры громко негодуют и делают возмущенные жесты.

Директор (нетерпеливо).И там-то в один прекрасный день вы встретили…

Падчерица (указывая на Отца).…его! Еще бы, старый клиент! Вот посмотрите, какая это будет сцена! Потрясающая!

Отец. Приход ее матери…

Падчерица (перебивая, с ехидством)….столь своевременный!

Отец (повышая голос до крика).Именно! По счастью, все разъяснилось вовремя! Я тут же забрал их всех к себе! Но представьте мое теперешнее положение – я не могу ей даже в глаза смотреть, а она… сами видите, как она держится!

Падчерица. Поразительный тип! Неужели, господин директор, можно после «того, что произошло», требовать, чтобы я прикидывалась скромной, добродетельной девицей, воспитанной в согласии с его проклятыми идеями «простой здоровой морали»?

Отец. Для меня смысл всей этой драмы в том, что каждый из нас напрасно воображает себя «одним», неизменно единым, цельным, в то время как в нас «сто», «тысяча» и больше видимостей… словом, столько, сколько их в нас заложено. В каждом из нас сидит способность с одним быть одним, с другим – другим! А при этом мы тешим себя иллюзией, что остаемся одними и теми же для всех, что сохраняем свое «единое нутро» во всех наших проявлениях! Совершеннейшая чепуха! Мы сами подчас ловим себя на том, как вдруг, в каком-то нашем акте, мы словно оказываемся подвешенными на крючок; и только тогда понимаем, что в этом акте выразилась отнюдь не вся наша суть и что было бы вопиющей несправедливостью судить о нас лишь по нему… в этот момент нам кажется, будто нас выставили у позорного столба пожизненно, будто вся наша жизнь выразилась в одном этом мгновении! Теперь вам понятно коварство этой девицы? Она застала меня в месте, в котором ей не следовало меня встречать, в виде, в каком я не должен был ей являться; и она хочет закрепить за мной образ, который мне несвойствен, образ, которой принадлежал мне в отношениях с ней только мимолетно, в позорную минуту моей жизни! Вот это-то, господа, я и переживаю особенно тяжело. И вы убедитесь в том, что именно это обстоятельство придаст нашей драме настоящий размах. Однако нужно выяснить положение и других персонажей, например, его… (Показывает на Сына.)

Сын (брезгливо пожимая плечами).Оставь меня в покое, я-то тут при чем?

Отец. Как – при чем?

Сын. Ни при чем и не хочу быть при чем, потому что в вашей компании мне делать нечего!

Падчерица. Мы для него слишком грубы! Подумаешь, возвышенное создание! Как вы могли заметить, господин директор, всякий раз, когда я взглядываю на него, он отводит глаза! Он ведь знает то зло, которое мне причинил.

Сын (посмотрев краем глаза на нее).Кто? Я?

Падчерица. Конечно, ты, а кто же еще? Кому я обязана, дорогой мой, тем, что оказалась на панели?

Актеры в ужасе вздрагивают.

Разве не из-за тебя нет у нас в доме ни согласия, ни даже обычной теплоты и доброжелательства? Мы все выглядим какими-то втирушами, которые самочинно ворвались в царство твоей «законности»! Мне бы хотелось, господин директор, чтобы вы поприсутствовали при какой-нибудь сценке «с глазу на глаз» между мной и им! Он утверждает, будто всех в доме тираню я! Но именно его поведение заставило меня решиться! Иначе я не вошла бы в этот дом на правах хозяйки! Ведь у нас есть мать, его родная мать, с которой он не хочет считаться!

Сын (медленно выступая вперед).Против меня у них у всех хорошие карты, потому им так легко играть. Но представьте себе сына, который спокойно живет в отчем доме, как вдруг, в один прекрасный день, он видит нахальную девицу, она спрашивает, где отец, ему ей нужно якобы сказать что-то важное; затем она заглядывает все чаше и чаще, иногда с этой крошкой, нагло и двусмысленно разговаривает с отцом, вымогает у него деньги, словно отец должен ей эти деньги в силу каких-то обязательств…

Отец. Но у меня и в самом деле есть обязательства: ведь это же ради твоей матери!

Сын. А что я об этом знаю? Когда я видел свою мать? Когда мне говорили о ней? И вдруг однажды она является с этой (показывает на Падчерицу)и вот с этими мальчиком и девочкой и мне говорят: «Познакомься, это твоя мать!» По ее манерам (снова показывает на Падчерицу)я сразу понял, что это за птица и как она сумела втереться в Дом… Ах, сударь, если б вы только знали, чего я натерпелся и что пришлось мне пережить! Такое можно услышать только на исповеди… Я сам себе боюсь в этом признаться! Словом, судите сами, есть ли в этой драме для меня роль? Поверьте, господин директор, что я персонаж драматургически «нереализованный», и в этой компании мне приходится куда как туго. Пусть оставят меня в покое!

Отец. Как так? Нет уж, извини! Ты должен участвовать именно потому, что ты таков…

Сын (в отчаянии).Ты-то откуда знаешь, каков я есть? Когда ты мной занимался?

Отец. Согласен, согласен! Но разве для театра это не интересная ситуация? Например, как ты относишься ко мне, к матери, которая вернулась и видит тебя почти впервые и сразу таким большим, не узнает тебя, но знает, что ты ее сын… (Указывает Директору пальцем на Мать.)Смотрите, она плачет!

Падчерица (в ярости топает ногой).Как последняя дура!

Отец (показывает Директору на Падчерицу).Она его не выносит! (Продолжает о Сыне.)Он говорит, что в нашей драме не играет никакой роли, а на самом деле он-то и есть главная ее пружина! Взгляните на этого крошку, который так испуганно жмется к матери… Ведь это все из-за него! Быть может, самое тяжкое положение именно у этого крошки! Он чувствует себя несчастнее всех нас; он чувствует смертельную обиду, что принят в этом доме лишь из сострадания… (Доверительным тоном.)Поразительно похож на отца! Такой же униженный, как и он; слова не вымолвит…

Директор. Признаться, это не находка для вашей драмы. Вы не представляете, как чертовски мешают на сцене дети!

Отец. Этот не будет вам долго морочить голову! И эта девочка тоже. Она первая исчезнет со сцены…

Директор. Отлично! Уверяю вас, что все безумно интересно! Чувствую, что здесь есть что-то от настоящей драмы!

Падчерица (вмешиваясь в разговор).Еще бы! С таким персонажем, как я!..

Отец (жестом прогоняя ее, взволнованный словами Директора).Тише, ты!

Директор (как бы не замечая этой сценки, продолжает).Очень все оригинально…

Отец. В высшей степени оригинально!

Директор. Однако у вас, должно быть, много мужества, если вы так вот прямо решились явиться сюда на сцену…

Отец. Господин директор поймет и извинит нас: люди, подобные нам, рожденные для сцены…

Директор. Вы актеры-любители?

Отец. Нет, я просто говорю, что мы рождены для сцены, потому что…

Директор. Оставьте, вы же играли!

Отец. Да нет, сударь: лишь в той мере, в какой каждый из нас играет отведенную ему в жизни роль… или роль, которую ему отводят другие… Все дело в страсти, и, как всякая страсть – стоит ей воспламениться, – она принимает театральный характер!..

Директор. Ну это бог с ним! Однако я полагаю, вы поймете, что без автора… Послушайте, я могу вас направить к…

Отец. Да нет, вы будете нашим автором!

Директор. Я?

Отец. Да, да, вы! Почему же нет?

Директор. Потому, что я еще никогда не выступал в роли автора!

Отец. А почему бы вам не попробовать? Ведь дело-то пустяковое! Кто только не берется за него! Задача ваша куда как упрощается благодаря тому, что мы все живы и находимся здесь, перед вами…

Директор. Но ведь этого мало!

Отец. Как – мало? Вы увидите, как драма будет оживать прямо на ваших глазах…

Директор. Да, но ведь ее нужно еще и написать!

Отец. Не написать, а просто-напросто записать то, что мы будем говорить, сцену за сценой. А впрочем, можно даже набросать сценарий и попробовать его сыграть.

Директор (сдавшись, выходит на авансцену).Эх… почти уломали… Если так, разве что в шутку… Может, и впрямь попробовать…

Отец. Ну конечно, господин директор! Вот увидите, какие сцены у нас пойдут! Я вам помогу!

Директор. Пожалуй, мне не устоять… Сдаюсь. Что ж, попробуем… Идемте в мой кабинет! (Актерам.)Можете отдохнуть, но прошу не расходиться. Через пятнадцать-двадцать минут будьте снова на сцене. (Отцу.)Посмотрим, попробуем… Может, и в самом деле получится что-нибудь необыкновенное…

Отец. Наверняка! Вам не кажется, что лучше захватить и их с собой? (Показывает на своих спутников.)

Директор. Да, да! Идемте с нами! (Направляется в свой кабинет, затем возвращается и говорит актерам.)Еще раз повторяю: прошу быть точными! Ровно через пятнадцать минут…

Директор и шестеро персонажей скрываются за кулисами. Актеры остаются на сцене, вид у них растерянный, они в недоумении смотрят друг на друга.

Премьер. Это он серьезно? Что он хочет делать?

Молодой актер. Какая-то чепуха!

Третий актер. Он хочет сымпровизировать драму так, с налету?

Молодой актер. Словно это комедия дель арте.

Премьерша. Если он воображает, что может так шутить со мной…

Молодая актриса. Я тоже не намерена сносить подобные шутки!

Четвертый актер (имея в виду персонажей).Хотел бы я знать, кто это такие?

Третий актер. То есть как – кто? Сумасшедшие или чудаки!

Молодой актер. Неужели директор будет их слушать?

Молодая актриса. А все тщеславие! Видите ли, автором захотелось сделаться…

Премьер. Неслыханно! Если театр превратится в подобный балаган…

Пятый актер. Нет, как хотите, а это забавно!

Третий актер. А в общем, посмотрим, что из этого получится.

Так, переговариваясь между собой, актеры уходят со сцены. Часть из них скрывается в дверях в глубине сцены, часть расходится по своим уборным.

Занавес не опускается.

Спектакль прерывается минут на двадцать.

* * *

Звонки возвещают продолжение репетиции. На сцену, из-за кулис и из зрительного зала, начинают стекаться актеры и служащие театра: Заведующий сценой, Главный машинист, Суфлер, Бутафор. Точно по звонку на сцену выходит Директор в сопровождении шести персонажей.

Директор. Итак, господа, все собрались? Внимание, начинаем! Машинист!

Машинист. Здесь!

Директор. Сцену салона… Пока хватит одного задника с дверью. Прошу побыстрее!

Машинист уходит выполнять распоряжение. Директор уславливается с Заведующим сценой, Бутафором, Суфлером и актерами по поводу необходимых мизансцен.

(Бутафору.)Узнайте, нет ли на складе дивана.

Бутафор. Есть, зеленого цвета.

Падчерица. Только не зеленого! Диван там был желтый, плюшевый, в цветах, просторный и на редкость удобный.

Бутафор. Такого у нас нет.

Директор. Все равно! Давайте какой есть!

Падчерица. Как – все равно? Ведь это же знаменитое ложе мадам Паче!

Директор. Для репетиции хватит и такого! Прошу не вмешиваться! (Заведующему сценой.)Посмотрите, нет ли у нас низкого, широкого, застекленного шкафа.

Падчерица. Главное, не забудьте столик красного дерева, на котором должен лежать конверт с деньгами.

Заведующий сценой (Директору).Есть маленький, с позолотой.

Директор. Подойдет.

Отец. Еще зеркало…

Падчерица. И ширму! Мне необходима ширма!

Заведующий сценой. Чего-чего, а этого добра у нас полно.

Директор (Падчерице).Вероятно, и вешалки вам понадобятся?

Падчерица. Да, да! И очень много!

Директор (Заведующему сценой).Давайте все, что есть.

Заведующий сценой. Не беспокойтесь, все будет в порядке.

Заведующий сценой идет отдавать распоряжения. Директор продолжает разговор с Суфлером, персонажами и актерами. Рабочие сцены вносят мебель и расставляют по указанию Директора.

Директор (Суфлеру).Займите свое место в будке, вот вам листки; на них, сцена за сценой, набросан весь порядок действия… (Протягивает ему несколько листков бумаги.)От вас потребуется настоящий подвиг…

Суфлер. Стенографировать, что ли?

Директор (радостно).Как? Вы знаете стенографию?

Суфлер. Не буду хвастаться, но со стенографией я…

Директор. Великолепно! Все идет как по маслу! (Одному из рабочих сцены.)Сбегай ко мне в кабинет и возьми всю бумагу, какую найдешь!

Рабочий уходит и вскоре возвращается с увесистой кипой в руках. Отдает ее Суфлеру.

(Суфлеру.)Будете записывать все подряд, сцену за сценой. Постарайтесь записать реплики точно, по крайней мере самые важные! (Актерам.)Освободите место, господа! Садитесь здесь (показывает палевую часть сцены)и будьте внимательны!

Премьерша. Но, позвольте, что же мы…

Директор (перебивая ее).Успокойтесь, импровизировать вам не придется!

Премьер. А что мы должны делать?

Директор. Ничего! Смотреть и слушать. А потом вы все получите готовые тексты ролей. Сейчас проведем черновую репетицию; репетировать будут они. (Жест в сторону персонажей.)

Отец (словно свалившись с заоблачных высот в неразбериху сцены).Мы? Простите, как вы сказали: репетировать?

Директор. Ну да, вы! Вы будете репетировать, а они будут смотреть! (Жест в сторону актеров.)

Отец. Но раз мы и есть персонажи драмы…

Директор. Эк, заладил: «Персонажи, персонажи!» Поймите, друг мой, что на сцене действуют актеры, а не персонажи. А персонажи находятся там (показывает на суфлерскую будку),в шпаргалке суфлера, в тексте… если он, конечно, есть!

Отец. Вот видите! Текста нет, но зато вам выпала удача заполучить для сцены самых настоящих, живых персонажей…

Директор. Ах вот оно что! Я вижу, вы хотите делать все сами, с начала до конца? Хотите показаться публике?

Отец. Ну да, показаться ей такими, какие мы есть.

Директор. Смею вас уверить, что это будет презабавное зрелище!

Премьер. А что же в таком случае остается делать нам, настоящим актерам?

Директор. Уж не воображаете ли вы, что сможете играть на сцене? Это же курам на смех…

Актеры дружно хохочут.

Вот видите, они смеются! (Вдруг, вспомнив об одном упущении.)Кстати, мы забыли распределить роли. Правда, это пустяк, все и так ясно. (Второй актрисе.)Вы будете играть Мать!.. (Отцу.)Да, а какое мы дадим ей имя?

Отец. Амалия, господин директор.

Директор. Но ведь это имя вашей жены! Зачем же называть ее настоящим именем!

Отец. А что тут плохого? Если ее так зовут на самом деле… Впрочем, признаюсь, едва ли эта госпожа (жестом показывает на Вторую актрису)подходит… Ведь для меня Амалия (жест в сторону Матери)только она и никто другой! Но, сами понимаете, противиться… я не знаю… Просто мне начинает казаться, что в чужих устах ее слова будут звучать как-то фальшиво, иначе…

Директор. Об этом не беспокойтесь… Мы уж постараемся найти верный тон… А насчет имени – если хотите, назовем ее Амалией, а нет – подыщем другое. Остальные роли распределим так; (Молодому актеру.)Ты будешь Сыном. (Премьерше.)Вы, понятно, – Падчерицей.

Падчерица (решение Директора кажется ей забавным).Как, как? Я – это вон та? (Хохочет.)

Директор (сердито).Что тут смешного?

Премьерша (возмущенно).Еще никто не позволял себе смеяться надо мной! Либо мне здесь будут оказывать подобающее уважение, либо я ухожу!

Падчерица. Простите, я ведь совсем не потому смеялась…

Директор (Падчерице).Вы должны гордиться, что вас будет играть…

Премьерша (перебивая, с иронией).…«вон та»!

Падчерица. Честное слово, я не хотела вас обидеть! Просто мне показалось забавным увидеть себя в вашем исполнении, вот и все. Не знаю, но… вы ведь на меня совсем не похожи!

Отец. Вот, вот… Послушайте, господин директор: наша индивидуальность…

Директор. Какая там к черту индивидуальность! Вы воображаете, что как персонажи представляете собой какую-то индивидуальность? Чепуха!

Отец. Как? Вы серьезно думаете, что у нас нет своего лица?

Директор. Конечно, нет! Ваша индивидуальность, ваше лицо, возникнет здесь, на сцене, когда актеры облекут вас с «помощью жестов, голоса и пластики в живую плоть. Мои актеры способны дать жизнь персонажам и почище вашего! Пока – вы еще мертвы; на сцене вы заживете только благодаря актерам.

Отец. Не смею спорить, господин директор, но подумайте только, как нестерпимо будет нам – таким, как мы есть, – видеть себя…

Директор (перебивает его).Ну, это плевое дело! Для этого существует грим!

Отец. А голос, жесты…

Директор. Довольно препираться! На сцене вы не можете быть таким, как в жизни! Здесь вас будет играть актер, и все!

Отец. Понятно, господин директор; теперь я начинаю догадываться, почему автор, видевший нас такими, какие мы в жизни, не пожелал вывести нас на сцену. Я не хочу обидеть ваших актеров. Боже меня сохрани! Но когда я думаю, что мне придется увидеть себя в исполнении… уж не знаю, в чьем…

Премьер (величественно выступает вперед под смешки молодых актрис).С вашего позволения – в моем!

Отец (подобострастно, вкрадчивым голосом).Я счастлив, сударь. (Отвешивает ему поклон.)Одним словом, когда я думаю, что, каково бы ни было доброе намерение и искусство актера, который собирается, так сказать, меня «впитать»… (Старается подыскать нужное слово.)

Премьер. Гм! Гм!

Актеры смеются.

Отец…Образ, который он может воссоздать, даже прибегнув к гриму… фигура…

Актеры хохочут.

Вряд ли будет походить на то, каков я есть в действительности. Но даже отбросив вопрос о внешнем сходстве, актер сможет выразить свое личное представление обо мне, свое личное восприятие, – если только оно у него есть вообще, – а вовсе не то, что я представляю собой на самом деле, и не так, как я воспринимаю себя сам. И мне сдается, что люди, призванные нас судить, должны с этим считаться.

Директор. Так вы обеспокоены тем, что скажет критика? А я-то развесил уши! Пусть критика говорит, что ей угодно. Давайте лучше подумаем о том, как нам поставить пьесу! (Оглядывается кругом.)Внимание, внимание! Все готово? (Актерам и персонажам.)Займите свои места! Дайте взглянуть! Так. (Спускается со сцены.)Не будем терять времени! (Падчерице.)Ну как, похоже?

Падчерица. Ничего общего!

Директор. Уж не хотите ли вы, чтобы мы выстроили здесь на сцене точную копию заведения мадам Паче? (Отцу.)Вы говорили, что на обоях были цветы?

Отец. Да, господин директор, белые обои, и на них цветы.

Директор. Ну а у нас полосатые! Разница невелика. Зато с мебелью дело, кажется, в порядке! Этот столик выдвиньте вот сюда…

Рабочие сцены передвигают столик.

(Бутафору.)Раздобудьте где-нибудь конверт, хорошо бы синего цвета, и дайте его вот этому господину. (Показывает на Отца.)

Бутафор. Конверт почтовый?

Директор. Ну да, почтовый!

Бутафор. Сию минутку! (Уходит.)

Директор. Так, начали! Первая сцена: выходит синьорина…

Премьерша выходит вперед.

Да обождите! Я говорю вот этой синьорине (показывает на Падчерицу),а вы должны смотреть, как…

Падчерица (подхватывает).…я перевоплощаюсь.

Премьерша (с обидой в голосе).Можете, милая, не сомневаться, что, когда нужно будет, я сама сумею перевоплотиться!

Директор (схватившись за голову).Да оставьте наконец свои глупые пререкания! Итак, первая сцена: синьорина и мадам Паче… А где же мадам?

Отец. Ее здесь нет.

Директор. Как же быть?

Отец. Но вообще-то она есть, она жива!

Директор. Где же она?

Отец. Разрешите! Сейчас мы все устроим. (Актрисам.)Будьте любезны, сударыни, одолжите мне на время ваши шляпки!

Актрисы (слегка удивленные, смеются, говорят все вместе, перебивая друг друга).Что?

– Наши шляпки?

– Что он говорит?

– Зачем ему шляпки?

– Увидим!

Директор. Что вы будете делать с этими шляпками?

Актеры смеются.

Отец. О, ровно ничего! Просто я развешу их вот на этих вешалках. А может быть, кто-нибудь будет так любезен, что снимет и свое пальто?

Актеры (та же сцена).Еще и пальто?

– А дальше?

– Он с ума сошел!

Несколько актрис (вместе, перебивая друг друга).Зачем?

– Сперва пальто, а потом, смотришь…

Отец. Нужны только пальто и шляпки… Прошу вас, окажите мне эту услугу! Хорошо?

Актрисы (стаскивают с себя шляпки, некоторые свои пальто и со смехом развешивают их).Почему же нет?

– Вот, пожалуйста!

– Да он и впрямь шутник!

– Может, лучше развесить, как на выставке?

Отец. Лучше всего, как на выставке!

Директор. Скажите, для чего вам это понадобилось?

Отец. Видите ли, господин директор, может статься, что, когда мы подготовим сцену как надо, не замедлит появиться и мадам Паче, привлеченная предметами своей торговли… (Показывает на дверь в глубине сцены.)Смотрите, смотрите!

Дверь распахивается, на пороге появляется мадам Паче и делает несколько шагов вперед. Это жирная мегера неохватных размеров. На голове у нее пышный шерстяной парик морковного цвета, в который вставлена огненная роза â la Кармен. Лицо густо намазано; платье – темно-красного шелка, самого невиданного покроя; в одной руке она держит веер из диковинных перьев, в другой – зажженную сигарету. При ее появлении актеры и сам Директор опрометью, с криками ужаса, бросятся со сцены вниз по приставным лесенкам и будут бегать по проходам зрительного зала. Падчерица подбежит к мадам Паче со знаками всяческого подобострастия, как полагается при появлении хозяйки.

Падчерица (подбегая к ней).Вот она! Вот она!

Отец (радостно).Она! Я говорил вам! Вот она!

Директор (победив приступ первого страха, с возмущением).Это что еще за чертовщина?

Премьер (почти перебивая его).Где мы, наконец, находимся?

Молодой актер (тоже).Откуда взялось это чудище?

Молодая актриса (тоже).Где они ее прятали?

Премьерша (тоже).Что они, фокусники-иллюзионисты?

Отец (заглушая негодующие голоса).Позвольте, позвольте! Почему во имя вульгарного правдоподобия вы хотите убить это чудо реальности, которое вызвано к жизни самой сценической ситуацией и которое имеет куда больше прав на существование, чем все вы?… Ведь она правдивее, истиннее и достовернее, чем все вы вместе взятые! Кто из ваших актрис будет играть мадам Паче? Пусть внимательно посмотрит на нее – вот она! Согласитесь с тем, что актриса, которой доведется ее играть, будет куда менее жизненно правдива! Взгляните: моя дочь мигом узнала ее! Смотрите, что сейчас произойдет!

Директор и актеры опасливо возвращаются на сцену. Пока Отец и актеры обменивались репликами, сцена между Падчерицей и мадам Паче уже началась. Но шла она пока вполголоса, совсем тихо, чего, разумеется, на настоящей сцене быть не должно. Словом, когда актеры заняли свои места и стали следить за сценой, это уже был тот момент, когда мадам Паче держала Падчерицу за подбородок, стараясь приподнять ей голову и заглянуть в лицо. Некоторое время актеры слушали с напряжением, но, поскольку ничего нельзя было разобрать, начался шум.

Директор. Ну?

Премьер. Что она говорит?

Премьерша. Ничего не разберу!

Молодой актер. Громче, громче!

Падчерица (отходит от мадам Паче, которая продолжает улыбаться, и подходит к актерам).«Громче!» Не обо всем можно говорить громко! Раньше я говорила громко, чтобы пристыдить его. (Показывает на Отца.)Это была месть. Но что касается мадам, то тут дело другого рода: она рискует тюрьмой!

Директор. Здорово! Отлично!.. Но в театре требуется, чтобы слышали все, дорогая моя! А мы на сцене – и то ничего не разберем! Представьте себе положение публики! Нужно говорить громко, отчетливо. Поймите, что вы ничем не рискуете! Считайте, что никого, кроме вас, на сцене нет! Вам должно казаться, будто вы одни в задней комнате ателье и никто вас не слышит.