Текст книги "Чаша императора"

Автор книги: Луи Бриньон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Глава 19

– Матушка, вот вы где!.. – с облегчением воскликнул Генрих, входя в маленькую полутёмную комнату, где у постели в дальнем её углу, окутанном сумраком, сидела королева-мать.

Приблизившись, король разглядел на высоких подушках старческое лицо в глубоких морщинах и струйку крови, стекающую по подбородку на холщовую рубаху, в которую был облачён лежащий в постели старец. На маленьком столике с гнутыми ножками стоял ковш с водой. Окунув в воду платок, королева стёрла кровь с лица тяжело больного.

– Я вас ищу по всему замку, матушка! Кто этот древний старик? – несколько раздражённо спросил король, не обладавший терпением, если только это не касалось служения Господу.

– Горико, – коротко ответила королева и, вновь смочив платок в воде, вытерла выступившую кровь с губ старика.

– Тот самый? – король побледнел.

– Да, – сегодня Екатерина была немногословна. Беседуя с сыном, она не отрывала взгляда от безжизненного лица астролога. Отпущенный ему Господом срок истекал.

– Он ничего не говорил?.. Обо мне? – осторожно поинтересовался король.

Неожиданно веки старика дрогнули. Остекленевшие глаза смотрели прямо на короля. Издав лёгкое восклицание, Генрих в испуге отступил на шаг.

– Ты проклят… как и все… Валуа… – прошелестел едва слышный надтреснутый голос. – Найди её… найди и женись… Только так… ты сможешь… избежать смерти…

Король побледнел ещё больше, но, совладав с объявшим его ужасом, приблизился и наклонился к астрологу.

– О ком ты говоришь?

– Я знаю, о ком он говорит.

Король выпрямился и устремил на мать хмурый взгляд:

– Что здесь происходит, хотел бы я знать?

– Он, – Екатерина указала на астролога, который, обессилев, закрыл глаза и вновь погрузился в забытье. – Он, Горико, – с силой повторила она, – пророчит тебе смерть, как предсказывал некогда кончину твоему отцу и братьям.

– Я чувствовал… я знал, мои молитвы… Господь их не услышал, – король прислонился спиной к стене и медленно сполз по ней вниз, руки бессильно упали на колени, взгляд выражал полную обречённость.

– Возьми себя в руки! – жёстко прозвучал решительный голос матери. – Я не допущу этого! Мы разрушим проклятье – у тебя появится законный наследник, и ты будешь жить.

– Разве мы в силах противостоять провидению? – с отчаянием шептал король. – Моя милая супруга, мои любимые друзья… вы, матушка…

– Вот о твоих друзьях и поговорим, – вновь перебила его королева. – Пора им заняться делом. Ты дал Жуайезу и Д’Эпернону титулы герцога. Пусть первый займётся Гизом, а второй – Наваррой.

– Это опасно, матушка. Разве вы не видели, с какой наглостью ведёт себя герцог де Гиз? Я не могу подвергать жизнь Жуайеза опасности.

Королева поднялась с кресла и устремила холодный взгляд на сына.

– Ведите себя, как подобает королю. Встаньте.

Король молча подчинился.

– Вы сделает всё так, как я говорю. Чего стоит жизнь ваших друзей по сравнению с вашей собственной? Или вы не видите, что происходит вокруг? Гиз и Генрих Наваррский пытаются занять ваше место на троне. Они готовы на всё. И в этой борьбе не уместны жалость или сострадание. Никогда не забывайте об этом, сын мой, и никогда не щадите своих врагов, ибо вас никто не пощадит.

Королева-мать вышла. Король, поколебавшись, направился вслед за нею.

Екатерина Медичи, взяв из рук слуги подсвечник, спустилась в подземелье замка, где она застала одного из братьев Руджиери – Козьму, осторожно переливавшего зеленоватого цвета жидкость из одного флакона в другой. Разложенные перед ним на столе пучки засушенных трав придавали ему вид аптекаря.

– Ты мне нужен, Козьма, – не отвечая на его почтительный поклон, без предисловий заговорила королева. – Я хочу доверить тебе очень важное дело.

– Всё, что в моих силах, ваше величество, – Руджиери, отложив флаконы, вновь поклонился.

– Отправишься на Юг. Ты должен найти одну женщину. Имя её – герцогиня Д'Эгийон. Она мне нужна живой и здоровой. Когда отыщешь её, дашь мне знать. И ещё… – слегка помедлив, добавила королева, – её, скорее всего, охраняют. Те, кто охраняют её, называют себя «Белым Единорогом». Без своего вожака они не представляют опасности. Ты понимаешь, что я имею в виду? – увидев согласный кивок, она продолжила: – Вечером я пришлю к тебе двоих людей.

Используй их по своему усмотрению. Возьмёшь всё необходимое, – на последнем слове Екатерина сделала ударение, – и рано утром отправишься в путь. Я останусь в замке и буду ждать от тебя вестей. Исполнишь моё поручение – получишь достойную награду. Ты всё понял?

Руджиери склонился в поклоне. Видя, что королева собирается уходить, он извиняющимся голосом произнёс:

– А разве ваше величество не хочет попробовать новый аромат духов? Я их приготовил для вас.

Мне кажется, они с точностью передают всё великолепие моей королевы.

– Отнеси их моему сыну, это немного отвлечёт его, – ответила королева, направляясь к двери.

Когда Екатерина вышла, Руджиери негромко пробормотал:

– Она хочет, чтобы я убил этого человека и вернул герцогиню. Ну что ж, ваше величество, на сей раз простой благодарности будет недостаточно, ибо я собственными глазами видел, на что тот способен.

В то самое время, когда королева-мать вернувшись в свои покои, собиралась отправиться к вечерне, в Париже, в аббатстве Сен-Виктор аббат Буандре напутствовал Сервитера, поправившегося настолько, чтобы быть в силах покинуть стены монастыря:

– Мне неведомы ваши помыслы, сын мой, но я вижу благость ваших поступков. Потому с лёгким сердцем благословляю тебя в дорогу. Считай аббатство своим домом и возвращайся, когда пожелаешь – здесь ты всегда найдёшь приют и понимание.

Сервитер поблагодарил аббата от души, затем вскинул на плечо узелок со скудными пожитками и покинул аббатство.

Глава 20

Шатобриан приближался к Блуа. Он шёл так быстро, как только мог. Тревога за судьбу Изабель, терзающая его сердце, и накатывающие приступы слабости из-за воспалившейся раны отнимали у молодого человека последние силы. Мысли его временами путались, становясь всё бессвязнее, странные видения посещали его. Заметив впереди постоялый двор, Шатобриан направился было прямо к нему, но почувствовал, что силы окончательно оставили его. Он сделал ещё несколько шагов, опустился на землю, привалившись спиной к ограде постоялого двора, и закрыл глаза.

«Я только немного отдохну, и снова двинусь в путь», – это была последняя ясная мысль Шатобриана. И он провалился в беспамятство.

Послышался скрип колёс, а вскоре из-за поворота показалась повозка, в которой сидели пожилой мужчина и юная девушка.

– Отец, останови лошадь, посмотри, этому человеку нужна помощь! – раздался обеспокоенный девичий голосок.

– Господь поможет, – опасливо озираясь по сторонам, ответил тот, кого девушка назвала отцом, но лошадь всё же попридержал. Звался он Амос и жил недалеко от Блуа, занимаясь тем, что ссужал деньги под залог. Он с дочерью возвращался домой, когда она так некстати попросила остановиться.

– Здесь много злых людей, Авиталь, – понизив голос, добавил Амос. – Нам надо поскорее уезжать отсюда.

– Я только взгляну, что с ним.

Тяжело вздыхая, мужчина уступил. Опираясь о его руку, Авиталь, так звали девушку, спустилась с повозки и, плотно укутав лицо накидкой, направилась в сторону Шатобриана. Опустившись на колени подле молодого человека, она вгляделась в его лицо, затем осторожно дотронулась рукой до его щеки. После чего поднялась и сделала знак отцу. Тот молча направил повозку в её сторону.

– Помоги мне, отец, – только и сказала Авиталь.

– Твоё добросердечие нас когда-нибудь погубит, – пробормотал он. Подчиняясь просьбе дочери, он сошёл повозки. В это мгновение из харчевни вышел высокий мужчина в богатой одежде.

Увидев повозку и людей, он громко, с презрением спросил:

– Ты что здесь делаешь, еврей?

– Племянник… Напился, ваша милость, – нашёлся Амос.

– Неужели и среди вас есть пьяницы?

– Только этот, ваша милость!

– Ну так забирай его отсюда и уезжай!

– Сию минуту, ваша милость, – бросив укоризненный взгляд на дочь, засуетился Амос. Вдвоём, под брезгливым взглядом господина, они подтащили Шатобриана к повозке, с трудом приподняли и уложили поверх тюков, которыми она была нагружена. Забравшись в возок, они продолжили прерванный путь.

Бедный домишко Амоса с улицы ничем не отличался от десятков других: деревянные стены с низенькими окнами, крыша, покрытая черепицей, и полукруглая сверху дверь, скреплённая, словно бочка, двумя железными полосами. Внутри царила такая же нищета: две охапки соломы на полу, покрытые ветхими, но аккуратно заштопанными одеялами, стол с кривыми ножками, два стула, немного медной посуды. Чёрный котёл у противоположной стены, прямо над которым поднимался дымоход. Одним словом, типичное жилище нищего. Но только на первый взгляд.

Амос, подойдя к котлу, ухватился за его верхний край и потянул на себя. Котёл неожиданно подался и вместе с импровизированным дымоходом и отошёл в сторону, открывая проход в другую часть дома. От входа тянулся большой зал, справа от которого были видны занавеси, прикрывающие проёмы, ведущие ещё в четыре комнаты. Вдоль стен, затянутых голубым шёлком, расположились полки и шкафы, уставленные серебряной и стеклянной посудой. Красивый стол, окружённый изящными креслами. Полы были устланы коврами.

В первой из четырёх комнат стояла низкая кровать с резными ножками, на которую Амос и Авиталь уложили Шатобриана, всё ещё находящегося без сознания. Амос с плохо скрываемым неудовольствием смотрел, как дочь сбросила накидку с плеч и, засучив рукава платья, наклонилась над больным. Он услышал её озабоченный голос:

– Надо определить причину жара, помоги его раздеть, отец!

– Поможем ему, а он потом вернётся сюда и оставит нас без гроша, – забубнил было Амос, но, поймав укоризненный взгляд дочери, нехотя подошёл к больному и стал раздевать его. Под кожаной безрукавкой оказалась кольчуга. Она была основательно помята.

– Немалых денег стоит, – пробормотал Амос, оглядывая её со всех сторон, затем он поднял взгляд на дочь и с тревогой добавил: – У нас могут быть серьёзные неприятности. Это не простой человек. Он, возможно, даже рыцарь. И, возможно, служит самому графу.

– Поздно об этом думать, – заметила на это Авиталь.

– Тут ты права, – покивал Амос, – но вот если он умрёт, нам придётся ещё хуже…

С трудом освободив тело от кольчуги, отец и дочь увидели кровавое пятно, расплывшееся по рубашке, и обменялись понимающими взглядами. Когда они стали снимать рубашку, обнажив грудь в ужаснувших их шрамах, Шатобриан застонал и открыл глаза. Он увидел пробор, деливший на две ровные части тёмные волосы, маленький лоб и вздёрнутые кверху брови, смуглое лицо с нежными чертами и глаза, полные участия. До него донёсся успокаивающий голос:

– Потерпи немного. Твоя рана воспалилась – я обмою её и смажу смесью из трав. Можешь мне доверять, я знаю толк в лечебных растениях.

– Как твоё имя? Кого я… должен благодарить? – прошептал Шатобриан.

– Меня зовут Авиталь. А это мой отец, Амос. Благодарность твоя нам не нужна…

– Что ты такое говоришь?.. – зашипел Амос на ухо дочери. Потом изобразил радостную улыбку и с неискренним дружелюбием сказал:

– Поправишься, тогда и поговорим. Сейчас тебе следует отдохнуть. Я и моя дочь позаботимся о тебе, как следует, – после чего вышел.

Авиталь виновато взглянула на больного, но тот закрыл глаза и словно погрузился в сон. Вскоре отец вернулся с широкой медной миской, наполненной горячей водой.

– Дай ему немного вина, – попросила Авиталь, внимательно оглядывая покрасневшую рану.

– Зачем? – сварливо спросил Амос.

– Прошу тебя…

– Хорошо, хорошо… Что за день, одни убытки…

Ворча, Амос снова вышел и возвратился с оловянным кубком, меньше чем наполовину заполненным вином. Авиталь тщательно обмывала рану и не сразу обратила внимание на отца, который так и не донёс кубок с вином до губ раненого. Застыв, он, не мигая, смотрел на амулет, висящий на волосяной нити на шее Шатобриана – камень с тремя углами.

– Я знал, что все эти шрамы не к добру. Он воин… – Амос сорвался с места и, вручив вино дочери, куда-то ушёл.

Укоризненно покачав головой, она оставила на время рану и напоила раненого вином. Закончив промывать рану, девушка отправилась за травами – их следовало смешать, заварить кипятком и дать настояться, прежде чем накладывать на рану. В зале она увидела отца, сидящего за столом и что-то внимательно разглядывающего. Заинтересовавшись, Авиталь подошла поближе и поняла, что рассматривал он, вне всякого сомнения, золотую монету.

– Отец, что это?

Амос обратил совершенно бледное лицо в сторону дочери и, едва заметно кивнув в сторону занавеси, за которой находился раненый, с ужасом прошептал:

– Мы погибли… Он убьёт нас, как только придёт в себя. Господь покарал нас за грехи…

– Отец, ты не в себе, – Авиталь с тревогой всматривалась в лицо отца, пытаясь найти объяснение всем этим странным словам.

– Смотри, – Амос поднял золотую монету со стола и ткнул в неё пальцем, – этой монете более тысячи лет. На ней изображено три угла. В каждом углу буква «С», а в середине чаша…

– И что? – спросила Авиталь, рассматривая монету.

– У него на груди точно такой же знак, только из камня: три угла, три буквы и чаша. Он – хранитель Чаши…

Неожиданно Амос изменился в лице. Он сполз на пол и, встав на колени, потянул дочь за руку, призывая последовать своему примеру. Она испуганно обернулась. И наткнулась на твёрдый взгляд. Раненый стоял перед ними, придерживая рукой у раны кусок полотна, которым покрыла её Авиталь.

– Ты нам… враг? – Авиталь задала этот вопрос со спокойным достоинством. В ответ человек, которому она задала вопрос, отрицательно покачал головой. Затем раздался слабый голос:

– Ещё вина, пожалуйста… И пусть твой отец встанет. Не надо бояться – я вознагражу вас за доброту, но мне нужна его помощь, – Шатобриан пошатнулся, но Авиталь, бросившись к нему, поддержала и не дала упасть. Следом поспешил на помощь и Амос. Совместными усилиями они помогли ему добраться до постели. И здесь снова услышали его слова:

– Найди нужного человека. Я щедро заплачу. Он должен будет отправиться в Неаполь по важному делу. Времени осталось совсем мало. Сделай всё быстро…

Авиталь оставалась у постели Шатобриана до самого утра. Ночью она наложила травы на рану и крепко перевязала. Они, несомненно, оказали благотворное влияние – к утру жар почти спал, дыхание выровнялось. Но девушка не уходила. Она следила за состоянием раненого и с беспокойством думала об отце. Тот ушёл глубокой ночью и всё ещё не вернулся. Она не знала, куда он направился и зачем. Авиталь то и дело наклонялась над раненым и вытирала пот с его чела. Нередко она задерживала взгляд, вглядываясь в черты лица молодого человека – в такие мгновения у неё в глазах появлялась нежность. Но затем, словно устыдившись своих каких-то потаённых мыслей, покидала комнату лишь для того, чтобы через минуту вернуться обратно.

Когда утром Шатобриан открыл глаза, девушка по-прежнему находилась подле него. Он устремил на неё благодарный взгляд.

– Я ведь вначале принял тебя за ангела. У тебя доброе сердце, Авиталь. Надеюсь, мне представится возможность отблагодарить тебя.

Авиталь зарделась. Его слова по непонятной ей самой причине проникли в самую душу. Она в смущении отвела взгляд и, помедлив, ответила:

– Помогая тебе, я и не думала о благодарности…

– И всё же я твой должник, прекрасная Авиталь.

Эти слова привели девушку в такое замешательство, что, прикрыв ладонями заалевшее лицо, она выскочила из комнаты. Заглянув в маленькое зеркальце, она взволнованно осмотрела свои пунцовые щёки и сияющие глаза.

– Уж не жар ли у меня? – в смятенье пробормотала Авиталь и с озабоченностью ущипнула себя за щёку.

В это мгновение вернулся отец в сопровождении худощавого паренька лет двадцати. Это был её кузен. Он на ходу поздоровался с Авиталь и вместе с Амосом скрылся в комнате раненого.

Девушка услышала голос отца:

– Это мой племянник, Ниссим. Ты можешь полностью доверять ему. Он выполнит всё в точности и не расскажет никому. Жизнью своей клянусь, что так и будет.

– Пусть отправляется в Неаполь и найдёт там еврея по имени Тувия и передаст слово в слово то, что сейчас услышит, но только наедине с ним. Пусть скажет: «Белый Единорог собрался в плаванье».

Глава 21

– Позор королю! Смерть Генриху Наваррскому и всем еретикам! Слава Гизу!

Крики, словно волны, катились по улицам Парижа. Взбудораженные горожане выбегали из домов, выглядывали из окон, стекались со всех сторон, чтобы стать свидетелями торжественной процессии. Первыми шли священники с большими крестами в руках. Следом двигалась многотысячная толпа – что было совершенно необычным, люди эти в большинстве своём были отлично вооружены пиками, мушкетами, аркебузами, были и такие, кто держал в руках пращи.

Иные носили доспехи и имели при себе мечи или шпаги. Шествие то и дело разражалось угрожающими выкриками в адрес гугенотов и клеймило короля за слабость в борьбе против них.

Ликующие приветственные крики раздались, когда впереди показалась кавалькада под знамёнами Гизов. Генрих де Гиз, привстав в стременах, лично приветствовал процессию, проявляя тем самым знак уважения, что было с восторгом воспринято как ещё одно доказательство любви к простому народу.

Спешившись, он вместе с некоторыми своими приближёнными занял место в первых рядах шествия, что вызвало в толпе волнение и движение, ибо всем хотелось слышать, что будет говорить великий Гиз, как часто именовали герцога его сторонники. А говорить Гиз умел не только красноречиво, но и с пылом, достойным истинного католика. Суть же его речей, как правило, сводилась к одной главной мысли: следовало безжалостно уничтожать протестантов, ибо именно они виновны во всех бедах, преследующие Францию последние годы.

Проведя среди своих горячих почитателей и сподвижников несколько часов, герцог, воодушевлённый столь жаркой поддержкой, вскочил в седло и направился в Лувр. Перед самыми воротами дворца ему пришлось задержаться из-за преградивших ему путь двух монахов, дожидавшихся герцога. Гиз остановил коня и, бросив на них высокомерный взгляд, твёрдо произнёс:

– Никаких условий более. Передайте его преосвященству, что я могу принять дружбу и взамен готов предложить свою. Не забудьте рассказать о том, что вы видели сегодня в Париже. И добавьте, что король Испании милостиво предложил свою помощь в борьбе против еретиков. Уже завтра мы двинемся на них всей своей мощью и уничтожим их от мала до велика. Ему решать, как следует поступить. Но пусть не тянет с ответом. И ещё, – с угрозой добавил герцог, – советую всем вам с должным уважением относиться к герцогине Д'Эгийон. Вскоре я собираюсь встретиться с ней и надеюсь застать её в добром здравии.

Герцог де Гиз пришпорил коня и поскакал вперёд. Монахи сопроводили его отъезд низкими поклонами. Едва он исчез из виду, оба торопливо пошли по улице в противоположном направлении. Спустя четверть часа монахи постучали в дверь незаметного среди иных дома с маленьким балконом. Их тотчас же впустили. Пройдя через помещение, где находилось ещё около десятка людей в монашеских одеяниях, под которыми ясно просматривались шпаги, прибывшие монахи прошли в следующую комнату. Здесь их приветствовал генерал Ордена Иезуитов, поднявшийся им навстречу. Никто, включая герцога де Гиза, не подозревал о том, что он вновь объявился в Париже. Один из двух вошедших монахов обратился к генералу со словами:

– Святой отец, думаю, настала пора нам расстаться. Мне необходимо переговорить с моим господином.

Главный Иезуит кивнул, соглашаясь. Монах поклонился и торопливо вышел. Аквавива обратился ко второму:

– Сьенцо, судя по поведению наших друзей, ты принёс дурные вести?

Монах, которого назвали «Сьенцо», откинул капюшон. Показалось грубое лицо мужчины лет сорока пяти. То был один из самых надёжных людей в Ордене, и генерал ему полностью доверял.

Низкий хриплый голос этого человека не был ни услужливым, ни почтительным:

– Так и есть, святой отец. Нам довелось встретиться с герцогом Гизом. Он даже не соизволил выслушать нас, не захотел уединиться. Он просто высказал свою волю.

– Что именно он сказал?

– Что готов предложить свою дружбу в обмен на дружбу Ордена. Никакие условия более не имеют свою силу. Кроме того, он довольно ясно дал понять, чтобы мы не причиняли вреда герцогине Д'Эгийон. И ещё он говорил о помощи, которую ему обещал король Испании.

– Проклятье, – вырвалось у главы Ордена. Принесённые вести заставили его помрачнеть. – Он знает, что Папа поддержит только католика в притязаниях на престол. Он понимает, что нам не на кого больше опереться во Франции и тем самым ставит в безвыходное положение. Мы не можем отказаться от сотрудничества с ним.

– Возможно, следует отказаться от дружбы с Гетой? – осторожно заметил Сьенцо. – Многим братьям не нравится, что мы поддерживаем отношения с этими людьми. Они говорят о своей вере в Господа, но ведут себя подобно язычникам, принося человеческие жертвы.

– Ты полагаешь, есть разница между тем, что делают они, и тем, как наказывает святая инквизиция? – на губах генерала появилась лёгкая усмешка. – Разве имеет значение, как именно умрёт еретик? Нам важна лишь его смерть, а не способ умерщвления. Очищая святой крест, мы заботимся лишь о вящей славе Господа. Пути же Господа неисповедимы. К тому же, – продолжал задумчиво Аквавива, – ты сильно недооцениваешь этих людей. Знаешь, на чём основано их могущество? На слабостях сильных мира сего. Для них это некое таинство, возможно, даже игра, участие в которой заставляет их кровь бежать по жилам быстрее и испытывать новые волнующие ощущения в их пресыщенной развлечениями жизни. Закрывая глаза на некоторые вольности Геты и его шайки, оказывая им мелкие услуги, мы получаем взамен золото и тем самым укрепляем наши ряды многократно. Возможно, настанет день, когда мы решим наказать их, но пока мы должны быть им друзьями, ибо они слишком сильны. Вражда с Гетой смерти подобна.

– Как же тогда нам следует поступить, святой отец? – с прежней осмотрительностью спросил Сьенцо.

– У меня нет ответа на этот вопрос. Мы не можем отвергнуть дружбу ни герцога Гиза, ни Геты.

Можно не сомневаться, что его человек передаст ему слова Гиза. Выводы напрашиваются сам собой. Эти люди одержимы мыслью убить герцогиню Д'Эгийон. И, следовательно, герцог де Гиз станет им врагом после сегодняшнего дня. Мне непонятна эта их настойчивость, ибо я не вижу достаточных причин для смерти герцогини. Возможно, о них знает лишь сам Гета. Человек этот хранит очень много опасных тайн и никогда откровенно не говорит о том, что именно им движет.

В любом случае, мы должны подождать и посмотреть, чем закончится противостояние. А заодно и заверить в нашей дружбе как Гету, так и герцога де Гиза. Этим займёшься ты лично. – Генерал Ордена Иезуитов сплёл пальцы и так же сосредоточенно продолжил: – Прежде чем мы займёмся составлением послания Гете, я бы хотел услышать обо всём, что тебе удалось узнать о нём самом и его людях, ведь последнее время ты почти постоянно находился рядом с ними. Говори, Сьенцо, я слушаю тебя.

– Как вы и приказывали, святой отец, – поклонившись, начал тот, – я неусыпно наблюдал за людьми Геты. Я был с ними, когда они планировали проникнуть в замок Шенонсо и убить там герцогиню. Что происходило в самом замке, я не знаю, но видел, как в замок ворвались вооружённые люди, на щитах которых был изображён Белый Единорог.

– «Белый Единорог»?.. Любопытно… Продолжай.

– Я наблюдал, как они отступили и углубились в лес. Но там их ждала ловушка. Внезапно появившиеся отряды атаковали «Белых Единорогов». Человек Геты по имени Маккаво, тот самый, что только что ушёл отсюда, – счёл нужным добавить Сьенцо, – говорил с предводителем нападавших перед самым сражением.

– Они не доверяют нам, иначе сообщили бы о том, что готовится, – раздумчиво вставил Аквавива.

– Я пришёл к такому же выводу, святой отец. Я не понял, откуда они появились, но, несомненно, ловушка была приготовлена заранее. Значит, люди Геты знали об их появлении. Позже, когда мы шли за ними следом, мне довелось подслушать разговор…

– А чем закончилось сражение? – перебил его главный Иезуит.

– «Белые Единороги» вырвались из ловушки и ушли. Несколько человек из числа сподвижников Геты тайно двинулись за ними. Я также был в их числе. Мы проследили их вплоть до того момента, когда отряд покинули три всадника – двое мужчин и женщина. Один из людей Геты последовал за этой тройкой, я же остался следить за отрядом.

– И что же?

– Нам удалось подслушать разговор. Отряд направлялся в Ломбардию, в город Комо. По всей видимости, у них там находится лагерь. Они говорили о том, что собираются как следует отдохнуть после последней вылазки.

– Они оставили герцогиню и покинули Францию? – удивился Аквавива. – Не может ли быть, что ты ошибаешься, Сьенцо?

– Нет. Мы следили за ними ещё один день. Они направились в Ломбардию, ошибки быть не может.

– И тем самым полностью развязали руки Гете. Он с лёгкостью уничтожит и герцогиню, а зная о месте, где располагается лагерь «Единорогов», и их самих. Глупцы. Стоило столько времени сражаться, чтобы так бесславно погибнуть. Ну что ж, – в глазах генерала Ордена появилось загадочное выражение, – шансы на успех у наших друзей значительно возросли. И мы просто обязаны им помочь, иначе они справятся без нашей помощи…