Текст книги "Пылающий остров"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА XV

Как приятно ничего не делать. – Тулонский арсенал. – Культ «воду». – Жертвоприношение «безрогих козочек». – Пропали!

Хорошо жилось инсургентам в гациенде донны Кармен. После трудов и опасностей они наслаждались так редко выпадавшими на их долю минутами покоя и досуга. Если бы не расставленные повсюду караулы и не приезжавшие и уезжавшие то и дело курьеры, можно было бы подумать, что в усадьбе течет мирная помещичья жизнь. Все как-то обленились и полюбили гамаки в тени деревьев и прохладительные напитки. Даже подвижная как ртуть парижанка Фрикетта дольше обыкновенного предавалась сиестеnote 4Note4
  Сиеста (исп.) – послеобеденный отдых.


[Закрыть], занимавшей теперь значительную часть ее дня.

Что касается Мариуса, то он по этому поводу сделал однажды следующее замечание:

– Знаете, мадемуазель, мы здесь точно в тулонском арсенале.

– Как так, Мариус?

– Там рабочие, когда их за работой спросят, что они делают, – отвечают: «Мы отдыхаем».

– А работа как же?

– Идет себе помаленьку. Они всегда по двое за одним делом: один работает, другой смотрит; через каждые четверть часа они сменяются: второй – за работу, первый – смотреть… Потом все уйдут гулять и шляются часа три.

Между тем над Масео и его друзьями собирались тучи, о которых они и не догадывались.

Доктор Серрано вел себя крайне осторожно и даже не намекал донне Кармен на те чувства, которые он к ней питает. Будучи всецело занята своей привязанностью к Карлосу, молодая девушка не придавала особенного значения тому усиленному вниманию, с которым к ней относился Серрано. Она объясняла это внимание деликатностью хорошо воспитанного человека, который вдобавок был другом ее жениха.

Подозревать какое бы то ни было предательство она не могла уже просто потому, что сама была совершенно на него не способна. Сговора доктора с дворецким, разумеется, не подозревала, не знала также и о пребывании ее отца в хижине негра Сципиона. Этот секрет хранился строго; никому и в голову не приходило, что полковник Агвилар находится так близко.

Благодаря стараниям доктора Серрано, дон Мануэль поправился. Лихорадка прошла, и никаких осложнений не предвиделось. Больной совершенно пришел в себя и рассуждал вполне здраво. Он обдумывал чисто испанскую месть, которая должна была обрушиться на его врагов.

Масео, Карлос, Долорес, Фрикетта, Мариус… Все это были его враги. Всех их он хотел поразить на смерть, без всякой жалости, хотел насладиться их мучениями, их агонией.

План мести был обдуман с чисто адской ловкостью и с неслыханной жестокостью.

Так как нужно было спешить, то дон Мануэль решил действовать безотлагательно и исполнить сейчас же первую половину плана.

– Сципион, – обратился он к негру, – ты по-прежнему принадлежишь к секте «воду»?

Так как этот гнусный культ везде преследуется законом, то негр пролепетал что-то непонятное, пытаясь протестовать. Он думал, что его будут сейчас бранить за принадлежность к этой секте.

– Ну, ну, не запирайся, – добродушно продолжал дон Мануэль. – Если ты мне скажешь правду, я дам тебе сто пиастров.

Глаза бывшего невольника загорелись жадностью, и он произнес своим тихим музыкальным голосом, составлявшим такой контраст с его неуклюжей и безобразной фигурой.

– Да, муше, я по-прежнему почитаю «воду».

– Очень хорошо. А скажи мне, ты не прочь был бы получить для жертвоприношения безрогую козочку?

– О муше!.. Я был бы очень доволен… И король и королева «воду» тоже были бы очень довольны… все мы были бы довольны… О!.. Да!..

– В таком случае вместо одной козочки я подарю тебе двух – желаешь?

– О муше!.. Это будет праздником для нас!.. Великим праздником!

– Хорошо. Ты знаешь двух девушек, явившихся сюда с этим разбойником Масео?

– Я их знаю… Они белые…

– Я предаю их тебе для «воду». Можешь их похитить, только поискуснее, и доставить туда, где у вас приносятся жертвы.

– Это не трудно… Барышни всегда гуляют одни по лугу. Я подстерегу их с товарищами, и мы похитим их.

Довольный успехом затеянной гнусности, благородный дон спокойно заснул, как человек, исполнивший свой долг.

На другой день Фрикетта, Долорес и Пабло, в сопровождении Мариуса, отправились на охоту. Мариус взял с собой ружье, чтобы охотиться на дроздов, которых он умел великолепно жарить. В усадьбе долго слышны были выстрелы, потом все стихло. Настал вечер, никто из ушедших не возвращался. Кармен и Карлос стали беспокоиться и отправились их искать. Когда они дошли до лесной полянки, где обыкновенно Мариус делал привал во время охоты, оба невольно вскрикнули от гнева и ужаса. Кругом виднелись следы борьбы. На земле, в луже крови, лежал Мариус без признаков жизни. Фрикетта, Долорес и маленький Пабло исчезли.

ГЛАВА XVI

Поклонники «воду». – Человеческие жертвы. – Каннибализм. – Священный уж. – Жрец и жрица. – Что видел испанский офицер. – Суд. – Казнь. – Проделки жрецов.

Африканские негры, попавшие в качестве рабов на Антильские острова, принесли с собой очень странный и кровожадный религиозный культ. Культ этот, посвященный божеству «воду», до настоящего времени еще существует на островах Гаити, Кубе, Ямайке, в Сан-Доминго, Луизиане, Гондурасе и даже в некоторых северных областях Южной Америки.

Не только одни безграмотные негры поклоняются жестокому и кровожадному божеству, но и люди, стоящие на высшей ступени культуры и умственного развития, имеющие состояние и пользующиеся уважением, словом, занимающие более или менее видное положение в креольском обществе.

«Воду», по мнению своих поклонников, – существо сверхъестественное, всемогущее, вызывающее все явления на земле и управляющее ими. Это божество, по характеру приносимых жертв, сильно напоминает древнего Молоха. Олицетворением «воду» служит громадный, но совершенно безобидный уж, который является предметом настоящего фетишизма: все собрания и обряды этого варварского культа совершаются всегда в присутствии самого божества.

Приверженцы этого культа уверены, что «воду» знает прошедшее, настоящее и будущее и возвещает это через посредство великого жреца и великой жрицы, которые действуют и говорят только по его внушению.

В каждой области и даже в каждой мало-мальски значительной общине есть великий жрец и великая жрица. Первый избирается сектантами на всю жизнь, а выбор второй, как его подруги, зависит уже от него самого. Эту священную чету называют королем-отцом и королевой-матерью, или на простонародном языке «папалу» и «мамалу».

В качестве доверенных и уполномоченных страшного божества, «папалу» и «мамалу» пользуются безграничным могуществом, властью и почетом; особы их священны и неприкосновенны.

Невежественные, грубые и жестокие, но очень хитрые, они пользуются своим положением и злоупотребляют им для того, чтобы удовлетворять свой аппетит, алчность, чувство мстительности и вообще все страсти и пороки, на которые способны низкие натуры.

Как мы уже сказали, «воду», подобно Молоху, – божество чрезвычайно кровожадное. Бескровных жертв оно не принимает. Не бывает ни одного собрания в честь «воду», на котором его поклонники не старались бы удовлетворить его и своей собственной жажды крови.

Последователи этого ужасного культа делятся на две секты, из которых одна внушает отвращение, а другая – ужас и страх. Первая довольствуется жертвами из животного мира – мясом и кровью петухов и коз, а вторая требует исключительно безрогих козочек, то есть человеческих жертв, преимущественно молодых девушек и детей. «Папалу» убивает свои жертвы с утонченной жестокостью, а затем они съедаются.

Кровь жертв, смешанная со спиртом, образует ужасный, одуряющий напиток, который является главной приманкой для водуистов.

На Гаити, Кубе, в Луизиане и Гондурасе судебные архивы переполнены уголовными документами по расследованию этого культа. Многие из водуистов были подвергнуты смертной казни за похищение, умерщвление и съедение человеческих жертв, принесенных в честь страшного божества.

Вот сведения из документов судебного архива острова Кубы. В 1889 году один из капитанов испанской артиллерии, стоявшей в гарнизоне в Сант-Яго на Кубе, слышал о культе «воду» и пожелал во что бы то ни стало присутствовать при его обрядах и жертвоприношениях.

Некоторые из солдат его батареи были негры и принадлежали к секте поклонников «воду». Солдаты любили своего капитана и взялись провести его в ближайшее капище, расположенное неподалеку за городом, но с тем условием, чтобы он загримировался и переоделся негром и ни одним звуком или движением не выдавал себя, иначе они не отвечали за его жизнь.

В назначенный день капитан вычернил себе лицо, шею и руки, взлохматил свои черные кудрявые волосы, надел грубую одежду и отправился со своими проводниками на место сборища почитателей «воду».

К своему величайшему изумлению, в этой пестрой смеси людей всех цветов и сословий, скученных в чем-то вроде сарая, он увидел лиц, принадлежавших к высшему креольскому обществу, и большей частью женщин.

Приготовления к отвратительной церемонии вскоре поглотили все его внимание. На каменный жертвенник была поставлена большая, широкая и глубокая деревянная чаша, наполненная какой-то дымящейся жидкостью, распространявшей сильный запах алкоголя. Затем принесли и поставили около чаши большую клетку, в которой лежал, свернувшись клубком, громадный уж.

В одном из углов «храма» лежали белые куры со связанными крыльями и хорошенький беленький козленок, тоже связанный.

Жрец взял бубен и начал бить в него, сначала медленно, потом все скорее и скорее. Вместе с тем он постепенно, шаг за шагом приближался к клетке, в которой уж, при звуках бубна, зашевелился и зашипел.

Понемногу жрец начал приходить в возбуждение, которое с каждым мгновением росло и вскоре сообщилось жрице, а затем и многим из собравшихся. Все принялись топать, выть, вертеться и размахивать руками.

После разных дурачеств, описывать которые было бы слишком долго, когда жрица, с пеной на губах, корчившаяся в страшном, искусственно вызванном нервном припадке, вдруг впала в каталепсиюnote 5Note5
  Каталепсия (греч.) – оцепенение.


[Закрыть], жрец схватил белого козленка и, пригнув ему голову над чашей, одним взмахом ножа отрубил ее, так что кровь полилась ручьем в чашу.

Присутствовавшие с жадностью бросились пить отвратительную смесь крови с алкоголем, после чего все пришли в настоящее исступление.

Затем к жертвеннику начали подступать желавшие вымолить себе что-нибудь у божества. Просили о даровании богатства, веселой жизни, здоровья, исцеления, успеха в любви и даже в задуманных преступлениях.

Капитану было крайне противно смотреть на все это, но он все-таки надеялся, что жертвоприношение ограничится козленком. Но он ошибался.

К распростертой на полу и мало-помалу приходившей опять в нормальное состояние жрице приблизился молодой негр зверского вида и геркулесового телосложения.

– О мамалу, окажи нам великую милость! – произнес он, становясь перед ней на колени.

– Чего же ты желаешь, сын мой? – спросила жрица.

– Дай нам безрогой козочки.

Жрица утвердительно кивнула головой и сделала какой-то знак рукой. Вслед за тем кучка людей раздвинулась, и капитан увидел на бамбуковом табурете совершенно нагого ребенка лет семи, со связанными руками и ногами. В широко раскрытых глазах малютки застыл смертельный ужас.

Великий жрец подхватил его, нагнул одной рукой над чашей, а другой занес над его горлом нож.

Капитан почувствовал при этом страшном зрелище такое негодование, что, забыв об угрожающей ему самому страшной опасности, закричал вне себя:

– Остановись, злодей! Пощади хоть ребенка!

И он хотел броситься на освобождение малютки.

В результате вышло бы, конечно, только то, что мальчика он бы не спас, а сам бы погиб. К счастью, окружавшие его солдаты мгновенно подхватили его на руки и унесли из «храма». Несколько фанатиков, вооруженных ножами, кинулись было за ними вдогонку, но, совершенно пьяные, вскоре вынуждены были отстать, и капитан благополучно возвратился в город Сант-Яго. Он отправился прямо в полицию, рассказал о виденном и потребовал немедленного оцепления «храма» полицейскими и ареста всех находившихся в нем.

Но полиция на Кубе состоит преимущественно из негров и мулатов, которые втайне почти все принадлежат к секте поклонников «воду» и потому не желают преследовать этот культ, а те немногие, которые не принадлежат к водуистам, так боятся своих товарищей и вообще всех приверженцев мрачного божества, что молча потворствуют им.

Поэтому немудрено, что когда капище наконец было оцеплено, то оказалось пустым.

Возмущенный капитан сообщил прокурору все и даже назвал лиц, которых узнал. Пораженный рассказом офицера, прокурор возбудил следствие, раскрывшее такие ужасные подробности, что он не решился брать на себя ответственность в этом деле и донес обо всем губернатору. Увидев, что тут замешано множество влиятельных лиц, пользовавшихся большим почетом в торговом мире, губернатор побоялся скандала и нашел нужным вести дело как можно осторожнее. Были арестованы главный жрец и главная жрица да несколько негров-водуистов.

Администрация отлично знала, что эти люди никогда не выдают друг друга, и потому нечего было опасаться, что будут скомпрометированы лица, которых не желали трогать.

Великий жрец и великая жрица были привлечены к суду вместе с дюжиной жалких негров и, несмотря на упорное отрицание своей вины, уличены в похищении детей и женщин с целью умерщвления и людоедства.

Когда суд потребовал, чтобы они назвали своих сообщников, подсудимые дерзко расхохотались, и жрец вызывающе крикнул:

– Ищите их сами! Это не трудно. Их много. Они рассеяны по всему острову. Я даже вижу многих из них в этом зале.

Суд обещал даровать им всем жизнь, если они назовут хоть нескольких лиц, но они отказались и объявили, что предпочтут умереть, нежели нарушить свою клятву.

Их приговорили к смертной казни, и они встретили ее с удивительной твердостью.

Губернатор решил заменить на этот раз распространенный в Испании способ казни через повешение расстрелом.

На это была своя причина. Нельзя было поручиться, что палачи-негры тоже не принадлежат к водуистам, а известие, что приверженцы этой ужасной секты знают тайну составления напитков, производящих полное подобие смерти. При повешении палачи-сообщники могли дать осужденным такой напиток с расчетом, что он подействует в самый момент казни, так что можно будет только для вида проделать процедуру повешения и погребения. Так могла бы сложиться – как уже не раз бывало – сказка о воскресении казненных, а это послужило бы только большей славе «воду».

Подобными фокусами жрецы крепко держат в руках невежественный народ. Расстрел лишает их возможности проделывать такую комедию.

Однако жрецы и на этот раз не признали себя побежденными. Они объявили верующим, что «воду» воскресит казненных и что никакая сила не в состоянии воспрепятствовать этому.

Трупы казненных были зарыты на самом месте казни. Чтоб помешать их похищению, вокруг этого места были расставлены вооруженные часовые. К несчастью, часовыми были местные солдаты, а не присланные из метрополии, и поэтому на следующее утро могилы оказались разрытыми и трупы унесенными. Очевидно, часовые были водуистами или их подкупили.

Как бы то ни было жрецы все-таки завладели трупами казненных и распространили слух, что «воду» воскресил своих верных поклонников, которые укрылись пока в чужих странах от преследования испанских властей.

Таким образом, казнь нескольких незначительных лиц послужила большей славе «воду», и жрецы преспокойно продолжали свою возмутительную деятельность.

Таковы были люди, в руки которых месть дона Мануэля Агвилара-и-Вега предала Долорес, Фрикетту и маленького Пабло.

ГЛАВА XVII

Звукоподражание Мариуса. – Неудача Пабло. – Охота на дроздов. – Неожиданность. – Бедный Мариус! – Похищение. – Пленники водуистов. – Страдания. – Предательский напиток.

Мариус был страстным охотником и обладал удивительным талантом звукоподражания. Слух у него был развит до феноменальности: он сразу схватывал все оттенки голосов различных птиц.

Для их приманки у него не было ничего, кроме простого древесного листа, свернутого в трубочку и проколотого в нескольких местах.

Маленький Пабло приходил в полный восторг, когда слышал, какие удивительные трели выделывает дядя «Малиус» посредством такого нехитрого инструмента. Мальчику тоже захотелось подражать, и он просил выучить его «играть на листочке». Но – увы! – как ни тужился маленький ученик, как ни надувал щек, как ни вытягивал губ и как ни вытаращивал своих шустрых глазенок, результат был один: мальчик издавал какие-то ужасные нестройные звуки, приводившие его самого в полное отчаяние.

В этот день Мариус решил устроить охоту на птиц не отходя от своего поста. Молодые девушки уселись с Пабло в шалаше на связках зеленых ветвей, а Мариус, стоя у входа с винтовкой наготове, начал приманивать серых дроздов, летавших вокруг целыми стаями. Эти птицы очень музыкальны, и потому обмануть их слух чрезвычайно трудно. Но Мариус так мастерски подражал их голосу и манере скликать друг друга, что после первых же его звуков они стали слетаться со всех сторон на дерево, под которым приютился шалаш, походивший на безобразно наваленную кучу хвороста.

Молодые девушки просто не верили своим глазам, видя, как доверчиво собираются осторожные птицы на призыв Мариуса, а мальчика приходилось ежеминутно останавливать, чтобы он не вспугнул их восклицанием или шумным движением в порыве восхищения искусством моряка.

Когда все дерево было покрыто дроздами, Мариус вошел в настоящий азарт и ухитрялся в одно и то же время стрелять и приманивать одним уже собственным голосом. И чем больше он убивал птиц, тем больше их слеталось. Таким образом ему удалось настрелять их несколько десятков.

Но вдруг, когда стрелок начал было в двадцатый раз заряжать винтовку, шалаш с треском обрушился, придавив всех.

Пабло пронзительно закричал.

Мариус прошептал проклятие и сделал геркулесовское усилие сбросить навалившуюся на него тяжесть. Сквозь раскидываемый им хворост ему виднелись какие-то черные руки с длинными когтеобразными ногтями, проворно шарившие снаружи, и он терялся в догадках, что бы это могли быть за существа – люди или обезьяны.

Долорес, Фрикетта и Пабло, полузадушенные под хворостом, беспомощно барахтались и глухо стонали.

Наконец бородатая голова Мариуса вынырнула из груды хвороста. Несмотря на свою неустрашимость, он на мгновение замер от ужаса, когда увидел перед собой здоровенных четырех негров, вооруженных ножами, с дьявольским злорадством скаливших зубы.

Быстро опомнившись, он решил бороться до последней возможности. Он хотел вскочить и броситься на разбойников, но в эту минуту один из них с размаху ударил его ножом в правое плечо.

Он чувствовал, как холодная сталь проникла ему в грудь, дышать стало трудно, в глазах помутилось, и ему казалось, что он умирает. Последняя мысль была о том, что ожидает молодых девушек и мальчика.

– Бедняжки! Кто их теперь защитит! – пробормотал сквозь стиснутые зубы Мариус, падая на землю.

К несчастью, обе девушки были безоружны и не могли сделать даже попытки к сопротивлению. Они находились недалеко от гациенды, занятой солдатами, и не могли ожидать подобного нападения.

Кровь бедного моряка, горячей струей брызнувшая им на руки, заставила обеих девушек с ужасом вскрикнуть:

– Боже! Мариуса убивают!.. Бедный Мариус!.. Помогите! Спасите!

Негры, справившись с моряком, упавшим замертво, молча поспешили вытащить из-под груд хвороста обеих девушек и мальчика, заглушили их крики заткнутыми в рот тряпками и скрутили им руки и ноги веревками.

Затем негодяи взвалили всех троих на плечи и поспешно скрылись со своей ношей в густой заросли, покрывавшей подножие гор.

Через полчаса они вышли на небольшую лесную поляну, посредине которой стояло одинокое каменное здание невзрачного вида.

Своей прямолинейной архитектурой здание походило на каретный сарай. Вокруг него теснилось с полдюжины небольших хижин.

С западной стороны здания находилась массивная дверь. Предводитель шайки, забежав вперед, отворил эту дверь и молча пропустил в нее товарищей с их ношами.

Войдя в здание, негры освободили пленникам рты, но руки и ноги оставили связанными.

Внутри здание было убрано с грубой претензией на то, что это «святилище». Стены были увешаны гравюрами из одного очень распространенного английского иллюстрированного журнала.

В глубине, против входа, стоял гранитный жертвенник, на котором лежали куски полированного камня: нефрита (почечного камня) и гагата, в виде топоров, ножей, скребков и тому подобных предметов, встречаемых ныне только в музеях.

Над жертвенником развевалось исполинских размеров знамя из красной шелковой материи, покрытое вышитыми золотом непонятными знаками. Тут же висели золоченые диадемы, разноцветные куски дорогих тканей, пояса, шарфы и масса других предметов украшения и роскоши. На заднем конце жертвенника находилась закрытая решеткой темная ниша, в которой едва можно было различить клетку с ужом, свернувшимся в клубок.

Фрикетта с изумлением и тревогой смотрела на это странное убранство места, куда они попали, и на зловещую наружность молчаливых негров, так грубо взявших их в плен.

Между прочим, молодая девушка заметила странную прическу двух негров. Их курчавые и сухие, как солома, волосы не были коротко острижены, как обыкновенно бывает у негров, а, собранные в несколько тонких пучков, торчали стоймя над лбом.

Оба эти негра держались особняком и сами ничего не делали, а только отдавали распоряжения прочим неграм, которые относились к ним с заметным уважением и беспрекословно исполняли все их приказания.

Фрикетта смотрела на все скорее с любопытством, нежели страхом; по крайней мере, девушка умела не обнаруживать своего беспокойства.

Она даже сказала своей подруге:

– Неужели эти уроды хотят напугать нас таким маскарадом? Если бы наш бедный Мариус не был убит или тяжело ранен, я от души посмеялась бы над всем этим.

– Но, по-моему, во всем этом мало смешного, – серьезно проговорила Долорес.

– Разве наше положение кажется вам таким опасным? – спросила Фрикетта со своей скептической улыбкой.

– Да, не только опасным, но прямо ужасным! Разве вы не знаете, куда и к кому мы попали?

– Знаю: к безобразным, грубым, вонючим неграм.

– А слыхали вы когда-нибудь о «воду»?

– Слыхала… Насколько я знаю, это нечто вроде пугала для непослушных детей.

– Не совсем так. Последователи культа «воду» – кровожадные людоеды, которые в честь своего божества умерщвляют и пожирают пленников.

– Вздор!.. Неужели вы думаете, что эти черномазые уроды собираются пообедать или поужинать нами?

– Боюсь, что так…

– Ну, а я не верю этому… Впрочем, во всех моих многочисленных приключениях мне еще ни разу не угрожала опасность быть превращенной в ростбиф, и потому эта опасность имеет для меня прелесть новизны.

– Смейтесь, смейтесь! Вы, французы, над всем смеетесь.

– Да не плакать же о каждом вздоре. Помните, что смех самое лучшее оружие. Посмотрите, с каким растерянным видом смотрят на меня ваши людоеды.

Действительно, оба негра с длинными волосами, очевидно, начальники, и их слуги были сильно поражены веселостью одной из своих пленниц. Обыкновенно все их жертвы вели себя совсем иначе.

Пабло жалобно застонал, и на вопрос нагнувшейся к нему Фрикетты пожаловался на сильную жажду, боль в руках и на свое неудобное положение. Мальчик лежал спиной вверх и не мог пошевельнуться.

Фрикетта повелительным знаком подозвала одного из негров с торчавшими волосами и сказала ему по-испански:

– Сеньор людоед, прикажите скорее развязать этого малютку! Видите, как он страдает.

Но негр молча смотрел на нее, очевидно не понимая.

Фрикетта хотела было уже крикнуть какую-то резкость, но Долорес предупредила ее, сказав негру несколько слов на местном наречии.

Тот подошел к мальчику, ослабил веревку на его руках, посадил его на пол и дал ему тыквенную бутыль с какой-то жидкостью.

Пабло с жадностью стал пить, но, вспомнив, что Долорес и Фрикетта тоже, наверное, чувствуют жажду, подполз к ним и передал им бутыль.

– Благодарю, дорогой мой мальчик, – дрогнувшим голосом проговорила Фрикетта.

Взяв бутыль, она немного отпила из нее и сказала своей подруге:

– Э, да это очень вкусно: похоже на пальмовое вино… Не хотите ли?

– Да, – отвечала Долорес. – Я умираю от жажды… Хотя, быть может, нам и не следовало бы пить этого: неизвестно, что эти язычники примешивают к своим напиткам, – прибавила она, сделав несколько глотков.

Молодая патриотка была права. Немного спустя она, Фрикетта и Пабло почувствовали, что их неодолимо клонит ко сну. Потом им показалось, что все предметы вокруг них стали принимать какие-то странные формы и гигантские размеры.

Здание, в котором они находились, растянулось и расширилось до бесконечности. Окружавшие их люди превратились в громадных чудовищ. Красное шелковое знамя казалось морем крови.

Затем все вокруг них завертелось в какой-то фантастической пляске, принимая новые и новые странные очертания.

В напряженном мозгу несчастных девушек промелькнуло сознание страшной опасности, но они не в состоянии были сделать малейшего движения.