Текст книги "Плакат в окне Сиднея Брустайна"

Автор книги: Лорейн Хэнсберри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Сидней. Глории как раз и не хватило жесткости, но не будем вдаваться.

Айрис. Ладно. Не будем. Словом, это просто трата времени. Сидней, я больше не пойду на пробу, мы это оба знаем. Не могу я видеть эти двери, боюсь… Господи, как будто мне не двадцать девять, а все сто!

Сидней. Айрис, распусти волосы.

Айрис(грубовато, но не сердясь). И дались тебе мои волосы… (Смеется, сквозь слезы.) Смешно, когда тебя любят за красивые волосы, правда?

Сидней. Ну же распусти волосы. (Он тянется и вытаскивает у нее из головы шпильки, копна волос падает ей на плечи, чуть ли не закрывая лицо. Он встает, подходит к радиоле, ставит пластинку, поворачивается, ждет. Через несколько секунд тишину разрезают берущие за душу переборы банджо, звуки растут, ширятся, становятся громче, быстрее, и вот уже неудержимо льется буйная кентуккийская песня.) Потанцуй для меня, Айрис Пародус… Сойди с холмов и потанцуй для меня, Девушка с Гор.

Айрис(посмотрев на него сквозь распущенные волосы). Я не в настроении, Сид, аппалачской девушки из меня сегодня не получится…

Они пристально смотрят друг на друга. Музыка продолжается. Снаружи к двери подходит Мэвис Брайсон, старшая сестра Айрис. Она похожа на Айрис, но крупнее, рыжеволосая, одета более модно и без налета богемности. Она стучит. Айрис поднимается, открываем дверь и тут же захлопывает, прижавшись к ней спиной и раскинув руки. Имея в виду содержимое коробки, что в руках у сестры:

Не хочу я его, мне не нужно, я не возьму!

Мэвис. Ты только примерь – единственное, о чем прошу.

Айрис неохотно отворяет дверь, пускает сестру.

Привет, Сид!

Сидней. Привет, Мэв!

Мэвис(открывая коробку, оживленно). Нельзя ли перенести этот кошачий концерт на другой раз? (Выключает радиолу.)

Айрис. Мы же не ходим на вечеринки с коктейлями, Мэв. Во всяком случае, на такие, куда надевают эти платья. И вообще ты выбрала неудачное время, вот что я тебе скажу. У меня сегодня пет никакого настроения играть в любящих сестричек и…

Мэвис подходит к Айрис и ласково закрывает ладонью ей рот, прервав на полуслове. Набрасывает на нее платье.

Мэвис. Пожалуйста, перестань. Я сама выбирала, тебе безумно пойдет. (Застегивая крючки и молнии, доверительно.) Что это за чудовищная вывеска у вас в окне, дорогая? Это так вульгарно.

Айрис обличительным жестом показывает на Сиднея.

От Глории что-нибудь есть?

Айрис. Ни строчки.

Мэвис. Постой, тут надо расправить… Ну, разве что-нибудь увидишь, когда торчат эти…

Айрис подтягивает джинсы под подол.

Потрясающе!

И в самом деле потрясающе, потому что чего-чего, а вкуса к простоте и элегантности у Мэвис не отнять; платье отлично сидит на Айрис.

Теперь тебе к пасхе надо раздобыть пару новых тапочек, и все! Сидней (одобрительно). Молодец Мэвис, ты начинаешь выражаться по-человечески. Выпить не хочешь? (Подходит к бару.)

Мэвис. Тебе не кажется, Сидней, что последнее время ты слишком много пьешь? (Обращаясь к Айрис.) По-моему, ты говорила, евреи не пьют.

Сидней(возвращается). А я приспособился к среде.

Мэвис. Откуда Глория писала последний раз?

Айрис. Из Майами-Бич. (С досадой на себя за то, что проговорилась.) Вот лиса – ну непременно выпытаешь!

Мэвис. А ты пе скрывай. (Сиднею.) Зачем она скрывает? Майами-Бич. (Пауза.) И она там…

Айрис. А как ты думаешь – конечно!

Мэвис(приложив кончики пальцев к глазам). Бедняжка. Благодарю судьбу, что папа пе дожил…

Айрис. Не надо, Мэвис. Сегодня я не желаю обсуждать эту проблему. У Глории, как говорится, своя жизнь, у нас своя. (Уходит в спальню.)

Мэвис. Она скоро приедет?

Айрис. Ничего об этом не пишет. (Снова появляется.)

Мэвис. Когда?

Айрис. Мэв, тебе не надоело? Она все равно не захочет тебя видеть. Зачем ей слушать твои нотации?

Мэвис. Ты, конечно, не читаешь нотаций.

Айрис(наливая себе выпить). Мэвис, тебе за Сиднея надо было бы выйти замуж, не будь ты самой ярой антисемиткой в мире. Что ты, что он – к каждой бочке затычка.

Мэвис. Оставь свои шуточки, и вообще я тебе сотый раз повторяю* никакая я не антисемитка, (быстро) Сидней, ты ведь не считаешь меня антисемиткой, правда?

Айрис. А ты забыла, как тебя чуть удар не хватил, когда мы поженились? Ты даже начала брать сеансы психоанализа, а это значит, что либо ты безумно любишь меня, либо безумно ненавидишь евреев – выбирай!

Мэвис(сверля сестру гневным взглядом). Ну, знаешь, Айрис, иногда ты… (Пауза.) Она не пишет. Может быть, ей что-нибудь нужно?

Айрис. Да ничего ей не нужно. Она как сыр в масле катается. Нам бы так! (Подмигивая.) Вот приедет, мы с ней вместе подзаработаем.

Мэвис. Айрис, у тебя грязные мысли.

Айрис. Да, моя сестра дорогая кокотка, модная шлюха – ну и что? Она загребает не одну тысячу в год, да еще не платит налогов, у нее своя жизнь – и что? (Она пожимает плечами, в полнейшей уверенности, что ее вины тут нет.)

Мэвис(с укором). Ведь это твоя младшая сестра – как ты можешь так говорить?

Айрис. Да ну тебя с твоей пуританской моралью. Такие вещи меня не волнуют.

Мэвис(уставившись на сестру). А что тебя волнует?

Айрис. По чести сказать, в нашем обществе, которое подавляет сексуальную свободу…

Сидней(выведенный из себя, взрывается). Да замолчи же в конце концов! Терпеть не могу, когда ты, толком не разобравшись, повторяешь болтовню всяких свихнувшихся на сексе кретинов, даже не поняв, что к чему!

Айрис(возмущенная до глубины души). Позволь мне иметь собственное мнение!

Сидней(жестко). Нет, не позволю! Не позволю, потому что это мнение основано на высокомерном невежестве.

Айрис. Уж ты-то помолчал бы. Ты же последний из викторианцев.

Сидней. Неужели? Слишком много чести старухе Виктории. Если викторианцы вообще во что-то верили, так только в то, что обществу нужны шлюхи. Они, радость моя, были отнюдь не против «греха». Они только требовали, чтобы сохранялась видимость добродетели.

Мэвис. Придумают же, о чем говорить!

Айрис. Все равно паше общество подавляет сексуальную…

Сидней. Послушай, Айрис, дорогая… (В отчаянии хватается за голову, хочет, чтоб его поняли.) Как бы тебе объяснить в присутствии Мэвис.

Мэвис кидает на него обиженный взгляд.

Виктория давно умерла, сейчас совсем не трудно позабавиться… ты меня понимаешь… с какой-нибудь приятельницей и не нужно бежать к проституткам. Поняла? А те, кто бегает, отнюдь не совершают сексуальной революции, которую ты так приветствуешь. Им кажется, будто они бросают вызов условностям – на самом же деле они недалеко ушли от дремучего средневековья! А вообще-то, должны же существовать какие-то человеческие отношения, не захватанные грязными лапами коммерции, как ты думаешь?

Айрис. Ничего не думаю. Мне безразлично– вот и все.

Мэвис. Сидней, Глория просто больна. Она не плохая, она очень и очень больна.

Айрис. Она даже берет сеансы психоанализа, если хотите знать!

Сидней и Мэвис оборачиваются, пристально смотрят на нее, он – торжествующе, она – в растерянности.

Говорит, что помогает…

Сидней(искоса кинув взгляд на Мэвис, обращается к жене, терзая ее, как кошка мышь). Айрис, что же ты пе объявишь Мэвис новость?

Мэвис(Сиднею). Новость? Какую?

Айрис(мужу). Вот болтун!

Мэвис(оборачивается к сестре). Что случилось?

Айрис(помолчав). Один наш знакомый хочет жениться на Глории.

Мэвис(прикрыв глаза, откидывается назад, словно наконец-то всевышний внял ее молитвам). Дай ему бог здоровья! (Открывает глаза.) А кто он такой? (Обеспокоенно, Сиднею.) Кто-нибудь из твоих дружков? (Тот кивает, Мэвис придирчиво к Айрис.) А чем он занимается?

Сидней(сдерживая смех). Если уж начистоту – служит в книжной лавке.

Мэвис. Где-где?

Сидней. В книжной лавке, говорю. Несколько часов в день. (Развеселившись.) Ну и, кроме того, был коммунистом.

Свояченица воззрилась на него, раскрыв рот, потом переводит взгляд на сестру и делает шумный выдох, как бы показывая, что в этом доме можно ожидать чего угодно.

Ничего страшного, Мэв. Это особый тип красного.

Мэвис. А он знает… э…

Сидней. Чем Глория зарабатывает на жизнь? Нет. Она ему сказала, что она манекенщица.

Мэвис(с надеждой). Послушай, ведь эти люди… я имею в виду коммунисты и прочие… они, наверно, свободно смотрят на некоторые вещи… (Жалобно.) Как ты думаешь, Сид?

Сидней. Как сказать… Есть эти люди, а есть еще и те люди.

Мэвис. А он красивый? Ну, а Глория?.. Она-то как?

Сидней(намеренно продлевая удовольствие, которое доставляет ему эта игра). Так себе…

Мэвис. Я знала, что этот кошмар должен кончиться… Просто так получилось, и все… В наши дни… Так уж устроен…

Сидней. Он еще и негр, Мэвис.

Мэвис. …мир. Люди пе могут преодолеть… (низким, грудным голосом) Кто негр?

Сидней(не спеша). Коммунист – негр, то есть он больше не коммунист… Но он негр.

Мэвис(открыв рот, переводит взгляд с одного на другого). И вы… (Молча вертит головой.) И вы… (собравшись наконец с духом, подходит к Сиднею) так спокойно об этом говорите?

Сидней(грозя ей пальцем). Мэвис, мы живем в тысяча девятьсот шестьдесят четвертом году, не забудь. «Неприсоединившиеся нации», «Свободный мир»… Можно подумать, что ты отстала от жизни.

Мэвис. Мне кажется, ни черта тут смешного нет. (Снова смотрит то на Сиднея, то на сестру.) За кого же вы Глорию принимаете? (Не понимая двусмысленности вопроса.) Если это одна из ваших богемных штучек, то знайте: не умно и не остроумно. Да уж лучше ей…

Сидней(заканчивает за нее фразу). …идти с любым прохвостом, который к субботе сэкономит сотню?

Они в упор смотрят друг на друга.

Мэвис. Но есть же другие мужчины! Насколько мне помнится, на белом свете не так уж мало нормальных, порядочных, красивых мужчин с белой кожей, которым хочется взять в жены нормальную белую женщину…

В это время сверху на лестнице спускается Дэвид Реджин, живущий в квартире над Брустайнами Он распахивает дверь и входит – худой, порывистый молодой человек с несколько искусственными манерами, небрежно одетый, как того требует последняя мода. Искусственность заключается в том, что он подделывается под грубость, хотя отнюдь не всегда

Айрис. А, Дэвид, привет! Познакомься с моей сестрой, миссис Брайсон. Мэвис. Здравствуйте.

Дэвид усаживается.

Айрис(насмешливо, Дэвиду). Мне-то все равно, но у них там принято стучать в дверь и здороваться, когда входишь.

Дэвид(устало, не обращая никакого внимания на Мэвис). У тебя есть бумага?

Айрис. На столике в спальне.

Дэвид выходит в спальню.

Дэвид – драматург, он живет над нами. А мы, как правительство, его субсидируем.

Мэвис кивает, обращается к Сиднею.

Мэвис. А он милый… Женат?

Сидней(просто). Дэвид обходится без женщин.

Мэвис не понимает.

Гомик.

Она снова не понимает.

Ну, гомосексуалист. (Для пущего эффекта.) Абсолютный.

Мэвис. A-а! (Подумав) Ну, может, ей захочется отдохнуть…

Снова появляется Дэвид, подходит к бару, чтобы налить себе виски.

Мэвис собирается идти.

Мне, пожалуй, пора. Мы договорились с Фредом встретиться. Кстати, Айрис, я тебе еще не говорила? Фреда назначили директором строительства плотины на Фолк-ривер. Как тебе это нравится?

Сидней поражен.

Айрис. Как видно, талантливая мы семейка. По какой дорожке пи пойдем… (намеренная пауза, чтобы разъярить сестру) всюду везет…

Мэвис. Айрис, тут люди.

Айрис. Дэвид не люди. Он писатель. Кстати, он обожает проституток. Считает их единственными настоящими женщинами, на них, так сказать, вертится мир, правда ведь, Дэвид?

Мэвис. Беда в том, Айрис, что твои двусмысленные остроты нисколько не помогают делу.

Сидней(обдумывает сообщение Мэвис). Так, значит, Фред процветает?

Айрис, сразу все поняв, вскидывает на него глаза.

Айрис. Берегись, Мэвис!

Сидней. Помолчи ты!

Мэвис(вежливо). Сидней, дорогой, ты же знаешь, что Фред не даст денег на ночной клуб.

Айрис. Ночной клуб умер. Да здравствует газета!

Сидней(жене). Это был не ночной клуб.

Мэвис. Газета. (Глубокий вздох и материнское увещевание.) Эх, Сидней, Сидней! Ведь тебе тридцать семь. Когда же ты наконец станешь взрослым? (Качая головой.) Газета, подумать только.

Сидней(ощетинившись). А чем же, по твоему просвещенному мнению, должен заниматься «взрослый» человек?

Мэвис. Я знаю, что твой брат Мэнни несколько раз предлагал тебе место в своей фирме. Тебе повезло, у твоего брата есть положение. Такому, как Фред, все дается гораздо труднее, гораздо.

Сидней. Мэвис, а что, если я попытаюсь – хотя заранее знаю, что это бесполезно, – попытаюсь объяснить тебе, что я считаю своего братца Мэнни неудачником? Я считаю неудачником и Фреда. Они оба с самого рождения приняли сложившиеся обстоятельства. А я признаю лишь те обстоятельства, которые создаю сам. Я сам решаю, что мне делать. Я хочу издавать газету или… или уеду и буду работать шофером скорой помощи в Анголе. Но я ни за что не стану винтиком какой-нибудь компании.

Мэвис(уже ничего не слыша после слова «Ангола», растерянно хлопает глазами). Где ты хочешь работать шофером?

Айрис. Сидней, да ведь ты не умеешь водить машину…

Сидней. А, ладно!

Айрис(уперев руки в бока, Дэвиду). Ну вот, а ты говоришь, что Хемингуэй никуда не годится.

Мэвис. Мне и в самом деле надо идти. (Сестре, тихо.) Ты дашь мне знать, когда Глория приедет?

Айрис(с глубоким вздохом). Мэвис, рано или поздно тебе придется понять, что у Глории собственная жизнь и она не нуждается в материнской опеке. Живи и дай жить другим, вот и все.

Мэвис. Скверная философия, придуманная, чтобы снять с себя ответственность.

Сидней. Мэвис, пожалуйста, уходи. Я вынужден согласиться с тобой, а это всегда меня злит.

Мэвис(натягивая перчатки, Дэвиду). И что же вы пишете, молодой человек?

Дэвид. Вам это неинтересно.

Сидней. Расскажи о своей новой пьесе, Дэвид. Все равно, она сегодня тут такого наслушалась.

Дэвид. Отстань, Сидней.

Сидней. Дэвид предпринял окончательную попытку высвободить театр из тисков ибсеновского натурализма – я точно формулирую, Дэвид?

Дэвид безразлично взирает на них: он неизмеримо выше булавочных уколов.

Одна его пьеса уже репетируется.

Мэвис. Как интересно! А там нет роли для Айрис?

Айрис. Мэвис, тебя не просят.

Сидней. Ничего не выйдет. В пьесе только два действующих лица, оба мужчины – они состоят в браке, а действие происходит в холодильнике.

Мэвис(подозрительно поглядев на Дэвида, отодвигается). Понятно.

Дэвид. Я и не пытался втолковать тебе, о чем моя пьеса, – бесполезно. (Подходит к плакату, читает и поворачивается к Сиднею, качая головой.) Чем тебе на этой неделе не нравится местный «аппарат»?

Сидней. Ты читал «Геккльберри Финна», Дэвид?

Айрис(расставляя тарелки для ужина; кивая на мужа). На этой неделе он играет в Гека Финна.

Сидней(кричит дребезжащим голоском, пародируя актера Хэла Холбрука, который играет словоохотливого, воплощающего совесть человечества старика – Марка Твена). И потому бесконечно счастлив, Айрис! Не нравится тем, Дэвид, что это – «аппарат». «Аппарат» с боссом, который засел там, как в крепости. Не верьте в боссов! Верьте в свободных людей, как старик Геккльберри.

Дэвид(качая головой). Так я и думал. Сидней, неужели ты еще не понял, что после второй мировой войны человечество нельзя делить на плохих людей и хороших?

Мэвис. Совершенно верно. Если присмотреться, политики везде одинаковы.

Сидней(воздев руки, как для молитвы). И воссиял над Западом свет веры новой, и услышали слово новое: (заунывным голосом) «виновны, отец Камю. Все мы виновны, все… Ipso facto[3]3
  Тем самым (лат.).


[Закрыть] всякая вина наша – общая вина… И потому с чистой совестью отвернемся от дел людских… и от мыслей людских…»

Дэвид(сдерживая ярость). Давай издевайся… Куда легче издеваться, чем чувствовать всю боль мира.

Сидней(словно заворожен звучанием этого всемогущего затасканного словца). «Боль»! Да, боль, потому что мы видим те темные расселины, которые ведут в пещеры бездействия, где пребывали паши первобытные предки. (Стоит, согнувшись, свесив руки, затем взбирается на столик, оттуда на диван.) Изначальный дух, породивший прежде всего творца зла, самого Вельзевула. (Почти кричит.) Человек! Жалкая и жадная игрушка (спрыгивает с дивана и воздевает руки к небу) древнего каннибализма и таинственного всеобъемлющего зла! У-у-у! (Просунув руки сквозь прутья качалки, скалит зубы и рычит на присутствующих, демонстрируя философию извечного зла.)

Мэвис. Только сегодня я сказала Фреду: «Что ни говори, у Айрис и Сида всегда услышишь что-нибудь интересное».

Дэвид(наконец немного оживившись). Ну, скинешь одного босса, сядет другой – какая от этого польза?

Сидней. Польза… Дорогой мой, быть полезным – прошу прощения за высокие слова – это значит хоть как-то выражать настроения народа, и все.

Дэвид(отмахиваясь, язвительно). Ну вот, пошел. (Качает головой.) Начитался Шоу.

Сидней. Хорошо, раз уж речь зашла о драме, о чем твоя пьеса, Дэвид?

Дэвид. Почитай – сам скажешь.

Сидней. Нет, ты скажи.

Дэвид. Не мне объяснять…

Сидней(за Дэвида), «…каждый найдет в ней то, что привнесет от себя». Так?

Дэвид(сообразуясь с ситуацией). Говоря попросту – так!

Сидней. Тогда скажи мне вот что. На каком основании ты считаешь себя художником, творцом, а зрителей всего лишь потребителями искусства – ведь им приходится создавать пьесу за тебя.

Дэвид. Я-то знаю, о чем она.

Сидней выжидающе смотрит на него.

(Раздраженно.) Я уже сказал: мои пьесы должны говорить сами за себя.

Сидней. Но кому? И что? Для кого они написаны и, главное, зачем они написаны?

Дэвид(поднимается: хозяин несносен). Тебе не правится, как я пишу, потому что я разрушаю стены ибсеновских клеток и нравоучения Шоу. Но это твоя беда, Сид, а не моя.

Мэвис(растерянная и словно зачарованная, она на протяжении всего спора отчаянно вертит головой, пытаясь вставить хоть слово). Ума не приложу, куда подевались из литературы нормальные люди с нормальными проблемами.

Сидней(перебивая Мэвис, Дэвиду, величественно). Не надо нападать на тех членов моей команды, которых ты считаешь уязвимыми. Потягайся с моими звездами, Дэвид. Или Еврипидовы маски и красноречивые шекспировские призраки тебе не под силу?

Они готовы вцепиться друг в друга.

Дэвид. Ты что, отказываешься от Ибсена и Шоу?

Сидней. Ни за что! Зато ты, кажется, отказываешься от Еврипида и Шекспира?

Айрис. Если б вы знали, как мне надоел этот шахматный турнир. Дэвид (направляясь к двери). Скажу только одно: я пишу, потому что не могу иначе, и пишу то, что должен писать. Тебе этого не понять. Что бы ты пи говорил, я все-таки пишу. Пишу кровью сердца. Да, мне бывает страшно, но я все равно пишу.

Входит Элтон с пакетами и цветами.

А, доктор Кастро, если не ошибаюсь!

Элтон(в тон). Чтоб я пропал, это же сам Жан Жене.

Обмениваются рукопожатием.

Сидней(берет пиво). Ты где пропадал? Сам пиво варил, что ли? Айрис (берет цветы и многозначительно переглядывается с мужем). Дэвид, ты останешься ужинать?

Дэвид. Конечно.

Айрис(пока остальные рассаживаются). А ты, Мэвис?

Мэвис. Что ты, дорогая! Я же условилась встретиться с Фредом.

Мэвис медлит; с того момента, как появился Элтон, она не сводит с него наметанного глаза свахи.

Айрис. Элтон, познакомься с моей сестрой. Мэвис, это Элтон Скейлз.

Мэвис. Здравствуйте.

Элтон. Здравствуйте.

Он идет к столу. Мэвис провожает его восхищенным взглядом.

Мэвис(Сиднею). Он женат?

Сидней. Нет.

Мэвис. А он не… (Хочет спросить: «Не гомосексуалист»?)

Сидней. Мы еще не разобрались.

Мэвис(неестественно звонким голосом). До свидания, мистер Скейлз!

Элтон. До свидания.

Сидней(как бы между прочим). Да, Мэвис, это тот самый, о ком мы тебе рассказывали.

Мэвис не понимает.

Из книжной лавки.

Молчание. За исключением Дэвида все присутствующие понимают значение этой минуты для Мэвис. Каждый по-своему делает вид, что занят едой; они обмениваются взглядами, в которых насмешливое сожаление смешано с ребячливостью, предоставляя ей самой выпутаться из неловкого положения. Мэвис медленно поворачивается к Элтону. Она не привыкла к подобным ситуациям, которыми изобилует современная жизнь. Пауза затягивается, за столом усиленно жуют и переглядываются. Элтон тоже молчит, со своей стороны готов решительно ко всему: то ли его чмокнут в щеку, и он сам. улыбнувшись, поцелует Мэвис, то ли услышит возмущенный крик и тоже закричит, получит пощечину и ответит тем же. Единственное, на что способна при данных обстоятельствах Мэвис, беспомощная конформистка, – это еле слышно выдавить уже сказанные ранее слова

Мэвис. A-а… Здравствуйте.

Элтон(спокойно поднимая брови). Здравствуйте.

Он отворачивается, тянется за едой. Мэвис задумчиво смотрит на этот богемный, приготовленный на скорую руку ужин: огромная миска салата, бутылка вина, свечи, большая буханка хлеба, а за столом – люди, которых встретишь только здесь: молодой неразговорчивый гомосексуалист, молодой негр, который должен стать ее родственником, ее сестра, с распущенными волосами, очевидно, не испытывающая решительно никакой неловкости, и во главе стола – ее муж.

Сидней(вдогонку направляющейся к двери Мэвис, с простодушным видом). Ну вот, Элтон, ты и познакомился с Мэвис. Оплот республики, воплощенное материнское начало всего среднего класса во всем своем величии и мощи. (Сопровождая эти слова, он даже поднял бокал в ее честь – за столом прыскают от удовольствия. Решительным тоном.) Мэвис, ты как хочешь, по мы будем есть. (Ударяя Элтона по руке.) Куда лезешь – по очереди!

Мэвис у двери оборачивается.

Мэвис(после долгого молчания, так что на нее начали посматривать с интересом, снова предвкушая потеху). Смотрю я на вас и думаю: до чего же самодовольные люди есть среди богемы! А меня уверяли, что… (вот-вот расплачется) творческим людям и интеллектуалам свойственно понимание и участие. Где же искать понимания в этом ужасном мире простым людям, к которым у меня хватает ума причислить себя… Если не у художников, ну и… таких, как ты, Сидней. (Хочет уйти, но решила сказать напоследок еще кое-что.) Особенно если учесть, что вы все так старались избавить пас от бога. (Поворачивается и уходит.)

Айрис(ни нее, в отличие от Сиднея, красноречие сестры не произвело никакого впечатления. Толкая мужа в бок). А ведь это камешек в твой огород!

Дэвид(равнодушно). Надо будет разобраться, почему при некоторых обстоятельствах у большинства людей возникает такая угнетающая защитная реакция.

Элтон(слова Мэвис задели его больше всех). Прекрати!

Дэвид(поворачиваясь к Элтону). Теперь меня начнет совестить заступник угнетенных.

Элтон. Заткнись же, надоело!

Дэвид(сердито). А ведь хорошо, что у одних есть Элтоны, а у других дэвиды. И скажи спасибо дэвидам всего мира, Элтон: мы избавляем людей от крестных мук, которые ты так благородно и (горько) так благоразумно принял на себя.

Элтон вскакивает и идет к двери.

Айрис. Ты куда?

Элтон. Прости, если покажусь тебе чересчур щепетильным, по длительное общение с ненормальными действует мне на нервы.

Элтон выходит, с шумом захлопнув за собой дверь. Дэвид медленно кладет вилку и сидит неподвижно. Айрис, увидев, что Дэвид перестал есть, наклоняется к нему и ласково дотрагивается до его руки.

Айрис. Ешь, Дэвид. Ведь Элтон как ребенок, ты же знаешь.

Дэвид(медленно поворачивает голову и смотрит на Айрис в упор. Потом произносит с невинным видом, готовя ловушку). Ты ведь не против таких, как я, Айрис?..

Айрис(безразлично пожимает плечами). Конечно нет.

Дэвид. Ну конечно, ты вообще не бываешь против кого-нибудь. Но меня не устраивает «вообще». Надеюсь, он не станет анализировать причины своей нервозности.

Сидней(взвиваясь). Дэвид, может, сегодня обойдемся без твоих разглагольствований? Неужели ты ни на что другое не способен? Неужели ты в самом деле считаешь, что если человек нападает на другого, то это – от одиночества? Бред собачий!

Айрис(жалобно). Ты бы хоть сам помолчал, Сидней!

Сидней(решительно поднимает руку: «Хватит!»). Нет, не хочу! Надоело! Я слишком хорошо знаю признаки надвигающихся словоизлияний.

Айрис. Да не все ли равно?

Сидней(кричит). Не все ли равно? Это все, что ты можешь сказать? Значит, пусть свалится эта проклятая бомба, если кто-то захочет ее швырнуть, – тебе все равно? Значит, спешите вкусить от радостей земных, римляне, ловите последние горячечные деньки – тебе все равно? А мне не все равно, и мне не стыдно в этом признаться. Нужно слишком много сил, чтобы оставаться безразличным. Вчера я насчитал у себя двадцать шесть седых волос – и все потому, что старался быть безразличным. Дэвид, ты вот сочинил четырнадцать пьес о безразличии, об одиночестве, об отчужденности, о невозможности любить и понимать друг друга. А ведь ты хотел сказать о губительном воздействии общества, которое не хочет, видите ли, санкционировать твои особые сексуальные наклонности.

Дэвид. От тебя, кажется, благополучно ускользнул тот факт, что оскорбили меня, а пе тебя.

Сидней. Если кто-то оскорбил тебя, двинь ему в морду. Если тебе не нравится брачный кодекс, выступай против – я тоже думаю, что он нелеп. Хочешь опубликовать заявление на этот счет, пожалуйста, я готов подписать. По мне, живи хоть с золотой рыбкой. Но ради бога, выкинь из головы, будто твои особые наклонности доступны пониманию только скорбных, возвышенных, измученных натур. (Втыкая вилку в салат.) А земля, на мой взгляд… (вращая вилку) все равно вертится.

Дэвид долго не сводит глаз с Сиднея. Затем идет к двери.

Айрис(спешит за ним). Дэвид, садись, ешь. Не понимаю, что сегодня со всеми творится.

Дэвид. Прости, я еще не привык к обязательным социологическим блюдам, которыми в таком количестве (кивает на плакат в окне) начинают потчевать в этом доме. Я поем у себя. (Быстро уходит.)

Айрис(закрывая за ним дверь). Ну вот, угостили друзей, спасибо. Что на тебя нашло в последнее время, Сидней? Чего ты придираешься? Какое ты имеешь право воспитывать всех и вся? Оставь людей в покое.

Сидней(в ярости). Никого я не воспитываю. По тебе этого во всяком случае никак пе скажешь.

Айрис(уязвленная). Что ж, тебе скоро придется выбирать между Маргарет Мид и Барбарой Аллен. И той и другой я быть пе могу. Да и мне, видно, придется кое-что решать, ничего не поделаешь. (Шепотом, самой себе.) Что-то надо решать.

Сидней. Малейший предлог – и вытаскивается на свет заигранный психологический этюд на тему «Какая я несчастная».

Айрис(сквозь зубы). Почему ты думаешь, что все будут без конца терпеть твои оскорбления?

Сидней. Мир сам напрашивается на оскорбления!

Айрис(терпение ее лопнуло). Дошел до ручки! (Начинает убирать со стола.)

Сидней(видя, что Айрис раздражена до крайности). Прости, пожалуйста. (Хочет помочь, но Айрис отстраняет его. Пауза.) Сегодня собрание. Пойдешь?

Айрис. И не подумаю связываться, я ж тебе сказала.

Сидней. Хорошо, хорошо! Тогда пойдем к «Черному рыцарю», посидим, выпьем пива.

Айрис. Нет, я не хочу идти к «Черному рыцарю» и не хочу пива.

Сидней. Так, может быть, ты сама предложишь что-нибудь, может, скажешь, чего ты хочешь. Это будет твоим первым достижением за всю нашу совместную жизнь.

Айрис. Тебе, как видно, очень приятно изощряться в колкостях. Иди на свое сборище и оставь бедняжку жену в покое. (Поворачивается к радиоле.)

Сидней(хватает пиджак, идет к двери, берется за ручку, останавливается, швыряет с досады пиджак на пол. Скорее себе, чем жене). «Оставь бедняжку жену в покое» и смотри, как охотно она опускается до растительного существования.

Айрис присела на подоконник; не поворачиваясь, смотрит на улицу. Тишина. Затем из радиолы слышатся хватающие за душу звуки гитары.

Айрис(печально, еле сдерживая слезы). Даже наши ссоры, Сид, стали другими. Что-то ушло или, наоборот, появилось – не знаю. Но у меня уже не возникает через час желания мириться с тобой. Это плохо, правда?

Сидней. Да, плохо.

Он поворачивается, смотрит на жену – она плачет, – потом поднимает пиджак и выходит.

Айрис(сквозь слезы, вслед). Так давай же драться за то, чтобы было хорошо, понимаешь! Драться, как черти!

Сидней останавливается на лестнице и, вцепившись в перила, глядит на дверь, за которой его жена, застыв, смотрит ему вслед; в этот момент сцена темнеет, освещены лишь они двое, и голос Джоан Баэз, поющий «Через все испытания…», заполняет театр

Занавес