Текст книги "Рискованный флирт"
Автор книги: Лоретта Чейз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Глава 11
Джессике принесли обед минут через двадцать после драки. Ее мужу – нет. Трактирщик сказал, что он пошел в бар вместе с приятелями и велел ее светлости не ждать.
Джессика не удивилась. Опыт говорил ей, что мужчины после неистовых усилий вышибить друг другу мозги становятся лучшими друзьями и празднуют свое сближение, напиваясь вусмерть.
Она съела обед, помылась и переоделась на ночь. Джессика не стала надевать красно-черную ночную рубашку. Его светлость придет не в таком состоянии, чтобы ее оценить. Она надела менее интересную кремовую, сверху – парчовый халат и уселась в уютное кресло возле камина с «Дон Жуаном» Байрона.
Далеко за полночь она услышала тяжелые шаги в коридоре и трио пьяных голосов, исполнявших похабную песню. Она встала и открыла дверь.
Дейн ввалился в комнату, шатаясь, подошел к ней.
– Видишь, жених пришел, – невнятно объявил он и обхватил Джессику рукой за плечи. – Убирайтесь, – сказал он двум своим приятелям. Они попятились, и он толчком закрыл дверь.
– Тебе было сказано не ждать.
– Я подумала, может, ты захочешь, чтобы тебе помогли. Эндрюса я отослала, он засыпал на ходу, А я все равно не сплю, читаю.
Сюртук и некогда белоснежная рубашка были помяты, галстук он потерял. Измазанные в крови брюки были влажными, сапоги хлюпали от налипшей на них грязи.
Дейн ее выпустил, покачнулся и уставился на сапоги, потом сквозь зубы выругался.
– Может, сядешь на кровать? – предложила Джессика. – Я помогу тебе разуться.
Он неуверенно двинулся к кровати. Ухватившись за столб, осторожно сел на матрас:
– Джесс.
Она подошла к опустилась на колени.
– Да, милорд.
– Да, милорд, – повторил он и засмеялся. – Джесс, миледи, я потерпел крушение. Повезло тебе.
Она стаскивала с него левый сапог.
– Насчет того, как мне повезло, мы еще посмотрим. Здесь только одна кровать, и если ты спьяну храпишь, как дядя Артур, мне предстоит скверная ночь – или то, что осталось от нее.
– Храплю, – сказал Дейн. – Беспокоится о храпе. Куриные мозги!
Она сняла сапог и взялась за второй.
– Джесс, – сказал Дейн.
– Хорошо, хоть узнаешь меня.
Правый сапог не поддавался. Она старалась не очень дергать, но все-таки Дейн повалился вперед и придавил ее.
– Ложись на кровать, – твердо сказала она. Он глупо ухмыльнулся.
– Ложись. – Он оглядел комнату с той же пустой ухмылкой. – Это как?
Она встала, уперлась руками ему в грудь и сильно толкнула. Он упал на спину, матрас застонал. Дейн хохотнул.
Джессика возобновила сражение с сапогом.
– Утонченная, – сказал он, глядя в потолок. – Утонченная леди Дейн. По вкусу как дождь. Моя большая боль в заднице.
Она сдернула сапог.
– He рифмуется. Байрона из тебя не выйдет.
В ответ раздался храп.
– Видишь, жених пришел, – передразнила она. – Спасибо, кровать большая. Моя вечная преданность не распространяется на то, чтобы спать на полу. – Джессика подошла к умывальнику, вымыла руки, сняла халат, повесила его на спинку стула. Потом обошла кровать с другой стороны и как можно дальше сдвинула постельные принадлежности. Далеко не получилось, его верхняя часть тела лежала по диагонали.
Она толкнула его в плечо:
– Подвинься.
Бормоча, Дейн повернулся на один бок, потом на другой. Джессика толкнула сильнее:
– Подвинься, черт возьми.
Он что-то буркнул и чуть-чуть подвинулся. Она продолжала толкать, и, в конце концов, он бессознательно положил голову на подушку и оторвал ноги от пола. Потом свернулся на кровати, словно ребенок.
Джессика залезла на кровать и сердито натянула на себя одеяло.
– Значит, я для тебя – боль в заднице? Лучше бы я столкнула тебя на пол.
Она посмотрела на него. Спутанные черные кудри упали на лоб, лицо во сне было гладким, как у невинного младенца. Правая рука сжимала угол подушки. Он сопел, но очень тихо – как будто ровно, медленно мурлыкал. Джессика закрыла глаза.
Хотя их тела не соприкасались, она чувствовала прогиб матраса под весом его тела… его запах – смесь дыма, спирта и его самого… и тепло, излучаемое большим телом.
Она ощущала совершенно неразумное огорчение… и обиду, если уж на то пошло.
Она ожидала, что Дейн опрокинет с друзьями несколько бокалов. Она ожидала, что он придет пьяный, но это было не важно. Он не первый и не последний жених, который приходит к невесте навеселе, она даже думала, что из-за этого он будет терпимее к её неопытности.
Если уж говорить правду, то она предпочла бы, чтобы он был пьян до бессознательного состояния. Дефлорация девственницы – не самая эстетичная процедура. Женевьева ей говорила, что часто самые толстокожие мужики впадают в истерику при виде крови девушки. Она также объяснила, как справляться с их истерикой, и многое другое.
Понимая, что ее будущее с Дейном зависит от первой ночи, Джессика приготовилась к ней, как генерал к решительному сражению. Она была хорошо информирована и решительно настроена сделать все наилучшим образом. Она приготовилась быть жизнерадостной, проявлять желание, отклик и внимание.
Но к такому она не была готова.
Дейн не школьник, он знает свои пределы. Знает, после какой дозы спиртного станет непригодным. И все-таки не остановился. В брачную ночь. Разум говорил, что для такого поведения должна быть какая-то типично мужская причина, и рано или поздно она ее узнает, и окажется, что это не имеет отношения к намерению показать, что он ее не желает, что он не собирался ее обидеть или вызвать другие мрачные чувства, одолевавшие ее в этот момент.
Но сегодня был длинный день, и большую его часть Джессика провела в напряженном ожидании того, чему не суждено было случиться.
Она была так измучена, что не могла заснуть, а завтра предстояло проехать миллион миль с той же неистовой скоростью, в том же возбужденном состоянии. Хотелось плакать. Больше того, хотелось кричать, бить его, вцепиться в волосы и вызвать у него такую же боль и злость, как у нее.
Она открыла глаза, села и огляделась в поисках чего-то такого, чем можно его ударить, не покалечив. «Можно вылить на него воду из кувшина на умывальнике», – подумала она.
Потом она поняла, что не должна была бы видеть умывальник. А она оставила гореть лампу возле кровати. Подвинувшись к краю, она погасила лампу.
Снова села, глядя в темноту. С улицы донеслось предрассветное чириканье птиц.
Дейн заворчал, беспокойно завозился.
– Джесс. – Голос был пьяный и сонный.
– По крайней мере, знаешь, что я здесь, – пробормотала она. – Уже кое-что. – Она со вздохом легла обратно. Когда она натягивала одеяло, то почувствовала, что матрас колышется. Неразборчивое ворчание, и он закинул руку на середину ее тела, а ногу – на ее ноги.
Он лежал поверх одеяла, она – под одеялом. Его руки были тяжелые, но очень теплые. Джессика почувствовала себя неизмеримо лучше. Через несколько секунд она заснула.
Первым осознанным ощущением Дейна была маленькая мягкая попочка, уткнувшаяся ему в живот, и круглая грудь под рукой. Он мгновенно связал эти приятные части тела с феминой, которой они принадлежали, на него нахлынули прочие воспоминания, и от отвращения к себе с него мигом слетело настроение сонного умиления.
Он скандалил во дворе, как неотесанный мужлан, а его жена на это смотрела. Он выпил столько вина, что по нему можно было бы доплыть до Индии, и вместо того чтобы благоразумно выйти из бара в прихожую, он дал своим придурковатым приятелям затащить себя в комнату к невесте. И словно невесте мало было видеть его противным и вонючим, он должен был продемонстрировать себя во всей пьяной непристойности. Даже после этого он мог бы из вежливости свернуться на полу подальше от нее, но нет, он завалился на кровать всем своим слоноподобным проспиртованным телом, и его утонченная леди-жена снимала с него сапоги.
Его лицо горело.
Дейн откатился и уставился в потолок.
По крайней мере, он ее не тронул. Именно с этой целью он выпил больше того, к чему привык. Чудо, как он одолел лестницу.
Мог бы обойтись без этого чуда. Он еще много без чего мог бы обойтись, например, без всяких воспоминаний. Он желал, чтобы его всего парализовало, как левую руку.
Сатанинский кузнец опять воспользовался его головой, как наковальней. Повар Люцифера перемешивал отвратительное рагу у него во рту. Пока Дейн спал какие-то жалкие несколько часов, Князь Тьмы, видимо, приказал стаду разъяренных носорогов пробежаться по его телу.
Рядом с Дейном завозился источник его неприятностей. Он осторожно сел и поморщился, когда тысячи иголок пронзили левую руку и прожгли кисть. Каждая кость, каждый мускул, каждый внутренний орган бурно протестовал, но он встал и проковылял к умывальнику.
Сзади послышался шорох, потом сонный женский голос спросил:
– Дейн, помощь нужна?
Сознание, все, какое было у лорда Дейна, кануло вниз по роковому склону и угасло где-то на уровне десятого дня рождения. При звуке голоса жены, предлагавшей помощь, оно воскресло, как Лазарь из мертвых. Оно впилось скрюченными пальцами в сердце, издало такой вопль, от которого должно было вдребезги разлететься окно, и кувшин с водой, и зеркало на умывальнике, куда смотрелся Дейн.
«Да, – молча ответил он. – Мне нужна помощь. Я хочу заново родиться на свет именно в эту минуту».
– Осмелюсь предположить, у тебя зверски болит голова, – сказала Джессика после долгого молчания. – Бриджет скоро встанет, я пошлю ее вниз приготовить для тебя лекарственную смесь. Изакажем легкий завтрак, хорошо?
Пока она говорила, слышался шорох. Он не глядя понимал, что она встает с кровати. Когда дна подошла к стулу взять халат, он отвернулся к окну. Тусклое солнце пятнами покрывало подоконник и пол. Он предположил, что время – после шести утра. Понедельник. Двенадцатое мая. День после свадьбы.
А также день его рождения, с неприятным удивлением вспомнил Дейн. Ему тридцать три года. И он проснулся в том же состоянии, в каком приветствовал этот день последние двадцать лет и будет приветствовать двадцать следующих, уныло подумал он.
– Лекарства нет, – пробормотал он.
Она шла к двери, при его словах остановилась и обернулась.
– Может, поспорим?
– Ты только ищешь повод, меня отравить. – Он взял кувшин и неуклюже налил воду в таз.
– Если не боишься попробовать, я обещаю почти полное выздоровление до отъезда, – сказала она. – Если к тому времени ты не почувствуешь себя лучше, объявишь штраф по своему выбору. Если тебе станет лучше, отблагодаришь тем, что мы остановимся в Стоунхендже и ты дашь мне его осмотреть без язвительных замечаний и жалоб на задержку.
Взгляд устремился на нее и быстро отскочил. Но недостаточно быстро. Спутанные черные волосы лежали на плечах, щеки еще розовели со сна, как перламутрово-розовые мазки краски на белом фарфоре. Никогда еще она не казалась ему такой хрупкой. Растрепанная, неумытая, с поникшим от усталости гибким телом, никогда она не была так прекрасна.
«Красавица и Чудовище», – подумал Дейн, глядя на себя в зеркало.
– Если мне не станет лучше, твои колени мне послужат подушкой на пути к Девону, – сказал он.
Она засмеялась и вышла.
В половине восьмого утра в двух милях от Эймсбури Дейн сидел, прислонившись к огромному камню над равниной Солсбери. Перед ним расстилалось зеленое волнистое одеяло с редкими желтыми прямоугольниками созревших полей. Пейзаж был утыкан отдельными домиками, местами попадались стада овец и коров, словно их лениво разбросала рука гиганта. Та же небрежная рука воткнула рощицы на горизонте и на небольших полянках между склонами холмов.
Дейн поморщился: одеяло, полянка, неуклюжая рука… Не надо было глотать благовонную жидкость, которую дала Джессика. Только он начал себя чувствовать лучше, как его снова охватила жажда.
У него не было женщины несколько недель… месяцев. Если он в ближайшее время не получит облегчение, придется кого-нибудь покалечить. Побольше народу. Избиение Эйнсвуда ни на йоту не улучшило его состояние. Пьянство только ненадолго оглушило. Может, можно было подыскать проститутку подходящих габаритов, но Дейн подозревал, что толку будет не больше, чем от пьянства и драки.
Он хотел свою нежную, прискорбно хрупкую жену и был не способен трезво мыслить с той минуты, как ее встретил. Было тихо. Когда она двигалась, он слышал шелест дорожного платья. Дразнящий шорох приближался, и Дейн старательно смотрел прямо перед собой, пока она не остановилась в метре от него.
– Как я понимаю, один из камней упал не так давно, – сказала она.
– В тысяча семьсот девяносто седьмом году, – сказал он. – Мне говорил итонский приятель. Он заявил, что камень подняли в тот день, когда я родился. Так что я подсчитал. Он не прав. Мне в то время было уже полных два года.
– Осмелюсь предположить, ты кулаками вбиваешь истину в своих школьных друзей. Ведь это был Эйнсвуд?
Несмотря на короткую утреннюю прогулку, она выглядела усталой. Слишком бледная, вокруг глаз – тени. Его вина.
– Кто-то другой, – коротко сказал он. – И не думай, что я скандалю с каждым дураком, который пытается упражнять на мне свой слабый умишко.
– Ты не скандалил, – сказала она. – Ты самый умный боец из всех, кого я видела. Я бы сказала, интеллектуальный. Ты раньше самого Эйнсвуда знал, что он сделает.
Она отошла к упавшему камню.
– Не понимаю, как ты управился с одной рукой. – Джессика бросила зонтик на камень и встала в стойку, сжав кулаки. – Я думала: как он сможет защищаться и бить одновременно? Но ты сделал иначе. – Она отвела голову в сторону, будто уклоняясь от удара, и прыгнула назад. – Ты уклонялся, отступал, завлекал его, чтобы он впустую расходовал силы.
– Это было нетрудно, – сказал Дейн, опешив от удивления. – Он был не такой подвижный, как мог бы быть. Не такой быстрый, как в трезвом состоянии.
– Я трезвая. – Джессика вспрыгнула на камень. – Иди сюда, посмотришь, насколько я быстрая.
На ней была шляпа из итальянской соломки с цветами и атласными лентами, которые она завязала под левым ухом огромным бантом. Дорожное платье – обычное модное безумие из оборок, кружев и пышных рукавов. Над локтями рукава были стянуты атласными завязками, так что они становились похожими на шары. Внизу завязки болтались до середины локтя.
Дейн не помнил, чтобы видел что-либо столь же смехотворное, как эта глупая фемина в боксерской стойке на камне. Он подошел, кривя рот:
– Расслабься, Джесс. Ты выглядишь совершенно безмозглой.
Она выбросила вперед кулак. Он рефлекторно отклонил голову, и она промазала, но всего на волосок.
Дейн засмеялся, и что-то ударило его по уху. Он прищурился. Она улыбалась, в серых глазах вспыхнули искры, близнецы-проказницы.
– Тебе не больно, Дейн? – с преувеличенной заботой поинтересовалась она.
– Ты думаешь, что можешь причинить боль вот этим? – Он схватил ее за руку.
Она потеряла равновесие, споткнулась и уцепилась за его плечо.
Ее рот был в нескольких дюймах от его.
Дейн впился в нее свирепым поцелуем, выпустил ее руку и обнял за талию.
Голову пригревало утреннее солнце, но он ощущал его как дождь, как летнюю грозу, гром желания гремел в ушах, колотилось сердце.
Он углубил поцелуй, он пил сладкий жар ее рта, и его опьянил ответный поцелуй. Языки сплетались в дразнящем танце, у него кружилась голова. Нежные руки обвили его за шею и сдавили. Круглые груди прижимались к его груди. Его рука скользнула вниз и подхватила округлые ягодицы.
«Моя!» – подумал он. Легкая, нежная, скругленная до сладостного совершенства – и его. Его собственная жена соблазняет его невинным, распутным ртом. Как будто хочет его, как будто чувствует то же, что и он, – безумную, изматывающую потребность.
Не размыкая губ, Дейн снял ее с каменного пьедестала, положил на твердую землю… и тут хриплый крик откуда-то сверху вернул его к действительности.
Отвратительная ворона бесстрашно опустилась на камень и повернула к Дейну носатый профиль, одним глазом поглядывая с насмешливым изумлением.
Большой Клюв – так назвал его вчера Эйнсвуд. Одна из его старых итонских кличек – Уховертка, Черный Мавр и прочие нежности.
Дейн покраснел и отвернулся от жены.
– Поехали, – сказал он, в резком голосе слышалась горечь. – Не можем же мы весь день тут околачиваться.
Джессика слышала эту горечь, видела, как покраснела оливковая кожа. Несколько мгновений она боялась, что чем-то его обидела или вызвала отвращение, но он наклонился и подал ей руку. Взяв его за искалеченную руку, она ее сжала, а он посмотрел на нее и сказал:
– Ненавижу ворон. Горластые, грязные.
Джессика предположила, что лучшего объяснения он просто не нашел.
– Как я понимаю, это потому, что ты очень высокородный, породистый. Для меня она – часть пейзажа. Я нахожу все это очень романтичным.
Он усмехнулся:
– Думаю, ты хотела сказать «очень варварским».
– Нет. Я была в руках мрачного, опасного героя среди руин Отоунхенджа, на древнем месте, полном загадок. Сам Байрон не написал бы более романтичную сцену. Я знаю, ты уверен, что в тебе нет ничего романтичного, а если бы нашел хоть косточку романтизма, ты бы ее сломал. Но можешь не беспокоиться, я никому не скажу.
– Я не романтичный, – упрямился Дейн. – И уж конечно, не высокородный. А что касается «породистый» – так ты знаешь, что я наполовину итальянец.
– Твоя итальянская половина тоже голубой крови, – сказала она. – Герцог д’Абонвиль сказал мне, что твоя мать из древнего флорентийского дворянского рода. Кажется, именно это примирило его с нашим браком.
Он выдал серию незнакомых слов, она предположила, что это ругательства на языке его матери.
– Он собирается жениться на Женевьеве, – утешая, сказала Джессика, – поэтому так обо мне заботится. В их союзе есть свои плюсы. Он будет держать Берти в руках, а это значит, что в будущем тебя не будут беспокоить финансовые затруднения моего брата.
Дейн задумчиво молчал, пока они не вернулись в карету. Вздохнув, он откинулся на спинку диванчика и закрыл глаза.
– Романтичный. Высокородный. Порода. И тебе служит утешением, что любовник бабушки будет держать в руках твоего безмозглого брата. Знаешь, Джессика, ты умалишенная, как и другие члены – в том числе перспективный член – твоей семьи лунатиков.
– Ты собираешься спать? – спросила она.
– Мог бы, если ты попробуешь помолчать три минутки.
– Я тоже устала. Не возражаешь, если я прислонюсь к тебе? Я не могу спать, выпрямившись.
– Сначала сними эту идиотскую шляпу, – пробормотал Дейн.
Она сняла шляпу и положила голову ему на руку. Через мгновение он чуть-чуть подвинулся, чтобы ее голова легла ему на грудь. Так было удобнее.
Это также было утешением, в котором Джессика сейчас нуждалась. Позже она разберется, что оттолкнуло его во время их объятия и почему он так напрягся, когда она заговорила о семье его матери. А пока она была довольна тем, что было восхитительно похоже на внимание к ней со стороны мужа.
Они проспали большую часть пути вплоть до границы Дегона. Несмотря на задержку, к концу дня они доехали до Эксетера. Потом пересекли реку Тейн, свернули к Буви-Треиси и переехали через реку Буви. Несколько извилистых миль к востоку – и Джессика впервые увидела странные каменные образования Дартмура.
– Хейторские скалы, – сказал Дейн, показав в свое окно на выход скальных пород на вершине холма. Джессика уселась к нему на колени, чтобы лучше их рассмотреть. Он засмеялся:
– Не беспокойся, не упустишь. Тут такого много, куда ни посмотри. Скалистые вершины, пирамиды из камней, курганы, болота. Ты вышла за меня замуж, и тебя занесло в «отдаленный форпост цивилизации», которого ты желала избежать. Добро пожаловать, леди Дейн, в унылый, дикий Дартмур.
– По-моему, он прекрасен, – тихо сказала Джессика. «Как и ты», – хотелось ей добавить. – Придется побить тебя еще в одном пари, – сказала она в угрюмую тишину пейзажа, – чтобы ты сводил меня в скалы.
– Где ты подхватишь воспаление легких, – сказал Дейн. – Там холодно, ветрено и сыро и по десять раз за час климат меняется от свежей осени к зиме и обратно.
– Я никогда не болею. Я не высокородная знать – в отлитие от определенных индивидов, которых не буду называть по имени.
– Ты бы лучше слезла с моих коленей, – сказал он. – Скоро будем в Аткорте, слуги выйдут навстречу при всех боевых регалиях. У меня будет бледный вид, потому что ты меня всего измяла, больше вертелась, чем спала. Я едва сомкнул глаза за всю дорогу.
– Значит, ты храпел с открытыми глазами, – сказала она, сползая на свое место.
– Я не храпел.
– Несколько раз всхрапнул прямо мне в ухо.
Даже его басовитый храп ее совершенно очаровал. Дейн нахмурился.
Не обращая на это внимания, Джессика снова обратила взгляд на пейзаж.
– Почему ваш дом называется Аткорт? В честь битвы при Бленхейме?
– Первоначально Баллистеры жили севернее, – сказал Дейн. – Одному из них взбрело в голову взять земли Дартмура, а также дочку и единственную выжившую наследницу сэра Гая де Ата, крутого парня этих мест. Раньше его звали Гай Смерть, потом он поменял имя – по понятной причине. Моему предку отдали дочь и имение на тех условиях, что он сохранит это причудливое имя. Вот почему мужчины моей семьи ставят Гай де Ат перед Баллистер.
Джессика читала это имя на многочисленных документах, касающихся свадьбы.
– Себастьян Лесли Гай де Ат Баллистер, – сказала они с улыбкой. – А я думала, у тебя так много имен, потому что тебя самого очень много.
Лицо его вдруг омрачилось. Сжались в тонкую линию губы. Что за нерв она нечаянно задела?
У нее не было времени подумать, потому что Дейн схватил забытую шляпку и напялил ей на голову задом наперли и ей пришлось поправить шляпу и завязать ленты. Потом она стала приводить в порядок платье, в котором она ехала с самого утра, потому что карета сворачивала к воротам и плохо скрытое волнение Дейна говорило о том, что эта дорога ведет, к его дому.
