Текст книги "Ангел в эфире"
Автор книги: Лорен Маккроссан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)
– Анжелика, maman, – начала мать без долгих предисловий. – Так, скажи мне, что ты такого натворила, что Мари-Пьер теперь места себе не находит? Уже тридцать исполнилось, и toujours[116]116
Всегда (фр.).
[Закрыть] от тебя одни неприятности. Merde,[117]117
Французское ругательство, «дерьмо» (фр.).
[Закрыть] такой девчонке нельзя доверить ни одного серьезного дела.
У мамули всегда найдется для меня доброе словцо. Объяснив Дельфине, что у дражайшего сына Мари-Пьер и самого рыльце в пушку, и поблагодарив ее за то, что помогла изгадить мою личную жизнь, я без обиняков дала ей понять, что хотя вокруг poissons[118]118
Рыба (фр.) Намек на выражение «There's plenty of fish in the sea», которое буквально переводится с английского как «в море много рыбы» и в переносном смысле означает «свет клином не сошелся».
[Закрыть] кишмя кишат, я лишилась особенного poisson, который должен был принадлежать мне на веки. (Может, тогда вышло не столь поэтично, но смысл заключался в этом.)
И вот уже утро понедельника, я лежу в постели больная и разбитая, всю знобит и настроения никакого, однако ничего не поделаешь, на работу идти надо. Может, в пятницу «Энерджи-FM» и поднялась благодаря мне на головокружительную высоту, а вот за выходные я не только умудрилась подмочить свою репутацию, но и вывалять в грязи честное имя радиостанции. Позвонить и сказать, что заболела, нельзя – не тот случай, мама мне записочки не напишет. Так что придется предъявить широкой общественности свою бледную, распухшую от слез физиономию и безропотно принять уготованную мне участь. Да что там! Все равно хуже, чем сейчас, уже не будет. Только сначала мне бы очень хотелось кое с кем побеседовать.
Глава 25
Я УХОЖУ[119]119
Перевод названия песни Крейга Дэвида «Walking away».
[Закрыть]
– Будьте добры, Кери Дивайн, – обращаюсь к очень высокой и худой секретарше в шикарной приемной.
У женщины такое выражение лица, будто под языком она держит кислющий ломтик лимона: губы брезгливо втянуты, скулы заострены.
– Вам назначено? – чревовещает она, едва двигая ртом, а глазки так и бегают, оценивая мой наряд: толстый шерстяной шарф, туго намотанный на шею, черную дутую куртку, мешковатые джинсы и сбитые ботинки из буйволовой кожи.
– Нет, – переступаю с ноги на ногу. – Вы просто скажите, что пришла Энджел Найтс, она сама захочет встретиться.
Улыбка осведомленности трогает кончики губ незнакомки. Она пристально смотрит на меня. Натягиваю шарф на лицо.
– Энджел Найтс? Хорошо, сейчас я ее вызову.
Кери появляется несколько мгновений спустя из невидимой двери, встроенной в ослепительно белую стену по левую руку от меня. Одета подруга, как всегда, безупречно: обтягивающая черная водолазка с горлышком и еще более тесные черные брючки-стрейч. Она сильно смахивает на тоненькую палочку лакричных конфет, только добавьте сверху копну светлых волос по пояс и сверкающую улыбку. По правде говоря, Кери так и светится от счастья – никогда ее такой не видела.
«Еще бы она не радовалась», – горестно думаю я, растягивая сухие бледные губы в скупой улыбке. Она чмокает меня мимо щечки.
– Энджел, дорогая, как ты себя чувствуешь? – эмоционально выдыхает она, препровождая меня к двери.
– Ох, ты не представляешь…
– Да. Прости, ты, наверное, не могла дозвониться: у меня были планы на выходные. Но, милочка, как все это ужасно. Представляю, каково тебе сейчас: на тебя смотреть страшно.
«Спасибо, Кери, здорово утешила». Проходим в ее кабинет.
– Надо поговорить, – бросаю я, небрежно шлепаясь на одно из хромированных кожаных кресел, будто созданных, чтобы вызывать чувство неловкости у женщин с нормальными пропорциями.
– Да уж понятно. – Подруга захлопывает дверь. – Поплакаться пришла.
– Поверь, слез с меня достаточно: Мег порядком пришлось с носовыми платками побегать.
Начинаю разматывать свой зимний камуфляж. Кери присаживается на краешек девственно чистого письменного стола.
– Места себе не находишь, бедняжка, – вздыхает она. – Потеряла своего ненаглядного, а ведь так давно вместе – со школы не разлей вода. С трудом верится, что все кончено, после стольких-то лет.
Болью отозвались ее слова: впервые кто-то откровенно сказал, что мы с Коннором расстались навсегда. Зажмуриваюсь, чтобы не дать воли горючим слезам, и опускаю голову.
– Откуда ты знаешь, что все кончено? – спрашиваю я дрогнувшим голосом.
Кери непринужденно смеется, встряхнув лоснящейся гривой.
– Так все же яснее ясного, ты что, газет не читаешь? Да после такой кошмарной статьи от тебя любой бы сбежал, дорогая моя. А кроме всего прочего, у меня информация из первых рук. Видишь ли, ему надо было где-то переночевать и…
Мигом поднимаю на нее взгляд.
– Ты приютила Коннора! – взвизгиваю я. – Он поселился у тебя, и ты мне даже не сказала. – Делаю глубокий вдох, пытаясь совладать с голосом. – Как он? Он еще там? Кери, мне обязательно надо с ним увидеться, я Должна объяснить ему, что не все в этой статейке правда. У нас с Дидье ничего не было.
– Вот как, ты даже и в мыслях не держала?
– Да ведь ты сама мне все уши прожужжала, что пока я тут сохну от одиночества, Коннор седлает все, что движется, – огрызаюсь я.
– Никогда я такого не говорила, Энджел, – невозмутимо отвечает подруга. – Люди слышат то, что хотят услышать.
Неистово трясу головой.
– К тому же ты все-таки его поцеловала.
Опускаю глаза.
– Потеряла голову, и только на миг. Мне не хватало тепла. Слушай, я люблю Коннора, и мне надо с ним переговорить. Где он сейчас?
Кери равнодушно пожимает плечами, будто я спросила о таком пустяке, как то, что она смотрела вчера по телевизору. У меня сил нет выносить ее показное безразличие, я достаточно натерпелась.
– Понятия не имею. Сегодня утром он ушел.
Я так и впилась клыком в нижнюю губу: лишь бы не чувствовать невыразимой муки, терзающей грудь.
– Кстати, он очень страдал, если тебе, конечно, от этого легче. Даже слез сдержать не смог. Как видно, еще долго будет тебя оплакивать. – Кери поглаживает руки, точно наносит увлажняющий крем. – Какая жалость.
– Жалость? – вторю я, не в силах поверить своим ушам. – И ты так запросто об этом рассуждаешь? Да это не жалость, Кери, а катастрофа, кошмар, конец света. Мне кровь из носу надо поговорить с Коннором, а я не могу его даже найти, потому что кое-кто слишком много наушничал, и теперь он вообще говорить со мной не желает.
На гладком безупречном лбу пролегли морщины. Я изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не сорвать на подруге все зло, что накопилось во мне с тех пор, как ушел Коннор.
– И ничего я не наушничала. Может быть, он просто так понял.
– Ах, ну да: мы слышим то, что хотим слышать.
Кери снова откидывает с лица волосы.
– Знаешь, бывает, мы неверно понимаем, что нам пишут.
Ах да, совсем забыла про этот междусобойчик. Сдвигаюсь на самый край жесткого сиденья.
– Кстати, ваша переписка заслуживает отдельного разговора. Что это вам взбрело в голову обмениваться сообщениями? Честно говоря, Кери, я уже начинаю подозревать, что ты не только моя подруга. Ты тайно списываешься с моим парнем, приглашаешь его перекантоваться у себя и даже не ставишь меня об этом в известность. Так ты с кем, с ним или со мной?
Думаете, я к ней несправедлива? Пытаюсь свалить с больной головы на здоровую? Плевать, зато на сердце легче стало. Кери сдвигает со стола свой холеный задик, распрямляется, опустив руки на бедра (не меньше двадцати шести дюймов[120]120
26 дюймов приблизительно составляют 65 сантиметров.
[Закрыть]), и смотрит на меня сверху вниз.
– На что это ты намекаешь? Я не сделала ничего предосудительного, не хитрила и не подстраивала; и между прочим, Коннор тоже мой друг, не забывай. Мы с ним знакомы даже дольше…
– Дольше, чем со мной, – саркастическим тоном перебиваю я.
– В конце концов, надо же было его кому-то приютить после того, что ты натворила. Бедняга, да если бы я знала, чего ты добиваешься, то разубедила бы его, чтобы не пытался порадовать тебя своим приездом.
– Ничего я не добивалась. Я только…
Тут я умолкаю на полуслове и прокручиваю в голове последние слова нашего разговора.
– Минуточку, – наконец начинаю въезжать, – Так ты знала, что он сюда собирается?
Кери горделиво вскидывает голову.
– Ну, разумеется, я…
И закусив губу, умолкает, поняв, что проболталась. Скрестив руки на груди, стою и смотрю на нее.
– Так вот зачем он тебе написал. Просто сообщить, что хочет устроить мне сюрприз ко дню рождения. А мы-то с Мег, как наивные, думали, у вас личная переписка, и ты, между прочим, даже не пыталась нас разубедить. – Тут меня как озарило; в голове начала складываться определенная картина, я даже нахмурилась. – А ты, случайно, не пыталась заставить меня разувериться в Конноре? То-то я смотрю: переписка, джакузи…
Кери прижимает руку к сердцу, будто мои слова ее смертельно ранят, только я еще не закончила.
– … и насколько я понимаю, именно ты уговорила Дидье подбросить меня домой с вечеринки, прекрасно зная при этом, что утром приедет Коннор. И еще ты равнодушно смотрела, как я мучаюсь из-за той девицы в номере, хотя его самого в гостинице просто физически быть не могло – он уже летел через океан меня повидать. Так чего ради все это, Кери? Будь добра, объясни – мне страшно хочется услышать твою версию.
Я, как, мисс Марпл, в самый кульминационный момент, за которым последует неминуемая развязка, делаю многозначительную паузу, давая подозреваемому возможность чистосердечно раскаяться. Однако мы не в детективном кино, и молчи хоть весь день, наша хладнокровная красотка и не думает признаваться в злом умысле.
– Мег тоже знала, что он приезжает, – огрызается она. – Я ей рассказала.
Недолго размышляю.
– Да ведь ты ей то и дело рот затыкала. По своему обыкновению.
– Я не заставляла Дидье у тебя ночевать.
– Было уже поздно, я вся в слезах, а в нем проснулось рыцарство, к тому же в его гостинице устроили настоящую осаду, поэтому ты вполне могла предположить, что он у меня задержится.
Так вот мы уперлись друг перед другом, и ни одна не желает от своего отступиться; подруга ни за что не признает вину, которую я пытаюсь на нее возложить. И вдруг дверь открывается, и в кабинет, деловито цокая каблучками, заходит миниатюрная женщина с очень громким голосом.
– Кери, на одно слово, – пронзительно пищит она, и, несмотря на более чем скромные размеры, ей удается производить довольно внушительное впечатление.
– Эмбер, вообще-то я немного…
– Слушай, нам нужны фотографии той диджейской шлюшки с французским певцом; срочно, на эту неделю. Так что пусть твой дружок берет руки в ноги и мотает в бульварную газетенку за снимками, а то скоро каждая тараканья титька будет эту историю на свой лад пересказывать. Вот и умница, живее, живее.
Она выскакивает из кабинета, даже не потрудившись завершить беседу: ни здрасьте, ни до свидания. Меня как к месту пригвоздило: стою ошарашенная, ничего не соображаю, и вот – будто в голове что-то чпокнуло и взвилось красочным фейрверком. Ох ты, Господи. Фотографии. Кери. Ее приятель. Бульварная газетка. Ну, все ясно. Тот человек с фотоаппаратом, который щелкнул нас в коридоре, и незнакомец в вестибюле гостиницы – одно лицо. И когда мы поцеловались в ресторане, я тоже заметила вспышку… Как же я раньше не догадалась? Подруга именно его представила на вечеринке своим приятелем, то ли Джеффом, то ли Джеймсом – да не важно. У меня руки плетьми обвисли, так шатнуло, словно кто-то невидимый здорово наподдал: меня предали. Кери, приоткрыв рот, стоит и смотрит осоловелым взглядом Из горла рвется крик, а звука не слышно – в легких ни грамма кислорода не осталось. По щеке скатилась слеза.
– Эх, Кери, – шепчу я пересохшими губами. – Что же ты наделала? Ну зачем?
Она меня подставила. Та самая девчонка, с которой мы дружили тринадцать лет, все подстроила Я, конечно, и сама виновата, что поцеловала Дидье, – Коннор имеет все основания мне не доверять, – да только я бы никогда до этого не дошла без посторонней помощи Без Кери тут не обошлось.
Мы стоим друг перед другом и молчим – и кажется, уже целый час прошел, и, как ни горько, я понимаю, что подруги у меня больше нет. Наконец Кери решает заговорить. Ее голос неумолим.
– Он был моим, – спокойно начинает блондинка – Я положила глаз на Кон нора Маклина, когда тебя еще и в помине не было, Энджел. Мне всегда был нужен только он.
Я моргаю, как во сне, стараясь понять смысл ее слов.
– Пусть мы не гуляли, однако ни одна девчонка не смела и близко к нему подойти, – шипит Кери.
Ее глаза горят ненавистью, я пячусь назад.
– И тут вдруг ты откуда-то свалилась, тра-ля-ля, хиханьки-хаханьки, музычка и эта дрянная группа, как их там…
– «Джеймс», – хрипло вставляю я, потрясенная жестокостью ее слов.
– «Джеймс», – сплевывает она, качая головой. – Ненавижу этих трубадуров.
Из моих глаз хлынули слезы, а в мозгу гулко пульсирует тупая боль.
– И вдруг, – вспоминает она, будто в трансе, – «Энджел сказала так», «Энджел решила этак», и даже Мег назвала тебя «здоровской». А потом вы с Коннором стали встречаться Плевать, что я и красивее, и лучше одеваюсь, – он на меня даже и не взглянет. – Теперь и Кери разрыдалась.
Она перешла на крик:
– Он забыл про меня, и про все, что у нас было. А мне что – смотреть, как вы друг друга любите и вами восхищаются? Я и с тобой подружилась, только чтобы быть поближе к нему Меня никогда никто не любил, один Коннор, остальные ненавидели за красоту.
Качаю головой, и мне кажется, что вот-вот наступит развязка этой затянувшейся шутки и мы вместе посмеемся.
– Я ненавижу тебя, – взвизгивает она, и ее прекрасное лицо искажает ужасная гримаса. – Я так и не смогла найти другого такого же. Уж поверь, кое-кого я успела попробовать.
«Кое-кого»? Ну, это явный недобор.
– И когда ты сказала, что он хочет на тебе жениться, я места себе не находила. Поклялась вернуть его и доказать, что я – лучшая награда для любого мужчины. Я не могла так запросто отступиться!
– И ты решила кое-что предпринять. – Сама удивляюсь, откуда во мне взялось такое спокойствие.
Знаете, странное ощущение охватывает человека, когда вдруг выясняется, что его ненавидят, да еще готовы, поддавшись силе своего чувства, прибегнуть к любым ухищрениям, лишь бы сломать ему жизнь. Особенно тяжело, когда это одна из двух лучших подруг. Как быстро я растеряла близких людей: Коннор, Дидье – и теперь вот Кери Если и Мег с Дэном последуют их примеру – прямой путь в отшельницы.
Собрав волю в кулак, гордо задираю подбородок и смотрю в упор на Кери.
– Да, решила, – огрызается она, – и мне было очень приятно, хотя все равно ничего не получилось. Не хочет он меня. Уж я к нему как только не ластилась – а эта скотина взял и оттолкнул меня! – Она отчаянно трет кулаками глаза, размазывая по щекам безупречно наложенную тушь. – Ты способна в это поверить? – Всхлипывает Керн. – Знаешь, как обидно? Он посмеялся. Да, в лицо посмеялся! Этот парень, видно, идиот, раз предпочел такую, как ты, мне.
Она с силой стучит себя в грудь кулаком, и тот звучно ударяется о жесткую кость. Я невесело улыбнулась – вспомнился тот лобстер в жестком панцире.
– Да ладно, Кери, – говорю я, будто ребенку. – Главное – что у человека внутри. А теперь, когда твоя сущность для меня наконец открылась, я просто не в силах находиться рядом. Ты злой, эгоистичный человек, Кери, и мне, честно говоря, тебя жалко. Я не твоему горю сочувствую – мне жаль ту одинокую, всеми отвергнутую отщепенку, в которую ты превратишься.
Слова застряли в горле, и я замолчала, чтобы отдышаться. Вдруг так душно стало вокруг, будто весь воздух пожрала ее всепоглощающая злоба. Возможно, надо было наорать на Кери, потаскать за волосы, выцарапать глаза – но я не стала. Хочется одного: поскорее вернуться в мир, где живут хорошие люди, которые поступают друг с другом по-доброму.
Плотно сжав губы, беру в охапку вещи и молча выхожу. Прощания неуместны.
Я в шоке: рванула бегом, едва оказалась за дверью кабинета. Колкий декабрьский ветер хлестал в лицо; промерзла до мозга костей – как бы замертво не рухнуть. Бегу по Ренфрю-стрит к отелю, где совсем недавно гостил Дидье. У кинотеатра с восемнадцатью залами, где мы, прокразшись со служебного входа, смотрели фильм, сворачиваю направо и пускаюсь прямиком по Уэст-Найл-стрит. Миную любимый «Старбакс» Кери, где в тот памятный день за чашечкой зеленого чая она мне поведала, что к нам едет французская знаменитость. Сглотнув ком в пересохшем горле, бросаюсь через дорогу, даже не дождавшись, когда загорится зеленый, и бегу по тротуару, небрежно задевая снующих по дневным делам пешеходов, туристов и просто зевак. Все слилось перед глазами: единственное, что я вижу перед собой, – бесконечные красно-серые полосы обочины. Сворачиваю на Бьюкенен-стрит и окунаюсь в тень. Натягиваю шарф повыше – уши мерзнут, и пускаюсь со всех ног, стараясь не глядеть влево, на огромное здание торгового комплекса «Бьюкенен гэллериз», где когда-то в сентябре Коннор, с дрожью в коленках предвкушая решающий миг, купил мне обручальное кольцо, которое и по сей день лежит в своей серебристой коробочке. Он хотел показать, как сильно любил меня тогда. Да, «любил», потому что теперь, кажется, наши отношения все-таки стали достоянием прошлого.
Уже дальше по Бьюкенен-стрит останавливаюсь отдышаться и поворачиваюсь к стеклянной витрине по правую руку от меня. Вот Мег в фирменной одежде музыкального магазина; на голове – рыжие кудри вразлет, горят, как солнечные лучики. Она беседует с покупателем, выдавая сотню слов в минуту и демонстрируя ему что-то. Время от времени Мег вскидывает голову и заходится веселым смехом, будто только что услышала самый забавный анекдот на свете. Чуть помедлив у витрины, пускаюсь дальше, радуясь – насколько возможно говорить о радости при таких обстоятельствах, – что хотя бы ее я пока еще вправе считать своей подругой. И пусть Мег со школьной скамьи никто не держал за человека – не так она хороша и не столь желанна, как Кери, – ее это не слишком беспокоило. Может, у толстушки и не такая шикарная работа, как у меня, зато она довольна. Мег – добрый, веселый человек и преданный друг, она стоит десятка таких, как Кери или я. Остается надеяться, что однажды какой-нибудь счастливец все-таки ее рассмотрит.
Бегу дальше мимо Принсес-сквер – здесь мы с Коннором, бывало, встречались после работы, чтобы полюбоваться золочеными лестницами и дорогими магазинами с дизайнерской одеждой. Уже на набережной реки Клайд сворачиваю вправо и, спотыкаясь, бегу по тротуару. Мимо проносятся автомобили, а по мосту над головой со скрежетом проехал состав. С разбегу влетаю в наше здание – и пулей, точно на секретном задании, в лифт, который, по счастью, как раз ждал с открытыми дверьми. Двери закрываются, и только теперь позволяю себе перевести дух – пробежала на одном дыхании.
По пути на пятый этаж разматываю шарф, расстегиваю куртку и шарю в сумочке в поисках зеркальца. Лицо бледное, даже какое-то зеленоватое. Щеки ввалились, а там, где когда-то светились карие глаза, теперь тускло мерцают две бесцветные точки, как пуговки на лице тряпичной куклы. Выгляжу ужасно, впрочем, нельзя забывать, какой сегодня день: по понедельникам лишь добросовестные счастливчики являются на работу в наилучшем виде. Нарисовать губки и всем улыбаться – авось никто не заметит.
– Ерш твою медь, рыба-ангел, ну и видок у тебя! Кошмар, – восклицает Дэн, едва я выхожу из лифта.
Заметил-таки.
Дэн кладет мне на плечо руку и препровождает в студию.
– М-м… я тут кое о чем, хм, – начинает он и умолкает, прищелкнув языком.
– В газете прочел? Ага, все знают, у кого в кармане нашлась мелочь на вчерашнюю газетенку.
– Пренеприятная история, верно?
– Ага.
– Жаль, что с Коннором так получилось. – Он неловко откашливается, останавливаясь у двери нашей студии и переминаясь с ноги на ногу.
– Спасибо. Откуда знаешь?
Заходим в студию, тяжело опускаюсь в кресло.
– Мег позвонила и все рассказала.
– А-а.
– Ну и?.. – Он нервно присвистывает. – Э-э, надо думать, день рождения не удался?
– Дэн, – смотрю на него в упор, – давай покончим с любезностями и просто примем как данность, что я превратила свою жизнь в кошмар, втянув в пренеприятную историю родных и близких, и перейдем к следующему этапу моего публичного унижения, а именно – к шоу.
Он неслышно смыкает ладони: Дэну явно стало легче.
– Ну и ладушки. Только один момент, рыба-ангел: кажется, тебя хотел видеть З. Г.
Глава 26
«ПРИСЯДЬ»: АКУСТИЧЕСКИЙ ДУЭТ
Я заметила его раньше – шагает этак вальяжно по коридору, весь в зеленом вельвете, и перекидывает с руки на руку два мячика от гольфа (жонглер из босса, прямо скажем, никудышный). Пытаюсь незаметно укрыться в дамской комнате для руководства, но он, заметив, что я пыталась улизнуть, ловко вытягивает меня в коридор и громогласно восклицает:
– Энджел Найтс!
Ну все, конец. Здорово же мне сейчас попадет за то, что втоптала в грязь честное имя «Энерджи-FM». Впрочем, должна оговориться, испортить и без того никуда не годную репутацию не так-то и просто. Экстренно собираю в голове все мыслимые отговорки, которые последуют за потоком извинений, и обращаю лицо к боссу.
– Моя юная леди, – торжественно начинает он, – я очень занятой человек и потому буду краток.
«Ты уволена – куда уж короче».
– Во-первых, еще раз повторюсь, пятничное шоу прошло замечательно, с какой стороны ни посмотри Лучшего и желать не приходится: я так ликовал, что даже решил порадовать себя обновкой. Вам нравится?
Он указывает на костюм, и я ограничиваюсь лихорадочным кивком, не вполне доверяя своему языку.
– Итак, то была пятница, затем наступила суббота, о нас трезвонили все газеты. Отлично, превосходно, бесподобно. Уже не чаял, что может быть лучше. Я в чудовищном восторге. – Тут он чмокает два пальца, как темпераментный итальянский официант.
Пожевывая щеку, с замиранием сердца жду, когда же разразится буря.
– Воскресенье, – громогласно продолжает босс, – стало днем пикантных откровений о нашей главной ведущей и ее звездном госте. Вся бульварная пресса кричит о первом поцелуе, бурной ночи и павшем жертвой любовного треугольника возлюбленном.
«Умоляю, хватит подробностей».
– Мне очень неловко, З. Г., – начинаю я. – Простите меня. Все произошло само собой, вмешались злые силы. Я страшно сожалею.
Я так и подпрыгнула на месте, когда его рука опустилась на мое плечо.
– Сожалеете? – переспрашивает З. Г., и его лицо оказывается в угрожающей близости от моего. – Объясните мне, ради Бога, о чем вам сожалеть? Не думал, что может быть лучше, а оно, однако, вышло. Ярко, драматично, скандально!
Такое чувство, что сейчас от восторга у него глаза из орбит выскочат и начнут вращаться в воздухе.
– Конечно, поначалу я был немного обеспокоен, но оказалось, что такой поворот событий нам только на руку. Телефоны просто обрывают: все хотят поучаствовать в вашей передаче, моя милая. Я уже договорился с одними парнями из ансамбля, и бывшей подростковой группой, и с одним очаровательным юношей, который играет задушевный свинг. Роскошный голос, обворожительная улыбка – ну, вы его знаете.
Киваю, одновременно пытаясь отрицательно мотать головой – все за раз.
– О нас все твердят, Энджел, за нами гоняются репортеры, мы – выгодное вложение!
Делаю робкий шажочек назад, чтобы босс не заметил, – уж очень слюной брызжет от восторга. Кажется, еще немного – и он у меня на глазах взорвется.
– Итак, – решительно прибавляет З. Г., приглаживая волосы, которые день за днем приобретают все более странный оттенок, – признавайтесь, в вашем тихом омуте прячутся еще какие-нибудь черти? Незаконнорожденный ребенок от престарелой рок-звезды? Кризис сексуальности не переживаете?
Тупо смотрю на него.
– Нет? Ну, как только что-нибудь появится, немедленно меня оповестите, – радостно трещит он и, вскинув руку в приветствии, важно шагает прочь.
И тут же через плечо с хихиканьем добавляет:
– Подойдет любая утка, что угодно: хоть взыскание за угон водного велосипеда. Ха-ха. Отлично сработано. Ну все, чао.
Мой босс невменяем. И слава Богу.
* * *
– В Глазго полдень. Сегодня понедельник. Вы слушаете «Энерджи-FM», мы предлагаем вашему вниманию передачу «Ангел в эфире» с нашей божественной ведущей мисс Энджел Найтс.
– Привет всем, – натужно улыбаюсь, когда музыка, больше похожая на собрание модных танцевальных шлягеров прежних лет, чем на модную заставку, начинает стихать. – Надеюсь, вы здорово провели выходные и вам есть что вспомнить. – Голос дрогнул, я даже микрофон прикрыть не успела. – Особенно после нашего убойного шоу. Все, кто его слышал: вам понравилось? Все кто не слышал: а где вы были?
Незаметно прочищаю горло.
– Спасибо всем за добрые отзывы. Дэн целое утро не отходил от телефона.
Звукорежиссер выставляет большой палец: «Во! Молодчина!»
– Наши подозрения оправдались, и Дидье Лаф… – смахиваю с верхней губы капельку пота, – Дидье Лафит пришелся всем по вкусу.
Господи, как тяжело дается. Нелегко болтать как ни в чем не бывало, а мои слушатели тем временем давятся над своими тарелками от хохота, смакуя сальные подробности моей вымышленной личной жизни. Я скоро не выдержу.
Сглатываю ком в горле и вопросительно смотрю на Дэна. Он пытается подбодрить меня улыбкой, и я перевожу взгляд на разложенные передо мной листы бумаги, отчаянно стараюсь найти в них подсказку.
– Итак… э-э-э, сегодня мы, – смыкаю отяжелевшие веки, – послушаем отличную, э-э-э, музыку и поговорим о… сегодняшняя тема, м-м…
Снова заглядываю в конспект и не понимаю ни слова – будто передо мной меню из японского суши-бара.
В глазах мушки мельтешат, ничего не видно; в голове стучит, как в наковальне, язык стал ватным, да еще кишки крутит, словно алфавитное спагетти. Беспомощно разглядываю застывший в нескольких дюймах от губ микрофон.
«Ну же, скажи хоть что-нибудь, – нетерпеливо попыхивает он, – ты меня утомляешь. Кто из нас диджей, ты или я?»
И тут я вдруг понимаю, что больше не могу с такой титанической ношей на плечах, как ни в чем не бывало, балагурить на весь Глазго. За последние два дня мне довелось столько горя пережить – будто посмотрела двадцать серий «Бухты Доусона» подряд (интересно, кроме меня, кто-нибудь заметил, что там все постоянно ревут?). Я, кажется, больше не выдержу. Поймите правильно, я не собираюсь жаловаться и оплакивать свою незавидную участь, которую сама же себе и устроила, да только моя фобия в самом разгаре: страх публичных выступлений. А тут еще, кажется, галлюцинации начались на нервной почве: огромный черный микрофон с лицом Кери гаденько так надо мной захихикал – то вдруг он стал Коннором: полный отчуждения взгляд, по щеке катится одинокая слеза.
– Давай, рыба-ангел, – встряхивает меня раздавшийся в наушниках голос Дэна.
С трудом поворачиваю одеревеневшую шею. «Не могу», – беззвучно шепчу я: голосовые связки будто замерзли.
– Э-э… итак, – Дэн тут же включается в эфир, – мы приготовили для вас потрясающую программу, оставайтесь с нами. Первая песня звучит для Джона и Элейн, которые отмечают пятую годовщину своей помолвки. Слушаем «Мою бесконечную любовь».[121]121
Имеетсяя в виду песня «My endless love» в исполнении Лайонела Ричи и Дайаны Росс.
[Закрыть]
Боже мой.
– Я больше не могу, Дэн, – говорю, опустив руки, когда рядом как по волшебству появляется звукорежиссер. – У нас теперь аудитория такая большая, и я слишком нервничаю – в общем, не получается.
Дэн разворачивает меня к себе прямо в кресле, кладет руки на обитые искусственной кожей подлокотники и пристально смотрит ласковыми карими глазами.
– Можешь и сделаешь, – неумолимо отвечает он.
– Но я же…
– И никаких «но», Энджел.
Мгновенно умолкаю – так властно он заговорил. Вот вам и чай, вот вам и сочувствие.
– У тебя просто страх перед публикой. Такое случается и с настоящими асами.
– У меня еще такого не было.
– Ну, вы и с Коннором никогда еще не расходились.
Тоскливо склоняю голову, а Лайонел с Дайаной тем временем воркуют о двух бьющихся в унисон сердцах.
– И ты никогда еще в газеты не попадала за то, что оседлала поп-идола.
– Ты что! Никого я…
– Знаю, только это отношения к делу не имеет. – Он сгибается в пояснице и стоит, опершись руками в колени. – Просто ты жутко устала и дала слабинку, подружка.
– Тебя послушать, так ты будто с гнедой кобылой разговариваешь.
– Извини. Я всего лишь пытался объяснить, что ты сейчас расстроена, и не без оснований, однако все обязательно наладится.
– Думаешь?
– Ага, а пока тебе надо переключиться на шоу. – Ден кивает в сторону микрофона, который, по счастью приобрел первоначальный вид. – И слушателям ты нужна.
– Да ты как Опра заговорил, – замечаю я, натужно улыбаясь.
– Вот спасибо. Главное – к человеку искренне подойти и с душой.
– У тебя получается.
– Класс. Тогда давай-ка принимайся за дело. Это единственное, что у вас осталось светлого в жизни, леди. Так что пользуйтесь на здоровье.
– На здоровье? Да это пытка настоящая. Ты, случайно, не из тех, кто проповедует избавление от страхов путем погружения в ванну с тарантулами?
Он комично почесывает за ухом.
– Хм-м… Тарантулов у нас нет, зато в кабинете З. Г. живет огромный жуткий паук – так вот, его могу предложить.
Я рассмеялась, и вдруг так легко стало – будто кто-то колечко приподнял, и все напряжение выпустил, как газ из банки с газировкой.
– Ну, вот это лучше, – подмигивает Дэн, снова разворачивая меня к микрофону. – Поехали.
Лицо искажает болезненная гримаса.
– Так трудно держать на физиономии эту приклеенную улыбочку.
– Тогда не держи, рыба-ангел, – пожимает плечами он, направляясь к двери. – Расскажи им, что чувствуешь. Слушатели от тебя столько советов получили, пусть теперь сами потрудятся.
Плотно сжав губы, погружаюсь в глубокую задумчивость.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Да, подборку слезливых песен под стать моему настроению и что-нибудь пожевать, – ухмыляюсь я.
– Два шоколадных эспрессо и самый большой батончик «Марс» на подходе.
Натягиваю наушники.
– Это были Лайонел Ричи и Дайана Росс для наших влюбленных, Джона и Элейн, с пожеланиями вечной любви. А теперь, – умолкаю, собираясь с духом, – время объявить тему сегодняшней дискуссии; прошу вас всех помочь мне кое в чем разобраться. Не так давно я рассказывала об одной своей подруге, которая поцеловала чужого ей человека, хотя у нее был свой парень. Что ж, той самой подругой была я, о чем вы имели возможность прочесть во вчерашних газетах. Я совершила серьезную ошибку и теперь прошу вашей помощи, потому что сегодня, мои дорогие слушатели, мы поговорим обо мне.
Жажда самобичевания пробудилась с новой силой, я в ней буквально купаться готова!
Максимально объективно описываю ситуацию, без гадостей и откровенного хамства (иначе говоря, умудряюсь не обозвать Кери Дивайн гадиной и подлюгой в прямом эфире). Затем перехожу к нашим с Коннором отношениям и тому, как, поддавшись подозрительности, я, выражаясь фигурально, «в путь засобиралась». Если пользоваться обувными метафорами, мне захотелось примерить потрясные шпильки (Дидье), но вскоре я поняла, что нет ничего лучше моих старых поношенных ботиночек.
На том с душещипательными историями завязываю, пока стены в студии не отсырели от влаги. Скрещиваю пальцы на удачу: надеюсь, не выставила себя безнадежной дурехой и те немногие, кто еще не отошел от радиоприемников, не скажут: «Ну и ну, вела себя как законченная идиотка». К счастью, долго ждать не пришлось: на телефоне радостно замигала красная лампочка. Расплетаю пальцы и вызываю линию номер один.
