Текст книги "Ангел в эфире"

Автор книги: Лорен Маккроссан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

– Выкинь ты его из головы хоть ненадолго, – упрашивает Мег. – Я тебе клянусь, этому происшествию найдется самое невинное объяснение. Ведь правда, Кери? – Последние слова она прошипела, точно гадюка, которой наступили на хвост каблуком-шпилькой.

Воображала изучает свои ноготки с французским маникюром и пожимает укутанным в шифон плечиком. Это практически единственное, что она удосужилась прикрыть. Похоже, мадам забыла платьице дома. Откровенный наряд – это еще мягко сказано.

– Ах, не знаю. Объяснение, конечно, будет. А вот невинное или нет – уже другой вопрос.

– Но ты же сказала… – начинает Мег, дергая подругу за локоть.

Та ловко вывертывается и отряхивает рукав, точно пытаясь избавиться от микробов.

– Я ничего не говорила, Меган. И ты не скажешь.

– Да? – Я икаю, покачиваясь на высоком табурете у стойки бара. – Вы о чем тут болтаете? И когда же, наконец, эти влюбленные голубки заткнутся?

Показываю два пальца диджею, который только что подвергнул мои уши испытанию «Снова вместе»,[113]113
  «Песня группы «Атомик Киттен».


[Закрыть] – мол, «какой же ты гад!». Какая пакость! Я же только что перестала плакать, он опять хочет, чтобы у меня глаза раздулись как рыбы-собаки?

Вечеринка, как бы я выразилась, будь у меня настроение получше, – «полный отпад». Мы разместились в каком-то частном заведении в центре города; где конкретно – сказать не могу. Я плакала всю дорогу, с тех самых пор, как нас забрали с Байрс-роуд. Короче говоря, здесь музыка и масса народу – и даже кое-кто из штурмовиков расстался-таки со своими шлемофонами и распустил шевелюры – танцплощадку полировать. Да нет, на самом деле тусовка отличная подобралась, а Дидье – так тот вообще светлячком ходит, от гордости так и сияет: как же, не шутка – первое интервью на английском на ура отработал.

Самое печальное – все это развлечение устроено и в мою честь, а мне, как назло, сейчас совсем не до веселья. Что я забыла среди этих людей? Все веселятся, что-то празднуют – у них радость. А у меня-то как начиналось: стартовала как ракета, но тут бац – поломка, тормози, глуши движки – и шмяк на землю родимую. Так с небес и грохнулась. Вот и напилась еще из-за него. Мало того, что папуля неделю проторчал в больнице по вине все того же зеленого змия, так еще и я по его стопам… Никуда не годится. Вот сижу теперь и изнываю от мук совести. Пойти бы сейчас домой. Как говорится, дом там, где твое сердце. А мое, по всей видимости, осталось на полу у телефона, разбитое вдребезги. Надо бы кусочки подобрать завтра, когда проснусь тридцатилетней, обманутой и никому не нужной.

– Завтра проснусь тридцатилетней, ик, обманутой и никому не нужной, – говорю я, еле ворочая языком и пытаясь сползти с неправдоподобно высокого табурета. – Так что все, ик, tres bien.

Мег подхватывает меня в тот самый миг, когда я на нее заваливаюсь.

– Не надо, не говори так, дурилка. Ты нужна, никто тебя не обманывал. Ты просто неправильно поняла. – Она прислоняет меня к стенке бара. – Помнишь сама-то, как разозлилась, когда они с Бет кольцо покупали? Тоже сгоряча не то подумала.

Выпячиваю нижнюю губу. Ну ладно, тут она права, да только до некоторой степени. Слабоваты аргументы, как иголочки на еже, сути не разглядишь.

– Ну, может, и так, да только она же не у Коннора в спальне нежилась спозаранку, правда?

И в заключение совершенно беззастенчиво икаю – в тот самый момент, когда ко мне подходит Дидье, свеженький, как модель в рекламе «Клерасила». Тру под глазами, чтобы по нелепой случайности не приняли за панду. Виновник веселья обнимает меня за плечи.

– Как дела у моего любимого диджея? Да ты что, никак плачешь?

– Она перевозбуждена, Дидье, и отчасти по вашей вине – Кери прищуривает свои миндалевидные глаза. – Наверное, вам лучше отвезти ее домой.

– Глупости. Я сама отвезу. Поймаем такси. Пошли, Энджел, пора отчаливать, – говорит подруга и тащит меня за руку.

– Non, поп, поп, слышать ни о чем не желаю. Никаких такси. Для вас заказаны специальные автомобили. Меган, – услышав из его уст свое имя, Мег так рот и раскрыла от удивления, выставив напоказ изобилующие пломбами коренные зубы, – вы лучше останьтесь и продолжайте веселиться.

– Да, Меган. А заодно с Дэном потанцуй: из всех присутствующих только ты сможешь подстроиться под его манеру.

Кери кивает в сторону Дэна, который трясется на полу, будто эпилептический цыпленок. Лицо толстушки моментально проясняется.

– Аи, ладушки, раз никто не против.

– Absolument за, – кивает француз, взяв меня за руку. – Такие вечеринки на каждом шагу.

– На другой планете, – хмыкает Мег. – В последний раз у нас такая ватага собралась, когда бабуся коньки отбросила. – И в качестве пояснения добавляет: – Среди стариков о ней гремела слава.

– Хм-м, – отвечает мой спутник с недоуменной улыбкой. – В таком случае нам пора. Мой личный ассистент предупредил, что поклонники в гостинице пикет устроили, так что, вероятно, мне лучше пересидеть у Энджел.

– Советую именно так и поступить, – кивает Кери. – Позаботьтесь о ней.

– Только, чур, никаких вольностей, – хохочет Мег.

– Прошу прощения, но я пока еще здесь и вполне способна, ик, самостоятельно принимать решения, знаете ли. – Икнув напоследок, бесчувственной грудой валюсь на пол.

Следующее, что я помню, – меня с громким рыком опускают на диван. Неужели необходимо так реветь? Не мог, что ли, легонько выдохнуть, чтобы не казалось, будто он боксера-тяжеловеса на матрас укладывает? Что-то промычав, опускаю взгляд на свой помятый розовый костюм. Да, если раньше я чувствовала себя гибкой и соблазнительной Пенелопой Питстоп, то теперь больше похожу на расплывшийся от жары желейный мармелад.

– О нет, только не на диван, – бормочу я, и коммандос скатывает меня с красного покрывала на пол.

Спотыкаясь, бреду в спальню и заваливаюсь на кровать. Смотрю в потолок, пытаясь свести глаза в одну точку.

– Хорошо, плохо, хорошо, плохо – вот так и живу. Я говорю: вот так и живу.

Дверь приоткрывается, и в щелку заглядывает несколько нервозный Дидье, распущенные волосы лежат на плечах.

– Хорошо: Коннор делает мне предложение. По крайней мере, это отчасти хорошо. Я, конечно, насмерть перепугалась, но хотя бы тогда была ему нужна. Итак, плохо: он сразу сваливает в Лос-Анджелес, и тут же воцаряется полный хаос. Хорошо: знакомлюсь с Дидье Лафитом, очень милым человеком.

Француз склоняет голову, принимая комплимент.

– Плохо: я его поцеловала и чуть не завалилась с ним в постель.

– Ох. Ну, это было бы не так плохо.

– Хорошо: наступает мой звездный час. Плохо: мой парень прыгает в постель с какой-то голливудской потаскушкой. Причем вовсе не обязательно именно сегодня. Вполне возможно, он уже несколько месяцев прыгает из койки в койку, а наивные простушки живут тут и ни о чем не догадываются. А ведь Кери меня предупреждала: все это звездно-полосатые бикини и горячие купальни. Он даже с ней тайно переписывался. Да, подруга была права.

Усаживаюсь на постели и, шмыгнув носом, крепко зажмуриваюсь. Глаза режет – будто плакать хочется, а слез не осталось. Вдруг так тяжело стало на сердце – я словно протрезвела сразу, как представила своего мужчину в постели с другой. Дидье пристраивается рядом. Проводит рукой по моим волосам.

– Знаешь, Энджел, я бы на твоем месте не стал верить всему, что говорит эта твоя подруга, Шерри…

– Кери, – перебиваю я, немало изумившись, что Дидье перепутал ее имя.

Еще ни один мужчина не забывал имени нашей божественной. (Ну, разве что Коннор – когда стал со мной встречаться, но это уже другой разговор.)

– Ах да, Кери. Мне кажется, она не всегда судит верно.

– Почему же? – вспыхиваю я. – Она само совершенство, так почему бы ей и в этом нас не опередить.

– Совершенство? – Дидье тихо посмеивается и качает своей превосходной шевелюрой. – Ха, я бы не назвал твою подругу совершенством. Может, она очень старается таковой казаться, но, могу тебя заверить, у нее масса пороков.

Задумчиво морщу нос. Уж если кто и разбирается в совершенствах, так это Дидье. Не говоря уже о том, что за последние две недели он показал себя искренним и великодушным человеком, пропадающим в мире лжи и фальши, особенно я укрепилась в своем мнении после всего, что он сделал сегодня для нас с отцом и Тирона. Хотя, по мне, он слишком хорош. Несмотря на все его достоинства, красоту, обаяние и щедрость, этот человек не для меня – в основном потому, что он не Коннор. Стоит только вспомнить о Конноре – сердце слезами обливается. Это он должен быть сейчас со мной рядом, здесь, где нам было так хорошо вместе. Мы сидели бы на диване, уютно устроившись рядом, и праздновали бы мою удачу бутылочкой какого-нибудь недорогого винца и пиццей на двоих. Ну зачем все пошло наперекосяк?

– Ты гораздо совершеннее Кери, – прерывает мои меланхоличные раздумья француз и снова гладит меня по голове. – Знаешь, если Коннор действительно тебя обманул, значит, он просто глуп. Только не суди раньше времени, пока не будешь во всем уверена. И не слишком полагайся на подругу. Думай своей головой.

Вздыхаю.

– Спасибо, Дидье, приму к сведению.

– Tres bien.

Сидим в неловком молчании на краю постели. Единственное, что меня однозначно радует, – что я не была с Дидье. Рядом с ним в одной спальне находиться – и то дико.

– Послушай, Дидье, хм… а ты, случайно, ничего от меня не ждешь? Ну, в смысле постели.

Он откидывает назад голову и заходится громким веселым смехом – даже в ушах зазвенело. «Не настолько это и уморительно».

– Ох, прости, Энджел, – отсмеявшись, всхлипывает он, – просто ты такая забавная.

«Хм-м. Ну спасибо. Надо думать».

– Нет, в плане постели, как ты выразилась, мне от тебя ничего не надо. Конечно, мне понравилось, как мы тогда поцеловались…

Опасливо стреляю глазами по комнате – вдруг кто-нибудь ненароком подслушает его признания.

– Только теперь я понимаю, что мы с тобой просто друзья – не больше.

Заливаюсь краской.

– А ведь без Дельфины тут не обошлось, верно? – интересуюсь я. – Сколько она тебе пообещала за то, чтобы меня соблазнить?

Дидье, в свою очередь, заливается горячим румянцем.

– А-а, ясно. Alors, сознаюсь: твоя матушка действительно попросила чуточку помочь с твоей личной жизнью, проведать тебя, но, клянусь, с тех пор, как мы с тобой познакомились, меня уже не пришлось уговаривать.

Кошмар, это эпидемия какая-то: вспыхиваем по очереди, один другого краснее – будто в теннис играем – «Ну что, теперь твоя подача?»

– Знаешь, меня сразу к тебе потянуло – рядом со мной нет больше таких людей, как ты, искренних и неподкупных. – Он прижимает руки к груди, будто слова льются из самой глубины души. – Я до сих пор неравнодушен к тебе, но только чувство это сродни дружбе, крепкой настоящей дружбе – ведь не я тебе нужен, а Коннор. Я обязательно постараюсь объяснить это твоей maman, как только вернусь в Бордо. Мне просто не хотелось оставлять тебя одну после того неприятного телефонного разговора.

– Спасибо.

– Я тебя уверяю: все утрясется, и вы будете счастливы, как прежде.

– Спасибо.

Может, он и не эксперт-психоаналитик, но все равно приятно услышать хоть что-нибудь хорошее. Умеет Дидье все-таки сказать именно то, что нужно.

Пытаюсь подавить зевок.

– Ну все, мадемуазель, я вижу, вы устали – пора ложиться. Да, и если не возражаете, можно я останусь у вас? Уже поздно, да и в гостинице народу полно. Я в другой комнате на диване переночую. – Он застенчиво улыбается. – Нечасто выпадает возможность пожить нормальной жизнью.

Улыбаюсь, стягиваю ботинки и подхожу к подголовью кровати.

– Оставайся, конечно, – киваю я, откидывая одеяло и заползая в уютную теплую постельку – прямо в одежде.

(Не стану же я раздеваться в присутствии такого мужчины, согласитесь, – подожду пока он заснет, а после быстренько футболку накину.)

Дидье с торжественным видом подходит ко мне и, наклонившись, целует в лоб.

– Bonne anniversaire, cherie.[114]114
  С днем рождения, дорогая (фр.).


[Закрыть] Желаю тебе от души повеселиться. Спокойной ночи.

Спокойной ночи? Скорее, спокойного дня – ночь уже под большим вопросом. А с другой стороны, у меня дома на диванчике притулилась всемирно известная звезда французской эстрады… не так уж, наверное, все и плохо!

Глава 24
ВРОЗЬ[115]115
  Перевод названия песни «Torn» группы «Крид».


[Закрыть]

Где-то рядом трещит звонок. Первая мысль – в башке звенит с похмелья. Второе, что приходит в голову: «А ну и пусть, у меня сегодня день рождения!» И тут же: «Ого! Да мне уже тридцать!» Энджел Найтс, новопосвященный член клуба «Кому за…». В голове не укладывается. Такое чувство, что я так и застряла где-то в районе двадцати пяти, хотя, спору нет, тогда я чувствовала себя гораздо более зрелым человеком. Да что говорить, в восемнадцать я знала о жизни практически все.

Что за шум-то, в конце концов? Ай, да это в дверь звонят. Подарки! Такие огромные, что в почтовый ящик не помещаются, и почтальону пришлось доставить их на дом. Какой нетерпеливый – видно, подарков много, тяжело держать. Гуляем! Вываливаюсь из постели и ковыляю к двери, то и дело спотыкаясь о разбросанные по всему полу предметы гардероба.

– С днем рождения меня, с днем рождения меня, – напеваю, врываясь в гостиную, – с днем рождения лучшего на свете диджея, с днем рождения меня.

На цыпочках перебегаю по ковру мимо опустевшего дивана и выскакиваю в прихожую.

– Дидье? Эй, Дидье, ты где? Скорее сюда, обними покрепче име…

«Именинницу». Так я хотела сказать, но, увидев человека, который стоит на пороге, выдавливаю что-то больше похоже на «имепхмхм». Вернее, увидев двух совершенно обалдевших мужчин, в полном недоумении пялящихся друг на друга.

Это что, мой Коннор? Протираю заспанные глаза. Его смуглую кожу позолотило солнце, волосы подстрижены короче, и похудел – почти такой же стройный подтянутый мальчик, с каким я когда-то познакомилась, – вне всяких сомнений, он. Мой милый Коннор. А напротив него, одной рукой придерживая открытую дверь, а другую, положив на пояс обтягивающих черных шортиков, стоит Дидье. Минуточку, черных шортиков? Обтягивающие шортики и обнаженный торс. Опускаю взгляд на выглядывающие из-под старой футболки с «Джеймсами» голые ноги. Провожу рукой по взъерошенным, примятым со сна волосам. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но выглядит это, прямо скажем, не очень…

– Коннор, – глухо, не своим голосом, проговорила я, – как ты здесь оказался?

Не нашлась сказать ничего лучше – не ожидала его увидеть. Да и ситуация не из простых: двое мужчин столкнулись лицом к лицу в дверях. Нам-то с вами ясно, что все объясняется вполне невинно, но, на беду, у меня всегда виноватое лицо. Да на меня в ряду подозреваемых сразу пальцем покажут, пусть даже и нужен им лысый громила с татуировками. А тут я своим видом и подтвердила все шевельнувшиеся в голубых глазах моего возлюбленного подозрения.

Наконец обретаю дар речи.

– Коннор, ты все-таки приехал. Невероятно…

Кидаюсь к нему, буквально сметая на своем пути француза. Бросаюсь вперед и обнимаю свою половину – такое все родное; да, и запах его – «Дюна» после бритья, приправленный его собственным мужским ароматом. Ни с чем не перепутаешь. Он настоящий, мой парень, только почему-то такой холодный, в переносном смысле слова. Обхватив его поджарые бедра, отстраняюсь, чтобы хорошенько взглянуть и осмотреть. Коннор устал, немного измотан с дороги, но выглядит отлично: загорел, окреп и даже, пожалуй, еще симпатичнее стал. Волосы свои черные подстриг спереди и сзади – такой простоватый паренек получился, типично американский стиль. На нем джинсы цвета хаки и опрятный синий свитер, а поверх – джинсовая куртка (у него плечи и так немаленькие, а в ней – еще шире кажутся). Мельком взглянув на ноги, вижу: все те же верные (может, несколько неудачное словцо для такого случая) поношенные ботинки. К горлу ком подступает: он такой… такой мужественный, высокий и стройный – и весь мой.

– Ты у меня такой красавчик, – нежно обращаюсь к нему.

Радостно заглядываю в его пронзительные голубые глаза, а лицо так и светится от любви. Только вот он почему-то смотрит на меня и не улыбается. Хмурюсь и вдруг, затаив дыхание, вижу, как его глаза застилает влага, и слезинка скатывается по щеке.

– Нет, Коннор, не надо. Что с тобой?

Рискую показаться вам старомодной, но мне больно видеть, когда мой мужчина плачет – плачет от тоски.

– Привет, малыш, – говорит он с мягким шотландским акцентом. – Решил вот: заеду с днем рождения тебя поздравить.

Улыбаюсь и прижимаю его к себе. Что ж ты меня не обнимешь? Забыл, как это делается? Ну же, руки в стороны, прижаться туловищем; вот так, полегче. Делаю новую попытку, но скоро отстраняюсь, заметив, что Коннор смотрит на Дидье. Откашливается.

– Только, судя по всему, на праздник я уже опоздал.

– Что? Коннор, ты все не так понял.

Перевожу взгляд с одного на другого и в растерянности опускаю глаза в пол, туда, где под моими ногами разверзается пропасть адских мук.

– Ха-ха. Слушай, я знаю, что со стороны это выглядит… э-э, странновато, Кон, только честно, ха-ха, это просто…

– А ведь Кери предупреждала, – резко обрывает он.

– Она тут еще причем?

– Говорила мне, что с тобой что-то нечисто, и даже сказала, что у нее имеются доказательства. А я еще не поверил: думал, ты на такое неспособна. А теперь собственными глазами во всем убедился.

– Хватит, Коннор, – хватаю его за руку. – Не в чем тебе убеждаться. Давай проходи: поговорим обо всем спокойно, а потом отпразднуем день рождения и…

– Ты его целовала?

Я чуть замертво не свалилась, услышав этот вопрос – так, бывает, мушка плюхнется в лобовое стекло спортивного автомобиля с турбоинжектором.

– Что-что?

– Ты его целовала?

Говорит он монотонно. Я смотрю на него, а лицо будто льдом сковало. Как парализованная стою, не в силах и слова вымолвить – да и что тут ответишь?

На секунду наши взгляды встретились, и Коннор все прочел в моих глазах – ведь он «зеркала моей души» изучает еще с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать. Ничего от него не утаишь.

– Кажется, мне пора, – говорит Дидье, как-то вдруг его голос потерял для моих ушей всякое благозвучие.

– Кажется, да, – холодно соглашается мой голубоглазый.

– Стой! – взвизгиваю я. – Не глупи.

– Ну, уж глупостью я бы точно это не назвал.

Коннор отступает на пару шагов, собираясь уходить, как вдруг в коридоре за его спиной появляется какой-то человек. На нем шляпа, и лица почти не видно за фотоаппаратом. В голове промелькнуло, что где-то я его уже видела, хотя не пойму где. Уж простите, я в эпицентре кризиса оказалась.

– Эй, что вы?.. – хотела, было, спросить, но Коннор меня перебивает:

– Ты его целовала?

– Я ухожу, – добавляет Дидье.

– Да, я его поцеловала, но это не…

Не успеваю я договорить, как меня ослепляет яркий свет. Зажмурившись, заслоняю лицо руками. Что это, я падаю? В ад проваливаюсь? Или кто-то вспышкой щелкнул? Открываю глаза, однако незнакомца и след простыл. Растерянно верчу головой.

– Что происходит? – жалобно всхлипываю я.

«Конец света в твоей интерпретации, – нетерпеливо подсказывает рассудок, – шевели мозгами».

Коннор протягивает мне какой-то конверт и поворачивается, чтобы уйти.

– Прощай, Энджел, – решительно заявляет он. – С днем рождения.

У меня с подбородка слезы капают, я их чувствую, слышу и собственные рыдания, а поделать ничего не могу.

– Коннор, милый, не уходи, пожалуйста, – кричу ему вслед. – Подожди!

Стою, не в силах оторвать взгляда от быстро удаляющейся спины человека, который не переносит конфликтов. Вот и теперь он старается как можно скорее скрыться от ссоры, удрав от ее виновницы. О Боже. Что я наделала?

Вдруг сердце екнуло – кто-то поднимается по лестнице, но едва родившаяся надежда мигом испаряется: не он.

– Доставка цветов. Букет для мисс Энджел Найтс, – говорит незнакомец.

– Да, это я. Хм-м…

Он сует мне в руки букетище размером с куст. Совершенно сбитая с толку, выглядываю из-за стены целлофана и целого облака щекочущей ноздри пыльцы.

– Прошу прощения, мадам, это должны были доставить вчера, только у нас вышла небольшая заминка, извините. – Он откашливается и обнажает целый ряд кривых зубов – От Коннора Маклина с любовью. Так что это ваше. Всего наилучшего.

И вот я стою, прижав к себе умопомрачительный букет, на плече лежит рука Дидье; из-под ног уходит мир, все рушится, и я с грохотом проваливаюсь в никуда, с треском ударяясь о самое дно небытия.

– С днем рождения, Энджел, – шепчу я и погружаюсь во мрак.

Если Мэрилин Монро жила, как свеча на ветру, то я эти несколько дней провела как спичка в эпицентре урагана. Все идет наперекосяк, летит кувырком, а я все не разберусь, как же так случилось. Как я сказала накануне ночью Дидье, жизнь у меня полосатая: плохое и хорошее в ней чередуются. Коннор не поленился прилететь из Лос-Анджелеса, чтобы в день рождения порадовать свою старушку, – радость, согласитесь. Но тут же случается и беда: легенда французской попсы открывает ему дверь в одном неглиже. Радость номер два: заголовки субботних газет пестрят моим именем, и благодаря нашему с Дидье интервью меня назвали выдающимся диджеем Глазго. Газеты поместили на удивление лестные фотографии с моей ослепительной улыбкой в тот памятный день. Однако тут же происходит беда, нет, катастрофа: в воскресенье ваша покорная слуга во всей красе блещет в заголовках бульварной прессы, охватывающей тиражом всю Шотландию: «Дидье Лафит затащил в постель известную ведущую одной из радиостанций Глазго». Не обошлось и без иллюстраций: довольно нелестный снимок, где мы с Дидье и Коннором глазеем друг на друга на пороге моего дома. Если статейка была так себе, то фотография – просто чудовищная. Бог знает, что за объектив этот парень ввернул в свой фотоаппарат, но мои голые ляжки сильно смахивают на кебаб на вертеле, а щеки так раздулись, что глаз не видно. Как я теперь на людях появлюсь? Впрочем, беда не приходит одна – но об этом чуть позже.

В субботу я открыла для себя еще одну истину: не все дни рождения проходят непременно радостно и весело, с тортами и шариками, пока виновница торжества купается в потоках безвозмездной любви. Говоря откровенно, мой нынешний юбилей – серьезная дата, между прочим, – смело можно поставить в один ряд с другими катастрофами моей жизни: когда я, например, впервые узнала, что отец мой – беспробудный пьяница, и когда мать нас покинула. Какая ирония судьбы: только вчера я вспоминала лучшие времена. Мой тридцатый день рождения прошел из рук вон плохо. Я заливалась слезами с тех самых пор, как за Коннором закрылась дверь, и плакала весь день напролет, пока моя голова не коснулась подушки. Думаю, я и во сне не прекращала плакать, поскольку с утра подушка была мокрая, как губка, а веки слиплись от слез.

Мег весь день из кожи вон лезла, чтобы хоть как-то меня развеселить.

Француз успел смотаться, когда подружка нагрянула ко мне с пакетом круассанов, семейной порцией «Нутеллы», парой подарков, которые у меня не было ни сил, ни желания распечатывать, и целой пачкой поздравительных открыток, которые валялись у дверей моей квартиры. А случилось это после того, как я позвонила подруге и промямлила: «М… М… Мэ-эг, я… – (хлюп) – Кон-н-н-нор меня бросил… – (хлюп) – Дидье… У-у-у… из-за поцелуя… Какой кошмар… Приди, пожалуйста». Она поняла.

Старушка Мег, наша извечная оптимистка. Если вдруг сообщат, что на нас падает метеорит и человечество в самом скором будущем превратится вместе с матушкой-Землей в пылающий шар, наша толстушка все равно будет надеяться на лучшее. Но как можно верить, что все образуется теперь, когда все испорчено дальше некуда, я не представляю.

– Все образуется, – заверила меня Мег, тайно пытаясь спрятать с глаз долой календарь с Дидье.

А потом, пока я плакала, скулила и сморкалась в платок, она распечатывала за меня открытки.

– Он поразмыслит и вернется. Вы идеальная пара, так что не переживай понапрасну, Ангелочек.

Конечно, я пыталась не переживать, да тщетно. Ах, как он на меня посмотрел! Никогда не забуду. Коннор во мне разуверился, а я даже не могу его найти, чтобы помочь залечить душевные раны бедолаги. Целый день сидела на телефоне и обзванивала всех и вся: мобильный, старый домашний номер, друзья. Родители его умерли пару лет назад, и из родных у Коннора осталась лишь тетушка, проживающая где-то в горах, однако та общается только со своей скотиной, так что эта ниточка нас никуда ни привела. Пробовала звонить на телестудию, но в выходные там никто не отвечает. На всякий случай побеспокоила даже вымотанную секретаршу в американской гостинице (заведомо зная, что Коннор просто физически не мог там оказаться). Когда та, недовольно поворчав, соединила-таки мои сопливые всхлипывания с номером 224В, послышался знакомый женский голос.

– Н-да? Алле? Кого вам?

– Хм, это, хм, – робко начинаю я, – это Энджел Найтс звонит.

– О-о, Энджел, кого я слышу, – приветствует меня развязный эссекский смех. – Слушай, подруга, ты на меня за утреннее не пеняй. Представляю, что ты подумала. Коннор домой отъехал – сюрприз тебе устроить решил. Вот мы и махнулись комнатами: у него такие пейзажи за окном – закачаешься. Ну а мы тут без босса разленились совсем, встаем поздно. Ты меня с постели подняла, так я и не смекнула сразу, что сказать-то тебе. У вас там, как видно, веселье – гуляете. А парень-то как по тебе сохнет – на других и не взглянет. Уж мы и подначиваем его, и поддразнить не прочь; я даже свой купальник надевала, со звездочками и полосками. Да ты не думай чего – это так, для потехи. А твой-то – однолюб, каких поискать. Так ты что звонишь-то?

Наверное, вы догадались, что это была Хани-Милашка с ее незабываемым звездно-полосатым бикини. Вряд ли она поняла, с какой стороны принесло непогоду, когда я разрыдалась, как гром с ясного неба. Она искренне посочувствовала моему слезливому рассказу и пообещала, что позвонит, как только Коннор ступит на порог своих апартаментов. А еще поклялась подключить всех девчонок и совместными усилиями уговорить того вернуться. Я ни на секунду не усомнилась, что Хани, Трули, Феррари и прочие помогут внести в мою личную жизнь еще большую сумятицу, да только в тот момент готова была просить помощи у кого угодно. Ее душевность меня окончательно доконала – и без того мне несладко пришлось. И знаете что? Я ничуть не удивлюсь, если, расточая слезоточивый нектар, она на самом деле думала: «Ах ты, дура легкомысленная, бросила его, как последнюю дешевку».

Наконец, чтобы уж до конца проникнуться состоянием, называемым «депрессией», распечатываю конверт, который напоследок вручил мне Коннор.

«Милая Энджел!

Пишу тебе в самолете. Если бы я только мог заставить пилота лететь быстрее, обязательно бы так и поступил. Не могу дождаться, когда снова тебя увижу. С днем рождения, малыш, и пусть это будет самый лучший праздник в твоей жизни. Знаю, что подарки должны дарить имениннице, а не наоборот, но если бы ты согласилась выйти за меня, я был бы счастливее всех на свете.

С любовью, навеки твой, Коннор».

Ведь знала: не стоит читать.

Главное, я никак не могу поверить, что все действительно кончено. Только не таким образом. Мы с Коннором столько всего пережили вместе, что кажется дикостью взять и распрощаться. Может, теперь так и расстаются. Как, к примеру, мои родители, которые с тех пор, как мать ушла, поговорили лишь однажды, да и то потому, что Дельфина куда-то задевала свой любимый жакет-болеро от «Шанель». А вот я не могу так запросто смириться с тем, что мы больше никогда не будем вместе. Да о чем тут говорить – моя квартира набита его вещами; на стенах развешаны его фотки, у нас масса общих воспоминаний. Может, пока он был далеко, я чуть подзабыла, что судьбы наши тесно переплелись, словно узелки веревочного гамака, и если потянешь за нить – целое распадется, одно не существует без поддержки и опоры другого. Теперь-то до меня дошло, что моя вера в нерушимость наших уз пошатнулась из-за разделяющего нас расстояния. Я боялась замужества, податливо впитывала сомнения Кери и с непростительной легкостью поддалась чарам Дидье. Вот бы все исправить! Если бы только я могла с ним поговорить! Но его нет. Единственное, на что мне остается уповать, что, где бы Коннор ни был, он не станет верить всему напечатанному в газетах, потому что это неправда. Пора бы, кстати, посвятить вас в подробности той бульварной статейки.

– Гос-с-поди, – затараторила Мег, ворвавшись в квартиру и размахивая какой-то воскресной газетенкой, как белым флагом. – Лучше присядь, цыпуль, – присвистнула она, – тебе это не понравится.

И впрямь приятного оказалось мало. Мельком взглянув на заголовок, я так и рухнула на стул, словно подкошенная.

«Ангельский диджей празднует день рождения в постели с Лафитом».

Кошмарное начало, и все-таки дальше – больше. На четвертой и пятой страницах поместили фотографии. Причем довольно много. Мы с Дидье заходим в «Девоншир». Прокрадываемся в кинотеатр с черного хода. Он держит мою руку в своих ладонях за столиком в «Ледяном дворце». Целуемся. Я жду его в вестибюле гостиницы, и последняя, незабываемая сцена: все трое у двери моей квартиры – кто в чем, и каждый по-своему расстроен.

– Ай-ай-ай, ты только посмотри, – заметила Мег, указывая на последний снимок. – Знаешь, а прикольно: француз на Джинолу смахивает, только помоложе, а Коннор – вылитый Гари Линекер, но симпатичнее и уши не торчат. А вот ты подкачала: сюда бы еще телекомментатора Деса Линама – и чем не групповая встреча футбольных экспертов?

Не смешно. Сегодня – слава, завтра – скандальная известность; как такое происходит? Ума не приложу.

– Папарацци, – бубнила как заведенная Мег, будто этим можно что-то объяснить.

Хотя моей популярности всего пару дней от роду, что-то мне расхотелось нежиться в лучах славы.

Звонила Дидье, но застать не удалось: личный ассистент холодно меня проинформировал, что тот покинул страну и ударился в бега. Возобновила попытки отыскать Коннора – так и тот, видно, залег в берлогу до лучших времен. Даже Кери вдруг скрылась в неизвестном направлении: как я ни пыталась с ней связаться – уж очень хотелось узнать, почему она возложила на себя функции оповещать Коннора о моих передвижениях, – все тщетно. Я, конечно, понимаю, она у нас королева скандалов и сплетен, и все же мне очень любопытно, откуда наша красавица так отлично проинформирована о грядущих событиях и почему не удосужилась прежде поговорить со мной? На душе становилось хуже да хуже. Тем для разговоров скопилась масса, а вот все нужные люди куда-то делись как по команде.

Разумеется, кроме моей мамулечки: та не пропустит удобного случая, чтобы внести свою специфическую лепту.

– Энджел, тебя мама к телефону, – заверещала Мег, подруженька взяла на себя задачу отслеживать мои звонки, будто бы я настоящая знаменитость.

– Господи, этого еще не хватало, – проворчала я и со скрипом поплелась к телефону: пришлось вылезать из-под одеяла.