Текст книги "Сны инкуба"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава двадцать седьмая

Поцелуй Мики ещё не остыл у меня на губах, когда Ронни позвонила в дверь. Бессонная ночь наконец достала Мику, и он пошёл спать. Кроме того, Ронни совершенно не нужна была публика.

Она разглядывала дверь, когда я её с трудом отворила.

– Что тут случилось?

Я стала искать сокращённый вариант, не нашла и ответила:

– Давай сначала кофе выпьем.

У неё брови поползли вверх, но больше под тёмными очками ничего не было видно. Ронни пожала плечами. Был на ней коричневый кожаный жакет, её любимый в последнее время. Сейчас она его застегнула наполовину, и виднелся оттуда свитер грубой вязки.

Я постаралась не нахмуриться. На улице должно было быть градусов семьдесят [1]1
  По Фаренгейту (21 по Цельсию)


[Закрыть]. Закрыв дверь, я спросила:

– Там холодно?

Она ссутулилась:

– Мне с самой этой свадьбы холодно, никак не согреюсь.

Я не стала говорить, что у оборотней температура тела обычно выше, чем у людей, и тепло, которого ей не хватает, носит имя Луи. Не сказала потому что это было бы слишком очевидно и слишком жестоко.

Она прошла через затемнённую гостиную к открытым дверям кухни. Когда я буду точно знать, что Дамиан лёг на дневной отдых, тогда я и открою шторы. В кухне Ронни неуверенно остановилась:

– А где все?

– Мике пришлось пойти спать, Грегори и Натэниел наверху, возятся с костюмами для работы. Что-то там с кожаными ремнями у них.

Она села на стул, где сидел до того Ричард, откуда видны все двери и при этом открывается вид из окна. Или это он случайно так сел, а причину я домыслила. Вряд ли Ричард думал об осторожности, когда выбирал место. А может, я к нему опять несправедлива. Ладно, проехали.

Ронни не снимала очки, хотя здесь солнце не слепило. Светлые волосы свисали прямые, густые, и будто она их расчесала, но ничего больше не делала, и концы не завивались вверх, как она любит. Ронни почти никогда так не выходит. А сейчас она сгорбилась над столом, где стояла чашка с кофе, как жертва похмелья.

– Печенье будешь? – спросила я.

– Он в самом деле готовит?

Я чуть не сказала: бывала бы ты здесь почаще, сама знала бы, но я сегодня хорошая.

– Да, готовит. Он продукты покупает, продумывает меню, и почти вся домашняя работа на нем.

– Ну-ну, просто богиня домашнего очага.

И голос у неё был противный при этих словах.

Я решила быть помягче, раз она страдает, и пусть она решила меня достать, я все равно не хотела сегодня ссориться с Ронни.

– Мне нужна была жена, – сказала я, сохранив спокойный голос.

– Всем нам, – ответила она уже без яда и сделала малюсенький глоток. – Вряд ли я смогу сейчас есть.

Я тоже глотнула кофе, побольше, и спросила:

– Ладно. У тебя есть план, как пойдёт этот разговор?

Она посмотрела на меня, все ещё не снимая очков, и глаз её я не видела.

– Ты в каком смысле?

– Ты хотела говорить. Я так понимаю, что о Луи и о том, что было вчера вечером?

– Да.

– Тогда говори.

– Не так это просто.

– Ладно, тогда можно мне задать вопрос?

– Смотря какой.

Я набрала в грудь воздуху и взяла быка за рога:

– Почему ты отказалась от предложения Луи?

– И ты туда же.

– В смысле?

– Ты сейчас тоже скажешь, будто думала, что я соглашусь?

Я хотела снять с неё очки, посмотреть в её глаза, увидеть, что она на самом деле думает.

– Вообще-то да.

– Но почему, ради всего святого?

– Потому что никогда ни с кем не видела тебя такой счастливой так долго.

Она резко отодвинула кофе, будто и на него разозлилась.

– Я была счастлива тем, что есть, Анита. Зачем ему надо было все менять?

– Вы ведь вместе проводили больше ночей, чем порознь? Я права?

Она только кивнула.

– Он сказал, что предложил сначала съехаться. Почему было не попробовать?

– Потому что мне нравится моя берлога. Я люблю Луи, но зверею, когда он занимает мой шкаф, мою аптечку. Он под свои вещи занял два ящика комода.

– Вот сволочь! – возмутилась я.

– Не смешно.

– Не смешно, сама знаю. Ты ему сказала, что тебе не хочется, чтобы он перевозил к тебе свои вещи?

– Пыталась.

– Ты хочешь, чтобы он ушёл, совсем из твоей жизни?

Она покачала головой:

– Нет, но хочу вернуть свою квартиру – такую, как она была. Не хочу приходить домой и видеть, что он переложил все в шкафу, чтобы легче было найти. Если я хочу перекопать каждый ящик, чтобы найти томат-пасту, это моё дело. А он даже не спросил, просто прихожу я однажды домой, а он в кухне все переставил. Я ничего найти не могла. – Она сама слышала, какой мелочной обидой это прозвучало, потому что сдёрнула очки и выдала мне всю силу наполненных страданием серых глаз. – Ты считаешь, что это глупо?

– Нет, ему следовало бы тебя спросить перед тем, как наводить порядок.

Тот факт, что Натэниел не только все устроил у меня в кухне по-своему, но и выбросил все, что счёл неподходящим, афишировать не стоило.

– Я была счастлива встречаться с Луи, но выходить замуж не хочу ни за кого.

– Окей.

– Окей – и все? Ты не пытаешься меня уговорить?

– Слушай, я сама под венец не рвусь, так чего я тебя буду туда толкать?

Она всмотрелась мне в лицо, будто выискивая признаки лжи. Ронни побледнела, глаза у неё запали, будто она спала в эту ночь не больше Мики.

– Но ты же разрешила Мике к тебе переехать.

Я кивнула:

– Да.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем тебе надо было, чтобы он к тебе переезжал? Я думала, ты не меньше меня любишь независимость.

– Я осталась независимой, Ронни. Переезд Мики этого не отменил.

– Он не пытается тобой командовать?

Я посмотрела на неё недоуменно.

– Прости, Анита, но мой отец вёл себя с матерью по-свински. Я видела её фотографии на сцене, когда она училась в колледже. Она очень хотела играть, но ему не нужна была жена, которая работает. Ей полагалось быть совершеннейшей хозяюшкой. Она это ненавидела, и его тоже ненавидела.

– Ты – не твоя мать, – сказала я, – а Луи – не твой отец.

Иногда в разговорах по душам приходится говорить очевидное.

– Тебя там не было, Анита, ты этого не видела. Она стала искать утешения в бутылке, а он не замечал, потому что с виду все было в порядке. Она никогда не буйствовала, никогда не валялась пьяной. Ей просто нужно было постоянно поддавать, чтобы прожить день, а потом ночь. Как это называется, функционирующий алкоголик.

На это я не знала, что сказать. Мы давно пересказали друг другу все свои печальные истории. Она знала все о смерти моей матери, о том, как отец мой женился на этой снежной королеве – моей мачехе, о моей идеальной сводной сестре. Все свои детские семейные горести мы давно друг другу поведали. И все это я знала, так зачем вспоминать опять? Затем, что предложение Луи это как-то всколыхнуло.

– Ты мне пару месяцев назад говорила, что Луи – совсем не то, что твой старик.

– Да, но он все равно хочет мною владеть.

– Владеть, – повторила я. – Что это значит – владеть?

– Мы встречаемся, у нас классный секс, мы любим общество друг друга, зачем ему ещё ко мне переезжать или заставлять меня за него выходить?

На лице Ронни отразилось что-то похожее на самый натуральный страх.

Я взяла её за руку, стиснутую в кулак.

– Ронни, он тебя не может заставить.

– Но если я на что-нибудь не соглашусь, он уйдёт. Либо мы движемся к чему-то, либо он уходит. Вот так он пытается меня вынудить выйти за него замуж.

У меня было такое чувство, будто не хватает квалификации для этого разговора, потому что логика у неё была безупречна, но все было на самом деле не так. Я знаю Луи, и он бы в ужас пришёл, узнав, что его предложение и желание узаконить отношения считаются попыткой стать собственником. Я почти на сто процентов была уверена, что он такого думать не думал. Стиснув руку Ронни, я попыталась придумать, что бы такого сказать полезного. Ничего в голову не приходило.

– Не знаю, что сказать, Ронни, кроме одного: я не верю, что Луи хотел тебе сделать так плохо. Он тебя любит, и думал, что и ты его любишь, а когда люди друг друга любят, им свойственно жениться.

Она отобрала руку.

– Откуда мне знать, что это любовь? В смысле та самаялюбовь, типа пока-смерть-не-разлучит-нас?

На это я уже могла ответить.

– Это невозможно знать.

– В смысле – невозможно? Должен же быть какой-то тест, признак, что-то такое? Я думала, что если влюбиться по-настоящему, такого страха не будет. Я буду на сто процентов уверена, без сомнений, но сейчас не так. Я просто в ужасе. А ну как это значит, что Луи – не тот единственный? И я сделаю страшную ошибку? Разве я не должна быть уверенной?

Теперь я точно знала, что не по моей квалификации разговор. От меня требовался совет лучше, чем я могла дать.

– Не знаю.

– Когда ты Мику сюда впустила, ты уверена была, что поступаешь правильно?

Я подумала и пожала плечами.

– Это было не так. Он переехал чуть ли не раньше, чем мы стали встречаться, и я… – Ну как сказать словами то, что только чувствуешь? Передать вещи, для которых нет слов? – Не знаю, почему я не психовала в панике, когда он переехал – но так получилось. Как-то утром захожу я в ванную – а там бритва и все прочее. Потом, при стирке, его чистые футболки перепутались с моими, и мы так это и оставили, раз мы одного роста. Я никогда раньше не встречалась ни с кем, чьи вещи мне подходили бы, и это даже как-то приятно надевать его джинсы и рубашку, особенно если она пахнет его одеколоном.

– Боже мой, да ты его любишь! – сказала она с отчаянием, чуть ли не с воем.

Я пожала плечами и глотнула кофе, поскольку от разговоров только хуже выходило.

– Может быть.

Она затрясла головой:

– Нет-нет, у тебя лицо мягчает, когда ты о нем говоришь. Ты его любишь.

Она скрестила руки на груди и посмотрела на меня как на предательницу.

– Послушай, Мика переезжал постепенно, но у меня не было ощущения чужого в доме, как у тебя с Луи. Мне нравится, что в ванной его вещи. Мне нравится, что в шкафу есть его и её стороны. Когда я вижу его вещи вместе с моими, возникает чувство полного буфета.

– Чего?

– Вытащить футболку и понять, что это из тех, что я ему купила, зелёная под цвет его зелёных глаз – такое же ощущение, как будто у меня полный буфет любимых лакомств, на улице зимний вечер, и мне никуда не надо идти. Все, что нужно, есть в доме.

Она смотрела на меня в тихом ужасе.

Да я и сама слегка испугалась, услышав от себя такое, но это чувство отступило перед волнением осознания: пытаясь ответить Ронни, я сама ответила на свой вопрос. Я улыбалась, пока она смотрела на меня, потрясённая. Не могла сдержать улыбки, и было мне так хорошо, как уже много дней не было. И тут мне ещё пришла в голову одна мысль, и я произнесла её, так же улыбаясь:

– Помнишь, ты говорила, что не можешь понять, отчего я не бросаюсь на шею Ричарду, когда он просил меня выйти за него замуж?

– Я не говорила тебе за него выходить, я только сказала: «Брось вампира и сохрани вервольфа».

Я снова улыбнулась.

– Я помню, как прихожу домой, а Ричард открыл дверь своим ключом и приготовил мне обед, не спрашивая, и я чуть не взбесилась. Как будто вторглись в моё личное пространство.

Она кивнула:

– Это как когда надеваешь новый свитер, правильного цвета и отлично сидящий, а в следующий раз, как его наденешь, если не поддеть под него рубашку, он оказывается кусачий. Отличный свитер, но надо, чтобы было что-то между ним и твоей кожей.

Я подумала и должна была согласиться.

– Вот именно, кусачий свитер.

– Но когда Мика к тебе переехал, так ведь не было? – спросила она голосом вдруг тихим и робким.

Я покачала головой.

– Жутко было. Я ничего о нем вообще не знала, честно. Просто как-то… щёлкнуло.

– Любовь с первого взгляда, – тихо сказала Ронни.

– «Быстро жениться – долго каяться», – говорит поговорка.

– Но ты же не вышла за него, – продолжала Ронни. – Почему?

– Во-первых, ни один из нас такую идею не выдвигал, во-вторых, я думаю, что ни у кого из нас нет такой потребности.

Тут ещё был вопрос Жан-Клода, Ашера, Натэниела, но я уж не хотела усложнять ситуацию.

– Так почему Луи хочет свадьбы?

– Это у него надо спрашивать, Ронни. Он сказал, что предложил всего лишь жить вместе, но ты и этого не хочешь.

– Я люблю жить сама по себе.

– Так скажи ему это.

– Если я скажу, я его потеряю.

– Тогда решай, что ты больше любишь – его или жить сама по себе.

– Вот так?

– Вот так, – кивнула я.

– У тебя все так просто получается.

– Уж как есть. Луи только хочет, чтобы вы каждую ночь спали вместе и просыпались рядом каждое утро. Звучит не слишком страшно.

Она уронила голову на руки, мне был виден только затылок. Насколько я могла судить, она не плакала, но…

– Ронни, я что-то не так сказала?

Она произнесла что-то, чего я не поняла.

– Прости, не расслышала.

Она чуть приподняла голову, только чтобы сказать:

– Я не хочу каждую ночь с ним ложиться и каждое утро с ним просыпаться.

– Ты хочешь, чтобы были отдельные спальни? – спросила я, не успев сама понять, насколько глуп вопрос.

– Нет, – ответила она и выпрямилась, смахивая только что выступившие слезы. Она казалась сейчас скорее сердитой и нетерпеливой, чем плачущей. – А что если я встречу симпатичного парня? С которым мне захочется спать, и это не будет Луи?

Слезы просохли. Она смотрела на меня так, будто хотела сказать: «Ну как ты не понимаешь?»

– Ты хочешь сказать, что не хочешь моногамии?

– Нет, но я просто не знаю, готова ли я к моногамии.

На это я не знала, что ответить, потому что с моногамией мне пришлось расстаться не вчера.

– Почти все люди хотят быть моногамными, Ронни. Подумай, как бы ты восприняла, если бы Луи спал с другой женщиной?

– С облегчением, – сказала она. – Потому что я бы имела право рассвирепеть и выбросить его к чёртовой матери. И все.

– Ты всерьёз?

Я постаралась взглянуть глубже страдания и смятения, но мало что там разглядела.

– Да. Нет. Анита, черт меня побери, я не знаю! Я думала, что у нас все будет отлично, если я смогу его заставить чуть притормозить, а он вместо того вдруг дал по газам.

– Вы давно уже встречаетесь?

– Почти два года.

– Ты мне не говорила, что он тебя в доме стесняет.

– А как я могла? Ты здесь утопаешь в домашнем уюте. Все, чего мне не хочется, тебя радует.

Я вспомнила слова Луи, что Ронни от меня отдалилась не потому, что я встречаюсь с Жан-Клодом, а потому что её напрягало, что Мика меня не напрягает. Я тогда решила, что он не прав, сейчас я уже не была в этом так уверена.

– Я всегда готова слушать, Ронни.

– Я не могла, Анита. Ты трахаешься с мужиком, которого видишь впервые в жизни, и тут же он к тебе переезжает. Ты понимаешь, это как раз то, чего я терпеть не могу. Кто-то вселяется в твой дом, занимает твоё пространство, отнимает твоё уединение, а ты это лакаешь и облизываешься.

И снова в её голосе была нотка упрёка, будто я её предала.

– Мне что, извиниться за то, что я счастлива?

– И ты счастлива? Действительно счастлива?

Я вздохнула:

– Тебе будет легче, если я скажу «нет»?

Она покачала головой:

– Нет, Анита, я не это имею в виду, но… – она взяла меня за руку, – как ты можешь, чтобы у тебя в доме столько народу жило, постоянно? Ты уже не бываешь одна. Как ты без этого можешь жить?

Я подумала и ответила.

– Могу. Я провела детство в одиночестве в семье, где меня не понимали или не хотели понимать. И наконец-то я живу среди тех, кто не считает меня моральным уродом.

– Потому что они ещё больше уроды.

На этот раз я убрала руку:

– А это уже грубо.

– Я не хотела говорить грубо. Но разве Жан-Клод не ревнует к Мике, как ревновал к Ричарду?

– Нет, – ответила я и не стала развивать тему, потому что Ронни не была готова слышать, как между нами тремя все устроено. Она и так считает нас извращёнными, а если бы ещё и знала…

– Почему так?

Я только покачала головой и встала подлить себе кофе. Она считает моего любовника моральным уродом, Жан-Клода всегда терпеть не могла, и я не хотела делиться с ней интимными откровениями на их счёт. Эти права она потеряла. И мне от этого было грустно. Я было думала, что кризис в их отношениях с Луи поможет нам с Ронни восстановить былую дружбу, но это не получается. А жаль.

Я налила себе кофе и стала думать, что бы сказать полезного. Наконец я поняла, что если я оставлю без ответа её последние замечания, друзьями мы уже никогда не будем. Или правда, или ничего.

Я прислонилась к кухонному шкафу и посмотрела на Ронни. Что-то, наверное, выразилось у меня на лице, потому что она спросила:

– Чего ты взбесилась?

– Ронни, когда ты говоришь, что мой любовник – больший изврат, чем я, ты меня называешь извратом. О друзьях так не думают.

– Я не это хотела сказать.

– А что тогда?

– Извини, Анита, я действительно такого не имела в виду. Но мне очень не понравилось, когда Мика появился невесть откуда. А Натэниел, который здесь живёт, готовит и убирает – он что, вроде горничной?

– Он мой pomme de sang, – сказала я с лицом столь же холодным, как мой голос.

– Это значит, что он у тебя вроде пищи?

– Иногда, – сказала я, глазами предупреждая Ронни, чтобы была поосторожнее.

– Анита, я не сплю со своим бифштексом. Я не читаю на ночь сказки стакану молочного коктейля.

Я достаточно рассказывала Ронни подробностей о своей личной жизни, и теперь она бросает мне их в лицо с пренебрежением. Только этого не хватало.

– Ронни, поосторожнее со словами. Как можно осторожнее.

– Ты оскорблена?

– Да. Я тебе рассказывала своё очень личное, когда меня тревожило, что Натэниел делит постель со мной и Микой, и я тебе говорила, что мы читаем друг другу вслух. Это не было жалобой.

– Что-то изменилось между тобой и Натэниелом? В последний раз, когда мы говорили, он был твоей пищей и одним из твоих леопардов, но это и все.

– Да, это переменилось.

– С тобой живут двое мужчин?

– Да.

– Двое любовников?

Я набрала в грудь побольше воздуху, и ответила просто:

– Да.

– Так как же ты меня уговариваешь сказать Луи «да»?

– Я тебя не уговариваю. Я только спросила, что ты больше ценишь – Луи или своё уединение. Он заставляет тебя выбирать, а не я.

– Но тебя выбирать не заставляют.

– Пока нет.

– Почему «пока»?

– Потому что нельзя недооценивать умение мужчин усложнять жизнь. Пока что все хорошо.

– Пока что все хорошо. И это тебя устраивает? Тебе не нужна гарантия, что они не вырежут тебе сердце и не потопчутся на нем?

– Гарантии – великая вещь, но здесь их не бывает. Тут прыгаешь в воду и надеешься на лучшее.

– В смысле выходишь замуж.

– Ронни, тут только у тебя пунктик насчёт свадьбы. Ну, может, ещё у Луи. У нас в этом смысле планов нет.

– Так что, ты так и будешь жить с ними двумя?

– Пока – да.

Я глотнула кофе и постаралась, чтобы в моих глазах не выразилось недружелюбие, которое я ощущала.

– А потом?

– Потом будет видно.

– Мне такое не годится, Анита. Я должна знать, что принимаю правильное решение.

– Не думаю, что это возможно знать, Ронни. Те, кто абсолютно уверен, что они правы, почти все очень и очень ошибаются.

– Как мне это понимать?

– А так, что выходи за него или не выходи, но не облегчай свои комплексы за счёт моей личной жизни.

– В смысле?

– Не называй никогда моих бойфрендов извратами.

– А ты не думаешь, что жить с двумя мужчинами – несколько необычно?

– Нам подходит, Ронни.

– А как относится Жан-Клод к тому, что ты спишь с Микой и с Натэниелом?

– Нормально относится.

Она наморщила лоб:

– Так ты, значит, спишь с… – она подсчитала, -…тремя мужчинами?

– Гм, с четырьмя… нет, пардон, с пятью.

– Пятью? Жан-Клод, Натэниел, Мика, и кто ещё?

– Ашер и Дамиан, – сказала я с ничего не выражающим лицом.

Про её лицо такого нельзя было сказать. У Ронни отвисла челюсть, глаза полезли на лоб, она была шокирована до потери дара речи.

Не начни она меня сегодня язвить, я бы ей это сказала как-то помягче или вообще не сказала бы. Сначала Ронни не могла смириться с моим романом с вампиром, потом с тем, что мне не мешает живущий в доме мужчина, ещё меньше – с тем, что я живу с двумя мужчинами и мне это нравится. По сравнению с этим два лишних вампира – пустячок.

– Позволь мне спросить прямо: ты с ними со всеми трахаешься?

Имелось в виду: совокупляюсь ли я с каждым из них? Строго говоря, нет, но так как в списке «нет» после сегодня остался один Натэниел, то я ответила:

– Да.

– И когда это все случилось?

– Ашер – после того, как ты ясно мне дала понять, что тебе не нравится мой роман с Жан-Клодом, потому что он вампир. И я перестала тебе рассказывать о вампирах в роли бойфрендов.

– А когда Натэниел получил повышение от еды до секса?

– Недавно.

– А Дамиан? Ведь Дамиан даже не был на радаре.

– Такой уж выдался напряжённый день.

Она снова вытаращилась на меня.

– Ты серьёзно? Только сегодня?

Я кивнула, почти наслаждаясь её удивлением.

– И ты ничего мне не рассказала!

– Ты не хотела слышать. Ты бесилась из-за Жан-Клода, и тебе противно было слышать, что мне в жизни с Микой нравится именно то, что ты ненавидишь в жизни с Луи. Ты сама сказала, что тебе трудно стало со мной говорить, потому что я так радуюсь всему, что тебя бесит.

Она испустила долгий-долгий вздох.

– Прости. Я слишком от тебя отдалилась.

– Мне не хватает наших разговоров.

– Разговоры-то были, – ответила она, – но мы обе стали фильтровать, что друг другу говорим. Дружба этого не выдерживает.

Она покачала головой.

– Да, – сказала я, – не выдерживает. Можно не все рассказывать, но столько скрывать – это перебор.

– Я все равно не верю Жан-Клоду, и это ты меня учила, что вампиры – это просто покойники, как бы ни были они соблазнительны.

– Я сменила мнение.

– А я нет.

– Так что о вампирах в моей жизни мы говорить не будем.

– Остаются ещё двое, о которых можно говорить.

– Только если ты не будешь их сравнивать с бифштексом и молочным коктейлем.

– Послушай, последний раз, когда ты говорила о Натэниеле, ты жаловалась, что тебе рядом с ним очень неловко. Ты говорила о нем так, как я думала о Луи, так что в те времена жалобы у нас были одни и те же, но ты стала меняться. И когда говорила о Натэниеле, стала просто размякать.

– Да?

– Да, – кивнула она.

– Странно, насчёт меня и Натэниела все заметили раньше меня, даже Ричард.

– Что?

Я покачала головой:

– О Ричарде я говорить не хочу. Скажу одно: я видела его новую девушку.

– Господи, когда это?

Я помотала головой, потому что никак нельзя было рассказать, не упоминая о вампирах больше, чем Ронни хотела бы слышать. Сам факт, что она раздражалась, когда я упоминала о вампирах в моей жизни, делал невозможным разговоры с ней об этой самой жизни. Как мне объяснить, что произошло сегодня между мной и Ричардом, не упоминая ardeur, Жан-Клода, Дамиана и прежнего мастера Дамиана? А если рассказать, начнётся лекция насчёт того, как Жан-Клод губит мою жизнь из гнусных побуждений. Жан-Клод – это Жан-Клод, и я с этим какое-то время назад смирилась.

Наконец я смогла произнести какие-то из этих мыслей вслух. Недавно я поняла, что правда – это единственный способ сохранить отношения, тем более развить. Я хотела, чтобы мы снова стали с Ронни подругами, настоящими, если это возможно.

– Почти все, что сегодня было, вертится вокруг вампиров, Ронни. Если я не могу тебе о них говорить, то даже начать не могу рассказывать, что произошло.

– Жан-Клод ещё сильнее запутал твою жизнь.

Я покачала головой:

– Вряд ли Жан-Клод мог бы такое придумать даже в кошмарном сне. Кроме того, он вообще вышел из себя, что Дамиан получил меня первым.

– Первым? То есть он расстроился, что вы с Дамианом стали любовниками?

– Не могу сказать. Секс у нас был, а насчёт остального я ещё не решила.

– Ты всегда считала, что совокупление есть обязательство, Анита. Я этого никогда не понимала. Секс есть секс, бывает хороший, бывает не очень, но всего лишь секс, а не клятва верности.

Я пожала плечами:

– В несогласии по этому пункту мы давно с тобой согласились.

– Да, было. Ты, сколько я тебя знаю, была моногамной. Один-единственный спутник до тех пор, пока тебе не перехочется с ним встречаться или ты не решишь, что он не заслуживает оставаться твоим единственным. Пока не появился в твоей жизни Жан-Клод, ты была такая правильная, как никто. То есть я не считала себя распутной, пока тебя не встретила и не сравнила. Рядом с тобой, монахиней, любая казалась шлюхой.

И это тоже было сказано с жёлчью.

– Я не знала, что у тебя такое чувство.

– Ничего плохого в нем не было, ты даже помогла мне удержаться от некоторых неудачных решений. Я в тех случаях думала: а что скажет Анита? Подожду, выясню, есть ли у парня что-то, кроме смазливой морды.

– Ух ты! Никогда раньше ни у кого не была ангелом-хранителем.

Она пожала плечами:

– Меня не раздражали твои моральные ценности по сравнению с моими. Я просто не понимаю, как это вышло, что передо мной монотонная жизнь в моногамии, а у тебя гарем. Просто это кажется неправильным.

Вот тут я могла согласиться.

– Погоди, моногамия моногамией, но ты мне говорила, что такого секса, как с Луи, у тебя никогда не было.

– Нет, лучший в моей жизни секс был с одним мужиком…

Я перебила:

– … с по-настоящему большим дрыном, который знал, как этим инструментом пользоваться. Красавец, белокурые локоны, большие синие глаза, широкие плечи…

Она засмеялась:

– Наверное, я слишком часто это рассказывала.

– Это было приключение на одну ночь, а наутро он исчез, пока ты ещё спала. Ты пыталась его найти, но он назвался вымышленным именем, и ничего не вышло. Такого оскорбления никакой секс не загладит.

– Так мог бы сказать человек, никогда не имевший приключения на одну ночь.

Моя очередь была пожать плечами:

– Не могу сказать о себе, что у меня такое было.

– Тогда ты даже не знаешь, что упустила.

Я не стала спорить. За много лет мы привыкли, что у нас разные взгляды на мужчин, секс и отношения.

– Пусть так, но тогда Луи – это лучший из тех, с кем секс повторялся.

Она на миг задумалась, потом кивнула.

– С этим я согласна. Самый лучший регулярный секс в моей жизни.

– И как ты будешь себя чувствовать без него?

– Недотраханной, – ответила она и рассмеялась, но я не подхватила её смех, и она погрустнела. – Анита, не надо такой серьёзности. Мне нужен друг, который мне просто скажет, что семейная жизнь – не для меня, и что вполне можно его выкинуть к черту, раз он ставит ультиматумы.

– Если ты не любишь Луи, то брось его, но я не была бы твоим другом, если бы не спросила: это ты егоне любишь, или просто боишься позволить себе полюбить вообще?

Она посмотрела на меня мрачно:

– Ага, и я помру в одиночестве, окружённая кучей кошек и пистолетов.

– Я немножко о другом: может, сходить к психоаналитику было бы не так уж глупо.

Она посмотрела на меня в радостном изумлении.

– И это мне говоришь ты? Я думала, ты терпеть не можешь всех этих психоаналитиков, стоящих на кладбище и расспрашивающих твоих клиентов, как они себя чувствуют, когда давно умершие родители, обижавшие их, вдруг поднимаются из могилы. Ну и кошмар!

– Среди них есть нормальные специалисты, Ронни. Просто на работе мне они редко попадаются.

– И ты по секрету от меня ходишь к психоаналитику?

Я подумала и ответила так:

– Знаешь, я сама недавно поняла, что к Марианне я пошла не только научиться управлять своими парапсихическими способностями. В Нью-Йорке люди ходят к ведьмам вместо психоаналитиков. Я просто решила опередить моду.

– А кого ты знаешь в Нью-Йорке?

– Одну женщину, аниматора и истребительницу вампиров. Она говорила, что когда идёшь к психоаналитику-ведьме, экономишь время на пересказ всякой магии и экстрасенсорики, потому что они сами это знают. У неё были те же проблемы, что у меня, когда я ходила к священнику или обычному психоаналитику. Понимаешь, лет в тринадцать отец водил меня к такому. Психоаналитик пытался решить мои наболевшие вопросы насчёт смерти матери и повторного брака отца, но не хотел верить, что я поднимаю мёртвых случайно. Он мне постоянно говорил, что я это делаю специально, назло Джудит и отцу.

– Ты никогда этого не рассказывала.

– Только когда этот психоаналитик сказал отцу, что во мне есть «зло», тогда отец обратился к бабуле Флорес, и наконец-то хоть кто-то мог понять, что со мной происходит.

– Так ты понимала, начиная с Марианной, что это психотерапия?

– Нет, конечно. В то время я бы ни за что на это не пошла.

Она улыбнулась:

– Вот это та Анита, что все мы знаем и любим.

Я улыбнулась в ответ:

– Даже сейчас я ворчу, когда приходится это признавать, и ты единственная, кому я сказала, хотя Мика, думаю, тоже догадывается. Со мной легче становится жить – кто-то же должен был постараться.

– Так оно помогает? – спросила она.

Я кивнула.

– И ты думаешь, мне стоит поехать в Теннеси?

– Можно поискать поближе к дому. У тебя же не те проблемы, что у меня. Психотерапевт не скажет тебе, что ты неправильная, или в тебе зло, или вообще тебе не поверит.

– Ты хочешь сказать, что мои проблемы – обыденны?

– Если они не в том, что Луи раз в месяц покрывается шерстью, то да.

Она нахмурилась и подтащила к себе чашку.

– Не совсем. То есть, я видела всю картину, и с животными я не сплю. Это его устраивает, поскольку не оборотни, как правило, именно здесь проводят черту в отношениях со своими спутниками жизни. Ты знаешь, что при сексе в образе животного это может передаваться, если секс грубый и жидкости затекают в царапины.

Она это сказала, будто читала учебник, или предупреждала меня, не подумав.

– Я знаю.

– Ох, прости, ты же у нас эксперт, а не я.

И снова ниточка жёлчи в голосе. Когда она впервые на меня разозлилась? Насколько давно?

– Нет, Ронни, ты правильно делаешь. Имеет смысл это говорить человеку, который встречается с лунарно ограниченными.

Она уставилась на меня:

– Ты сказала «лунарно ограниченными»?

Я кивнула:

– Последняя политкорректная формулировка.

– С каких пор ты стала политкорректной?

– С тех пор, как услышала эту фразу и прикололась над ней до чёртиков.

Я все ещё стояла, прислоняясь к шкафу, потому что в Ронни я видела больше злости, чем могла бы объяснить. Злость из-за вампиров была мне понятна, но с проблемами насчёт допуска мужчин в свою жизнь разобраться было труднее.

– «Лунарно ограниченные» – надо будет Луи сказать. Он обхохочется… – Она осеклась, лицо её потухло, будто на неё навалилась давящая тяжесть. – Анита, что мне, к чёртовой матери, делать?

– Не знаю.

Я снова села за стол и погладила её по руке. Будь на её месте Кэтрин, она бы прильнула ко мне, ища поддержки, но у Ронни моё отношение к телесной близости, и она особо не обнимается. Да, моё отношение к телесной близости, за исключением секса. Я никогда не понимала, как можно быть не против траха, если ты не позволяешь кому-то даже обнять тебя в утешение, но у каждого свои понятия.

– Я не хочу, чтобы он совсем уходил из моей жизни, но я не готова выходить замуж. Может, никогда не буду готова. – Она подняла на меня глаза, и в них было страдание. – Он хочет детей. Он сказал, что он счастлив, что я не оборотень, и у нас могут быть дети. Анита, я не хочу детей.

Я стиснула её руку, не зная, что сказать.