Текст книги "Сны инкуба"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 53 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Ладно, верю, что ты не знаешь сам, что мы тут творим. А может кто-нибудь что-нибудь знать, что с нами будет дальше?

– Я об этом подумаю, ma petite. Я никого не знаю, кто когда-нибудь создавал два триумвирата, так тесно связанные, как наши. Но кто-нибудь может дать больше общей информации о триумвиратах, некромантии, или… честно говоря, ma petite, я даже не знаю, о чем можно спрашивать. С такими вопросами я мало к кому из других мастеров мог бы обратиться – они бы увидели в этом слабость. Я подумаю и поищу, кого можно было бы спросить.

Голос у него был встревоженный, что очень нечасто с ним бывает.

– Ладно, я позвоню Марианне и спрошу, не сообразит ли что-нибудь она или её ковен. Можно даже Тамми спросить, когда они с Ларри вернутся из свадебного путешествия. Она колдунья, и её церковь много веков имеет дело со сверхъестественными способностями. Кто знает, может, у них архивы есть?

– Очень хорошая мысль, – сказал он. – Дамиан очень огорчён.

– Это ещё слабо сказано.

– Не уверен, но если бы он сейчас вернулся к себе в гроб, а тебя бы рядом не было, он бы мог заснуть, я думаю, как ему и полагается днём.

– А если у него опять крышу сорвёт?

– Поставь кого-нибудь внизу за ним присмотреть. Только это должна быть не ты, не Ричард и не Натэниел – никто из обоих триумвиратов. Если твой сторож увидит, что Дамиан не спит, сможет тебя позвать, чтобы ты пришла и его успокоила.

Эта мысль мне очень не нравилась, но другой у меня не было. С другой стороны, я не хотела целый день быть сиделкой у Дамиана – да вообще ни у кого.

– Я с ним поговорю и посмотрю, захочет ли он попробовать.

– Если он откажется, что ты будешь делать – целый день держать его за ручку?

В этих словах послышалась едва заметная нотка ревности. Вот уж чего не ожидала.

Я тут же заговорила, не подумав (чего последнее время старалась не делать):

– Ты же не злишься на Дамиана за секс со мной? Это не было намеренно.

– Нет, ma petite, не за секс, хотя мне очень нелегко тебя делить с другими, как бы разумно я себя при этом ни вёл. Нет, дело в том, что вы трое объединились всеми четырьмя метками, хотя, не видя вас во плоти, я не могу сказать точно. Но если вы обрели все четыре метки, и вдруг оказалось, что Дамиан может ходить под солнцем, я не могу не спросить себя: не мог бы и я, если бы достроил наш триумвират до конца?

А, вот что.

– Это я могу понять. Но ты вроде бы не больше меня рвался закончить с четвёртой меткой. Ты говорил, что не знаешь уже, кто будет хозяином, а кто рабом, учитывая мою некромантию.

– И сейчас я ещё сильнее сомневаюсь, но ходить при солнце как при луне – это стоит риска. Если ты потеряла способность командовать Дамианом, то это о чем-то тоже говорит.

– Я потом попробую ему что-нибудь приказать и тебе сообщу.

– Спасибо.

– Но тут дело ещё в бессмертии, нестарении, и ни я, ни Ричард не были уверены, что хотим перестать быть смертными.

– Но если ты привязала себя к Дамиану четвёртой меткой, то это может быть уже спорный вопрос.

Вдруг мне, стоящей посреди кухни, стало страшно.

– Черт побери! – шепнула я.

– Oui, вы могли уже объединиться всеми метками, и тогда твоя смертность осталась в прошлом. Если это так, то от четвёртой метки со мной ты ничего не теряешь.

– А ты приобретаешь способность ходить при солнце, – сказала я и сама услышала, насколько это было недружелюбно, потому что я услышала тщательно скрытую зависть, когда он говорил насчёт ходить при свете.

Не могу ему этого поставить в вину, но Жан-Клод слишком давно и тщательно укрепляет свою власть, чтобы не видеть, что ему выгодно. Не могу его обвинять, но хочется. Отчасти мне все ещё интересно, из-за чего я ему важнее – из-за силы или из-за любви, и почти наверняка я знаю, что знать этого я не буду никогда. И если честно, он сам этого тоже знать не будет. Любовь, оказывается, совсем не такая милая и прямолинейная штука, как мне хотелось бы. Любовь это не что-то одно, это много всякого. Я могу перед собой признаться, что одна из причин моей любви к нему – что его трудно убить. Шансы, что он из-за меня погибнет, куда меньше, чем если бы он был человеком. И мне это очень нравилось. Я слишком много видела, что может сделать смерть, и в очень молодом возрасте, чтобы не понимать этого.

– Может быть, да, может быть, нет, ma petite. Это скорее искусство, чем наука – по крайней мере, такое создаётся впечатление.

В голосе его чуть слышно звучала злость.

– Чего ты кипятишься? Это не я говорила на языке, которого ты не знаешь, чтобы от тебя что-то скрыть.

– И это не я, ma petite, трахался с другим вампиром, младшим вампиром, одним из моих собственных подчинённых.

В такой формулировке у него были основания злиться.

– Мне извиниться?

– Non, но я от этого не в восторге. Он получил твоё тело, и теперь он свободен от тирании тьмы. Одно из двух я мог бы простить, но не то и другое сразу. Это уже слишком, ma petite.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Я ничего этого не планировала.

– В этом я уверен. Я даже уверен, что и Дамиан ничего такого не планировал. Только у тебя, ma petite, может получаться такой случайный секс.

Случайный секс. Как будто я поскользнулась и случайно села на чью-то эрекцию. Но это замечание я не стала произносить. Видите? Умнею. Вслух я сказала:

– Случайный секс – можно сказать и так. Интересно, случится ли мне когда-нибудь приобрести вампирскую силу, не связанную никак с сексом?

– С тобой я не берусь предсказывать, ma petite, твоя некромантия превращает тебя в джокера, но все же сомнительно. Пока что ты усвоила только мои силы, или силы Бёлль, или какие-то их варианты. Насколько мне известно, все силы Бёлль построены на сексе, как и мои.

– Ну и ну. Ты хотя бы мог бы дать мне их список, чтобы я имела представление, чего ожидать?

– Могу составить, если ты действительно этого хочешь.

Я вздохнула:

– Нет, расскажешь сегодня вечером при встрече.

– Вечером? Я надеялся, что ты придёшь раньше.

– Мы не можем везти Дамиана при дневном свете. С его телом, может быть, ничего и не случится, но вряд ли его рассудок это выдержит. К тому же я сегодня работаю.

– Работа, всегда работа, что бы вокруг тебя ни творилось.

– Послушай, Жан-Клод, ты никогда не видел, что бывает, если я долго не поднимаю зомби. Скажем так: я не хочу, чтобы за мной тащилась вереница сбитых на дороге собак, или, того хуже, ко мне в комнату вломился случайный зомби.

– Ты хочешь сказать, что если твои силы не использовать, они начнут поднимать зомби даже против твоего желания?

– Ну да, я же тебе говорила.

– Ты говорила, что в детстве случайно подняла мёртвого. Я так понял, что это было от недостатка тренировок и умения себя контролировать.

– Нет, – сказала я. – Прошли годы, пока я себе в этом призналась, но нет. Если я не поднимаю мертвецов намеренно, это происходит случайно, или за мной начинают таскаться призраки, или духи новоумерших. Особенно эти меня достают: все хотят, чтобы я передала весточку их родным и близким, и всегда это какая-нибудь глупость. «Все в порядке, все хорошо, не беспокойтесь обо мне». Представляешь, каково с такой вестью стучаться в чужую дверь? Мы с вами не знакомы, но ваш покойный сын просил вас разыскать и передать, что у него все хорошо. Нет, больше ничего, ничего срочного, только это. – Я покачала головой. Уже много лет я об этом не думала. – Когда я поднимаю зомби, мертвецы ко мне не пристают.

– Ты уверена, ma petite?

Замечание было с некоторой долей веселья, но на мрачные темы.

– Ты не мертвец, Жан-Клод. Я видала мертвецов, и кто бы вы, вампиры, ни были, когда вы на ногах, мертвецами вас не назвать.

– Было время, когда ты так не думала. Когда-то, помнится, ты звала меня красивым трупом.

– Слушай, я была молода и не слишком разбиралась.

– И теперь ты твёрдо уверена, ma petite, что я не просто «симпатичный покойничек»?

Снова он меня цитирует.

– Да, уверена.

Он рассмеялся своим фирменным смехом, бархатным прикосновением, от которого мурашки по коже.

– Рад это слышать, ma petite. Ты говоришь по-итальянски?

– Нет, а что?

– Ничего, пустяки, – сказал он. – Увидимся вечером, ma petite, с тобой и твоими новыми друзьями.

Я стала было объяснять, что это не новые друзья, но он уже повесил трубку. Уже сама вешая трубку, я поняла, что надо было соврать насчёт итальянского, но черт меня побери, я плохо умею врать и первая реакция у меня – сказать правду. Что впитано с молоком матери, не вышибешь, как ни старайся.

Глава двадцать четвёртая

Сторожить Дамиана мы послали Грегори в его кошачьей шкуре. Он, пожалуй, был единственный в доме, не связанный со мной метафизически. Ну, да, ещё Фредо и доктор Лилиан, но Фредо её одну не оставит, а Лилиан сказала, что ещё с рукой Ричарда не закончила. Так что методом исключения был назначен Грегори.

Уходя кошачьей походкой и подрагивая пятнистым хвостом на очень человеческой задней стороне, Грегори проинформировал меня:

– Мне сегодня быть на сцене в «Запретном плоде», а в таком виде я туда не могу идти. Жан-Клоду придётся поискать мне замену.

Он по-кошачьи показал зубы и скрылся за углом.

– Что значит – должен быть на сцене? – спросила Клер.

– Он стриптизер в «Запретном плоде», – объяснила я.

Рот её сложился в изумлённое «о». Не знаю, почему, разве что мир её настолько защищён, что оказаться в одной машине со стриптизером – событие. Ради её рассудка я понадеялась, что мир её все же пошире.

– Но я не поняла, почему он не может сегодня… – она сделала неопределённый жест рукой, – выступать?

Ричард избавил меня от необходимости читать лекцию.

– Не забывай, что после превращения в животное тебе приходится сохранять этот вид шесть-восемь часов.

– Я думала, это потому что я новенькая.

Ричард мотнул головой, поморщился от боли при этом жесте и сказал:

– Нет, большинство оборотней проводят от шести до восьми часов в зверином облике, а потом, после возвращения человеческого образа, теряют сознание на два-четыре часа.

– Сядь, – сказала доктор Лилиан, и по голосу было слышно, что неповиновения она не ожидает.

Он опустился на тот же стул, с которого встал. Возле глаз и губ у него залегли складки, какие бывают, когда по-настоящему больно. Сильно Дамиан его порвал?

Клер попыталась помочь ему сесть, но не знала, видно, как его держать, потому что он здоровой рукой опёрся на стол. Она как-то неуверенно наклонилась над ним, желая помочь, но не зная, как.

– Но ты ведь не остаёшься в облике зверя шесть часов, и не теряешь сознание, превращаясь обратно.

– Он – твой Ульфрик, – сказал Фредо. – Царь слабым не бывает.

Голос у него был слишком низкий даже для его широкой груди.

Клер покосилась на него, будто ей неуютно было в его присутствии. Может быть, из-за ножей.

– А ты тоже теряешь сознание, возвращаясь в человеческий вид? – спросила она таким же неуверенным, как взгляд, голосом.

– Нет.

– А я да, – сказал Натэниел и улыбнулся ей. – Остальных не спрашивай, тебе будет неприятно, потому что они тоже не отключаются.

– А ты давно уже… – голос изменил ей.

– Леопард-оборотень? – договорил он за неё.

Она кивнула.

– Три года.

Я быстренько прикинула в уме.

– То есть Габриэль тебя обратил, когда тебе было семнадцать?

– Да.

– Это было противозаконно.

– В большинстве штатов считается противозаконно заражать кого бы то ни было потенциально смертельной болезнью, независимо от возраста и добровольности, – заметил Ричард.

Я мотнула головой:

– Знаешь, я начинаю относиться к ликантропии, как закон к вампиризму. Если тебе уже есть восемнадцать, можешь выбирать сам.

– Закон трактует их по-разному, – сказал Ричард.

Я это знала, но проведя столько времени среди оборотней, как-то упустила из виду. Неосторожно.

– Да, я забыла.

– А ты – федеральный маршал, – сказал Ричард, но этому язвительному комментарию не хватало остроты, потому что Ричард при этом согнулся от боли.

– Тебя сильно порвали?

– На это отвечу я, – сказала доктор Лилиан. Она улыбалась, но глаза у неё были серьёзными. – Будь он человеком, у него были бы все шансы, что рука не восстановится. Объём движений процентов пятьдесят от нормы или меньше. Твой вампир оторвал мышцы и связки на всем плече и на груди около плеча.

– Но он же не человек, – ответила я, – и у него заживёт.

Насчёт «твоего вампира» я пропустила мимо ушей. Доктор Лилиан мне нравится, и затевать с ней перебранку я не хотела.

– Заживёт, но на это уйдут дни или недели, если он не станет перекидываться.

– Обещаю, что перекинусь волком, как только приеду домой.

Она посмотрела на него таким взглядом, будто не поверила.

– То, что я почти сразу могу вернуться в человеческий облик, ещё не значит, что мне это проходит даром. Я предпочёл бы сегодня не быть выжатым досуха. Если я изменюсь и останусь в зверином виде на пару часов, это меня меньше измотает, чем вернуться сразу.

Очевидно, он объяснял в основном Клер, чем кому-либо ещё. Она действительно была новенькой.

– Так что я подожду до дому, и Клер не придётся объяснять, почему она возит в машине вервольфа.

Это прозвучало несколько жёлчно.

– Раз он не хочет говорить, скажу я. Я слишком новенькая, и когда кто-то из моей стаи перекидывается, это может вызвать перемену и у меня. А мне пока нельзя доверять сразу после превращения.

Она опустила глаза, стараясь ни с кем не встречаться взглядом.

Ричард взял её за руку:

– Клер, ничего страшного, у всех поначалу те же проблемы.

Все кивнули, кто-то сказал «да». Она слегка приободрилась. Теперь она выглядела моложе, чем мне показалось поначалу – двадцать четыре, максимум двадцать пять. Если бы она не была новой подружкой Ричарда, я бы спросила, а так вышло бы, что я лезу не в своё дело.

– Даже если ты перекинешься дома, все равно, я не видела, чтобы ты такие травмы мог залечить за сорок восемь часов, – сказала Лилиан.

– И что? – спросил он несколько с вызовом.

Может, я чего-то не поняла?

– Если ты в понедельник придёшь в школу с рукой на перевязи, а к пятнице она у тебя будет как ни в чем ни бывало, не заинтересуются ли твои коллеги такой быстрой способностью к заживлению?

– Я сделаю вид, что рана не такая страшная и может быстро зажить.

Лилиан покачала головой:

– Если узнают, что ты – вервольф, тебе больше не дадут учить детей.

– Знаю! – огрызнулся он, и первая ниточка силы повисла в воздухе струйкой жара.

Клер задышала прерывисто, глаза её обессмыслились. Мика подставил ей стул и помог Ричарду её посадить.

– Сколько времени она уже вервольф? – спросила я.

– Три месяца.

Я посмотрела в глаза Ричарду, и он отвёл взгляд.

– И ты её выводишь наружу, вне оборудованного помещения, когда до полнолуния меньше недели?

– А твой дом не сойдёт за сейфхауз? – спросил Ричард.

– Можешь сюда приходить перекидываться, но бронированной комнаты у меня нет.

В настоящих сейфхаузах есть комната со стальными дверями и железобетонными стенами. Те, кому надо, делают такие комнаты у себя в подвалах, а на вопросы отвечают, что это погреб.

– А мы сегодня на пикник собирались, – сказала Клер тихо и неуверенно.

Мне пришлось отвернуться, чтобы Ричард не видел моего лица. Новичка-оборотня не вытаскивают на пикник, если у него подобные проблемы.

– Сегодня утром у неё все было в порядке.

Я повернулась лишь тогда, когда была уверена, что на моем лице ничего не выражается.

– Она отвечает твоему гневу и твоему зверю, – сказал Мика.

– Я это знаю, – ответил Ричард чуть-чуть рычащим голосом.

Клер заёрзала на стуле.

– Ричард, – заметила доктор Лилиан, – ты лучше умеешь держать себя в руках.

Он кивнул.

Лилиан вздохнула:

– Если бы можно было тебя вылечить до понедельника, твоей тайне ничего бы не грозило.

– Нет, – немедленно ответил Ричард.

До меня не сразу дошёл намёк.

– Если ты о том, о чем я думаю, то не просто «нет», а «нет, черт побери».

Лилиан поставила руки на бедра и действительно топнула ногой:

– Вы оба ведёте себя как дети!

Мы сказали «нет» одновременно.

– Ладно, я сделала с этой рукой, что смогла. И останусь тут до тех пор, пока мы не будем уверены, что вампир не встанет и не устроит здесь разгром.

– Дамиан его зовут, – сказала я.

– Да, Дамиан. Но если ты не хочешь, чтобы она тебе помогала, то вам с Клер лучше было бы уехать домой. Я бы предложила тебе запереть её в подвале у себя дома перед тем, как перекинуться. На неё очень действует твоя сила.

Последние слова она сказала так, будто хотела сказать что-то другое, но передумала.

– Я останусь, пока Дамиан не будет уложен на день, – сказал Ричард.

– Мне казалось, что ты свою работу выполнил, – возразила доктор Лилиан.

– Им уже нужна была моя помощь, – заявил Ричард.

С этим я не могла спорить, но…

– А как получилось, что ты сегодня утром оказался так кстати и вовремя?

– Грегори никого не мог зазвать подбросить его, и начинал волноваться. У него по дороге сюда сломалась машина, а я был ближайшим в списке коалиции.

Я и не знала, что Ричард включён в список для срочных вызовов.

– А чего он не позвонил в ближайший гараж ААА?

– Его куда больше машины волновало, что никто здесь не берет трубку.

– Я и не знала, что Грегори это небезразлично.

– Все твои леопарды очень серьёзно относятся к безопасности твоей и Мики, – сказал Фредо.

Я повернулась к нему:

– Я этого не знала.

Он усмехнулся – коротко блеснул полоской зубов на тёмном лице.

– А ты не любишь, когда тебя нянчат, и они это знают. – Улыбка исчезла. – Ты – их надёжное убежище, и они его ценят.

Что на это сказать, я не знала, но Лилиан меня избавила от необходимости отвечать:

– Ричард, тебе надо ехать домой. Здесь теперь Мика и Фредо. Мы вполне обойдёмся.

Он хотел мотнуть головой – и сразу остановился.

– Я останусь, пока не будет уверенности.

Она вздохнула и пожала плечами.

– Ты очень упрям, Ричард. Ладно, оставайся и терпи. – Она обернулась ко мне. – Кофе угостишь?

Я не могла не улыбнуться:

– Сейчас Натэниел тебя обслужит.

– На это он, не сомневаюсь, мастер, – ответила она вежливо, плотоядно покосившись на Натэниела.

Натэниел только рассмеялся в ответ.

Не знаю, что прочла доктор Лилиан на моем лице, но она сказала:

– Я всего лишь старше пятидесяти, Анита, а не мёртвая.

– Да нет, не в этом дело.

Я не знала, как сказать словами, но типа что не говорят девушке такие вещи про её бойфренда, тем более в его присутствии. Опять выскочило в голове слово «бойфренд», пристёгнутое к Натэниелу.

Она глядела на меня, будто прищурясь.

– Судя по твоему лицу, я наступила на какую-то больную мозоль. Он больше, чем просто член твоего парда?

Я сказала «да», Ричард одновременно со мной «нет». И мы уставились друг на друга.

– Я не думаю, что ты должен за меня отвечать на такие вопросы, Ричард.

– Ты права, извини. Но он же не любовник тебе и не бойфренд.

– Нет, он мой pomme de sang.

Ричард снова попытался качнуть головой и снова вынужден был остановиться. Вряд ли он сам знает, сколько раз он уже сегодня делал это движение.

– Я думал – все мы думали, что он у тебя просто живёт, но теперь я знаю, что ошибся.

– Он действительно у меня живёт, – сказала я.

Ричард снова начал качать головой, но сумел поймать себя на этом раньше, чем действительно сделал движение.

– Это я знаю, но он же не любовник, который живёт у тебя в доме.

– И почему это важно?

– Дети, не ссорьтесь, – попросила доктор Лилиан. – Я сделала неосторожное замечание, не понимая, что значит pomme de sang для своего… владельца, хозяина. – Она вздохнула. – Никого не хотела обидеть, так что оставим эту тему.

– Меня ты не обидела, – сказал Натэниел и протянул ей кофе в цветной чашке, из тех, что мы купили для собраний Мохнатой Коалиции.

Он считал, что хорошо бы нам иметь много однотипных чашек, чтобы подавать гостям кофе. Я согласилась с условием, что не мне за ними бегать по магазинам, так что он бегал сам. И все чашки либо густо-синие, либо темно-зеленые, цвета лесной листвы. Мне нравится.

Мне он подал мою чашку в виде пингвиненка, налитую почти до краёв, и такого цвета, как я люблю – светло-коричневый. Уже по цвету я знала, что кофе превосходен.

– Пей, – сказал он. – Тебе после кофе станет лучше.

– Мне и так хорошо, – ответила я, но кофе взяла и пригубила. Отличный.

И кофеварку он тоже притаранил. Я была права, что французская «экспресс» слишком мало даёт кофе за раз на такое количество народу. Она, зараза, так мало даёт, что мне одной едва на утро хватает.

– У нас тут ещё на одну чашку хватит, хочет кто-нибудь? Это минутное дело.

Он улыбался всем вообще, доставая из ящика синие и зеленые кружки.

– Он так себя ведёт, будто это его кухня, – сказал Ричард.

– Он больше меня здесь готовит, – ответила я.

Ричард сделал видимое усилие, чтобы не покачать головой, хотя ему очень хотелось.

– Нет, я не в том смысле… вот Джейсон – pomme de sang у Жан-Клода, но никогда он так вот по «Цирку Проклятых» не ходит. А Натэниел держит себя как дома.

Натэниел стоял к нам спиной, но достаточно близко, чтобы я ощутила, как он напрягся, наливая кофе и делая вид, что не слышит.

– А он и есть дома, – сказала я.

Натэниел был так близко, что я расслышала тихий вздох, затаённое дыхание, будто он ждал, что я скажу. Он старался не смотреть на меня, но улыбался, когда заваривал кофе.

– Джейсон тоже живёт у Жан-Клода, но он…

Ричард явно не мог подобрать слова, и Лилиан помогла ему.

– Жан-Клод никак бы не возразил, заметь я, что Джейсон – симпатюшка, а тебе не все равно было, когда я что-то сказала про Натэниела. Если они оба – pomme de sang, то мы с Ричардом не очень понимаем, как полагается с ними себя вести. Не бойфренд, не возлюбленный – это как-то сбивает с толку.

Натэниел очень старался не смотреть на меня, вообще ни на кого, но на меня – в особенности. Он будто весь ушёл в своё занятие: доставал из холодильника настоящие сливки и заливал их в самый настоящий кувшинчик для сливок. Синий кувшинчик, а сахарница – зелёная, так что отлично подходят к чашкам. Я знала, что у Натэниела любимый цвет – сиреневый, и потому спросила, чего это он выбрал синий и зелёный, а не сиреневый? Он ответил, что синий – это мой любимый цвет, а зелёный – любимый цвет Мики. Он это сказал так, будто ответ для него имел смысл. Я смысла не видела, но за последнее время стала понимать, что если я его не вижу, но люди вокруг меня довольны, то и ладно. А Натэниел был очень доволен новой посудой.

Он поставил молочник и кувшинчик на поднос рядом с щипчиками для сахара. Почему кусковой сахар? Потому что у Натэниела был пунктик спрашивать, сколько сахару класть. Как ребёнок, играющий в хозяина дома… нет, это несправедливо. Как новобрачная, у которой никогда не было своего дома, не было кухни, где она – полновластная хозяйка, и она страшно рада и горда, принимая теперь гостей. Но создавалось впечатление, что он никогда не видел, как живут в нормальных домах, и подражал фильмам, книгам и журналам. Я вот к чему: теперь же никто не подаёт сливки и сахар на подносике с щипцами для сахара?

Натэниел был одет в свои любимые синие джинсы, настолько линялые, что местами даже белые. Они прилегали к его телу, будто нарисованные, и нарисованные отлично. Он раздался в плечах с тех пор, как переехал ко мне. Сейчас у него формируется тело, с которым он проживёт всю оставшуюся жизнь. «Поздний расцвет», как сказала бы моя бабуля. Он много лет выглядел моложе, чем был – худощавое тело, под стать глазам и волосам. Из-за этого он был популярен у некоторых клиентов, которым его сдавал его прежний Нимир-Радж. Сейчас мускулы шевелились у него на плечах, на руках, на спине, когда он ставил поднос на стол и раздавал чашки. Я смотрела, как он спрашивает: «сколько сахару?» или «сливок добавить?» Он будто изящно танцевал босиком вокруг стола. Волосы он перебросил через плечо как пелерину, чтобы не мешали. Я бы никогда не смогла справиться с таким количеством волос без посторонней помощи, а у Натэниела это выходило играючи.

Я глотнула кофе из своей кружки-пингвиненка, глядя, как он изображает Миссис Хозяюшку, и удивлялась, что это меня не раздражает. Мои чувства можно было бы описать как смесь удивления, гордости и удовольствия. Очень уж у него это симпатично выходило.

Ричард напрягался, стоило только Натэниелу к нему подойти; такое впечатление, что он бы отодвинулся, если бы рана позволила. Кофе он не взял, потому что кофе он не пьёт. Натэниел предложил заварить чаю, но Ричард сказал, что не хочет.

Он посмотрел на меня:

– Джейсон у Жан-Клода никогда этого не делает.

– Чего именно?

– Не изображает хозяйку.

– Натэниел ничего не изображает, – сказала я. – Уж если кто у нас и хозяйка, то это он. У меня это не самая сильная сторона.

Ричард посмотрел в пол, будто искал там ответа или считал до десяти. Поскольку я за последние пять минут ничего не делала, чтобы его разозлить, то не понимала, откуда такое напряжение. Он посмотрел на меня густо-карими глазами, но мне все равно не хватало его волос. Печальные остатки кудрей уже начали украшать его голову, но это даже близко не подходило к тому, что было, пока он не разозлился сам на себя и не обкорнал себе волосы.

– Он ведёт себя как твоя жена.

Натэниел отошёл к кофеварке, а так как я сидела, прислонившись к ней, он оказался рядом со мной и очень старался не встречаться со мной глазами, будто боялся того, куда может свернуть разговор.

– И это тебя почему-то раздражает?

– Ты с ним не спишь.

– Ещё как сплю. Почти каждую ночь.

– Ладно, если ты буквоедствуешь, я могу выразиться точнее. Ты с ним не трахаешься.

Я покачала головой:

– Ты всегда очень мило разговариваешь, когда злишься.

– Я не злюсь, я пытаюсь понять.

– Что понять?

Мика смотрел не Натэниела и не на Ричарда, а на меня. Шартрезово-зеленые глаза стали серьёзными, будто он боялся каких-то действий с моей стороны. Я попыталась улыбнуться ему уверенной успокаивающей улыбкой – дескать, я ничего такого не устрою, но такие улыбки у меня не слишком хорошо выходят. И его глаза из серьёзных стали слегка тревожными.

– Тебя, Натэниела и Мику.

Я хотела спросить: «А зачем тебе это понимать?» Но я пыталась быть дружелюбной – или дружелюбней, чем обычно.

– Что же здесь понимать, Ричард?

Натэниел стал увязывать волосы в высокий тугой хвост. Так обычно носят волосы женщины, а не мужчины – высокий подпрыгивающий хвост, раскачивающийся на ходу. Но при его длине волос, чтобы они не мешали при готовке, их приходилось либо заплетать в косу, либо увязывать в такой хвост. Как только он понял, что мне этот хвост кажется симпатичным, он стал завязывать его чаще. Сейчас он вымыл руки и направился к холодильнику.

– Как ты можешь так на него смотреть, если вы не трахаетесь? – спросил Ричард.

Когда я повернулась к нему лицом, я уже знала, что на этом лице не осталось дружелюбия.

– Если хочешь говорить грубо, Ричард, то можно, только тебе это не понравится.

– О чем это ты?

– Ладно, – сказала я, – сыграем в твою игру. Почему ты не смотришь на Клер как я на Натэниела, раз вы с ней трахаетесь?

Он потемнел лицом:

– Не смей говорить о Клер в таком тоне!

– А ты – про Натэниела.

А Натэниел будто нас и не замечал. Он достал из ящика широкую мраморную доску и положил её рядом с раковиной. Эта доска использовалась только для одного – какой-нибудь выпечки. Натэниел подошёл к холодильнику, достал тесто, которое сделал ещё вчера перед свадьбой. Значит, у нас все равно будет домашнее печенье, как это планировалось.

– Что он делает? – спросил Ричард.

– Я думаю, печенье печь собирается, – пояснил Мика.

Натэниел кивнул, и водопад каштановых волос качнулся, как привязанный.

– Кто будет печенье, чтобы я знал, сколько печь?

Он обернулся, очень мирно глядя на всех нас, будто мы и не ссорились. Ну, вообще-то я видела его воспоминания, и по меркам его детства это даже ссорой назвать было нельзя.

– Я буду, – сказал Фредо.

– Домашнее печенье? – спросила доктор Лилиан.

– Полностью домашнее.

– Тогда да, спасибо.

Натэниел посмотрел на Ричарда и Клер:

– Вы будете? Грегори будет, я знаю.

– Как только выяснится, что с Дамианом все в порядке, мы уедем тут же, – ответил Ричард.

Натэниел перевёл взгляд на Клер:

– А вам?

Она посмотрела на Ричарда, несколько нервно, потом кивнула.

– Да, если можно. – И потрепала Ричарда по плечу: – Мы же не завтракали.

Ричард нахмурился.

Я хотела остановить эту ссору. Натэниел был прав, даже не сказав ни слова: это действительно настоящей ссорой не назовёшь. Но, как двое нужны для ссоры, так и для соглашения о прекращении огня тоже нужны две стороны.

– А какая тебе разница, что я о нем говорю? Он же для тебя ничего не значит.

Я допила кофе, аккуратно поставила кружку на ящики и улыбнулась. И без зеркала я знала, что улыбка эта не была приятной. Такая у меня появлялась, когда мне приходилось делать что-то насильственное, когда меня к этому вынуждали. Если бы я сомневалась, какая получилась улыбка, то сомнения тут же развеялись бы: Фредо подобрался, свободно висящие руки напряглись. Он знал, что дело может обернуться плохо. И Мика тоже это знал, судя по выражению его лица. Даже Клер встревожилась. Натэниел продолжал раскатывать тесто. Все равно завтрак нам нужен, вот он и будет делать завтрак. Натэниел в определённом смысле практичнее даже меня.

Ричард мрачно на меня смотрел, и я знала, что сейчас он хочет ссоры. А я, как ни странно, не хотела.

– Если бы даже он был всего лишь моим pomme de sang, это много бы для меня значило, Ричард.

Мика подошёл и встал позади. Думаю, он ожидал от меня сюрпризов, но я – на этот раз – держала себя в руках. Я взяла его за руку, отчасти чтобы успокоить его, а отчасти – потому что он стоял достаточно близко.

– Если он для тебя больше, чем пища, почему…

И снова ему будто не хватило слов.

– Почему я с ним не трахаюсь?

Мика прислонил меня к себе, обняв двумя руками. Как будто думал, что меня придётся сдерживать, давая Ричарду время добраться до двери. Ну, не так уж я вспыльчива. Почти никогда не бываю… Ну, иногда… Ладно, я понимаю, почему он нервничал.

Я прислонилась к Мике, устроилась на нем, как в любимом кресле. И почувствовала, как не осознанное мной напряжение уходит из мышц.

– Я думал, ты с ними обоими имеешься.

– Интересный выбор слов, – ответила я, и напряжение стало тут же возвращаться.

– «Спать» ты мне не позволила произносить, а глагол… «трахаться» я сам стараюсь не употреблять.

– Есть ещё такие научные термины как секс или половое сношение.

– Хорошо. Я думал, ты имеешь сношения с ними обоими.

– Теперь ты знаешь, что это не так.

– Да, – ответил он голосом менее сердитым, потише.

У меня было такое чувство, что я чего-то не могу понять.

– Какая разница, есть у меня секс с одним из них или с обоими?

Он опустил глаза, чтобы не смотреть в мои.

– Не могли бы все нас оставить наедине? На несколько минут. Пожалуйста.

Клер встала с едва заметной неуверенностью. Доктор Лилиан поднялась со стула, и Фредо вслед за ней. Натэниел уже раскатал достаточно теста и теперь вырезал печенья. Духовка звякнула звоночком, сигнализируя, что разогрета. Натэниел глянул на меня вопросительно.