Текст книги "Смеющийся труп"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Что-то разорвало ее пополам – так же, как… мужчину в спальне.

– Откуда ты знаешь, что там был мужчина?

– Если у них не было гостей, это должен был быть мужчина, А гостей у них не было, правильно?

Дольф покачал головой.

– Нет, насколько нам известно.

– Значит, мужчина. Потому что у нее целы ребра и обе руки. – Я постаралась скрыть гнев. Дольф не виноват. – Я не отношусь к числу твоих подчиненных. И хочу, чтобы ты перестал задавать мне вопросы, на которые сам знаешь ответы.

Он кивнул:

– Справедливо. Иногда я забываю, что ты – не один из наших парней.

– Спасибо.

– Ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, понимаю – и даже знаю, что ты хотел сделать мне комплимент. Но нельзя ли нам закончить этот разговор снаружи?

– Конечно. – Дольф снял окровавленные перчатки и бросил их в мешок с мусором, стоящий на кухне. Я сделала то же самое.

Жара обволокла меня, как расплавленный пластик, но все же в ней было что-то хорошее, чистое. Я вдохнула полную грудь горячего влажного воздуха. Ах, лето.

– Скажи хотя бы, я был прав – это не человек? – спросил Дольф.

Двое полицейских в форме сдерживали толпу зевак на газоне и на улице перед домом. Дети, родители, дети на велосипедах. Как будто пришли поглазеть на шоу уродцев.

– Да, это был не человек. На стекле в кухне не осталось крови.

– Я заметил. И что это значит?

– Как правило, из мертвых кровь не идет – за исключением вампиров.

– Как правило?

– Из свежеумерших зомби порой может сочиться кровь, но у вампиров она течет почти как у людей.

– Значит, ты считаешь, что это был не вампир?

– Если так, значит, он ел человеческую плоть, А вампиры не способны переваривать твердую пищу.

– А вурдалак?

– Слишком далеко от кладбища, и тогда в доме было бы больше разрушений. Вурдалаки ломают мебель, как дикие звери.

– Зомби?

Я покачала головой:

– Честно говоря, не знаю. Встречаются такие феномены, как плотоядные зомби. Очень редко, но это бывает.

– Ты говорила, что было зарегистрировано три таких случая. И каждый раз зомби дольше оставались похожими на человека и не разлагались.

Я улыбнулась.

– У тебя хорошая память. Правильно. Плотоядные зомби не разлагаются, пока их кормить. Или, во всяком случае, не разлагаются с такой скоростью.

– Они свирепы?

– Не особенно, – сказала я.

– А в принципе зомби свирепы? – спросил Дольф.

– Только если им приказать.

– Как это?

– Ты можешь приказать зомби убить человека – если у тебя достаточно власти над ним.

– Зомби как орудие убийства?

Я кивнула:

– Что-то в этом роде.

– И кто это мог сделать?

– Не уверена, что здесь произошло именно это, – сказала я.

– Я знаю. Но кто в принципе мог бы это сделать?

– Черт, ну, я могла бы – но я не стала бы. И никто из тех, о ком я знаю, что он мог бы, не стал бы.

– Это уж нам решать, – сказал Дольф и достал небольшой блокнотик.

– И ты действительно хочешь, чтобы я назвала тебе имена друзей, чтобы ты мог спросить их, не оживляли ли они часом зомби и не посылали их убить этих людей?

– Прошу тебя.

Я вздохнула.

– Я в это не верю. Ну, хорошо – я, Мэнни Родригес, Питер Бурк, и… – Я почти начала произносить третье имя, но замолчала на полуслове.

– Что такое?

– Ничего. Просто я вспомнила, что на этой неделе Бурка хоронят. Он умер, так что, я думаю, его можно исключить из числа подозреваемых.

Дольф пристально посмотрел на меня, и на лице его отразилось подозрение.

– Ты уверена, что это все имена, которые ты можешь назвать?

– Если я вспомню еще о ком-то, я тебе сообщу, – сказала я с самым невинным видом. Вот, смотрите, у меня в рукаве ничего нет.

– Ты уж постарайся, Анита.

– Не сомневайся.

Он улыбнулся и покачал головой:

– Кого ты защищаешь?

– Себя, – ответила я. Дольф непонимающе нахмурился. – Я не хочу, чтобы кое-кто на меня взбеленился.

– Кто?

Я посмотрела в ясное августовское небо.

– Как думаешь, дождя не будет?

– Черт возьми, Анита, ты должна мне помочь.

– Я тебе помогла, – сказала я.

– Имя.

– Не сейчас. Я проверю его, и если у меня появятся подозрения, я непременно ими с тобой поделюсь.

– Надо же, какая щедрость! – Шея у него начала багроветь. Я никогда не видела Дольфа в ярости и испугалась, что вот-вот увижу. – Первой жертвой оказался бродяга. Мы думали, что он напился в стельку и его сцапали вурдалаки. Его нашли у самого кладбища. Дело открыли и тут же закрыли, так? – С каждым словом голос его становился все выше и выше. – Потом мы нашли эту пару подростков, которые целовались в машине. Мертвых, и тоже недалеко от кладбища. Мы вызвали священника и экзекутора. Дело закрыли. – Дольф понизил голос, но казалось, что он с трудом сдерживает крик. Его голос звенел от почти осязаемого гнева. – Теперь это. Та же самая тварь, кем бы, дьявол ее забери, она ни была. Но до ближайшего гребаного кладбища – несколько миль. Это не вурдалак, и, вероятно, если бы я позвал тебя после первого или второго случая, семья Рейнолдсов была бы жива. Но мне казалось, я начинаю понемногу разбираться в этом сверхъестественном дерьме. У меня был некоторый опыт, но теперь его недостаточно. Совсем недостаточно. – Он стиснул блокнот своими огромными пальцами.

– Это самая длинная речь, которую я от тебя слышала, – сказала я.

Он криво улыбнулся:

– Мне нужно имя, Анита.

– Доминга Сальвадор. Она главная жрица вуду на всем Среднем Западе. Но если ты пошлешь за ней полицейских, она не будет с тобой говорить. И никто из вуду не будет.

– Но с тобой будут?

– Да, – сказала я.

– Хорошо – только лучше бы мне уже завтра что-нибудь от тебя услышать.

– Не знаю, удастся ли мне так быстро устроить встречу.

– Или это сделаешь ты, или это сделаю я, – заявил Дольф.

– Ладно-ладно, как-нибудь устрою.

– Спасибо, Анита. По крайней мере, теперь я знаю, с чего начать.

– Это вообще мог быть не зомби, Дольф. Я всего лишь предполагаю.

– А что же еще?

– Ну, если бы на стекле была кровь, и могла бы сказать, что это ликантроп.

– О, чудесно! Как раз то, что мне нужно, – разбушевавшийся оборотень.

– Но на стекле крови не было.

– Значит, скорее всего кто-то из немертвых, – подвел итог Дольф.

– Точно.

– Ты поговори с этой Домингой Сальвадор и как можно скорее сообщи мне.

– Слушаюсь, сержант.

Дольф скорчил мне рожу и снова пошел в дом. Хорошо, что он, а не я. Мне оставалось только вернуться к себе, переодеться и приготовиться оживлять мертвецов. Сегодня после наступления темноты меня ждали три клиента подряд.

Врач некоей Эллен Грисхольм решил, что для нее будет полезно пойти на прямой конфликт с отцом, который так раздражал ее в детстве. К несчастью, папаша был уже несколько месяцев как мертв. Итак, мне предстояло воскресить мистера Грисхольма, чтобы его дочка сказала ему, каким сукиным сыном он был при жизни. Врач сказал, что на нее это подействует очищающе. Конечно, если у вас есть докторская степень, вам позволительно говорить такие вещи.

Два других оживления были более прозаичны: оспариваемое завещание и главный свидетель в судебном процессе, у которого хватило совести помереть от сердечного приступа, не дождавшись заседания суда. Клиенты не были уверены, что показания зомби имеют юридическую силу, но в безнадежной ситуации решили рискнуть – и заплатить за эту попытку.

Я стояла в зеленовато-бурой траве. Приятно видеть, что владельцы не увлекались разбрызгивателями. Пустая трата воды. Может быть, они даже сдавали в утиль консервные банки и старые газеты. Может быть, они были порядочными, любящими свою планету гражданами. А может, и нет.

Один из полицейских приподнял желтую ленту ограждения и выпустил меня. Не обращая внимания на зевак, я села в свою машину – «нову» последней модели. Я могла позволить себе что-нибудь получше, но чего ради? Она же ездит.

Рулевое колесо нагрелось так, что нельзя было дотронуться. Я включила кондиционер и подождала, пока в салоне станет прохладнее. Все, что я сказала Дольфу насчет Доминги Сальвадор, была чистая правда. Она не стала бы разговаривать с полицией, но я не поэтому пыталась утаить ее имя.

Если полиция постучится в дверь сеньоры Доминги, она захочет узнать, кто их навел. И она узнает. Сеньора была самой могущественной жрицей вуду из всех, мне известных.

Оживить зомби, чтобы превратить его в орудие смерти, – это лишь одна из многих вещей, которые она могла бы сделать, если бы захотела.

Откровенно говоря, темной ночью к вам в окно может забраться кое-кто и похуже зомби. Об этой стороне нашего бизнеса я знала настолько немного, насколько мне удавалось избегать неприятностей. Большую часть этих ужасов изобрела сама Сеньора.

Нет, я не хотела дать Доминге Сальвадор повод на меня сердиться. Так что, похоже, придется мне завтра с нею поговорить. Это было примерно то же, что пойти на встречу с крестным отцом вуду. Или, в данном случае, с крестной матерью. Беда в том, что эта крестная мать была не вполне мною довольна. Доминга как-то раз присылала мне приглашение прийти к ней в дом. Посмотреть на ее церемонии. Я вежливо отказалась. Думаю, моя принадлежность к христианству ее разочаровала. Во всяком случае, до сих пор мне удавалось не встречаться с ней лицом к лицу.

Я собиралась спросить самую могущественную жрицу вуду в Соединенных Штатах, а возможно, и во всей Северной Америке, не случалось ли ей оживлять зомби. И не случалось ли этому зомби убивать людей по ее приказу? Не сошла ли я с ума? Может быть. Похоже, завтра у меня будет не менее насыщенный день.

4

Будильник звенел-заливался. Я перевернулась и захлопала ладонью по панели электронных часов. Да где же эта кнопка, черт бы ее подрал? Наконец я приподнялась на локте и открыла глаза. Выключив будильник, я взглянула на светящиеся цифры. Шесть утра. Вот черт. Я только в три вернулась домой.

Зачем я поставила будильник на шесть? Я не могла вспомнить. После трех часов сна я не в лучшей форме. Я легла обратно в теплое гнездышко постели. Глаза уже начали слипаться, когда я, наконец, вспомнила. Доминга Сальвадор.

Она согласилась встретиться со мной сегодня в семь утра. Поболтать за завтраком. Я выпуталась из-под одеяла и еще минуту сидела на кровати. В квартире было абсолютно тихо. Единственным звуком, который нарушал тишину, было чуть слышное пыхтение кондиционера. Тихо, как на кладбище.

Потом я встала, и в голове моей заплясали залитые кровью плюшевые мишки.

Через пятнадцать минут я уже была одета. Я всегда принимаю душ, приходя с работы, даже если уже глубокая ночь. Я не могу даже помыслить о том, чтобы лечь в красивую чистую постельку перемазанной засохшей цыплячьей кровью. Иногда это бывает кровь козленка, но чаще – цыпленка.

Я оделась так, чтобы, с одной стороны, не выглядеть развязно, а с другой – чтобы не растаять на жаре. Было бы проще, если бы я не собиралась брать с собой оружие. Можете считать, что у меня паранойя, но я не выхожу из дому без пистолета.

С ногами просто: джинсы-варенки, подвернутые носки и кроссовки «Найк». Внутрибрючная кобура Дяди Майка с «файрстаром» девятимиллиметрового калибра довершала экипировку. «Файрстар» был у меня запасным после браунинга. Браунинг слишком велик, чтобы поместиться во внутрибрючную кобуру, а «файрстар» – в самый раз.

Теперь оставалось только найти рубашку, которая закрывала бы пистолет, но позволяла бы легко его выхватить, если понадобится стрелять. Это было труднее, чем может показаться. Наконец я остановилась на коротком, до талии, топе, который едва прикрывал пояс джинсов, и покрутилась перед зеркалом.

Пистолета не было видно, пока я не забывалась и не поднимала руки слишком высоко. Топик, к сожалению, был бледно-розовым. Что меня сподвигло его купить, я уже совершенно не помнила. Может, это подарок? Будем надеяться, что так. Тяжело примириться с мыслью, что я сама потратила деньги на что-нибудь розовое.

Я еще не отдернула шторы. В квартире царил полумрак. Я специально заказала себе очень тяжелые шторы. Мне нечасто приходится видеть солнце, но я не думаю, что много от этого потеряла. Я включила свет над аквариумом с рыбкой. Морской ангел тут же поднялся на поверхность и захлопал губами, выпрашивая подаяние.

Рыбы – это мой вариант домашнего питомца. Их не надо выгуливать, прибирать после них или приучать их проситься на улицу. Время от времени чистить аквариум, бросать туда корм – и они не доставят вам больших хлопот.

По всей квартире разносился запах крепкого кофе от моей кофеварки. Я сидела за небольшим столиком на кухне и потягивала горячий черный напиток. Колумбийский сорт. Свежие зерна прямо из морозильника, размолотые непосредственно перед варкой. Нет другого способа делать кофе. Хотя, когда прижмет, я готова пить его в любом виде.

Звонок в дверь. Я подскочила и пролила кофе на стол. Нервничаю? Я? Я оставила «файрстар» на кухонном столе, вместо того чтобы пойти открывать с ним. Видите, у меня нет паранойи. Я просто очень, очень осторожная.

Я посмотрела в глазок и открыла дверь. На пороге возник Мэнни Родригес. Он примерно на два дюйма меня выше. В угольно-черных волосах поблескивает седина, густые пряди обрамляют тонкое лицо с черными усиками. Ему пятьдесят два, и из всех, кого я знаю, за одним исключением, я предпочла бы, чтобы в трудной ситуации рядом оказался именно он.

Мы обменялись рукопожатием, так у нас заведено. Его ладонь была твердой и сухой. Он усмехнулся мне, и его белые зубы ярко блеснули на фоне загорелого лица.

– Я чувствую запах кофе.

Я усмехнулась в ответ:

– Ты же знаешь, что это весь мой завтрак.

Он вошел, и я по привычке заперла за ним дверь.

– Розита говорит, что ты совсем не заботишься о себе. – Он очень похоже изобразил брюзжание своей жены и ее намного более заметный, чем у него, мексиканский акцент. – Она не ест толком, такая худенькая. Бедная Анита, ни мужа, ни хотя бы друга. – Мэнни опять усмехнулся.

– Розита точь-в-точь как моя мачеха. Джудит просто изнывает от беспокойства, что я останусь старой девой.

– Тебе сколько, двадцать четыре?

– М-мм.

Он только головой покачал.

– Иногда я не понимаю женщин.

Теперь настала моя очередь усмехнуться.

– А я что, куриная печенка?

– Анита, ты же знаешь, я не имел в виду…

– Я знаю, я – один из парней. Я понимаю.

– В работе ты лучше любого парня.

– Садись. И дай мне влить в тебя немного кофе, пока ты опять не ляпнул чего-нибудь.

– Как с тобой тяжело. Ты же знаешь, что я имел в виду. – Он смотрел на меня; взгляд его карих глаз был прямым, а лицо – очень серьезным.

Я улыбнулась:

– Угу, я знаю, что ты имел в виду.

Я сняла с подставки одну из десятка моих любимых кружек и поставила перед Мэнни.

Он сидел, потягивая кофе, и рассматривал кружку. Она была красного цвета с черными буквами: «Я бессердечная сука, но свое сучье дело я знаю». Мэнни хихикнул.

Я попивала кофе из кружки, разрисованной пушистыми пингвинчиками. Ни за что бы в том не призналась, но это моя самая любимая кружка.

– Я бы на твоем месте принес эту кружку с пингвинами в контору, – сказал Мэнни.

Последняя блестящая идея, которая посетила Берта заключалась в том, чтобы мы все пользовались на работе личными чашками. Он считал, что это добавит конторе домашнего уюта. Я принесла кружку с надписью серым на сером: «Это грязная работа, но меня заставляют ее делать». Берт заставил меня унести ее обратно.

– Обожаю подергать Берта за кольцо в носу.

– То есть ты собираешься и дальше приносить и контору запрещенные кружки.

Я улыбнулась.

– М-мм… – Он только головой покачал. – Очень признательна, что ты согласился съездить со мной к Доминге.

Мэнни пожал плечами.

– Не могу же я позволить тебе в одиночку встречаться с этим дьяволом в юбке.

Я нахмурилась, услышав это прозвище.

– Может, твоя жена ее так называет, но я с этим не согласна.

Он поглядел на пистолет на столе.

– И, тем не менее, ты берешь с собой оружие, просто на всякий случай.

Я посмотрела на него поверх кружки.

– На всякий случай.

– Если дойдет до того, что уходить придется со стрельбой, Анита, то палить будет уже слишком поздно. У нее там повсюду телохранители.

– Я не собираюсь ни в кого палить. Нам нужно только задать пару вопросов. И все.

Он ухмыльнулся.

– Роr fаvor (Будьте добры) (исп.), сеньора Сальвадор, не оживляли вы на днях зомби-убийцу?

– Брось, Мэнни. Я сама знаю, что это неловко.

– Неловко? – Он покачал головой. – Неловко, она говорит. Если Доминга взъярится, тебе будет больше чем просто «неловко».

– Ты не обязан ехать.

– Ты меня позвала, чтобы я тебя прикрывал. – Он улыбнулся той белозубой улыбкой, которая освещала все его лицо. – Ты не стала звать Чарльза или Джемисона. Ты позвала меня, Анита, и это лучший комплимент, который ты могла сделать старику.

– Ты не старик. – Я была абсолютно искренна.

– Моя жена постоянно твердит мне совсем другое. Розита запретила мне ходить с тобой на вампиров, но пока еще разрешает заниматься зомби. – На моем лице, должно быть, отразилось удивление, потому что он добавил: – Я знаю, что она провела с тобой душеспасительную беседу два года назад, когда я лежал в больнице.

– Ты чуть не отдал концы, – сказала я.

– А у тебя сколько костей было сломано?

– Просьба Розиты была вполне справедлива, Мэнни. У тебя четверо детей, о которых нужно заботиться.

– И я слишком стар, чтобы колоть вампиров. – В его голосе звучала насмешка, смешанная с горечью.

– Ты никогда не будешь слишком стар, – сказала я.

– Хорошая мысль. – Он допил кофе. – Пойдем-ка лучше. Не хотелось бы заставлять Сеньору ждать.

– Бог нам этого не простит, – кивнула я.

– Аминь, – заключил он.

Я смотрела на него, пока он споласкивал кружку в раковине.

– Ты что-то знаешь, но не хочешь мне говорить?

– Нет, – ответил Мэнни.

Я вымыла свою кружку, по-прежнему глядя на него, и почувствовала, что мои брови сами собой подозрительно хмурятся.

– Мэнни?

– Честное мексиканское, ничего не знаю.

– Тогда в чем дело?

– Ты же знаешь, что я был вудуистом прежде, чем Розита обратила меня в христианскую веру.

– Угу, и что?

– Доминга Сальвадор была не просто моей наставницей и жрицей. Она была моей любовницей.

Несколько мгновений я молча смотрела на него.

– Ты шутишь?

Его лицо было очень серьезным, когда он сказал:

– Такими вещами я не стал бы шутить.

Я пожала плечами. Кого только люди не выбирают себе в любовники! Не устаю поражаться.

– И поэтому тебе удалось так быстро договориться о встрече?

Он кивнул.

– Почему же ты не сказал мне раньше?

– Потому что ты могла попытаться пролезть туда без меня.

– Разве это так страшно?

Он уставился на меня своими карими глазами и очень серьезно произнес:

– Возможно.

Я взяла со стола пистолет и сунула его в кобуру под джинсами. Восемь патронов. В браунинге четырнадцать. Но будем смотреть правде в глаза: если мне понадобится больше восьми патронов, считайте меня покойником. И Мэнни тоже.

– Вот черт, – пробормотала я.

– Что?

– У меня такое чувство, будто я иду в гости к страшилищу.

Мэнни тряхнул головой.

– Неплохое сравнение.

Отлично, просто жуть до чего отлично. Зачем я все это делаю? Образ покрытого кровью медвежонка вспыхнул у меня в голове. Ладно, я знаю зачем. Если есть хотя бы малейшая надежда, что мальчик еще жив, я спустилась бы в ад – если, конечно, был бы шанс вернуться обратно. Вслух я ничего не сказала. Я не хотела услышать, что ад – это тоже неплохое сравнение.

5

Соседние дома были гораздо старше; пятидесятых, сороковых годов. Лужайки побурели от засухи. Здесь-то, конечно, не было дождевальных установок. В клумбах под стенами домов боролись за жизнь цветы. Главным образом петуньи, герань, несколько розовых кустов. Улицы чистые, опрятные – а всего в квартале отсюда можно схлопотать пулю только за то, что на тебе пиджак не того цвета.

По соседству с сеньорой Сальвадор банды орудовать боялись. Даже подростки с автоматическими пистолетами боятся тех, кого нельзя остановить пулей независимо от того, как метко ты стреляешь. Посеребренными пулями вампира можно ранить, но он все равно не умрет. Ими можно убить ликантропа, но не зомби. Этих можно разрубить на куски, но и после этого каждая часть тела поползет за тобой следом. Я видела это своими глазами. Зрелище не из приятных. Банды не вторгаются на территорию, где властвует Сеньора. Никакого насилия. Это зона постоянного перемирия.

Ходили слухи об одной банде испанцев, которая полагала, что сумеет справиться с гри-гри. Говорят, что экс-предводитель той банды до сих пор сидит в подвале у Доминги и повинуется каждому ее слову. Он служит большим наглядным пособием для всех юных правонарушителей, которые чересчур много о себе воображают.

Лично я никогда не видела, как она оживляет зомби. Но точно так же я не видела, как она призывает змей. И меня вполне устраивает такое положение вещей.

К двухэтажному дому сеньоры Сальвадор прилегает примерно пол-акра земли. Хороший просторный двор. Ярко-красная герань пылает на фоне беленых стен. Красное и белое, кровь и кость. Не сомневаюсь, что эта символика не оставалась незамеченной случайными прохожими. И, конечно же, она не осталась незамеченной мной.

Мэнни поставил машину на дороге позади сливочно-белой «импалы». Гараж на две машины был выкрашен в белый цвет, под стать дому. Маленькая девочка гоняла по тротуару на трехколесном велосипеде. Два мальчика чуть постарше сидели на ступеньках крыльца. Они бросили игру и уставились на нас.

На крыльце позади них стоял человек. Поверх синей майки без рукавов у него была плечевая кобура. Пожалуй, чересчур откровенно. Ему не хватало только неоновой вывески: «Поганец».

Тротуар был исчерчен мелом. Крестики, кружочки, какие-то непонятные рисунки. Это напоминало детскую игру, но игрой не являлось. Кто-то из преданных почитателей Сеньоры нарисовал ритуальные знаки перед ее домом. Вокруг рисунков на каменных глыбах торчали огарки свечей. Девочка разъезжала взад-вперед на трехколесном велосипеде прямо по рисункам. Нормально, да?

Я шла за Мэнни по иссушенному зноем газону. Маленькая девочка на трехколесном велосипеде смотрела на нас, и на ее коричневой мордашке отсутствовало всякое выражение.

Мэнни снял солнечные очки и улыбнулся человеку с пистолетом.

– Buenos dias (Добрый день) (исп.), Антонио. Давно не виделись.

– Si (Да) (исп.), – ответил Антонио. Голос у него был низкий и угрюмый. Загорелые руки он свободно сложил на груди. Таким образом, его правая рука была совсем рядом с рукояткой пистолета.

Я спряталась за Мэнни, чтобы Антонио не видел, что я делаю, и небрежно переместила руки поближе к собственному оружию. Девиз бойскаутов: «Всегда будь готов». Или это девиз морских пехотинцев?

– А ты стал сильным, красивым мужчиной, – сказал Мэнни.

– Моя бабушка сказала, чтобы я вас впустил, – сказал Антонио.

– Она мудрая женщина, – ответил Мэнни.

Антонио пожал плечами.

– Она – Сеньора. – Он перевел взгляд на меня.

– А это кто?

– Сеньорита Анита Блейк. – Мэнни отстранился, чтобы я могла выйти вперед. Я вышла, держа правую руку на талии, как будто это моя любимая поза, но на самом деле так было легче всего дотянуться до пистолета.

Антонио смотрел на меня сверху вниз. Темные глаза его были сердитыми, но и только. Его взгляду было далеко до взгляда, присущего телохранителям Гарольда Гейнора. Я улыбнулась:

– Рада с вами познакомиться.

Он подозрительно покосился на меня, потом кивнул. Я продолжала ему улыбаться, и по его лицу медленно расползлась улыбка. Он решил, что я с ним заигрываю. Я не стала его разубеждать.

Антонио что-то сказал по-испански. Мне оставалось только еще шире заулыбаться и покачать головой. Он говорил тихо, кривя в усмешке губы, и в его темных глазах мелькало какое-то новое выражение. Не нужно было знать язык, чтобы понять, что он меня кадрит. Или оскорбляет.

На шее Мэнни вздулись жилы, лицо его вспыхнуло. Он что-то пробормотал сквозь стиснутые зубы.

После этого покраснел уже Антонио. Его рука потянулась к пистолету. Я поднялась на две ступеньки и коснулась его запястья, как будто мне было непонятно, что происходит. Рука у него была напряжена, как провод под током.

Взяв его за руку, я лучезарно улыбнулась. Он перевел взгляд с Мэнни на меня, и напряженность спала, но я не выпускала его запястья, пока он полностью не расслабился. Он поднес мою руку к губам и поцеловал. Губы его задержались на тыльной стороне моей ладони, но глаза снова нашли Мэнни. Взгляд был злобным, даже яростным.

Антонио носит оружие, но он дилетант. Дилетанты с оружием долго не живут. Интересно, понимает ли это Доминга? Может, она и сечет в колдовстве, но держу пари, в оружии и в том, какие качества нужны тому, кто его использует постоянно, она ни черта не смыслит. И независимо от того, какие это качества, Антонио ими не обладает. Он может вас преспокойно убить и даже не вспотеет. Но не на тех основаниях. На любительских основаниях. Впрочем, от этого вы не станете менее мертвым.

Взяв меня за руку, он помог мне подняться на крыльцо. Это была моя левая рука. Мою левую руку он мог держать хоть весь день.

– Я обязан проверить тебя на наличие оружия, Мануэль.

– Понимаю, – сказал Мэнни. Он поднялся по ступенькам, и Антонио отступил, на всякий случай, сохраняя дистанцию между собой и Мэнни. Ко мне при этом он повернулся спиной. Беспечность; в иных обстоятельствах она могла бы стоить ему жизни. Он заставил Мэнни положить руки на перила, как делают полицейские. Антонио знал свое дело, но обыскивал как-то злобно, производя множество мелких суетливых движений, как будто ему было ненавистно касаться Мэнни. Как много ненависти в старине Тони.

Ему даже в голову не пришло обшарить меня. Ай-ай-ай.

На крыльцо вышел еще один мужчина. На вид ему было за сорок. На нем была белая майка, а поверх – незастегнутая шерстяная рубашка с закатанными до самого верха рукавами. На лбу блестел пот. Я не сомневалась, что на поясе у него за спиной пистолет. Волосы у него были черные, и только на лоб свешивалась белая прядь.

– Чего ты там возишься, Антонио? – У него был густой голос с заметным акцентом.

– Я его обыскиваю.

Второй мужчина кивнул.

– Она готова вас принять.

Антонио отступил в сторону и снова занял свой пост на крыльце. Когда я проходила мимо него, он причмокнул губами. Я почувствовала, как напрягся Мэнни, но мы вошли в гостиную, и никто никого пока не пристрелил. Исключительное везение.

В левой стене просторной гостиной была дверь в столовую. Напротив я заметила пианино. Интересно, кто на нем играет? Антонио? Не-е.

Мы прошли за телохранителем по коридору в большую кухню. Золотые прямоугольники солнечного света тяжелыми слитками лежали на черно-белом кафельном полу. Пол и сама кухня были старые, но все оборудование – новехоньким. У задней стены стоял один из этих «чудо-холодильников», которые сами делают кубики льда и газируют воду. Вся обстановка была выдержана в бледно-желтых тонах: Золото Урожая, Осенняя Бронза.

За столом сидела женщина лет шестидесяти с небольшим. Ее тонкое коричневое лицо пересекали многочисленные морщинки, как у человека, который часто улыбается. Снежно-белые волосы были собраны в узел на затылке. Она сидела очень прямо, положив изящные руки на стол. На вид она была ужасно безвредной. Добрая старая бабушка. Если хотя бы четверть того, что я о ней слышала, – правда, то лучшего камуфляжа мне еще не доводилось видеть.

Она улыбнулась и протянула к нам руки. Мэнни шагнул вперед и принял приглашение, коснувшись губами ее пальцев.

– Рада видеть тебя, Мануэль. – У нее было богатое контральто с легким бархатистым акцентом.

– И я тебя, Доминга. – Он отпустил ее руки и уселся напротив.

Ее быстрые черные глаза остановились на мне, все еще стоявшей в дверном проеме.

– Итак, Анита Блейк, наконец, ты явилась ко мне.

Странно было слышать эти слова. Я взглянула на Мэнни. Он взглядом пожал плечами. Он тоже не понял, что она хочет этим сказать. Чудесно.

– Я не знала, что вы меня с нетерпением ждете, Сеньора.

– Я много о тебе слышала, chica (дитя) (исп.). Много невероятного. – В ее черных глазах мелькнул намек на то, что это улыбающаяся женщина не так уж и безобидна.

– Мэнни? – спросила я.

– Это не я.

– Нет, Мануэль больше со мной не общается. Его женушка ему запрещает. – Последняя фраза прозвучала с обидой и горечью.

Бог ты мой! Самая могущественная жрица вуду на Среднем Западе ведет себя как отвергнутая любовница. Вот черт.

Доминга снова обратила сердитый взгляд черных глаз на меня.

– Все кто связан с вуду, рано или поздно приходят к сеньоре Сальвадор.

– Я не связана с вуду.

Это ее позабавило. Все морщинки на ее лице засмеялись.

– Ты оживляешь мертвых, делаешь зомби – и говоришь, что не связана с вуду. Не смеши меня, chica. – Голос ее искрился неподдельным весельем. Похоже, я ей здорово подняла настроение.

– Доминга, я же сказал тебе, какова цель нашей встречи. И, по-моему, очень ясно… – начал Мэнни.

Доминга махнула на него рукой.

– Да, по телефону ты вел себя весьма осмотрительно, Мануэль. – Она подалась в мою сторону. – Он очень ясно выразил, что ты идешь сюда не для того, чтобы принять участие в моих языческих ритуалах. – Горечь в ее голосе была так остра, что ее можно было использовать вместо горчицы.

– Подойди-ка сюда, chica, – велела Доминга. Мне она предложила одну руку, не обе. Вероятно, мне полагалось ее поцеловать, следуя примеру Мэнни. Я и не знала, что пришла на аудиенцию к Римскому Папе.

Внезапно я поняла, что мне не хочется к ней прикасаться. Она ничего плохого не сделала. И все же каждый мускул моего тела стонал от напряжения. Я боялась и сама не знала, почему я боюсь.

Я шагнула вперед и взяла ее руку, не вполне представляя себе, что с ней делать. У жрицы вуду оказалась теплая и сухая кожа. Она усадила меня на ближайший стул, продолжая держать меня за руку, и что-то произнесла своим певучим низким голосом.

Я покачала головой:

– Простите, но я не понимаю по-испански.

Свободной рукой она коснулась моих волос.

– Черные как вороново крыло. От северной крови таких не унаследуешь.

– Моя мать была мексиканка.

– И, тем не менее, ты не говоришь на ее языке.

Мне хотелось, чтобы она отпустила мою руку, но Доминга не спешила этого делать.

– Она умерла, когда я была маленькой. Меня воспитали родные отца.

– Понятно.

Я высвободила руку и сразу почувствовала себя лучше. Она ничего мне не сделала. Ничего. Почему же я, черт меня подери, так дрожу? Мужчина с седой прядью встал за спиной Сеньоры. Он был у меня на виду. И руки я его видела. Черный ход и вход на кухню тоже были в моем поле зрения. Никто не подкрадывался ко мне сзади. Но почему-то волосы у меня на макушке зашевелились.

Я взглянула на Мэнни, но тот смотрел на Домингу. Он так крепко сплел пальцы, что побелели костяшки.

Казалось, я смотрю иностранный фильм без субтитров. Я могла строить любые предположения насчет того, что происходит, но не была уверена, что они верные. Мурашки по коже подсказали мне, что какую-то шутку с нами сыграли. А реакция Мэнни навела на мысль, что шутка предназначались ему.