Текст книги "31 августа"

Автор книги: Лоранс Коссе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Мне нужно только одно, твердила себе Лу, – продержаться. Продержаться до завтрашнего утра. А завтра посмотрим. Ивона не будет дома. Я не стану сидеть сложа руки, я пойду в банк и посмотрю, сколько там у меня. Найду механика.

Ивон лег спать час спустя, может, два. Лу не пошевельнулась. Он скользнул к ней, не делая лишних движений. Видимо, не хотел ее будить.

Лу прислушивалась к его дыханию, дожидаясь, когда оно перейдет в мерное посапывание. Но Ивон и не думал спать. Раньше, стоило ему коснуться головой подушки, он мгновенно проваливался в сон, но сегодня ему не спалось. По его дыханию Лу пыталась понять, какие подозрения и догадки засели у него в голове.

Он знает, подумала она. Он знает, что я знаю, что он знает. Он знает, что я делаю вид, что сплю, и что я знаю, что он не спит. Он ждет, что я заговорю.

Может ждать сколько угодно, все равно не услышит ни слова. Она вытянулась в струнку, пытаясь расслабиться, как вдруг у нее засосало под ложечкой. Она вспомнила, что целый день ничего не ела. Прочь мысли о еде, иначе спазмы усилятся, вдобавок начнет урчать в животе.

И мысль ее, словно отпущенная пружина, вернулась к той, о ком она старалась не думать вот уже столько часов, к той белокурой красавице, к знаменитой блондинке, которая лежит неподвижно, а вокруг нее – родственники, врачи, официальные лица Франции и Англии, фотографы со всего света, радиостанции, телеканалы, зеваки, соглядатаи и скорбящие, – к мертвой принцессе, ставшей сегодня центром вселенной.

Изувеченное тело приводили в порядок всю ночь, готовили к последнему появлению на публике. Лу много читала об этих технологиях, она чувствовала, как пальцы профессионалов касаются ее тела, выпрямляют кости и хрящи, заново облепляют их мясом, стягивают щипцами лоскутья кожи, сшивают и скалывают тонкими иголками, покрывают и разглаживают лицо воском, чтобы придать ему умиротворенный и чудовищно неузнаваемый вид.

Ивон наконец заснул. Как раз вовремя, Лу уже мутило от голода. Нужно хоть что-то перехватить.

На цыпочках она пробралась на кухню, открыла холодильник и, стоя в полоске зеленого света, проглотила одинаково безвкусные остатки риса и кусок швейцарского сыра.

Когда она вернулась в спальню и собралась улечься, Ивон, ничего не говоря, обнял ее. У нее хлынули слезы.

– В чем дело? – еле слышно спросил он.

Лу всхлипывала, Ивон принялся ее успокаивать:

– Тебе лучше. Раз хочется есть, значит, ты выздоравливаешь.

Да, сказала Лу. Ей ужасно хотелось, чтобы он поцеловал ее за ухом и в шею, но она перевернула его на спину, чтобы прильнуть губами к губам.

*

– Ты что-то рано уходишь сегодня, – заметил Ивон. Он сидел на своем стуле и пил кофе, обхватив руками чашку.

Он был еще в пижаме. Лу уже успела натянуть маленький черный топик, красные полотняные "корсары", на ходу проглотила кофе.

– Это только сегодня, – ответила она. – Я начинаю как обычно, просто мы встречаемся с Анжелой у "Конфорамы" на Новом мосту, нам надо прийти к самому открытию, купить шесть плетеных кресел для террасы; на двух машинах мы сможем все увезти.

Она подошла сзади к Ивону, наклонилась и через плечо легко поцеловала его в уголок губ.

– Вечером я свободна, – добавила она. – Вернусь к половине восьмого.

Ивон продолжал разглядывать ее:

– Что-то ты бледненькая. Ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

– Да, – сказала Лу, – все прошло.

Она схватила свою сумку и махнула на прощание рукой. Улыбайся, приказывала она себе, – и улыбалась.

На лестнице она вздохнула свободней. Это внимание, забота, пристальный взгляд… Еще немного, и она бы не выдержала.

Спустившись в гараж, она сразу же взглянула на поцарапанный кузов и осколки стоп-сигнала с какой-то дурацкой надеждой, что они окажутся целехоньки. Но чуда не произошло, кошмар был вполне реален. Лу вывела "фиат" задним ходом, развернулась, как она делала каждый день, чтобы выехать сначала на улицу Сабль, а потом на улицу Марэ в направлении авеню Генерала Леклерка, Севрского моста и Парижа.

Оказавшись на улице Марэ, где Ивон уже не мог ее видеть, она повернула в противоположную сторону – к Версалю.

Через пятнадцать километров, миновав Поршфонтен и Версаль, она обогнула замок и выехала на дорогу в Сен-Сир. Погода стояла великолепная. Лу вспомнила, что всякий раз, когда она ходила на похороны, тоже стояла великолепная погода.

Она припарковала машину в центре Сен-Сира, возле красивых старинных зданий. Наверно, монастырь, – предположила она и быстро зашагала вперед. Ее переполняло такое ощущение свободы, что хотелось бежать. Но сейчас не стоило привлекать внимание; она замедлила шаг.

Метров через двадцать она обнаружила отделение Парижского национального банка с банкоматом, достала кредитку и решила попытать счастья. В тысяче франков ей было отказано. Она попробовала запросить триста. Запрос принят. Никогда не пойму, как он считает максимально возможный запрос. Попробую еще раз сегодня днем.

Вроде бы никто не следил за ней. Естественно, сказала она про себя. Кому это надо следить за мной? Однако она прекрасно знала кому. Среди гущи прохожих на улице Жана Жореса она боялась увидеть Ивона.

Впрочем, она заглядывалась на прохожих, как будто никогда не видела снующей толпы. Она чувствовала себя так, словно между ней и ими была пропасть. Наверно, так смотришь на других, когда знаешь, что у тебя рак, а никому это и в голову не приходит, подумала она.

Ее раздразнил запах теплого хлеба из булочной перед монастырем, ноги сами понесли ее к дверям. Она купила два круассана и, едва сдерживая желание проглотить их тут же на месте, спросила продавщицу насчет автомастерских в Сен-Сире.

– Автомастерские? – с идиотским видом переспросила девушка.

– Где автомеханики работают, для машин, – сказала Лу, которой эти слова обжигали губы.

– Мадам Одуэн! – крикнула девушка в дверь за спиной. – Тут интересуются ремонтом машин.

Лу захотелось сбежать, но мадам Одуэн уже вышла к ней и взяла все в свои руки.

– Вам нужна автомастерская? – повторила она. – Чтобы починить машину?

– Нет, не для того чтобы чинить, – ответила Лу, – но да, автомастерская.

– Какая у вас машина? – громко спросила дама и продолжила, не дожидаясь ответа: – Мастерские "Рено" на авеню Дивизьон-Леклерк, "Ситроен" подальше, на улице Пьера Кюри, все зависит от того, какая у вас машина…

– "Рено", прекрасно, – быстро сказала Лу, – спасибо, большое спасибо.

– Не забудьте ваши круассаны, – напомнила продавщица.

– Спасибо, – повторила Лу.

Она бросилась прочь и метров пятьдесят почти пробежала. Эти две гренадерши орали так, что их, наверно, было слышно на улице. Еще легко отделалась. Я чуть было не проболталась про "фиат", чуть было не сказала, что мне нужно починить "фиат". Все, хватит расспросов. Надо найти почту и телефонные справочники.

– Почта есть на улице Гамбетта, на другом конце Сен-Сира, – объяснила ей загорелая, экстравагантно одетая блондинка.

Сознавать, что ты сама по себе, отдельно ото всех, да еще когда никто об этом не догадывается, значит быть одинокой вдвойне, отметила Лу. Такое испытываешь, когда вдруг оказываешься в каком-то непривычном месте, когда вынужден скрываться. Или когда рвешь с жизнью, которую больше не можешь выносить, когда расстаешься со своей сущностью. Если я пущусь в бега, моя жизнь будет именно такой.

Листая телефонный справочник и наспех заглатывая свои круассаны, она нашла шесть адресов авторемонта. Она снова вышла из машины и купила в киоске рядом с булочной "Либерасьон", "Фигаро" и карту Сен-Сира.

Вернувшись в машину, она сразу же заперла обе дверцы, не переставая насмехаться над собой: какая глупость, чем тебе это поможет? У нее не хватало духу открыть газеты. Потом, потом, повторяла она, а пока искала и отмечала на карте местонахождение мастерских. Единственная, которая не занималась конкретными марками – "Павийон, ремонт всех автомобилей", – находилась на самой окраине. Сразу две причины, чтобы выбрать именно ее, решила Лу.

Расположенная у восточного выезда из Сен-Сира, над железнодорожными путями, это была старая автомастерская широкого профиля, с цементным полом, грязью всевозможных цветов и непроницаемыми стеклами, за которыми, как водится, скрывалась заваленная бумажным хламом контора.

В конторе никого не было, однако следом за Лу вошел большой и мрачный мужчина лет шестидесяти.

– Что нужно? – спросил он с сильным русским или хорватским акцентом.

– Надо кое-что подправить в двух местах, ничего серьезного, – объяснила Лу. – Посмотрите?

Она повела его к "фиату", холодея при мысли о том, что произойдет через минуту.

– Это случилось сегодня ночью, – уточнила она. – Я оставила машину на своей улице, в спокойном месте, и вот пожалуйста. И никакой визитной карточки, как вы догадываетесь.

– Я и хуже видел, – заметил человек, который, как показалось Лу, был хозяином мастерской.

– Не сомневаюсь, – тут же поддакнула она.

– Ну, хорошо, – сказал русохорват, – сделаем к среде.

Лу не смогла скрыть разочарования.

– А сегодня никак нельзя?

– Не получится, – сказал хозяин мастерской. – Задний фонарь – это ерунда, фонарь к "фиату-уно" мы для вас найдем сегодня в магазине бэушных запчастей в Маньи. Вам ведь не обязательно нужен новый фонарь?

– Нет, – ответила Лу. – Чем дешевле, тем лучше.

– Задний фонарь я вам поменяю к вечеру, – продолжил хозяин мастерской. – Но что касается покраски, на это уйдет два дня, если вы хотите, чтобы мы положили краску как следует, в два слоя.

– Но мне необходима машина, чтобы ездить на работу, – сказала Лу.

– Это не проблема, – сказал хозяин. Он может выдать Лу другую машину на время ремонта. – Это будет не "мерседес", – предупредил он.

Лу почувствовала, как кровь отлила от ее лица. Он показал малолитражную модель "рено" серо-голубого цвета, в хорошем состоянии.

– Вам не очень далеко ехать до работы? – спросил он.

– Нет, – сказала Лу, восхищенная этим предложением – тут же получить другую машину.

– Можете забрать "фиат" завтра вечером, – сказал хозяин.

– Лучше я приеду за ним в среду, рано утром, – ответила Лу и безнадежно фальшиво, несмотря на то что эту фразу она репетировала про себя сто раз, добавила: – Черт! Я вдруг подумала, что, наверно, не взяла с собой техпаспорт.

– Ничего страшного, – сказал хозяин. – Кстати, неплохо проверить, лежит ли в бардачке техпаспорт от "рено". Пойдемте, я запишу вашу фамилию и номер телефона.

В конторе Лу продиктовала номер телефона Анжелы.

– Это ресторан, где я работаю, – сказала она. – Там меня проще застать, чем дома.

– Имя, фамилия? – спросил хозяин.

– Луиза Леруа, – сказала Лу, как она решила еще накануне. – Леруа, – повторила она. – Спросите Луизу, я там одна.

Она уезжала от автомастерской все дальше и дальше, мадемуазель Леруа за рулем своего голубого «рено», и физически чувствовала, какая гора свалилась с ее плеч. Лу наконец вздохнула полной грудью, впервые за целые сутки.

Она ехала минут десять, повернула к Поршфонтену и остановилась, чтобы собраться с мыслями, в одной из боковых аллей основной дороги, что вела к замку, рядом с двумя павильонами, обозначавшими въезд в Версаль. В принципе, она могла бы пойти на работу. Но предпочла провести день так, как решила прошлой ночью, – разузнать про аварию, послушать, что говорят о машине-помехе, и быть наготове, если придется уносить ноги.

Она вышла, поискала глазами телефон-автомат, заметила кабинку на обочине дороги и набрала номер ресторана.

– Анжела? – слабым голосом произнесла она. – Анжела, я заболела. Не знаю, что я такого могла съесть… Нет, конечно, не у вас. У себя дома, вчера, думаю, это яйца-кокот…

А теперь газеты. На этой боковой аллее Лу чувствовала себя куда лучше, чем в своей маленькой квартирке. Тут она и прочтет газеты, в чудесном стареньком "рено", где ее никто не сможет найти.

"Либерасьон" посвятила аварии десять страниц, "Фигаро" – четыре.

Лу принялась сперва за "Либерасьон". Вначале она наспех пролистала страницы, пытаясь выудить все, что касается машины-помехи. "Lady Dies" – гласила шапка. Лу пробежала глазами по очереди все десять страниц и не нашла ни "машины-помехи", ни "автомобиля, ехавшего со скоростью пятьдесят километров в час". Какая же я дура, подумала она. Просмотрела помедленней газетные колонки и все равно ничего не нашла. Действующие лица трагедии – принцесса, королевская семья, папарацци, доктора – интересовали "Либерасьон" несравненно больше, чем виражи "мерседеса".

Про саму аварию писали только на второй странице. Лу медленно перечитала все колонки от первого до последнего слова. Внизу прилагался план развязки у площади Альма, со стрелками в две стороны и черным крестиком посередине; под рисунком текст, в котором предлагалась такая версия: "Мерседес" движется на большой скорости. Дорога идет вниз и поворачивает налево, потом чуть направо, около тридцати цементных столбов разделяют четыре ряда на две полосы. На полном ходу "мерседес" врезается в тринадцатый столб, и разбитую вдребезги машину выносит на середину тоннеля".

Лу перечитала и то, что было выше. Она не верила своим глазам, но в статье ничего не говорилось ни о машине, которая неторопливо въезжала в тоннель и преградила дорогу "мерседесу", ни о столкновении, ни об осколках заднего фонаря. Только скупые строчки: "Более десяти человек присутствовали при аварии, среди них пассажиры машины, следовавшей непосредственно перед автомобилем леди Ди".

На следующих страницах речь шла о папарацци, о принцессе и принце, о наследниках, о королеве, писали о всеобщей скорби, о "снимках, сделанных на месте аварии, ценой в миллион долларов".

И ни слова о машине-помехе.

Лу перешла к "Фигаро". Обстоятельства аварии подробно разбирались на последней странице. На одной из фотографий большого формата был изображен искореженный корпус "мерседеса", на другой – гроб принцессы, проплывающий между шеренгами почетного караула. В описании аварии те же подробности: "В середине тоннеля автомобиль потерял управление и на полном ходу врезался в тринадцатый столб, разделяющий встречные полосы. Столкновение было такой силы, что "мерседес" перевернулся, отлетел к правой стене тоннеля и лишь затем остановился посреди дороги; гудок замкнуло, сработали подушки безопасности".

И здесь ничего не было про медленно ехавшую машину.

Может быть, робко сказала себе Лу, может быть, решилась она предположить, за отсутствием доказательств и свидетельств они не станут искать среди возможных причин аварии машину-улитку на въезде в тоннель.

Но ведь о машине-помехе сказали уже наутро, сразу после аварии. Значит, должны быть если не доказательства, то хотя бы свидетельства.

В "рено" не было радио. Лу решила купить оставшиеся утренние газеты и вернуться домой, чтобы по радио следить за ходом расследования.

Возле одного из павильонов она нашла газетный киоск. Продавец посмотрел на нее и покачал головой:

– Утренние газеты? Все закончились, ни одной не осталось. Вы знаете, что случилось в субботу вечером в Париже?.. Под мостом Альма?

Лу не хватило смелости ответить ни да, ни нет.

– Все как с ума посходили, – продолжал продавец, – наверно, дневные газеты удвоят тираж.

– В котором часу вы получаете дневные газеты? – спросила Лу.

Продавец не мог сказать точно.

– Обычно "Монд" приходит к трем, но если и там решат удвоить количество страниц, тогда мы получим его позже…

Было почти одиннадцать. Лу поехала в сторону Вирофле. Она побудет дома три-четыре часа, оставшиеся до выхода "Монд". Пора слушать радио.

Поднявшись на свой этаж, она опять почувствовала слабость в ногах. Причина была ей ясна. Она боялась, что Ивон остался дома, намереваясь уличить ее во лжи. Она приложила ухо и замерла у двери. Тишина. Не в его стиле было красться, как кошка, но этот хитрюга мог сидеть где-нибудь в кухне или в комнате и читать, поджидая ее.

"Только мы купили кресла на Новом мосту, – приготовилась Лу, – как меня снова начало тошнить. Было полдесятого. Анжела – она ужасно милая – говорит мне: отправляйся домой и ложись в кровать. И знаешь, что произошло, когда я проезжала через перекресток, в конце Версальской улицы, у ворот Сен-Клу? Какой-то кретин подрезал меня… Слава богу, в двух шагах была мастерская, механик дал мне машину на время ремонта…"

Но в квартире было пусто. Пустая квартира, где наводил порядок молодой человек ровно за пятнадцать секунд, где остались крошки от завтрака на столе, чашки в раковине, неубранная кровать.

А если он вернется? – подумала Лу. Если вдруг откроется дверь и он спросит: "Что это за "рено" там внизу?" Спокойно, увещевала она себя, ты же все продумала. Я встретилась с Анжелой, не прошло получаса, как меня снова затошнило, и Анжела сказала: тебе не надо было являться на работу в таком состоянии, я поехала домой, и на перекрестке, прямо перед воротами Сен-Клу, какой-то кретин, пришлось менять правое крыло…

Она рухнула на тахту и заметила, что держит в руках "Либерасьон" и "Фигаро". Вот так всегда, пытаешься все предусмотреть и забываешь о какой-нибудь мелочи, которая тебя и погубит. Смотри-ка, теперь ты заинтересовалась этой аварией? Ты же никогда не читаешь газет…

Она вздохнула. Если я услышу, как Ивон вставляет ключ, брошу газеты на диван, вот и все. Мне надо все-таки поверить в свои способности к экспромту, невозможно все просчитать.

Прямо перед ней стоял телевизор, Лу вдруг заметила, какой он огромный, в такой маленькой комнате. Она не могла его включить. Ей не давала покоя мысль, что она там увидит сенсацию, любительскую съемку, переданную прямо на Первый канал, и услышит захлебывающийся голос комментатора: «Смотрите внимательнее, не теряйте из виду маленький белый „фиат“, вот он, заметили? Как ни в чем не бывало проезжает мимо. Вы сами прекрасно видели: авария произошла прямо перед носом водителя, а он не только не притормозил, но нажал на газ!»

Хватит, хватит. Никто не снимает ночью. К тому же в тоннеле недостаточно яркий свет.

А точно ли для съемки нужен свет? Лу ничего в этом не понимала. Может, новейшие камеры снимают и в самой непроглядной тьме – маленькие инфракрасные или ультрафиолетовые японские шедевры.

А потом, сенсация – это не обязательно съемка. Это может быть просто свидетель. А теперь вы услышите того, кто был там и после серьезных раздумий счел своим долгом рассказать всем телезрителям о том, что видел. Лу тут же представила себе этого свидетеля. Он разочарован приемом, который оказала ему полиция: ни рекламы, ни денег… Ушлый тип, проныра. Мигом сообразил: если уж превращать свой рассказ в деньги, нельзя терять ни минуты, надо высказаться, прежде чем полиция подтвердит и обнародует его показания. Слушайте внимательно, эксклюзивное интервью господина Проныры, которое он дал Первому каналу…

Лу оставила газеты на диване и пошла в ванную за радиоприемником. Убавила громкость до минимума, чтобы с полоборота услышать скрежет ключа в замочной скважине, приложила приемник к уху, вернулась в комнату и вытянулась на тахте.

Она слушала "Франс-Инфо" около часа. Сообщали то же, что и вчера. О самой аварии говорили коротко, она перестала быть новостью. Большую часть времени занял репортаж собственного корреспондента в Лондоне. Накануне, в воскресенье вечером, в Лондон были привезены останки Дианы. Тысячи англичан пришли к Букингемскому и Кенсингтонскому дворцам с цветами и венками. Принц Чарльз вернулся в Балморал. В воскресенье вечером состоялись похороны Доди, церемония прошла в главной мечети Лондона. Сегодня, в понедельник, темой была ответственность папарацци за случившее. Все единодушно выступали против желтой прессы. Брат Дианы обвинял фотографов ни больше ни меньше в убийстве своей сестры. Семь фотографов-репортеров, задержанных ночью на месте происшествия до выяснения обстоятельств, по-прежнему находятся в камере предварительного заключения.

Лу выключила радио. У нее слипались глаза, и не только оттого, что ей хотелось спать, но от безумного желания хоть ненадолго забыть об этой истории. В спальне она завела будильник на четверть третьего и как была, не раздеваясь, улеглась на разобранную постель.

Когда прозвенел будильник, ей показалось, что она спала всего пять минут. Наверно, она заснула, едва коснувшись головой подушки. "Монд", вспомнила она. Настало время "Монд".

Она решила купить газету не в Вирофле, а где-нибудь в другом месте. Все эти поездки туда-сюда начинали ей надоедать. Ужасно утомительно оглядываться на каждом шагу – как бы не выдать себя, обдумывать каждое действие, словно за тобой неотрывно наблюдает камера.

Она спустилась в гараж, вывела "рено" и за пять минут доехала до Шавиля. Ей не хотелось есть, но она остановилась на улице Салангро, заметив газетный киоск и два-три продуктовых магазина. Нужно что-то проглотить. Она не может вечером наброситься на еду – ведь она еще не совсем выздоровела, нельзя забывать об этом.

В мясной лавке она купила киш лоррен<sup>[1]1
  Киш лоррен – традиционный лотарингский пирог со шкварками и омлетом. (Здесь и далее – прим. перев.)


[Закрыть]</sup> и яблоко.

– Это закуска и десерт, – заметил продавец, – основное блюдо у нас сегодня – ветчина с чечевицей, я вам скажу…

– Нет, – перебила Лу, – мне хватит того, что я взяла.

– Если вы хотите что-нибудь более легкое, – настаивал продавец, – есть очень вкусная селедка с картошкой…

Взяв свой обед, Лу вернулась к "рено". Внутри стоял запах старой, нагретой на солнце машины; в отличие от новых машин, отдавало больше резиной, чем пластиком. Наверно, запах шел от резиновых сеток внутри кресел.

Пирог был суховат. В жизни Лу случались обеды и повеселее, она отложила яблоко и вышла за "Монд".

У репортеров "Монд" времени было больше, чем у корреспондентов утренних газет, и они могли написать подробнее. Она мельком взглянула на газету, пока ждала сдачу. "Трагическая гибель принцессы Уэльской. Обстоятельства. Реакция в мире. Мнения об ответственности фотографов".

Лу захотелось отшвырнуть газету – хватит, она сыта по горло. Но она превозмогла себя и здесь же, в машине, прочла все шесть страниц, посвященных аварии. Она быстро проглядела статьи: "Сказочная свадьба", "Откровения, потрясшие Букингемский дворец", "Поцелуй за десять миллионов франков", и вернулась на вторую страницу, где подробно описывались обстоятельства аварии. "Погоня… Сразу после полуночи… Отвлекающий маневр… Уловка была раскрыта…" Ей казалось, что она в очередной раз смотрит фильм, который уже знает наизусть. Вандомская площадь, площадь Согласия, набережные… Начиная с набережных она стала читать медленнее, обращая внимание на каждое слово. "На бешеной скорости машина проехала около километра и оказалась у тоннеля Альма. Ей преградила путь другая машина, соблюдавшая ограничение скорости (50 км в час), действующее на данном участке трассы Жоржа Помпиду. Пытаясь объехать этот автомобиль, водитель "мерседеса" не справился с управлением".

Чпок – Лу увидела, как расплылась по бумаге капелька пота. Это было написано, черным по белому, прямо посреди страницы: медленно ехавшая машина стала причиной аварии. Она вновь и вновь перечитывала этот абзац. "Монд" выразилась совершенно ясно: машина-помеха сыграла решающую роль.

Она откинула голову на спинку сиденья и заставила себя дышать глубоко. Еще не все потеряно. Собственно, газета повторяла то, что говорили вчера по радио. "Другая машина", "этот автомобиль", ничего более конкретного. Еще один день подходит к концу, скоро закончится еще один выигранный день для того, кто был за рулем.

Наверно, это просто отсрочка. Марку машины назовут в газетах завтра или сегодня вечером объявят по радио. И Лу с ужасом представляла себе взгляд хозяина мастерской, когда в среду утром она приедет забирать машину: "Вот ваш "фиат", мы вернули ему первозданный вид. По-моему, должно сойти. При беглом осмотре полиция ничего не заметит".

Или кое-что похуже. А, белый "фиат". Сейчас привезем, подождите минуту. А вместо "фиата" приедут два полицейских.

Или еще хуже, орава фотографов.

Лу немного проехалась по Шавилю, так, безо всякой цели. Увидев деревья, край леса, подумала, что, наверно, это Медон, потом припарковала машину на обочине и с полчаса посидела на скамейке. Что, если сегодня, задумалась она, ее последний день на свободе. Не преувеличивай, просто последний день безвестности, жизни не на виду. Я и не преувеличиваю: последний день свободной жизни никому не известной девушки.

Когда она вернулась домой, было уже больше пяти. По привычке, чтобы чем-нибудь занять руки, она навела порядок в квартире – Ивон внушал ей страх, хотелось стереть следы его присутствия. Она убирала в тишине, пытаясь сосредоточиться на вещах, никак не связанных с аварией. Секунд десять у нее получалось, потом мысли вернулись к искореженному железу, расплющенным телам, фотографам, которые распахивают дверцы, отталкивают друг друга локтями, чтобы удобнее было снимать. В конце концов она не выдержала, включила радио и послушала минут двадцать, пока надраивала кухню. Два выпуска новостей, ничего нового. Ах да, стала известна дата похорон леди Ди. Церемония прощания состоится в эту субботу, шестого, в Вестминстерском аббатстве. Ожидается, что придет не менее миллиона человек. Переговоры о праве трансляции ведутся со всеми телекомпаниями мира.

Лу вытерла руки и невидящими глазами уставилась в окно, мысли ее бродили бог знает где. Она вынула из стенного шкафа в прихожей свою старую дорожную сумку и сложила в нее то, что берут с собой, когда уезжают среди ночи. Ничего особенного – футболку, две пары трусов, джинсы, косметичку, фен. В косметичку она сунула купюру в двести франков, потом вытащила ее оттуда. Само собой разумеется, что, уходя, она возьмет свою сумочку. Сумочку: она подумала о королеве Англии с ее маленькой теткинской сумочкой, как будто пришитой к локтю. Лу не представляла, зачем нужна такая штука. Сама она носила сумку на ремне, всегда надевала ее на плечо, выходя из квартиры.

Она убрала дорожную сумку в шкаф, задвинула подальше на полку, в самую глубину, за фиолетовый спальный мешок из нейлона и полотняную сумку-холодильник, которую они получили как бесплатное приложение к какому-то заказу из "Ла Редут" и которой ни разу не воспользовались.

Ивон вернулся, как обычно, в половине восьмого. И конечно же, как и следовало ожидать:

– Что это за "рено" внизу? – спросил он.

Лу на автомате проговорила заготовленную речь: затошнило, только доехала до работы и сразу назад, повернула у ворот Сен-Клу, какой-то кретин, пришлось менять крыло…

– Ты взяла протокол? – спросил Ивон.

– Ну да, – ответила она.

– Там все правильно? – спросил он.

– Смеешься, – сказала она, – по-моему, да.

– Хочешь, я посмотрю? – предложил он.

Ну вот. Самое время проявить свои способности к импровизации.

– Его нет, – сказала она.

– Нет? – переспросил Ивон.

– Я уже отправила его, – объяснила Лу. – Вернулась домой, перечитала, проверила, положила в конверт и бросила в почтовый ящик.

– Ты специально выходила из дому еще раз из-за этого?

– Нет, – сказала Лу. – Я поспала два часа и почувствовала себя лучше. Хотела купить газету, надо же было как-то убить время. И заодно отправила протокол. А как прошел день у тебя?

Когда Ивон выключил свет, Лу первая сделала шаг навстречу. Ивон был всегда не прочь. Она не поспевала за ним, мысли ее были далеко. Пришлось притворяться, она ненавидела это.

Потом Ивон сразу заснул, а к ней сон не шел. Она попыталась пересказать себе какой-нибудь фильм. Ей нравился "Английский пациент", она вызывала в памяти Жюльет Бинош – бесстрашную медсестру на вилле в Тоскане.

Но и это не помогало, перед глазами стоял тоннель, неуправляемый "мерседес", на полном ходу врезающийся в опору, опять вспоминались те полчаса после аварии, когда она неслась по спящему пригороду и в голове стучала единственная мысль – бежать, как можно быстрее укрыться у себя дома.

И снова впивался неотвязный, мучительный вопрос, вопрос, на который не было ответа: почему я сбежала? Почему не остановилась? Что на меня нашло, почему я превратилась в перепуганного кролика, не думала ни о том, чтобы позвать на помощь, ни о том, чтобы рассказать, как все случилось, ни о чем, кроме одного – бежать, спастись бегством?

Спастись бегством, повторяла Лу, осознавая двусмысленность этих слов. Бежать изо всех сил, чтобы спасти свою шкуру.

И вдруг ее озарило. Она бежала от смерти – той ночью, в субботу, – да, от смерти, лязгающей, скрежещущей смерти под грудой искореженного железа, раскромсанного, кромсающего. От смерти, раздирающей и заливающей кровью белую кожу.

И сейчас она пытается спрятаться – тоже от смерти. От смерти, которая ищет ее и будет преследовать день за днем, раз уж она ввязалась в эту адскую игру – бежать с ней наперегонки.

*

Когда она проснулась, ее первой мыслью было: нет, только не это. Только не эта авария, только не со мной. Но она успокоила себя: ну что ты, сегодня у тебя есть "рено", ты поедешь на работу, чем ты рискуешь?

Ивон ходил туда-сюда по квартире, Лу слышала звук радио, который перемещался туда-сюда вместе с ним. Радиостанция FIP сообщала о пробках на дороге. До магазина в Монруже было всего три километра, но Ивону хотелось как-то исхитриться миновать пробки, мчаться без помех.

– Сегодня твой черед быть ранней пташкой? – спросила Лу, ласкаясь к нему, словно кошка.

Ивон поцеловал ее в макушку:

– Ранней пташкой? Ты знаешь, который час? Я убегаю, я уже опоздал. Ты проспала свои десять часов, тебе должно быть получше.

– Да, – сказала Лу.

– Пойдешь на работу? – спросил Ивон.

– Надо, – сказала Лу, – конец отпусков, все возвращаются в свои конторы, Анжела, наверно, не может обслужить такую прорву народа.

Ивон взял свой шлем.

– Ты думаешь, эта развалюха "рено" доедет до Парижа?

– Надеюсь, – ответила Лу, – у меня как-то нет выбора. Я даже рассчитываю, что ее хватит и на дорогу обратно.

Обыкновенные вопросы, настойчиво повторяла она себе, закрывая дверь. Без двадцати девять, обычный рабочий день. Вторник как вторник.

"Сенсационное известие", – прозвучало по радио. Новостью дня стало подтверждение информации о том, что Анри Поль, шофер отеля "Ритц", в момент аварии находился в нетрезвом состоянии. Неизвестно, с какой скоростью он ехал, по одним источникам, сто восемьдесят, по другим – не более ста десяти километров в час, однако результаты анализов однозначно показали, что содержание алкоголя в крови составляло 1,75 грамма.

Пьяный водитель, перевела Лу, который мчался как бешеный и вмазался в стену.

Что это меняет лично для меня, размышляла она за рулем "рено" всю дорогу от Вирофле до подземной стоянки у Биржи. Серый день, нависшее небо, но все-таки жарко. Что это меняет? Достаточная ли причина для аварии – 1,75 грамма алкоголя в крови, да или нет? Да, снова и снова повторяла Лу. Им не нужно будет искать других виновников.