Текст книги "Твой звездный час"

Автор книги: Лора Патрик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

2

Наступила тишина.

Зажмурившись, Энни ждала ответа. Но в комнате царило молчание, и ей пришлось открыть глаза.

– Что ты сказала? – с угрожающей вкрадчивостью проговорил Рей, словно выстреливая словами.

Он смотрел на нее так, что девушка подумала, он вот-вот накинется на нее с кулаками.

Она опять хрипло кашлянула.

– Я… я хочу, чтобы ты на мне женился, – поспешно повторила она, с трудом удерживаясь, чтобы не убежать.

– Это что – такая шутка? – зло спросил он.

Его реакция озадачила Энн. Последние несколько часов она пыталась представить себе, как Рейт среагирует. То, что он может разозлиться, не приходило ей в голову. Поднимет ее на смех, станет дразнить, пренебрежительно усмехнется – это да, но чтобы злиться…

– Нет, это не шутка, – набрав в легкие побольше воздуха, твердо произнесла она. – Просто я прошу тебя об этом. Это идея моего адвоката Уолта Кроуфорда, – решив выложить все начистоту, продолжала Энни. – Я ему говорила, что она не годится, но он уверяет, что только так можно помешать Патрику унаследовать наши владения. Тем самым мы спасем дом от уничтожения. Ты ведь знаешь условия завещания моего деда.

– Конечно, знаю, – кивнул Рей. – Но я и не подозревал, что Голд Краун так много для тебя значит. А как же твое твердое намерение не вступать в брак без любви? Или то были всего лишь девчоночьи фантазии, не выдержавшие встречи с действительностью?

– Вовсе нет, – сердито ответила Энн, – я просто не вижу иного выхода.

Рейт снял пиджак и прошел к огромному камину, который вместе с резной лестницей работы старинного мастера составлял главное украшение холла. Он стоял возле камина, и Энни, прежде чем поспешно отвести взгляд, подумала, что этот человек как нельзя лучше соответствует жилищу ее предков. Гармонирует с ним и представительной внешностью, и импозантностью, и окружающим его ореолом уверенности и властности, которые на протяжении веков были свойственны прежним хозяевам дома. Рейт в этом холле выглядел более уместным, чем она сама.

Лицом и фигурой дочь больше пошла в мать, чем в отца и его родню. С портретов на нее смотрели сильные, крепкие люди, а она была маленькой и хрупкой – худышка, как однажды пренебрежительно назвал ее Рей. Ее подавляли большие старинные комнаты, огромные камины и потемневшие дубовые панели.

И все же это был ее дом, часть ее самой, как бы она ни противилась осознавать это. Ей была ненавистна мысль о его возможной гибели. И у нее хватило внутренней честности признать, что как бы она ни относилась к Рею, в его руках ее фамильное гнездо будет сохраннее.

– Итак, тебе столь дорог этот дом, что ради него ты готова на все? – требовательно спросил Рей. – И к тому же ты так любишь меня?

Он, конечно, и без того знал ответ на последний издевательский вопрос, но Энни все равно неистово замотала головой:

– Нет, конечно нет!

Почему он на нее так смотрит? Под этим пристальным взглядом она чувствовала себя очень неуютно.

– Ты не любишь ни меня, ни дом, но собираешься за меня замуж, чтобы его сохранить?

– Спасти, – быстро поправила его девушка. – От Патрика. И, кроме того, это будет всего лишь фиктивный брак, – добавила она, глядя в сторону. Почему-то так было проще разговаривать. Ей было спокойнее, когда она не встречалась с ним взглядом. – Брак будет ненастоящим. И ненадолго. Уолт сказал, что потом его можно будет расторгнуть. Так что нам не придется… не надо будет… – под конец совсем смешалась она.

Ей не понравилось наступившее молчание, и она напряженно повернулась и бросила на него вопрошающий взгляд.

– Ну же, продолжай. Что нам не придется? – насмешливо подстегнул ее Рей. – Сожительствовать? Вступать в интимную связь? Заниматься сексом? Быть любовниками?

Он выговаривал эти слова противным, мурлыкающим голосом, пережевывал их, перекатывал языком, наслаждаясь ее замешательством.

– Если ты подобными посулами надеешься вдохновить меня на эту женитьбу, значит, не имеешь ни малейшего представления о мужской сущности. Неужели ты вправду полагаешь, что мужчина – любой – захочет встать перед судом и объявить во всеуслышание, что он никуда не годится как мужчина и не способен затащить в постель собственную жену? Или ты думаешь, что кто-то, а особенно этот ваш отвратительный кузен, поверит, что мы настоящие муж и жена, когда простое упоминание слова «секс» заставляет тебя трястись, как самую закоренелую девственницу? Нет уж, моя дорогая. Даже если я окажусь настолько безумен, что соглашусь на это сомнительное дело, – а это еще очень большой вопрос, – то в глазах света наша женитьба должна будет выглядеть как подлинная, пока в итоге не придется пройти через унизительную процедуру развода.

При первых же словах его уничтожающей тирады сердце Энн глухо и тоскливо заныло. Никто, кроме Рейта, не заставляет ее так смущаться. Даже когда мальчишки-подростки из их приюта отпускали какие-нибудь малопристойные замечания, она не чувствовала такой скованности, как сейчас, слушая Рея. Однако постепенно до нее дошло, что он не собирается немедленно ей отказывать, и в некотором недоумении Энн повернула к нему все еще пылавшее лицо.

– Наша женитьба должна выглядеть как подлинная, но не быть ею по сути, – твердо возразила она, стараясь поймать его взгляд.

Считается, что по глазам человека можно определить, что у него на уме. Но это правило, видимо, не распространялось на Уолстера. Энн никогда не могла понять, о чем он думает.

– Я хочу сказать, что мы определенно не будем…

– Заниматься любовью, – опять подсказал он. – С трудом верится, что так мы кого-нибудь обманем. В тот единственный раз, когда я обнимал тебя, ты чуть не выцарапала мне глаза, – угрюмо проворчал Рей.

– Я тогда до смерти перепугалась, – защищалась Энни. – Было темно, и вдруг меня кто-то хватает. А я…

– А ты с Майком Стэнли пошла браконьерствовать на заповедное озеро.

– Майк уже давным-давно обещал показать мне барсучью нору. Надо же было тебе вмешаться и все испортить! – негодующе вспомнила Энн. – Он обещал, что возьмет меня, как только мне исполнится шестнадцать.

– Да что ты? Надеюсь, ты не использовала этот неудачный речевой оборот при объяснении с отцом? Шестнадцать лет, – мечтательно продолжал он, не обращая внимания, как потемнело от обиды лицо Энн, – сладостные шестнадцать, а она все еще не целована… Напомни-ка мне, малышка, сколько тебе уже.

– Скоро третий десяток, – нетерпеливо отмахнулась она.

– Хм… Ну теперь-то ты уже умеешь целоваться? Должна уметь – ты ведь практиковалась на новогоднем балу у Джеймсонов.

При упоминании о том случае Энни покраснела еще сильней. Один из джеймсоновских кузенов, восторженный, впечатлительный молодой человек, весь вечер издали не сводивший с нее глаз, под конец, когда она уже уходила, набрался смелости. Сграбастал в объятия в полутемном коридоре по пути в гардеробную и не отпускал целых три секунды, страстно целуя в крепко сжатые губы. Вообще-то, инцидент довольно невинный. На следующий день злоумышленник сам явился к ней домой и, полный раскаяния, умолял простить его и дать ему надежду на дружбу. Энни тактично отвергла его ухаживания. Но до сего дня она и не подозревала, что Рейт был свидетелем этой сцены. В раздражении, она отошла прочь.

– И почему, скажи на милость, ты не купишь себе какой-нибудь приличной одежды? В конце концов, ты неплохо обеспечена и вполне в состоянии позволить себе такое. Или, может, если ты будешь похожа на женщину, а не на дитя-переростка, это заденет твоего драгоценного ханжу Дэвида?

– Дэвид вовсе не ханжа! – сердито сверкнула на него глазами Энн. – А что до моей одежды… – Она поглядела на свои видавшие виды джинсы и обвисший свитер из толстой шерсти, ранее принадлежавший отцу, и нахмурилась. – Я ношу то, что мне нравится и в чем мне удобно. Тебе, конечно, доставляет удовольствие, когда женщина выставляет напоказ свои прелести, напяливая что-нибудь обтягивающее, в чем нельзя и шагу ступить, не то что бегать. Тебе нравится, чтобы она раскачивалась на высоких каблуках. Понятно – в твоем возрасте ты никакого другого стиля в одежде и не представляешь, – безжалостно прибавила она.

– Мне тридцать три года, Энн, – спокойно ответил Рей. – И мне еще далеко до возраста человека, отчаянно цепляющегося за свою молодость. Я считаю, что нет ничего соблазнительнее женщины, настолько уверенной в себе, что она не старается специально скрывать или подчеркивать свою сексуальность. И неважно при этом, что она предпочитает, – шелк, кашемир или хлопок, и какого покроя ее одежда. Но дело в том, что остается вопрос: ты-то женщина, Энни?

Как ни привыкла девушка к выходкам Рея, ее вдруг до обиды задело это беспардонное замечание, эта безжалостная критика. Подобравшись, как львица перед прыжком, она голосом, хриплым от волнения, свирепо проговорила:

– Не беспокойся, я-то женщина, а вот ты в этом ничего не понимаешь! Ты смотришь на женщин только с точки зрения секса – чем больше у нее опыта, тем больше она женщина. К твоему сведению…

Она внезапно умолкла.

Почему она позволяет доводить себя до такого? Почему при общении с ним все кончается ссорой, спорами, конфликтами?

– Так что к моему сведению? – подначивал Рей.

– Да ничего, – махнула рукой Энн.

Дура она была, что послушалась Уолта. Если единственный путь действительно лежит через фиктивный брак, то пусть это будет брак с кем-нибудь другим, ожесточенно подумала она. Все равно с кем – лишь бы не с этим самовлюбленным, высокомерным, презирающим ее типом, что стоит сейчас перед ней, точно собирается пронзить своим гипнотическим взглядом.

– Ладно, – устало сказала она. – Я знаю, это была глупая затея, а я – по наивности, думала, что ты поможешь спасти Голд Краун. Лучше уж я дам объявление в брачную газету.

Что-то мелькнуло в глазах Рейта, какое-то движение, настолько мимолетное, что Энни решила: ей почудилось.

– Но я еще не дал ответа.

Девушка подняла на него глаза.

– Ты говоришь о деле, которое может оказаться очень опасным, – предостерегающе продолжал он. Энн молча слушала. – Патрик, скорее всего, что-нибудь заподозрит.

– Но сделать-то он ничего не сможет. Если мы выполним все условия завещания.

– Хм… этот тип – хитрая бестия. Не стоит его недооценивать. В самом проекте есть большая доля мошенничества.

– Мошенничества? – тревожно переспросила Энн. – Что же делать?

– Послезавтра я вернусь из Роттердама, – сказал Рей. – Тогда и дам тебе окончательный ответ.

Он начал собираться.

– И смотри, Энни, – уже в дверях обернулся он, – до тех пор никаких объявлений в газету, поняла?

Все это несправедливо, расстроенно думала Энн после его ухода. Ну почему он всегда разговаривает с ней как с ребенком? И вдобавок – с ужасно глупым.

– Ты опять забыла положить мне сахар в кофе, – укоризненно сказал Дэвид. – Ты вообще уже два дня чем-то озабочена, – добавил он, взглянув на Энн, и его светлые брови при этом поползли вверх. – Что-нибудь случилось?

– Да нет… ничего.

– Знаешь, Энни, жаль, что ты не успела убедить деда завещать нам Голд Краун. В следующем месяце закрывается фабрика Блэйка, и это очень тяжело скажется на нас. Бог ведает, сколько еще людей останется без работы и без крова. У нас и сейчас-то негде спать. Вот я и думаю об этом вашем чертовски огромном доме со всеми его пустующими помещениями.

– Да-да, я знаю, – виновато проговорила Энн.

Она не посвящала Дэва в условия завещания, так как Патрик уже раструбил всем и каждому, что дом переходит к нему. Энн просто не мешала и Дэвиду так думать.

Когда она впервые объявила, что собирается на добровольных началах работать в приюте для бездомных, отец был не очень-то в восторге. Но надо ли говорить, что именно Рейт взял на себя обязанность предостеречь ее от этого шага. Он говорил, что Дэвид, зная общественное положение и сравнительную обеспеченность их семьи, будет добиваться ее благотворительности.

– Ничего такого не будет, – возмутилась Энн.

Тогда она искренне так считала. Но она и сейчас так считает. И если Дэв обижается, что она не уговорила дедушку оставить особняк на нужды бедняков, то его можно понять.

У нее всегда сердце сжималось от жалости, когда она входила в старое, обветшавшее здание на окраине города. Они все из кожи вон лезли, чтобы создать в нем какой-то уют, но комнаты все равно отдавали чем-то казенным, напоминая ей ту школу-интернат, в которую она поступила, когда вместе с отцом вернулась из Бельгии, где он служил. Долго она там не проучилась, но впечатление осталось до сих пор.

Однажды, еще в первую весну ее работы, Энни приехала в приют, нагруженная вазами, взятыми «напрокат» из дома, и огромной охапкой желтых нарциссов. Дэвид застал ее за аранжировкой последнего букета. Ей до сих пор делается не по себе, когда она вспоминает, как он тогда рассердился.

– Ты выкидываешь деньги на цветы, когда нам едва хватает, чтобы купить людям еду! – кричал он.

Энн больше никогда не совершала подобной ошибки, но временами аскетическая суровость приюта давила на нее, и это чувство примешивалось к боли за обездоленных и к состраданию.

Правда, сегодня, виновато ощущала Энн, ее мысли были больше прикованы к собственным заботам. Днем приезжает Рей. Что-то он ей скажет? А, главное, какого ответа хотела бы она сама?

Энни хорошо представляла реакцию Дэва, спроси она у него совета, и сознательная часть ее «я» соглашалась с ним: есть куда более важные проблемы, – чем сохранение дома для себя, есть люди – вот эти молодые ребята, которые нуждаются в самом насущном.

Когда она в задумчивости бродила по своему дому, – на чем частенько ловила себя в последнее время, – то чувствовала всю ту любовь, всю заботу, все человеческие усилия, которые в него были вложены, чтобы он стал таким, каков есть. И дело не просто, скажем, в огромной материальной ценности той же резной лестницы старинной работы. Не только это наполняло ее чувством жалости и вины от возможной утраты. Она осознавала, как много труда и мастерства заключено в этом музейном творении. Стоило закрыть глаза – и воображение уносило Энн в древнюю эпоху. Она почти физически ощущала острый запах свежеструганного дерева, сосредоточенное молчание подмастерьев, наблюдающих за работой мастера, представляла их восторг и гордость, когда им разрешалось внести и свою лепту, видела, как они, затаив дыхание, ждали потом одобрения, пока мастер придирчиво оглядывал и ощупывал их творения.

Лепнина на потолках, мебель в комнатах – все, все было создано любовью и старанием людей, гордых за свое дело.

Дэвид, конечно, видит во всем этом совсем другое: надорвавшихся, искалеченных подмастерьев, выброшенных с работы, ничтожные гроши, которые мастера получали от богатых заказчиков.

– Чего грустишь? Дружок, что ли, обидел? – послышался голос.

Энн обернулась, пытаясь улыбнуться, и увидела худого, прыщавого юнца, наблюдавшего за ней. Его товарищ, хихикнув, заметил вполголоса:

– Будь у нее дружок, она не была бы такой скучной.

Слова эти ничуть не смутили Энн – колкости Рея были похлеще. И как это ему удается?

– Чем увенчались поиски работы, Джон? Что-нибудь слышно? – спросила она, пропустив мимо ушей оба замечания.

– He-а… Вряд ли что получится.

– Тебе стоило бы попытаться овладеть какой-нибудь профессией.

Энни уже заранее знала ответ и не удивилась, когда подросток уныло покачал головой. Да, подумала она, когда общественная система жестоко обходится с тобой, трудно вообще во что-то верить.

Через час она уже ехала домой, представляя неизбежный разговор с Рейтом, со страха чувствуя спазм под ложечкой.

Подъезжая к заднему крыльцу через двор, где раньше были конюшни, она с удивлением обнаружила чужую машину.

Энни вошла в дом и двинулась через лабиринт коридоров и полутемных комнат. За дверью в парадном холле слышались голоса, и она замерла, узнав один из них. Ее двоюродный дядюшка! Что он здесь делает и, главное, как он сюда попал? Набрав в легкие побольше воздуха, Энн распахнула дверь.

Патрик стоял к ней спиной, его лысина сияла в лучах зачем-то включенного электричества. Рядом стоял незнакомый человек, который вместе с ним внимательно разглядывал старинную люстру.

– М-м-м… я полагаю, за нее можно будет выручить приличную сумму, хотя теперь уже не так много охотников до подобных вещей – слишком старая и слишком дорогая. Пожалуй, лучше вывести ее на континент, найти агента… – Незнакомец замолчал, заметив Энн, и подтолкнул Патрика.

– А, Энни! – воскликнул тот.

Добродушие в его голосе не обмануло маленькую хозяйку: она хорошо знала цену этому человеку и разделяла те неприязнь и недоверие к нему, которые испытывали ее дед и отец.

– Что ты здесь делаешь, Пат? – спросила она, насупив брови, оставляя без внимания его фальшиво-дружеский тон.

Незнакомец отошел прочь и стал разглядывать деревянную резьбу лестницы, а сам Патрик, почувствовав враждебность Энн, метнул на нее недобрый взгляд и сказал с наигранным спокойствием:

– Да вот, осматриваю свое имущество.

– Оно пока не твое, – жестко ответила Энн.

Пат лишь досадливо пожал плечами. В противоположность ее ближайшим родственникам дядюшка располнел с годами. От злости кровь приливала к его щекам, делая эту толстую физиономию еще более отталкивающей.

Отец говорил, что у Патрика очень тяжелый характер. В те несколько раз, что Энни приходилось сталкиваться со своим дядей, она могла судить о его грубости и заносчивости только по нескрываемой напряженности, исходившей от его жены. Но теперь она впервые убедилась в этом лично.

– Пока, может, и нет, но скоро будет, – свирепо отозвался он. – И ни ты, ни кто-то другой ни черта с этим не поделают. Наконец-то раз в жизни, старик разумно распорядился своим добром. Как ты считаешь, Клем, сколько может стоить эта лестница? – обратился он к своему компаньону, при этом нагло ухмыляясь в лицо девушки.

Пока они обсуждали эту тему, Энн поняла, что бессмысленно надеяться на благоразумие этого человека и взывать к его лучшим чувствам. Их у него просто нет. Он получит удовольствие, стерев дом с лица земли.

Она услышала скрип тяжелой парадной двери и осторожно обернулась. Кто бы еще мог пожаловать? Очередной деловой партнер Патрика? Но, к изумлению Энн, это оказался Рейт. Он двинулся прямо к расположенному напротив двери камину, с легким удивлением оглядывая место действия и действующих лиц.

Энн заметила враждебность, а вслед за ней – и подозрительность, сверкнувшие в глазах Патрика при виде вошедшего. Но Рейт уже отвернулся от Патрика и смотрел на Энн. И девушка вдруг в ошеломлении заметила, что делал он это с таким выражением, с каким сроду не глядел ни на одну женщину. Тем более на нее. От неожиданности она даже на миг зажмурилась. Но этот взор уже не отпускал ее, источая столько чувств, что Энн стало не по себе.

Откуда у Рея такая способность – превращать свой взгляд из холодного, тусклого, чуть золотистого в горячий и чувственный, янтарно-мягкий? Где он научился так смотреть на женщину, что все в комнате, включая ее саму, готовы были уверовать, как страстно он влюблен. Но ведь этот человек никогда не испытывал к ней симпатии и даже напротив…

– Рей! – слабо воскликнула Энн, бессознательно схватившись за горло, где бешено билась какая-то жилка, повторяя удары сердца. – Я думала, ты приедешь позже.

– Я и собирался, – ответил он, – но не смог вынести разлуки.

Энни поперхнулась воздухом. Щеки ее пылали. Что еще он задумал?

Она застыла, завороженно наблюдая за ним. Рейт устремился, протянув руки к Энн, бросив кейс, и тот с глухим стуком ударился об пол. Рейт привлек ее к себе и с такой страстью сжат в объятиях, что пальцы впились в тело.

Лицо ее было так плотно прижато к его груди, что вместо слов, которые она пыталась произнести, вышло лишь что-то нечленораздельное. Раздавалось лишь его нежное бормотание:

– Господи, как я по тебе соскучился.

Энн возбужденно и порывисто дышала.

– Ты уже сообщила Пату нашу приятную новость, любовь моя?

Приятную новость? Какую? Энни отчаянно дернулась, пытаясь освободиться из его объятий, и с ее губ уже почти сорвались недоуменные возгласы. Но она опоздала, Рейт быстро наклонился и закрыл ей рот совершенно нежданным поцелуем.

Рейт ее обнимает! Целует! Господи, что происходит? Она недоуменно и тревожно посмотрела в его лицо. Глаза Рея все еще сохраняли тот незнакомый, захватывающий дух янтарный оттенок. Рот, плотно прижатый к ее рту, призывая к молчанию, вел себя совсем не так, как могло бы ей представиться в самых смелых фантазиях. Он совершал что-то… что-то такое…

Головокружительная волна захлестнула ее. Глаза у обоих были открыты, и он просто гипнотизировал ее взглядом, заставляя подчиняться всем безмолвным командам. Она ощущала, как под чувственным давлением его губ ее собственные распускались, словно цветок, как расслаблялось все ее тело, тая в его объятиях, а душу властно захватывало странное и незнакомое чувство. Энн с ужасом ощутила, как у нее напряглись и затвердели соски. Чуть вскрикнув, она наконец оторвалась от него.

– Ты права, – согласился он, как будто она что-то сказала. – Не время и не место.

Голос его звучал мягким, грудным мурлыканьем, и легкая дрожь прокатилась у нее по спине. Он приложил палец к ее губам.

– Черт возьми, что здесь происходит?

Точно в бреду оторвала она взгляд от Рейта и посмотрела встревоженно на Патрика.

– Разве Энн тебе не сказала? – вежливо поинтересовался Рейт. – Мы с ней женимся. Я уже оформил разрешение, – снова обратился он к Энн, отворачиваясь от Патрика и не обращая внимания ни на его злость, ни на расспросы – словно бы дяди тут вовсе не было.

Вот бы мне так, подумала Энн. Рейт ведет себя, как будто они наедине, совершенно одни, будто влюбленная пара.

– Свадьба будет, как ты хотела – очень скромная в нашей церкви.

В церкви? У Энн захватило дух. Но на сей раз она сумела сдержаться.

– Вы не посмеете! – раздался за спиной рев Патрика. – Не воображайте, что я не понимаю вашего замысла! Не воображайте, что…

– Пат.

Не повышая голоса, не поворачивая головы, по-прежнему глядя на нее, одним лишь словом Рейт ухитрился – ну не чудо ли? – остановить поток словесных излияний претендента на наследство и заставил себя слушать.

– Пат, я думаю, тебе уже пора. Я провожу вас.

Наконец-то Рейт оторвался от нее, и в следующий момент Энн уже почти смеялась над бессильным гневом дядюшки и смущением его приятеля, который все пытался понять, в чем дело и почему его втянули в какое-то сомнительное предприятие.

– Вы еще обо мне услышите, – угрожающе проговорил в дверях Патрик. – Вы пока что не женаты, а кроме того…

– Всего доброго, Патрик, – невозмутимо перебил его Рейт и плотно прикрыл за гостями дверь.

Воцарилось тяжелое молчание.

– Ты это всерьез? – пересохшими губами спросила наконец Энни. – Насчет нашей женитьбы?

– Да, – спокойно ответил Рей. – В чем дело, Энн? – возвращаясь к своей обычной поддразнивающей манере, спросил он. – У тебя появились какие-то задние мысли?

Энн задумчиво поглядела на лестницу, потом – на люстру и отрешенно покачала головой, боясь полагаться на собственный голос.