Текст книги "Шепот моего сердца"

Автор книги: Лора Брантуэйт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Карен, а ты всегда носишь одежду с высоким воротом? – вдруг спросил он.

– Д-да, – ответила она, запнувшись. Его вопрос удивил ее. – А откуда ты узнал?

– Предположил. А, кстати, почему? Только не говори, что у тебя там шрам от ожога, иначе я удавлюсь от собственной бестактности.

– Я чувствую себя неуютно, когда горло открыто, – призналась она и инстинктивно положила руку на шею, туда, где лежит между ключицами нежная ямочка. – Прямо какой-то вечер откровений получается, тебе не кажется?

– Кажется. Но разве это плохо? Может быть, еще кофе? Или чего-то покрепче?

– А можно угостить тебя ужином?

– Меня еще никогда не угощали ужином девушки, которых я знаю меньше часа.

Карен деловито посмотрела на наручные часы – непропорционально большие для ее запястья, плоские, черные с серебристыми стрелками и точками, отмечающими часы.

– А час уже почти прошел. Расслабься.

– Ну хорошо. Ужин так ужин. Я вспомнил, что даже не обедал. Но угощаю я. Этого требует мое джентльменское достоинство.

– Не могу отказать твоему джентльменскому достоинству, – рассмеялась Карен.

Йен обернулся и сделал знак официантке. Она как раз шла к столику через один от них – несла на подносе две чашки кофе. В этот момент крупный мужчина, сидевший к ней спиной, что-то оживленно рассказывал своему приятелю и, видимо, дошел до кульминационной точки своего повествования – взмахнул рукой. Слишком резко и слишком сильно. Девушка с подносом инстинктивно попыталась уклониться от неизбежного удара, и от ее движения поднос потерял равновесие. Карен ахнула. Она, как в замедленной съемке, видела, как съезжает с подноса крайняя чашка кофе. Девушка напрягается, судорожно пытается остановить ее падение, но тщетно. На пол летит вторая чашка. Горячий кофе из первой чашки попадает на брюки «виновнику торжества».

– А-а! Твою мать! Ты что делаешь, корова?! – возопил ошпаренный посетитель.

Его крик смешался со звоном разлетающихся осколков фарфора. Официантка помертвела, засуетилась, что-то затараторила…

– Да я тебя… – Он схватил ее за руку. В представлении Карен именно так и выглядят мужья, которые колотят жен, если те мешают им смотреть футбольный матч.

Люди вокруг замерли.

– Что вы себе позволяете? – тоненько пискнула официантка.

Карен и не предполагала, что ее вполне нормальный голос может стать таким высоким. Она вся сжалась в комок. Она ненавидела скандалы. Она боялась злых мужчин. Нет, не потому, что ее отец бил мать, он ее и пальцем никогда не тронул. Но один раз она видела – обычная в принципе сцена для окраины захолустного городишки, – как сосед втащил свою плачущую жену в гараж, держа в другой руке кусок шланга, и это было самое жуткое воспоминание из ее детства. С тех пор, если происходило что-то подобное, Карен со всей остротой чувствовала свою детскую беспомощность и почти противоестественный страх. Она никогда не вмешивалась и ненавидела себя за это.

– Немедленно отпустите женщину! – Слова Йена упали, как три глыбы льда.

Карен заметила, как вздрогнули на своих местах злосчастные свидетели этой сцены. Йен встал – как-то по-особенному встал, быстро и… веско, что ли. Нарочито медленно – или Карен так показалось – подошел к зарвавшемуся хаму.

Она не слышала, что Йен говорил ему и официантке: он говорил тихо, а в ушах у нее шумела кровь. Говорил он недолго. Но после этого громила – а он оказался и вправду огромным – пошел красными пятнами и что-то буркнул в сторону официантки. Йен что-то ему повторил. Громила бросил ей отчетливое «извини», а его приятель вскочил, вытащил из бумажника какие-то купюры, сорвал с вешалки две куртки и буквально выволок друга из кафе. Друг двигался неохотно, но не сопротивлялся. У выхода смачно сплюнул на пол и с ненавистью оглянулся на Йена. Карен это видела, а Йен – уже нет. Он подошел к ней. Официантка в слезах куда-то убежала, пришел парнишка-уборщик со шваброй и ведром.

– Ты чего так испугалась? – почти ласково спросил Йен.

Карен промолчала – она не была уверена, что уже вполне владеет голосом.

– Обычный хам, думает, что если он огромный боров, то это дает ему несколько больше прав, чем другим. Выпил к тому же. Алкоголь для таких – как топливо. Ну и кипяток на ногу сыграл свою роль.

– Ты его оправдываешь? – поразилась Карен.

– Нет, заговариваю тебе зубы, чтобы вывести из состояния шока.

– Что ты ему сказал?

– Да ничего особенного.

– И он от «ничего особенного» сдулся, как воздушный шарик?

– Ну, скажем, я поставил его в известность, что я окружной судья, и, если он не извинится перед дамой, я постараюсь, чтобы его дело попало ко мне, а дальше – обеспечу ему полезный для здоровья, но вредный для самооценки досуг месяцев на восемь. Примерно так.

Карен хлопала ресницами.

– Я немного усугубил ситуацию, но он же простой обыватель, для него в принципе разница между офицером полиции, сотрудником ФБР и окружным судьей не велика. Это просто те парни, с которыми лучше не связываться. И он решил не связываться.

– А ты и правда судья?

– Да.

Карен кивнула – мол, понятно. «Непонятно только, откуда берутся такие обаятельные судьи», – заметил внутренний голос. Видимо, она тоже – просто обывательница, для которой невелика разница между судьей и агентом ФБР. В любом случае это человек из другой касты. Ответственный за чужие жизни.

– И как работа, нравится?

– Да, вполне. – Он ответил подчеркнуто небрежно, очевидно уловив в ее вопросе подтекст.

– То есть ты решаешь судьбы незнакомых людей – и тебе это доставляет удовольствие?

– Я не сказал, что доставляет удовольствие. Я сказал, что мне нравится моя работа. Я считаю ее очень достойной. А решают свои судьбы сами люди. Когда человек идет на преступление, он знает, что ему грозит наказание. Впрочем, я работаю как с уголовными, так и с гражданскими делами.

– И как ты со всем этим справляешься?

– Слушаю свою совесть, – серьезно ответил Йен. – Это главное.

– Тогда понятно, – улыбнулась Карен.

Пришла та самая официантка, которой досталось от невоздержанного громилы. У нее припухли веки: очевидно, она плакала от пережитого где-нибудь в кухне. Она долго извинялась, долго благодарила Йена, даже строила ему глазки, как показалось Карен (и, что интересно, очень сильно ей не понравилось). В благодарность за свою спасенную честь она предложила им заказать что-нибудь за счет заведения. Йен подмигнул Карен – мол, видишь, как удачно все складывается. Попросил принести фирменное блюдо и бутылку хорошего красного вина. Карен догадалась уточнить, что это за фирменное блюдо. Это оказалась свинина в кисло-сладком соусе с ананасами. Они переглянулись – и одновременно кивнули.

– Можно тебя подвезти, Карен? – спросил Йен, когда с ужином было покончено. – Или ты на машине?

– Я без машины, но ты же пил! – удивилась Карен.

– Я абсолютно трезв. Почти абсолютно. Я отлично вожу машину, и меня ни разу не ловили в нетрезвом виде за рулем.

– Представь себе, я сегодня совершенно бесстрашна и готова к любым приключениям! – провозгласила Карен, которая уже ощущала легкое действие кьянти, точнее тех двенадцати его процентов, которые составляет алкоголь. – Но я живу не в самом фешенебельном районе.

– Ты надеешься меня этим напугать?

– Нет. Делаю предупреждение.

– Принял к сведению. Пошли.

– А далеко ли нам идти? – Карен поднялась и хихикнула: пришлось приложить усилия, чтобы не покачнуться. А очень хотелось. Вестибулярный аппарат прямо-таки этого требовал.

– Нет. Но если хочешь, подожди здесь, я схожу за машиной сам.

– Нет, отчего же. Можно и прогуляться… Пройдемся по памятным местам. Перекресток, где состоялась наше знакомство… – мечтательно промурлыкала Карен.

Йен подал ей пальто и, надев, на мгновение задержал руки на плечах. Странное чувство. До этого он никак не показывал, что в их общении возможен какой-то сексуальный оттенок.

В этот момент Карен была достаточно смелой, чтобы признать, что его прикосновение ей приятно.

«А не сообщить ли ему об этом?» – невинно поинтересовался внутренний голос. Карен знала, что это на самом деле – шпилька.

Невнятные осадки на улице прекратились. Свежий воздух – разумеется, относительно свежий, откуда на Манхэттене воздух без примеси выхлопных газов? – бодрил. Хмель выветривался. Карен потянулась за пачкой сигарет, чтобы окончательно прийти в себя.

– А я-то думал, что ты про них забыла. Для заядлой курильщицы ты неплохо держалась.

– А ведь действительно забыла. Но суровая реальность поставила все на свои места, – усмехнулась Карен.

Они дошли до внушительного здания федерального суда. Йен парковал свою машину на подземной, жестко охраняемой служебной стоянке. Они спустились туда на лифте. Холла Карен даже не запомнила – кроме того, что потолки там были настолько высокие, что она не видела узора лепнины даже в очках.

В лифте пахло лавандой. Очередная загадка этого мира. Ну откуда в лифте такого здания – лаванда? Карен задала этот вопрос Йену.

Тот пожал плечами. То ли устал от непосредственности в общении, то ли здесь, в месте несения службы, он не мог больше быть собой, а становился сухим, жестким, справедливым судьей Рэндомом.

«Все. Вечер поэзии закончен», – съехидничал внутренний голос. Карен подумала, что по поводу него – внутреннего голоса – нужно будет отдельно поговорить с Амандой. Вдруг это на самом деле болезнь? Хотя ничего страшного. Если болезнь, то от нее должны помогать какие-то таблетки. А значит, есть способ заставить его заткнуться. «Навсегда», – пообещала ему Карен.

Стоянка была полупуста: большинство сотрудников уже разъехались по домам. На полупустых подземных парковках Карен всегда вспоминала про всевозможные фильмы ужасов. Каждый режиссер триллера, будь он трижды бездарностью, знает, что подземная стоянка – одно из самых страшных для человека мест. И потому непременно втискивает в фильм сцену на парковке. Она редко бывает самой удачной, зато берет своей близостью к реальности. Этакая «леденящая кровь рутина».

Йен оказался владельцем «очень серьезного», как выразилась Карен, черного «порше». В салоне пахло кожей и сандаловым деревом. Карен, несмотря на то что курила, тонко чувствовала запахи. Ноток женских духов там не было.

Хотя какая, в общем-то, ей разница. Это их последние полчаса. А потом – все. Ариведерчи.

– Помнишь, с чего все началось? – спросила Карен с улыбкой и сама не заметила, что улыбка вышла грустная.

– Что именно? – Он завел машину.

– Наше знакомство. Мне нужен был твой номер телефона.

– А, конечно. Держи.

Йен вытащил из внутреннего кармана визитку. С двух сторон черная. На одной стороне – серебристый текст.

– Она подходит к моим часам, – пробормотала Карен.

– Это еще одно чудесное переплетение судеб.

Машина тронулась с места.

– Нет, не судеб, а только ниточек. Одна случайная встреча – еще не переплетение, а только… пересечение. Вот, например, две прямые на плоскости пересекаются не больше одного раза, – известный закон геометрии. Или теорема? Ах, какая разница!

– Не хочу показаться неоригинальным, но, может быть, ты оставишь мне и свой номер тоже? Чтобы если все-таки переплетение, у судьбы было больше зацепок, – серьезно пояснил Йен.

Карен хихикнула и вытащила из бокового кармана сумки свой видавший виды мобильник. Он неплохо сохранился для аппарата с такой сложной судьбой. Где только Карен его не роняла! И даже как-то едва не утопила. Но он был упрям, хотел жить и стойко справлялся со всеми неприятностями. Карен набрала номер с визитки.

Во внутреннем кармане пиджака у Йена зазвучала мелодия «Show must go on».

– O-o… Тебе нравится Меркьюри?

– Жизнеутверждающая песня.

– Понятно. Ладно, мой номер заканчивается на двадцать семь. Если вспомнишь внести меня в телефонную книгу, у тебя останется мой номер. Нет – значит, нет. Это чтобы у судьбы был больший простор для фантазий.

– А ты проявляешь большую заботу об этой особе. Куда едем?

– Джейн-стрит, семьдесят девять. Это ближе к Восьмой авеню.

– Хорошо, поедем на Восьмую авеню, а дальше покажешь. Я не знаю, где эта улица с романтическим названием.

– Да, название – одно из немногих ее достоинств. Но жить на Джейн-стрит гораздо приятнее, чем на какой-нибудь прозаической Восемнадцатой стрит. А ты не слушаешь радио в машине?

– Зачем мне радио, если пока у меня есть ты?

Еще один тонкий, почти ускользающий намек на что-то. Игра в слова, такая сладостная иногда между мужчиной и женщиной.

– Ой, а не слишком ли рано я отбросила версию про маньяка?

Йен ничего не ответил.

– Прости, глупая шутка. Наверное, я хуже, чем радио.

– Ты в миллиард раз лучше, чем радио, потому что ты живой человек, и у тебя в душе – целый мир. Попроси своего психолога объяснить тебе это.

Он сказал это как-то то ли устало, то ли походя, но Карен боялась шелохнуться, чтобы не разрушить магическую силу его слов.

«Это самый удивительный мужчина, которого я только встречала», – подумала она.

И тут ей стало так грустно, так невыносимо тоскливо, что впору было сжаться в комок и заскулить. Этот невероятный человек подарил ей волшебный вечер. Но через несколько минут сказка закончится, и все станет, как было… Скоро полночь, дорогая Золушка. И почему Аманда не предупредила, что может быть настолько хорошо… и что в этой сказке действуют все обычные сказочные законы. Кроме хеппи-энда.

Ехали молча – наговорились за ужином. Карен пыталась свыкнуться с мыслью, что больше никогда его не увидит. О чем думал Йен, она не знала и знать, наверное, не хотела.

Он подвез ее к самому подъезду.

– Прошу, мисс! Кстати, как твоя фамилия?

– А это важно? – Она попробовала улыбнуться.

– Мм… Да.

– Норфолк. Карен Норфолк.

– Хорошо. Я запомню. Спасибо за необыкновенный вечер, Карен Норфолк.

– Это тебе спасибо. Все было великолепно.

– Пусть в следующий раз, когда ты… встретишь на кого-нибудь на улице, тебе повезет еще больше.

– Боюсь, что это невозможно! – рассмеялась Карен. – Спасибо, что подбросил. Удачи!

«Возможно, милая, еще как возможно. В этом городе полно психов и моральных уродов, но не меньше и хороших парней, свободных, веселых, не искалеченных жизнью парней, которые с радостью составят тебе компанию не только на вечер, но, может, и на всю жизнь!» – подумал Йен. В этой мысли сквозила ощутимая горечь.

– Пока-пока. – У нее получилось почти вопросительно: видимо, он замолчал слишком надолго.

– Да, пока! Если что – звони.

– Ты тоже.

Она вкрадчиво хлопнула дверцей. Йен запоздало спохватился: нужно было помочь ей выйти. Отвык от общения с девушками, что ни говори. Он проводил взглядом хрупкую фигурку: поднялась по ступенькам почти бегом, скользнула за темную, обшарпанную дверь. Исчезла.

Несколько секунд Йен не мог справиться с оцепенением. Такое с ним случалось иногда – когда он испытывал грусть. Что такое память тела, Йен знал не понаслышке. Пять лет назад он едва не превратился в человека-растение. Ну разве что у обычного кататоника отсутствует высшая нервная деятельность. А он был лишен этого милосердного сна разума…

Йен включил радио. Как можно громче. Чтобы заглушить собственные мысли. Какая-то томная девица в простеньких стишках обещала своему возлюбленному «миллион наслаждений» этой ночью. Пускай… Пусть у них все будет хорошо. Он лихо развернул машину и помчался назад. Здорово, что он отличный водитель и ему ничто не грозит…

4

Карен не смогла открыть дверь – Мэрайа опять забыла ключ в замке. Это ее фирменный стиль. Карен раздраженно надавила на кнопку звонка, выругалась, потому что вспомнила, что он не работает, и принялась стучать.

– Ой, привет! – На пороге стояла Сибил в едко-зеленой маечке. – Как дела?

– Обожаю, когда мне открывают дверь! – натянуто улыбнулась Карен.

– Эй, у тебя ничего не случилось?

– Нет, просто тяжелый день, – бросила Карен уже через плечо.

Ну и что, что это неправда. День был бесподобным. Самый богатый на приятные события день за последние несколько месяцев. До этого что-то подобное было в день ее рождения, который, по счастью, пришелся на воскресенье. А до этого… А, не важно.

Карен повесила пальто в шкаф. Стянула свитер и джинсы. Бросила взгляд на себя в зеркало – хрупкое полуобнаженное тело, лицо с печатью мировой скорби. Позади – неоштукатуренная стена красного кирпича с неровно положенным раствором, изюминка ее комнаты. Какая получилась бы фотография…

Стоя под душем, Карен пыталась убедить себя, что все сложилось как нельзя лучше. Ее предупреждали, что вряд ли дело выгорит с первой «потенциальной жертвой». Можно нарваться в лучшем случае на непонимание и отторжение, а в худшем – на откровенное хамство. А Йена даже не пришлось долго уговаривать. Она молодец, она выполнила такое сложное задание, у нее в багаже – незабываемый ужин и телефон нового знакомого. Гораздо больше, чем от нее требовалось. Ее ведь никто не просил уговорить первого встречного на ней жениться!

«А ты думаешь, во всем этом городе нашелся бы желающий?» – напомнил о себе внутренний голос.

«Заткнись», – посоветовала ему Карен.

Выйдя из душа, она облачилась в оранжевую футболку с огромным зеленым яблоком на груди – известный способ поднять себе настроение – и потертые джинсы, обрезанные чуть ниже колена. Таким образом она обычно сигнализировала миру «отвали от меня». Но мир в общем-то никаких агрессивных действий не предпринимал, а настроение почему-то не улучшалось. Карен пошла на кухню есть круассаны с медом (естественно, изначально круассаны существовали отдельно, а мед отдельно).

Впереди еще целых два выходных. Чем их наполнить кроме сна, еды и видео – совершенно неясно. И черт с ним, со списком дел на сегодня, которым так и не суждено, похоже, быть сделанными.

А впрочем…

Кто мешает сойти с наезженной дорожки? Она, в конце концов, не поезд метро!

Можно, к примеру, вытащить Кэтти в кино. А потом – в бар. Поделиться последними новостями из личной жизни. Карен хмыкнула. В кои-то веки у нее тоже есть новости на этом фронте! Пусть история и не будет иметь продолжения, но это почти что романтическое приключение. Эх, почему такие мужчины, как Йен, если и появляются в жизни, то всегда проходят мимо?

Карен оставила в покое пакет с круассанами и принялась просто выдавливать мед из бутылочки в ложку. За этим глубокомысленным занятием ее и застал звонок телефона. Точнее сначала ей показалось, что это просто галлюцинация. Но знакомая мелодия звучала все отчетливее и отчетливее. Карен рысцой помчалась в комнату, по пути успев подумать про пожар на фирме. Давно ей никто не звонил в пятницу после девяти.

На дисплее высвечивался незнакомый городской номер.

– Алло? – выдохнула Карен.

– Здравствуйте, мисс Норфолк, – проговорил дружелюбный, но немного усталый женский голос.

– Здравствуйте, – осторожно ответила Карен.

«Ну, если они еще и ночью будут меня доставать по поводу каких-нибудь билетов и всего остального…»

Она уже приготовилась держать оборону, отстаивая границы своей личной свободы. Ведь по выходным она имеет право на эту самую личную свободу!

– Простите, кем вам приходится мистер Рэндом?

Вот это да. У Карен было ощущение, что ее ударили по лбу. Дверью, которую она сама собиралась открыть. Рэндом… А, это же Йен! Но что случилось?

Сердце забилось быстрее, тревожнее.

– Мистер Рэндом – мой знакомый, – ответила Карен.

– Простите, что беспокою, – начала оправдываться невидимая обладательница усталого голоса, – но ваш звонок в памяти его телефона записан последним, а по другим записям совершенно непонятно, кто ему друг, а кто родственник, а матери я звонить не отважилась…

– В чем дело? – Карен почувствовала, как холодеют и становятся липкими ладони.

– Мистер Рэндом попал в аварию на выезде из тоннеля на Пятой авеню.

Сердце пропустило удар. Карен схватила воздух ртом, как рыба, которую вытащили из воды.

– Жив?!

– Да, он жив, но все еще находится без сознания.

– Откуда вы звоните? – Карен металась по комнате, как по каменной клетке.

– Больница Сент-Луис, это возле Томпкинс Сквер Парк.

– Я сейчас приеду! – Карен оборвала связь и бросила телефон на кровать.

«А на каком основании ты туда собралась?» – деликатно поинтересовался внутренний голос.

«Во-первых, позвонили именно мне, а во-вторых – это со мной он пил! – оборвала его Карен. – Господи, это же я виновата…»

Дорогу до больницы Карен помнила плохо. Хорошо еще такси подвернулось быстро, а таксист оказался стеснительным индусом и с разговорами не приставал.

«Господи, пожалуйста, пусть он выживет, пусть с ним все будет хорошо, он ведь такой… такой…» – Карен плакала от страха и сама этого не замечала. Если бы еще сегодня утром кто-то сказал ей, что вечером она будет ужинать с незнакомым мужчиной, а потом помчится к нему в больницу, она бы дала этому вруну крепкую оплеуху.

Впрочем, Йен умирать вовсе не собирался, как ей объяснила дежурная медсестра за стойкой регистрации, очевидно, та самая, которая ей звонила. За то время, пока Карен добиралась в больницу, он пришел в себя. Медсестра проявила максимум участия: очевидно глядя в блестящие от слез глаза Карен и на ее вцепившиеся в стойку руки, поняла, что позвонила кому нужно. У него средней тяжести сотрясение мозга и несколько ушибов, впрочем, кости целы. Если учесть, что машина перевернулась, то можно сказать, что все обошлось благополучно.

– Больше никто не пострадал?

– Нет, слава богу, в это время движение там не очень оживленное. Водитель встречной машины, которой «порше» мистера Рэндома перегородил путь, успел затормозить. Сейчас придет Кира, сиделка, она вас проводит к нему.

Кира пришла действительно быстро, и Карен с трудом оторвала себя от такой славной, такой надежной опоры. Слишком много впечатлений. Слишком много переживаний. Слишком много адреналина для одного дня. Она чувствовала себя старой мочалкой – взмыленной, некрасивой и растрепанной. Впрочем, психическое переутомление не помешало ей испытать острый приступ страха перед дверью в индивидуальную палату, куда поместили Йена.

– В чем дело? – удивилась Кира, полная южанка, которой удивительно не шла больничная одежда. Она уже нажала на ручку двери и не поняла, почему Карен вдруг отпрянула.

А что Карен могла ей сказать? Что она познакомилась с этим человеком всего несколько часов назад, что она ему никто, вообще никто, что она последний человек в записной книжке его мобильного, которому стоило звонить?

«А я что говорил? – восторжествовал внутренний голос. – В следующий раз, любительница приключений на свою задницу, будешь внимательнее меня слушать!»

«Не дождешься», – устало отмахнулась Карен. Как же так получается, что какая-то часть ее все время думает гадости?

Кстати, когда Йен успел записать в телефон ее имя и фамилию?

– Нет, ничего, простите. – Карен вымученно улыбнулась. – Тяжелый день.

– Я принесу вам успокоительного. Мистер Рэндом, к вам посетительница. Только не волноваться и резких движений не делать! Обниматься-целоваться будете потом!

Карен вспыхнула и подавила желание сбежать. До чего несносно бестактными бывают эти медики! Наверное, пунцовый румянец на бледном лице – весьма интересное зрелище. «Чахоточная дева, посмотрите, какая романтика», – хихикнул внутренний голос.

Йен, не обращая внимания на предупреждения Киры, приподнялся – похоже, ему было страшно любопытно узнать, какая такая посетительница решила его навестить.

– Карен?!

Никогда в жизни Карен не видела на лице человека такого искреннего недоумения. То, что обычно мимика у Йена очень сдержанная, только усилило эффект. Обычно… Надо же, в ее сознании уже появилось «обычно», связанное с ним.

– Ну да, это я. – Она смущенно улыбнулась. – Прости, не подумала купить тебе цветов.

– Цветов? Какая глупость! – Он откинулся на подушку и поморщился – наверное, голова болит. – Но как ты…

– Но тебе ведь приятно видеть меня здесь! – Карен попыталась скрыть неловкость под маской наглости. Помнится, в начале их знакомства дерзость сработала на нее.

– Безусловно, – очень серьезно подтвердил Йен. – Так заходи, не стесняйся.

Карен только сейчас заметила, что до сих пор топчется на пороге. Йен ей улыбался, причем совершенно искренне. И как-то по-особенному открыто.

– Я бы сказал, что ты очень упорная, – как бы по секрету сообщил он ей, – но боюсь, что ты услышишь «настырная». А я и вправду рад тебя видеть, чему и сам немало удивлен, так что скажу по-другому: ты девушка-сюрприз.

– Точно. – Карен упала в кресло. – Знаешь, они позвонили мне, потому что уцелел твой сотовый, а последняя запись была – о моем звонке, а я так перепугалась, что забыла спросить, что с тобой, и сразу же приехала.

– А почему ты оправдываешься?

– Я… я не оправдываюсь. Я объясняюсь, – смешалась Карен. – Как ты себя чувствуешь?

– Скверно, но это скоро пройдет. Пустяки. Ты уже слышала, что мне несказанно повезло?

– Да.

– Два счастливых случая за один-единственный вечер… Надо подумать, чем я заслужил столько подарков от жизни.

– Ну, если встреча со мной для тебя – это что-то из разряда автокатастроф, то…

– Стоп-стоп-стоп. Ты что, настроена пообижаться?

Карен прислушалась к себе. Да, если честно, настроена. Но это получается как-то совсем несправедливо и очень по-семейному.

– Нет, – сказала она.

– А все-таки…

По интонации она поняла, что его интересует.

– Скажем так, я ощутила свою вину, – вздохнула Карен. – Ведь мы с тобой вместе выпили, и ты после этого сел за руль…

– Понятно. Еще одно подтверждение твоей ответственности.

– Слушай, я понимаю, что все это похоже на театр абсурда, но раз с тобой не случилось ничего страшного, я пойду. Еще чуть-чуть посижу и пойду. А вот и мое лекарство. – Она взяла у Карен маленький поднос со стаканом и таблеткой.

– Мне будет жаль, если ты уйдешь, – медленно, будто с усилием проговорил Йен.

– Хочешь, чтобы я осталась? – улыбнулась Карен. От его слов моментально прошли раздражение и нервозность. Ну разве что усталость осталась.

– Если я скажу «да», это будет нескромно?

– Да.

– И все же – да. Тебе кто-нибудь говорил, что с тобой очень легко? Обычно я совсем не такой.

– Несложно догадаться. Обычно ты очень серьезный, даже, пожалуй, мрачный человек со сталью во взгляде, которому никто не решается возражать?

– Правильно. – Йен усмехнулся. – У тебя тонкая интуиция. И богатое воображение.

– Нет, просто ты и сейчас такой, только расслабленный. – Карен скинула ботинки и забралась в кресло с ногами. – Я тоже хочу расслабиться, – пояснила она.

– Тебе вроде таблетку для этого принесли?

– Ах, прости, забыла про твой необычный юмор, который больше похож на сарказм.

– Ничего, я не дам тебе про него забыть. Ты хоть понимаешь, что я уже много лет ни с кем не разговаривал так, как с тобой сегодня?

Ей показалось, что при этих словах он снова скривился от боли, но, возможно, он просто шевельнулся, и так причудливо сдвинулись тени на его лице.

– Взаимно.

– Поэтому я собираюсь взять из нашего общения все возможное. – В глазах его сверкнула – или это снова игра света? – веселая искорка.

– Съесть это яблоко, не упустив не капли сока? – рассмеялась Карен.

Надо же, после всего этого она еще может смеяться!

– Какое яблоко?

Когда он чего-то не понимает или чему-то удивляется, он хмурится. Эта деталь внезапно показалась Карен очень трогательной.

– Это такое упражнение. Чтобы вновь почувствовать вкус к жизни. Красиво одеться, запереться в комнате, зажечь свечи и целый час – ровно час! – есть большое яблоко. Думать только о нем. Наслаждаться им… Ой… – По выражению в его глазах она поняла, что несколько перегнула палку. Выражение это было немного насмешливое, но даже если он и хотел съязвить на этот счет, то промолчал. – А здесь прохладно. Интересно, можно ли подвинуть кресло к батарее? – Карен попыталась за суетой скрыть смущение. Что-то в последние полчаса она слишком много смущается…

– Подожди!

– С ума сошел?! – ужаснулась Карен, заметив, что он пытается встать.

– Ну я же не труп, чтобы при мне девушки двигали мебель, а я преспокойно лежал!

– Здесь все просто, оно на колесиках! Вот… Раз – и все!

– Иногда феминизм бывает для мужчин удобен.

– Иногда полезно иметь капельку здравого смысла!

– Вот чего-чего, а здравого смысла у меня на десятерых.

– А незаметно, – съязвила Карен. – Здравомыслящий человек не сядет пьяным за руль.

– У тебя какое-то нереалистичное представление о здравом смысле и вождении. Кстати, сама водишь?

– Нет. Права есть, но как-то не довелось.

– Понятно. Ну да ладно. Тем более что я не был пьян, я просто… отвлекся.

Йен не стал уточнять, что отвлекся на то, чтобы внести ее номер в память телефона, а это и впрямь было опрометчиво, потому что вести машину одной рукой, держа в другой сотовый и глядя на дисплей этого самого сотового, мягко говоря, неудобно. Но он почти проскочил и уже закрывал «раскладушку», когда… ему навстречу вылетел тот сумасшедший мотоциклист, и Йен так резко вывернул руль, что машина потеряла управление. Хорошо хоть псих тот не разбился. Но жалко, что ему удалось смыться с места происшествия.

Тот факт, что он мог бы сейчас лежать не в комфортабельной больничной палате, а в реанимации или в холодильнике в морге, как-то не особенно Йена беспокоил. Может быть, оттого что не вмещался пока в сознании. А может, оттого, что он уже давно не дорожил своей жизнью. Гораздо больше его беспокоил вопрос справедливости или несправедливости происходящего. Мотоциклист псих, и из-за него мог погибнуть человек, а потому он должен понести ответственность. И Йен еще не метал молнии только потому, что никто всерьез не пострадал. Собственное «ранение» он в расчет не брал.

– Если ты хочешь, чтобы я тебя еще сколько-то развлекала разговорами, то я пойду поищу автомат с горячими напитками, – поставила его в известность Карен.

– Хочу. Иди, – кратко ответствовал Йен.

У Карен возникло ощущение, что она спит. Возможно, это действовало успокоительное. Неужели Кира принесла ей валиум? Двигаться было тяжело, будто в толще воды, и звуки раздавались… как-то медленно. В какой-то момент Карен подумала, что до автомата она будет брести целую вечность. Лет через пятьдесят, наверное, умрет, превратится в призрак больницы и уже в бестелесном виде продолжит этот заколдованный путь.

Автомат обнаружился на этом же этаже, рядом с лифтом. Карен добыла себе стаканчик чая с лимонным ароматом. И как можно наливать чай в бумажный стаканчик? Путь обратно занял не меньше времени и сил, но, как ни удивительно, Карен не расплескала по дороге и трети чая. Что ж, наркотический дурман достоин того, чтобы стать изюминкой этого дня…

Внутренний голос красноречиво молчал.

– Карен, а почему ты движешься как сомнамбула? – полюбопытствовал Йен. Он пребывал в невероятно благодушном настроении.

– Мне спать пора, – буркнула Карен.

– У-у… А как же разговоры?

– Какие еще разговоры?! – возмутилась от дверей Кира. – Мисс, вам давно пора оставить в покое мистера Рэндома! Ему нужно отдыхать, а вы еще… и кофе принесли!