Текст книги "Проклятие Шалиона"

Автор книги: Лоис Буджолд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Богом всех естественных и своевременных смертей и стихийных бедствий в соответствующее им время года, а также богом правосудия был Отец Зимы; в дар Бастарду вместе с внесезонными природными катастрофами и несвоевременными смертями он передал покровительство над палачами. Ну и конечно же, покровительство над целым рядом прочих грязных дел в придачу. «Похоже, торговец обратился за помощью куда следовало». Кэсерилу вдруг показалось, что записная книжка у него в кармане стала весить чуть ли не десять фунтов. И что она сейчас вспыхнет огнём прямо под одеждой.

– Мне он совсем не нравится, – заявил принц Тейдес. – Он поступил как трус!

– Да, но чего же ещё ожидать от торговца? – заметил его наставник со своего конца стола. – Люди этого сословия не приучены с детства блюсти кодекс чести, как благородные господа.

– О, но это так грустно, – возразила Исель. – Я имею в виду сына, который собирался жениться.

Тейдес презрительно фыркнул.

– Женщины! Вы только и думаете, что о свадьбах. Но что является большей потерей для государства? Какой-то торгующий шерстью денежный мешок или искусный фехтовальщик? Каждый такой дуэлянт – славный солдат для своего рея!

– Как подсказывает мне жизненный опыт, это не так, – сухо проронил Кэсерил.

– Что вы имеете в виду? – грозно повернулся к нему Тейдес.

Кэсерил слегка замялся и пробормотал:

– Извините, я встрял в вашу беседу.

– Нет уж поясните. В чём разница? В чём разница между хорошим солдатом и искусным дуэлянтом? – настаивал Тейдес.

Провинкара тихо хлопнула ладонью по столу и выразительно взглянула на Кэсерила.

– Продолжайте, кастиллар.

Тот пожал плечами и, вежливо кивнув мальчику, пояснил:

– Дело в том, принц, что солдат убивает ваших врагов, а дуэлянт – ваших союзников. Догадайтесь сами, кого предпочтёт иметь мудрый командующий в своём лагере.

– О! – выдохнул Тейдес и умолк, глубоко задумавшись.

Похоже, не было особой срочности в передаче записной книжки властям, как не было в этом деле и особых хлопот: Кэсерил мог сообщить о ней настоятелю храма Святого Семейства здесь, в Валенде, завтра утром, после того как пролистает её сам. Книжку надо расшифровать; некоторым дешифровка кажется скучным и утомительным занятием, но для Кэсерила это всегда было развлечением. Он подумал, не следует ли из вежливости предложить свои услуги в качестве дешифровщика. Дотронулся до мягкой шерстяной мантии, во внутреннем потайном кармане которой покоилась книга, и в очередной раз порадовался, что помолился за покойного перед его спешным сожжением.

Бетрис, сведя тонкие тёмные брови, поинтересовалась:

– А кто был судьёй, папа?

Ди Феррей поколебался мгновение и пожал плечами:

– Достопочтенный Вриз.

– А-а… – протянула провинкара, – этот, – и сморщила нос, словно учуяв нехороший запах.

– Может, дуэлянт ему угрожал? – спросила принцесса Исель. – Правда, судья мог попросить о помощи или арестовать ди Наозу…

– Сомневаюсь, что даже ди Наоза был настолько глуп, чтобы угрожать судье провинции, – сказал ди Феррей. – Хотя свидетелей он, возможно, запугал. С Вризом же можно было прибегнуть к иному способу. Вриз всегда был… гм… приверженцем более мирных методов убеждения, – и, отправив в рот кусочек хлеба, он недвусмысленным жестом потёр подушечками большого и указательного пальцев.

– Если бы судья выполнил свою работу честно и смело, торговцу не пришлось бы прибегнуть к смертельной магии, – медленно проговорила Исель. – Вместо одного – два человека мертвы и прокляты… А будь ди Наоза казнён по закону, у него оставалось бы время очистить душу перед встречей с богами. И как же этот человек до сих пор остаётся судьёй? Бабушка, ты можешь что-нибудь предпринять?

Провинкара поджала губы.

– Назначение судей провинции не входит в мою компетенцию, моя дорогая. Так же, как и их смещение. Однако департамент наведёт порядок, я уверяю тебя. – Она отпила вина и посмотрела на внучку. – В Баосии у меня большие привилегии, дитя моё, но не власть.

Исель взглянула на Тейдеса, потом на Кэсерила и словно эхо повторила давешний вопрос брата:

– А в чём разница?

– Право управлять и обязанность покровительствовать – это одно, и совсем другое – право принимать покровительство, – ответила провинкара. – К сожалению, между провинкаром и провинкарой разница не только в окончании слова.

Тейдес хихикнул:

– Это как между принцем и принцессой?

Исель повернулась к нему и сдвинула брови:

– О! И как ты предлагаешь сместить продажного судью – ты, привилегированный мальчик?

– Достаточно, вы оба! – строго сказала провинкара, в голосе которой явно послышались интонации бабушки. Кэсерил спрятал улыбку. Здесь, в этих стенах, она мудро правила по законам более древним, чем сам Шалион. Здесь было её собственное маленькое государство.

Разговор перешёл на менее острые темы. Слуги внесли сыр, пирожные и браджарское вино. Кэсерил наелся до отвала и понял, что пора остановиться, иначе ему станет плохо. Золотое десертное вино могло заставить его разрыдаться прямо за столом. Его подавали неразбавленным, и Кэсерил постарался ограничиться одним бокалом.

В конце трапезы снова прочли молитву, и принца Тейдеса, словно коршун птенца, утащил на занятия его воспитатель. Бетрис и Исель были отправлены вышивать. Они, весело пересмеиваясь, выбежали из столовой, за ними неторопливым шагом вышел ди Феррей.

– Они что, и впрямь смирно усядутся за вышивание? – недоверчиво поинтересовался Кэсерил, провожая взглядом исчезавшее в дверях облако юбок.

– Они будут ёрзать, шептаться и хихикать, пока не выведут меня из себя, но вышивать, как ни странно, умеют, – ответила провинкара, сокрушённо покачивая головой, что не соответствовало доброму любящему выражению её глаз.

– Ваша внучка – прелестная юная леди.

– Мужчинам определённого возраста, Кэсерил, все юные леди кажутся прелестными. Это первый признак старости.

– Это правда, миледи. – Его губы растянулись в улыбке.

– Она выжила двух гувернанток и, похоже, вот-вот сживёт со свету третью. Ну, фигурально выражаясь, конечно. Бедняжка завалила меня жалобами на девочек. А ещё… – голос провинкары стал тише, – Исель нужно быть сильной. Однажды её увезут далеко от меня, и я не смогу больше помогать ей… защищать её…

Привлекательная, живая, юная принцесса была не игроком, а пешкой в политике Шалиона. Везение для неё заключалось в высоком и выгодном государству политически и экономически замужестве, что не обязательно предполагало счастье. Самой вдовствующей провинкаре повезло в личной жизни, но на её памяти было несчётное количество браков, в которых высокородные женщины так и не познавали любви. Неужели Исель отправят в Дартаку? Или выдадут замуж за кого-нибудь из кузенов, наиболее приближённого к правящему семейству Браджара? Боги не позволят, чтобы её продали в Рокнар в обмен на временное перемирие с архипелагом.

Провинкара искоса поглядывала на него при свете свечей.

– Сколько вам сейчас лет, кастиллар? Кажется, вам было около тринадцати, когда ваш отец прислал вас на службу моему дорогому провинкару.

– Примерно так, ваша милость.

– Ха! Тогда вам следует сбрить с лица эту омерзительную растительность. Она старит вас лет на пятнадцать.

Кэсерил считал, что его больше состарило рабство на галерах, но вслух сказал только:

– Надеюсь, моё объяснение не слишком рассердило принца, миледи.

– Мне кажется, оно заставило юного Тейдеса остановиться и подумать. Его воспитателю такое не часто удаётся. К сожалению. – Она побарабанила по скатерти тонкими длинными пальцами и осушила свой бокал вина. Поставив его на стол, леди добавила: – Не знаю, где вы остановились в городе, кастиллар, но я отправлю пажа за вашими вещами. Сегодня вы остаётесь у нас.

– Благодарю, ваша милость, и с признательностью принимаю ваше предложение. – Благодарность богам, о, пять раз благодарность богам. Он принят, хотя и временно. Кэсерил замялся, смущённый. – Но… э-э… беспокоить вашего пажа нет необходимости.

Она изумлённо вскинула брови.

– Это как раз то, для чего мы их держим. Как вы сами помните.

– Да, но… – он коротко улыбнулся и указал на себя рукой, – это весь мой багаж.

В её глазах мелькнула боль, и Кэсерил добавил:

– Это значительно больше, чем было у меня, когда я сошёл на берег с ибранской галеры в Загосуре.

Тогда на нём были лишь лохмотья да язвы. В приюте лохмотья сожгли сразу же.

– В таком случае мой паж, – произнесла она не терпящим возражения тоном, – проводит вас в ваши покои, милорд кастиллар.

И добавила, поднимаясь со стула с помощью кузины-компаньонки:

– Мы ещё поговорим с вами завтра.

Комната, предназначавшаяся для почётных гостей, находилась в старом крыле. В ней когда-то ночевали принцы, наслаждаясь её абсолютным и совершенным комфортом. Кэсерил сам прислуживал таким гостям сотни раз. Кровать с мягчайшей периной была застелена тонким бельём из отбелённого льна и покрыта пледом искусной работы. Не успел ещё паж удалиться, как пришли две горничные, принесли воду для умывания, полотенца, мыло, зубочистки, роскошную ночную рубаху, колпак и тапочки. Кэсерил рассчитывал спать в рубашке, доставшейся ему по наследству от покойного торговца.

Это было уже слишком. Кэсерил сел на край кровати с рубахой в руке и тихо всхлипнул. С трудом сдержавшись, чтобы не расплакаться при свидетелях, он жестом отослал насторожившуюся прислугу и пажа.

– Что это с ним? – услышал он их перешёптывание, когда они удалялись по коридору. По щекам его покатились слёзы.

Паж раздражённо ответил:

– Сумасшедший, наверное.

После короткой паузы до Кэсерила снова донёсся голос горничной:

– Ну, тогда он почувствует себя здесь как дома, верно?..

Глава 3

Доносившиеся до комнаты звуки – голоса во дворе, стук и звон кастрюль – разбудили Кэсерила ещё затемно, в предрассветной серости. Он в панической растерянности открыл глаза и, как обычно, не сразу смог вспомнить, где находится. Но нежные объятия пуховой перины вскоре убаюкали его снова и увлекли в дрёму. Он парил между сном и явью, и вяло проплывали в голове разрозненные мысли. Это не жёсткая скамья. Нет безумной качки вверх-вниз. Вообще никакого движения, о пятеро богов, какое блаженство. Какое мягкое тепло под его изуродованной спиной.

Празднование Дня Дочери будет проходить от рассвета до заката. Возможно, он проваляется на перине до самого ухода обитателей замка на праздничное шествие, а потом неторопливо встанет. Пошатается по двору и окрестностям, посидит на солнышке вместе с замковыми котами. А если проголодается… ему вспомнились те далёкие дни, когда он был ещё пажом и хорошо знал, как подольститься к кухарке, чтобы получить лакомый кусочек.

Его сладостные ленивые мечтания прервал резкий стук в дверь. Кэсерил вздрогнул, но снова расслабился, услышав мелодичный голос леди Бетрис:

– Милорд ди Кэсерил! Кастиллар! Вы проснулись?

– Одну минуту, миледи, – отозвался он. Перекатился на край кровати, нехотя расставаясь с обволакивающими глубинами перины. Босые ноги оберегал от холода каменного пола плетёный коврик. Расправив на бёдрах пышные складки длинной ночной рубахи, Кэсерил направился к двери и приоткрыл её.

– Да?

Она стояла в коридоре, держа в одной руке свечу, защищённую от ветра стеклянным колпаком, а в другой – стопку одежды и кожаную перевязь. Под мышкой у неё был ещё какой-то побрякивающий свёрток. Бетрис уже надела праздничный наряд бело-голубых тонов: голубое платье и белый плащ, доходивший до щиколоток. Её тёмные волосы были украшены венком из цветов и листьев. Бархатные карие глаза весело сияли в отблесках свечи. Кэсерил не удержался и улыбнулся в ответ.

– Её милость провинкара желает вам благословенного Дня Дочери, – провозгласила она и толкнула ногой дверь. Кэсерил отскочил в сторону, и дверь распахнулась. Загруженная Бетрис вошла в комнату, протянула ему свечу и, пробормотав что-то вроде: «Вот, подержите пока», тяжело плюхнула на кровать свою ношу. Стопку голубой и белой одежды, а также меч с поясом. Кэсерил поставил свечу у изножья кровати.

– Она посылает вам эту одежду и просит, если вы не возражаете, присоединиться к домашним в зале предков за утренней молитвой. Потом мы разговеемся… она сказала, вы знаете, где это обычно происходит.

– Да, конечно, миледи.

– Я тут спросила папу про меч. Он говорит, что не много найдётся превосходящих его клинков, и это честь для вас. – Она с интересом посмотрела на него. – Правда, что вы участвовали в последней войне?

– Гм… в которой?

– Вы были больше чем на одной? – Глаза её широко раскрылись.

«На всех случившихся за последние семнадцать лет, полагаю».

Хотя нет. Он пропустил последнюю кампанию против Ибры, сидя в тюрьме Браджара, и не участвовал в той глупой экспедиции в поддержку Дартаки, потому что был крайне занят, подвергаясь пыткам и издевательствам рокнарского генерала, с которым как раз воевал тогда провинкар Гуариды. Кроме этих двух, за последнее десятилетие он, пожалуй, больше ничего не пропустил.

– Здесь и там, в течение нескольких лет, – туманно ответил он и вдруг смутился, обнаружив, что, кроме тонкого льна ночной рубахи, нет других преград между его наготой и взглядами девушки. Кэсерил отступил назад и, скрестив руки на животе, попытался улыбнуться.

– Ох, – сказала она, заметив его жест, – я вас смутила? Но папа говорит, что у солдат нет стыда и скромности, поскольку в походах они вынуждены жить все вместе.

Она вновь посмотрела на его покрасневшее лицо. Кэсерил ответил:

– Я беспокоился о вашей скромности, миледи.

– О, всё в порядке, – сказала Бетрис, беззаботно улыбнувшись.

Она словно и не собиралась уходить.

Он кивнул в сторону стопки одежды.

– Я не хотел бы помешать семье во время церемонии. Вы уверены?..

Она всплеснула руками и изумлённо уставилась на него.

– Но вы должны принять участие в процессии вместе с нами, и вы должны, должны, должны присутствовать при подношении даров в День Дочери в храме. Принцесса в этом году играет роль леди Весны. – Она даже привстала на цыпочки для убедительности.

Кэсерил, глядя на неё, широко улыбнулся.

– Ну хорошо-хорошо, если вам так угодно. – Как он мог противостоять столь очаровательному напору? Принцессе Исель скоро шестнадцать; сколько же, интересно, лет Бетрис? «Слишком юна для тебя, приятель!» Но ведь можно хотя бы смотреть на неё с чисто эстетическим восхищением и благодарить богинь за её красоту и свежесть. Цветок, украшающий мир.

– А кроме того, – продолжила леди Бетрис, – вас просила провинкара.

Кэсерил зажёг от её свечи свою и вернул светильник девушке, намекая этим жестом, что ей следует оставить его одного, чтобы дать возможность переодеться. При свете двух свечей она стала выглядеть ещё прекраснее, а он, несомненно, – ещё безобразнее. И тут, когда Бетрис повернулась к выходу, Кэсерил вспомнил о вопросе, который вчера не давал ему покоя весь вечер.

– Подождите, леди…

Она с любопытством оглянулась на него.

– Мне не хотелось бы беспокоить провинкару или задавать этот вопрос в присутствии принца и принцессы… но что с рейной Истой? Боюсь по незнанию ляпнуть что-нибудь не к месту…

Свет в её глазах померк. Она пожала плечами.

– Она… слаба. И нервничает. Больше ничего. Надеемся, ей полегчает, когда будет больше солнца. Летом ей всегда лучше.

– Как долго она живёт со своей матерью?

– Последние шесть лет, сэр. – Она сделала книксен. – Мне пора бежать к принцессе Исель. Не опаздывайте, кастиллар! – и, снова согрев его своей улыбкой, Бетрис выпорхнула в коридор.

Кэсерил не мог представить себе, что эта юная леди может хоть куда-нибудь опоздать. Он покачал головой и всё ещё с улыбкой на губах повернулся взглянуть на свой новый наряд. Да, в смысле улучшения своего внешнего вида он явно идёт в гору. Туника из голубого шёлка, штаны из плотного тёмно-синего льна, белый шерстяной плащ до колен – всё отглаженное, чистое, ни малейшего намёка на пятнышко. Должно быть, праздничная одежда ди Феррея, ставшая ему маловатой, а может, даже и вещи самого покойного провинкара. Кэсерил оделся, подвесил меч – такая знакомо-незнакомая тяжесть – и поспешил через сумеречный внутренний двор к залу предков.

Было сыро и холодно, стёртые подошвы башмаков скользили по булыжнику. В небе ещё мерцали последние звёзды. Кэсерил потянул на себя тяжёлую дверь в зал и заглянул внутрь. Свечи, полумрак… опоздал? Но когда он вошёл внутрь и глаза привыкли к темноте, Кэсерил увидел, что ещё не поздно – наоборот, слишком рано. Перед рядами маленьких семейных мемориальных плит горело всего полдюжины свечей. Две укутанные в плащи женщины сидели на передней скамье, наблюдая за третьей.

Перед алтарём, распростершись, раскинув руки, лежала вдовствующая рейна Иста. Вся поза её выражала глубокую мольбу. Пальцы сжимались и разжимались, царапая камни. Ногти на них были обкусаны до крови. Некогда густые золотые волосы её, теперь тусклые и потемневшие, рассыпались веером вокруг головы. Рейна лежала столь неподвижно, что на мгновение Кэсерил решил было, что она уснула. Но на её бледном лице, прижатом щекой к каменному полу, горели тёмные немигающие глаза, полные непролитых слёз.

Это было выражение самой горькой скорби и печали. Кэсерил видел его на лицах людей, сломленных в застенках и на галерах не только телом, но и духом. Видел и в собственном взгляде, отразившемся в пластине полированной стали, когда служитель Приюта Матери, выбрив его нечувствительное лицо, поднёс ему это импровизированное зеркало: смотри, мол, так ведь лучше? Но Кэсерил был абсолютно уверен, что рейна никогда не бывала в жутких зловонных темницах, никогда не ощущала ударов бича и никогда, безусловно, ни один мужчина не поднимал в ярости на неё руку. Что же тогда? Он стоял в недоумении, закусив губу, боясь вымолвить слово.

Позади послышались шаги. Кэсерил обернулся и увидел вдовствующую провинкару в сопровождении кузины. Провинкара приветствовала его движением бровей; Кэсерил коротко кивнул в ответ. Ожидавшие рейну женщины, заметив провинкару, вздрогнули и, вскочив со скамьи, быстро присели в глубоком реверансе.

Провинкара прошла между рядами скамеек и печально посмотрела на дочь.

– Ох, бедняжка. Давно она здесь?

Одна из женщин снова поклонилась.

– Она встала ночью, ваша милость. Мы подумали, что лучше позволить ей прийти сюда, чем удерживать. Вы же сами говорили…

– Да-да, – отмахнулась провинкара. – Ей удалось хоть немного поспать?

– Один или два часа, миледи.

Провинкара вздохнула и опустилась на корточки рядом с дочерью. Её голос смягчился, властные нотки исчезли. Кэсерил впервые услышал в нём возраст.

– Иста, доченька, вставай и возвращайся в постель. Сегодня другие помолятся за тебя и всех нас.

Губы распростёртой перед алтарём женщины дважды шевельнулись, прежде чем послышались слова:

– Если боги слышат… А если слышат, то не отвечают. Они отвернулись от меня, мама.

Старая правительница провела рукой по её волосам.

– Сегодня помолятся другие, – повторила она. – Мы заменим свечи и попробуем снова. Позволь своим леди уложить тебя в постель. Ну, вставай.

Рейна всхлипнула, моргнула и неохотно поднялась на ноги. Движением головы провинкара велела женщинам увести рейну Исту из зала. Кэсерил внимательно смотрел ей в лицо, когда она проходила мимо, но не заметил следов долгой болезни. Иста, похоже, даже не увидела Кэсерила – ни единого проблеска узнавания не промелькнуло в её глазах. Он был для неё просто бородатым чужаком. Да и с чего бы ей помнить его? Всего лишь один из дюжин пажей, которых она видела в Баосийском замке и за его пределами за долгие годы.

Провинкара проводила дочь взглядом. Кэсерил стоял достаточно близко, чтобы услышать, как она тихонько вздохнула. Он низко поклонился.

– Благодарю вас за праздничную одежду, ваша милость. Если… – он замялся, – если я могу хоть что-нибудь сделать, чтобы облегчить ваше бремя или бремя, давящее на вдовствующую рейну, располагайте мной.

Она улыбнулась и, взяв его за руку, ладонью другой своей руки мягко похлопала Кэсерила по запястью, ничего не ответив. Затем она подошла к восточному окну и открыла ставни навстречу занимавшемуся персиковому рассвету.

Тем временем леди ди Хьюлтер меняла свечи вокруг алтаря, собирая огарки в специально принесённую корзину. Провинкара и Кэсерил присоединились к ней. Когда дюжины свежих восковых свечек были установлены в подсвечниках, гордо выпрямившись в них, как солдаты на параде, провинкара отступила на шаг и удовлетворённо кивнула.

Тут зал предков начал наполняться домочадцами, и Кэсерил скромно устроился в задних рядах. Повара, слуги, охотники, старшая экономка, управляющий – все в своих лучших нарядах бело-голубых цветов – заходили и рассаживались на скамейках. Потом вошла леди Бетрис, сопровождавшая принцессу Исель, уже одетую в наряд леди Весны, чью роль она исполняла сегодня. Они обе заняли места на передней скамье, изо всех сил стараясь не хихикать и не шушукаться. За ними появился настоятель городского храма Святого Семейства, чью чёрно-серую мантию Отца тоже сменила сегодня бело-голубая Дочери. Настоятель провёл короткую службу в честь благополучно окончившегося сезона и лежащих в земле предков хозяев замка и с первым боязливо заглянувшим в окошко лучом восходящего солнца торжественно погасил горевшую свечку – последний огонёк во всём замке.

Затем все вышли во двор, где стояли столы с холодным завтраком. Холодным, но отнюдь не скудным, и Кэсерилу пришлось напомнить себе, что невозможно за один день вознаградить себя за три года лишений. Тем не менее, когда привели белого мула для Исель, он успел наесться до отвала.

Мул также был украшен лентами и цветами, вплетёнными в тщательно расчёсанные хвост и гриву. Попона была вышита символами леди Весны. Исель в храмовом одеянии, с янтарным водопадом волос, ниспадавшим на плечи из-под короны из цветов и листьев, была осторожно, чтобы не помять наряда, подсажена в седло, все складочки платья ей помогли тщательно расправить. Услугами пажей она на сей раз не пренебрегла, отметил про себя Кэсерил. Настоятель взялся за синий шёлковый повод и зашагал к воротам. Провинкару посадили на спокойную гнедую кобылу с белоснежными носочками, тоже украшенную лентами и цветами. Её вёл под уздцы управляющий. Кэсерил, предложив руку леди ди Хьюлтер, последовал за ди Ферреем. Остальные домочадцы, собиравшиеся участвовать в шествии, присоединились к процессии. Вся весёлая толпа двинулась вниз по улицам города к древним восточным воротам, где формально и начиналась праздничная церемония. Здесь уже ожидали несколько сотен человек, включая примерно пятьдесят всадников из гвардейцев леди Весны, прибывших из разных принадлежавших провинции земель. Кэсерил прошёл прямо перед носом того знаменосца, который вчера уронил в грязь золотой, но парень посмотрел на него не узнавая – только вежливо поклонился его шелкам и клинку. А также преобразившим его стрижке и ванне, предположил Кэсерил.

«Как до странного легко ослепляет нас поверхностный блеск. Боги, конечно же, смотрят в самую суть».

Его раздумья были прерваны началом торжества. Настоятель передал поводья мула Исель в руки пожилого господина, исполнявшего роль Отца Зимы. Во время зимней процессии юный новый Отец, занимающий место правящего бога, был бы одет в тёмный, строгий и аккуратный наряд, словно судья, и ехал бы на вороном жеребце, которого вёл бы покидающий мир, одетый в лохмотья Сын Осени. Сегодняшнее же одеяние Отца Зимы было хуже даже обносков, выброшенных вчера Кэсерилом, а борода, волосы и поблёскивавшая среди них плешь были посыпаны пеплом. Он улыбался и перешучивался с Исель, она смеялась. Церемониальные гвардейцы примкнули к шествию, и процессия начала свой путь по улицам Валенды. Несколько служителей храма шли среди гвардейцев и толпы, следя за тем, чтобы во время песнопений исполнялись только канонические тексты, а не вульгарные народные вариации. Горожане, не участвовавшие в шествии, стояли по сторонам дороги и бросали цветы и травы. Незамужние женщины пробирались к мулу, стремясь прикоснуться к одеждам Дочери, чтобы она в этом сезоне послала им хорошего мужа, затем отбегали, хихикая и весело смеясь. После продолжительной прогулки – хвала небесам, погода выдалась вполне весенняя, не то что в один памятный год, когда в праздничный день на город обрушились буря и ливень, – процессия направилась к храму, находившемуся в самом сердце города. Храм, окружённый садом и низкой каменной стеной, располагался на городской площади. Он был выстроен в форме четырёхлистника вокруг центрального внутреннего дворика. Стены, выложенные из местного песчаника, отливали золотистым цветом в лучах солнца, крыша рдела местной же черепицей. В каждом из крыльев находился алтарь бога одного из времён года, круглая башня Бастарда возвышалась отдельно, за крылом, где был алтарь его Матери.

Когда Исель сошла с мула и была проведена в портик, леди ди Хьюлтер потащила Кэсерила вперёд. Он заметил, что леди Бетрис заняла место по другую руку от него. Она вытягивала шею, провожая взглядом Исель. Кэсерил ощутил нежный запах цветов её венка, смешанный с тёплым ароматом волос Бетрис, – словно благоухание самой весны. Толпа сдавила их и протолкнула вперёд, в широкую дверь.

Во дворе Отец Зимы выбрал последний пепел из погасшего священного огня и высыпал его на себя. Служители уже спешили с новыми дровами, благословлёнными настоятелем. Усыпанный пеплом старик направился к выходу под шутки, лёгкие пинки и возгласы «брысь-брысь!». Вслед ему летели клочки белой шерсти, символизирующие снежки. Год, когда можно было бросать настоящие снежки, провожая Отца Зимы, считался неудачным. Затем воплощённой в Исель леди Весны вручили церемониальный кремень, дабы разжечь новый огонь. Она опустилась на колени на специально подложенную подушечку и забавно закусила губу, сосредоточась на своей миссии. Когда Исель разложила священные травы, все затаили дыхание – процессу разжигания огня сопутствовала по меньшей мере дюжина различных суеверий. Например, крайне важным считалось, с какой попытки удастся его разжечь.

Три стремительных удара, сноп искр, дуновение юного дыхания – и родился тонкий язычок пламени. Настоятель быстро, пока случайный порыв ветра не погасил нежный алый цветок, перенёс новорождённый огонь Весны на его место. Всё прошло благополучно. Послышался облегчённый вздох толпы. Маленький огонёк превратился в священное пламя; Исель, улыбаясь, поднялась на ноги. Её серые глаза сверкали, как разожжённый ею молодой огонь.

Леди Весны проводили на трон правящего бога, и начался её царский труд: сбор ежесезонных даров храму, с помощью которых он будет поддерживать своё существование в следующие три месяца. Каждый глава дома выходил вперёд и протягивал леди маленький кошелёк с монетами или другой дар, который она благословляла, а секретарь храма, сидевший справа от Исель, заносил сумму в списки. Даритель в обмен получал горящую лучинку – новый огонь для своего дома. Первым, согласно рангу, подошёл управляющий провинкары. Его кошелёк, переданный в руки Исель, был тяжёл от золотых монет. За ним подходили другие мужчины. Исель улыбалась, принимала и благословляла; настоятель улыбался, передавал лучину и благодарил; секретарь улыбался, записывал и складывал.

Стоявшая рядом с Кэсерилом Бетрис выпрямилась… Чего-то ждёт? Затем вцепилась ему в левую руку и зашептала на ухо:

– Сейчас будет тот мерзкий судья Вриз. Смотрите!

Мужчина средних лет с суровым выражением лица выступил вперёд с кошельком в руке и, натянуто улыбнувшись, прогундосил:

– Дом Вриза подносит свой дар богине. Благословите нас в наступающем сезоне, миледи.

Исель скрестила руки на коленях. Вздёрнула подбородок и, глядя прямо на Вриза, сказала чистым звучным голосом:

– Дочь Весны принимает только дары, идущие от чистого сердца. Она не принимает взяток. Достопочтенный Вриз, ваше золото значит для вас больше всего остального. Можете оставить его себе.

Вриз отступил на полшага, его рот открылся и так и остался разинутым, глаза округлились от изумления. Стоявшие у трона онемели, и тишина, прокатившись волной по толпе, накрыла храм, только у дальней стены зашушукались: «Что?.. Что она сказала?.. Я не слышал… Что?..» У настоятеля вытянулось лицо. Секретарь ошарашенно посмотрел на него. Хорошо одетый мужчина, стоявший позади судьи, подавил смешок, готовый сорваться с губ, и улыбнулся, но улыбка эта не имела ничего общего с весельем – она была скорее выражением удовлетворения вселенским правосудием. Бетрис привстала на цыпочки, чтобы лучше видеть, и прошипела что-то сквозь зубы. Горожане торопливо объясняли друг другу, что произошло, и удивлённые восклицания всплёскивались над толпой, как распускающиеся весенние цветы.

Судья повернулся к настоятелю, протягивая свой дар ему; тот протянул было руки, но под твёрдым взглядом Исель вынужден был опустить их. Настоятель покосился на принцессу и уголком рта (однако недостаточно тихо) прошептал:

– Леди Исель, вы не можете… так нельзя… богиня ли говорит вашими устами?

Исель наклонила голову и ответила:

– Она говорит в моём сердце. Разве в вашем не слышен её голос? Кроме того, я испросила у неё согласия, когда разжигала огонь, и она дала мне его. – Она наклонилась, чтобы увидеть следующего дарителя, и кивнула. – Вы, сэр?..

Волей-неволей судья отступил назад, давая дорогу. Служитель, которого настоятель сверлил глазами, встрепенулся и жестом пригласил судью отойти, дабы обсудить происшествие. Но его попытка придвинуться и принять-таки кошелёк была пресечена холодным и резким взглядом Исель. Служитель спрятал руки за спиной и виновато поклонился судье Вризу. Сидевшая по другую сторону двора провинкара яростно тёрла переносицу большим и указательным пальцами, неотрывно глядя на внучку. Исель только вздёрнула подбородок ещё выше и продолжала обменивать благословения богини на дары.

Среди приносимых даров вместо кошельков всё чаще стали появляться куры, яйца и прочие мелочи, но благословение и новый огонь вручались дарителям всё с той же доброжелательностью. Леди ди Хьюлтер и Бетрис присоединились к провинкаре, сидевшей на скамейке, Кэсерил же встал позади скамьи вместе с управляющим, который одарил дочь подозрительным хмурым взглядом. Толпа постепенно рассеивалась, а принцесса всё исполняла свой священный долг перед народом, благословляя и прядильщика, и угольщика, и нищего – который вместо дара спел песенку – тем же ласковым голосом, каким благословляла первых людей Валенды.

Гроза, которую предвещало лицо провинкары, разразилась лишь тогда, когда обитатели замка вернулись домой. Гнедую кобылу правительницы вёл Кэсерил, мула Исель твёрдой рукой держал за повод управляющий. Кэсерил собирался по прибытии в замок передать лошадь заботам грумов и тихо исчезнуть, но провинкара коротко приказала: