Текст книги "Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE)"

Автор книги: Лобсанг Рампа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 3
Ожидание Наставника

Происшествие перед уроком – Учитель выходит из себя – Гаутама в поисках Истины – Животные приходят на помощь человеку – Гаутама становится Буддой – Проповедь Срединного Пути – Конец урока

Я думал о своем Наставнике, ламе Мингьяре Дондупе, который неожиданно был вынужден уехать в далекий Пари. Я думал о всех тех проблемах, которые появились у меня в его отсутствие, и о том, что только он одни может мне помочь. Однако завтра он уже будет здесь, и тогда я с радостью вернусь в Чакпори. Здесь в Потале было слишком много церемонности, слишком много напыщенности. Да! Множество вопросов тяготило меня, и мне не терпелось узнать на них ответы.

Через некоторое время мое внимание привлек нарастающий шум. Звуки были такими громкими, что мне показалось, будто приближается стадо яков. В класс ворвалась гурьба мальчишек; их игра требовала от них носиться по коридору, подобно якам. Я осторожно пробрался в глубину комнаты и сел, прислонившись к стене, подальше от резвящихся ребят.

С радостными криками, в развевающихся мантиях, они носились по классу и прыгали друг за другом. Вдруг раздалось громкое «Бум!», сопровождаемое чьим-то сдавленным вздохом. В классе воцарилась мертвая тишина. Все замерли и стали похожи на статуи. Мой испуганный взгляд остановился на Индийском Учителе, который с потрясенным видом сидел на полу, скосив глаза, в которых отразилась растерянность.

– Пришла очередь его чашки и ячменя вывалиться из мантии, – с ликованием подумал я.

Он осторожно пошевелился, а затем, дрожа, поднялся на ноги, ухватился за стену и огляделся по сторонам. Я был единственным, кто сидел и, очевидно, не имел никакого отношения к происходившему. О! Как прекрасно чувствовать, что у тебя совершенно чистая совесть. Я был переполнен сознанием собственной порядочности.

На полу лежал оглушенный и оцепеневший от страха мальчик, который имел неосторожность с разбегу удариться в узкую грудь Индийского Учителя. Из носа мальчика текла кровь, но индиец бесцеремонно пнул его ногой.

– Вставай! – прорычал он.

Нагнувшись, он схватил мальчика за ухо и поднял с пола.

– Неблагодарный, противный, маленький тибетский мерзавец, – кричал он, шлепая мальчика по ушам, – я научу тебя, как нужно относиться к индийским джентльменам! Я выучу тебя йоге, которая умертвит твою плоть и освободит дух!

Я подумал, что нужно будет спросить у Наставника, почему многие из этих великих Учителей ведут себя так жестоко.

Наконец рассвирепевший Учитель перестал колотить мальчишку и сказал:

– Я проведу с вами удлиненный урок. Я покажу вам, что нужно учиться, а не дурачиться. Итак, приступим.

– Однако, господин преподаватель, я здесь совсем ни при чем, я не должен оставаться со всеми, – сказал я.

Индиец повернул ко мне свирепое лицо:

– Ты! Ты здесь хуже всех. То, что ты покалечен и беспомощен, совсем не освобождает тебя от наказания за твои мысли. Ты останешься вместе со всеми!

Он собрал рассыпавшиеся листы. Мне было жалко смотреть, как прекрасная кожаная сумка с ручкой сверху и сверкающей застежкой поцарапалась в результате падения на твердый каменный пол. Индийский Учитель заметил это и прорычал:

– Кто-то дорого заплатит за это. Я потребую возмещения у Настоятеля Поталы.

Он открыл портфель и тщательно осмотрел его содержимое, приводя все в порядок. Через некоторое время он сказал:

– Мы остановились утром на том, что Гаутама отказался от жизни во дворце и решил посвятить себя поискам Истины.

Затем он продолжил начатый рассказ.

«…Гаутама покинул дворец своего отца, находясь в полном смятении. Внезапное открытие перевернуло его мировоззрение. Он увидел болезнь, не зная ничего о болезни. Он увидел смерть, не ведая о том, что это такое. И, наконец, он увидел полную уравновешенность и удовлетворенность. Человек, обладавший таким умиротворенным видом, носил монашескую мантию. Это заставило Гаутаму предположить, что спокойствие и умиротворенность можно приобрести вместе с монашеским одеянием. Поэтому дальнейшие поиски смысла жизни и внутреннего равновесия протекали именно в этом направлении.

Он уходил все дальше и дальше от королевства, которым правил его отец, надеясь встретить где-нибудь просвещенных монахов и всезнающих отшельников. Через некоторое время он обучился у лучших Учителей всему, что они могли ему дать. Заканчивая обучение у очередного Учителя, он в поисках нового знания отправлялся дальше. Он желал обрести самый драгоценный дар на земле – душевное спокойствие и умиротворение.

Гаутама был очень способным учеником. Он не был обделен талантами, однако больше всего он отличался от других тем, что обладал ясным сознанием. Он был способен воспринимать информацию и упорядочивать ее, отбрасывая все бесполезное и оставляя лишь суть, на основе которой можно было сделать полезный вывод.

Один из великих Учителей, пораженный проницательностью ума Гаутамы, предложил ему стать наставником младших учеников. Но Гаутаме это было чуждо. Он считал, что не сможет никого обучать, пока сам не достигнет полного понимания. Как он может учить других, если сам еще не нашел Истины? Он изучил пророчества и комментарии к пророчествам, но все это дало ему лишь некоторое спокойствие, тогда как осталось множество других вопросов и проблем, не ответив на которые, Гаутама не мог считать свой поиск законченным. Поэтому он отправился дальше.

Гаутама был одержим; это был человек с пылающей душой, которая не давала ему покоя, постоянно побуждая его к поиску знаний, поиску Истины. Однажды один отшельник убедил его, что только аскетическая жизнь может принести успокоение. Гаутама радостно ухватился за эту идею. Долгое время он жил, забыв о материальном мире, о мирских удовольствиях, жил только поиском смысла самой жизни. С каждым днем он заставлял себя есть все меньше и меньше и, как гласит предание, в конце концов был способен обходится одним зернышком риса в день.

Он проводил все свое время в глубочайшей медитации, оставаясь неподвижным в тени смоковницы. Жесткая диета подорвала его здоровье, он был изможден голодом и недостатком элементарной заботы о себе. Долгое время он находился на грани смерти, но просветление не приходило к нему. Он все еще не знал секрета успокоения. Он все еще не нашел смысла жизни.

Некоторые друзья собрались вокруг него во время голодания. Им казалось сенсацией то, что этот человек может прожить, питаясь одним зернышком риса в день. Они рассчитывали получить для себя какую-то выгоду от общения с этим выдающимся человеком. Однако все эти друзья бесславно покинули его в нужде. Один за другим они бросили Гаутаму погибать от голода, отправившись на поиски новых сенсаций. Гаутама же снова остался один, освободившись от этих ненадежных друзей, от всех своих последователей. Он по-прежнему продолжал размышлять о смысле жизни.

В жизни Гаутамы наступил поворотный момент. Многие годы он практиковал йогу, которая умерщвляла плоть и освобождала дух от оков тела. Но сейчас эта йога была бесполезной для него. Она была лишь средством для управления непослушным телом и не способствовала духовному развитию. Гаутама понял также бесполезность продолжения аскетической жизни. Аскетическая жизнь могла привести лишь к смерти, оставив неразрешенными вопросы, которые не давали ему покоя.

Его дух был озарен тем, что открылось ему при выходе на астральный план во время медитации. Он достиг просветления и помнил все, что увидел в астральном мире. Теперь он был освобожден от несчастий, сопровождающих земную жизнь, освобожден от возвращения на Землю в нескончаемом круговороте рождения, становления и смерти. Он обрел знание о причинах человеческих страданий, об их природе. Он понял, как прекратить эти страдания.

С этого момента Гаутама стал пробудившимся Гаутамой, или Буддой Гаутамой. Он задумался снова. Ему хотелось понять, что делать дальше. Раньше он страдал и учился сам. Должен ли он теперь учить других, или нужно позволить им самим найти ответ с помощью тех средств, которые он использовал? Он сомневался, поверит ли кто-нибудь в реальность того переживания, которое так сильно потрясло его. В конце концов он решил, что единственный приемлемый для просветленного образ жизни – это помогать другим, рассказывая им о просветлении, которое низошло на него.

Поднявшись на ноги и взяв с собой немного пищи и воды, он отправился в путь к Бенаресу. Там он надеялся найти пятерых своих последователей, которые оставили его, когда он больше всего нуждался в их помощи.

В результате путешествия, длившегося довольно долго, – ведь Гаутама был еще очень слаб – он наконец попал в Бенарес, где встретил тех, кого искал. Он поговорил с ними и поведал им обо всем, что ему довелось испытать. Его рассказ вошел в историю как «Проповедь о вращении колеса закона».

Он рассказал своим слушателям о причинах и природе страдания. Он также поведал им о том, как избежать страданий, и изложил основы религии, которая известна в наши дни под названием буддизм. Буддизм – это религия для тех, кто ищет пробуждения.

Итак, Гаутама чувствовал голод. Я чувствовал голод тоже! Мне хотелось, чтобы Учитель с пониманием отнесся к этому. Мы никогда не ели вдоволь. У нас никогда не хватало времени на самих себя. Однако голос Учителя продолжал монотонно вещать, тогда как время тянулось нестерпимо долго. Мы были голодными, уставшими, и поэтому нам было трудно понять всю важность того, о чем он говорил.

Мальчик, столкнувшийся с Учителем, сидел недалеко от меня и громко сопел. Его нос был явно поврежден, а возможно, и сломан, но он сидел, стараясь пальцами остановить кровотечение и не дать Учителю повода для новой вспышки гнева. Я не мог понять, почему Учитель ведет себя так. Почему те, в чьей власти проявить милосердие, участие и понимание, поступают как садисты? Я решил, что как только приедет мой Наставник, я постараюсь лучше разобраться в этом вопросе, который не давал мне покоя.

Я с удовольствием обратил внимание на то, что Индийский Учитель выглядит немного уставшим. Он тоже почувствовал голод и захотел пить, однако продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу. Все, кроме меня, сидели на полу, скрестив ноги и расположившись несколькими ровными рядами. Я старался выглядеть как можно скромнее. Обычно учителя прохаживались за нашими спинами, так что мы не могли знать, где находится учитель в данный момент. Но Индийский Учитель стоял прямо перед нами, глядел в окно, рассматривал тени, пробегающие по земле, и следил за тем, как проходит время. Наконец ему это тоже надоело, он повернулся к нам лицом и сказал:

– Хорошо! Сделаем перерыв. Вы слишком рассеяны и не уделяете должного внимания моим словам, которые могут повлиять на всю вашу жизнь и открыть для вас вечность. Сделаем получасовой перерыв. Вы свободны и можете воспользоваться этим временем, чтобы поесть. Затем возвращайтесь сюда, и я подведу итог своему рассказу.

Он быстро запихнул листы в свою кожаную сумку. «Клик!» – благозвучно защелкнулась она, и Учитель вышел. Его желтая мантия колыхалась. Мы сидели, удивляясь внезапности того, что случалось. Наконец все оживились и вскочили на ноги. Один я поднялся с трудом. Мои ноги не гнулись. Держась за стену, я осторожно переставлял их одну за другой. Кое-как я доплелся до владений дружелюбного повара и пожаловался ему на то, что мне, абсолютно невинному мальчику, пришлось пострадать из-за грехов остальных.

Повар улыбнулся и сказал:

– А как насчет того парня, который сыпал золу из окна? Не свидетельствует ли этот случай о том, что плохая карма рано или поздно обязательно настигает человека? И неужели, если бы ноги у тебя были целы, ты бы не был заводилой шалунов?

Он снова добродушно улыбнулся. Это был замечательный старик.

– Ну, давай! Ты должен хорошо поесть и успеть вернуться, пока этот брюзга опять не вышел из себя.

Я приступил к обеду. Я ел то же, что на завтрак и на обед. Это была тсампа. Я ел ее на протяжении многих лет.

Мы, тибетцы, никогда не носили часов. Когда я жил в Тибете, я даже не подозревал об их существовании. Однако что-то внутри нас точно подсказывало нам время. Люди, которые больше полагаются на себя, чем на механические приспособления, способны развить в себе некоторые довольно необычные способности. Так, например, я и мои друзья могли определять время с точностью, которой позавидовали бы обладатели наручных часов. Как раз перед тем, как прошли отведенные полчаса, мы возвратились в класс, ступая осторожно и тихо, как мыши, хорошо поевшие зерна в кладовых.

Мы вошли в класс в строгом порядке все, кроме мальчика с разбитым носом. Он, бедняга, ушел в лазарет, где обнаружили, что нос у него сломан. Мне поручили отдать индийскому Учителю расщепленный прут, в который была вставлена записка, объясняющая, почему мальчик – ныне пациент – отсутствует на занятиях.

Все сели и стали ждать. Я стоял, прислонившись к стене, держа в руке прут и слегка поигрывая колышущимся листочком бумаги. Внезапно в дверях появился Учитель. Он сердито оглядел всех и повернулся ко мне.

– Эй, мальчишка! Что ты здесь делаешь, играя со своим прутом? – крикнул он.

– Сэр! – ответил я с некоторым трепетом. – Я принес послание от Врачевателя.

Я протянул прут в его направлении. Сначала мне показалось, что он замешкался и не знает, что делать дальше. Вдруг он вырвал прут у меня из рук так резко, что я чуть было не упал. Выбросив прут, он развернул лист и прочитал его. Пока он читал, его злоба усиливалась. Затем он смял лист и бросил его на пол. Для нас, тибетцев, это было большим оскорблением. Мы относились к бумаге с необычайным трепетом. Ведь именно с помощью бумаги мы могли изучать историю. А этот человек, этот индийский дикарь, бросил священную бумагу на пол!

– Ну, что же ты стоишь, вытаращив глаза?

Я смотрел на него и «таращил глаза», потому что не видел никакого смысла в его поведении. Если он – Учитель, подумал я, тогда я никогда не буду учителем. Он грубо принудил меня отвернуться и сесть. Я повиновался. Он снова стал перед нами и продолжил рассказ.

«…Гаутама открыл новый путь приближения к реальности, который назвал Серединным Путем. Жизненный путь Гаутамы носил определенно двоякий характер. Он был наследным принцем и жил среди большой роскоши и комфорта, окруженный танцовщицами (глаза Учителя странно заблестели). Он мог позволить себе питаться изысканными блюдами и развлекаться, как подобает молодому принцу. Впоследствии он испытал крайнюю нищету, страдания и чуть было не погиб от лишений и голода. Гаутама ясно осознал, что ни богатство, ни нищета не дают разрешения внутренних проблем человека. Поэтому ответ находится где-то между ними.

Буддизм часто воспринимается как религия, но это не религия в прямом смысле этого слова. Буддизм – это путь жизни, это ориентир, следуя которому, человек может добиться определенных результатов. Буддизм только условно может быть назван религией, и для тех из нас, кто является истинным буддистом, термин «религия» неверен. Правильнее будет называть это учение Серединным Путем.

Буддизм основывается на учениях индуизма. Индуистские философы и религиозные учителя утверждали, что путь к самопознанию и познанию духа, а также задачи, стоящие перед человечеством, напоминают движение по лезвию бритвы, когда малейший наклон в ту или другую сторону может привести к падению.

Гаутама знал все индуистские учения, так как в начале жизни исповедовал индуизм. Однако благодаря своей настойчивости он открыл Серединный Путь.

Слишком категорическое самоотрицание есть ошибка. Оно может привести к искаженному взгляду на жизнь. Настолько же плохо идти на поводу у собственных желаний. Здесь полезно помнить о правилах настройки струнного инструмента. Можно перетянуть струну настолько, что при малейшем прикосновении она лопнет. Очевидно, что в этом случае вряд ли уместно говорить о гармонии.

Столь же плохой результат будет сопутствовать нам, если мы полностью ослабим натяжение струн. Гармонии можно достичь лишь тогда, когда все струны натянуты достаточно жестко, но не чересчур. Так обстоит дело и с человеком – слишком много страданий и чрезмерные удовольствия нарушают гармонию.

Гаутама ввел понятие Серединного Пути и открыл принципы, с помощью которых каждый может достичь счастья. Он говорил, что счастье найдет только тот, кто его ищет.

Один из первых вопросов, которые задает человек: «Почему я несчастен?» Это очень распространенный вопрос. Задав себе этот вопрос, Гаутама много размышлял, думая о сути вещей. Он пришел к выводу, что страдания испытывает даже новорожденный. Рождаясь, ребенок плачет от боли и дискомфорта, потому что вынужден покинуть уютный и безопасный мир, к которому привык. Ребенок плачет всякий раз, испытывая неудобства. Подрастая, он находит другие способы заявить о своих неприятностях, об отсутствии удовлетворения и наличии страданий. Но ребенок не задумывается над тем, почему он плачет. Он просто плачет. Он просто реагирует, подобно автомату. Одни причины заставляют человека плакать, другие – смеяться, но страдание и боль осознается только в том случае, когда люди задумываются над их причинами.

Исследования показывают, что большинство людей начинают глубже ощущать страдания в возрасте десяти лет, когда задумываются над тем, почему они должны страдать. Гаутама задал себе этот вопрос, когда ему было тридцать лет; до этого времени родители делали все, чтобы уберечь его от любых проявлений страдания. Люди, которые были во всех отношениях защищены и окружены заботой, незнакомы с несчастьями, и поэтому, когда страдание по-настоящему входит в их жизнь, такие люди оказываются неподготовленными к этому и часто подвергаются душевным или нервным срывам.

Каждый человек когда-нибудь сталкивался со страданием. Каждый испытывал физическую или душевную боль. Без боли на нашей Земле невозможно обрести знание, невозможно очиститься от грязи, которая засоряет человеческую душу.

Нельзя сказать, что Гаутама основал новую религию. Учение Гаутамы и его вклад в общечеловеческое знание сфокусированы на проблеме страдания и счастья. Во время своей медитации, когда все животные хранили молчание, стараясь не мешать ему, когда улитки охлаждали его обожженную голову, Гаутама осознал, что такое боль, осознал, в чем причина страдания, и понял, каким образом их можно избежать. Он научил этому пятерых своих последователей. Его учение выразилось в четырех принципах, на которых основываются все буддистские писания. Речь идет о Четырех Благородных Истинах, изучением которых мы займемся позже».

Скоро опустился ночной сумрак, и темнота стала такой, что мы с трудом могли видеть друг друга. Силуэт индийского Учителя неясно вырисовывался на фоне окна в слабом свете звезд. Он продолжал говорить, забыв или просто не обращая внимания на то, что нам пришло время отправиться на ночную службу. Служба должна была состояться в четыре, а затем в шесть часов утра.

Наконец он решил, что уже достаточно устал, и что, возможно, попусту тратит время. Стоя в темноте спиной к окну, он не мог видеть нас, не мог точно определить, слушаем ли мы его внимательно, или же просто спим в сидячем положении.

Внезапно он ударил ладонями по кафедре, произведя оглушительный звук. Этот звук был настолько неожиданным, что мы подпрыгнули от страха и стукнулись о пол коленями. Кое-кто из нас даже вскрикнул.

Индийский Учитель постоял еще некоторое время, оглядывая нас.

– Теперь все свободны, – только и сказал он, выходя из комнаты.

Ему было проще, он был гостем и обладал особыми привилегиями. Никто не мог ему приказывать. Он мог отправиться сейчас к себе в комнату и провести остаток ночи так, как ему вздумается. Нам же предстояло отправиться в храм на богослужение.

Мы с трудом поднялись на ноги и, спотыкаясь, вышли из темного класса в еще более темный коридор. Занятия никогда не заканчивались так поздно, и свет уже был погашен. Коридоры были хорошо нам знакомы, и мы без труда вышли в главный холл, освещенный обычным мерцанием масляных ламп. Лампы располагались в стенных нишах на уровне головы. Два монаха постоянно наполняли их маслом и поправляли фитили, которые плавали на поверхности.

Мы едва дотащились до своей спальни и без излишней суеты повалились на пол, чтобы хоть немного поспать, прежде чем звуки фанфар известят нас о начале ночного богослужения.

Глава 4
Чудотворец поневоле

На Золотой Крыше – Нарушитель устава – Схватка с Дьяволом – Оказывается, я умею летать! – Большой переполох в монастыре – Снова на уроке – Четыре Благородные Истины – Что теперь будет со мной?

Я лежал, притаившись на вершине высокого вала и рассматривал открывшийся вид. Ноги у меня болели так, словно их жгло адское пламя. Я боялся, что они снова начнут кровоточить. Для того чтобы оглядеть весь горизонт, мне пришлось встать, пересиливая боль и страх.

Здесь я чувствовал себя, будто на вершине мира. Выше я мог бы подняться лишь в том случае, если бы у меня были крылья или если бы мне удалось воспользоваться каким-то необычным воздушным змеем. Ветер кружил и завывал вокруг меня, теребя ритуальные флаги и гудя под крышами Золотой Гробницы. Мелкая черная пыль постоянно сыпалась дождем на мою незащищенную голову.

Рано утром я осторожно выбрался из спальни и, дрожа от страха, стал осторожно пробираться по безлюдным коридорам. Останавливаясь и прислушиваясь к малейшему шороху, я в конце концов добрался до Священной Крыши, на которую позволялось выходить только Высочайшему и его ближайшим друзьям.

Оставаться на крыше было очень опасно. Мое сердце бешено колотилось от одной мысли, что меня могут поймать, и я буду изгнан из монастыря с ужасным позором. Изгнан? Что я буду тогда делать? На некоторое время меня охватила паника, я даже собрался бежать к себе на родину, в низинные районы. Здравый смысл остановил меня. Бежать сейчас, когда моя миссия еще не окончена, было бы настоящим поражением.

Буду изгнан с позором? Что же мне тогда делать? У меня нет дома. Перед моим уходом отец сказал, что его дом – больше не дом для меня и что я должен найти свой путь в жизни.

Мой блуждающий взгляд остановился на искрящейся поверхности Счастливой Реки. Я увидел смуглого лодочника в лодке из шкуры яка, и мне стало немного легче. Вот что я буду делать – я стану лодочником!

Для большей безопасности я пробрался дальше по Золотой Крыше; теперь меня заметят не сразу, даже если Высочайший и рискнет прийти сюда в такой ветер. Ноги у меня дрожали от напряжения, и к тому же давали о себе знать жажда и голод. Начавшийся дождь решил одну из моих проблем. Я наклонился и смочил губы в образовавшейся лужице.

Неужели он не приедет? Прикрыв глаза ладонью, я внимательно всматривался в удаленный горизонт. Вдруг со стороны Пари показалось маленькое облачко пыли! На мгновение я позабыл о боли в ногах и о постоянно угрожающей опасности быть замеченным. Двигаясь по долине, к Лхасе издалека приближалась небольшая группа всадников.

Ветер усилился, и облака пыли, не успев подняться из-под копыт, тут же уносились прочь. Я все смотрел и смотрел, прикрывая глаза от режущего ветра, стараясь не упустить ни одной детали.

Деревья гнулись под ветром. Листья отрывались и уносились вдаль, гонимые им. Озеро у Змеиного Храма больше не напоминало спокойное зеркало. Бурлящие волны вздымались и бешено неслись, чтобы разбиться о далекий берег. Птицы, привыкшие к такой погоде, предусмотрительно скрылись в своих убежищах. Развевающиеся на ветру полотнища ритуальных флагов с громкими хлопками бились в воздухе. Огромные трубы, закрепленные на крышах, хрипло гудели, когда в них дул ветер. Здесь, в самой высокой точке Золотой Крыши, можно было чувствовать необычные сотрясения и какое-то странное шуршание. Я видел, как ветер вырывает из-под старых балок клубы древней пыли.

Повинуясь неприятному предчувствию, я обернулся и увидел призрачную черную фигуру, приближающуюся ко мне. Липкие руки обхватили меня и сильно встряхнули. Я не успел ни вскрикнуть, ни перевести дыхание. Какая-то зловонная туча обволокла меня, и меня чуть было не стошнило от отвратительного запаха. Я не ощущал ничего, кроме звенящей темноты и невыносимой вони.

Меня пробрала дрожь. Неужели это расплата за все мои грехи? Злой дух напал на меня и, кажется, собрался утащить. О! Зачем я ослушался закона и проник на священную территорию? Теперь рукой самого провидения я буду наказан за свою непокорность. Ну уж нет! Я не собираюсь просто так сдаваться Дьяволу. Я буду сражаться с ним до последнего вздоха. Ослепленный паникой и гневом, я неистово дернулся и оторвал от Дьявола солидный кусок. Тут я все понял и с облегчением залился звонким истерическим смехом. То, чего я испугался, оказалось старым, прогнившим тентом из козлиной шкуры. Видимо, ветер и сбросил его на меня. Сейчас его остатки неслись в направлении Лхасы.

Буря заканчивалась. Последний сильный порыв, издав громкий вой, потащил меня по скользкой крыше. Чтобы удержаться, я пытался ухватиться руками за флюгер. Я старался подойти к краю крыши, однако продолжал раскачиваться, пока не очутился в протянутых руках изумленного ламы, который, открыв рот, смотрел на меня, будто я свалился с небес.

Шум и суета стихли внезапно – так всегда заканчивались бури в Лхасе. Ветер успокоился и нежно овевал золотые карнизы, слегка поигрывая в огромные трубы. Высокие облака все еще проносились над горами, разрываясь на маленькие лоскутки. Правда, я не чувствовал особого спокойствия. Внутри меня «буря» только начиналась.

– Поймали, – шептал я себе. – Попался, как дурачок! Теперь уж точно придется быть лодочником или погонщиком яков. Вот теперь меня ждут настоящие неприятности!

– Сэр! – произнес я дрожащим голосом. – Уважаемый лама, Хранитель Гробниц! Я просто…

– Да, мой мальчик, – успокаивающе сказал старый лама, – я все видел. Я видел, как тебя принесло сюда ветром. Ты, наверное, благословлен Богами!

Мы долго смотрели друг на друга. Наконец лама вспомнил, что все еще держит меня в руках, – он был слишком изумлен, чтобы подумать об этом раньше. Он осторожно опустил меня. Я украдкой взглянул в сторону Пари. Нет! Всадников больше не было видно. Должно быть, они свернули в сторону, пока я…

– Благородный Хранитель, – раздался голос, – видели ли вы мальчика, летящего над горами? Наверное Боги взяли его к себе. Да будет мир его душе!

Я обернулся. Из маленького люка выглядывал старый монах по имени Тимон. Он был из тех, кто убирает в храмах и выполняет другую работу. Мы были старыми друзьями. Сейчас, когда он увидел и узнал меня, его глаза широко раскрылись от удивления.

– Благословенная Мать Долма! – воскликнул он. – Так это ты!!! Несколько дней назад буря сорвала тебя с этой крыши, а теперь вернула обратно. Это настоящее чудо!

– Но я… – попытался было я что-то сказать, однако старый лама прервал меня.

– Да, да! Мы знаем, мы все видели. Я пришел проверить, все ли здесь в порядке, и ты опустился на крышу прямо передо мной!

Я немного смутился. Кажется, они увидели, как на крышу упала старая козлиная шкура, и подумали, что это я. Ну что ж, не стану их переубеждать. Мне вспомнилось, как я испугался, когда мне показалось, что я вступил в схватку со злым духом. Я осторожно осмотрелся по сторонам и убедился, что рваного тента нигде не видно. Ведь я разорвал его, а ветер далеко унес его.

– Посмотрите! Посмотрите! – закричал Тимон. – Вот доказательство! Посмотрите на него!

Я опустил глаза и увидел, что тесемка ритуального флага была обернута вокруг меня. Я потянул за нее – у меня в руках оказалась половина флага. Старый лама, не переставая кудахтать, повел меня вниз. Но я вырвался и помчался к стене, чтобы присмотреться к горизонту и попытаться увидеть своего любимого Наставника, Ламу Мингьяра Дондупа, приближающегося к монастырю. Но все вокруг было мутно от ветра, который оставил нас и принялся подметать долину, поднимая в воздух облака пыли, листья и, должно быть, обрывки старого тента.

Хранитель Гробниц подошел ко мне и тоже стал всматриваться вдаль.

– Да, да! – сказал он. – Я видел, как ты прилетел с той стороны стены. Ты пронесся передо мной на ветру и упал на самую высокую часть крыши Золотой Гробницы. Было страшно смотреть на тебя. Я видел, как ты старался удержать равновесие, и даже закрыл глаза рукой.

Тоже неплохо! Я-то думал, что он видел, как я сражался на крыше со старым тентом. В этом случае он мог бы обо всем догадаться. Вот бы мне тогда досталось!

Болтовня продолжалась все время, пока мы возвращались, проходя через двери и направляясь к строениям внизу. Здесь собралась группа монахов и лам, каждый из которых мог подтвердить, что я был поднят с вьющейся внизу горной тропинки и взвился вверх, размахивая руками. Они думали, что меня разбило о стену или унесло далеко от Поталы. Никто из них не сумел разглядеть сквозь пыльный и жалящий ветер, что это был не я, а всего-навсего кусок старой козлиной шкуры.

– Да! Да! – сказал один. – Я видел это своими собственными глазами. Он стоял на земле, укрываясь от ветра, и – «пуф!» – внезапно взлетел и пронесся над моей головой, размахивая руками. Думаю, что в этой жизни мне не доведется больше такого увидеть!

– Да! – поддержал другой. – Я стоял у окна и наблюдал за разыгравшейся бурей. Этот мальчик пролетел передо мной, обдав меня клубами пыли. Пролетая, он чуть было не задел моего лица!

– Это еще ничего! – продолжал третий. – Он столкнулся со мной и чуть было не вышиб из меня мозги. Я стоял возле парапета, когда он подлетел ко мне. Я хотел схватить его, но он едва не сорвал с меня мантию, натянув ее мне на голову. Некоторое время я не мог ничего видеть, и за это время ему удалось улететь. Я думал, что он разобьется, но вот он снова здесь!

Меня передавали из рук в руки, словно я был призовым кубком. Монахи трогали меня, ламы пощипывали, и никто не мог догадаться, что я и не собирался взлетать на крышу, а, наоборот, чуть было не свалился с нее.

– Чудо! – сказал старик, находившийся во дворе. – О! Посмотрите, вот идет господин Настоятель!

Толпа с уважением расступилась, пропуская фигуру в золотой мантии.

– Что случилось? – спросил Настоятель. – Почему вы здесь собрались? Объясните мне. – Он повернулся к старшему из присутствующих лам.

Совместными усилиями постоянно увеличивающейся толпы происшествие было «объяснено» во всех подробностях. Я стоял посредине и мне хотелось только одного – провалиться сквозь пол… в кухню. Я был страшно голоден, потому что ничего не ел с прошлого вечера.

– Пойдем со мной! – приказал Настоятель.

Старейший лама взял меня за руку, чтобы помочь, – я был смертельно уставшим, испуганным и голодным. Мы вошли в комнату, которой раньше я никогда не видел. Настоятель сел и молча обдумал все, что ему рассказали.