Текст книги "Шафранная мантия. (THE SAFRON ROBE)"

Автор книги: Лобсанг Рампа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Глава 11
Возвращение в Чакпори

Мы с Наставником уезжаем из Поталы – Встреча с торговцем в деревне Шо – Слухи опережают меня – На кухне – фармакологическая фабрика монастыря – Целебные свойства трав – Меня обещают посвятить в искусство приготовления лекарств

Мы вместе шли по коридору, пока в конце концов не добрались до внутреннего дворика, где монах-конюх уже держал наготове двух лошадей. Одна предназначалась для Наставника, другая – к моему ужасу – для меня! Наставник приказал конюху помочь мне взобраться на лошадь, и я был очень рад этому. Принимая во внимание больные ноги, нетрудно понять, что лошадь и я редко оказывались одновременно в одном и том же месте. Когда я собирался вскарабкаться на нее, она обычно отходила, и я падал на землю. Когда же я ожидал, что она вот-вот двинется, и прыгал на нее, учитывая предполагаемое изменение ее положения, она, как правило, оставалась на месте, и я снова оказывался отнюдь не в седле.

Наконец, несмотря на свои покалеченные ноги, я с помощью конюха взобрался на лошадь. Но и тут я, видимо, сделал что-то не так, и она бросилась вперед. Наставник громко смеялся, глядя на меня и понимая, что я не в состоянии управлять этом ужасным животным. Лошадь промчалась через дворик и поскакала дальше по тропинке. Я молился за свою жизнь, боясь упасть и покатиться по склону горы.

Мы неслись вдоль стены. Из окна надо мной выглянуло толстое приветливое лицо:

– До свидания, Лобсанг. Возвращайся скорее. На следующей неделе у нас будет свежий ячмень, и я приготовлю из него новое блюдо, какого ты еще никогда не пробовал. Как только вернешься, заходи.

Затем повар увидел, что подъезжает другой всадник, и, обратив глаза к нему, взмолился:

– О! Аи! Аи! Уважаемый Медицинский Лама, простите меня!

Приближался мой Наставник, и бедный монах решил, что вел себя слишком дерзко. Однако приветливая улыбка Наставника позволила ему снова обрести покой.

Я спускался с горы, а мой Наставник, громко смеясь, ехал следом.

– Нам нужно будет приклеить тебя к лошади, Лобсанг, – сдерживая смех, произнес он.

Я хмуро оглянулся назад. С ним было все в порядке. Это был большой человек шести футов ростом и более двухсот фунтов весом. Он был не только умен, но и мускулист. Я не сомневался, что стоило ему только захотеть, он вполне мог бы поднять эту лошадь и снести ее с горы вместо того, чтобы нестись не ней. Я же, наоборот, ощущал себя мухой, севшей на слона. Я практически не мог управлять лошадью. Она часто проявляла упрямство, зная, что я буквально окаменел от страха. Она двигалась по самому краю тропы и ржала, – очевидно, ее веселила моя бестолковость.

Мы достигли подножия горы и направились по Допдальской дороге, так как, прежде чем отправиться в Чакпори, нам следовало заглянуть в одно правительственное учреждение в деревне Шо. Когда мы прибыли туда, Наставник довольно основательно привязал мою лошадь к столбу и, помогая мне спуститься на землю, сказал:

– Теперь ты должен постоять здесь, Лобсанг. Я вернусь через десять минут.

Он поднял сумку и зашагал в направлении одного из домов, оставив меня сидящим на груде камней.

– Сюда! Сюда! – раздался позади меня голос, принадлежавший, видимо, сельскому жителю. – К нам пожаловал Лама в шафранной мантии. Он оставил неподалеку двух лошадей. А вон его мальчик, который присматривает за ними. Как поживаешь, маленький Мастер?

Я огляделся и увидел небольшую группу паломников. Они стали раскланиваться предо мной в традиционных тибетских приветствиях, которыми обычно низшие по рангу приветствуют высших. Мою грудь распирало от гордости. Я бессовестно наслаждался, греясь в лучах славы, свалившейся на меня из-за того, что оказался «мальчиком Ламы в шафранной мантии».

– О! – ответил я. – Вам не следовало бы так шумно приветствовать монаха. Мы все время погружены в медитацию, и внезапный шок в этом случае очень вреден для здоровья.

Сдвинув брови, я неодобрительно посмотрел на них и продолжил:

– Мой Мастер и Наставник Лама Мингьяр Дондуп, обладатель шафранной мантии, один из самых известных здесь лам, он действительно очень великая личность, и я советую вам не подходить близко к его лошади, потому что эта лошадь тоже знаменита – на ней ездит такой великий человек. А сейчас идите, идите и не забывайте, что вам следует обойти вокруг по Кольцевой дороге. Это принесет вам большую пользу!

С этими словами я отвернулся, считая, что поступил, как настоящий монах, и надеясь, что произвел должное впечатление.

Смех, раздавшийся неподалеку, заставил меня смущенно оглянуться. Я увидел торговца. Он стоял, положив одну руку на бедро, и ковырял соломинкой в зубах. Мельком я оглянулся и заметил, что паломники, как и ожидалось, продолжили свой путь.

– Ну? Что тебе нужно? – спросил я старого торговца, который таращил на меня свои узкие глаза. Его лицо было покрыто морщинами. – У меня нет лишнего времени.

Старик улыбнулся хитрой улыбкой.

– Не будь так строг с бедным старым торговцем, который прожил трудную жизнь в это тяжелое время. Нет ли у тебя случайно с собой каких-нибудь безделушек из Большого Дома? Я заплачу тебе хорошую цену за клочок волос с головы ламы или за кусочек его мантии. Я могу предложить тебе еще больше за вещь, благословленную каким-нибудь высшим ламой, например, твоим Наставником в шафранной мантии. Ответь мне, маленький Мастер, ответь, прежде чем он вернется и застанет нас вместе.

Я презрительно фыркнул, посмотрев на него. Даже если бы у меня была дюжина мантий, я бы ни одной не продал такому плуту и шарлатану. Тут, к своей радости, я увидел возвращающегося Наставника. Старый торговец тоже увидел его и зашагал прочь неуклюжей походкой.

– Ты хотел что-то купить у этого торговца? – спросил Наставник.

– Нет, уважаемый Мастер, – ответил я, – это он пытался клочки Ваших волос, обрывки мантии или то, что, как ему казалось, я мог бы стянуть у Вас.

Лама Мингьяр Дондуп засмеялся, но это был печальный смех. Он осмотрел вслед торговцу, который не терял времени и пытался побыстрее скрыться из виду.

– Очень жаль, что эти люди всегда начеку. Они всегда пытаются что-то получить и использовать это в корыстных целях. Ведь на самом деле сила не в шафранной мантии, а в душе ее обладателя.

Сказав это, он поднял меня одним мягким и легким движением и усадил на лошадь, которая была так же удивлена, как и я. Затем он отвязал поводья и протянул их мне (ох, если бы я знал, что с ними делать!). Он взобрался на свою лошадь, и мы двинулись в путь.

Мы скакали вниз по Манч-Аханхангу, оставив позади деревню Шо и Парго-Калинг. Затем перебрались по мосту, перекинутому через приток Калинг-Чу, повернули влево и пересекли небольшой парк Кунду, а затем еще раз взяли влево и, наконец, достигли дороги, ведущей в Чакпори.

Это была ухабистая и каменистая дорога. По ней было трудно передвигаться. Здесь нужны были надежные кони. Железная Гора, как мы обычно называли Чакпори, была выше горы, на которой возвышалась Потала. Ее остроконечные вершины были меньше, острее, круче. Наставник ехал впереди, и из-под копыт его лошади часто вылетали и падали передо мной небольшие камни. Моя лошадь шла следом, аккуратно придерживаясь тропинки.

Все время, пока мы поднимались, я смотрел направо – на юг, где сверкала Счастливая Река, или Куай-Чу. Прямо подо мной находился Парк Сокровищ – Норбу-Линга, где Высочайший иногда проводил некоторое время, восстанавливая силы. Сейчас этот парк был пуст. Только несколько монахов-садовников приводили его в порядок после недавней бури. Нигде не было ни одного ламы. Я вспомнил, как до перелома ног любил скатываться вниз по горному склону, перебегал через Лингхорскую дорогу и заходил в Норбу-Линга. Тогда мне казалось, что это был сверхсекретный путь, известный лишь мне одному.

Мы достигли вершины горы, каменистого пространства перед стенами Чакпори, которые окружали весь монастырь. Монахи у ворот радушно встретили нас, двое других приняли наших коней. Со своим конем я расстался с величайшей радостью, но, встав на ноги, тяжело вздохнул.

– Я должен буду осмотреть твои ноги, Лобсанг. Они заживают не так быстро, как я ожидал, – сказал мой Наставник.

Монах взял багаж ламы и понес его прочь. Наставник пошел к монастырю, обращаясь ко мне через плечо:

– Мы увидимся снова через час.

Мне казалось, что Потала перенаселена, что это слишком «важное» место. Там всегда следовало быть «начеку», всегда существовала опасность досадить какому-то высокопоставленному монаху или младшему ламе. Старшие ламы никогда ни на что не обижались; у них было о чем беспокоиться и без того, чтобы обращать внимание, смотрят ли на них со стороны. Во многих случаях низшие ламы суетились и беспокоились там, где высокопоставленные проявляли доброту, рассудительность и понимание.

Я вошел во двор, надеясь найти возможность хорошо подкрепиться. На этом этапе жизни пища имела большое значение для меня, потому что тсампа, несмотря на все ее преимущества, все же не слишком-то утоляла голод.

Проходя по хорошо знакомым коридорам, я встретил много сверстников – мальчишек, которые поступили в монастырь вместе со мной. Но сейчас я замечал в наших отношениях большие перемены. Я уже не был для них просто мальчишкой, другом по учебе и играм. Я находился под особым наблюдением великого ламы Мингьяра Дондупа, обладателя шафранной мантии. Слухи об этом уже распространились повсюду. Обо мне говорили, что я буду обучаться по особой программе, что получу комнату в части монастыря, отведенной для лам. Одни считали, что я буду заниматься тем, другие думали, что этим. Мне было неловко оттого, что о моих «подвигах», реальных или вымышленных, уже знали все. Один мальчишка радостно сообщил другому, что своими глазами видел, как ветер поднял меня с земли и перенес на вершину Золотой Крыши.

– Я видел это своими собственными глазами, – говорил он, – я стоял недалеко и наблюдал за ним. Затем поднялась сильная пыльная буря, и я видел, как Лобсанг взмыл вверх. Было похоже, что он сражается с демонами там, на крыше. А потом… – он принял драматическую позу и выразительно закатил глаза. – А потом он свалился прямо в руки одному из хранителей.

Рассказчик вздохнул. В этом вздохе было все – и страх, и восхищение, и зависть. Затем он продолжил:

– В тот же день Лобсанг был вызван к Высочайшему, который этим самым оказал и нам – послушникам – знак внимания и почета.

Я пробрался сквозь толпу возбужденных наблюдателей, сквозь ватагу малышей и молодых монахов, которые надеялись, что я сделаю какое-то сногсшибательное сообщение. Им казалось, что я вот-вот должен заговорить о чем-то вроде божественного откровения, но я просто искал еду. Я пробрался сквозь толпу и зашагал по коридору к хорошо знакомому месту – кухне.

– А! Ты снова вернулся к нам? Ну что ж, садись, я накормлю тебя. По твоему виду не скажешь, что ты хорошо ел в Потале.

Старый монах-повар подошел, погладил меня по голове и слегка подтолкнул, так что я оказался сидящим на куче пустых мешков из-под ячменя. Он порылся в моей мантии, пытаясь достать чашку. Наконец он вытащил ее, абсолютно чистую (сейчас это было так кстати!), и подошел к ближайшему котлу. Вскоре он вернулся с чашкой, из которой капала тсампа. Я вскочил на ноги, опасаясь, что он может пролить все на мою мантию.

– Вот, мальчик, – сказал он, вкладывая чашку мне в руки. – Ешь, ешь быстрее. Мне кажется, что за тобой могут скоро прийти – Настоятель хочет услышать обо всем, что произошло.

К счастью, вошел кто-то еще, и повар вынужден был отвлечься и оставить меня наедине с тсампой.

Я вежливо поблагодарил его. Это был добрый старик, который думал, что все дети беспомощны, но они не настолько беспомощны, какими кажутся, особенно если их хорошо накормить. Я подошел к огромному мешку с песком и аккуратно вычистил свою чашку, а затем, взяв веник, подмел песок, который рассыпался на пол, поклонился удивленному повару и вышел.

Я дошел до конца коридора, где было окно, и, опершись руками о подоконник, выглянул наружу. Подо мной было болото, а рядом струился ручей. Но я смотрел в сторону переправы. Казалось, у лодочника был необычайно напряженный день. Он налегал на весла и греб изо всех сил, не жалея себя. Его лодка из ячьей шкуры была до предела нагружена людьми и их багажом. Я не мог понять, что случилось и почему так много людей переправляются в Святой Город.

Тут я вспомнил о русских, которые оказывали большое давление на нашу страну, и сейчас, когда засуетились британцы, направляли в Лхасу огромное количество шпионов, переодетых торговцами. Эти люди думали, что мы – бедные невежественные туземцы и поэтому никогда не распознаем их. Они не знали, что большинство лам были телепатами и ясновидящими и без труда раскрывали намерения шпионов.

Я любил стоять и разглядывать разных людей, угадывая их мысли, определяя, насколько эти мысли хороши или плохи. После некоторой практики это давалось легко. Но сейчас было не время стоять и глазеть – мне нужно было увидеться с Наставником. Мне хотелось попросить разрешения прилечь. Мои ноги очень болели, и к тому же я сильно устал.

Прежде чем я окончательно выздоровел и был готов заняться своими делами, моему Наставнику пришлось отлучиться в монастырь Роуз-Фене. Я же должен был провести целую неделю среди одеял на полу. Чакпори – хотя это и хорош ее место – не совсем приветливо относится к больным мальчишкам, которые выздоравливают медленно и тем самым нарушают установленный порядок. Поэтому мне пришлось отправиться в Поталу, где, как ни смешно это звучит, было больше возможностей для моего выздоровления, чем в нашем «Храме Исцеления».

В Чакпори избранные молодые монахи обучались искусству целительства. Мы изучали все о человеческом теле, изучали, как работают различные его органы. Нас обучали акупунктуре – особому методу лечения, который состоит в том, что в тело человека вонзают очень тонкие иголки, чтобы стимулировать определенные нервные центры. Нас обучали науке о травах, мы учились, как распознавать травы, как их собирать, как их приготавливать, хранить и сушить. В Чакпори находились огромные здания, в которых монахи под руководством лам готовили различные мази и настои. Я вспомнил, как первый раз попал в одно из таких мест…

Я нерешительно заглянул в дверь, не догадываясь о том, что увижу, и не зная, кто на меня смотрит. Я изнемогал от любопытства. Хотя я еще не начинал изучать травы, мне было очень интересно. Итак, я заглянул внутрь.

Комната была большой. С балок, тянувшихся из стороны в сторону и поддерживающих треугольный остов высокой крыши, свисали веревки. Некоторое время я смотрел, не понимая, зачем они нужны. Потом, когда глаза привыкли к полутьме помещения, я увидел, что концы веревок привязаны к кожаным мешкам. Кожа этих мешков после соответствующей обработки становилась тверже дерева. На каждом мешке была надпись – слова, которые ни о чем мне не говорили. Я смотрел, и никто не замечал меня, пока один старый лама не повернулся и не обратил на меня внимание. Он приветливо улыбнулся и сказал:

– Заходи, мальчик, заходи. Мне очень приятно, что такой малыш, как ты, уже интересуется. Заходи.

Я нерешительно подошел к нему, и он, положив руку мне на плечо, к моему изумлению, принялся рассказывать мне об этом помещении, показывая разные травы. Он объяснил мне разницу между травяным порошком, травяным чаем и травяными мазями. Мне понравился этот старик – его, казалось, удивительно облагораживали занятия с травами.

Как раз перед нами стоял длинный стол, изготовленный из довольно шершавого камня. Я не могу сказать точно, из какого камня он был сделан. Вполне возможно, это был гранит. Стол был плоским и составлял в длину примерно пятнадцать, а в ширину – шесть футов. Это была одна огромная твердая плита. Вдоль ее сторон стояли монахи, занятые разбором травяных глыб – это единственное слово, которое я смог подобрать, чтобы описать их, потому что они действительно очень походили на спрессованные глыбы травы, на массу коричневатой растительности.

Монахи раскладывали эти травы на столе, а затем плоскими кусочками камня, похожими на кирпичи, спрессовывали траву, прижимая камни к столу. Когда они поднимали их, можно было видеть, что трава измельчалась и дробилась. Они продолжали эту работу, пока от травы не оставалась волокнистая бесформенная масса. Обработав таким образом всю траву, они уходили, а к столу подходили другие монахи. У них в руках были кожаные сумки и камни с зазубренными краями. Они аккуратно соскабливали волокнистую массу со стола в сумки. После этого возвращались первые монахи и посыпали стол песком. Затем они начинали тереть его камнями, очищая поверхность и вместе с тем нанося свежие царапины, которые нужны были для того, чтобы удерживать измельчаемую траву.

В это время другие монахи уносили сумки с волокнистым веществом в дальнюю часть большой комнаты. Там, как я мог видеть, кипели котлы с водой. Один за другим они опустошали сумки в какой-нибудь котел. Мне было интересно смотреть, как он кипел и бурлил, но стоило только очередной порции травы оказаться в нем, как кипение прекращалось. Старый лама подвел меня поближе, а затем, заглянув в котел, взял палку и помешал содержимое.

– Смотри! Мы кипятим это, пока не выкипит вся вода и не получится густой сироп. Я покажу тебе, что мы с ним делаем.

Он отвел меня в другую часть зала. Я увидел огромные кувшины, наполненные отваром. Все они были помечены различными знаками.

– Вот это, – сказал он, указывая на один из кувшинов, – мы даем людям, страдающим простудой. Они принимают небольшую дозу, и, хотя вкус не совсем приятен, это все-таки лучше, чем болеть. Так или иначе, это исцеляет их.

Он рассмеялся добрым громким смехом и подвел меня к другому столу, стоящему в смежной комнате. Группа монахов работала там над чем-то вроде низкого каменного корыта. У них в руках были деревянные лопатки, которыми они под присмотром ламы смешивали целую кучу различных веществ. Старый лама, который так неожиданно стал моим экскурсоводом, сказал:

– Здесь мы храним эвкалиптовое и камфорное масла. Мы смешиваем их с очень дорогим, привозимым издалека оливковым маслом, а потом с помощью этих деревянных лопаток монахи изготовляют смесь, напоследок добавляя к ней масло из ячьего молока. Это масло образует хорошую основу для мазей. Когда к нам обращаются люди, страдающие воспалением легких, им становится намного лучше после растирания такой мазью.

Я осторожно протянул палец и прикоснулся к капле вещества на краю корыта. Даже осторожно понюхав его, я ощутил резкий запах. Он словно обжег все внутри меня. Казалось, мои легкие готовы были вывернуться наизнанку. Было страшно даже кашлянуть, хотя мне очень хотелось это сделать. Засмеявшись, старый лама сказал:

– Ты бы еще намазал нос. Тогда бы, точно, лишился его. Это концентрированное вещество, оно должно быть разбавлено большим количеством масла.

Неподалеку монахи растирали листья какого-то высушенного растения и тщательно просеивали их через кусок материи, походивший на сеть с очень мелкими ячейками.

– Эти монахи готовят специальный чай. Под чаем мы понимаем смесь трав, которую можно пить. Этот своеобразный чай, – повернувшись, сказал он, – оказывает антиспазматическое действие и возвращает спокойствие при нервном тике. После того, как ты многое узнаешь, приходи сюда и прими участие в приготовлении лекарств из трав. Ты откроешь для себя много интересного.

Как раз в этот момент кто-то позвал его. Уходя, он сказал:

– Смотри, мой мальчик, смотри, сколько хочешь. Мне приятно встретить человека, который интересуется нашим искусством.

Он ушел в другую комнату.

Я ходил вокруг, принюхивался то к одному, то к другому. Потом отыскал какой-то порошок и понюхал его. Наверное, я перестарался, потому что пыль от него забилась в ноздри и дальше, в дыхательные пути. Меня начал душить кашель. Я все кашлял и кашлял, пока какой-то лама не подошел и не дал мне выпить чаю.

Придя в себя после этой неприятности, я подошел к дальней стене, возле которой стоял огромный бочонок. Я заглянул внутрь и очень удивился. Бочонок был наполнен необычайной на вид корой, какой я никогда раньше не видел. Я прикоснулся к кусочку коры, и он раскрошился под моими пальцами. Нагнувшись пониже, я удивленно разглядывал содержимое бочонка. Я не мог понять, для чего используется эта старая труха. Кора была шершавей и грязней любой из тех, что я видел в наших парках. Лама заметил меня, подошел и сказал:

– Ну что, никак не можешь понять, что это такое?

– Да, уважаемый лама, – ответил я, – мне кажется, это просто мусор.

Он засмеялся и сказал:

– Эта кора, парень, используется во всем мире для излечения самого распространенного заболевания. Она вылечила многих и спасла много жизней. Догадайся, что это? Какая самая распространенная болезнь?

Он поставил меня в тупик. Я все думал и думал, но так и не смог ответить.

– Это запор, малыш, обычный запор. Величайшее проклятие мира. Эту священную траву мы покупаем у торговцев из Индии. Мы называем ее священной, потому что ее привозят из очень далекой страны – Бразилии, где ее называют каскара саграда (cascara sagrada). Мы используем ее как чай или, в исключительных случаях, выпариваем ее и полученный продукт смешиваем с определенным количеством мела и сахара, а затем прессуем в таблетки. Они предназначены для тех, кто не может переносить едкого вкуса этого чая.

Лама улыбнулся мне доброй улыбкой. Очевидно, он был очень доволен моим интересом. Это было на самом деле очень занимательно.

Старый лама, которого я встретил в самом начале, быстро подошел ко мне. Поинтересовавшись, как мои дела, он улыбнулся, увидев у меня в руках кусочек каскара саграды.

– Пожуй его, мой мальчик. Это пойдет тебе на пользу, он излечит твой кашель, потому что, пожевав, ты будешь бояться кашлянуть.

Затем он упорхнул, подобно маленькому эльфу. Он был высокопоставленным ламой, но небольшого роста.

– Сюда, сюда! – сказал он. – Посмотри на это. Это растение из нашей страны. Узнаешь?

Это была кора дерева, которое мы называли «скользким вязом». Она была очень полезна для страдающих гастритом. Мы измельчали эту кору, приготавливая из нее пасту. Страждущий принимал эту пасту, и боли у него уменьшались.

– Погоди, малыш, погоди. Я уверен, тебя ожидает великое будущее, если ты придешь работать к нам.

Я поблагодарил его и другого ламу за их доброту и вышел. Так закончился первый из моих многочисленных визитов сюда.

Туг я услышал поспешные шаги. Подбежал мальчик с распоряжением от моего Наставника. Лама Мингьяр Дондуп ждал меня в своих апартаментах, которые сейчас были уже почти и моими, ведь я должен был поселиться в одной из соседних комнат. Я туго затянул свою мантию, стараясь выглядеть аккуратным, и без промедления отправился. Мне не терпелось поскорее узнать, какая комната будет моей.