Текст книги "Топ и Гарри (Художник А. Громов)"

Автор книги: Лизелотта Вельскопф-Генрих

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Билл понял, что дело приняло не тот оборот, которого они ждали. Подскочил Шарлемань, они схватили Майка, из носа у которого текла кровь, и выбросили его из палатки.

– Убери револьвер! – приказал Матотаупа сыну.

Харка послушался, его правая рука снова скрылась под накидкой.

– Я пошел, – произнес он и, никем не задержанный, вышел.

– Что это тут произошло? – спросил Тейлор.

– Дикий Запад, – пояснил Джо Браун. – Еще одно происшествие для вашей биографии.

– И вы считаете, что опасность миновала?

– Надеюсь.

– Скажи, это твой сын? – спросил Тейлор Матотаупу.

– Хау, мой сын.

– Мне этот парень понравился. Он не пьет, умеет выпутаться из разных историй, и, главное, у него долг службы – прежде всего. Такие люди нужны нам.

– Мальчик слишком нервный, – заметил Джим.

Браун и Тейлор вернулись за стол, где сидели другие инженеры.

– Всего один разбитый нос, – произнес Генри. – Пока обходится хорошо.

И снова принялись пить, и снова Дези наполняла бокалы, а Билл даже пошел с кем-то танцевать.

Единственный, кто пытался как следует разобраться в происшедшем, был Матотаупа. Он допил остаток виски из бокала и отставил его в сторону.

– Что с тобой? – спросил Джим.

– Ничего. Иду в дозор.

– Что вы все с ума посходили! – заворчал Билл. – Это же прощальный вечер Джо. Для дозоров нам еще дней хватит.

Матотаупа поднялся. Он торжественно простился с Джо. Подозвал Дези, отсчитал ей требующуюся сумму и заверил, что утром расплатится за все, что еще будет выпито и съедено.

Матотаупа пришел к себе в палатку. Оба мустанга стояли рядом на привязи. В палатке находилась только немая женщина. Очаг был прикрыт. Кожаная накидка Харки лежала на месте, – значит, он был здесь и ушел. Ружье на месте, но лука Харки не было.

Матотаупа снял праздничный наряд. Вытащил из-за налобной повязки орлиные перья и бережно убрал их. Взяв ружье, он направился к железнодорожному пути. Там было безлюдно, все встречавшие поезд давно разошлись, кто на свою обычную ночную работу, кто на празднество, кто просто улегся спать. Все было спокойно, только из большой палатки доносились музыка, пение и крики.

Матотаупа хотел знать правду. Для этого он должен был знать, что делает сын сегодня ночью, должен был видеть это своими глазами. Сомнения в правдивости сына у него уже были, ведь Харка не сказал ему сам о встрече с Четаном… Ах, как бы он хотел не сомневаться в сыне! Конечно, разбитый горшок можно склеить, но он остается битым…

Матотаупа занял место на высотке. Вскоре ему удалось обнаружить Харку. Юноша выбрался из небольшого оврага и залег в траве.

Сердце Матотаупы заколотилось: не собирается ли Харка встретиться здесь с кем-нибудь из врагов? Поспешность, с которой он покинул праздник, была подозрительной. И удивительно, что воины рода Медведицы давно не беспокоили лагерь, уж не собираются ли они предпринять нападение именно теперь, когда прибыл поезд с провиантом и материалами?

Матотаупе даже стало жарко. Глаза его блестели: выпитое вино и подозрения действовали заодно. Он заметил, что Харка пошевелился, затем пополз вниз по склону и исчез в темноте. Отец долго ждал, когда сын покажется еще раз, но до самого утра так больше и не видел его.

С наступлением рассвета Матотаупа спустился с возвышенности. Он нашел место, где Харка лежал в траве, проследил путь его по склону. Потом следы пропадали. Харка оказался достойным учеником своего отца.

«Нападение ночью не произошло, – размышлял он, – слова Майка не подтвердились». Это успокоило индейца, и он решил возвратиться в лагерь.

Ветер усилился. Небо было затянуто облаками. Когда Матотаупа подошел к палатке, коней рядом не было. Видимо, Харка уже вернулся и повел их на водопой. Матотаупа откинул полог, вошел. Немая семинолка сидела в глубине палатки, на огне в котле варился мясной бульон.

Матотаупа поставил ружье на место и вдруг замер в изумлении: на куске кожи у огня лежал его собственный револьвер. Он схватился за ремень – кобура была пуста. Стало ясно, что делал Харка, когда запутал срои следы. Это он вытащил револьвер.

Матотаупа оставил револьвер лежать на месте. Его напряжение вдруг прошло, ему стало легче. Он рассмеялся… Это было высокое мастерство. Сын превзошел отца!..

И снова Матотаупой овладели сомнения: хорошо, если Харка расценивает ночные похождения отца как желание помочь сыну, проверить его умение, а если он подумает, что отец не доверяет ему?..

Харка возвратился с лошадьми. Матотаупа слышал, как Харка несколькими ударами топора забил кол, чтобы привязать мустангов на новом, невытоптанном месте. И вот юноша вошел в палатку. На глазах Харки Матотаупа наклонился, поднял свое оружие и с улыбкой, словно бы не было никаких тревог и подозрений, вложил в кобуру.

Харка взял свое одеяло из бизоньей шкуры и, не сказав ни слова, улегся спать.

Матотаупа еще немного помедлил, потом вышел из палатки в поднявшуюся пыльную бурю. Он побродил по лагерю, и вдруг ноги сами собой понесли его к большой палатке, откуда все еще доносилось пиликанье скрипки. На него пахнуло пивом, крепким табаком, виски. Большинство столов пустовало. Увидев индейца, скрипач-цыган заиграл какой-то бешеный танец. Матотаупа глянул на него невидящими глазами, подошел, бросил музыканту золотую монету. Оркестр подхватил одинокое выступление скрипки. Матотаупа тяжело свалился на ближайшую скамейку.

– Виски! – заорал он.

Кельнер бросился обслуживать гостя. Оркестр играл только для него, и Топ пил стакан за стаканом и не помнил, как свалился на землю.

Три кельнера, пугливо озираясь, подобрались к нему.

– Должен же он платить! – сказал один из них.

Но тут их уже оказалось пятеро – скрипач и Билл присоединились к ним.

Бил взял кожаный мешочек, который был подвешен к поясу Матотаупы, вывернул его и высыпал монеты

– Разделим по честному?

– Сначала за выпитое, – сказал кельнер и взял большую часть.

– Теперь за музыку, – сказал скрипач и сгреб остальное.

– Разбойники! Воровская шайка, – закричал Билл и хотел отобрать у цыгана деньги, но сверкнул нож, и Билл с проклятиями отдернул проткнутую руку.

– Ну, отнесем индсмена в палатку, – сказал один из кельнеров. – Все оплачено.

Пока цыган и Билл сводили счеты в схватке, в которой были дозволены любые приемы, кельнеры взвалили индейца на плечи, отнесли к палатке и бросили около коней на траву. Когда они удалились, вышел Харка. Он втащил отца внутрь и уложил на одеяла.

Харка уселся у очага и закурил. Семинолка сидела в стороне, и юноша мог видеть ее страшное лицо, слабо освещаемое огнем очага. Женщина молчала. Никто никогда не слышал, чтобы она произнесла хоть слово. Харка знал, что она из племени семинолов. После поражения ее племени во Флориде она была захвачена в рабство и только по окончании гражданской войны получила свободу. В лагере она работала посудомойкой на кухне По предложению белобородого и разрешению Джо Брауна Харка привел ее в палатку, чтобы она для него и отца делала все, что входило в круг обязанностей женщины.

Сегодня Харка впервые заметил, как оживились глаза на ее изуродованном, застывшем, как страшная маска, лице. Она поймала взгляд Харки и больше не отпускала его.

– Можно говорить? – с трудом, словно не владея голосом, произнесла она на чужом ей английском языке.

Харка был погружен в свои мысли и не думал о женщине, пока она не поймала его взгляда. Произнесенные ею звуки были для него так неожиданны, как если бы вдруг заговорило дерево. И он должен был слушать и отвечать, покоряясь этому чуду

– Кто тебя искалечил? – спросил он.

– Белые люди и семинолы боролись…

– Я знаю, – медленно сказал Харка, – семь лет и зим они боролись. За каждого вашего убитого воина белые расплачивались сотнями убитых…

– Мы не были побеждены. Нашего вождя предали, и он попал в плен.

– Ваш вождь, Оцеола, умер в плену белых людей, я слышал об этом.

– Да, он умер. Это был отец моего отца Мои мужественные родичи живы и борются вот уже сорок три года в болотах Флориды. Они будут продолжать бороться и сегодня, и завтра…

Женщина, а может быть молодая девушка, поднялась. Торчали худенькие плечи под ее черной матерчатой блузой. Она была высокая, как худосочный, быстро выросший ребенок или как изможденная мать, – кто знает?

Презрение, ненависть пробились сквозь маску ее застывшего лица.

– А ты, Харка – Твердый Как Камень, Ночной Глаз, ты защищаешь белых людей, угнетателей, убийц, кровожадных койотов!

Харка поднялся.

– Иди принеси воды, – сказал он.

Когда семинолка вернулась в палатку, она не нашла Харки. Ее глаза потухли, губы вновь плотно сжались. Она долго сидела у очага, потом резко поднялась, сбросила одеяло с Матотаупы и вылила оба ведра ему на голову.

Топ замотал головой, поднял веки и с удивлением посмотрел на семинолку. Потом вскочил и побежал к ручью выкупаться. Целиком погрузившись в воду, он попытался вспомнить, что же произошло ночью. И настолько невероятным показалось ему все, что он сам себе не мог поверить и думал: уж не приснилось ли ему все это?

Он вернулся в палатку, надел свой праздничный наряд и пошел к станции.

Было около полудня. В лагере царил обычный шум и оживление. Все, кто могли, спешили к поезду, чтобы еще раз проститься с Джо Брауном и Генри.

Матотаупа ни на кого не смотрел. Он сознавал, что потерпел два тяжелых поражения: одно – в борьбе с самим собой, ведь он сказал себе, что больше не притронется к колдовской воде, второе – в глазах сына, которому дал обещание не пить. Нет, он все-таки должен перебороть себя. Должен!

Его высокая фигура не осталась без внимания. Джо Браун, окруженный провожающими, увидел его и помахал рукой. Размеренными шагами направился индеец к инженеру, и люди расступились, давая ему дорогу. Матотаупа приветствовал Брауна торжественно, почтительно и вместе с тем сдержанно. Это ему всегда удавалось, когда он был трезвым.

Машинист дал несколько нетерпеливых гудков. Джо забрался в товарный вагон, где уже был Генри. Колеса покатились на восток, и скоро в пыльной дали уже было не различить поезда.

В стороне от провожающих стояли Рэд Джим и его неизменный подручный Шарлемань.

– Итак, – сказал Шарли, – наша затея провалилась, птичка упорхнула.

– Да, мальчишка оказался проворнее… но я терпеливый. Ты видишь вон там одиноко стоящего Топа? Деньги-то у него фью-ить! – присвистнул он. – Могу биться об заклад, что он получил их за самородки. Если он и дальше захочет разыгрывать большого господина, то ему потребуется золото. Он пойдет за ним. Ну, а я повисну у него на спине.

– А не думаешь ли ты, что тебе придется пригласить и меня? Ведь есть Гарри, нам не удалось от него отделаться, а его не сбросишь со счета.

– Подождем. Если хочешь иметь добычу, надо уметь ждать. Это первое правило охоты. Если не умеешь – выходи из игры!

– Ну, уж меня-то ты теперь не выкинешь из игры!

Пока происходил этот разговор, Харка побывал в палатке. Он забрал свое бизонье одеяло, взял Серого и выехал в прерию. Он не мог сегодня больше видеть лица семинолки, ее сжатых губ, гримасы ненависти на искалеченном лице. Не хотел он и встречаться с отцом.

ЮНИОН ПАСИФИК

Полтора года прошло с тех пор, как Джо Браун с товарным поездом уехал на восток. Прошел год с тех пор, как было завершено строительство линии, и от Чикаго до Сан-Франциско ходили поезда.

Была весна Пассажирский поезд шел по безлюдной, поросшей травой высокогорной прерии Запада. Клубы пара неслись за паровозом. Закоптелый кочегар подкидывал в топку уголь. Машинист следил за путем и распоряжался рычагами

В первом вагоне у первого окна сидел молчаливый пассажир. Его мягкие и довольно длинные волосы были наполовину седы. Уже многие часы его голубые глаза не задерживались на лицах попутчиков. Он смотрел в окно в неоглядную даль. Иногда он делал непроизвольные движения правой рукой, точно зарисовывая что-то. И можно было заметить, что пальцы у него довольно длинные, а главное, что это рука интеллигентного человека. На пассажире был кожаный костюм из очень тонкой, мягкой, дорогой кожи – костюм для верховой езды.

Места рядом были заняты семьей из трех человек. Напротив сидели двое мужчин; разница в возрасте у них была лет пятнадцать. Несмотря на продолжающееся уже несколько дней путешествие, между ними не завязывалось общего разговора.

Минул полдень. Через окно было видно, как ветер колышет траву, и прерия представлялась бесконечным зеленым морем. По небу плыли облака.

– Па-а! – крикнул юноша, несомненно, центральная фигура путешествующего семейства. – Антилопы! – Он вскочил и прилип к окну, но только он собрался повнимательнее рассмотреть их, животные исчезли.

– Сядь, пожалуйста, на место, – сказала мать – Ты закрываешь нам весь вид.

Юноша хотел уже подчиниться, но что-то новое привлекло его внимание

– Ма-а! Индеец! Индеец!

– «Индеец, индеец!»– передразнил отец – Сядь ты наконец, Дуглас, пожалуйста

Дуглас сел, так как, собственно говоря, смотреть было уже не на кого, индеец исчез

Молчаливый пассажир у окна зашевелился, лицо его оживилось. Он хотел что-то сказать но, пока собирался с мыслями, его опередил широкоплечий мужчина, старший из двух, сидевших напротив. Он обратился к юноше:

– Что за индейца ты там увидел?

Дуглас был счастлив, что к нему обратились, так как его собственные родители были уже просто невыносимы.

– Это был всадник Один-единственный всадник.

– Их может быть больше, хотя ты видел только одного. Район холмист, наш поезд едет, а глаза твои не очень привычны.

– Ах, мне не надо было ехать с вами!

– Ну не пой одну и ту же песню, Анни. Мы уже половину пути проехали, – пытался успокоить ее муж.

– В этих местах уже давным-давно ничего не случалось, – поддержал его широкоплечий пассажир.

– И все же эти места пока еще пустынны и опасны, – заметил седой мужчина у окна. И хотя он, кажется, был не способен обидеть и мухи, но расшевелить немного сонное семейство обывателей ему явно доставляло удовольствие. Глаза широкоплечего и седого господина встретились.

– Вы бывали здесь? – спросил широкоплечий.

– Да, как-то случалось… – неопределенно ответил седой.

Последовала пауза. Тут и отец семейства счел необходимым высказать свои соображения:

– Опасные места, вы думаете? Это – временное явление. Через несколько месяцев индсмены будут изгнаны из прерий и поселены в резервациях, где им и полагается находиться. Да, сейчас тут еще бродят небольшие шайки, но они не в состоянии нам повредить. Наконец-то наступает время, когда начинают этих бандитов приобщать к цивилизации.

– Вы считаете индейцев грязными бандитами, а вот у меня среди них есть несколько хороших друзей, – спокойно произнес мужчина, сидящий у окна. – Они не требуют ничего, кроме покоя и свободы. Судьба индейцев – это трагедия.

– Ну уж извините – трагедия… Мы, знаете ли, не в театре. Мы делаем Америку. Вот, например, железная дорога, она ведь с большими трудностями была закончена в срок. Кто не поспевает – тот катится вниз.

– Простите, уважаемый господин…

– Финлей.

– … господин Финлей, очень уж, пожалуй, неподходящи ваши рассуждения для тех, кто не принимает непосредственного участия в игре…

– Меня вы не можете упрекнуть, – заметил тот, – я – республиканец. Я всегда был республиканцем, причем убежденным республиканцем. Я всегда ценил свободу и был за равноправие цветных. Но тут речь не о белых, черных или краснокожих, речь об убийцах и гражданах и, соответственно, быть железной дороге или не быть. И ответ ясен.

– Но эта земля принадлежит индейцам, неприкосновенность ее была им гарантирована.

– Какое это имеет отношение к железной дороге?

– Дорога проходит по земле, являющейся собственностью индейцев.

– Дорога проходит по территории одного из штатов Юнайтед Стейтс оф Америка.

Седой господин прекратил разговор и принялся смотреть в окно. Дуглас воспользовался случаем, чтобы вмешаться.

– Ты помнишь, па, цирк в Миннеаполисе. Там вождь-индеец тоже говорил такие слова.

– Да, да, да. И представление еще закончилось убийством режиссера и ограблением кассы.

Господин у окна оживился.

– Извините, вы не помните названия цирка и год, когда это произошло?

Дуглас поспешил с ответом.

– Весной тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года. Это был цирк Мейерса.

– Мое имя Моррис. Я жил в Омахе осенью тысяча восемьсот шестьдесят третьего года, там в цирке Мейерса тоже была ограблена касса…

– А здесь схватили ковбоя по имени Джим, – объяснил господин Финлей. – Но в первую же ночь этот Джим бежал.

– И убийство режиссера…

– Да. Один артист-индеец застрелил режиссера и тоже исчез вместе со своим сыном где-то в этой дикой стороне.

– Их звали Топ и Гарри, – счел нужным пояснить Дуглас.

– Что? – Это уже воскликнул широкоплечий молчаливый мужчина. – Топ и Гарри?

– Топ и Гарри, – подтвердил Дуглас, почувствовав себя в центре внимания купе.

– Вы знаете этих индейцев? – спросил Моррис широкоплечего.

– Да. Разрешите представиться – Джо Браун.

– Вы тот самый Браун, тот инженер, который работал на этой дороге изыскателем?

– Совершенно верно. И мы сейчас как раз проезжаем эти места.

– Прошу извинения, – госпожа Финлей повернулась к человеку, сидящему у окна, – ваше имя Моррис? Может быть, вы и есть тот художник, который в качестве натуры для своих картин избрал известных индейских вождей?

– Да, примерно так, – подтвердил художник. – Так вы знаете Топа и Гарри? – снова обратился он к Брауну. – Когда же вы видели их в последний раз?

– Полтора года тому назад.

– Мне хотелось бы их повидать.

– Где вы выходите?

– На ближайшей станции.

– Вот там-то мы их и можем повстречать, если нам не изменит счастье. Оба они – разведчики железнодорожной компании и находятся именно на этой станции.

– Что?! Разведчики? – воскликнул господин Финлей, нервно вытирая перемазанные шоколадом пальцы. – Убийца-разведчик!

– В этом нет ничего удивительного, – возразил инженер. – Лучше не интересоваться прошлым разведчиков, а то всплывет черт знает что. У меня, например, скаутом был один тип, который двадцать шесть человек отправил на тот свет.

– Ах! – Госпожой Финлей от волнения овладел удушающий кашель, и господин Финлей принялся возиться с ней.

К вечеру показалась станция. Путь здесь описывал кривую, и были хорошо видны огромные палатки, деревянные бараки, штабеля тюков и бочек. В лагере кипела жизнь, потому что шло строительство станции и поселка.

Поезд остановился. Открылись двери и окна, но вышли только трое: Моррис, Браун и его молодой спутник, которого тот называл Генри.

Прошло немного времени, и поезд снова тронулся и скоро извивающейся гусеницей исчез вдали, в поросшей травой прерии. Ветер поднимал над путями пыль, надувал палатки. Из лагеря доносились крики, топот коней, но это был какой-то случайный шум в море окружающей тишины.

– Я должен подождать, – сказал Моррис и огляделся по сторонам; он тут же увидел того, кого искал. – Длинное Копье! Ты здесь! – Художник приветствовал аккуратно одетого индейца с красивой цепочкой на шее.

– Мой белый брат, Далеко Летающая Птица, Волшебная Палочка, просил меня привести двух коней и двух вьючных лошадей. И я здесь. Я жду.

– Ты меня ждешь, мой дорогой верный друг! Ты уже подыскал для меня квартиру?

– Да.

– А могу я двух моих знакомых – мистера Брауна…

– Джо, пожалуйста, Джо, после того, как мы познакомились в поезде.

– Итак, моего знакомого Джо и… ваше имя Генри? Джо и Генри взять с собой?

– Это можно.

Индеец привел их в деревянный барак, который казался несколько основательнее других. Это была гостиница.

Они вошли в холл, разнесли по номерам вещи и решили все вместе отправиться перекусить.

Индеец привел их в другой барак, служивший рестораном. Убогий оркестр играл что-то заунывное, танцовщица подсела к музыкантам, приготавливаясь продемонстрировать свое искусство. Моррис сел и по привычке стал озираться, пытаясь обнаружить интересные характеры, типы. Но в этом неприятном, обшитом рассохшимися досками помещении среди облаков дыма он не различил ни одного лица, ни одной фигуры, которая вызвала бы интерес. Многие из посетителей были уже пьяны, где-то о чем-то спорили, кто-то пытался танцевать.

– Хэлло! – окликнул Браун кельнершу, и девушка подошла. Это была Дези.

– Ха-а! Джо! Снова здесь! Виски?

– Да, виски, – сказал Браун. – Для нас троих и для себя, поняла?

Пока выполнялся заказ, Генри позаботился о стуле, и девушка подсела к ним.

– Что делает Тейлор? – поинтересовался Браун.

– Тейлор? – переспросила Дези. – Тейлор-первый, которого ты знал, удрал. Уже несколько месяцев у нас начальником лагеря Тейлор-второй, с курчавой шевелюрой, – и девушка хихикнула.

– Ну, а что нового?

– Шарлемань исчез вскоре после прощального вечера. Блондин – ты помнишь его, Джо? – тот блондин, что во время забастовки оказался с ружьем, тоже скоро исчез: однажды ночью его арестовали, но прежде чем пришел поезд, на котором его должны были отправить, он сбежал.

– Ну, а Топ и Гарри здесь? – продолжал расспрашивать инженер. – Или уже не нужны скауты, все спокойно?

– Оба они здесь, но я что-то думаю, не из-за них ли у нас такая беспокойная жизнь?

– Ну-ну!

– О старшем, о Топе, ничего плохого не скажешь. Если он и пьет иногда, то платит лучше, чем некоторые господа. Да, он, видно, в жизни немало хлебнул горя, но я называю его джентльменом, хотя он и индеец. Ты сам знаешь его, что же, я не права?

– Конечно, права. Только скажи, откуда Топ берет деньги, если он платит лучше, чем некоторые господа? Старшим разведчиком был раньше Джим, он не особенно любил раздавать деньги, даже тем, кто их заработал.

– Говорят, что Топ иногда продает золото…

– Ну, а кто же вносит в вашу жизнь беспокойство? – не отставал Джо Браун.

– Как кто? Да Гарри! Ведь это он вместе с цыганами устроил побег блондина. И об этом говорят все, правда… правда, никто не может доказать.

– Гарри теперь уже должно быть девятнадцать лет, – тихо сказал Моррис.

– Да, да, девятнадцать! Смех и слезы. Как вас зовут-то? Моррис?

Художник кивнул и сунул под столом ей в руку золотую монетку. Дези считала это вполне справедливым, ведь не может же она даром терять время.

– Гарри-это настоящее проклятье! Олень-скиталец! Посмотрите, сколько скальпов у него на легинах, и не только черные…

– Что это значит? – Джо Браун и Моррис обменялись удивленными взглядами.

– А вот что: трое из наших с ним столкнулись, ну, знаете, как случается такое – «проклятый краснокожий», «вонючая свинья» или что-то в таком роде было сказано. Все трое исчезли, а у него три свежих скальпа… я же говорю: не только черные. А немая уродина семинолка, та, что в его палатке, нашивает их ему, да еще радуется. Все дрожат перед ним от страха, а при нем еще целая банда, вот он и делает что хочет.

Браун и Моррис были крайне удивлены.

– Где же Гарри и его отец?

– Ах, откуда я знаю. Они повсюду и нигде.

За соседним столом зашумели, посетители требовали внимания, и Дези поспешила к ним…

Вскоре трое прибывших покинули холл. На улице между тем стемнело, поднялась буря, мело песок. Полотнища палаток громко хлопали.

Генри поднял голову и сказал:

– Послушайте.

Все трое прислушались и отчетливо услышали то, что привлекло внимание Генри: кто-то приближался бешеным галопом. Без причины так никто не погонит коня.

Всадник пронесся к маленькому домику, который занимал начальник лагеря. Это был индеец. Не дав коню остановиться, он соскочил с него и поспешил в дом.

Джо, Моррис и Генри подошли поближе. Конь тяжело дышал. Он был по индейскому обычаю зануздан за нижнюю челюсть, и вместо седла на нем была бизонья шкура.

– Хотя сейчас и ночь, но я узнаю коня, а ведь я не видел его много лет, – сказал Моррис.

– Я его тоже узнал, – отозвался Генри.

– И я, – подтвердил Браун. – Это Серый, конь Гарри.

Они подошли к двери домика. Пронзительный, злой и настойчивый голос доносился изнутри.

Браун открыл дверь, и в маленькое помещение вместе с ним ворвался ветер. Пламя керосиновой лампы затрепыхалось. Начальник лагеря колотил по столу кулаком. Жилы на его висках вздулись, лоб покраснел, капельки пота поблескивали у самых корней курчавых волос. Перед ним стоял стройный индеец почти двухметрового роста. При слабом свете лампы его коричневая кожа казалась темнее обычного. Черные волосы были расчесаны на пробор и собраны в две косы, спадающие на плечи. Кожа змеи служила налобной повязкой. У него не было перьев в волосах, не было цепочки, не было вообще никаких знаков побед и отличий, кроме скальпов вдоль боковых швов его кожаных легин. Верхняя часть туловища юноши была обнажена. За поясом – револьвер, томагавк со стальным лезвием и нож.

Молодой индеец стоял, прислонившись к. стене, и спокойно смотрел на беснующегося человека, словно естествоиспытатель, рассматривающий новый вид давно знакомого ему класса пресмыкающихся.

– Джо Браун, инженер, – представился вошедший начальнику лагеря. Одновременно бросив взгляд на индейца, он чуть прищурился, показывая, что узнал его.

Начальник лагеря смолк на полуслове, да так и застыл с открытым ртом.

– Браун, инженер, – повторил Джо.

– Как вы вошли сюда?

– Если позволите, через дверь.

– Ничего я не позволял. Что получится, если каждый будет поступать, как он захочет. Мы не в конгрессе, а в прериях на Юнион Пасифик. Остановить поезд!!! Да что, вы все с ума посходили? Садись на коня, сумасшедший индсмен, и марш галопом! Поезд должен продолжать путь.

– Я не поеду назад.

– Чтоб тебя черт побрал!.. Я пошлю другого!

Начальник лагеря вытер пот со лба и хотел выйти. Индеец встал на его пути.

– Белый человек должен…

– Белый человек ничего тебе не должен, ты, необразованный чурбан! Кто здесь командует, ты или я!

– Сегодня – я. – Индеец произнес это тихо, спокойно, но со скрытой издевкой, что привело еще в большее бешенство начальника лагеря.

– Прочь с дороги! Меня здесь держать силой!.. Поезд останавливать!.. Проклятый краснокожий!

Браун решительно выступил вперед и встал между взбешенным белым и индейцем.

– Прежде всего – спокойствие, прошу вас. – Он повернулся к Харке: – Гарри, ты знаешь меня. Скажи, это ты остановил поезд? Почему?

– Мой отец поставил факел на железнодорожном пути, чтобы остановить поезд, так как бизоны и дакота приближаются к дороге. Бизоны преградят путь поезду по крайней мере на всю ночь. Лучше, если поезд не будет двигаться.

Начальник лагеря даже простонал:

– Это же сумасшествие! Бизоны могут остановить поезд?! Невозможно!..

Браун нетерпеливым жестом прервал начальника.

– В этом случае поезд должен быть остановлен. Это необходимо! Вы, вероятно, никогда не видели стада бизонов, – твердо сказал инженер, затем повернулся к индейцу: – Гарри, куда идут дакота?

– Они идут к нашему лагерю.

– Откуда?

– Со всех сторон.

– Отец остался у поезда?

– Хау.

Инженер повернулся к начальнику лагеря:

– Руководство и ответственность беру на себя я, Джо Браун! Надеюсь, мое имя вам знакомо! Дайте общую тревогу!

Гарри поднял руку.

– Что, Гарри? – спросил инженер.

– Есть еще время подумать.

Браун с недоумением взглянул на индейца.

– Говори яснее.

– Пусть музыка играет и девчонки танцуют. Нужно собрать надежных мужчин. Нужно подготовиться отразить нападение. Плохо, если они из темноты будут стрелять по нашим освещенным баракам. Пусть дакота лучше ворвутся в лагерь, а мы их окружим. Мы тогда справимся с ними быстрее и, если будет нужно, окажем помощь поезду.

– А есть ли люди, на которых можно положиться?

– Хау. Немного… но есть.

– Соберешь их?

– Хау.

– Я пойду в зал, где пьют и танцуют и где наверняка может быть стычка. Ты согласен? А если будет время, мы еще раз встретимся.

– Хау.

– А я? – заорал начальник лагеря. – Браун! Вы перешли границы! Что делать мне?

– А вы погасите сейчас керосиновую лампу и будете сидеть в темноте. Гарри пришлет к вам двух крепких парней.

– Следует ждать зажигательных стрел, – сказал Гарри.

– Тогда вот что, – сказал Браун, – идите к колодцам и наполняйте бочки. В крайнем случае – заливайте огонь пивом.

Начальник лагеря шлепнулся на стул и стал проверять, заряжен ли револьвер.

Браун в двух словах рассказал Генри и художнику о положении дел. Моррис спросил:

– У меня есть тотемный знак великого вождя дакота, я под его защитой. Нельзя ли его использовать, прежде чем прольется кровь?

Молодой разведчик, услышав это, хотел что-то сказать, но Браун вмешался:

– Гарри, для разговоров у нас нет времени, ты сам сказал, что дакота идут со всех сторон. Возможно, отразив нападение, нам удастся с ними поговорить. Если они поймут, что мы не хотим им мешать охотиться, может быть, они оставят в покое мою дорогу.

– Я с Длинным Копьем пойду к одному из колодцев, – сказал художник. – Мы подготовим там хоть несколько бочек, но стрелять я в дакота не буду, это противоречит моим дружеским отношениям с ними.

– Делайте как хотите, – огрызнулся Браун. – Во всяком случае, я побеспокоюсь, чтобы все наши люди имели оружие.

Браун подал Гарри знак действовать, как договорились, и индеец исчез в темноте среди палаток и бараков.

Слух о предстоящей схватке распространился по лагерю с быстротой огня. Тревогу и суматоху остановить было уже тяжело. Джо еле втолковал скрипачу, что надо продолжать играть. Несколько пар продолжали танцевать. Многие остались сидеть за столиками. Они пили и орали, что готовы разделаться с проклятыми дакота, если те посмеют напасть.

Джо Браун и Харка встретились еще раз. Харка сообщил, что он собрал около двадцати человек.

– Маловато, – сказал Браун, – а сколько дакота могут напасть?

– Не меньше сотни. – Харка говорил очень тихо. – Я хочу пойти на хитрость. У меня есть военный свисток. Я проникну в ряды нападающих. Ночью дакота не отличат меня от своих воинов, и я попробую их обмануть. Я дам сигнал свистком к наступлению раньше чем нужно, а когда они ворвутся в лагерь, дам сигнал отступить.

– Удастся ли?.. Впрочем, ты ставишь на карту свою жизнь.

– Попытка не повредит.

Харка исчез.

У самого большого колодца, рядом с гостиничным бараком, находились Моррис, Генри, Длинное Копье и присланные им на помощь трое мужчин. Они уже наполнили водой бочки и теперь спрятались в стороне так, что им хорошо были видны ближайшие бараки и палатки. Они слышали игру скрипача, громкие вопли пьяниц.

Но вот Длинное Копье, у которого и зрение и слух были лучше, чем у других, насторожился.

– Они приближаются…

Зловещий свист прорезал воздух, и тотчас же вспыхнула на крыше барака зажигательная стрела. В тот же момент севернее лагеря раздался свисток и сильный голос издал военный клич дакота:

– Хи-юп-юп-хийя!

И кругом раздались ответные крики:

– Хи-юп… хийя!

Музыка смолкла, стихли и крики.

Первый ожесточенный натиск врага с севера, по-видимому, имел успех. Несколько призрачных фигур показались из темноты. Нападающие бросились к колодцу и к большому бараку. Их вожак выбрался вперед. Генри и трое стоящих рядом с ним выстрелили. Вожак упал на землю и перевернулся. Бегущие за ним индейцы тоже упали.