Текст книги "Служанка (ЛП)"

Автор книги: Лиза Смедман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Ты должна понимать последствия, – произнес отец напряженным голосом. Его глаза ни разу не встретились со взглядом Лараджин. – Привязанность между господином и служанкой всегда плохо заканчивается. Молодой господин непременно посчитал бы своим долгом обеспечить содержание любого ребенка от подобного союза, но внебрачный ребенок принес бы неприятности семьи Ускевренов. Ты не смогла бы исполнять свои обязанности, если бы вынашивала и нянчила младенца и…

– Это – то, что наиболее важно для тебя? – вставила Лараджин. – Неприятности господина? И мои обязанности? Правда а?

Отец повернулся к ней с огорченным выражением.

– Обязанность иногда более важна, чем правда, – сказал он сердито. – Обязанность держит вместе домашнее хозяйство – и семьи. Если бы не моя обязанность твоей матери, ты… – Он внезапно остановился, как будто сказал слишком много.

– Ты больше заботишься о своих лошадях, чем о матери, – пробормотала Лараджин. – Или обо мне.

Она не намеревалась произнести это замечание так, чтобы отец его услышал. Лараджин почти повернулась, чтобы снять простыню с веревки, как отец резко развернул ее к себе.

– Я забочусь о тебе, – произнес он голосом, дрожащим от эмоций. – Хотя ты часто разочаровываешь меня. Хотя ты – не моя дочь.

Лараджин заморгала от удивления. Она открыла рот, чтобы спросить отца, не ослышалась ли она – действительно ли он произнес эти слова. Но вместо этого только прошептала:

– Что?

– Спроси свою мать, – ответил отец. Он позволил простыне опуститься подобно занавесе между ними.

Лараджин стояла, ошеломленная, когда ее отец, прихрамывая, вышел из комнаты. К тому времени, когда она подумала побежать за ним, он ушел.

Она медленно шла по коридору, ее мысли кружились. Внезапно, долго кипящий гнев отца к матери обрел смысл. Если Лараджин была ребенком другого мужчины, тогда логично, что ревность Талита превратилась в горечь за эти годы. Лараджин видела, что отец все еще любит ее мать, но до сих пор никогда не понимала, почему он сдерживал свою привязанность – или почему он иногда пристально смотрел на Лараджин как будто бы, задавшись вопросом, кем она была.

Лараджин знала, что она не похожа на отца, также как и то, что она не разделяла никаких его манер. Тогда как отец выполнял свои обязанности так спокойно, как обузданная лошадь, Лараджин раздражало само прикосновение к форме служанки. Они отличались как тьма и свет.

Лараджин оказалась в дверном проеме одной из небольших кухонь. Ее мать здесь работала. Шонри Веллран наклонилась над тяжелым деревянным столом, меся тесто. Позади нее огонь ярко пылал в печи, и теплый воздух пахнул дрожжами и сливками. Ее руки, белые от муки, скатывали тесто в длинные, тонкие линии, затем ловко сплетали их. Она выжимала сок с едко пахнущих фруктов на тесто, затем посыпала его коричневыми специями.

Лараджин уставилась на мать, пытаясь посмотреть на нее глазами отца. Шонри недавно исполнилось шестьдесят. Ее рыжие волосы выцвели и были цвета пепла, и ее руки были покрыты морщинами. Хотя она была служанкой всю жизнь, мать Лараджин имела чувство собственного достоинства и нежную красоту, которую не вполне стерли годы тяжелого труда. Она была одной из привилегированных слуг старшего господина и ее часто вызывали к большому столу, чтобы похвалить за изысканные кондитерские изделия, приготовленные с редкими специями из четырех концов Фаэруна.

Была ли Шонри призвана одним из гостей господина для оказания внимания разного рода? Была ли Лараджин тем незаконнорожденным ребенком от союза, подобного тому, который ее отец, как он думал, пытался предотвратить?

Как будто бы, ощутив пристальный взгляд Лараджин, Шонри подняла глаза. Она улыбнулась дочери и указала на ступу с зеленоватыми орехами.

– Лараджин, если ты закончила с бельем, ты могла бы ошелушить это для меня?

– Мама, я должна знать… – Вопрос умер на губах Лараджин. Но выражение ее лица передало его молча.

Мать покрыла плетеное тесто влажной тканью.

– Что-то беспокоит тебя, – сказала она, жестом подзывая Лараджин ближе. – Скажи мне, что?

Лараджин оказалась не в состоянии сдвинуться с порога. Она крепко схватилась за дверную раму и сказала в порыве:

– Отец говорит, что я не его дочь. Я ему верю. И хочу знать, кто мой настоящий отец.

Вспышка гнева пересекла лицо Шонри. А затем на нем появилось выражение решимости. Она похлопала по стулу рядом с ней. – Садись. Пора тебе узнать правду.

Как спящая, идущая во сне, Лараджин медленно пересекла комнату. Она села рядом с матерью и ждала, пока та тщательно вытирала руки о тряпку. Затем Шонри села сама.

– Ты – дочь своему отцу, – сказала она заботливым голосом, – столько же, сколько ты моя дочь. Всегда помни это.

Лараджин кивнула. Она знала, что мать и отец любят ее. Она считала отношения между собой и матерью близкими, хотя и обращалась к тете Хабрит, когда хотела доверить кому-то свои тайны.

Шонри смотрела на печь, на самом деле не видя ее.

– Двадцать три года назад, я потеряла ребенка, – произнесла она медленно.

Лараджин растерялась. Это было не то, что она ожидала услышать.

– Я не понимаю.

– Ты поймешь, – ответила Шонри. Она продолжила. – Я сопровождала господина Тамалона Старшего в поездке на север к Долинам, в торговой экспедиции. Он попросил меня отправиться с ним, чтобы оценить качество диких лесных орехов и фруктов, которые он намеревался купить. Это была очень важная поездка, краеугольный камень в экономическом благосостоянии домашнего хозяйства, и встреча была назначена на целый год заранее. Это была большая честь для меня. Так что я согласилась сопровождать хозяина, хотя и была беременной и близка к родам.

Глаза Шонри стали печальными.

– Твой отец не хотел, чтобы я ехала. Мы очень долго ждали ребенка…

Она вздохнула.

– Я потеряла свое дитя в той поездке. Когда начались роды, мы были глубоко в лесу, далеко от священнослужителя. Младенец умер.

Лараджин коснулась руки матери.

– Как?

– Торговая экспедиция не увенчалась успехом, – произнесла Шонри. – Более половины орехов было повреждено при сборе, и фрукты не созрели должным образом. Ми остались лишь на короткое время – достаточно долго для того, чтобы хозяин пришел к заключению, что урожаи никогда не будут настолько крупными, чтобы принести прибыль.

– В то время как мы были там, местный народ, узнав, что я только что потеряла ребенка, обратился к господину с просьбой о помощи. Одна из их женщин умерла во время родов, и ни одна другая не имела молока, чтобы покормить младенца. Они попросили господина, чтобы его служанка позаботилась о нем. Я взглянула в твои красивые карие глаза и немедленно согласилась.

Лараджин внимательно прислушивалась к каждому слову, сказанному матерью, но ей все же было тяжело поверить в них.

– Я… Я не твоя дочь, также? – спросила она. – Кто я, тогда?

Шонри слегка пожала плечами.

– Сирота. Мать была незамужней, и никто не знал, кто отец.

Лараджин хотела знать больше.

– Моя мать была женщиной с Долин? – спросила она. – Из какого города?

– Я не знаю, – ответила Шонри. – Мы были глубоко в Запутанных Деревьях, далеко от любого города. Встреча происходила в месте, где росли дикие орехи и фрукты. Хозяин никогда не спрашивал имя женщины.

Хотя она твердо сидела на стуле, Лараджин чувствовала себя так, как будто бы плавала. Ее разум нащупал кое-что – некоторую, пока еще не высказанную подробность – затем ухватился за нее.

– Ты никогда не говорила отцу, что потеряла собственного ребенка, не так ли? – спросила она. – Он только предполагал, когда сказал, что я не его дочь. Он не знал, насколько был прав.

Шонри поднялась со стула и взяла металлический поднос. Сняв ткань с хлеба, она аккуратно положила его на поднос, затем открыла печь и задвинула его внутрь.

– Ты закончила складывать белье? – спросила она деловым голосом.

Лараджин внезапно поняла, что мать не собиралась больше ничего ей говорить. Привычное расстояние между матерью и дочерью вернулось. Время для доверия закончилось.

– Еще нет, – ответила Лараджин.

– Тогда возвращайся к работе, прежде чем господин Кейл об этом не узнал.

Лараджин спокойно стояла, слушая плескание воды к своим лодыжкам. Храм Сьюн был тих в это раннее утро. Его священники, как правило, служили Леди Любви с ночными пирушками, затем на следующий день отсыпались допоздна. Только по утрам, когда был особенно красивый восход солнца, они вставали, чтобы приветствовать его.

Снова падал снег, и дул холодный ветер, но вода большого фонтана, который заполнял двор храма, была теплой, как поток летним днем. Мощная клерикальная магия хранила мягкую температуру на уровне земли. Снежинки, которые падали в открытый центральный двор, с его красивыми естественными каменными образованиями и волшебно воодушевленными фонтанами, тихо таяли, прежде чем достигали земли. Дрейфующие шары плавали прямо над поверхностью главного бассейна, наполняя храм мягким светом.

Единственной обитательницей храма в это время была молодая девушка около одиннадцати лет, одетая в малиновую мантию храма. Она была ребенком с каштановыми волосами, чьи высокие скулы и длинные ресницы наводили на мысль, что в прекрасный день она превратится в великую красавицу. Как и Лараджин, она была неизвестного происхождения. Священники нашли девочку на своем пороге одного дня и приняли ее.

Лараджин поклонялась в храме достаточно долго, чтобы знать имя девочки-служанки: Джейна. Она мало знала о ней. Интересно, Джейну так же мучили вопросы, как и Лараджин? Или знание от рождения того, что она подкидыш позволило девушке смириться со своим неизвестным происхождением.

Лараджин смотрела, как Джейна опорожняла чашу бледно-желтых лепестков роз в воду. На мгновение их глаза встретились. Джейна улыбнулась, затем застенчиво отвернулась.

Лараджин пробралась через воду, которая доставала ей до лодыжек, к одному из бассейнов возле центра фонтана. Сформированный в течение десятилетий галькой, которая постепенно превратила валун в естественную чашу, поскольку вода кружила ее в водовороте, бассейн был одним из тех, которые использовали прихожане, чтобы задать вопрос богине. Его камень был испещрен золотыми прожилками и растущими пучками бархатного мха, которые цвели в несвоевременной теплоте.

Лараджин смотрела в чистую воду, которая заполняла бассейн, наблюдая за галькой, лениво кружащей вокруг него, и рябью, текущей по поверхности бассейна. Они исказили ее отображение, смягчая рыжие волосы, которые раскидывались из-под тюрбана и, размывая лицо, слишком длинное и угловатое, чтобы считаться хорошеньким. Обычный проситель попросил бы, чтобы бассейн показал лицо будущего возлюбленного. Но у Лараджин были другие вопросы на уме.

– Кто я? – спросила девушка. Она окунула палец в воду, затем прикоснулась им к сердцу, оставив влажные пятна на золотой ткани жилета своей формы.

Лараджин почувствовала щекотание на затылке, подобно дыханию любовника, и почуяла безошибочный аромат поцелуев Сьюн. Через мгновение, крошечные красные лепестки цветка скользнули вниз со струйками воды, которая падала в бассейн, потом в другой. Несмотря на то, что вода еще лилась в бассейн, ее поверхность стала спокойной.

Лараджин посмотрела на отображение, которое она только наполовину узнала. Лицо было ее, но тюрбана не было. Ее волосы были заправлены за уши. Ее уши были…

– Золотое утро, Лараджин.

Лараджин встрепенулась, и ее рука упала в бассейн. Рябь покрыла поверхность воды, искажая отображение. Она обернулась и увидела того человека в Селгаунте, которого менее всего ожидала увидеть. Диурго Карн, молодой дворянин ее возраста, был священником Сьюн. Он носил священное одеяние: облегающие малиновые штаны и распахнутую рубашку, чтобы показывать свои мускулистые руки и грудь. Черты его лица были такими же красивыми, как Лараджин помнила, с белокурыми волосами, отброшенными назад с высокого лба и зелеными глазами. Не так давно, Лараджин думала, что влюблена в него и мечтала, что богиня улыбнется этому „невозможному“ союзу между служанкой и дворянином.

– Золотое утро, Диурго, – произнесла она сдавленным голосом. – Когда… когда же вы вернулись?

– Десять дней назад.

Десять дней назад, и он даже не подумал узнать как жизнь Лараджин или хотя бы сообщить ей о своем возвращении.

Лараджин намеревалась больше ничего не говорить ему, но любопытство горело внутри нее.

– Озеро Сембер в действительности столь же красивое, как о нем говорят? Вы видели его хрустальные башни?

Диурго пренебрежительно махнул рукой.

– Я был вынужден повернуть обратно, прежде чем смог достичь озера. Эльфы убили бы меня, если бы я попытался продолжить путь.

– Вы знали это до того как отправились.

– Знать и видеть – две разные вещи.

– Да, – сказала Лараджин, увидев его еще более ясно, чем раньше. Несколько месяцев назад, в расцвете весны, она была поймана в его компании: при попытке добраться до знаменитого озера Сембер, водоема священного как для Сьюн, так и для эльфийской богини Ханали, соперницы Сьюн за поклонников красоты. Лараджин убежала из Штормового Предела, чтобы следовать за Диурго, но успела преодолеть небольшое расстояние, прежде чем люди, посланные господином Тамалоном Старшим, заставили ее вернуться в Штормовой Предел. Она умоляла Диурго убедить их позволить ей сопровождать его, но он отказался говорить от ее имени, резко напомнив, что она только служанка, и препятствие для его поисков. Теперь оказалось, что он отказался от своего „священного паломничества“, как только путь стал слишком опасным для него.

Лараджин пристально посмотрела на Диурго, не потрудившись скрыть обиду, которую чувствовала.

– Чего вы хотите? – спросила она.

– Я видел слабую розоватую ауру вокруг вас только что, когда вы вглядывались в бассейн, – произнес Диурго. – Я уверен, что это был знак богини. И подумал, что смогу помочь вам направить его в…

– Знак, – Лараджин дала ему легкую пощечину. – Как и мои рыжие волосы? Ваша ложь сработала на мне однажды, Диурго, но я не поверю в нее снова. Вы можете найти другую наивную молодую женщину, чтобы проводить с ней ваши „священные пирушки“.

Молодой священник выглядел достопочтенно, по крайней мере достаточно, для того, чтобы угадывалась некоторая стесненность. Несмотря на это, он упорствовал.

– Я не лгу, Лараджин. Я ясно видел ауру.

– Так же ясно, как я вижу вас, Диурго. – Лараджин сложила руки на груди. – И мне больше не нравится то, что я вижу.

Надменное раздражение вспыхнуло на лице молодого священника. Он помахал на нее пальцем.

– Вы не должны так разговаривать с сыном благородного дома, девушка, – не говоря ни слова, он сердито пошел прочь.

Злая сама на себя, Лараджин пробралась обратно к краю основного бассейна. Проигнорировав предложенное Джейной полотенце, она натянула на ноги туфли, взяла свой плащ и вышла через главную дверь храма.

Она прошла почти два квартала, прежде чем заметила, что ее руки и ноги больше не болят. Остановившись, она развязала повязку на запястье, и к своему изумлению увидела, что укус там полностью зажил.

Когда Лараджин шла в направлении парфюмерной лавки Кремлара, она плотно завернулась в плащ. Солнце только-только поднималось над восточной стеной Селгаунта, и снег медленно падал со свинцового серого неба. Лараджин выбросила из головы мысли о Диурго. В отличие от него, она завершила бы свой поиск. Сегодня, несмотря на то, что ужасные твари поджидают ее в канализации, она проникнет в Охотничий Сад и спасет раненого трессима.

Она была почти в лавке, когда кто-то свистнул к ней из аллеи. Мгновенно насторожившись, Лараджин еле удержала себя на месте, чтобы не убежать. Когда девушка увидела особу, которая поманила ее из тени, она споткнулась, и остановилась.

Это было так, как будто бы Лараджин смотрела в зеркало. Женщине было около двадцати лет, она носила тюрбан, жилет, и платье служанки семьи Ускеврен. Она была такой же высокой и стройной, как и Лараджин, и с такими же чертами лица. Она даже стояла в такой же неуклюжей позе, подражая удивленной Лараджин. Затем девушка подмигнула и стащила тюрбан, открыв короткие, темные волосы.

– Это я: Тази, – сказал двойник. – Довольно хорошая маскировка, ты не считаешь?

– Госпожа Тазиенна, – Лараджин сглотнула. – Почему вы одеты в форму служанки?

– Зови меня Тази, – сказала девушка: замечание, что автоматически стало между ними. Она захихикала. – Я только хотела немного развлечься. Помнишь день, когда я поймала тебя в своей комнате, одетую в кожаные доспехи и позирующую перед зеркалом? Ты настолько напоминала мне меня – за исключением того, как неуклюже держала мой меч – что это подало мне идею. Я хотела посмотреть, смогу ли стать похожей на тебя.

Лараджин покраснела, смущенная напоминанием о своем проступке. Она всегда восхищалась госпожой Тазиенной за ее смелость и когда Лараджин намеревалась отправится вслед за Диурго, она представляла себя искательницей приключений подобно молодой госпоже. После крайне неудачного окончания своего единственного приключения, Лараджин еще больше осознала огромную пропасть, которая разделяла их обоих. Тазиенна, она была уверена, даже не моргнула бы на уродливых крыс в канализации. Крысы напомнили ей о раненом трессиме.

– Я должна идти, – сказала она, бросив взгляд вдоль по улице в направлении парфюмерной лавки Кремлара.

Веселое выражение лица Тазиенны мгновенно посерьезнело.

– Не этим путем, – сказала она. – Там три эльфа прямо по улице, так что я не думаю, что ты захочешь с ними встретиться, поскольку они хотели бы познакомиться с тобой.

Глаза Лараджин расширились.

– Один из них дикий эльф?

Брови Тазиенны поднялись от удивления.

– Ты встречала их раньше? – спросила она. – Они напоминают довольно непокладистых людей. Им почти удалось схватить меня, а я довольно скользкий угорь. Чего они хотят от тебя?

– Я не знаю, – ответила Лараджин с дрожью. – Возможно они члены конкурирующего дома, который хочет похитить слугу Ускевренов.

Тазиенна медленно покачала головой, ее зеленые глаза блестели.

– Я так не думаю, – сказала она. – Я немного понимаю язык эльфов – достаточно, чтобы понять, о чем они говорили. Один из них спросил „Это ее?“ и другой ответил – „Она одна. Я почувствовал ее запах“. Это они о тебе, Лараджин.

Лараджин испуганно оглянулась.

– Где они сейчас?

– Я сделала вид что убегаю, но потом последовала за ними. Они в засаде возле парфюмерной лавки твоего друга.

Лараджин не знала, что ее удивило больше: тот факт, что молодая хозяйка знала о Кремларе, или что дикие эльфы знали ее передвижения.

– Ты также не должна возвращаться в Штормовой Предел, – посоветовала Тазиенна. – Есть ли здесь еще какое-то место, где бы ты могла спрятаться?

Лараджин задумалась на мгновение, затем кивнула.

– Я могу пойти к Хабрит, – ответила она. – Или вы думаете, что они будут ждать меня и там?

Тазиенна посмотрела на нее странным взглядом; как будто бы она знала что-то, чего не знала Лараджин.

– Пекарня Хабрит должна быть достаточно безопасной, – ответила она. – Иди туда сейчас же. Я отвлеку эльфов и приведу их обратно к Штормовому Пределу, так они будут думать, что ты там.

Лараджин почувствовала прилив облегчения.

– Это очень мило с вашей стороны, госпожа Тазиенна.

– Не думай об этом – я давно так весело не развлекалась, – ответила Тазиенна. Она подмигнула. – И ради богов, зови меня Тази, хорошо?

Лараджин выглянула в окно лавки Хабрит на суетливый перекресток. Телеги грохотали мимо, покупатели ссутулившись пробирались через снег, и дворяне в своих пышных нарядах проезжали в застекленных каретах, высоко над забрызганной слякотью улицей. Она видела, как Кремлар шагает под разноцветным снежным зонтиком, сопровождая слугу семейства Соаргилов, который был гружен коробками с образцами духов Кремлара. Но не было никаких других фигур, которых она бы узнала – и Лараджин почувствовала особое облегчение, убедившись, что в поле зрения нет никаких эльфов в зеленых плащах.

– Я ничего не понимаю, Хабрит, – сказала Лараджин, позволяя занавесу упасть. – Я не дочь моих родителей, и теперь эльфы пытаются похитить меня с целью шантажа. Дикие эльфы.

Хабрит, должно быть, услышала нотки отвращения в голосе Лараджин.

– Эльфы имеют свое место в мире, так же, как люди и дворфы, – нежно упрекнула она. Она отмахнулась от покупателя, который пришел купить хлеб, и повесила вывеску „Закрыто“ на дверь лавки.

Лараджин не слушала.

– Все же, что они делают в Селгаунте? Дикие эльфы слишком глуповатые и пугливые, чтобы совладать с городской жизнью. Вот почему они прячутся в лесу. Они не умеют пользоваться деньгами, говорит старший господин. Им не на что их тратить. Зачем им выкуп за меня?

– Они заинтересованы не деньгами.

Уверенность в голосе Хабрит привлекла внимание Лараджин. Она пристально посмотрела на Хабрит. Булочнице было далеко за шестьдесят – она была старше, чем мать Лараджин – но хотя ее лицо покрывали морщины, волосы женщины все еще были богатого коричневого цвета. Она носила их в простой косе на спине. Ее одежда была модной, но простой. В городе, где даже крестьяне украшали свои тела достаточным количеством украшений, чтобы привлечь стаи жадных ворон, единственным украшением Хабрит был серебряный кулон в виде полумесяца, который она носила на кожаном ремешке на шее.

Философия Хабрит – „простое является лучшим, и все ингредиенты в балансе“ – отразилась в ее лавке. Она была известна всему городу за свой хлеб. В то время как другие уличные пекари и семейные повара, в том числе мать Лараджин, вырезали и придавали своему хлебу определенные формы, продукты Хабрит были простыми, квадратными буханками, имеющими вид форм, в которых их выпекли. Но вкус… здесь Хабрит превосходила всех других. Она делала хлеб с использованием ингредиентов, о которых даже мать Лараджин не слышала.

Шонри и Хабрит были соперницами еще до рождения Лараджин, и какое-то время длилась хлебобулочная война в хозяйстве Ускевренов. За прошедшие годы они наладили тесные связи, основанные на общей любви к своему ремеслу. Хабрит, которая, казалось, разделяла мысли Лараджин о глупости моды, стала для нее как родная тетушка.

Теперь Лараджин заинтересовалась, сколько Хабрит в самом деле знала о ней. Пекарь совсем не выглядела удивленной, когда Лараджин рассказала ей, что Шонри и Талит не ее родители.

Хабрит, казалось, услышала мысли Лараджин.

– Я знаю, кто твоя мать, – сказала она.

– Вы знаете? – спросила Лараджин испуганно.

Хабрит кивнула.

– Я дожидалась подходящего момента, чтобы сказать тебе. Теперь, кажется, этот момент настал. Я только надеюсь, что ты готова выслушать.

– Я готова, – сказала Лараджин, соскакивая с прилавка, на котором сидела. – Скажите мне!

Хабрит задумчиво коснулась кулона на своей шее.

– Ты спрашивала о диких эльфах. Я кое-что знаю на эту тему. Я снабжала торговую экспедицию, о которой говорила твоя мать. Тамалон Ускеврен надеялся, что фрукты и орехи, которые росли в Запутанных Деревьях, смогут принести доход, и что это будет способствовать сохранению леса.

– Что случилось со мной в Запутанных Деревьях? – спросила Лараджин. – За исключением того факта, что женщина из Долин родила меня там?

– Твоя мать была не женщиной из Долин, – сообщила Хабрит. – Она была диким эльфом.

Мгновение, Лараджин сидела в ошеломленном молчании. Она отказывалась в это верить. Ее мать не могла быть одной из тех татуированных, диких существ. Она покачала головой.

– Моя мать не может быть эльфийкой, – произнесла она. – Я человек.

– Получеловек, – сказала Хабрит.

– Но мои уши не… – глаза Лараджин расширились, когда она вспомнила свое отображение в бассейне в храме Сьюн. Она видела свое собственное лицо – но с острыми эльфийскими ушами.

– Так вот что богиня пыталась сообщить мне, – произнесла Лараджин шепотом. Она пристально посмотрела на свои тонкие пальцы, как будто бы видя их впервые, затем провела ими по узкому лицу и острому подбородку.

Хабрит посмотрела в глаза Лараджин.

– Богиня? – спросила она.

Это было поощрение, в котором Лараджин нуждалась. Она рассказала Хабрит о том, что случилось в храме Сьюн: о волшебном исцелении своих ран и отображении, которое она видела в бассейне. Она рассказала Хабрит о крысиных укусах, в канализации, и своей встрече с трессимом. Также она рассказала Хабрит о странной внешности Хулорна и волшебном появлении Поцелуев Сьюн, чьим ароматом, казалось, очень заинтересованы дикие эльфы. Когда она закончила, Хабрит дрожала от волнения.

– Ты знаешь эльфийское название этого растения? – спросила Хабрит.

Лараджин молча покачала головой.

Хабрит сказала два слова на текучем языке, затем перевела.

– Его название на общем языке – Сердце Ханали. Оно также посвящено эльфийской богине красоты: Ханали Селанил. Золотые крапинки на листьях – ее символ. Говорят, что аромат исходит от священников Ханали, когда они работают с магией.

– Я не священник, – запротестовала Лараджин, – и я поклоняюсь в храме Сьюн.

– Сьюн и Ханали – конкуренты за смертную любовь и привязанность, но их объединяет одно: священный водоем Эверголд. Хотя богини ссорятся из-за этого люди или эльфы более красивые и часто пытаются украсть друг у друга верующих – но если это полуэльфы – они дружественно договариваются друг с другом. Смертный может поклоняться им обоим – и быть благословенным обоими.

Голова Лараджин закружилась.

– Вы говорите… что я благословенна? Эльфийской богиней?

Хабрит кивнула.

– И человеческой богиней тоже. Это возвращает нас к еще одному вопросу: твой человеческий отец.

– Кто… был им?

– Кто является им, ты подразумевала, – исправила Хабрит. – Никто иной, как твой хозяин: Тамалон Ускеврен Старший.

Лараджин пошатнулась, оказавшись напротив прилавка.

– Мой хозяин? – прошептала она. Слова Хабрит имели смысл. Не удивительно, что Тамалон Старший так разгневался, подумав, что между Талом и Лараджин роман. Тал был ее братом – или сводным братом, во всяком случае, как младший сын Тамалона. Госпожа Тазиенна была сводной сестрой Лараджин. Неудивительно, что они похожи друг на друга!

Теперь Лараджин поняла, почему ее до сих пор не прогнали с места служанки, несмотря на неблагоприятные донесения господина Кейла. Почему хозяин послал вслед за ней людей, чтобы вернуть ее обратно после того, как она последовала за Диурго.

Несмотря на это, Лараджин было трудно поверить, что старший господин был ее отцом. Тамалон Ускеврен был серьезным, уважаемым человеком благородного происхождения с безупречной репутацией, который любил и уважал свою жену. Что заставило его переспать с варваркой эльфийкой?

– Твоя мать была красавицей, – сказала Хабрит. – Столь же красивой, какой тебе предстоит стать, как только ты найдешь свой путь. Она, также, была уважаема своим народом, несмотря на то, что приняла в себя человеческое семя.

– По этой причине эльфы отказались от меня? – спросила Лараджин. – Потому что я наполовину человек?

Хабрит покачала головой.

– От тебя не отказались, – произнесла она. – Тамалон забрал тебя. Теперь дикие эльфы хотят, чтобы ты вернулась.

– Вернулась? – проворчала Лараджин. – Вернулась куда? И зачем?

– В Запутанные Деревья, – ответила Хабрит. – „Зачем“ – это вопрос, на который я пытаюсь найти ответ.

Лараджин посмотрела на Хабрит свежим взглядом. Материнская забота женщины была большей, чем она показывала. Она знала вещи, которые обычный пекарь знать не должен.

Хабрит кивнула, и постучала по полумесяце, висящем на ее шее.

– У меня есть друзья. Я задаю вопросы и слышу то, что мне нужно. Ответа не следует ждать долго.

Лараджин поняла, что она должна была понять, что Хабрит намекала на то, что полумесяц что-то символизирует. Но она не знала, что.

Рука Хабрит опустилась с ее шеи. Она поискала за прилавком, вытащив сменную одежду, которую сунула Лараджин.

– Сними свою форму, – проговорила она, – и одень это. Это должно укрепить веру в их догадках. Жди здесь, и никому не открывай дверь. Я поговорю с этими парнями, которые тебя беспокоят, затем вернусь обратно.

Лараджин держала одежду в руках.

– Но…

Хабрит прижала палец к губам Лараджин. Затем она улыбнулась.

– Мы поговорим больше, когда я вернусь, – сказала она. – Не забудь запереть дверь за мной.

Переодевшись в одежду, которую дала ей Хабрит, и, подождав несколько минут, чтобы убедиться, что булочница не сможет увидеть, как она оставляет лавку, Лараджин проделала свой путь через канализацию в Охотничий Сад. На этот раз она не видела никаких уродливых крыс. Единственной вещью, которая замедляла ее, было сверх-активное воображение. Каждый всплеск позади нее звучал как шаги эльфа в зеленом плаще. Она не раз оборачивалась, сжимая в руке нож с пекарни Хабрит, чтобы противостоять тому, что оказывалось только тенью.

Внутри сада, она поспешила к месту, где в последний раз видела трессима. Он мяукнул в ответ на ее призыв, но так слабо, что Лараджин едва услышала его.

Крылатый кот лежал под деревом, едва подняв глаза, когда Лараджин погладила его мех. Он выглядел еще больше потрепанным, чем был два дня назад, его шерсть была мокрой и спутанной, а перья на крыльях оборванными. Из большой опухоли на поврежденном крыле сочился гной.

– О, котик, – произнесла Лараджин со слезами в глазах. – Я должна была вернуться раньше. Мне так жаль.

Она притронулась рукой к опухоли на крыле трессима. Она была горячей под пальцами, несмотря на то, что существо дрожало. Трессим тихо зарычал, но не возражал.

Лараджин хотела поднять раненное существо и отнести его в храм, но боялась, что если поднимет трессима, он умрет.

Она сделала единственное, что могла: помолилась. Сначала Сьюн, потом Ханали. Она умоляла богинь услышать ее и спасти трессима, не дать умереть этому красивому существу.

Лараджин поймала ароматное дуновение: Поцелуи Сьюн. Или, как она уже знала, Сердце Ханали. Цветов нигде не было видно. Охотничий Сад был окутан снегом. Все же запах чувствовался сильнее, как будто бы внезапно расцвели десятки этих маленьких цветов.

Трессим начал мурлыкать. Лараджин бросила на него тревожный взгляд, вспомнив рассказы, услышанные от старых женщин, что кошки мурлыкают перед смертью. Она с удивлением обнаружила, что шерсть трессима выглядит менее спутанной, и опухоль на его крыле немного уменьшилась.

Самым удивительным было то, что из ее руки, расположенной над опухолью исходил красный свет. Он лился из ее пальцев в трессима, пульсируя в ритме собственного сердца Лараджин.

Она проглотила свое удивление. Если это магия – если она действительно направляла силу богинь – она не хотела потерять ее. Она сосредоточилась на раненном трессиме, направив каждую унцию своей воли в желание, чтобы крыло стало целым и здоровым.

Она услышала приближающиеся голоса. Один из них она узнала – Хулорн. Все инстинкты говорили ей бежать, но она продолжала сосредоточиваться на трессиме, делая все возможное, чтобы игнорировать приближающуюся опасность. Единственным признаком ее возрастающей паники была легкая дрожь в руках.