Текст книги "Невинность и страсть"
Автор книги: Лиза Рене Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Глава 11
Крис хочет снова меня рисовать? Нет. Не рисовать. Он сказал «писать». Думаю, это подразумевает работу в его студии. От изумления лишаюсь дара речи. Горло пересохло, непослушные губы не в состоянии издать ни единого звука. Глухое молчание в ответ на стресс – реакция новая. Но стоит ли удивляться? У меня две крайности: беспомощная немота или неумолчная бессвязная болтовня – середины не дано. Слегка прищуриваюсь и с подозрением смотрю на Криса, который не сводит с меня глаз, однако не могу прочитать в выражении лица ничего, кроме напряженного внимания. Он ждет. Скажи же что-нибудь, молча приказываю себе. Что угодно. Нет! Не что угодно. Что-нибудь остроумное и очаровательное!
К счастью, от мучительных поисков достойного ответа спасает появление пива. С губ моих наконец-то слетает легкий вздох: Крис по-испански беседует с человеком, который принес бутылку. Возвращаюсь к поискам единственно верных слов, однако, так и не успев ничего придумать, оказываюсь вовлеченной в беседу.
– Сара, познакомьтесь с Диего, – приглашает Крис. – Он и есть первая половина названия «Диего Мария».
Пытаюсь сосредоточиться на разговоре с Диего – ровесником Криса, обладателем теплых карих глаз и безупречно ухоженной эспаньолки, однако не могу отвести взгляд от длинных пальцев своего спутника: он методично выжимает в пиво лайм. Наверное, глупо придавать излишнее значение рукам, но, с другой стороны, эти руки наделены особым, редким даром. От близости удивительного человека и – что греха таить – от нешуточного голода начинает кружиться голова, а потому предпочитаю молча слушать разговор и грызть теплые соленые чипсы с сальсой. Диего, кажется, собирается в Париж и спрашивает, где лучше остановиться и куда отправиться первым делом. Крис, в свою очередь, дружелюбно и подробно консультирует. В очередной раз поражаюсь его простоте: известный на весь мир художник-миллионер держится без тени высокомерия.
Появляется официант с заказанной едой, и Диего немедленно уступает ему место.
– Жаль, что мало удалось поговорить, – признается Крис. – Я вернулся из Парижа три недели назад и заходил сюда несколько раз, однако Диего застал впервые. – Он кивает в сторону моей тарелки. – Ну и как вам натюрморт?
С удовольствием вдыхаю густой аромат блюда.
– И выглядит, и пахнет поистине божественно.
Он берет лайм и выжимает на край тарелки.
– Попробуйте вот так: будет еще вкуснее.
– Ни разу не добавляла в такос лайм, но с удовольствием рискну.
Следую его примеру и радуюсь смене темы: беседовать о лайме намного безопаснее, чем отвечать на приглашение позировать.
– Прежде чем начнете есть, хочу предупредить: остро означает остро. По-настоящему остро. Так что если не уверены в собственных силах, лучше…
Я слишком голодна, чтобы прислушаться к мудрому совету. Подчиняясь опрометчивому требованию желудка, беру лепешку и открываю рот.
– Подождите! – восклицает Крис, однако поздно: остановиться я уже не в состоянии, даже если бы хотела это сделать. А я не хочу.
Огонь обжигает рот и стремительно проникает в горло. Проглотить кусок не позволяет резкое удушье. О Господи! Да, я просила принести огонь, но не в буквальном же смысле! Бросаю лепешку обратно в тарелку, одной рукой судорожно сжимаю салфетку, а другой хватаюсь за горло.
Крис поспешно придвигает свое пиво, и теперь я уже не отказываюсь. С жадностью хватаю бутылку, делаю несколько отчаянных глотков. Помогает. Теперь по крайней мере можно дышать. Пожар понемногу отступает.
– Не надо было говорить, чтобы принесли огонь.
Снова прикладываюсь к горлышку: холодный горький напиток облегчает муки. Сознание постепенно возвращается. Перевожу виноватый взгляд с полупустой бутылки на Криса. Сначала опозорилась, а потом бессовестно выпила его пиво. Ставлю остатки на его половину стола.
– Простите, совсем забылась. – Ну почему, почему рядом с этим человеком я постоянно веду себя по-дурацки?
Он улыбается и подносит бутылку к губам. Словно зачарованная, наблюдаю за движением мускулов шеи при каждом глотке. Отлично понимаю, насколько это интимно: вдвоем пить из одной бутылки. На месте его губ только что были мои. Он опускает пустую бутылку на стол и прямо смотрит в глаза. Напряженный взгляд красноречиво говорит, что я не одинока в своих мыслях.
– У вас настоящий талант заставать меня в самых неловких ситуациях, – бормочу хриплым голосом: наверное, подействовала острая пища… или сам факт существования на земле этого человека.
– Я же сказал, что предпочитаю считать это особым талантом вас спасать.
«Меня спасать». Эти слова он произносит уже второй раз; они звучат с особым смыслом, проникают в душу. Тотчас упрямо поднимает безобразную голову давным-давно подавленное чувство. Я не нуждаюсь ни в участии, ни в помощи! Разве не так? Но в самой глубине сознания, куда добралось слово «спасение», звучит ответ: «Да, да, да, спасение тебе необходимо! Ты хочешь, чтобы тебя спасали, чтобы заботились о тебе!» Выпрямляюсь и, держа руки под столом, на коленях, переплетаю пальцы. Молча пытаюсь укротить внутренний голос. Нет. Нет. Нет. Не хочу, чтобы кто-нибудь меня спасал. Не нуждаюсь в спасении ни сейчас, ни впредь – больше никогда.
Крис показывает в сторону кухни.
– Диего, можно повторить заказ Сары, только без огненного соуса?
После недолгого разговора по-испански он снова поворачивается ко мне и пристально смотрит в лицо, словно пытается прочитать настроение. Что ж, желаю удачи! Я и сама не понимаю собственных ощущений.
– Как поживает ваш рот?
Облизываю горящие губы, и он следит за мной темным тяжелым взглядом, от которого становится не по себе.
– Прекрасно, – бурчу в ответ. – Но вашей заслуги в этом нет. Могли бы предупредить, что блюдо зверски острое.
– Ясно помню, что предупреждал.
– Надо было проявить настойчивость. Я же жутко хотела есть.
– Почему в прошедшем времени? Разве чувство голода притупилось?
– Язык обожжен и уже вряд ли когда-нибудь вернется в нормальное состояние, и все же, конечно, голодна.
– И я тоже, – тихо, мягко говорит Крис. – Безумно голоден.
В горле пересыхает, теперь уже по-настоящему. Куда серьезнее, чем в те несколько раз, когда он заставлял меня испытать что-то подобное. В воздухе щелкают электрические разряды; странно, что нет искр. Каждой клеточкой ощущаю настойчивую близость этого человека, а ведь он даже не прикоснулся ко мне. Не помню, чтобы хоть раз в жизни мужчина действовал на меня подобным образом. Не хочу списывать свое впечатление на игру воображения и в то же время не уверена, что действительно готова принадлежать Крису. Еще недавно казалось, что не может быть ни малейшего сомнения, и вот внезапно все изменилось.
Отчаянно пытаюсь перевести разговор на иную тему и хватаюсь за самую очевидную соломинку:
– Ешьте, а то остынет.
– Сеньора. – Диего спешит забрать мою тарелку. – Как вы себя чувствуете? Наш огонь – настоящий огонь. – Он укоризненно смотрит на Криса. – Полагал, что сеньор Мерит вас предупредит.
Крис поднимает руки и пытается оправдаться:
– Эй, я предупреждал!
– Но уже после того, как я откусила! – нападаю, радуясь возможности вступить в коалицию с Диего и доставить мучителю несколько неприятных минут. Может быть, мое смущение слегка притупится?
– До того, как откусили, – настойчиво поправляет Крис.
Диего смотрит на него и огорченно произносит несколько испанских слов, а потом снова поворачивается ко мне.
– Следовало предупредить вас заранее. Искренне сожалею о недоразумении, сеньора.
– Не беспокойтесь и перестаньте извиняться, – требую я. – Чувствую себя прекрасно… ну, или буду чувствовать прекрасно, как только вы оба перестанете разглядывать меня в упор.
Появляется официант, ставит передо мной новую тарелку, забирает у Диего старую и уходит.
– Я велел положить два соуса, на выбор, – поясняет повар. – Зеленый совсем нежгучий, а красный – средней остроты. Ни один не доставит неприятных ощущений.
Благодарно киваю:
– Спасибо, Диего. Я сама виновата: прежде чем наброситься на незнакомую еду, надо было осторожно попробовать. Но блюдо и выглядело, и пахло так аппетитно, что утерпеть было невозможно.
Автор кулинарного шедевра розовеет от смущения, но еще не меньше минуты в тревоге стоит возле стола. Наконец немного успокаивается, уходит на кухню и оставляет меня во власти блестящего, невозможно притягательного художника, который из-за моих страданий до сих пор не проглотил ни кусочка.
– Ешьте, пожалуйста, – напоминаю, чтобы переключить внимание. – Теперь уже совсем остыло.
– Сначала попробуйте и убедитесь, что на сей раз все нормально.
– Нет уж, спасибо! – возражаю решительно. – Не собираюсь ничего пробовать, пока вы смотрите и ждете нового провала.
Крис лукаво улыбается:
– А мне нравится смотреть. Вы пробуждаете мое творческое начало.
От напоминания о рисунке бросает в жар.
– Но смотреть на меня и при этом есть самому не удастся.
– Мог бы оспорить утверждение, но чтобы вы наконец взялись за дело, готов прекратить наблюдение и составить вам компанию. – В последних словах прозвучал подтекст… или мне показалось?
– Прекрасно, – соглашаюсь я. – Давайте есть вместе.
Губы его вздрагивают в улыбке, и я улыбаюсь в ответ. Продолжая смотреть друг на друга, берем каждый по лепешке и отводим взгляд только после первого кусочка. В этот раз во рту расцветает божественный вкус, и от удовольствия я издаю звук, похожий то ли на стон, то ли на мычание. Одно из двух: или Диего действительно непревзойденный повар, или я до такой степени проголодалась, что для счастья хватает малого.
Крис невозмутимо проглатывает свой огненный соус и смотрит на меня с выражением, которое нельзя назвать иначе, как голодным.
– Полагаю, подобная реакция означает удовлетворение?
Меня снова бросает в жар, причем в этот раз особенно страдают отдельные части тела – тем более уязвимые, что находимся мы в общественном месте.
– Как вам сказать? – отвечаю, собравшись с силами. – Окончание голодовки можно смело назвать восхитительным. – Осторожно пробую ложкой зеленый соус. – О, и это тоже замечательно! Лучше невозможно представить.
Мерит протягивает мне пиво и предлагает сделать еще глоток, словно хочет напомнить, что мы только что пили из одного горлышка. Смотрю на бутылку и вспоминаю его губы в том самом месте, где лишь недавно побывали мои.
– Нет, спасибо.
Пару мгновений он продолжает держать передо мной пиво, а потом медленно поднимает бутылку и делает большой, неспешный глоток. И снова движение кадыка на сильной шее отдается в глубине моего существа. Что же он со мной делает?
Крис ставит пиво на стол, и я торопливо, виновато возвращаюсь к своим такос. Он следует моему примеру, и в голове снова возникают вопросы, которые мне давно хочется задать. Когда он работает? Где пишет свои картины? Что пробуждает вдохновение? Как выглядит его любимая кисть? Понимаю, что все эти банальности он слышал уже миллион раз и вряд ли захочет обсуждать в миллион первый, а потому молчу.
– Из этого угла очень удобно наблюдать за людьми, – замечает Крис.
Смотрю на мелькающие за окном сценки и думаю о том, какое черно-белое существование веду, хотя мечтаю жить ярко. В уютном молчании следим за быстро сменяющимися картинками. Вот проходят, крепко держась за руки, мужчина и женщина. Вот молодая мама безуспешно пытается заставить сынишку надеть куртку. А вот девушка сжимает воротник жакета и, кажется, плачет.
Крис поворачивается ко мне.
– У каждого своя история. В чем же заключается ваша, Сара Макмиллан?
Вопрос застает врасплох, и первым на ум приходит ответ, произносить который вслух совсем не хочется: у меня нет истории; во всяком случае, такой, которой я готова с ним поделиться.
– Я всего лишь простая девушка, а свободное от основной работы время пытаюсь провести ближе к живописи, которую люблю с детства.
– Расскажите о себе что-нибудь, чего я еще не знаю.
– Во мне нет ни единой творческой искры, поэтому приходится жить за счет чужого вдохновения.
– Позвольте написать ваш портрет, и вы станете источником этого вдохновения.
Кусаю губы в мучительных сомнениях.
– Не знаю.
– Чего же здесь не знать?
– Ужасно страшно позировать такому знаменитому художнику. Вам наверняка это известно.
– Я всего лишь человек с кистью в руках, Сара. Ничего больше.
– Вы не просто человек с кистью в руках. – Немного опускаю взгляд и впервые замечаю на подбородке шрам: он тянется к уху почти на три дюйма. Интересно, как это случилось? Что за человек скрывается за огромным талантом? Снова смотрю в зеленую глубину глаз, перед притягательной силой которых невозможно устоять. – А какова ваша история, Крис?
– Моя история живет на моих полотнах, где очень хочу видеть вас.
Зачем же так настаивать?
– А можно… подумать?
– Пожалуйста; ровно до тех пор, пока мне будет позволено вас уговаривать.
Пользуюсь удобной зацепкой и задаю жизненно важный вопрос:
– Сколько вы пробудете в городе?
– До тех пор, пока не почувствую, что нужно уезжать.
– Значит, у вас нет определенных месяцев, которые проводите здесь или в Париже?
– Живу там, где считаю нужным, с одним исключением: каждый октябрь обязательно участвую в ежегодной благотворительной выставке в Лувре.
– Там, где хранится «Мона Лиза»! – Даже не пытаюсь скрыть острую тоску. За один лишь взгляд на «Мону Лизу» готова умереть.
– Да. Вы ее когда-нибудь видели?
– Ни разу не выезжала из Штатов, а о знаменитых парижских музеях даже мечтать не могла. Если честно, то, кроме Сан-Франциско, была только в штате Невада, в родном городке.
– Это недопустимо! Жизнь слишком коротка, а мир слишком велик и полон прекрасных произведений искусства, чтобы не увидеть все, что можно.
– Живопись обладает магическим свойством дарить зрителю впечатления и чувства, которые сам он никогда не смог бы испытать. Я имела счастье видеть Париж вашими глазами. – Вспоминаю фреску в кабинете Комптона, однако тут же умолкаю. Не хочется терять легкий тон беседы.
– Звучит так, словно вы убеждаете себя, что не хотите путешествовать, хотя на самом деле очень даже хотите.
Ой! Едва не вздрагиваю. Опять разговор на острие ножа. Сначала о том, почему и зачем работаю в школе, теперь вот об этом.
– Некоторые из здесь присутствующих не настолько богаты и знамениты, чтобы без конца носиться по миру.
– Ой! – восклицает Крис, вслух повторяя мой тайный возглас. – Больно!
– И очень хорошо, что больно, потому что с вашей стороны было крайне нетактично подчеркнуть, что вы имеете возможность увидеть мир, а я нет, мистер Богатый и Знаменитый Художник.
Крис вскидывает брови.
– Который так круто смотрится в кожаном пиджаке.
– И каким же образом это обстоятельство влияет на ситуацию?
– Могу предложить показать вам Париж.
С сомнением прищуриваюсь. Неужели он только что пригласил в гости? Нет, не может быть. Просто вкладываю в слова несуществующий смысл.
– Париж – слишком смелая заявка. Пока что назначила себе первым пунктом Нью-Йорк.
– С какой же целью?
– Реализовать свои возможности. Мистер Комптон считает, что я гожусь для работы с «Риптайдом», поэтому и заставляет зубрить все, что касается вина, оперы и классической музыки.
Лицо Криса остается невозмутимым, однако воздух мгновенно заряжается электричеством.
– Марк сказал, что собирается дать вам работу в аукционном доме?
– Скорее намекнул.
– И каким же образом?
– Общая идея заключается в том, что он видит для меня более далекую перспективу, чем лето в торговом зале, но чтобы ее реализовать, необходимо подготовиться к общению с клиентами уровня «Риптайда». – Хмурюсь, заметив, что собеседник нервно стучит пальцами по столу. – Что? В чем дело? – В этот миг, совсем некстати, звонит мой сотовый. Не сводя глаз с Криса, на ощупь достаю телефон из сумочки. Бросаю быстрый взгляд и морщусь: на экране высвечивается номер Марка. – Это… – не договариваю, чувствуя, что имя начальника прозвучит сейчас неуместно. – Обязательно надо ответить. – Нажимаю клавишу приема и сразу слышу знакомый голос.
– Покинули рабочее место без предупреждения, мисс Макмиллан?
Опускаю взгляд в тарелку, чтобы скрыть от Криса внезапный испуг: начальник даже не пытается скрыть раздражение.
– Решилась на поздний ленч. Шел уже третий час, а я весь день ничего не ела.
– Сейчас уже половина четвертого.
Беспомощно кусаю губы. Проклятие! Разве можно было забыть о времени?
– Как раз собираюсь возвращаться.
– Не тяните, мисс Макмиллан. Аманде необходимо уточнить с вами детали вечера пятницы. Как только придете в галерею, сразу позвоните.
– Да, конечно. Я… – Линия погружается в тишину. Смотрю на Криса.
– Это был Марк, – уверенно произносит он.
Неловко киваю:
– Опаздываю на работу.
Он достает из кармана бумажник и бросает на стол стодолларовую купюру – при том, что его счет вряд ли превышает сорок. Надевает пиджак, а я лезу в сумку, чтобы заплатить за себя.
– Даже не думайте! – рявкает Мерит, мгновенно утратив недавнюю приветливость. Рука моя замирает. Открываю рот, чтобы возразить, но решаю не рисковать. В эту минуту он выглядит злым и… сумасшедшим? Нет, конечно. С какой стати ему сходить с ума?
– Спасибо. – Вешаю сумку на плечо.
Он вскакивает и показывает на дверь. Встаю и беру в руки портфель.
– Вовсе незачем меня провожать.
Глаза смотрят сурово, а губы решительно сжаты.
– Нет, Сара, я вас провожу.
Голос звучит почти так же резко, как только что звучал голос Марка.
В смятении направляюсь к выходу. Крис открывает дверь. Едва не потеряв равновесие, переступаю порог. Что с ним? Откуда эта внезапная смена настроения?
Быстро шагаем по улице, и по сравнению с возникшим между нами холодом океанский ветер кажется почти теплым. Крис упорно молчит, а я понятия не имею, как завязать разговор и стоит ли вообще пытаться что-нибудь исправить. Несколько раз делаю вид, что убираю с глаз волосы, и в то же время робко взглядываю на мрачный профиль, однако спутник не обращает на это внимания. Почему он даже не смотрит на меня? Открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но напрасно: слова застревают в горле.
Мы уже почти подходим к галерее. Мучительно представляю сухое, враждебное прощание, но в этот миг Мерит хватает меня и втаскивает в нишу соседнего здания. Прежде чем успеваю сообразить, что происходит, оказываюсь прижатой спиной к стене. Крис нависает, вдавливая в крошечное пространство и закрывая меня собой от улицы. Смотрю в пылающие глаза и чувствую, что готова взорваться. Его запах, его тепло, его сильное тело окружают, однако он ко мне не прикасается. А я сгораю от неутоленной жажды.
Он упирается рукой в бетонную стену над моей головой – в тот самый миг, когда я мечтаю ощутить жаркую ладонь на своем теле.
– Вам здесь делать нечего, Сара.
Неожиданные слова подобны удару в грудь.
– О чем вы? Не понимаю.
– Эта работа не для вас.
Качаю головой. Мне здесь нечего делать? В устах признанного художника приговор звучит унизительно.
– Вы спрашивали, почему я не следую зову сердца, почему не иду за мечтой. И вот сейчас я как раз пытаюсь заняться любимым делом. Оказывается, напрасно?
– Не думал, что вы выберете именно это место.
Это место. Не понимаю, что он имеет в виду. Эту галерею? Или этот город? Считает меня недостойной своего круга?
– Послушайте, Сара. – Он смотрит в небо, подбирая слова, а потом снова пронзает нестерпимо острым взглядом. – Я пытаюсь вас защитить. Мир, в который вы случайно забрели, полон мрачных, извращенных, надменных маньяков, готовых играть с вашим сознанием и грубо использовать вас до тех пор, пока душа и разум ваши не превратятся в пустыню.
– И вы – один из этих мрачных, извращенных, надменных маньяков?
Мерит смотрит на меня сверху, и в жестких линиях его лица, в сверкающих сталью глазах я с трудом узнаю того обаятельного человека, с которым только что мирно сидела за одним столом. Взгляд мой скользит, медлит на его губах, и все мое естество неудержимо тянется навстречу. Словно почувствовав этот порыв, он проводит большим пальцем по моему рту. Каждый мой нерв стремится навстречу Крису; с трудом сдерживаюсь, чтобы не прикоснуться, не схватить его за руку. Но что-то меня останавливает. Тону в этом мужчине, в его взгляде, в темном, всепоглощающем вихре… чего? Желания, вожделения, муки? Секунды текут бесконечно, и столько же длится молчание. Хочу остановить Мерита, удержать от ответа, но не могу.
– Я еще хуже. – Он отталкивается от стены и уходит. Исчезает. Стою в холодной нише и сгораю от огня, который не имеет ничего общего с острым мексиканским соусом. Ресницы дрожат, пальцы тянутся к губе, которую он только что гладил. Он предупредил, чтобы я держалась подальше от Марка, от галереи, от него самого. Поздно! Отвернуться и уйти прочь уже невозможно. Я приняла решение остаться и спасаться бегством не намерена.
