Текст книги "Невинность и страсть"
Автор книги: Лиза Рене Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Собираюсь завести мотор, однако что-то заставляет меня взглянуть на здание, из которого я только что вышла. Дыхание сбивается. В тени, под небольшим навесом, упершись ногой в стену, стоит тот самый человек, который несколько минут назад приходил в контейнер, и неотрывно за мной наблюдает.
Включаю мотор и мысленно благодарю судьбу, когда он послушно начинает ворчать. Быстрее, быстрее прочь отсюда!
Когда я оказалась на полпути к дому, гроза обрушила на город безжалостный ливень, озаряя все вокруг вспышками молний. Стоит ли удивляться, что, несмотря на вечер пятницы, на стоянке свободен только самый дальний ряд? Радуюсь, что неизменные стопки ученических тетрадей побудили купить сумку размером с небольшой чемодан, и запихиваю в бездонные недра дневники и шкатулку. Под проливным дождем добегаю до квартиры, сразу включаю свет, поспешно захлопываю и запираю дверь.
Возможно, тайна Ребекки Мэйсон излишне распалила мою и без того богатую фантазию, но чувствую я себя так, будто спасаюсь от преследования. От воспоминания об излишне внимательном незнакомце становится не по себе и – признаюсь честно – пробирает дрожь. К тому же я промокла до нитки, а несмотря на август, вечер совсем не жаркий. Всего-то двадцать семь градусов по Цельсию.
Возле ног мгновенно образуется лужа. Торопливо достаю из сумки трофеи и кладу подальше – туда, где сухо. Здесь же, в прихожей, сбрасываю мокрую одежду. Бежевый ковер ужасно маркий, однако, снимая квартиру, придирчиво выбирать интерьер не приходится. Направляюсь в ванную, но останавливаюсь и возвращаюсь за сотовым телефоном. С ним спокойнее, но для уверенности говорю себе, что собираюсь позвонить Элле. Наливаю в ванну горячую воду и одновременно набираю номер подруги. Хочу спросить, не знает ли она, где найти Ребекку Мэйсон, а заодно удостовериться, что у нее все отлично. Телефон оказывается вне зоны действия сети. Наверное, Элла еще в самолете, но я все равно тревожусь. Волнение парализует и сводит с ума.
Через сорок пять минут выхожу из ванной – чистая, согревшаяся, одетая в розовые шорты и такую же майку, с мягкими сухими волосами, благоухающими моим любимым розовым шампунем, – и ругаю себя за малодушие и глупые страхи. Направляюсь прямиком к холодильнику, чтобы достать самое надежное средство против неприятностей – мороженое «Бен и Джерри», сливочное.
Взгляд падает на вещи Ребекки; они все еще лежат возле двери рядом с моей мокрой одеждой. Надо было остаться в хранилище и выяснить ее адрес. А теперь придется искать необходимые сведения между страницами дневников. Или в шкатулке… которую не могу открыть. Даже не знаю, зачем вообще ее взяла.
Через несколько минут сижу на диване рядом с добрыми друзьями Беном и Джерри, со стопкой дневников на коленях. Шкатулка ожидает своей очереди на кофейном столике, а я спрашиваю себя, как бы ее отпереть, не повредив.
Так и не найдя ответа, открываю верхнюю тетрадь. Изящным женским почерком написан год: 2011. Ни месяца, ни числа. Интересно, эта тетрадь заполнена раньше или позже той, которую вчера забыла у меня Элла?
Листаю страницы, пытаюсь найти упоминание о работе, а попутно узнаю подробности жизни Ребекки. «Ночь была жаркой, и тело мое томилось от жажды». Вздыхаю и переворачиваю страницу – нет, здесь речь идет о вещах куда более интимных, чем место работы. Эта женщина изъясняется цветистым, экзотическим слогом. Кто способен так писать? «Моя жизнь изменилась в тот день, когда я вошла в художественную галерею». Отлично. Вот это обстоятельство полезно запомнить. Именно в галерее и нужно искать Ребекку. Но что она там делала – работала или покупала картины? А может быть, она сама художник и выставляла там свои работы?
Пытаясь найти ответ, продолжаю читать. «Я изменилась. Этот мир сделал меня другой. Он говорит, что просто помог открыть себя настоящую. Даже не знаю, какая я теперь настоящая».
– Кто же он? – шепотом спрашиваю у дневника.
«Те места, которые я теперь посещаю – и эмоционально, и физически, – темны и опасны. Я это знаю и все же послушно иду туда, куда он ведет… куда они ведут».
Хмурюсь, вспоминая запись, которую прочитала вчера вечером: когда Ребекка лежала с завязанными глазами и спутанными руками, в комнату кто-то вошел.
«Разве страх способен возбуждать? Разве может ужас рождать желание и воспламенять? И все же я вожделею, горю и осмеливаюсь совершать то, чего прежде даже представить не могла. Это и есть настоящая я? Мысль пугает до глубины души. Нет, это не я. Я совсем не такая. Но еще сильнее опасения не узнать саму себя оказывается боязнь перестать быть такой, как сейчас. Вернуться в прошлое. Снова превратиться в примерную девочку с унылой жизнью и с девяти до пяти перекладывать бумажки с левого края стола на правый. Не испытывать ни счастья, ни удовлетворения. Теперь я по крайней мере что-то чувствую. Поток страха несравнимо ближе к жизни, чем болото скуки. Постоянная неизвестность ярче сознания, что каждый следующий день будет похож на предыдущий. Ничего не ждать, ничего не чувствовать. Нет, не могу и не хочу думать о прошлом. Так почему же с таким зловещим предчувствием я смотрю вперед?»
Близкий раскат грома мгновенно возвращает меня к действительности. Смотрю в окно, где дождь безжалостно барабанит по стеклу, но чужой мир держит цепко и не отпускает, а потому лишь рассеянно заползаю поглубже в дальний угол дивана. Чувствую, что разительно отличаюсь от Ребекки, и все-таки ощущаю странную связь с ее мыслями и словами. Люблю детей, которых учу, поэтому настойчиво и упорно побуждаю их идти за своей мечтой – а в то же время вижу, что сама не нашла сил это сделать. Понимаю, что все обращенные к подросткам красивые слова лицемерны. Знаю, что значит проживать день за днем, ни на шаг не приближаясь к цели. Работа в мире искусства появляется так редко и приносит так мало денег, что невозможно назвать мою страсть работой.
С губ слетает грустный вздох сожаления, а взгляд возвращается к странице. Окончательно тону в чужом мире, который не может стать моим, но каким-то удивительным образом все-таки оказывается близким.
Три часа спустя ливень успокаивается и превращается в мелкий заунывный дождичек, а я давно не нежусь на диване с мороженым в руках. За это время успела проглотить все три дневника; из эротического и захватывающе интересного чтение превращается в безжалостное и пугающее. Теперь уже сижу прямо и мелко дрожу над последней записью.
«Хочу на свободу. То, что переживаю сейчас, вовсе не острое, пикантное удовольствие. И не смелое приключение. Но он не отпускает, не позволяет уйти. А я не знаю, как от него избавиться. Вчера он был на показе, наблюдал за мной, преследовал. Хотелось убежать, спрятаться. Но я этого не сделала. Не смогла. В результате получилось, что спустя минуту после беседы с клиентом отдалась ему в темном углу. Как только все кончилось, он погладил меня по волосам и назначил встречу позже, в этот же вечер. Сразу после его ухода я бросилась в другую комнату, чтобы вытащить из видеокамеры CD-диск и не позволить ему завладеть файлом, а следовательно, и мной тоже. Но диска уже не было. Он меня опередил – забрал улики раньше, чем я пришла в себя. А теперь…»
Все, на этом дневник обрывается. Никакого продолжения. Как будто Ребекку внезапно прервали и вернуться к записям она уже не смогла. Смотрю на пустую страницу и слышу, как гулко стучит сердце. И все-таки что было заполнено раньше: эти тетради или та, которую я прочитала вчера? Это очень важно: если есть еще один дневник, значит, с Ребеккой все в порядке. Снова набираю номер Эллы и опять натыкаюсь на сообщение о невозможности связи.
В растрепанных чувствах вскакиваю и, запустив пальцы в уже спутанные волосы, начинаю нервно ходить по комнате. Очевидно, Ребекка Мэйсон уехала из города, поэтому ее вещи и оказались в контейнере. Но почему же она за ними не вернулась? Почему не заплатила за хранение? Сжимаю ладони в кулаки, а потом медленно их раскрываю, заставляя себя расслабиться. Пытаюсь найти успокоение в логическом рассуждении. Ни к чему суетиться и делать поспешные выводы – надо просто позвонить в галерею, разыскать Ребекку, удостовериться, что у нее все хорошо, и отдать вещи. Конец истории. Точка. После этого можно будет заняться частными уроками.
Хватаю со стола телефон, чтобы позвонить немедленно, но тут же себя останавливаю. Уже ночь, а я пытаюсь дозвониться Элле, хотя понятия не имею, который час в Париже, а теперь вот собралась звонить в художественную галерею. Да, со здравым смыслом определенно возникли проблемы.
Каким-то образом судьба Ребекки Мэйсон покинула страницы дневников и стала моей судьбой. Читая записи, я словно растворилась в героине. Связь с незнакомкой оказалась пугающе прочной. Неужели моя собственная жизнь настолько скучна, что в глубине души я тоже мечтаю о небольшой встряске? Так же, как мечтала Ребекка, пока не встретила «его».
С этой мыслью я отправляюсь спать, не забыв прихватить с собой дневники.
Глава 3
– Ребекки сейчас нет.
Эти слова один и тот же мужской голос произнес и в прошлый раз, когда я звонила, и в позапрошлый.
– Мисс Мэйсон в отпуске, – настаиваю я. – Так мне отвечают уже неделю. Сегодня пятница. В понедельник она будет?
Повисает долгое молчание.
– Могу передать сообщение.
Несколько сообщений я уже оставила, а потому не вижу смысла диктовать еще одно.
– Нет. Спасибо. – Отключаюсь и возвращаюсь к своему ванильному латте. Я сижу в кафе книжного магазина «Барнс энд Ноубл», где только что закончила урок с юным футболистом, мечтающим произвести впечатление на приемные комиссии чем-нибудь, помимо спортивных достижений.
История с Ребеккой уже сводит с ума. Поскольку Элла ничего толком не объяснила, пришлось уточнить сроки аренды контейнера. Выяснилось, что осталось совсем немного: всего-то неделя. А потом придется заплатить двести долларов за очередной месяц. Серьезный удар по моему и без того скудному бюджету. Управляющий подарил дополнительную неделю, за что я премного благодарна, однако Ребекку необходимо разыскать немедленно.
Компьютер уже включен, так что захожу на сайт галереи «Аллюр» и придирчиво изучаю список сотрудников – хочу удостовериться, что мисс Мэйсон по-прежнему числится в штате. Да, действительно числится: в должности директора по маркетингу. Что ж, уже хорошо. Верный признак благополучия. Разве не так?
Внимание привлекает рекламный ярлык в углу страницы. Открываю. В ближайшую среду состоится вернисаж, причем отнюдь не рядовой. Публику ждет не очередное скучное открытие выставки какого-то неизвестного художника – свой персональный показ проводит признанный мастер Рикко Альварес. Обожаю его пейзажи родной Мексики! В таком культурном городе, как Сан-Франциско, все знают, что у Альвареса здесь дом, однако сам он появляется нечасто. Тем заметнее предстоящий благотворительный вечер: выручка от продажи билетов и выставленной на аукцион работы самого Альвареса будет перечислена на счет местной детской больницы. Ребекка наверняка окажется среди организаторов и распорядителей важного события.
Задумчиво постукивая ногтями по столу, обдумываю возможные варианты. Так. Если не удастся связаться с Ребеккой раньше, то обязательно пойду на вернисаж. Мысленно смеюсь над собственной наивностью. Кого я обманываю? Помчусь наслаждаться Рикко Альваресом, даже если потом придется две недели подряд есть одну лишь лапшу из пластиковых стаканов. Скорее всего так и будет – билет стоит целую сотню долларов. Никогда не позволяю себе лишних трат. Кусаю губы, несколько секунд мучительно страдаю, а потом неожиданно для себя нажимаю на яркий ярлычок с манящей надписью «купить билеты». Даже если удастся найти Ребекку до среды, деньги уже все равно не вернутся, но с потерей придется смириться. И все же губы своевольно расползаются в улыбке. Встречу с Рикко Альваресом вряд ли можно назвать тяжким испытанием. План вселяет оптимизм. Теперь осталось дозвониться Элле и убедиться, что она в Париже и чувствует себя превосходно. Тогда, возможно, сегодня ночью даже удастся заснуть.
Наступает вечер среды, а мужской голос в галерее по-прежнему отвечает, что Ребекки на рабочем месте нет. Отправляюсь на вернисаж Альвареса, однако радостное возбуждение по поводу предстоящего удовольствия изрядно подпорчено ощущением нависшей беды. Ситуация всерьез действует на нервы, и поэтому я никого с собой не зову, хотя в другое время предпочла бы компанию и моральную поддержку приятелей. Нет смысла пытаться объяснить, что заставляет меня выслеживать совершенно незнакомую девушку, которую, судя по всему, постигло… что-то. На эту тему не хочется даже думать, так же как не хочется никого посвящать в тайные мысли и переживания Ребекки.
Останавливаюсь в нескольких кварталах от галереи – как по необходимости, так и по собственной воле. Открываю дверь, и свежий ветер сразу подхватывает длинные распущенные волосы: океан здесь совсем близко. По рукам бегут мурашки; чтобы согреться, накидываю поверх простого, но элегантного облегающего платья кремовую шаль. Честно говоря, и шаль, и платье принадлежат Элле, но мы давным-давно привыкли брать друг у друга вещи. Наверное, следовало бы спросить разрешения, но дозвониться так до сих пор и не удалось. Запираю машину и кладу ключи в изящную маленькую сумочку на длинном ремне (кстати, тоже кремовую), которую купила прошлым летом на причале.
Глубоко вдыхаю влажный морской воздух, прислушиваюсь, осматриваюсь, впитываю атмосферу художественного квартала. Жизнь кипит: салоны, музеи, многочисленные галереи полны посетителей. Сама я редко сюда выбираюсь – просто не могу. Даже воздух напоминает о мечтах, которые так и остались мечтами. Да, в последний раз восхититься необыкновенной аурой Маркет-стрит довелось почти год назад. Архитектура здесь удивительная: новые сверкающие зеркалами конструкции соседствуют со старыми торговыми складами, талантливо превращенными в жилые дома и офисы. Сами по себе эти здания выглядят такими же произведениями искусства, как украшающие их стены скульптуры и рисунки. Здесь я ощущаю себя по-особому – как будто мгновенно оживаю, но очень не люблю чувство печального одиночества, которое возникает в душе, когда приходится отсюда уезжать.
Подхожу к галерее и останавливаюсь, чтобы посмотреть на группу элегантных людей, которые со спокойным достоинством проходят сквозь стеклянные двери, по торжественному случаю украшенные серебристыми гирляндами. Над входом горят причудливо танцующие красные буквы: «Аллюр».
Нервничаю, хотя и не могу объяснить почему. Люблю современную живопись, на которой специализируется галерея, люблю открывать для себя новых художников и встречаться с уже известными, успешными мастерами, чьи работы знаю и ценю. И все же чувствую, что нервы разыгрались не на шутку. Мне неловко в этом мире, но ведь это не мой мир. Он принадлежит Ребекке, а я попала сюда только из-за нее.
Быстрый взгляд на миниатюрные, ручной работы золотые часики на запястье, также купленные на причале, подсказывает, что спешить некуда. Семь сорок пять, а это означает, что остается целых пятнадцать минут до того грандиозного момента, когда Рикко Альварес представит публике новую картину, которая затем будет выставлена в галерее, а в конце недели поступит на благотворительный аукцион. Ах, какое счастье купить оригинальную работу Альвареса! Увы, подобное удовольствие доступно лишь избранным, хотя мечтать никто не запрещает.
Нетерпение гонит вперед, и я спешу к сияющему входу. Молодая брюнетка в простом черном платье с улыбкой открывает дверь.
– Добро пожаловать.
Улыбаюсь в ответ и прохожу мимо девушки. На вид ей двадцать с небольшим, и все ее существо излучает тревожную энергию, которая, кажется, кричит: «Я здесь новенькая и плохо понимаю, что делаю». Нет, это не Ребекка; та непременно окажется личностью смелой и уверенной в себе. Волнение молодой сотрудницы мгновенно вызывает к жизни учительский инстинкт; с трудом подавляю желание обнять и заверить, что все идет прекрасно. Я вообще много обнимаюсь. Эта забавная черта досталась в наследство от мамы, так же как и любовь к живописи. Вот только талант ее ко мне почему-то не перешел.
От навязчивого покровительства девушку спасают звуки рояля: музыка доносится издалека и привлекает внимание к залу. Смотрю и проникаюсь благоговейным трепетом. Я не впервые попадаю в огромную – площадью в четыре тысячи квадратных футов – галерею «Аллюр», однако впечатление от этого не блекнет.
Выставочное пространство потрясает сверкающей белизной. Стены подобны свежевыпавшему снегу, пол словно усыпан бриллиантами. Блестящие разделительные стенки причудливо извиваются подобно абстрактным волнам, и каждую украшает яркая, притягивающая взгляд картина.
Отворачиваюсь от завораживающего зрелища: дело прежде всего. Протягиваю билет даме за конторкой – высокой, элегантной, с длинными черными волосами.
– Ребекка? – спрашиваю с надеждой.
– Нет, простите, – отвечает она. – Меня зовут Тесс. – Поднимает взгляд и сквозь стеклянную дверь смотрит на очередного гостя, которым должна немедленно заняться. Терпеливо жду: а вдруг эта эффектная особа поможет связаться с Ребеккой? Внимательно слушаю, как она любезно направляет нового посетителя к небольшой лестнице, ведущей туда, откуда доносится музыка и где Рикко Альварес будет представлять очередной шедевр. – Простите, что заставила ждать. – Тесс снова обращается ко мне. – Вы спрашивали Ребекку. К сожалению, сегодня ее не будет. Могу ли чем-нибудь помочь?
Разочарование переполняет душу. Человек, подобный мисс Мэйсон, не может и не должен пропустить выставку Альвареса. Остается одно: убедиться, что с Ребеккой не случилось ничего ужасного. Надо срочно притвориться ее знакомой и придумать какую-нибудь сентиментальную историю.
– Дело в том, что моя сестра – давняя приятельница Ребекки – поручила передать привет и новый номер телефона. Она уверена, что Ребекка неизменно присутствует на таких важных выставках, и очень расстроится, если я с ней не встречусь.
– О! Право, мне очень жаль. – Тесс действительно выглядит встревоженной. – Я здесь не только недавно, но и работаю от случая к случаю, когда необходимо кого-нибудь заменить, а потому подробностей не знаю. Кажется, мисс Мэйсон взяла отпуск по личным обстоятельствам. Мистер Комптон сможет сказать наверняка.
– Мистер Комптон?
– Управляющий галереей, – поясняет Тесс. – С минуты на минуту начнется презентация, но потом, если хотите, с удовольствием вас ему представлю.
Вежливо киваю:
– Да, пожалуйста. Это было бы замечательно.
Музыка неожиданно обрывается.
– Пора, – сообщает Тесс. – Народу пришло много, так что советую поспешить занять место. Не волнуйтесь, непременно помогу вам встретиться с Марком.
Вновь пронзает нервная дрожь.
– Большое спасибо, – благодарю напоследок и направляюсь к рядам кресел. Поверить не могу, что сейчас увижу новую картину Альвареса, к тому же представленную самим автором.
Одетый во фрак капельдинер приветствует гостей возле лестницы и помогает найти свободное место. А помощь действительно необходима: в просторном алькове перед небольшой сценой поместилось по меньшей мере двести кресел, и почти все они заняты.
Протискиваюсь в средний ряд, между мужчиной, весь облик которого, от длинных светлых волос до джинсов и блейзера, выражает богемный протест, и женщиной пятидесяти с лишним лет, не скрывающей раздражения по поводу доставленного беспокойства. Невольно замечаю, что мужчина невероятно привлекателен – и это при том, что на меня трудно произвести впечатление. Слишком хорошо знаю, что красота мужчин чаще всего ограничивается эффектной внешностью.
– А вы поздно, – замечает мой сосед таким тоном, словно мы давно знакомы, и слегка улыбается. От нечаянной улыбки зеленые глаза лукаво прищуриваются и загораются озорным светом. Прикидываю возраст: тридцать пять. Нет, тридцать три. Я редко ошибаюсь в возрасте и хорошо понимаю людей. Ученики в школе нередко убеждаются в моих опасных способностях, когда затевают очередное хулиганство.
Улыбаюсь в ответ и сразу чувствую себя раскованно, хотя обычно, если говорю с подростками, предпочитаю держать дистанцию.
– А вы, судя по всему, так спешили, что даже забыли надеть фрак, – замечаю шутливо и спрашиваю себя, как ему вообще удалось пробраться сюда в таком виде.
Он проводит ладонью по светлой щетине на щеках – пока еще однодневной, но явно приближающейся ко второму дню.
– По крайней мере недавно побрился.
Улыбаюсь еще шире и собираюсь ответить, однако воздух прорезает хрип и скрип микрофона. На сцене появляется человек, чьи фотографии я видела не раз, а потому сразу и без труда узнаю в нем Рикко Альвареса. Художник встает возле накрытого белым полотном подрамника, где, без сомнения, представлен новый шедевр. В безупречном фраке, элегантный и галантный, как Джеймс Бонд, маэстро выглядит абсолютным антиподом моего соседа.
– Добро пожаловать, уважаемые гости, – произносит он голосом, в котором испанские корни ощущаются ничуть не меньше, чем в его картинах. – Меня зовут Рикко Альварес. Благодарю за то, что в этот грандиозный вечер вы пришли, чтобы разделить мой искренний интерес к искусству и к детям. Хочу показать картину под названием «Chiquitos», что в переводе с испанского означает «Малыши».
Отточенным движением автор срывает покрывало, и зал восторженно вздыхает: взорам предстает совершенно неожиданное произведение, совсем непохожее на все, что мастер делал прежде. Это не пейзаж, а потрет трех детей разных национальностей. Они стоят, крепко взявшись за руки, и открыто, доверчиво смотрят на зрителей. Отлично выполненная работа, прекрасно подходящая случаю, однако в глубине души жалею, что не увидела пейзажа: именно в этом жанре талант художника сияет особенно ярко.
Сосед склоняется, упирается локтем в колено и тихо интересуется:
– Что скажете?
– Безупречно для сегодняшнего вечера, – отвечаю осторожно.
– О, как дипломатично. – Незнакомец едва слышно усмехается. – А вы-то скорее всего ожидали пейзаж.
– Он пишет прекрасные пейзажи, – защищаюсь я.
Сосед улыбается:
– Да, следовало бы представить пейзаж.
– А теперь, – объявляет Альварес, – пока не начнется объявление ставок, я буду ходить по залу и отвечать на вопросы относительно других работ, также выставленных сегодня в этой галерее. Надеюсь побеседовать со многими из вас. Прошу, подходите ближе, чтобы подробнее рассмотреть картину «Chiquitos».
Словно по команде, толпа мгновенно поднимается.
– Пойдете? – спрашиваю соседа.
– Не люблю скопления людей, – отвечает он. – И не приветствую попытку Рикко создать портрет. – Подмигивает и добавляет: – При встрече не слишком тешьте его самолюбие, оно и так раздуто до невероятных размеров. – Незнакомец направляется к выходу, а я смотрю вслед, ощущая странный трепет в животе и пытаясь понять, кто же это такой.
Вспоминаю недавний разговор и хмурюсь. Рикко. Он назвал Альвареса по имени и отозвался о нем так, будто хорошо знаком с художником. В любом случае выяснять личность собеседника уже поздно, а картину хочется рассмотреть в подробностях – пусть даже это не пейзаж, а портрет. Самого Рикко я пока так и не встретила, однако легкое разочарование ничуть не снижает впечатления от его живописи.
Спустя некоторое время с наслаждением прогуливаюсь по галерее и неторопливо изучаю другие полотна Альвареса. Неожиданно замечаю выставку Криса Мерита, чье творчество изучала в колледже. Когда-то он тоже жил в Калифорнии, а потом, кажется, переехал в Париж. С волнением спешу в его зал. Излюбленные жанры художника – городской пейзаж, по большей части виды Сан-Франциско, как старого, так и нового, – и портреты современников. Работы потрясают такой глубиной и силой, что дух захватывает.
Вхожу в просторную комнату, где пожилая пара бурно обсуждает, какой из предложенных пейзажей купить. Не в силах сдержаться, вступаю в разговор:
– По-моему, надо брать все сразу.
Супруг недовольно фыркает.
– Только не подкидывайте ей идеи, а то окончательно меня разорите. У нее над камином уже висит нечто подобное.
– Жадина, – произносит седовласая дама. Игриво шлепает мужа по руке и вопросительно смотрит на меня, явно ожидая поддержки. – Так посоветуйте же, милочка, – она показывает на два холста, – какой из них выбрать?
Внимательно рассматриваю пейзажи. Оба черно-белые, хотя Мерит нередко использует цвет. На одном запечатлен исторический центр Сан-Франциско во время урагана. Второй представляет окутанный облаками знаменитый мост «Золотые Ворота», за которым виден контур города.
– Трудно выбрать, – бормочу задумчиво. – Обе работы наполнены темной энергией… и в то же время обе восхищают. – Показываю на город в бурю. – Насколько мне известно, на этой картине запечатлен ураган «Нора», который обрушился на Калифорнию в 1997 году. Если повесите ее в гостиной, то сразу получите и тему для разговоров, и немного истории.
– Вы правы, дорогая. – В глазах дамы вспыхивает решимость. – Значит, берем вот этот пейзаж. – Она выжидающе смотрит на мужа. – Идеальный вариант. Я должна им обладать.
– Раз должна обладать, значит, будешь обладать, – торжественно провозглашает супруг.
Радость жены вызывает у меня улыбку, однако в глубине души шевелится зависть: ах, до чего же хочется тоже унести домой желанный трофей!
– Кажется, у вас ко мне есть дело, – раздается за спиной незнакомый мужской голос.
Оборачиваюсь ко входу в зал и вижу человека с аккуратно подстриженными светлыми волосами – высокого, уверенного, с манерами хозяина и повелителя. И с поразительными серебристо-серыми глазами, каких не доводилось встречать еще ни разу в жизни.
– Я – Марк Комптон, – представляется он. – Управляющий. Судя по всему, мне предстоит не только ответить на ваш вопрос, но и поблагодарить за квалифицированную помощь покупателям. – Он смотрит на пару. – Полагаю, вы только что сделали окончательный выбор?
– Да, так и есть, – отвечает супруг, чрезвычайно довольный, что жена в конце концов приняла решение. – Если возможно, хотели бы забрать с собой вот эту работу.
– Великолепно, – заключает управляющий. – Если дадите мне минуту, немедленно распоряжусь, чтобы ее упаковали.
Жестом он приглашает меня с собой, однако я качаю головой:
– Я не спешу. Закончите с покупателями, а когда освободитесь, сможете меня найти.
Серебряные глаза смотрят чересчур внимательно, с откровенным интересом, и я внезапно смущаюсь. Этот человек, несомненно, вполне соответствует классическому эталону красоты, но в то же время в нем ощущается какое-то первобытное, почти хищное сексуальное начало.
– Хорошо, – негромко соглашается он. – В таком случае я скоро вас разыщу. – Утверждение не подразумевает скрытого смысла, и все же мне слышится странная двойственность. Комптон переводит взгляд на пару. – Пойдемте, выполним необходимые формальности.
Супруги благодарят меня за помощь и уходят вместе с управляющим. Как только Марк Комптон скрывается из виду, я вздрагиваю и выдыхаю – оказывается, все это время я не дышала. И вовсе не потому, что необыкновенные глаза рассматривали меня так… как? Интимно? Разумеется, нет. Просто все еще дает себя знать воображение, разыгравшееся во время чтения дневников. Может быть, это и есть главный герой? Он определенно обладает тем самым животным магнетизмом, о котором писала Ребекка. Впрочем, как и Рикко Альварес. Бог мой, так недолго и с ума сойти!
Тревожные размышления прерывает сотрудник галереи: он приходит, чтобы снять со стены купленную картину. Заставляю себя прекратить попытки мутного самоанализа и отдаюсь бескорыстной радости общения с искусством. Награда приходит скоро: среди уже известных произведений обнаруживаю совсем недавно написанную картину.
– Вам нравится Мерит? – звучит за спиной другой мужской голос, на этот раз знакомый.
Оборачиваюсь и вижу в дверях того самого человека, который во время презентации сидел рядом. Быстро, уверенно киваю:
– Очень нравится. Жаль, что здесь нет портретов, но и городские пейзажи великолепны. А вы что думаете?
Он прислоняется к стене.
– Слышал, что он не страдает излишним самомнением. Считаю это важным достоинством.
Склоняю голову, с интересом его разглядываю и с удовольствием поддерживаю легкую беседу:
– А зачем пришли, если не любите Рикко?
Появляется Марк Комптон.
– Ничего не скажешь, ушли вы недалеко, – обращается он ко мне и с вызовом смотрит на незнакомца. – Только не говори, что на вернисаже Рикко пытаешься пристроить свои работы. – Снова поворачивается ко мне и строго осведомляется: – Он не занимался рекламой собственных картин?
– Своих картин? – ошеломленно переспрашиваю я и перевожу взгляд на безымянного собеседника, который даже отдаленно не напоминает того Криса Мерита, которого довелось видеть на фотографиях. – Так кто же вы в самом деле?
Уголки губ вздрагивают.
– Человек в одном красном ботинке. – С этими словами незнакомец поворачивается и быстро уходит.
В полном недоумении качаю головой.
– Как это понять? – поворачиваюсь я к Марку. – Кого он имел в виду? Что еще за человек в красном ботинке?
– Кто бы знал, – неопределенно отвечает Марк и неодобрительно хмурится. – Крис отличается искаженным чувством юмора. К счастью, на полотнах это свойство натуры автора не отражается.
Едва не каменею от изумления.
– Подождите. Хотите сказать, это и есть Крис Мерит собственной персоной? – Вспоминаю фотографии и не нахожу ничего общего. Может быть, я перепутала его с кем-то другим?
– Да, вы угадали: это Крис, – подтверждает Комптон. – Как видите, человек довольно странный. Стоял рядом с вами в собственном зале и даже не счел нужным назвать себя. – Он пожимает плечами. – Но послушайте, Тесс сказала, что вы… прошу прощения, не знаю, как к вам обращаться.
– Сара, – торопливо представляюсь я. – Сара Макмиллан.
– Сара, – повторяет он едва слышно, словно пробуя на вкус мое имя, пробуя на вкус меня. Секунды проходят, и кажется, что небольшой зал сжимается, становится еще меньше. Наконец он продолжает: – Тесс не ошиблась. Ребекка действительно в отпуске.
Голос звучит вполне деловито. Может быть, чувственные краски мне просто пригрезились? Что ни говори, а доводить себя до галлюцинаций я умею.
– Понятно. А связаться с ней как-нибудь можно?
– Если найдете способ, немедленно сообщите, – отвечает Комптон. – Отправилась в двухнедельный круиз с богатым парнем, с которым встречалась, и пропала на все лето. Я согласился отпустить, потому что она отлично справляется с работой и клиенты ее любят. Но зависеть от новичков, которые понятия не имеют, что делают, просто убийственно. Придется подыскать на ее место кого-то, кто действительно разбирается в живописи.
